Толстой Лев Николаевич - Том 35, Произведения 1902-1904, Полное собрание сочинений

хотел войти, когда Сафедин) Тут Сафедин остановился, и Хаджи-Мурат услыхал равномерный свист клинка кинжала по камню. Кто-то точил кинжал.

   (8) Зач.: было темно, только

  

   (9) Зач.: клал бело зеленые (белые по[лосы])

   (10) Ошибочно не зачеркнуто: Курбан, далее зачеркнуто: Сафедин, Балта спали.

   (11) Зач.: на полу кончая точить кинжал (глядел, лежа, на хозяина)

   (12) Зач.: продолжал свое занятие

   (13) Зач.: Сафедин

   (14) Зач.: снял бешмет, оставшись в одной желтой шелковой рубахе, и расстелил бешмет на столе. Бешмет стукнул о стол.

   (15) Зач.: стопочку

   (16) Зач. - Эти зашью, а больше некуда, - сказал Сафедин

  

  

  

   стал (1) пороть подкладку ниже пояса. (2) Гомчаго приподнялся и сидел, скрестив ноги.

   - А ты, Гомчаго, - сказал Хаджи-Мурат, - заряди ружья (3) и пистолеты. Завтра поедем далеко. (4)

   - Порох есть, пули есть. Будет готово, (5) - сказал он радостным голосом, и Гомчаго издал странный звук, выражавший удовольствие.

  

   * N 106 (рук. N 51, гл. XXIV).

  

   Но Бутлер, сделав всё, что мог, все-таки несколько успокоился и теперь больше, чем когда-нибудь, отдался прелести воинственной кавказской жизни. Это было одно, но большое утешение. Кстати Богданович, давно уже не ходивший в засаду, намеревался итти нынче в горы, и Бутлер вызвался идти с ним.

   Перед вечером в воротах крепости послышались песенники с тулумбасом и ложечниками. Пели почти плясовую: "Мы давно похода ждали, со восторгом ожидали", и показалась пехота и артиллерия. Это было войско, которое Барятинский стягивал в Куринское, с тем, чтобы выйти навстречу тому отряду, с которым он прямо через всю считавшуюся недоступной Чечню намеревался пройти в Куринское.

   Тут были две роты (6) Кабардинского полка, и роты эти по установившемуся кавказскому обычаю были приняты, как гости, ротами, стоящими в Куринском. Солдаты разобрались по казармам и угащивались не только ужином - кашей, говядиной, но и водкой, и офицеры разместились по офицерам. Как и водилось всегда, началась попойка, и Иван Матвеевич напился так, что сел верхом на стул, выхватил шашку и рубил воображаемых врагов и хохотал и обнимался (7) и плясал под любимую свою песню: "Сени, мои сени". Бутлер был тут же. Он старался видеть и в этом военную поэзию, но в глубине души ему это не нравилось, и жалко было Ивана Матвеевича, но остановить его не было никакой возможности. И Бутлер, чувствуя хмель в голове, потихоньку вышел и пошел домой.

  

   (1) Зачеркнуто: своими коротко-пальцевыми (длинно) руками

   (2) Зач.: Весь бешмет был прошит золотыми от груди и ниже пояса. Золотых было вшито 600 штук. Завтра поедем в горы.

   (3) Зач.: и себе и молодцам и возьми хлеба и баранины. Сафедин вздрогнул и злобно улыбнулся, оскаля зубы.

   (4) Зач.: Гомчаго, остановив свое занятие, радостно кивнул головой. Свист железа о камень прекратился и радостный

   (5) Зач.: Всё будет, завтра, сказал он и, быстро встав, пошел к стене, на которой висело их оружие.

   - Когда седлать будем?

   - Я скажу.

   (6) Зач.: Новашинского

   (7) Зач.: и под конец

  

  

   * N. 107 (рук. N 51).

  

  

   К счастью или несчастью Бутлера в те оба раза, когда он ходил в засаду с Богдановичем, он никого не подкараулил и никого не убил. Сидя же в продолжение долгой ночи под деревом, Бутлер много успел обдумать. И эти выходы Богдановича перестали казаться ему хорошими, и он уже больше не участвовал в них.

   Вообще вся поэзия воинственной [жизни] начинала всё менее и менее прельщать его. То, что прежде было ново, стало привычным и уже не так прельщало, а между тем привычка к пьянству, которая окружала его, начинала всё больше и больше отталкивать его. Долг свой он уплатил, заняв (1) на огромные проценты деньги, т, е. только отсрочил и отдалил неразрешимое положение. Он старался не думать о нем, и он со дня на день всё больше и больше нравственно слабел. Он теперь уже не был прекрасным Иосифом по отношению к Марье Дмитриевне, а, напротив, стал грубо ухаживать за нею, но встретил решительный, пристыдивший его отпор. Так он жил, ничего не желая, ничего не ожидая (2) и в глубине души презирая себя. (3)

   Раз вечером, недели две после его проигрыша, он услыхал вечером в воротах крепости (4) песенников с тулумбасом и ложечниками. Пели (5) известную ему песню: "Мы давно похода ждали, со восторгом ожидали". (6) Он вышел посмотреть, кто это. Это было войско, которое Барятинский стягивал в Куринское (7) для нового движения.

  

   * N 108 (рук. N 51).

  

   - Как? Что? - спрашивал Бутлер, не спуская глаз с страшной головы.

   - Удрать хотел, - сказал Каменев и отдал голову казаку, который положил ее в мешок. - Вот я и езжу по приказанию главнокомандующего, везде показывая как редкость.

   -Да как же было дело? - спрашивал Бутлер, испытывая страшное болезненное чувство жалости к этому убитому милому человеку и омерзения, отвращения и ненависти даже к тем, которые сделали это, к тем, которые, сделав это, гордятся этим, показывают тот ужас, который они сделали. Вид этой головы сразу отрезвил его. Вся поэзия войны сразу уничтожилась, и ему стало физически больно и стыдно.

  

  - Зачеркнуто: у брата на

  - Зач. кроме

  - Зач. Перед вечером в воротах (Один)

  - Зач. послышались

  - Зач. почти плясовую

  - Зач. и показалась пехота и артиллерия

  - Зач. с тем, чтобы выйти навстречу тому

  

  

   * N 109 (рук. N 51).

  

   - А дело было вот как.

   Только что Каменев хотел рассказывать, как из двери выскочила (1) Марья Дмитриевна с остановившимися красными глазами.

   - Убирайтесь вы, проклятые, мерзость, гадость, - взвизгивая кричала она. - Уйдите куда нибудь или я убегу.

   - Что же хорошо, мы уйдем, - сказал Иван Матвеевич.

   И когда Марья Дмитриевна захлопнула дверь, он покачал головой и чуть улыбнулся.

   Она ушла на крыльцо.

   - Ну так как же было дело?

  

  

   * N 110 (рук. N 51, гл. XXV).

  

   Хаджи-Мурат, посоветовавшись с Гомчагой, решил, въехав в кусты, дать отдохнуть коням. Слезши с лошадей и стреножив их, Хаджи-Мурат с своими мюридами сели в кустах, оправили заряды, поели, расстелили бурки, и четверо легли, один стоял и слушал. Ночь была темная, соловьи, заливаясь, мешали слушать. Около полуночи Хаджи-Мурат поднял своих людей и решил ехать дальше, но Гомчага и, главное, Курбан не соглашались с Хаджи-Муратом, а говоря, что лошади их не вынесут, (3) не отдохнув. И Хаджн-Мурат остался. Они дремали и поглядывали лошадей и звезды. Хаджи-Мурат нажал репетицию, было 2 часа. Послышалось (4) приближающееся к кустам шлепанье и чмоканье (5) лошадиных ног в тихие голоса людей. Это была погоня.

   Хитрость Хаджи-Мурата не удалась по самой неожиданной случайности: в то время, как он со своими спутниками, в увязая, кружил по рисовому полю, старик житель аула Баларджика собирал дрова в этих самых кустах, где они остановились.

   Увидав конных, старик спрятался и пошел домой, только когда верховые въехали в кусты и не могли видеть его. Встретив этого старика, Карганов спросил его, не видел ли он конных, и старик сказал, где он их видел. Подъехав к кустам, Карганов окружил их. (7)

   Хаджи-Мурат, услыхав шаги и говор и увидав толпы конных, окруживших его, решил8 попытаться пробиться через них. Но не успел он дойти до лошади, как просвистела пуля, ударившись

  

   (1) Зачеркнуто: как фурия

   (2) Зач. и советовали

   (3) Зач. жидкой грязи

   (4) Зач звуки

   (5) Зач. большого количества

   (6) Зач. кружил по кустам

   (7) Зач. и стал дожидаться

   (8) Зач. дожидаться утра и тогда пробиться там, где меньше народа и где скорее можно попасть на дорогу.

  

  

  

   в сук, и началась стрельба по кустам. Хаджи-Мурат и его мюриды (1) рассыпались по кустам и стали отстреливаться. Из них ни в кого не попали, а они с первых выстрелов ранили двух человек. Начинало светать, и видны были конные (2) и пешие, и Карганов, верхом стоявший (3) позади милиционеров.(4) Стрельба затихла, и Карганов, выехав вперед, закричал:

   - Не перебьешь всех. Нас много. Сдавайся, Хаджи-Мурат. Отдавайся на милость князя. А то погибнешь.

   Хаджи-Мурат не отвечал, а из кустов защелкали винтовки, и под Каргановым упала лошадь, и ранило еще одного человека.

   - Ну, молодцы, вперед в шашки, срубите их, - крикнул своим милиционерам Карганов. Но (5) милиционеры не шли и только наобум продолжали стрелять по кустам.

   Хаджи-Мурат уже хотел садиться на лошадей и пытаться пробиться сквозь милиционеров. Сафедин, обрадовавшись этому, уже стал растреноживать коня Хаджи-Мурата, когда послышались крики подъехавших вызванных Каргановым Елисуйцев. Их было человек двести, и вел их Гаджи-Ага, когда-то кунак Хаджи-Мурата, живший с ним в горах и потом перешедший к русским, с ним же был Ахмет-Хан, сын врага Хаджи-Мурата.

   Гаджи-Ага выехал вперед и закричал:

   - Эй, Хаджи-Мурат. Не уйдешь теперь. Сдавайся, или отрубим тебе голову.

   - Бери, холоп русских свиней, - крикнул Хаджи-Мурат.- Изменник святого дела. Иди! Бери! - И он выстрелил, но пуля миновала Гаджи-Агу. (6) И на этот выстрел ответили сотни выстрелов, направленных в кусты по лошадям и людям. Пули, как град, посыпались по кустам (7) и ранили лошадей. Одна, разорвав треногу, треща бросилась по кустам, другая зашаталась.

   - Режь лошадей, - крикнул Хаджи-Мурат и, подойдя к своей лошади, заржавшей при его приближении, полоснул кинжалом по шее лошади. Кровь хлынула.

   Из ямы Хаджи-Мурата видно было врагов, перебегавших от куста к кусту. Им же он был почти не виден. А между тем, он, положив винтовку на (8) край ямы, целил (9) не промахиваясь. Офицер милиции в черной папахе впереди других выскочил из за куста, желая забежать за следующий, но не успел он сделать

  

  - Зачеркнуто: сели в (углубление) яму.

  - Зач. Тогда стрельба со стороны Карганова затихла.

  - Зач. впереди

  - Зач. Будет, Хаджи-Мурат, сдавайся, - закричал Карганов

  - Зач. никто не шел, и все

  - Зач. И тот, выхватив шашку, бросился в кусты

  - Зач. Хаджи-Мурат был уже три раза ранен - в ухо, которое ему отстрелили, в плечо и ногу.

  - Зач. подпорки (подсошки)

  - Зач. в Гаджи Агу, выдвинувшегося

  

  

  

   шага, как винтовка щелкнула, дым показался на полке, и офицер повернулся, зашатался и упал.

   Рыжий Гомчаго также редко выпускал выстрелы даром и всякий раз радостно визжал, когда видел, что пули его попадали. (1)

   Как только кто из мирных высовывался из за дерева, он падал или хватался за грудь или живот.

   Товарищи Хаджи-Мурата (2) делали то же. Только Муртазил не стрелял, но, лежа подле Хаджи-Мурата, заряжал (3) и подавал ему то свою, то его винтовку.(1) Курбан сидел за своей убитой лошадью и пел "Ляилаха-илла-ллах" и (5) не торопясь стрелял, но не попадал, потому что дурно целил. Сафедин дрожал всем телом от нетерпения броситься с кинжалом на врагов и стрелял тоже дурно, потому что смотрел на (6) Хаджи-Мурата.

   Только Гомчаго не пускал ни одного заряда даром. (7) Первый из мюридов Хаджи-Мурата был ранен Гомчаго. Пуля попала ему в руку. Он обтирал кровь о черкеску и продолжал стрелять. (8) Потом был ранен сам Хаджи-Мурат. Пуля пробила ему плечо. Хаджи-Мурат (9) вырвал из бешмета вату (10) [и] заткнув рану продолжал целить и стрелять. Когда мирные увидали, что Хаджл-Мурат ранен, они радостно завизжали, и (11) Гаджи-Ага опять закричал (12) ему, чтобы он сдавался. Всё равно ему не уйти от них.

   - Не уйти и вам от меня, - кричал Хаджи-Мурат, (13) заряжая ружье.

  

   (1) Зачеркнуто: (Но несмотря на) Мирные остановились и стали спешиваться. <И скоро по деревьям около Хаджи-Мурата) Стрельба продолжалась, и по телам лошадей (стали шлепать) и по сучьям шлепали пули и визжа пролетали пули. Хаджи-Мурат, спрятавшись за лошадь, заряжал и (бил с подсошек только тогда, когда он был уверен, что не промахнется) не переставая стрелял (редко) не промахиваясь.

   (2) Зач. кроме Сафедина стреляли редко (не целились и) выстрелы их не (ранили, но Хаджи-Мурат и Сафедин) были так метки

   (3) Зач. ему винтовку

   (4) Зач. Сафедин стрелял

  

  

   (5) Зач. спокойно стрелял

   (6) Зач. своего мюршида

   (7) Зач. и через лошадь целились старательно. И потому и представляли цель и по ним били. В первого попали в Сафедина в ухо. Он завязал себя платком.

  

  

  

  

  

   (8) Зач. потом пуля попала Хаджи-Мурату в руку ниже плеча (Хаджи-Мурата сначала ранило)

   (9) Зач. Выхватил из кармана

   (10) Зач. И поспешно заткнул себе дыру и

   (11) Зач. один из них

  

  

  

   (12) Зач. Хаджи-Мурату

   (13) Зач. Выпуская свою пулю в того, кто предлагал ему сдаться. -Ну так пропадать вам, -закричал предлагавший сдаться. Но Сафедин уже целил в предлагавшего и убил его. Сафедин медленно, но не переставая стрелял и долго целился. Но скоро и Сафедин перестал стрелять. В то время, как он целил

  

  

  

  

  

  

  

   - Трусы, пьяные мыши, - кричал Балта, не сидя, как другие за лошадью, а перебегая от дерева к дереву и стреляя в нападавших.

   - Давай бросимся в шашки, - проговорил Сафедин.

   - Погоди еще. Стреляй. - Сафедин взялся за ружье и тотчас же выпустил его. Пуля попала ему в лоб, и он с корточек спустился назад и упал навзничь. Опять мирные, увидав, что убили одного, загикали и закричали, (1) но не решались (2) идти в кусты.

   Увидав, что Сафедин убит, Хаджи-Мурат (3) велел Муртазилу взять от Сафедина заряды и подать ему. (4) У него уже не оставалось. (5) Муртазил подполз к Сафедину и выбрал. (6) Балта был тоже ранен в (7) шею и, (8) плюя кровью, сидел за кустом. Курбан пел и стрелял медленно и дурно и скоро был убит. Пуля попала ему в грудь. Гомчаго вылез из ямы и исчез куда то. Хаджи-Мурат один отстреливался, (9) и неприятели придвигались (10) всё ближе и ближе. и Еще пуля попала Хаджи-Мурату в (12) левую руку, и он опять вырвал кусок ваты и стал, лежа в яме, затыкать рану.

   Враги думали, что он убит, и визг поднялся со всех сторон, и человек пять подбежали шагов на десять.

   - Убит, убит, - закричали горцы и бросились к яме. Но тотчас же остановились.

   Из ямы (13) поднялся весь черный и в крови Хаджи-Мурат и из пистолета убил ближайшего. (14) Опять нападающие остановились. И тут Хаджи-Мурат выскочил из ямы и с кинжалом наголо бросился в их середину. Он не успел добежать до врагов, как еще две пули (15) попали в него: в шею и в грудь, и он упал.(16)

   Он умирал и вдруг понял это. И вспомнился ему его враг, сам высокий, рыжий Шамиль, с своим ложным величием, и сын

  

  - Зачеркнуто: чтобы они сдались, но

  - Зач. напасть

  - Зач. только крикнул своим двум, чтобы они взяли

  

  - Зач. патроны

  - Зач. один из двух

  - Зач. хозыри и подал их Хаджи-Мурату. Так продолжалось еще минут десять. Один из двух оставшихся, кроме Хаджи-Мурата.

  - Зач. руку

  - Зач.. стоная сидел и перестал стрелять. Другой

  - Зач. но не успевал

  - Зач. перебегая от дерева к дереву.

  - Зач. Хаджи-Мурат еще заткнул себе рану в плече и в ноге и весь черный, в крови и пыли, то ложился за лошадь заряжая, то поднимался, наводил ружье и стрелял.

  - Зач. голову, оторвав ухо и часть щеки.

  - Зач. поднялась голова окровавленная

  - Зач. (и с кинжалом) Но остальные были так

  - Зач. (пробила грудь Хаджи-Мурата. Он) ударились в тело

  - Зач. Одна попала в золотой на груди, другая в живот и третья в (сере) шею.

  

  

   Магома, и преданный Сафедин, который с раскрытым, как у птенцов, ртом лежал подле него.

   "Его воля, алла бисмилла иль рахил, - подумал он. - Так надо, так и будет", и его охватило торжественное спокойствие.

   Все думали, что кончилось. Но вдруг его страшная, окровавленная голова, бритая., без папахи поднялась из за лошади, он поднялся весь. Все замерли.

   Смущение нападавших продолжалось недолго. Еще две пули ударились в грудь Хаджи-Мурата. Одна попала в один из тех золотых, которые были зашиты в его бешмет, и отскочила, другая попала в сердце.

   Хаджи-Мурат упал навзничь и уже не двинулся.

   Тогда Ахмет-Хан подбежал и ударил кинжалом по голове, но сгоряча не попал по шее, а по черепу, сделав ненужную рану.

   Потом он уж наступил на шею и, свернув левой рукой окровавленную голову набок, совсем отсек ее.

   Кровь хлынула из артерий, и челюсть головы дернулась и замерла навек.

   Вот эту смерть напомнил мне раздавленный репей-татарин на дороге.

  

   * N 111 (рук. N 51).

  

   Этого то старика встретил Карганов, (1) тщательно обскакавши все окрестности Нухи и нигде не найдя следов Хаджи-Мурата. Возвращаясь уже домой, Карганов не ожидал ничего, для очистки спросил старика, не видал ли он конных, и старик сказал, где он видел пятерых конных, и указал те кусты, в которые они въехали. Карганов подъехал к кустам и, (3) по стреноженным лошадям убедившись, что Хаджи-Мурат (3) тут, решил дожидаться утра и утром взять бежавших.

   Увидев, с кем он имеет дело, Хаджи-Мурат (4) хотел выехать на другую сторону кустов и велел своим нукерам (5) растреножинать лошадей. Но не успели нукеры взять лошадей, как просвистела пуля, (6) обила листья и защелкали выстрелы, направленные в (7) кусты со всех сторон. Но цель была так неопределенна, что (8) десятки выстрелов никого не ранили из людей

  

   (1) Зачеркнуто: спросил его

   (2) Зач. окружил их и решил дожидаться утра

   (3) Зач. услы[хал] шаги

   (4) Зач. решил пробираться через {милиционеров) них

   (5) Зач. садиться на лошадей

   (6) Зач. ударилась в сук

   (7) Зач. лошадей и людей. Хаджи-Мурат и его нукеры рассыпались по кустам и стали отстреливаться и с первых выстрелов ранили одного человека. На выстрелы Хаджи-Мурата и его нукеров защелкали десятки ружей, ко все были так далеко и (выстрелы) стреляли из такой дали.

   (8) Зач.: он

  

  

   Хаджи-Мурата и только подбили одну лошадь, которая, разорвав треногу, треща, бросилась по кустам.

   Хаджи-Мурат и его люди (1) тотчас, как началась стрельба сели в яму, из которой, вероятно, возили землю на плотину, (2) и из нее стали стрелять. (3)

   - Перестань стрелять, - закричал Карганов.

   Выстрелы замолкли.

   - Ты тут, Хаджи-Мурат, - закричал Карганов. - Нас много (4) и тебе не уйти. Сдавайся. Слышишь!

  

   * N 112 (рук. N 51).

  

   Хаджи-Мурат не двигался, но еще чувствовал. Он почувствовал, что кто-то как будто молотком ударил его по черепу. Больше он уже ничего не вспоминал и не чувствовал. То, что ему показалось ударом молотка по черепу, был неловкий удар Ахмет-Хана, который, впопыхах подбежав к врагу, желал отрубить ему голову, ударив его своим большим кинжалом по черепу. Увидав, что он не лопал по шее, а сделал ненужную рану, Ахмет-Хан, наступив ногой на спину Хаджи-Мурата, прижав его ногой к сырой земле и ловко развернувшись, своим большим кинжалом отсек залитую кровью голову.

  

   * N 113 (рук. N 51).

  

   Хаджи-Мурат чувствовал, что он умирает. Он вспомнил о враге своем Шамиле и не почувствовал к нему никакой злобы, вспомнил о враге Гаджи-Ага, который сейчас только ругал его (5) и хочет убить. К нему он почувствовал себя точно так же равнодушным. Вспомнил о сыне и не почувствовал никакой особенной любви к нему, вспомнил о Воронцове, об его власти и блеске и роскоши, и ему стало скучно думать об этом, вспомнил о своей старухе-матери Патимат, как она молодая сидела под коровой и вокруг нее был залах кизячного дыма и кислого молока, и ему это было приятно. Он думал всё это и между [тем] продолжал делать начатое. Всё могучее тело его собрало свои последние усилия и, помимо воли его, выскочило из ямы и с кинжалом наголо бросилось в середину врагов. Одного он зарезал кинжалом, но в это же время две пули лопали в него, в шею и в грудь, и он упал. Но (6) тотчас его (7) окровавленная бритая голова без

  

  - Зачеркнуто: выбрались между тем в кусты

  - Зач.: и сели в нее

  - Зач.: Потом стрельба вдруг затихла, и Карганов, подъехав к кустам, громко закричал.

  - Зач.: сдавайся, Хаджи-Мурат, отдайся на милость князя. А то погибнешь.

  - Зач.: а ему было всё равно умереть

  - Зач.: вдруг

  - Зач.: страшная

  

  

  

   папахи опять поднялась (1) над землей, и, опираясь на руки, он поднялся весь.

   Он постоял так недолго и быстро как подкошенный упал на лицо и уже не двинулся. Ахмет-Хан подбежал и ударил кинжалом по голове, но сгоряча не попал по шее, а по черепу, сделав ненужную рану. Хаджи-Мурат не двигался, но еще чувствовал. Его удивило, зачем его стучат по голове.(2) Но это было последнее его ощущение. Больше он уже ничего не вспоминал, не чувствовал. (3)

   Увидав, что он не попал по шее, Ахмет-Хан наступил ногой на шею и, отогнув [ее] и размахнувшись из всех сил, отсек своим большим кинжалом залитую кровью голову от туловища. Кровь хлынула из артерий, и челюсть головы дернулась и замерла навеки. Вот эта то смерть напомнила мне раздавленный репей - татарина - на дороге.

  

   * N 114 (рук. N 51).

  

   Курбан между тем всё пел и стрелял, медленно заряжая и целясь. Вдруг Хаджи-Мурат перестал слышать его. Оглянувшись, он увидал, что его нет. В то же время Гончаго вылез из ямы и исчез куда то. Хаджи-Мурат остался один с Муртазилом. Неприятель придвигался всё ближе и ближе. Еще пуля попала Хаджи-Мурату в голову, оцарапав ее, другая в левой бок. Он лег в канаву и, опять вырвав из бешмета кусок ваты, стал затыкать рану. Хаджи-Мурат чувствовал, что он умирает. Воспоминания с необыкновенной быстротой сменялись в его воображении, и отношение его к этим воспоминаниям было совсем другое, чем прежде. Он вспомнил о Шамиле, увидав его в своем воображении таким, каким он видел его последний раз: с рыжей подстриженной бородой, прищуренными глазами, в чалме и зеленом архалуке, и удивился тому, что не чувствовал к нему ни злобы, ни какого либо интереса. Вспомнил он о Хаджи-Аге, который сейчас только ругал его и обещал отрубить ему голову, и это нисколько не интересовало его. Вспомнил он о Воронцове, о всем том, что обещал ему старик, и ему удивительно было,[как] мог он интересоваться этим. Вспомнил о сыне в еще больше удивился, не почувствовав при этом воспоминании никакого страха за его судьбу. Вспомнил о своем детстве и старухе-матери, как она сидела под коровой, и вокруг нее был запах кизячного дыма и кислого молока, и это более всего другого показалось ему приятным и важным. Он думал всё это, а между тем все могучее тело его, продолжая делать начатое, собирало последние усилия и, помимо воли его, поднялось

  

   (1) Зачеркнуто: из за лошади он

   (2) Зач.: Но потом он перестал и это чувствовать.

   (3) Зач.: Ахмет-Хан

  

  

   над ямой и выстрелило из пистолета в ближайшего и вслед за тем совсем вылезло из ямы и с кинжалом наголо бросилось навстречу врагам. Весь черный и в крови, он был так страшен, что ближайшие подались назад, а приближавшиеся остановились. Раздалось несколько выстрелов, и он упал. Но тотчас его окровавленная бритая голова без папахи опять поднялась над землей, и, опираясь на руки, он поднялся, весь. Он постоял так недолго и, как подкошенный репей, упал на лицо и уже не двигался. Хаджи-Мурат не двигался, но еще чувствовал. Он почувствовал, как первым подбежавший к нему запыхавшийся Ахмет-Хан, желая отсечь ему голову, ударил его по черепу своим большим кинжалом. Его удивило, зачем стучат по его голове. И это было последнее его ощущение. Больше он уж ничего не вспоминал и не чувствовал. Увидав, что он не попал по шее, а сделал ненужную рану, Ахмет-Хан, наступив ногой на спину Хаджи-Мурата, размахнулся из всех сил своим большим кинжалом и отсек залитую кровью голову, настолько, что со второго удара она отделилась от туловища. Кровь хлынула из артерий, и челюсть головы дернулась и замерла навеки, придя в то состояние, в котором Каменев по приказанию начальства возил, показывая по крепостям и аулам.

   Вот эту то смерть и напомнил мне раздавленный репей среди паханного поля.

  

   * N 115 (рук. N 52, гл. I).

  

   Впереди шла женщина с жестяным кувшином за спиной и кумганом в руке, из которого капала только что набранная из ключа студеная, светлая вода. Не желая быть узнанным, Хаджи-Мурат, отвернув голову от женщины, тронул мягким чувяком лошадь, и она быстрым проездом, за которым Сафедин должен был поспевать рысцой, обогнала женщину и подвезла его.

  

   * N 116 (рук. N 52).

  

   опустил свое могучее красивое тело на подушку, которую подсунул ему разговорившийся старик. Красивое лицо его было совершенно неподвижно, только добрые бараньи глаза его переходили с лица Хаджи-Мурата на лицо разговорившегося старика.

  

   * N 117 (рук. N 52, гл. IV).

  

   У костра сидело четыре горца: волосатый, черно загорелый, широколицый, приземистый аварец, черноглазый веселый чеченец, тот самый Садо, который ходил лазутчиком, потом худой, длинный, длиннорукий, рябой тавлинец и рыжий с шрамом через нос кривой лезгин.

  

   * N 118 (рук. N 52).

  

   - Якши, - хорошо, - сказал он и, достав из кармана черкески кошелек, дал два рубля хозяйскому брату, потом велел растреножить лошадей и Темир Садыку, с могучими плечами приземистому аварцу, стать верхом на дороге к аулу, с тем, чтобы в случае погони дать знать ему.

  

   * N 119 (рук. N 52, гл. XI).

  

   - Отчего так? - спросил Лорис-Меликов.

   - А оттого, что когда я догнал этого человека (они бежали от нас - подо мною был добрый конь хана), он выстрелил в меня и промахнулся, тогда я ударил его шашкой, и он пустил поводья и упал на шею лошади. Я схватил его лошадь за повод, и мы остановились. Он свалился с седла наземь. Я тоже слез и подошел к нему. Он сказал: "я шейх".

  

   * N 120 (рук. N 52, гл. XV).

  

   Донесение это было послано 26 декабря. 28 же фельдъегерь, с которым оно было послано, загнав десяток лошадей и избив в кровь десяток ямщиков, доставил донесение военному министру. На другой день военный министр Чернышев повез его вместе с другими докладами в Зимний дворец государю Николаю Павловичу. Тщеславный, хитрый, как все ограниченные люди, и безнравственно самоуверенный выскочка Чернышев, подлостью сделавший карьеру и захвативший имения сосланного декабриста Чернышева, не мог не ненавидеть, в своем роде благородного, Воронцова, всегда радовался случаю уронить его во мнении государя. Распоряжение же о Хаджи-Мурате Воронцова, всегда слишком, по мнению самого государя, ласкающего азиатов и заискивающего у них, можно было представить именно таким, (1) ненужным и вредным заискиванием и послаблением (2) горцам.

   Было 12 часов, когда Чернышев вышел из великолепных сеней, запряженных орловскими рысаками, у большого подъезда Зимнего дворца.

   Миновав часовых, ординарца и флигель-адъютанта, Чернышев подошел к зеркалу и, охорашивая свои крашеные виски, как и усы, потом поправив крест на шее, золотые аксельбанты и привычными движениями старческих рук большие золотые эполеты, взял подмышку портфель и остановился у двери. Дверь отворилась, и вслед за вышедшим из двери министром внутренних дел Чернышев вошел к государю.

   Николай Павлович жил тогда уже не наверху, а в нижнем этаже, в маленьких двух комнатах, в которых стояла его кровать

  

  - Зачеркнуто: случаем

  - Зач.: кавказ

  

  

   с - как он думал - знаменитым, как наполеоновская шляпа, плащом.

   Сам он в мундире своего полка, - он ехал на смотр, - сидел за покрытым зеленым сукном, заложенным бумагами, письменным столом и стеклянным и тупым взглядом встретил вошедшего. И всегда тусклые глаза Николая нынче смотрели тусклее обыкновенного, и под ними были синеватые подтеки. Грудь его, сливающаяся с брюхом, была перетянута и вместе с животом выпячивалась из под мундира, но лицо говорило об усталости. Он по обыкновению встал и нынче со светом и вытерся льдом и сделал свою обычную прогулку вокруг дворца, но чувствовал себя вялым и усталым, так как заснул только в два часа ночи.

   Причиной этого было то, что в 12-м часу ночи, вернувшись из маскарада, где он в своей каске с птицей на голове прохаживался под руку с женской маской, он пошел не спать, а наверх на свиданье с двадцатилетней девушкой, дочерью гувернантки шведки, Копервейн, которая уже несколько раз в маскараде интриговала его и так пленила своей белизной, прекрасным сложением и нежным голосом, что он назначил ей свидание нынче же во дворце после маскарада. Она пришла и была еще милее без маски, чем показалась в маске. Получив всё, что ей нужно было, обещание дать место ее матери и пенсию себе, она во втором часу через ту же заднюю лестницу и маленькую дверь, по которой вошла, ушла от него.

   Позавтракав с императрицей, - Николай Павлович гордился своей нравственной семейной жизнью, - он уже более часа сидел в своем кабинете и слушал доклады, сначала министра двора, которому он велел выдавать пенсию г-же Копервейн, и потом министра внутренних дел, на докладах которого он положил свои резолюции. Теперь очередь была за военным министром.

   Длинное, с взлизами над зачесанными височками и полукруглыми бакенбардами и длинным носом, лицо его с ожиревшими щеками, подпертое высоким воротником, было более обыкновенного холодно и неподвижно.

   Чернышев тотчас же понял по выражению его лица, что он не в духе, и решил воспользоваться этим расположением его против Воронцова. Но прежде чем докладывать новое, надо было получить оставленные у него дела для резолюции. В числе этих дел о следствии над обличенными в воровстве провиантскими чиновниками и перемещениях войск на польской границе было еще и дело о студенте медицинской академии, покушавшемся на жизнь профессора. Все эти и другие бумаги лежали у него на столе, и он передал их Чернышеву. На полях были резолюции с грубыми орфографическими ошибками: "Наредить строжайшее следствие... Разместить в Белостоке..." На последней резолюции о студенте было написано: "Заслуживает смертной казни. Но, слава Богу, смертной казни у нас нет. И не мне вводить ее. Провести 12 раз скрозь (1) 1000 человек. Николай").

   - Прочти, - сказал он Чернышеву, очевидно очень довольный своим этим сочинением.

   Чернышев прочел и наклонил в знак почтительного удивления голову так, что хохол его затрясся, и потом, (2) открыв свой портфель, начал докладывать: было дело о бежавшем арестанте и суде над офицером, в карауле которого он бежал, другое дело было о переименовании полка из 54-го в Нежинский, (3) еще о назначениях и производствах, о благодарности за смотр и, наконец, о донесении Воронцова о Хаджи-Мурате.

   Николай (4) слушал всё, держа своими большими белыми руками, с одним золотым кольцом на безыменном пальце, листы доклада и глядя осоловелыми глазами в лицо Чернышева.

   - Подожди немного, - вдруг сказал он и закрыл глаза. - Ты знаешь?

   - Знаю, Ваше Величество.

   Чернышев знал, слышав это не раз от Николая Павловича, что, когда ему нужно решать какой-либо важный вопрос, ему нужно было только сосредоточиться на несколько мгновений, и тогда на него находило наитие, и решение составлялось само собой, неизменное и самое верное, и ему стоило только выразить его. Так он решил вопрос о студенте, который должен был быть прогнан сквозь 12 тысяч. Так он решил еще нынче утром вопрос о двух миллионах государственных крестьян, которых он присвоил себе, приказав перечислить их в удельные, не забыв при этом написать генерал-губернатору держать это дело в тайне, чтобы не дать повода всяким вралям ложно перетолковывать это благодетельное для крестьян (5) распоряжение. Так он и теперь решил дело о Хаджи-Мурате и вообще о кавказской войне. О Хаджи-Мурате он решил, что выход Хаджи-Мурата означает только то, что его, Николая Павловича, план войны на Кавказе уже начинает приносить свои плоды. Хаджи-Мурат отдался русским, по его мнению, очевидно, только потому, что исполняется им составленный план медленного движения вперед, постепенного разорения аулов, истребления их продовольствия и вырубки их лесов. То, что план, составленный перед назначением Воронцова в 1845 году, был совсем другой; что он тогда говорил, что надо одним ударом уничтожить Шамиля, и что по его повелению

  

   (1) В подлиннике сквозь переправлено на: скрозь

   (2) Зачеркнуто: взглянул на свою памятную записку,

   (3) Зач. еще о поляке Росоловском, оскорбившем офицера

   (4) Зач. Павлович

   (5) Зач. Дело

  

  

   была сделана несчастная Даргинская экспедиция, стоившая столько жизней, нисколько не мешало ему. Для того, чтобы говорить, что план его состоял в медленном и постоянном уничтожении продовольствия горцев, он должен бы по крайней мере был забыть, что он не одобрил этого плана Ермолова и Вельяминова и предписал совершенно противуположное Воронцову, но он не забывал этого и гордился и тем планом и планом постоянного тревожения, несмотря на то, что эти два плана явно противоречили друг другу. Лесть, подлость окружающих его людей довели его самомнение до того, что он не видел своих противоречий, считал себя выше здравого смысла и наивно верил, что ему стоит только помолчать и подумать, и первая мысль, которая взбредет в его ограниченную и одуренную голову, и будет священная истина, продиктованная ему самим Богом. Кроме того он, кажется первый из русских царей, выдумал для удобства (1) самовластия и самодурства самовластия прятаться, когда это нужно, за закон, который он сам же устанавливал, и, когда нужно, нарушать в корне все законы божеские и человеческие, а когда нужно, делать вид, что, жалея о совершающемся, он не может изменить исполнения закона.

   Так он, например, в то время, как он сам распорядился повешением пяти декабристов и сам подробно расписал, что и как должны делать войска и барабаны, его любимый музыкальный инструмент, - когда подведут пятерых казнимых к виселицам, и что тогда, когда их повесят, он говорил, что он в это время с императрицей в церкви молился о тех, которых вешали по его приказанию и рецепту. Когда же противоречие было уже слишком ясно, тогда он говорил, что он получает советы свыше и потому не может не следовать им.

   - Надо твердо держаться моей системы разорения жилищ, уничтожения продовольствия в Чечне, и тогда всё будет хорошо, - сказал он теперь. - Так и напиши ему. О Хаджи - Мурате ничего не пиши. Правда, что старик слишком возится с этими разбойниками, но это не важно. Главное, напиши, что надо пользоваться войсками и делать набеги и как можно более вытеснять их с плоскости. Напиши, что я жду исполнения моих предначертаний.

  

   * N 121 (рук. N 52, гл. XVI).

  

   (2) Бутлер (3) был полон той воинственной поэзии, которой подчиняются все военные на войне и к которой особенно располагае