Главная » Книги

Толстой Лев Николаевич - Том 35, Произведения 1902-1904, Полное собрание сочинений, Страница 23

Толстой Лев Николаевич - Том 35, Произведения 1902-1904, Полное собрание сочинений



семья его, которую он страстно любил, оставалась в горах во власти Шамиля.
   Теперь он по приказанию главнокомандующего приезжал в Чечню, чтобы попытаться через лазутчиков узнать о своей семье и, если можно, выкрасть ее из гор. Марья Дмитриевна знала все это, у мужа уже была получена бумага о том, что Хаджи-Мурат приедет в их крепость и будет жить в ней, и потому одно имя Хаджи-Мурата объяснило ей все.
   - Очень приятно познакомиться, - сказала она, - милости просим, я сейчас мужу дам знать, он в канцелярии, - сказала она, взяв поданную ей приставом бумагу.
   И Марья Дмитриевна быстрым шагом пошла через двор к мужу.
   - Иван Матвеевич, Иван Матвеевич! - заговорила она.
   - Ну что? Что так суетишься?
   Иллюстрация:
   - Хаджи-Мурат приехал с приставом князем Эристовым и конвоем. Вот бумага.
   Не открывая бумагу, Иван Матвеевич потянулся за папиросой.
   - Дай-ка.
   - Да ну, успеешь.
   - Дай затянуться. Ну что ж, пошли Кириллова проводить на квартиру.
   - А знаешь что, Иван Матвеевич, - вдруг сказала Марья Дмитриевна, вспомнив взгляд Хаджи-Мурата и садясь на кровать. - Я думаю, лучше их к нам поместить.
   - Вон-а! Там все готово, и деньги заплачены.
   - Да, ты вот говоришь, а я взглянула на него.
   - Ну, что же?
   - Так я взглянула на него и думаю теперь, нельзя нам его там держать. Уйдет! Я взглянула на него, вижу, что уйдет.
   - Ты всегда все видишь.
   - Да и вижу. А уйдет, тебя в рядовые.
   - Ну что же, я в барабанщики.
   - Нет, право, лучше к нам. Я свою половину всю отдам ему, и живи он, по крайней мере, на глазах.
   - Да как же нам-то?
   - Да так же, уж я тебе говорю. Я пойду, им велю слезать. А тех туда, к Лебедеву поставить. Кириллов сведет.
   - Да уж я вижу, что ты заберешь в голову. Вели закусить-то дать.
   - Готово всё, вставай.
   Как задумала Марья Дмитриевна, так все и сделала. Конвойные стали у Лебедева, а Хаджи Мурат с своими нукерами и пристав - у воинского начальника.
   Хаджи Мурат пробыл у Ивана Матвеевича десять дней и измучил в эти десять дней Ивана Матвеевича. Несколько раз к нему приходили таинственные люди ночью и уходили ночью и подолгу беседовали с ним. Два раза сам Хаджи-Мурат выезжал за укрепление, чтобы свидеться с людьми, которые должны были ему принести сведения о его жене. И тогда Иван Матвеевич высылал цепь пехоты, чтобы Хаджи-Мурат не мог убежать, и конвой казаков. Каждый день Иван Матвеевич посылал донесение к начальнику левого фланга о том, что делает Хаджи-Мурат, и спрашивал разрешения, как поступать.
   Иван Матвеевич так же, как и все тогда на Кавказе, от главнокомандующего до последнего солдата, не знал, что такое была эта выходка Хаджи-Мурата. Правда ли, что он оскорблен Шамилем, как он говорил, ушел из гор, желая отомстить ему, или правда, что он вышел к русским только затем, чтобы высмотреть все и бежать, и тогда быть еще более страшным врагом, чем он был прежде. Большинство думало, что он обманывает, и так думал Иван Матвеевич и принимал все меры, чтобы он не ушел и чтобы скорее избавиться от него. Все казалось ему обманчивым в Хаджи Мурате. И то, что он не знал по-русски и говорил только через переводчика, и то, что слишком усердно каждый день пять раз молился, расстилая ковер и обмываясь в быстрой речке, текшей по камням под укреплением.
   - Обманет, подлец! - говорил он и всегда, не переставая, следил за ним.
   Марья Дмитриевна была сначала того же мнения и помогала как могла мужу, но накануне отъезда, вечером, ей случилось поговорить с Хаджи-Муратом, и она вдруг изменила мнение о нем, и поверила ему, и стала жалеть его.
   Случилось так, что в этот последний день нукер Хаджи Мурата пришел на кухню и бросил там вареную баранину и плов рисовый, сопя носом и показывая, что мясо тухлое. Денщик сказал это Марье Дмитриевне. Марья Дмитриевна, всполошась, узнала, в чем дело, что виновата не она, а нукер, который не отдал баранину на погреб, и пошла своими решительными шагами на половину Хаджи Мурата. Переводчика не было, но Марья Дмитриевна знала несколько слов от своего мужа, который знал порядочно по-кумыцки, и спросила в дверях, можно ли: "Гирекма?" - и тотчас же вошла.
   Хаджи Мурат, несмотря на свою кривую ногу, на которой он ступал нагибаясь всем телом, ковыляя, ходил по комнате мягкими шагами в чувяках. Увидав Марью Дмитриевну, он остановился на своей прямой ноге, опершись носком короткой о пол. Он был одет в шелковый, обшитый тоненьким ремнем, черный бешмет, подпоясанный ремнем с большим кинжалом. Ноги были в красных чувяках и белых ноговицах с тоненьким галуном. Увидав Марью Дмитриевну, он надел на бритую черную голову папаху и, взявшись жилистой рукой с вздувшейся поперечной жилой за кинжал, наклонил голову, как бы спрашивая и слушая.
   Марья Дмитриевна показала ему блюдо и сказала:
   - Нукер... виноват... погреб тащить.
   Он покачал головой и чуть-чуть презрительно улыбнулся:
   - Мегирек - все равно, - и он помахал рукой перед лицом, показывая этим, что ему ничего не нужно. А потом показал на горы, на нее и на свое сердце. Она поняла, что он говорил, что ему все равно, что одно, что ему нужно и больно, это его жена, которая в горах.
   Марья Дмитриевна показала на небо и сделала жест выхода из гор. Он понял. И продолжал показывать на себя и на нее и потом, подняв руку невысоко от земли, показал, что и этого нет. Марья Дмитриевна поняла и, вспомнив, как "мальчик", спросила:
   - Улан?
   Он показал два пальца и сказал:
   - Девка, - и, показав один палец, сказал:
   - Улан, - и поднял глаза к небу с выражением восторга.
   Она поняла, что мальчик очень хорош и он очень любит его.
   - Любите очень? - сказала Марья Дмитриевна.
   Он не понял слов, но понял ее участие к нему, понял, что она любит его, желает ему добра, и, размягченный воспоминанием о своем любимом детище, сыне Вали Магоме, вдруг лицо его преобразилось. Черные глаза заиграли, у угла глаз сделались морщины, и рот, растянувшись в детскую улыбку, открыл белые, белые, ровные зубы.
   - Алла! - сказал он и опустил голову.
   - Даст алла, даст, - сказала Марья Дмитриевна. - Ну дай бог, дай бог.
   На этом они расстались в этот вечер. Но между ними во взглядах и улыбке произошло нечто большее, чем простой дружеский разговор, и воспоминание об этом взгляде и улыбке стало для Марьи Дмитриевны выше многих и многих других воспоминаний. Воспоминание это и для Хаджи Мурата было одно из самых радостных его воспоминаний во время его пребывания у русских. Он почувствовал, что его полюбили. А на другой день, когда они уезжали, и он опять в своей боевой черкеске с пистолетом и шашкой, хромая, вышел на крыльцо и, пожимая руку, прощался с Иваном Матвеевичем, Марья Дмитриевна с ласковой улыбкой подала ему корзиночку с абрикосами. Он опять улыбнулся и, поспешно отвязав от своих часов сердоликовую печатку, подал ей. Марья Дмитриевна взяла и поклонилась ему.
   - Бог даст, бог даст, - сказала она.
   Он еще раз улыбнулся вчерашней улыбкой. Несмотря на свою кривую ногу, только что дотронулся до стремени, как уж, как кошка, вскочил на лошадь.
   - Прощай, спасибо, - сказал он и с тем особенным гордым воинственным видом, с которым сидит горец на лошади, выехал за ворота крепости со своей свитой.
  

__________

  
   С тех пор и до.....(1) июня Марья Дмитриевна не видала лица Хаджи-Мурата. Она часто вспоминала и говорила о нем, и Иван Матвеевич смеялся ей и при других, что она влюблена в Хаджи-Мурата, и Марья Дмитриевна смеялась и краснела, когда это говорилось. Увидала она это лицо через месяц при следующих условиях. В укреплении, где жила Марья Дмитриевна, совсем забыли про Хаджи-Мурата. Слышно было, что Шамиль не выпускает его семью, угрожает убить их, в особенности любимого сына Вали Магому, и что Хаджи-Мурат выпросился у князя Воронцова в Нуху, где, как он говорил, ему удобнее вести переговоры с горцами.
   Была уже ночь. Полный месяц светил на белые горы и на камни дороги, и на бегущий ручей. Был паводок, и ручей страшно шумел.
   Иван Матвеевич встречал батальон куринцев, и у них шла попойка. Слышны были тулумбасы и крики "ура". Иван Матвеевич обещал не пить много и вернуться к двенадцати.
   Но Марья Дмитриевна все-таки беспокоилась отсутствием мужа. Она кликнула Жучку, пошла по улице. Вдруг из-за угла выехали верховые. Опять кто-то с конвоем. "Как его нет, так сейчас и приезжают", - подумала Марья Дмитриевна и посторонилась. Ночь была так светла, что читать можно было. Марья Дмитриевна вглядывалась в того, кто ехал впереди, очевидно, тот, кого конвоировали, но не могла узнать. Месяц ударял ехавшим в спину. Марья же Дмитриевна была освещена спереди.
   - Марья Дмитриевна, вы? - сказал знакомый голос. - Не спите еще?
   - Нет, как видите.
   - Где Иван Матвеевич?
   - Дома нет.
   - Что же, все боится, что пришлют ему опять Хаджи-Мурата?
   - Как же не бояться? Ведь ответственность.
   - Ну, я к вам с хорошими вестями. - Это был Каменев, знакомый товарищ Ивана Матвеевича, служивший при штабе.
   - Что же, поход в Темир-Хан-Шуру?
   - Нет, лучше,
   - Ну, что же, переводят в Темир-Хан-Шуру?
   - Ну, вот чего захотели.
   Каменев ехал рядом с Марьей Дмитриевной, повернувшей назад к дому, и говорил.
   - А где Иван Матвеевич?
   - Да вот слышите, провожают куринцев.
  
   (1) Многоточие в подлиннике
  
  
   - А, это хорошо. И я поспею. Только я на два часа. Надо к князю.
   - Да что ж за новость?
   - А вот, угадайте.
   - Да про что?
   - Про вашего знакомого.
   - Хорошее?
   - Для вас хорошее, для него скверное, - и Каменев засмеялся. - Чихирев! - крикнул он казаку. - Подъезжай-ка.
   Донской казак выдвинулся из остальных и подъехал.
   Казак был в обыкновенной донской форме, в сапогах, шинели и с переметными сумами за седлом.
   - Ну, достань-ка штуку.
   Чихирев достал из переметной сумы мешок с чем-то круглым.
   - Погоди, - сказал Каменев.
   Они подошли к дому, Каменев слез, пожал руку Марье Дмитриевне и, войдя с ней на крыльцо, взял из рук казака мешок и запустил в него руку.
   - Так показать вам новость? Вы не испугаетесь?
   - Да что такое? арбуз? - сказала Марья Дмитриевна, и что-то ей стало страшно.
   - Нет-с, не арбуз, - Каменев отвернулся от Марьи Дмитриевны и что-то копал в мешке. - Не арбуз, а ведь (1) у вас был Хаджи-Мурат?
   - Ну, так что же?
   - Да вот он, - и Каменев двумя руками, прижав ее за уши, вынул человеческую голову и выставил ее на свет месяца. - Кончил свою карьеру. Вот она.
   Да, это была его голова, бритая, с большими выступами черепа над глазами и проросшими черными волосами, с одним открытым, другим полузакрытым глазом, с окровавленным запекшейся черной кровью носом и с открытым ртом, над которым были те же подстриженные усы. Шея была замотана полотенцем.
   Марья Дмитриевна посмотрела, узнала Хаджи-Мурата и, ничего не сказав, повернулась и ушла к себе. Когда Иван Матвеевич вернулся, он застал Марью Дмитриевну в спальне. Она сидела у окна и смотрела перед собой.
   - Маша! Где ты? Пойдем же, Каменева надо уложить. Слышала радость?
   - Радость! Мерзкая ваша вся служба, все вы живорезы. Терпеть не могу. Не хочу, не хочу. Уеду к мамаше. Живорезы, разбойники.
   - Да ведь ты знаешь, он бежать хотел. Убил человек пятнадцать.
   - Не хочу жить с вами, уеду.
  
  - Текст редакции первой ("Репей") кончается. Далее и до конца вставка 1901 г.
  
   - Положим, что он глупо сделал, что показал тебе. Но все-таки печалиться-то тут не об чем.
   Но Марья Дмитриевна не слушала мужа и разбранила его, а потом расплакалась. Когда же выплакалась, она вышла к Каменеву и к еще пришедшим офицерам и провела с ними вечер. Разговор весь вечер шел о Хаджи-Мурате и о том, как он умер.
   - Ох, молодчина был, - заключил Иван Матвеевич, выслушав все. - Он с женой моей как сошелся, подарил ей печатку.
   - Он добрый был. Вы говорите - "разбойник". А я говорю добрый. И наверное знаю, и мне очень, очень жаль его. И гадкая, гадкая, скверная ваша вся служба.
   - Да что же велишь делать, по головке их гладить?
   - Уж я не знаю, только мерзкая ваша служба, и я уеду.
   И действительно, как ни неприятно это было Ивану Матвеевичу, он не прошло года, как вышел в отставку и уехал в Россию.
   - Нет, вы все расскажите по порядку, - сказал Иван Матвеевич (1) Каменеву, когда они уселись за чайный стол и Каменев положил в угол (2) торбу с головой, (3) стараясь, чтобы голова как можно слабее стукнула о пол.
   - Хотите с ромом? - спросила Марья Дмитриевна.
   - Давайте.
   - Ну, так рассказывайте все по порядку и все, что знаете.
   Подошла лягавая собака и стала нюхать.
   - Лазарев, отгони Трезора. Удивительно: кем детей пугали, и сила была по всем горам - вон, в углу.
   - Ну-с. Так как же было дело?
   - А было дело так, что после того, как он был у вас и ничего из этого не вышло, очень он стал волноваться. Пристав говорил, что все ночи не спал, все ходил, почти ничего не ел и все молился. Только и оживлялся, когда выезжал верхом. Это ему позволяли. Конвой (один урядник, казаки и еще мирной) был приставлен к нему, и он каждый день, после обеда, выезжал, иногда сам-друг, а иногда со всеми четырьмя своими молодцами. Вот, рассказывал мне сам Курганов, как и 17 апреля он поехал и все четыре нукера с ним. Ружей с ними не было, а только пистолеты, шашки. А наших только двое: казак да этот мирной. Как они ехали, (4) мы ничего не знаем, потому что оба эти убиты и казак и мирной. Оружие с них снято, сами оставлены на дороге, лошади около паслись. Один, видно, долго жил, ползал, залил кровью всю дорогу. У него пульная рана в животе и голова разрублена. Нашли уже их поздно, почти темно.
  
  - Слова: Иван Матвеевич в подлиннике пропущены, в копии вписаны рукою Толстого.
  - Зачеркнуто: на пол
  - Зач. видимо
  - В подлиннике слово: что, в копии Толстым оно зачеркнуто.
  
  
   Видно, они не пускали их. Мне сам Курганов рассказывал: отпустил, говорит, я его, а как всегда сердце не на месте. Вышел спрашивать, куда поехали? Мне говорят не за Алазань, как я приказывал, а к горам и все четверо с ним. Подумалось Курганову, (1) что не ладно, а потом думает: что же, езжали они в эту сторону, ворочались. Только ждать-пождать три, четыре, шесть часов - нету. Собрал Курганов (2) казаков, сел верхом, поехал искать. Отъехали версты две, наткнулись на лошадей, а на дороге оба убиты. Бросился Курганов в Нуху, дал тревогу, и собралось человек сто, пустились к горам. Кого ни встретят, спрашивают: "Видели конных?". Никто не видал. А он не будь глуп...
   - То-есть кто, Хаджи-Мурат? - спросил Иван Матвеевич, указывая на торбу в углу.
   - Он не будь глуп, да вместо того, (3) чтобы в горы, где могут и задержать и где догнать могут, вместо того, чтобы в горы, повернул влево назад. Хотел за Алазань пробраться, а там уж дорогой, где его никто искать не станет, вверх по Алазани опять переправиться и на Белоконь. (4) Двух живыми взяли, так они так показали.
   - Вот в этом-то их сила. Где удальство - удальство, где (5) выдержка - выдержка, а где хитрость - никакая сила не проведет.
   - Ну, тут не удалось. (6) Своротили они с дороги к Алазани, чтоб переправиться. А уже смеркаться стало, да не попали на дорогу, а на рубеж, с рубежа хотели прямиком к реке, да поля, все рисовые толя, а их заливает. Лошади стали топнуть. Бились они тут долго - по следам видно - изрыто все. Да так и не добрались до реки, а выбрались в кусты на поле, там и хотели видно заночевать. Так бы их и не нашли, потому в другой стороне искали. Только ночью уж Курганов хотел назад ехать, встречает татарина на арбе с хворостом, стал спрашивать, зачем так поздно едет, а татарин, оказывается, наткнулся на Хаджи-Мурата, когда они искали дорогу, и испугался, спрятался в канаву и все видел, как они месили рисовые поля и как потом все въехали в кусты. Только тогда он поехал. Ночь была темная, тихая, с туманом. Курганов тотчас же догадался, что это были они, посадил татарина верхом и бросился туда с своей командой, и окружил кусты, и всю ночь караулил, чтобы
  
  - Зачеркнуто: сейчас догадался
  - Так в подлиннике: Курганов вместо: Карганова.
  - Слово: того в подлиннике пропущено, в копии вставлено.
  - Зач. Одно
  - Зач. храбрость
  - Наткнулись они должно на проезжающих
  - Зач. уж
  - Зач. боясь, что
  - Зач. кукурузное
  
   не выпустить их, а сам послал за милицией. Когда стало рассветать, в кустах показались стреноженные лошади (1) и конь Хаджи Мурата.
   - Белый? - сказала Марья Дмитриевна.
   - Да, хорошая лошадь.
   Курганов (2) велел стрелять в кусты и вызывал охотников броситься в кусты, чтобы взять Хаджи Мурата с его молодцами. Но никто не решался, а между тем из кустов (3) растреножили лошадей и стали палить и ранили одного. Курганов остановил свою стрельбу и стал кричать, чтобы Хаджи Мурат сдался, что сардарь простит его, (4) если он покорится. Горцы заругались, завизжали и стали палить. Тяжело ранили еще одного. Тогда Курганов отъехал и велел своим палить в кусты. С ним было человек 150, и кусты засыпали пулями. Но Хаджи-Мурат с своими перебегали с места на место и стреляли.
   Человек девять ранили и двух убили. Курганов говорил, что если бы тогда Хаджи-Мурат с своими выскочил и бросился на (5) его команду, они бы разбежались и упустили бы его, но тут подоспел Гаджи Ага из Елису с сыном своим Ахмет-ханом. Эти не то, что нухинцы, тотчас же бросились в кусты. Гаджи Ага был (6) когда-то мюридом вместе с Хаджи-Муратом, но потом изменил хазавату и теперь был злейший враг Хаджи Мурата. Он по-аварски закричал ему, чтобы сдавался, Хаджи-Мурат (7) изругал его, (8) называя изменником святого дела.
   - Бери, коли возьмешь, собака беглая!
   Гаджи-Ага вместе с прежними засыпал пулями кусты и, слезши с лошади, с сыном (9) и своими молодцами бросился в кусты. Его молодцы, охраняя его, опередили его. Хаджи Мурат и его нукеры подпустили их и в упор застрелили пятерых. Хаджи Мурат и Сафедин, его ближайший друг (тоже убит, рыжий), оба были ранены. Но Хаджи Мурат не давал крови вытекать из ран, а выдергивал вату из бешмета и затыкал раны. Он не успел зарядить пистолета, как Гаджи Ага наскочил на него и разрубил голову. На голове видно. Другой выстрелил ему в грудь. (10) Он вскочил на ноги и прислонился к кусту, Курганов подбежал и хотел взять живого.
   Вот это-то место рассказа Каменева вспомнилось мне, когда я увидал израненный репей у дороги.
  
  - Зачеркнуто: подчалый бклый
  - Так в подлиннике
  - Зач. собрали
  - Зач. только бы
  - Зач. нухинцев
  - Зач. личный враг Хаджи-Мурата за то, что он убил его братьев
  - Зач. оттуда
  - Зач. самым постыдным образом
  - Зач. вместе
  - Гаджи Ага, Карганов подбежали и расска
  
  
   Все остановились, и Хаджи-Мурат стоял неподвижно. Но он стоял недолго, Закричал "лаилал" (1) и упал ничком на землю. Тогда Гаджи-Ага наступил ему ногой на бритую рассеченную голову и кинжалом отодрал ее от туловища.
   - Ну-ка, дайте еще взглянуть на него, - сказала Марья Дмитриевна.
   Каменев вынул, мы долго смотрели на эти глаза, желтую кожу и рот.
  

[Редакция восьмая-1901 г.]

  
   *N 43 (рук. N 30).
  

(2) ХАДЖИ-МУРАТ

Воспоминания старого военного

  
   Я возвращался домой полями. Была самая середина лета. Луга убрали и только что собирались косить рожь. Есть прелестный подбор цветов этого времени года: душистые кашки - красные, белые, розовые; наглые "любишь-не-любишь" с (3) своей пряной вонью. (4) желтые (5) цветы с медовым запахом, лиловые тюльпановидные колокольчики; горошки; разноцветные скабиозы; нежный с чуть розовым пухом подорожник и, главное, прелестные васильки, ярко синие на солнце и в молодости, и голубые и краснеющие вечером и под старость. (6) Я набрал большой букет таких цветов и уже на обратном пути заметил в канаве чудный, малиновый в полном цвету репей, того сорта, который у нас называется "татарином" и который старательно окашивают или выкидывают из сена покосники, чтобы не колоть на него рук. Мне вздумалось сорвать этот репей и положить его в середину букета. Я слез в канаву и, согнав впившегося в середину цветка мохнатого шмеля, стал руками отрывать цветок, так как ножа у меня не было. Мало того, что он (7) колол (8) даже через платок, которым я завернул руку, стебель был так (9) крепок, что я бился с ним минут пять, по одному разрывая волокна. Когда я наконец оторвал (10) цветок, он был так измят, что уже не годился в букет и, кроме того, (11) своей грубостью и
  
  - Зачеркнуто: ах
  - Зач.: Репей. Хазават.
  - Зач. своим приятным пряным запахом
  - Зач. есть
  - Зач.: медовые
  - Зач.: Я люблю эти полевые цветы с их тонкостью отделки и чуть заметным, но для каждого своим, нежным и здоровым запахом.
  - Зач.: стеблем кололся
  - Зач.: со всех сторон
  - Зач. страшно
  - Зач. я измял
  - Зач. он
  
   аляповатостью (1) резко отличался от нежных, тонких цветков букета. Я пожалел, что погубил (2) цветок, который был очень красив в своем месте, и бросил (3) его. (4) "Но что за энергия и сила жизни", думал я, вспоминая, с какими усилиями я отрывал его.
   Дорога до дома шла паровым, только что вспаханным полем. Я шел в отлогую гору по пыльной, черноземной дороге. Поле, по которому я шел, было помещичье, очень большое, (5) так что с обеих сторон дороги и вперед, в гору, ничего не было видно, кроме черного, ровно взборожденного пара. Пахота была хорошая, и нигде не виднелось ни одной травки, в всё было черно и глаз невольно искал отдыха от однообразия черного поля. "Экое разрушительное, жестокое существо человек", думал я. "Сколько уничтожил (7) живых существ, разнообразных растений, чтобы приготовить себе корм. Правда, он посеет новые, но... Однако, не всё еще он уничтожил", подумал я, увидав среди этого моря черной земли, вправо от дороги впереди меня, какой-то кустик. "Да, этот еще жив", подумал я, подойдя ближе. (8) Это был куст такого же "татарина", которого цветок я напрасно и с таким трудом сорвал в канаве.
   Куст татарника (9) состоял из трех 10 стеблей. Один был совсем оторван. (11) На другом были еще колючие листки и12 цветки. И цветки и листья были (13) вымазаны черноземной грязью, превратившейся в черную пыль. Видно, этот стебель был уже прижат к земле и после поднялся. (14) На третьем же (15) стебле два отростка были сломаны и висели (16) с своими не малиновыми, а черными шишками, когда то цветками; а один отросток пониже (17) был цел и на нем торчал, кверху колючками, (18) хотя и загрязненный, но всё еще краснеющий цветок.
   "Ну, молодец!" подумал я. -"Экая энергия. Всё победил человек, миллионы трав уничтожил, а этот борется и всё еще жив. Правда, еле жив, но жив". Точно вырвали у него кусок тела, вывернули внутренности, оторвали руку, выкололи глаз,
  
   (1) Зачеркнуто: и не (шел) подходил к
  
  
  
   (2) Зач. эту красоту
   (3) Зач. цветок
   (4) Зач. Какая
   (5) Зач. десятин в сто
   (6) Зач. ни одного растения
   (7) Зач. разнообразных
   (8) Зач. и узнав
   (9) Так в подлиннике.
   (10) Зач. отростков
   (11) Зач. Я вспомнил, как трудно было отрывать цветок, и подумал, что перенес этот куст, если уже отдал этот отросток. На других двух
   (12) Зач. на каждом по
   (13) Зач. в ужасном виде, засыпаны пылью
   (14) Зач. Но на одном стебле
   (15) Зач. отростке
   (16) Зач. еще держались
   (17) Зач. тот, который поник, еще
   (18) Зач. защищая из за грязи все таки
  
  
   свернули скулу. Но он всё стоит и не сдается, (1) и борется до той последней минуты, до тех пор, пока есть жизнь в нем. "Молодец!" подумал я. И какое-то чувство бодрости, энергии, силы охватило меня. "Так и надо, так и надо". И (3) я вспомнил по этому случаю смерть одного человека на Кавказе (3) и всю историю этого человека, как она мне была известна и как я воображал себе ее.
   Вот эта история.
  

I

  
   Я (4) служил в одном из кавказских полков, стоявших на левом фланга в Чечне.
   Я заболел лихорадкой, и полковой командир, принимавший во мне участие, прикомандировал меня к линейному батальону, стоявшему в предгорий, в здоровой местности, и рекомендовал меня воинскому начальнику укрепления, добрейшему женатому (5) майору Ивану Матвеевичу Петрову. Детей у (6) Ивана Матвеевича не было и (7) он жил душа в душу с своей здоровой, полной, миловидной, всегда веселой, добродушной, хотя и вспыльчивой, Марьей Дмитриевной. (8) Любить Марью Дмитриевну было легко, мне, по крайней мере, тогда казалось. Но для Марьи Дмитриевны, казалось бы, и трудно любить всегда прокуренного табаком, всегда после двенадцати часов пахнущего вином, рябого, курносого крикуна Ивана Матвеевича. Но Марья Дмитриевна, - хотя и любила понравиться молодым, особенно приезжим офицерам, но только понравиться, именно только затем, чтобы показать им, что хороша, но не для них, -Марья Дмитриевна любила всеми силами простой души и здорового тела одного Ивана Матвеевича, считая его самым великодушным, храбрым, глубокомысленным военным, хотя и самым глупым хозяином дома. (9) Оба супруга были очень добры ко мне, и я невольно вспоминал... (10) из "Капитанской дочки", только с той разницей, что Марья Дмитриевна была за одно и..... и.......... (10) не по отношениям моим к ней, а по чувствам,
  
  - Зачеркнуто: а и один торжествует над человеком, уничтожившим всех его братий кругом его.
  - Зач. мне вспомнилось одно давнишнее кавказское событие. Событие было вот какое.
  - Зач.: подробности о которой мне пришлось близко знать, вспомнилась и вся трагическая история смерти этого человека и захотелось рассказать ее.
  - Зач.: В одной из кавказских крепостей жил в 1852 году воинский начальник с женой Марьей Дмитриевной.
  - Зач. человеку
  - Зач. них
  - Зач. как и все бездетные супруги, которые не разошлись, а живут вместе, жили и были самые нежные супруги. Для Ивана Матвеевича это было легко, истому что трудно было не любить
  - Зач.: прекрасную хозяйку и помощницу
  - Зач.: Это было в июне. Марья Дмитриевна давно уже встала и с денщиком хозяйничала. Начинало уже становиться жарко.
  - Многоточие в подлиннике.
  
  
  
   которые я к ней испытывал: я был благодарен ей за ее материнское попечение обо мне (1) и вместе с тем не мог не любоваться временами ее зрелой женской (2) бессознательной прелестью и не испытывать к ней какого-то особенного поэтического чувства.
   Я начинал уже поправляться, пароксизмы повторялись уже через два и три дня, и я собирался ехать к полку, когда случилось в нашем укреплении необыкновенное событие.
   Это было в июне. Часу в девятом я (3) вышел на улицу и направился к домику Ивана Матвеевича. Солнце выходило из за гор, и (4) было больно смотреть на белые мазанки на противуположной стороне улицы. (5) Становилось уже жарко. Только что я стал подходить к домику с садиком, как с противуположной стороны выехали из-за угла и стуча по камням дороги подковами человек десять всадников.
   Двое ехали впереди. По их осанке, оружию и одежде видно было, что это были начальники, остальные их конвой. (6) Они проехали дом Ивана Матвеевича и встретились со мной, шагов десять проехав его.
   - Где тут воинский начальник? - спросил меня один из них по русски с армянским акцентом.
   Я сказал им, что туда иду, и указал им. Они повернули лошадей и вместе со мной подъехали к крылечку. Дорогой я смотрел на них и никак не мог догадаться, что это были за люди.
   Один (7) из этих людей, тот, который спросил меня, был, очевидно, офицер из горцев. Он был одет (8) в черную черкеску, (9) с галунами на хозырях и белом бешмете; оружие было (10) с серебряной отделкой. Лошадь под ним была крупная, золотистая,
  
   (1) В подлиннике: о нем
   (2) Зачеркнуто: простой пре[лестыо]
   (3) Зач. вышел однажды (надел свою толстую солдатскую шинель и)
   (4) Зач. становилось
   (5) Зач. и Марья Дмитриевна, окончив свои дела, только что хотела посылать денщика в канцелярию звать Ивана Матвеевича к чаю, когда к дому подъехали верхом какие то люди.
   - Егоров, поди узнай, - крикнула Марья Дмитриевна, направляясь в спальню. - Кто это? Двое? с конвоем и татары, и казаки. Человек двадцать. Уж не в набег ли?
   И любопытство так захватило ее, что она поспешно спустила засученные на ее белых полных руках рукава, и повернулась назад.
   - Погоди, Егоров, - крикнула она, ощупывая руками шпильки в косе и косу. - Ну, ничего, сойдет. Погоди, Егоров, я сама.
   И Марья Дмитриевна пошла своей молодецкой походкой на крылечко домика. У крыльца стояла целая партия. И казаки, и чеченцы. Впереди выделялось трое.
   (6) Зач.: У крылечка
   (7) Зач.: Офицер
   (8) Зач.: по черкесски
   (9) Зач.: в сапогах, на маленькой гнедой лошадке; другой мирной, переводчик, в надетой шерстью вверх и козырьком назад папахе, в засаленном бешмете и желтой черкеске. Третий на белой статной лошади в белой черкеске.
   (10) Зач. серебряное
  
  
   карабахская. Сам он был сухой, горбоносый, черный, тип очень обыкновенный на Кавказе, особенно в Закавказьи.
   Другой, ехавший на белой, небольшой и не сытой, но превосходной по ладам лошади был невысокий широкоплечий, сухой человек (1) с папахой, обмотанной чалмой.
   Он был, одет в белую черкеску, тонко стянутую ремнем без набора, (2) на котором (3) спереди висел большой, золотом отделанный, кинжал. Такой же пистолет был за спиной. (4) Он сидел высоко на седле, с очень (6) согнутыми ногами на коротких стременах, в ноговицах и красных чувяках. Лицо в этого человека было (7) самое простое: небольшой нос, маленькая черноватая бородка, (8) довольно толстые, строго сложенные губы, под небольшими усами. Если было что особенного в лице, так это были почти сходящиеся на лбу брови и (9) очень широко расставленные спокойные, красивые глаза. Он был человек во всей силе, и ему можно было дать от тридцати пяти до пятидесяти лет. Он поглядел на 10 меня, потом подозвал ехавшего за ним корноухого, рыжего, с красным лицом, и в оборванной черкеске и заломленной назад, курпеем к голове надетой, папахе, чеченца и заговорил с ним не на татарском языке, который я понимал немного, а на знакомом мне по странным гортанным звукам чеченском языке. Только что я подумал, что не (12) тот ли это знаменитый шамилевский наиб Хаджи-Мурат, который, как мы знали, вышел к русским и был в Тифлисе, как горский офицер подтвердил мне мою догадку:
   - Скажи воинскому начальнику, что Хаджи-Мурат приехал и мне надо видеть его.
  
  - Зачеркнуто: с очень приятным серьезным лицом
  - Зач.: с большим серебряным кинжалом
  - Зач.: висел
  - Зач.: на высокой с белым же курпеем папахе, далеко заломленной назад, тульей.
   Этот человек больше всех обратил внимание Марьи Дмитриевны. На голове была папаха, обмотанная чалмою
  
  - Зач. скорченными
  - Зач. у него
  - Зач. довольно
  - Зач. приятный, нежный детский рот, довольно густые
  - Зач. странные, внимательные и строгие
  - Зач. Марью Дмитриевну, встретился с ней глазами, не опустил глаза, так что она перевела глаза на офицера. Когда же она опять взглянула на него, он уже не смотрел на нее и, опустив голову, стал рассматривать свой кинжал. Не успела Марья Дмитриевна задать себе вопроса о том, кто бы это был такой, как и получила ответ. Офицер сказал ей, что это Хаджи-Мурат.
   - Ну? не может быть! -вскрикнула Марья Дмитриевна, выпученными и странными и настороженными глазами глядя на горца в белой черкеске. - Он,
  - В подлиннике ошибочно не зачеркнуто: чеченца
  - Зач.: Хаджи-Мурат
  
  
   Хотя это было и не мое дело, я побежал в дом с заднего крыльца и застал Марью Дмитриевну в кухне, где она, засучив рукава, (1) размещала по формам какие-то, такие же белые, как и ее руки, комки теста.
   - Где Иван Матвеевич?
   - Да что случилось? Зачем вам?
   - Хаджи-Мурат приехал, спрашивает Ивана Матвеевича.
   - Да что, вы с ума сошли?
   - Стоят у крыльца.
   - Иван Матвеевич в канцелярии. Подите, что ль, кликните.
   Да не может быть? Да зачем же он сюда? - всё спрашивала Марья Дмитриевна, спуская однако рукава своего платья.
   - Да кто ж его знает.
   - Ну так идите, зовите Ивана Матвеевича, - сказала Марья Дмитриевна, (2) ощупывая рукой шпильки в своей густой косе и самую косу, и вместе со мною вышла на крыльцо своей молодецкой походкой.
   Всадники всё еще стояли, как я их оставил. Офицер поздоровался с Марьей Дмитриевной.
   - Этот -Хаджи-Мурат? (3) -спросила (4) она.
   - Он самый, -повторил офицер.
   Хаджи-Мурат же, вероятно, поняв (5), что говорили о нем, улыбающимися глазами посмотрел на миловидную русскую женщину и покачал головой. (6)
  

II

  
   Канцелярия

Категория: Книги | Добавил: Armush (21.11.2012)
Просмотров: 383 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:
Форма входа