Толстой Лев Николаевич - Том 35, Произведения 1902-1904, Полное собрание сочинений

неприятности. Но в сущности не посмеет обидеться.

   Подъехав к дому, Воронцов передал адъютанту нукеров Хаджи-Мурата, а сам ввел его к себе в дом и представил жене.

   Оставив Хаджи-Мурата в гостиной с женой и шурином, Воронцов прошел в канцелярию сделать распоряжение об отправке курьера к отцу, в Тифлис.

   В канцелярии адъютант объявил Воронцову, что необходимо дать знать воинскому начальнику Меллер-Закомельскому и что вообще и сначала надо было дать знать ему. Действительно так нужно было поступить. Воронцов (1) не подумал об этом, теперь же велел написать донесение.

   Когда он, окончив эти дела в канцелярии, вернулся к себе, он увидал своего пасынка Бульку на коленях у Хаджи-Мурата и кинжал Хаджи-Мурата на Бульке.

   - Он прелестен, твой разбойник, - сказала Марья Васильевна мужу. - Булька стал любоваться его кинжалом. Он подарил его ему. Надо будет отдарить его.

   Воронцов подошел к Хаджи-Мурату. Хаджи-Мурат, не вставая, подарил его своей заразительной улыбкой белых зубов из под черных стриженных усов; гладя мальчика по курчавой голове, проговорил:

   - Джигит! Джигит!

   Переводчик же передал Воронцову желание Хаджи-Мурата совершить молитву.

   Его отвели в уборную, но ему не понравилось, и он вышел в сарай и там, разувшись, сделал омовение и стал с своими нукерами на молитву.

   Всё было бы хорошо, но в это время рыжий, старый генерал барон Меллер-Закомельский, узнав о том, что из гор вышел Хаджи-Мурат и явился не к нему, а к Воронцову, вышел из себя и послал тотчас же за Хаджи-Муратом своего адъютанта.

   Воронцова застал адъютант за обедом. Он попросил подождать и тотчас же отправился с Хаджи-Муратом к Меллеру.

   Умная Марья Васильевна поняла, что тут что-то не так и, несмотря на успокоение мужа, пошла вместе с ним к генералу.

   - Vous feriez beaucoup mieux de rester, c'est mon affaire, pas la votre. (2)

   - Vous ne pouvez pas m'empecher d'aller voir madame la generale. (3)

   - Можно бы в другое время.

   - А я хочу теперь.

   Так поговорили муж с женой, остановившись на крыльце. Хаджи-Мурат, опустив глаза, делал вид, что он не замечает,

  

   (1) Зачеркнуто: хотелось самому отличиться и он всё сделал сам

   (2) [Гораздо лучше тебе остаться, это мое, а не твое дело.]

   (3) [Ты не можешь мне препятствовать посетить генеральшу.]

  

   но блестящие глаза его играли. Наконец они пошли все трое. Хаджи-Мурат оказался хромым. Одна нога его была короче другой. Но он шел все-таки легко в своих мягких черных чювяках.

   Когда они вошли, Меллер с мрачной учтивостью проводил Марью Васильевну к жене. Адъютанту велел проводить Хаджи-Мтрата в приемную и не выпускать, а князя Воронцова строго попросил к себе в кабинет, и сам прошел в дверь вперед его.

   - Какое вы имели право вступить в переговоры с неприятелем без моего ведома? - сказал он, затворяя дверь.

   - Ко мне пришел лазутчик и объявил желание Хаджи-Мурата, - отвечал бледнея гордый Воронцов, не привыкший к такому обращению.

   - Я спрашиваю, какое вы имели право?

   - Как вы хотите, барон, чтобы я отвечал вам на такой вопрос?

   - Я вам не барон, а Ваше Превосходительство.

   И тут вдруг прорвалась долго сдержанная злоба барона. Он высказал всё: и то, что они, кавказцы, здесь проливают кровь, а петербургские авантюристы приезжают, чтоб у них из под носа выхватывать награды. Это не честно.

   - Я не позволю вам этого говорить.

   - А я вам не позволю...

   - Молчите или я...

   В это время вбежали две жены и бросились на мужей. И стали мирить их. Воронцов признался, что он был неправ. Барон призвался, что он погорячился.

   Решено было оставить Хаджи-Мурата у Меллера и послать к начальнику левого фланга.

   В (1) это время Никитин, зная, что он умирает, лежал в лазарете причастившись и исповедывавшись и разговаривал с пришедшим к неу Кондаковым.

   - Слава Богу, - говорил он, между стонами, - развязала меня Царица Небесная, сколько бы еще грешить пришлось. Ведь я нынче ночью бежать к Шмелю хотел. Теперь одно только бы: хозяйка замуж вышла да брат матушку не оставил. А мне хорошо. Тут же сразу молча попросил свечку в руки и помер.

  

  

   Через день пришло приказание отправить Хаджи-Мурата с его мюридами в Грозную и оттуда в Тифлис.

  

  

   (1) Зачеркнуто: Хаджи-Мурат сидел рядом в комнате и очевидно всё понял или, по крайней мере, понял то, что ему нужно было понять, то, что русские генералы и полковники-ничтожные, презренные люди.

  

  

   * N 12 (рук. N 15).

  

   Хаджи-Мурат (1) родился в 1812 году в небогатом аварском семействе Гаджиевых. Дед его был уважаемый всеми человек, (2) ученый и набожный старик, (3) ходивший в Мекку и носивший чалму. Отец его был (4) известный джигит и храбрец. Мать Хаджи-Мурата красавица (5) Ханум была взята ханьшей Паху-Бике во дворец ханов и выкормила Умар-Хана. Уже после этого она родила (6) сына, которого назвала Хаджи-Муратом. (7) Ханьша полюбила (8) кормилицу и ее сыновей. Старший Осман и Хаджи-Мурат часто приходили во дворец и играли с молочными братьями Умар-Ханом и Буцал-Ханом. (9) Молодые Гаджиевы, Осман и Хаджи-Мурат, были как орлы смелы, ловки и сильны, (10) особенно Хгджп-Мурат, и умны, и молодые ханы любили их. Они вместе охотились; вместе джигитовали, вместе и играли с девушками. Но дед Хаджи-Мурата любил мальчика по-своему и не радовался на его молодечество, а хотел сделать из него муллу, кадия, ученого и набожного человека. "Богатство мирское остается здесь, - говорил он, перебирая четки, - нужно добывать богатство вечной жизни". И потому Хаджи-Мурат обучался сначала дома арабской грамоте, потом отдан в муталимы к соседнему мулле. С этим соседним муллою пришел в один вечер мулла из 12 гор и в мечети стал проповедывать. Он сказал: (Ист. (13) Сборник 2, стр. 12, прим. отчеркнутое).

   Слова эти (14) запали тогда в душу Хаджи-Мурата, в особенности то, что (15) [ханы] не ведут войны с неверными. Он решил тогда же вести эту войну и для этой цели решил бежать к горцам к Кази-Мулле, тогда царствовавшему в горах. Не говоря о том,

  

   (1) Зачеркнуто: За это время невольного бездействия среди чуждых людей, после напряженной деятельности последних двенадцати лет, в душе Хаджи-Мурата произошел великий переворот. (За это время в Тифлисе приставленный к нему Л[орис]-М[еликов] потребовал от него рассказа о своей жизни. Х[аджи]-]-М[урат] в первый раз вспомнил всё)

   (2) Зач. джигит

   (3) Зач. и джигит, воен

   (4) Зач. веселый горец знаме[нитый]

   (5) Зач. Фатима из елисуйского ханства, кормилица хана Буцала

   (6) Зач. Хаджи-[Мурата]

   (7) Зач. и который рос с старшим

   (8) Зач. Фатиму, мать Х[аджи]-М[урата].

   (9) Зач. Молодые ханы были слабы и трусливы

   (10) Зач. красивы и умны

   (11) Зач. баловались

   (12) Зач. Бухары

   (13) Зач. Кабардинского полка 13 и 14

   (14) Зач. страшно поразили

   (15) Зач. истинный магометанин не может быть ничьим рабом и, <не ведут войны с неверными> что все магометане равны. Он вспомнил оскорбление, перенесенное им в ханском дворце, и решил жить так

  

  

   как хорошо, богато жилось там людям, главное, что прельщало его, было то, что там была возможность всегда участвовать в газавате, т. е. в войне с неверными.

   Он слышал, что раны, полученные в газавате, не болят. (1) А если убьют в газавате, то пойдешь без суда в рай, а если победишь, то тебе слава в этом мире.

   Решив бежать в горы с товарищем, они приготовили для этого товар, потом перешли в мечеть за оградой. (2)

  

   ............................................................................................................................................................................................................................................................

  

  

   Бегство не удалось, и они воротились, главное, потому что в это самое время (3) к их ханству, которое было под властью веских, подступил Кази-Мулла. (4)

   Паху-Бике собрала войско и выставила против врагов. Произошла битва: Кази-Мулла был отбит, но в этой битве был убит Абдулла, отец Хаджи-Мурата.

   Хаджи-Мурат (5) ушел от своего муллы с тем, чтобы (6) участвовать в битве, но когда он пришел, всё уже было кончено, и он застал только похороны отца; как несли его на носилках покрытого черной буркой и как Ханум шла за ним с другими женщинами и рвала на себе волосы.

   Хаджи-Мурат остался в (7) ауле и опять сошелся с Абунунцал-Ханом и с ним вместе увез ему жену. (8) Через два года с милицией ходил под Гергебиль, где (9) в первый раз убил человека. Он сражался с горцами и Кази-Муллой за смерть своего отца.

   В этом сражении (10) был убит и Кази-Мулла и слышно было, что на место его Имамом (11) избран был Гамзат-Бек. Все это слышал Хаджи-Мурат издалека, но всё это перестало занимать его. Он забыл всё то, что так поразило его в проповеди Муллы-Магомета, и весь теперь отдался увлечению молодечества, которому много помогала его дружба с молодым ханом и любовь к нему ханьши Паху-Бике. На празднике Курбан-байрам он обскакал всех и лошадь его [была] вся увешана кинжалами и увязана платками, так что насилу могла идти. На праздник весны, когда выезжают в первый раз с плугом, он, засучив рукава и штаны, бегал и тоже обежал всех и обвешанный кин-

  

  - Зачеркнуто: В газавате

  - Далее в подлиннике две строки, многоточия; на полях помета: О кавк[азских] горцах. Выпуск II, стр. 10. Воспом. муталима.

  - Зач.: В 1830 году, когда Хаджи-Мурату было 18 лет (скоро после этого)

  - Зач. первый объявивший священную войну против неверных

  - Зач. Когда

  - Зач. сражаться

  - Зач. деревне

  - Зач. ходил в набег на горцев

  - Зач. своими

  - Зач. слышно было

  - Зач. поступил

  

  

   жалами был введен в круг. Он же одним ударом шашки срубил (1) голову барану и разрезал платок. Это было самое лучшее, бодрое, веселое время, такое, когда человек живет только своей жизненной силой, а ее было много у Хаджи-Мурата. В это время он женился, увезя жену из Гоцатля. Родные выплатили за нее (2) калым, и она осталась. Так продолжалось два года счастливой, беззаботной жизни, дружбы с ханом. Дед Гаджиев жалел о том, что Хаджи-Мурат не будет ученый, но помирился с этой мыслью. В горах между тем шло дальше и дальше учение тариката. Хаджи-Мурат не обращал на него внимания. (3) Так прошло два года, когда Гамзат в начале августа, завладев окружными аулами (4) (Ист. Каб. полк, II т., 31 стр. и след., отчерки). (5)

   Хаджи-Мурат в вспоминал теперь это страшное время, в особенности по той внутренней борьбе, которая шла в нем во всё это время. Гамзат-Бек был имамом и вел газават и потому Хаджи-Мурат сочувствовал ему. Когда ханьша Паху-Бике колебалась послать ли сына к Гамзат-Беку, Хаджи-Мурат советовал послать, советовал принять Гамзата и (7) отделиться от русских. Когда (8) вернулись с проткнутыми носами послы, он же советовал ехать и Абунунцалу и поехал с ним. Здесь в первый раз Хаджи-Мурат увидал Шамиля. Шамиль был тогда молодой человек, приближенный мюрид Кази-Муллы. Хаджи-Мурат (9) шел к Маме, перешедшему к Гамзату, мимо палатки, когда услышал слова Шамиля к Гамзату: "Куй железо пока горячо. Пока ханы будут ханами, они не дадут народу пристать к нам". Не доходя до палатки Хаджи-Мурат услыхал стрельбу и увидал, что (10) стреляют в нукеров хана. Потом он увидал как (И.К. п., 35, отч.).

   Вот тут шла борьба. (11) Хотелось броситься защитить молочных братьев. Но показаться значило погибнуть, и Хаджи-Мурат просидел в сакле и вечером бежал в Хунзах, - хунзахцы сдались, и Гамзат вступил в Хунзах, - и ушел к деду.

  

   (1) Зачеркнуто: шею

   (2) Зач.: деньги

   (3) Зач.: тем более потому, что Гамзат, занявший место Кази-Муллы, был враг ему,

   (4) Зач.: подошел к Хунзаху. Паху-Бике послала сыновей

   (5) Отчеркнуто с надписью на полях: пропустить: Встреча с Шамилем.

   Хаджи-Мурат поехал с Абунунцалом (и бежал) и видел убийство и бежал. Видел казнь Сурхан-Хана и убийство Паху-Бике. Заговор с братом и убил Гамзата. - Ист[ория] Кабардинского Полка, 35-37, 38.

   Счастье его больше, управляет Аварией, богатеет, другая жена. Вызывают Ахмет-Хана.

   (6) Зач.: после

   (7) Зач.: отдаться Га[завату]

   (8) Зач.: Умма-хан

   (9) Зач.: слышал, сведя лошадей в конюшню

   (10) Зач.: (по) из палатки в которой

   (11) Зач.: Оказаться

  

  

   * N 13 (рук. N 16).

  

   8 апреля (1) 1852 года 2 вечером Хаджи-Мурат с свитою своих четырех человек и двух приставленных к ним караульщиков, надзирателя нухинца Хамиль-Бека и донского урядника Назарова, раньше обыкновенного возвратился с прогулки.

   В Нухе Хаджи-Мурату был отведен небольшой, чистый дом в пять комнат недалеко от мечети и ханского дворца. (3) Подъехав к дому, Хаджи-Мурат слез, отдал повод нукеру и, хромая, вошел на крыльцо и в дом. Муэдзин запел на минарете, и Хаджи-Мурат, разувшись, омыл ноги и стал на молитву. Окончив молитву, стал произносить "Лаиллаха илла-ллах" и произнес это тысячу раз, (4) после каждых двадцати раз произнося "Мугамедунрассулах". Потом он встал, взял арабскую рукопись и стал читать. Он читал эту рукопись теперь третий раз в своей жизни и только теперь ему казалось, что он в первый раз понимал весь смысл ее. В рукописи было сказано: "Истинный магометанин не может находиться под властью неверных. Магометанин (5) не может быть ничьим рабом, все магометане равны. И потому тот не магометанин, кто покоряется другому, особенно неверному, тот не может спастись. Все намазы, посты, странствования в Мекку, жертвы бедным и чтение корана не нужны, если он покоряется и служит неверным. И потому первая обязанность магометанина, если он во власти неверных, есть (6) война против них до тех пор, пока будешь свободен от них". "Лаиллаха илллаллах. Мугамедунрассулах",- повторил Хаджи-Мурат, закрыв глаза и вспоминая, где он, и что он нынче еще обещал через приезжавшего к нему адъютанта главнокомандующего, которому он обещал провести войска в Дагестан и отвоевать Хунзат, всю Аварию и, если не покорить, то вызвать Шамиля. Он обещал приехать опять в Тифлис к этим неверным собакам, чтобы сговориться с тем самым князем Аргутинским, с которым он воевал и которого разбивал не раз в продолжение десяти лет. - Вот в каком он был положении, и не было из него выхода. Не было выхода, потому что он ушел одни, оставив в горах жену и сына. Они должны были выдти с ним вместе, но их задержали, и они были теперь в руках Шамиля. А он знал, что такое Шамиль. (7) Не уйти же ему нельзя было. Шамиль (8) сменяя его с наибства, потребовал от него всего его богатства

  

   (1) Зачеркнуто: Хаджи-Мурат

   (2) Зач..: был ясный, солнечный день, рисовые поля вокруг

   (3) Зач. (В этом доме) Это было в Нухе вечером. Муэдзин уже пропел свои призывы к молитве, в лагере пробили зорю. Хаджи-Мурат сидел один на ковре в своей отдельной комнате и читал арабскую рукопись Джемал-Эдина о тарикате.

   (4) Зач.: потом он сел на ковер и взял

   (5) На полях: свобода и истина

   (6) Зач.: освобождение себя от них

   (7) Зач. Шамиль выколет ему глаза или казнит его сына. И этот сын

   (8) Зач. боялся его и хотел убить его

  

  

  

   и, когда тот не отдал, послал взять его. Хаджи-Мурат защищался в ауле Бетлагаче и убил несколько человек из посланных Шамиля. После этого нельзя было ожидать примирения с Шамилем. Правда, Шамиль, по просьбе Кибит-Магомета, сказал, что он помирится и простит, но Хаджп-Мурат знал, что это значит. Стоило ему поверить, и он бы погиб. Он попробовал возмутить хунзасцев против Шамиля, но все боялись Шамиля, и он даже едва ушел от людей, подосланных, чтобы схватить его. Вся старая ненависть к Шамилю еще за (1) совет убить ханов, за убийство меньшого вскипела в нем, и он решил бежать к русским, чтобы с помощью их отомстить ему. И он отомстил бы, но Шамиль захватил семью, захватил сына. Он любил сына, он не мог без умиления вспоминать о нем. Но не (2) сын, а мысль о том, что он (3) идет против Бога, что, вместо войны с неверными для освобождения магометан, он с неверными против магометан, убивала его.

   Два раза уж он изменял хазавату и теперь третий раз. Прежде он был молод, он не знал, но теперь он не видел себе (4) оправдания. И он вспоминал свои две прежние измены хазавату (5) и всю прежнюю жизнь свою. (6)

  

   * N 14 (рук. N 17).

  

   За (7) несколько дней перед отъездом в Нуху Лорис-Меликов, офицер, состоявший при Воронцове и говоривший по татарски, вызвал Хаджи-Мурата на рассказ о всей своей жизни.

   Лорис-Меликову нужно было узнать это, чтобы составить описание жизни Хаджи-Мурата для отсылки государю в Петербург, и он три вечера с ряду приезжал к Хаджи-Мурату и подробно расспрашивал его об его жизни и записывал то из нее, что ему казалось интересно. Хаджи-Мурат же, рассказывая свою жизнь, вновь переживал ее. И это, т. е. подробное и последовательное воспоминание о своей жизни, (8) случилось с Хаджи-Муратом в первый раз за эти года, - двадцать лет его деятельной жизни - ему некогда было вспоминать, - и

  

  - Зачеркнуто: убийство

  - Зач. это его

  - Зач. опять

  - Зач. обещал служить русским

  - Зач. пророку и Богу

  - Зач. тем более, что он всю ее записал по просьбе приставленного к нему офицера Лорис-Меликова.

  - Зач. (Делать) После (своей деятельной жизни) жизни полной трудов и опасностей, теперь Хаджи-Мурату делать было нечего. Он только молился и думал. <И думал всё больше о том>

   Думал он, что он сделает теперь, предполагая и то, и другое, и третье, думал о том, что делается там, в горах, с его семьей, (с его матерью) о том, что он сделает теперь, предполагая и то, и другое, и третье), но более всего думал он о своей прошедшей жизни.

  - Зач.: и описание ее

  

  

  

   произвело на него такое новое и сильное (1) действие, что последнее время в Тифлисе и теперь в Нухе он, не переставая, думал о своем прошедшем: вспоминая, распределяя события и поправляя в своих мыслях тот рассказ, который он передал Лорис-Меликову. (2) Всё его прошедшее представлялось ему теперь в воспоминании чем-то особенно важным и прекрасным, и в особенности в первые времена его детства и юности, о которых он в не рассказывал Лорис-Меликову, но которые (3) теперь в первый раз всплыли в его воспоминании и казались ему особенно прекрасными, точно какая-то чудная, не касавшаяся его история. Как только он оставался один, он садился на ковер, доставал ножик из под кинжала и начинал резать палочку и вспоминать.

  

   * N 15 (рук. N 17).

  

   Рассказ этот (4) заставил Хаджи-Мурата вспомнить свою жизнь, вновь пережить ее. Все эти последние 15 лет он, не переставая, жил самой (5) деятельной, горячей жизнью. Теперь же ему нечего было делать и он вспоминал. Приехав в Нуху, воспоминания всей пережитой им жизни еще сильнее охватили его. Вспоминая теперь, как он рассказывал Лорис-Меликову, он поправлял себя, поправлял и, главное, переживал сначала всё то, что было с ним с самого раннего детства и что ни для кого не было важно, кроме как для него одного. Для него же всё это было особенно важно, и всё это, особенно первое детство, он помнил, как будто это было вчера. (6) И прошедшее представлялось ему со всеми мельчайшими подробностями и таким прекрасным, что он спрашивал себя: неужели в самом деле это бал я, который пережил всё это.

   Вспоминал он с самого начала и прежде всего вспоминал свою мать, не такою, какою она была теперь, величественной старухой с сморщенными губами и выдающимся подбородком, а такою, какою она была, когда кормила его, - высокой, стройной, с данными руками и ногами, большими глазами, величественной красавицей в шелковом бешмете с золотыми украшениями.

   Он не мет помнить этого, но ему казалось, что он помнил (7) это, так часто ему мать рассказывала про это - как она, раненная

  

  - Зачеркнуто: впечатление

  - Зач. Воспоминания обо всем

  - Зач. для него были

  - Зач. поднял со

  - Зач. сложной

  - Зач. И любил как лучшее время своей жизни. Жизнь эта была бурная и сложная.

  - Зач. ее, когда она с ним за спиной избитая (отцом) мужем за то, что она не хотев взяться кормить ханского сына, убежала ночью в горы к своему отцу и прожила там всё лето, работая на старика и не возвращаясь к мужу.

  

  

   кинжалом своим мужем, прижала к свежей ране (1) и не отдала его нукерам хана. Случилось это, как рассказывала это ему его мать и как она пела про это сложенную ею самой песню, из-за того, что Сулейман отец Хаджи-Мурата хотел (2) отнять у матери Хаджи-Мурата и дать ей выкормить ханского сына так же, как она выкормила от старшего своего сына Османа старшего сына хана. Но Патимат ни одного ребенка не любила так, как Хаджи-Мурата, и не согласилась. (3) Сулейман взбесился.

  

   * N 16 (рук. N 19).

  

   Воронцов (4) Михаил Семенович был человек, которых уже нет теперь, и тип, который потерян и непонятен даже для молодого поколения. Воспитанный в Англии, сын знаменитого посланника - это был человек утонченнейшего образования, мягкий, тонкий и вместе с тем твердый и преданный царю и отечеству слуга, лучше говоривший по-французски, чем по-русски, и не понимающий жизни без службы, без власти и без покорности. Он был стар, но еще свеж, бодро двигался и, главное, обладал всей силой тонкого и приятного ума.

   28 октября 1852 года (5) князь вышел в своем дворце к обеду в особенно веселом расположении духа. Лисье бритое лицо его приятно улыбалось княгине Дадиани, которую он вел под руку к обеду, вслед за княгиней, которая шла впереди его с князем Орб[ельяни].

   - Excellentes, chere amie, (6) - отвечал он на вопрос княгини о том, какие он получил известия с нынешним курьером. - Simon a eu de la chance. (7) - И он за обедом рассказал всем поразительную, необычайную новость - для него одного это не была вполне новость, потому что переговоры велись давно, - что знаменитый храбрейший помощник, наиб Шамиля Хаджи-Мурат передался русским, и именно молодому князю, и привезен в Тифлис.

  .

   Весь обед разговор вертелся о Хаджи-Мурате. Кавказский генерал с левого фланга, обедавший у князя и сидевший подле княгини и конфузившийся, очень рад был случаю разговориться и рассказать удивительные походы и набеги этого героя, как он сделал поход один с конницей в день в семьдесят пять верст,

  

   (1) Зачеркнуто: своего ребенка

   (2) Зач.: взять ханского (отдать)

   (3) Зач.: Тогда Сулейман (Произошла ссора, и Сулейман ударил ее кинжалом. Она)

   (4) Зач.: 45 лет тому назад на Кавказе, - в мирном Кавказе, я хотел сказать, - царствовал князь Михаил Семенович Воронцов, а в немирном Шамиль и между ними шла война.

   (5) Ошибка. Следует: 1851 г.

   (6) [Прекрасные, милый друг,]

   (7) [Семену повезло.]

  

  

   как он ворвался в Темир-Хан-Шуру, как похитил вдову хана среди русских войск, как шла легенда о его заколдованности. Теперь Хаджи-Мурат был пленным или перебежчиком в Тифлисе.

   Утром на другой день Хаджи-Мурат был представлен Воронцову. В приемной князя сидели дожидаясь человек десять, в том числе и полковой командир с левого фланга, обедавший вчера и нынче приехавший откланяться. Полковому командиру очень хотелось видеть близко того страшного Хаджи-Мурата, с которым он не раз имел дело и которого видел раз издалека в трубу в чалме на белой лошади, окруженного мюридами со значками. Теперь он увидал, как этого самого Хаджи-Мурата проводил по паркету приемной адъютант Главнокомандующего.

   Хаджи-Мутрат был человек немного выше среднего роста, как все горцы, сухой, тонкий, не столько широкоплечий, сколько широкий от груди к спине, мускулистый, очень загорелый, с небольшой русой бородкой, подстриженными усами и выдающимся подбородком. Выдающеюся чертою его лица были очень широко расставленные глаза и выступы лба на бровях. Он был одет в длинную белую черкеску на коричневом с маленькими галунами бешмете; как у всех горцев, ремень с кинжалом, шашка, на ногах ноговицы с чувяками, на бритой голове папаха с белой чалмою. Он шел, не глядя по сторонам, хромая на одну, короче чем другая, ногу.

   Все в приемной, не спуская глаз, проводили его в дверь Главнокомандующего.

   - Так вот он какой! Лицо доброе, а какой зверь, - подумал полковой командир, вспоминая, как два года тому назад они нашли перерезанными по приказанию Хаджи-Мурата двадцать шесть человек пленных во взятом ауле.

  

  

  

   Переход Хаджи-Мурата к русским было важное событие и могло иметь важные для служащих и разнообразные последствия. Для одних это было средство отличиться, приписав себе этот переход, для других средство выгодного положения, пристроившись к сопутствованию Хаджи-Мурата, для третьих надежды в отсутствие Хаджи-Мурата отличиться против тех мест, где он начальствовал.

  

  

   В тот же день Хаджи-Мурат был принят Воронцовым, вечером, в новом, в восточном вкусе отделанном, театре. Шла веселая пьеска Сологуба. Воронцов был в своей ложе, и в партере появилась высокая фигура хромого Хаджи-Мурата в чалме. Он вошел с своим переводчиком, но просидел недолго и после первого акта вышел, обращая на себя внимание всех зрителей. В Тифлисе в это время гостил в отпуску Полтавцев - веселый офицер с детого фланга, родня Воронцова. Отпуск его истекал, но приезд Хаджи-Мурата мог поправить дело. Он просил оставить его на время при Хаджи-Мурате. Воронцов согласился.

   Через несколько дней Воронцов писал следующее военному министру Чернышеву. Письмо было писано по-французски.

   (Выписки из "Русской старины", 1881, март, 658-659-660), "Письма кн. М. С. Воронцова к кн. А. И. Чернышеву. 20 декабря 1851 г. (Перевод с французского)". (1)

   Так и писал и думал Воронцов и различные другие люди. Эпизод этот был для всех интересный случай; для Хаджи-Мурата же это был страшный, трагический поворот в его жизни.

   Правда, он не спал ночи и как зверь в клетке ходил прихрамывая по двум комнатам отведенной ему квартиры.

   Он бежал из гор, потому что не мог оставаться и ему надо было отомстить давно уже ненавидимому Шамилю, но семья оставалась в руках Имама. Надо было выручить ее. Сначала Хаджи-Мурат надеялся, что Воронцов выговорит его семью, выменяв ее на пленных, но Шамиль не выдавал семьи. Тогда Хаджи-Мурат попросился ехать в Чечню, (2) чтобы оттуда постараться выкрасть семью. (3)

   Попытка выручить семью не удалось, и Хаджи-Мурат вернулся в Тифлис. Здесь беспокойство за семью еще больше охватило его. Он не спал ночи и ходил взад и вперед по комнате. Раз утром Лорис-Мелпков приехал к нему и объявил, что имеет поручение от Главнокомандующего.

   - И голова и руки рады служить сардарю, - с восточной торжественной учтивостью сказал Хаджи-Мурат, прикладывая сухую жилистую руку к тому месту груди, где белая черкеска перекрещивалась над черным шелковым бешметом. - Отур - садись, - сказал Хаджи-Мурат, улыбаясь и учтиво указывая черноватому, с блестящими глазами и пуговицами, нарядному Лорис-Меликову на кресло. Он всегда особенно ласково встречал Лорис-Меликова и за то, что Лорис-Меликов мог говорить с ним по-татарски, и главное за то, что знал его за любимого (мюрида) адъютанта сардаря.

   У Лорис-Меликова был в руке портфель. Он сел. Хаджи-Мурат опустился против него на низкой тахте, расставив ноги в чувяках и ноговицах и опершись руками на колени. Подвижное лицо его приняло тотчас выражение приветливой ласки и почтения.

   Когда Лорис-Меликов начал говорить, Хаджи-Мурат опустил

  

  

   (1) Далее копия письма Воронцова к Чернышеву, составляющего гл. XIV окончательной редакции.

   (2) Зачеркнуто: и там посылал лазутчиков и вызывал своих кунаков, поручая им

   (3) Зач.: Саффедин обещался, но, доехав до Ведено, где содержалась семья Хаджи-Мурата, увидал, что выкрасть семью невозможно - под такой строгой стражей она находилась, - вернулся назад и объявил Хаджи-Мурату, что он отказывается сделать это, несмотря на триста золотых, к[оторые] обещал за это Хаджи-Мурат.

   - Эх, воли нет мне, - крикнул Хаджи-Мурат, вскакивая с ковра, на котором сидел, - я бы сделал. Так

  

  

  

  

  

   голову а внимательно слушал. Лорис-Меликов сказал, что князь прислал его с тем, чтобы просить Хаджи-Мурата рассказать ему всю свою жизнь.

   - Я запишу ее, если ты будешь рассказывать медленно (по-татарски нет другого обращения, как на ты) и тогда переведу по-русски и князь пошлет ее самому Государю.

   Хаджи-Мурат помолчал после того, как Лорис-Меликов кончил говорить (он не только никогда не перебивал речи, но всегда выжидал, не скажет ли собеседник еще чего), поднял голову, стухнув папаху назад (он всегда был в папахе), и улыбнулся той особенной детской улыбкой, которою он пленил Марью Васильевну. Ему было приятно знать, что история его, жизнь его интересна Императору, и от этого он улыбался.

   - Можно! - сказал он, и сейчас же в его воображении пробежала "вспоминания лучших, по его мнению, его подвигов: нападение на Темир-Хан-Шуру - похищение ханьши, завоевание, отбитие огромного табуна, убийство Золотухина, поход в Табасарань.

   - Расскажи мне всё, не торопясь, - сказал Лорис-Меликов, доставая из портфеля чернила, перо и бумагу и устраиваясь на столе. -Всё с самого начала.

   - Якши (хорошо). Много, что рассказать есть. Много дела было.

   - Не успеем в день, два, три дня будем писать.

   - С начала начинать?

   - Да, с самого начала. Где родился, где жил.

   Хаджи-Мурат опустил голову и долго посидел так, потом взял палочку у тахты, достал(1) из-под кинжала с слоновой втравленной золотом [ручкой] булатный ножик и начал ее резать.

   - Пиши: родился в Цельмесе, аул небольшой, в горах, - начал Хаджи-Мурат. - И ему вспомнился вечер, врытая в гору сакля с галерейкой и запах кизяка, и мать, сидящая над коровой. - Нас было два брата, старший Осман и я. Мать моя, когда родила Османа, кормила молодого хана аварского Нунцала, я потому мы были вхожи в ханский дворец и играли с детьми ханскими и ханьша Паху-Бпке любила нас. Ханов было трое: Булач-Хан, Умма-Хан, молочный брат Османа, и Абунунцал-Хан; мой брат названный и друг. - Джигит был, - сказал Хаджи-Мурат, и Лорис-Меликов удивился, увидав, как слезы выступили на глаза Хаджи-Мурата, когда он упомянул это во. - Вместе впятером мы джигитовали и вместе воевали. - Первое мое сражение было под Хунзахом, когда Кази-Мулла окружил Хунзах. Кази-Мулла требовал, чтобы ханьша перестала дружить с русскими. Тут я в первый раз стал мюридом, принял хазават. Да это вам не нужно?

   - Нет, нужно. Как же?

  

  - Зачеркнуто: ножик

  

  

   - А вот. Кази-Мулла второй день стоял под Хунзахом. Наши пешие выходили к лесу и перестреливались. Я сказал Абунунцалу: "выедем верхами с ущелья и ударим в их лагерь". Так и сделали. Мы выехали на заре. Они вели лошадей на водопой. Мы гикнули. Кого убили, кого взяли живыми. Кази-Мулла бежал. Взяли значки. И я здесь в первый раз убил человека. И тот, кого я убил, был мюрид. Когда мы выскакали в гору, они все пустились бежать. Моя лошадь была добрее всех, и я стал нагонять их. Позади всех скакал и сдерживал лошадь молодец хаджи в черной черкеске. Он кричал мне, что убьет, и поворотившись, целил в меня ружьем. Я знал, что, если я побоюсь его и сдержу лошадь, то уйдет от меня до ущелья; если же я не сдержу, он выпустит заряд и не успеет зарядить. Я стал близиться к нему, надеясь, что он промахнется. Он выстрелил. Пуля прожужжала мимо самых ушей. Я наддал ходу и потом в упор выстрелил ему в спину. Он схватился за пистолет, но опять промахнулся. Я догнал его, схватил за повод. Он лежал на луке. Я остановил лошадь. Он свалился на земь. Он поднял глаза к небу, прочел молитву "Ля иллаха иль аллах" и потом сказал: "Ты убил меня. Я мюрид, бился против неверных. Будь мюридом. Нет спасенья без хазавата. Ля пллаха, держи хазават" и умер.

   - Что такое хазават и что такое мюршид и мюрид? - спросил Лорпс-Мелпков.

   - А ты не знаешь?

   - Я знаю, да желал бы знать всё сначала.

   - А сначала был Мулла-Магомет. Я не видал его. Он был святой человек - мюршид. - Он говорил: (1) "Народ! Мы ни магометане, ни христиане, ни идолопоклонники. Истинный магометанский закон вот в чем: магометане не могут быть под властью неверных. Магометанин не может быть ничьим рабом и никому не должен платить подати, даже магометанину. Кто мусульманин, должен быть свободный человек, и между всеми мусульманами должно быть равенство. Кто считает себя мусульманином, для того первое дело хазават, война против неверных, а потом исполнение шариата. Народ, мы отвергнуты законом, мы гости в этом свете, мы все должны будем переселиться в настоящее наше место, чтобы найти спасение. Вот что говорит пророк: тот мой мусульманин, кто не щадит ни жизни, ни именья, ни семейства, кто исполняет волю Корана и исполняет мой шариат. Поступающий согласно моим повеленьям станет на том свете выше всех святых, до меня бывших. "Народ! Клянитесь оставить свои прежние пороки и впредь удаляться от грехов. Дни и ночи проводите в мечети, молитесь Богу с усердием и плачьте и просите его, чтобы он вас помиловал. Когда же настанет время вооружиться против неверных, о том

  

   (1) Зачеркнуто: Истор. Каб. полка, 13, от знака (Х) до 14 стр. знака <

  

  

   я узнаю по вдохновению свыше и объявлю вам, но до тех пор рыдайте и молитесь. Я самый грешный человек в целом мире. Простите меня, я уже отказался от всего мирского". Так он сказал сначала, а потом, когда Магомет открыл ему всё, он сказал: "Именем пророка повелеваю вам: ступайте на свою родину, соберите народ, прочтите ему наставления мои, вооружитесь и идите на хазават; истребите врагов и освободите братий наших, мусульман. Кто убьет врага или сам погибнет в битве-рай тому награда; если же вы убежите с поля сражения, иди через деньги и ложные обещания покорят вас, тогда ваши мечети будут обращены в церкви, вы будете навсегда прокляты, для вас нет спасенья и бойтесь гнева божьего. Вы живете в крепких местах, вы храбры. Один мусульманин должен итти против десяти неверных и не поворачиваться спиной к неприятелю. Кто так будет поступать, тот будет святым и вкусит все наслаждения рая. Вот ваши обязанности! На них благословляю вас". И вот Кази-Мулла повел хазават, а за ним Гамзат, (1) а за ним Шамиль. (2) Так вот с тех пор, как я убил этого мюрида, я стал думать о хазавате. Тогда я еще не стал мюридом. Я и забыл слова этого мюрида. Я вспомнил их только после. (3) Тут вскоре Кази-Мулла был убит и на место его стал Гамзат. Гамзат прислал послов сказать, что если мы не покоримся, он разорит нас. Все аулы перешли к нему, и нам нельзя было защититься, тогда ханьша решила послать сына Омара и меня с ним в Тифлис просить помощи у барона Розена. Тут я в первые раз увидал русских и узнал их.

   - И не полюбил, - шутя сказал Лорис-Меликов.

   - Нет, не полюбил. Тогда были хуже, чем теперь. Меня не приняли, ничего не дали. В это время был бунт в Кахетии, и я видел, как вешали и гоняли сквозь строй наших.

   - Где же это было? - спросил Лорис-Меликов.

   - А это было в крепости. Был генерал Гузат. Он казнил. Мы с Омар-Ханом пришли на площадь. Стояли три виселицы, и две арбы были с палками. Солдаты стояли кругом и били в барабаны, потом вышел чиновник и стал читать по-русски. Потом переводчик прочел по-татарски, что народ бунтовал и вот зачинщиков казнят. А мы знали, что это не зачинщики. А они жили свободно, потом пришли русские, сожгли хлеб, сено, дома, побили жен, детей. Тогда выбрали время и зарезали роту солдат.

  

   (1) Зачеркнуто: только он был ложный имам

   (2) Зач..: и я

   (3) Отчеркнуто с надписью на полях: пропустить: В этот самый день, (в то время) как мы с ханом прогнали Кази-Муллу, с другой стороны Хунзаха в перестрелке убили моего отца. Когда мы вечером въезжали в Хунзах с лошадьми, значками, пленными и телами, которые мы везли, у въезда я столкнулся с лошадью, на которой везли перекинутое тело, покрытое буркой. За ними шла моя мать и рвала на себе волосы.

   Ханьша разнилась победе и послала значки в Тифлис к начальству

  

  

  

   Потом пришел полк. Хевсуров сила не взяла, они покорились. Спросили: "давай зачинщиков". Старики помолились Богу в мечети. Потом мулла вышел, сказал: "Русские требуют виноватых. Все били русских. А русские требуют девятерых. Надо идти девятерым. Кто пойдет?" Трое сами вызвались, шестерых назначили. Из этих троих удушили веревками, а пять забили палками, шестой убил солдата и сам убился. Я видел всё