Толстой Лев Николаевич - Том 35, Произведения 1902-1904, Полное собрание сочинений

я невольно вспоминал коменданта из "Капитанской дочки", только с той разницей, что жена Ивана Матвеевича, Марья Дмитриевна, была для меня, по чувствам, которые я к ней испытывал, заодно и капитаншей матерью и Машей. Я был и благодарен ей за ее материнское попечение обо мне и вместе с тем был влюблен в нее, хотя ни она, ни я не знали про это. Я был так молод, природа Кавказа так хороша и сама Марья Дмитриевна, свежая, здоровая 35-летняя женщина, так добродушно ласково улыбалась мне своими красными губами, открывая сплошные блестящие белые зубы, что это не могло быть иначе.

   Вскоре после моего приезда в нашем укреплении случилось следующее:

   Это было в Июне, часу в девятом. После сильного пароксизма лихорадки, трепавшей меня всю ночь, я вышел на улицу и направился за хинином к фельдшеру, жившему рядом с домом Ивана Матвеевича. Солнце уже вышло из-за гор, и больно было смотреть на освещенные им белые мазанки правой стороны улицы, но зато, как всегда, весело и успокоительно было смотреть налево, на удаляющиеся и возвышающиеся, кое-где покрытые лесом горы и на матовую цепь снеговых гор, как всегда

  

   (1) Зачеркнуто: и только на третий день

   (2) Зач.: через переводчика

   (3) Зач.: и невозможности (для того, чтобы) следить за ним, если бы он жил на другой квартире

   (4) Далее со слов: Она отдала ему две передние комнаты кончал: так кончился этот вечер текст совпадает с вариантом N 44 (стр. 40&-408).

   (5) Главе I предшествует пролог варианта N 43 (стр. 294).

   (6) Зач. комендант.

  

  

   старавшихся притвориться облаками. Я смотрел на эти горы, дышал во все легкие и радовался тому, что я живу и живу именно я, и на этом прекрасном свете. Радовался я немножко и тому, что (1) есть на свете милая, добрая Марья Дмитриевна с ее толстой косой, широкими плечами, высокой грудью и ласковой улыбкой. Я подходил уже к домику с палисадником, в котором она жила, (2) когда услыхал перед собой мягкий и частый топот многих лошадиных копыт по пыльной дороге, (3) точно скакало несколько человек. Но топот приближался медленно и в конце улицы показалась партия всадников, (4) загородившая всю улицу.

   В то время немирные партии горцев врывались в русские укрепления и грабили и убивали, и опасность была везде. И потому первое, (5) что я испытал при виде этих всадников в черкесках, был подъем того военного чувства, которое всегда жилось в то время на Кавказе: страха не столько смерти, сколько того, чтобы не сробеть и сделать то, что нужно. Но всадники ехали тихо и (6) впереди ехал рядом с человеком в белой черкеске офицер русской службы. Черный, горбоносый (7) офицер этот в синей черкеске с изобилием серебра на одежде и на оружии (8) ехал на крупной карабахской лошади (9) и беспокойно оглядывался по сторонам.

   Никого, кроме меня, не было на улице, и он подозвал меня.

   - Это воинской начальник дом? - спросил он меня, (10) указывая плетью на дом Ивана Матвеевича.

   Я сказал, что этот самый. Тогда офицер остановил лошадь и по-кумыцки обратился к своему спутнику, сказав, что здесь они слезут (я понимал по-кумыцки), и потом обратился ко мне.

  

  - Зачеркнуто: сейчас увижу

  - Зач.: милая Марья Дмитриевна

  - Зач.: и в конце

  - Зач.: в горской одежде, человек в пятнадцать

  - Зач.: чувство, испытанное мною при виде этих людей, был страх и готовность борьбы. Но

  - Зач.: очевидно составляли конвой каких то двух людей, ехавших впереди. Один из этих двух людей был очевидно офицер из горцев. Лошадь под ним была крупная, золотистая, карабахская. Сам он был сухой

  - Зач.: человек средних лет, одетый

  - Зач.: Это был тип очень обыкновенный на Кавказе и скорее неприятный: ни русский, ни горец, а что-то среднее. Но зато другой, ехавший с ним рядом (с ним ехал Хаджи-Мурат человек в бе) на белой, небольшой и не сытой, но превосходной по ладам, с арабской головой, лошади, проезд которой он, очевидно, сдерживал, невольно обращал и приковывал к себе внимание: он был одет в белую черкеску без всяких украшений, только впереди на ремне был большой золотом отделанный кинжал. Папаха его была обмотана какой-то белой тканью. Он сидел на высоком седле небрежно и неподвижно, сливаясь с движеньями лошади (на высоком седле) и (равнодушно смотрел) внимательно (глядел) и задумчиво глядел перед собой. (Лошадь под ним была)

  - Зач.: Это был, очевидно, офицер из горцев

  - Зач.: поравнявшись со мною у дома Ивана Матвеевича, офицер из горцев, по русски с армянским акцентом

  

  

   - Поды скажи воинскому начальнику, Хаджи-Мурат приехал,- сказал мне офицер.

   Хаджи-Мурат, не поворачивая головы, покосился на меня своими приятными карими глазами, потом обратился назад, к ехавшему за ним рыжему с красным лицом чеченцу в оборванной черкеске и заломленной назад, курпеем к голове, папахе. Чеченец подъехал и заговорил с ним уже не на кумыцком языке, а по-чеченски, с теми странно гортанными свойственными этому языку звуками.

   Хаджи-Мурат был широкий в плечах и очень тонкий в поясе человек средних лет. На нем была белая черкеска с черными хозырями и такая же белая папаха, обмотанная белой же тканью. Из-за белого особенно резко выделялись его блестящие черные, глаза и небольшая бородка. Оружие на нем было: только большой, золотом отделанный кинжал и такая же шашка через плечо, на тонком ремне.

   Лицо его было самое приятно-обыкновенное. Я никогда не видал его, но мне показалось, что я знаю его давно: небольшой сухой нос, черные брови над карими, несколько выпуклыми глазами, твердо сложенные, нетонкие губы, небольшая, (1) но густая, не зараставшая по всему подбородку подстриженная бородка. В одной руке он держал плеть, другая с поводьями лежала на луке. (2)

   Хотя это было и не мое дело, я пошел в дом воинского начальника, чтобы объявить ему о приезде. Передний ход был заперт, и я зашел с заднего крыльца через кухню.

   Марья Дмитриевна, повязанная платком и раскрасневшаяся, с засученными рукавами над белыми полными руками, стояла у доски и разрезала на кусочки такое же белое, как и ее руки, тесто.

   - Хаджи-Мурат приехал, спрашивает Ивана Матвеевича,- сказал я ей, желая удивить ее.

   - Да (3) не может быть, - сказала она откидываясь назад и поднимая брови.

   - Стоит у крыльца.

   - (4) Вот-те раз. А Иван Матвеевич в канцелярии. Да зачем же он (5) приехал?

  

  - Зачеркнуто: русская бородка

  - Зач.: Плечи его казались особенно широки в белой с черными хозырями черкеске, особенно в сравнении с тонкостью стана.

  - Зач. что вы с ума сошли?

  - Зач. Да не может быть

  - Зач.: сюда, - всё спрашивала Марья Дмитриевна

   - Да кто ж его знает!

   - Ну, удружил. Иван Матвеевич в канцелярии. Идите, что ли, кликните его.

  

   - У крыльца?

   - Да стоит с конвоем.

  

  

  

   - К вам в гости, - сказал я, главное, затем, чтобы видеть ее улыбку. И точно она улыбнулась, и всё стало весело. И заготовленные пирожки, и Хаджи-Мурат, и огонь под плитой, и жаркий воздух кухни - всё стало значительно, радостно, всё запело.

   - Ну, (1) будет (2) вам врать, - сказала она. - Идите-ка лучше кликните Ивана Матвеевича.

   - А им что сказать? Они у крыльца стоят.

   - (3) Идите, зовите, а я выйду к ним, -сказала Марья Дмитриевна, опустив рукава а. ощупывая рукой шпильки в своей толстой косе и самую косу. -А лихорадка как?-спросила она, все-таки вспомнив обо мне.

   - Да ничего, оттрепала.

   - Ах вы, бедняга. Смотрите, чтоб больше не было, - сказала она, еще раз улыбнувшись, и вместе ее мною вышла на парадное крыльцо и тотчас, как с знакомыми, заговорила с приезжими, а я пошел в канцелярию. Я видел, как Хаджи-Мурат смеющимися глазами смотрел на нее. (4)

   Канцелярия воинского начальника была недалеко, и я застал Ивана Матвеевича, как всегда курящего и сердито распекающего писаря.

   Когда я рассказал ему, что приехал Хаджи-Мурат, он, как всегда, ничему не удивляясь, не удивился и этому, (5) продолжая бранить писаря. Потом скрутил новую папироску, закурил, надел в папаху (6) и не переставая курить и ворчать (7) на начальство, которое прислало ему "этого чорта", пошел к своему дому. Я пошел (8) вместе с ним, желая еще посмотреть на Хаджи-Мурата, но Хаджи-Мурата на улице уже не было. У крыльца стояли только спешившись конвойные - восемь казаков и четыре горца и держали в поводу лошадей: горского офицера и белого прекрасного кабардинца Хаджи-Мурата. (9) Иван Матвеевич не пригласил меня к себе, и я пошел к фельдшеру, а потом к себе.

  

  

   Во всё время пребывания (10) Хаджи-Мурата в нашей крепости я не видал его. Кроме того, что я боялся быть лишним, придя

  

  - Зачеркнуто: Так

  - Зач. глу[пости]

  

  

  

  

  

  

  - Зач. Ну

  - Зач. И она взглядывала на него, говоря с офицерами, и это не понравилось мне, (и понимал что)

  - Зач. а только поморщился и крякнул, и выругав еще раз писаря, он

  - Зач. шапку

  - Зач. на что-то

  - Зач. вслед

  - Зач. Очевидно, Марья Дмитриевна пригласила приезжих в дом. Это не понравилось Ивану Матвеевичу, и он тут же распорядился очистить для приезжих квартиру у отставного каптенармуса Лебедева, и вошел в дом, я же пошел к себе.

  - Зач.: его

  

  

  

   в это время к Ивану Матвеевичу, меня еще за эти дни опять отрепала сильнейшая лихорадка.

   К Хаджи-Мурату, как рассказывали, приходили за это время несколько раз лазутчики из гор, и он с ними переговаривался о своем семействе, оставшемся в горах и задержанном Шамилем.

   Все в укреплении только и говорили, что про Хаджи-Мурата, стараясь хоть мельком увидать его, и даже из Грозной и Хасав-Юрта приезжали офицеры, только за тем, чтобы взглянуть на него.

   Людям, не бывавшим на Кавказе во время нашей войны с Шамилем, трудно себе представить то значение, которое имел в это время Хаджи-Мурат в глазах всех кавказцев. Кроме того, что Хаджи-Мурат был самым могущественным и удалым наибом Шамиля, (1) делавшим чудеса храбрости, вся его история била самая удивительная.

   Сущность его истории была вот какая: аварец бедной семьи, он в 30-х годах сблизился с аварским ханом и, когда наследник Кази-Муллы, начавшего священную войну против неверных, Гамзат, предательски убил (2) державшихся русской стороны молодых аварских ханов, он один с братом Османом отомстил Гамзату - бросился на (3) него в мечети и убил его, а потом поднял всю Аварию и, под покровительством русских, получив даже чин русского прапорщика, стал управлять ею. (4) Но враги или завистники его донесли на него, что он хочет перейти к Шашлю, и (5) русские власти арестовали его, привязали к пушке, а потом повели в (6) крепость, (7) к генералу. Но на пути к крепости, (8) выбрав время и место, когда тропинка, по которой его вели, была так узка, что только один солдат держал его, (9) остальные же растянулись по одному, он рванулся и вместе с солдатом (10) бросился под кручь. Солдат убился на смерть, а он сломал ребро и ногу, (11) ребро залечили, а нога осталась короткая. (12) Выздоровев, он не вернулся к русским, а ушел

  

  - Зачеркнуто: подвигам его за 12 лет с тех пор, как он перешел к Шамилю, не было конца. Теперь он вдруг передался русским, обещая воевать против Шамиля.

  - Зач. не хотевших покориться ему и

  

  

  

  - Зач. Гамзата

  - Зач. на него был донос

  - Зач. его схватили

  

  - Зач. его

  

  

  - Зач. где должны были судить. В то время, как его вели по горной тропинке, он

  - Зач.: когда

  - Зач. за веревку, которою были связаны руки

  - Зач.: ведшим его

  - Зач. Но его нашли

  - Зач.: Потом, когда он выздоровел и узнал, что его враг Ахмет-Хан убил всех его братьев, он решил уйти

  

  

   к Шамилю, и с тех пор (1) стал его правой рукой. Он делал чудеса смелости и удали, среди (2) дня врывался в города и укрепления и уводил пленных и лошадей. Так он напал на Темир-Ханшуру - чтобы отомстить врагу своему Ахмет-Хану, ворвался в ханство и увел его жену.

   Вот этот то человек жил теперь у нас в крепости, и понятно, что все интересовались им и желали видеть его.

  

  

   Накануне отъезда Хаджи-Мурата из нашей крепости мне удалось (3) по приглашению Ивана Матвеевича провести с ним целый вечер. Оказалось, что Марья Дмитриевна в виду опасности, которую представляла для Ивана Матвеевича возможность бегства Хаджи-Мурата, решила поместить его у себя. Она отдала ему две передние комнаты и несмотря на то, что ссорилась с его нукерами, особенно с рыжим, которого она (4) вытолкала из кухни, (5) за что тот чуть не зарезал ее, она с Хаджи-Муратом вошла в самые дружеские сношения. (6) Когда она имела неосторожность похвалить (7) его тонкую, белую бурку, с серебряными застежками, (8) он подарил ей ее. Она же, хотя (9) и уговорила мужа отдарить Хаджи-Мурата золотыми неидущими часами, она все-таки была тронута его щедростью и хвалила его.

   Когда я в этот вечер пришел к Ивану Матвеевичу, Хаджи-Мурат молился Богу. Он очень строго исполнял пятикратную молитву с омовениями, и для этого ему было отведено место на крылечке. Когда я проходил мимо, он сидел на бурке, на своих босых ступнях и, закрыв лицо руками, шептал что-то. Потом он встал на бурку, еще что-то проговорил и сел обуваться. Я поспешил пройти, чтобы он не заметил меня, и прошел в гостиную, где собралось несколько офицеров. Одни около Марьи Дмитриевны у чайного стола и другие около стола закусок, водки и чихиря. Когда Хаджи-Мурат (10) мягкими шагами вошел хромая на свою одну короткую ногу, сломанную в то время, как он полетел под кручь с солдатом, все встали и по очереди за руку поздоровались с ним. Он был в шелковом черном бешмете и белой черкеске и в папахе на бритой голове, на туго стянутом поясе был большой кинжал в золотой отделке. Он был очень учтив и спокойно величествен. Иван Матвеевич пригласил его

  

   (1) Зачеркнуто: воевал с русскими. То, что он делал у Шамиля, мы все знали

   (2) Зач.: белого

   (3) Зач.: однако, не только увидать его, но

   (4) Зач. было выгнала

   (5) Зач. так

   (6) Зач. так что он подарил Ивану Матвеевичу свой золотом отделанный кинжал, как только Иван Матвеевич имел

   (7) Зач. его и еще

   (8) Зач. которую похвалила Марья Дмитриевна

   (9) В подлиннике ошибочно не зачеркнуто: Марья Дмитриевна

   (10) Зач. большими

  

  

   на тахту, но он, поблагодарив, сел на стул к чайному столу. Молчание, воцарившееся при его входе, очевидно, нисколько не смущало его. Он внимательно оглядел все лица и остановил свои глаза на хозяйке. Марья Дмитриевна, как хозяйка, нашла это молчание неловким и обратилась к переводчику, прося его спросить, привык ли он в Тифлисе к русским обычаям.

   - Айя! - сказал он, блеснув глазами на Марью Дмитриевну.

   - Он говорит, что да, - отвечал переводчик.

   - Что же понравилось ему?

   - Больше всего ему понравился театр.

   - Ну, а на бале у главнокомандующего понравилось ему?

   Хаджи-Мурат нахмурился:

   - У каждого народа свои обычаи, - сказал он, - у нас женщины так не одеваются.

   - Что же, ему не понравилось?

   - У нас пословица есть, - сказал он, - собака кормила ишака мясом, а ишак собаку сеном - оба голодные остались, - сказал он и чуть чуть улыбнулся. - Всякому народу свой обычай хорош.

   Потому ли, что лицо это было всегда важно и строго, или потому, что улыбка его имела особенную прелесть, но мне лицо его показалось прекрасным.

   Разговор дальше не пошел. Офицеры - кто стал пить чай, кто закусывать. Хаджи-Мурат ничего не хотел, чаю не пил, не курил и ничего не ел.

   Петраковский, очень бойкий и веселый офицер, подошел к Хаджи-Мурату и (1) стал расспрашивать его об его отношениях к Шамилю. Хаджи-Мурат вдруг разговорился и стал рассказывать (2) подробно (3) о том, как он поссорился с Шамилем и как ни за что не простит ему то, что он хотел осрамить его, и покажет русским, как взять Шамиля и кончить войну.

   (4) Впечатление (5) почти всех было то, что всё, что он рассказывал (6) про свои отношения к Шамилю и русским, как прежние, так и теперешние, было неправда - не то чтобы это была прямая ложь, но он, как мне казалось, (7) хотел этим приготовленным рассказом что то внушить о себе русским. -

   - Спросите его, - сказала Марья Дмитриевна, (8) - правда ли, что Шамиль обещал выколоть глаза его сыну.

  

  - Зачеркнуто: и разговорился с ним

  - Зач.: только

  

  

  - Зач.: про то

  

  

  

  - Зач.: Мое

  - Зач.: да и Ивана Матвеевича и

  - Зач.: про себя было правда, то же, что он рассказывал

  - Зач. всегда играл двойную игру и старался быть с тем, с кем ему выгоднее, хотя он и ненавидел я презирал русских собак

  - Зач.: Что ж ему не жалко жены? Если с нею Шамиль сделает что-нибудь дурное?

   Он помолчал.

  

  

   - Что жена.

  

  

  

  

  

  

  

   Переводчик передал ему. Он грозно нахмурился и с невыразимой злобой взглянул на Марью Дмитриевну.

   - Что аллах хочет, то и будет, (1)- сказал он.

   Потом он опустил голову, как будто задумался, и лицо его вдруг всё изменилось, стало жалкое и кроткое.

   - Как любит сына-то однако, - сказала Марья Дмитриевна.

   Может быть, он еще бы рассказал что нибудь, но в это время вошел денщик и доложил Ивану Матвеевичу, что приехал Арслан-Хан из Хасав-Юрта. Арслан-Хан был мирной князь, (2) офицер, живший в ладу с русскими, ненавидевший горцев и ненавидимый ими. Мы слышали, что у него была раньше кровная месть с Хаджи-Муратом, и оказалось, что и теперь он приехал с доносом о том, что Хаджи-Мурат ведет переговоры с Шамилем не о своем семействе, а о том, чтобы высмотреть. русские крепости и подвести к ним Шамиля.

   Когда Арслан-Хан, маленький черный человечек, вошел с своими двумя спутниками, Хаджи-Мурат вдруг верь преобразился, грудь поднялась и рука схватилась за рукоятку кинжала и загоревшиеся глаза уставились на Арслан-Хана. Когда же Арслан-Хан передал по русски то, что он слышал, и переводчик передал это ему, он, как кошка, вскочил с тахты и бросился на Арслан-Хана. Не вынимая оружия, но подставляя ему грудь, он что-то проговорил, повторяя одно и то же слово. Арслан-Хан взялся за пистолет, но Хаджи-Мурат не отстранился и так же подставил ему грудь, повторяя это слово.

   Иван Матвеевич, офицеры и я насилу разняли их и увели Арслан-Хана. Хаджи-Мурат, всё хромая и ворча что-то, ушел к себе.

   Так кончился этот вечер.

  

  

   На другой день к великой радости Ивана Матвеевича Хаджи-Мурат уезжал.

   Я был в это время у Ивана Матвеевича. Я пришел в этот день без зова. Я не мог не придти. Меня странно возбуждало и мучало присутствие Хаджи-Мурата и его отношения с Марьей Дмитриевной.

   Когда любишь женщину, особенно бессознательно, как я любил Марью Дмитриевну, бываешь особенно чуток к чувствам этой женщины. И я видел, что Хаджи-Мурат произвел на Марью Дмитриевну впечатление, как мужчина на женщину, больше, чем то, какое она сама признавала. Я видел это по ее (3) одежде, прическе, более нарядным, чем обыкновенно, по тому, что о чем бы ни говорили, она находила случай упомянуть о Хаджи-Мурате;

  

   (1) Зачеркнуто: Вот сын. Шамиль говорит, что вырвет ему глаза, если я не вернусь. Вот сын.

   (2) Зач.: русский

   (3) Зач.: наружности

  

  

   главное, я видел это по ее взглядам. И я испытывал странное чувство. Хаджи-Мурат вследствие этого меня особенно болезненно привлекал к себе. Мне было ужасно грустно и досадно на Марью Дмитриевну и жалко ее.

   В утро отъезда Хаджи-Мурата, несмотря на свою короткую ногу, на которую он ступал, нагибаясь всем телом, (1) он, в черкеске и оружии по дорожному, вошел мягкими шагами в чувяках в комнату, где его ожидали. Увидав Марью Дмитриевну, он остановился на своей прямой ноге, опершись носком короткой о пол. Он был одет в шелковый, обшитый тоненьким ремнем черный бешмет, подпоясанный ремнем, (2) с серебряным, а не золотым, кинжалом; ноги были в красных чувяках и белых ноговицах с тоненьким галуном. Увидав Марью Дмитриевну, он (3) оглянулся и что то сказал рыжему, и тот подал ему белую бурку. Он взял ее жилистой рукой с надувшейся поперечной жилой и, наклонив голову, (4) подал ее Марье Дмитриевне. Переводчик сказал:

   - Он говорит, ты похвалила бурку - возьми.

   Марья Дмитриевна покраснела и сказала: (5)

   - Зачем это? Ну, благодарю.

   Он покачал головой и чуть-чуть презрительно улыбнулся, а потом он подал кинжал Ивану Матвеевичу.

   - Возьми, дарю.

   Иван Матвеевич тоже поблагодарил и сказал, что он хочет отдарить его. Хаджи-Мурат помахал рукой перед лицом, показывая этим, что ему ничего не нужно и что он не возьмет. А потом показал на горы (7) и на свое сердце (8) и пошел к выходу. Все пошли за ним.

   Остановившись у поданной лошади, он обратился еще раз ко всем, дотрагиваясь рукой до груди.

   Марья Дмитриевна, встретившись с ним глазами, показала на небо и сделала жест выхода из гор. Он понял и, (9) подняв руку не высоко, открыл белые, ровные зубы.

   - Алла, - сказал он.(10)

   - Даст алла, даст, - сказала Марья Дмитриевна.

  

  - Зачеркнуто: ровно ходил по комнате

  - Зач.: большим

  - Зач.: надел на бритую черную голову папаху и, взявшись жилистою

  - Зач.: как бы спрашивая и слушая, Марья Дмитриевна показала ему блюдо и сказала: "Нукер виноват... погреб тащить".

  - Зач- благодарю

  - Зач.: Мегирек, всё равно, - и он

  

  

  - Зач.: на нее

  - Зач.: Она поняла, что он говорил, что ему всё равно, что одно, что ему нужно и больно - это его жена, которая в горах.

  - Зач.: продолжал показывать на себя и на нее, и потом

  - Зач.: и опустил голову (и легко, как кошка) (перек) (веко) вставив тогу в стремя, сел на высокое седло.

  

  

   - Ну, дай Бог, дай Бог, - сказал Иван Матвеевич. (1)

   Хаджи-Мурат не отвечал и, не смотря на свою кривую ногу, только что дотронулся до стремени, как уж, как кошка, вскочил на лошадь.

   - Прощай, спасибо, - сказал он и, с тем особенным гордым таинственным видом, с которым сидит горец на лошади, выехал за ворота крепости со своей свитой.

   Мы (2) стояли на крыльце, следя за ними, пока они скрылись.

   - А хороший парень, - сказал Петровский.

   - Славный, - сказала Марья Дмитриевна.

   - Ну, такая же собака, как все, - сказал Иван Матвеевич.

   - Всегда глупости говоришь, - сказала Марья Дмитриевна и опять покраснела и решительным шагом вошла в дом.

  

  

   С тех пор (3) до нас дошли слухи, что Шамиль всё не выпускает (4) семью Хаджи-Мурата, угрожая убить их, в особенности любимого сына Вали-Магому, и что Хаджи-Мурат выпросился у князя Воронцова в Нуху, где, как он говорил, ему удобнее вести переговоры с горцами. Больше мы ничего не слыхали о Хаджи-Мурате.

   Марья Дмитриевна часто вспоминала и говорила о Хаджи- Мурате, Иван Матвеевич смеялся ей и при других, что она влюблена . в Хаджи-Мурата. Марья Дмитриевна смеялась и краснела, когда это говорили. Меня же это оскорбляло за Марью Дмитриевну.

   Я (5) стал поправляться и уже собирался отправляться к своему полку. И чем ближе подходило это время, тем мне милее становилась Марья Дмитриевна. А она по-прежнему была полуматерински добра ко мне.

  

   (1) Зачеркнуто: На этом они расстались в этот вечер, но между ними во взглядах и улыбках произошло нечто большее, чем простой дружеский разговор и воспоминание об этих взглядах и улыбках стало для Марьи Дмитриевны выше многих и многих других воспоминаний. Воспоминание это и для Хаджи-Мурата было одно из самых радостных его воспоминаний во время пребывания у русских; он почувствовал, что он полюбил. На другой день, когда они уезжали, и он опять в своей боевой черкеске, с пистолетом и шашкой, хромая, вышел на крыльцо и, пожимая руку, прощался с ней, Марья Дмитриевна с ласковой улыбкой подала ему корзиночку с абрикосами, он опять улыбнулся и, поспешно отвязав от своих часов сердоликовую печатку, подал ей. Марья Дмитриевна взяла и поклонилась ему.

   - Бог даст, Бог даст, - сказала она. Он еще раз улыбнулся вчерашней улыбкой. Хаджи-Мурат тронул своего кабардинца, и (скры) вся их конница тронулась

   (2) Зач.: долго

   (3) Зач.: и до... июня Марья Дмитриевна не видела еще лица Хаджи-Мурата (мы долго) (слышно было)

   (4) Зач. его

   (5) Зач.: Но прошло

  

  

  

  

  

   27 (1) июня я лил чай у (2) Марьи Дмитриевны, а Иван Матвеевич в этот день или, скорее, ночь встречал батальон куринцев и у них шла попойка. Слышны были тулумбасы и крики "ура!". Иван Матвеевич обещал не пить много и вернуться к двенадцати часам.

   Но Марья Дмитриевна все-таки беспокоилась отсутствием мужа. Она (3) предложила мне пойти по улице до квартиры куринцев. (4)

   Полный месяц светил на (5) белые домики и на камни дороги, и на бегущий ручей. Был паводок, и ручей страшно шумел.

   Мы подходили уже к квартире куринцев. Уже слышны были крики подгулявших офицеров, когда в из-за угла выехали верховые. (7)

   Ехал кто то с конвоем.

   - Как его нет, так сейчас и приезжают, (8) - сказала Марья Дмитриевна и посторонилась. Ночь была так светла, что читать можно было. Марья Дмитриевна вглядывалась в того, что ехал впереди, очевидно того, кого конвоировали, но не могла узнать. Месяц ударял ехавшим в спину. Марья же Дмитриевна была освещена спереди.

   - Марья Дмитриевна, вы? - сказал знакомый голос, - не спите еще?

   - Нет, как видите.

   - Где Иван Матвеевич?

   - А вот, слышите, кутит.

   - Что же, всё боится, что пришлют ему опять Хаджи-Мурата?

   - Как не бояться, ведь ответственность.

   - Ну, я к вам с хорошими вестями.

   Это был Каменев, товарищ Ивана Матвеевича, служивший при штабе.

   - Что же, поход? в Темир-Хан-Шуру?

   - Нет, получше.

   - Ну, что же, переводят в Темир-Хан-Шуру?

   - Ну, вот чего захотели! - Каменев ехал рядом с Марьей Дмитриевной, повернувшись назад к дому и прислушиваясь к песням и крикам.

  

   (1) Зачеркнуто: Увидала она это лицо через месяц при следующих условиях. В крепости, где жила Марья Дмитриевна, совсем забыли про Хаджи-Мурата

   (2) Зач.: Ивана Матвеевича и остался

   (3) Зач. кликнув денщика, пошла по улице

   (4) Зач. была уже ночь

   (5) Зач. белый город [В предыдущем варианте у Толстого: белые горы, переписчица же ошибочно переписала: белый город].

   (6) Зач.: вдруг

   (7) Зач. Опять

   (8) Зач. додумала

  

  

   - А где Иван Матвеевич?

   - Да вот, слышите, провожает куринцев.

   - А, это хорошо. И я поспею. Только я на два часа, надо к князю.

   - Да что же новость?

   - А вот угадайте.

   - Да про что?

   - Про вашего знакомого.

   - Хорошее?

   - Для нас хорошее, для него скверное, - и Каменев засмеялся.

   - Чихирев! - крикнул он казаку. - Подъезжай-ка. Донской казак выдвинулся из остальных и подъехал. Казак был в обыкновенной донской форме, в сапогах, шинели и с переметными сумами за седлом.

   - Ну, достань-ка штуку.

   Чихирев достал из переметной сумы мешок с чем то круглым.

   - Погоди, - сказал Каменев. Мы (1) подошли к дому. Каменев слез, пожал руку Марье Дмитриевне и, войдя с нею на крыльцо, взял из рук казака мешок и запустил в него руку.

   - Так показать вам новость? Вы не испугаетесь?

   -Да что такое, арбуз? - сказала Марья Дмитриевна. Она хотела шутить, но я видел, что ей было страшно.

   - Нет-с, не арбуз. - Каменев отвернулся от Марьи Дмитриевны и что-то копался в мешке. - Не арбуз. А ведь у вас был Хаджи-Мурат?

   - Ну так что ж?

   - Да вот она, - и Каменев, двумя руками, прижав ее за уши, вынул человеческую голову и выставил ее на свет месяца.

   - Кончил свою карьеру. Вот она!

   Да, это была она, голова бритая, с выступами черепа над глазами и проросшими черными волосами, с одним открытым, другим полузакрытым глазами, с окровавленным, с запекшейся черной кровью носом и с открытым ртом, над которым были те же подстриженные усы. Шея была замотана полотенцем.

   Марья Дмитриевна посмотрела, узнала Хаджи-Мурата и, ничего не сказав, повернулась и ушла к себе. (2)

   Послали за Иваном Матвеевичем. Марья Дмитриевна ушла на крыльцо и села на ступени. Я вышел к ней. Она сидела, (3) поджав ноги, и смотрела перед собой. (4)

   - Что вы, Марья Дмитриевна? - спросил я.

  

   (1) В подлиннике ошибочно: Они

   (2) Зачеркнуто: Когда Иван Матвеевич вернулся, он застал Марью Дмитриевну в спальне

  

  

  

  

  

   (3) Зач.: у окна.

   (4) Зач.: Маша, где ты! пойдем же, Каменева надо уложить. Слышала радость. - Радость?

  

  

   - Что я? Мерзкая ваша вся служба, все вы живорезы. Терпеть не могу. Не хочу, не хочу! Уеду к мамаше. Живорезы, разбойники!..

   - Да ведь (1) война, - сказал я, не зная, что говорить.

   - Не хочу жить с вами. Уеду! (2)

   - Правда, это ужасно, но отчего вы так особенно?.. - начал было я.

   Но Марья Дмитриевна (3) вскрикнула:

  

  

   - Отчего, отчего? А оттого, -и она вдруг расплакалась. Когда же она выплакалась, она вышла к Каменеву и к еще пришедшим офицерам и провела с нами вечер. Разговор весь вечер шел о Хаджи-Мурате и о том, как он умер.

   - Ох, молодчина был! - заключил Иван Матвеевич, выслушав всё. - Он с женой моей как сошелся, подарил ей (4) кинжал.

   - (5) Да, вы говорите разбойник. (6) И мне (7) жаль его. Гадкая, гадкая, скверная ваша служба.

   - Да что же велишь делать; по головке их гладить?

   - Уж я не знаю, только мерзкая ваша служба, и я уеду. И действительно, как ни неприятно это было Ивану Матвеевичу, но, не прошло и года, как вышел в отставку и уехал в Россию.

  

  

   - Нет, вы всё расскажите по порядку, - сказал Иван Матвеевич Каменеву. (8)

  

  

   N 47 (рук. N 35).

  

  

   В (9) 1812 году (10) в Аварии (на Кавказе) в ауле Цельбесе, в небогатом семействе, у жены известного джигита, молодца Абдуллы Мустафы, Патимат родился второй (11) ребенок, мальчик, которому дали имя Хаджи-Мурат.

  

  - Зачеркнуто: ты знаешь, он бежать хотел. Убил человек пятнадцать.

  - Зач. Положим, что он глупо сделал, что показал тебе. Да все таки печалиться тут не о чем.

  - Зач. не слушала мужа, разбранила его, а потом расплакалась. И он вдруг

  - Зач.: печатку

  - 3ач.: Он добрый был

  - Зач.: а я говорю добрый. И наверное знаю

  - Зач. очень, очень

  - Далее тот же текст, что в варианте N 42 от слов: когда они уселись за чайный стол до слов: на эти глаза, желтую кожу и рот (стр. 391-394).

  - Зач.: Хаджи-Мурат родился

  - Зач. в небогатом аварском семействе Гаджевых

  - Зач. сын

  

  

   Это (1) было то время, когда русские военные начальники (2) всё больше и больше, чаще и чаще, под предлогом защиты своих, а в действительности только для того, чтобы отличиться и получить награды, делали набеги на жителей гор, разоряли, убивали, казнили их и раздражали их до того, что среди горцев уже несколько раз появлялись вожаки, соединяющие их в одно религиозное (3) учение, главное основание которого было борьба с гяурами и освобождение (4) от них. Таков был в 1788 году Мансур и потом таким же, еще более сильным, Кази-Мулла. (5)

   Мать Хаджи-Мурата, красавица Патимат, была, после первых своих родов, взята (6) в ханшей аварской Паху-Бике во дворец ханов и выкормила Омар-хана. (7) Когда Патимат родила второго сына Хаджи-Мурата, у ханши родился второй сын Буцал-Хан, и она потребовала опять Патимат в кормилицы ко второму сыну. Абдулла пришел из дворца в свою саклю и объявил жене, чтобы она шла кормить Буцал-Хана. Патимат сказала, что она не пойдет. Между мужем и женой поднялась ссора, кончившаяся тем, что Абдулла ударил жену кинжалом. Патимат прижала к ране младенца Хаджп-Мурата и сказала, что умрет, но не пойдет. Так Патимат и не пошла кормить хана, а рана ее зажила, и она выкормила сына и часто пела, укачивая его, сложенную ей самой песню о том, как ее ранил муж за сына и как она сына приложила к ране и тем вылечила ее.

  

   N 48 (рук. N 37).

  

   Сидели (8) кругом рядами старик дед (9) и еще пять самых набожных людей аула и покорно с