Аверченко Аркадий Тимофеевич - Рассказы (юмористические)

ил неизвестного, потиравшего ушибленную спину:

   - Не могу ли я быть вам чем-нибудь полезным?

   - Почему не можете? - добродушно кивнул он головой, в то же время укоризненно погрозив пальцем по направлению окна второго этажа. - Конечно же можете.

   - Зайдите ко мне в таком случае, - сказал я, отходя от окна.

   Он вошел веселый, улыбающийся. Протянул мне руку и сказал:

   - Цацкин.

   - Очень рад. Не ушиблись ли вы?

   - Чтобы сказать вам - да, так - нет! Чистейшей воды пустяки.

   - Наверное, из-за какой-нибудь хорошенькой женщины? - подмигивая, спросил я. - Хе-хе.

   - Хе-хе! А вы, вероятно, любитель этих сюжетцев, хе-хе?! Не желаете ли - могу предложить серию любопытных открыточек? Немецкий жанр! Понимающие люди считают его выше французского.

   - Нет, зачем же, - удивленно возразил я, всматриваясь в него. Послушайте... ваше лицо кажется мне знакомым. Это не вас ли вчера какой-то господин столкнул с трамвая?..

   - Ничего подобного! Это было третьего дня. А вчера меня спустили с черной лестницы по вашей же улице. Но, правду сказать, какая это лестница? Какие-то семь паршивых ступенек.

   Заметив мой недоумевающий взгляд, господин Цацкин потупился и укоризненно сказал:

   - Все это за то, что я хочу застраховать им жизнь. Хороший народ: я хлопочу об их жизни, а они суетятся о моей смерти.

   - Так вы - агент по страхованию жизни? - сухо сказал я. - Чем же я могу быть вам полезен?

   - Вы мне можете быть полезны одним малюсеньким ответиком на вопрос: как вы хотите у нас застраховаться - на дожитие или с уплатой премии вашим близким после - дай вам Бог здоровья - вашей смерти?

   - Никак я не хочу страховаться, - замотал я головой. - Ни на дожитие, ни на что другое. А близких у меня нет... Я одинок.

   - А супруга?

   - Я холост.

   - Так вам нужно жениться - очень просто! Могу вам предложить девушку - пальчики оближете! Двенадцать тысяч приданого, отец две лавки имеет! Хотя брат шарлатан, но она такая брюнетка, что даже удивительно. Вы завтра свободны? Можно завтра же и поехать посмотреть. Сюртук, белый жилет. Если нет - можно купить готовые. Адрес - магазин "Оборот"... Наша фирма...

   - Господин Цацкин, - возразил я. - Ей-Богу же, я не хочу и не могу жениться! Я вовсе не создан для семейной жизни...

   - Ой! Не созданы? Почему? Может, вы до этого очень шумно жили? Так вы не бойтесь... Это сущий, поправимый пустяк. Могу предложить вам средство, которое несет собою радость каждому меланхоличному мужчине. Шесть тысяч книг бесплатно! Имеем массу благодарностей! Пробный флакончик...

   - Оставьте ваши пробные флакончики при себе, - раздражительно сказал я. - Мне их не надо. Не такая у меня наружность, чтобы внушить к себе любовь. На голове порядочная лысина, уши оттопырены, морщины, маленький рост...

   - Что такое лысина? Если вы помажете ее средством нашей фирмы, которой я состою представителем, так обрастете волосами, как, извините, кокосовый орех! А морщины, а уши? Возьмите наш усовершенствованный аппарат, который можно надевать ночью... Всякие уши как рукой снимет! Рост? Наш гимнастический прибор через каждые шесть месяцев увеличивает рост на два вершка. Через два года вам уже можно будет жениться, а через пять лет вас уже можно будет показывать! А вы мне говорите - рост...

   - Ничего мне не нужно! - сказал я, сжимая виски.

   - Простите, но вы мне действуете на нервы...

   - На нервы? Так он молчит!.. Патентованные холодные души, могущие складываться и раскладываться! Есть с краном, есть с разбрызгивателем. Вы человек интеллигентный и очень мне симпатичный... Поэтому могу посоветовать взять лучше разбрызгиватель. Он дороже, но...

   Я схватился за голову.

   - Чего вы хватаетесь? Голова болит? Вы только скажите: сколько вам надо тюбиков нашей пасты "Мигренин" - фирма уж сама доставит вам на дом...

   - Извините, - сказал я, закусывая губу, - но прошу оставить меня. Мне некогда. Я очень устал, а мне предстоит утомительная работа - писать статью...

   - Утомительная? - сочувственно спросил господин Цацкин. - Я вам скажу - она утомительна потому, что вы до сих пор не приобрели нашего раздвижного пюпитра для чтения и письма! Нормальное положение, удобный наклон... За две штуки семь рублей, а за три - десять...

   - Пошел вон! - закричал я, дрожа от бешенства.

   - Или я проломлю тебе голову этим пресс-папье!!

   - Этим пресс-папье? - презрительно сказал господин Цацкин, ощупывая пресс-папье на моем письменном столе. - Этим пресс-папье... Вы на него дуньте - оно улетит! Нет, если вы хотите иметь настоящее тяжелое пресс-папье, так я вам могу предложить целый прибор из малахита...

   Я нажал кнопку электрического звонка.

   - Вот сейчас придет человек - прикажу ему вывести вас!

   Скорбно склонив голову, господин Цацкин сидел и молчал, будто ожидая исполнения моего обещания. Прошло две минуты. Я позвонил снова.

   - Хорошие звонки, нечего сказать, - покачал головой господин Цацкин. - Разве можно такие безобразные звонки иметь, которые не звонят. Позвольте вам предложить звонки с установкой и элементами за семь рублей шестьдесят копеек. Изящные звонки...

   Я вскочил, схватил господина Цацкина за рукав и потащил к выходу.

   - Идите! Или у меня сейчас будет разрыв сердца...

   - Это не дай Бог, но вы не беспокойтесь! Мы вас довольно прилично похороним по второму разряду. Правда, не будет той пышности, как первый, но катафалк...

   Я захлопнул за господином Цацкиным дверь, повернул в замке ключ и вернулся к столу.

   Через минуту я обратил внимание, что дверная ручка зашевелилась, дверь вздрогнула от осторожного напора и - распахнулась.

   Господин Цацкин робко вошел в комнату и прищурясь сказал:

   - В крайнем случае могу вам доложить, что ваши дверные замки никуда не годятся... Они отворяются от простого нажима! Хорошие английские замки вы можете иметь через меня - один прибор два рубля сорок копеек, за три - шесть рублей пятьдесят копеек, а пять штук...

   Я вынул из ящика письменного стола револьвер и, заскрежетав зубами, закричал:

   - Сейчас я буду стрелять в вас!

   Господин Цацкин с довольной миной улыбнулся и ответил:

   - Я буду очень рад, так как это даст вам возможность убедиться в превосходном качестве панциря от пуль, который надет на мне для образца и который могу вам предложить. Одна штука восемнадцать рублей, две дешевле, три еще дешевле. Прошу вас убедиться!..

   Я отложил револьвер и, схватив господина Цацкина поперек туловища, с бешеным ревом выбросил в окно. Падая, он успел крикнуть мне:

   - У вас очень непрактичные запонки на манжетах! Острые углы, рвущие платье и оцарапавшие мне щеку. Могу предложить африканского золота с инкрустацией, пара два рубля, три пары де...

   Я захлопнул окно.

  

  

  

   День госпожи Спандиковой начался обычно.

   С утра она поколотила сына Кольку, выругала соседку по даче "хронической дурой" и "рыжей тетехой", а потом долго причесывалась.

   Причесавшись, долго прикалывала к голове модную шляпу и долго ругала прислугу за какую-то зеленую коробку.

   Когда зеленая коробка забылась обеими спорящими сторонами, а вместо этого прислуга выставила ряд основательных возражений против поведения Кольки; госпожа Спандикова неожиданно вспомнила о городе и, схватив за руки сына Кольку и дочь Галочку, помчалась с ними к вокзалу.

   В городе она купила десять фунтов сахарного песку, цветок в глиняном горшке и опять колотила Кольку.

   Колька наружно отнесся к невзгодам своей молодой жизни равнодушно, но тайно поклялся отомстить своей матери при первом удобном случае.

   Направляясь к вокзалу, госпожа Спандикова засмотрелась на какого-то красивого молодого человека, вздохнула, сделала грустные глаза и сейчас же попала под оглоблю извозчика.

   Извозчик сообщил, что считает ее чертовой куклой, а госпожа Спандикова высказала соображение, что извозчик мерзавец и что долг подсказывает ей довести о его поведении до сведения какого-то генерал-прокурора.

   Но извозчик уже уехал, и госпожа Спандикова, схватив за руки сына Кольку и дочь Галочку, помчалась на вокзал.

   Колька, сахар, госпожа Спандикова и цветок поместились в вагоне, а Галочка куда-то делась. Так как искать ее по вокзалу было поздно, то, когда тронулся поезд, госпожа Спандикова успокоилась.

   - Дрянная девчонка вернется на городскую квартиру и переночует у соседки Наседкиной.

   Поезд мчался. Стоя на площадке вагона, госпожа Спандикова разговаривала с жирной женщиной, не обращая внимания на Кольку. А Колька вынул ножик и тихонько пропорол им мешочек с сахарным песком.

   Когда поезд остановился на промежуточной станции, госпожа Спандикова почувствовала, что мешочек сделался легок и сначала радовалась, но потом, ахнув, бросилась из вагона в хвост поезда подбирать сахар.

   Поезд же, неожиданно для госпожи Спандиковой, тронулся и умчался, унося сына Кольку, а подобрать сахарный песок оказалось задачей невыполнимой, потому что он растянулся на целую версту и перемешался с настоящим песком.

   - Мука моя мученская! - простонала госпожа Спандикова и бросила пустой мешочек. С полчаса побродила бесцельно по пути и, вздохнув, решила идти до своей дачи пешком.

   Из Галочки, сахара, Кольки и госпожи Спандиковой осталось двое: Спандикова и цветок, от которого горшок отвалился на рельсу и разбился, так как владелица растения держала его за верхушку.

   Вернувшись на дачу с верхушкой цветка, госпожа Спандикова долго колотила Кольку, но не за его проделку с мешком, а за то, что поезд двинулся раньше времени, необходимого госпоже Спандиковой для сбора сахара.

  

  

   Перед обедом госпожа Спандикова отправилась купаться и, так как долго не возвращалась, то муж обеспокоился и, пообедав, пошел за ней.

   Он нашел ее сидящей на нижней ступеньке лестницы, около самой воды, уже одетой, но горько плачущей.

   - Чего ты? - спросил господин Спандиков.

   - Я потеряла обручальное кольцо в воде, - всхлипнула госпожа Спандикова.

   - Ну? Очень жаль. Впрочем, что же делать - потеряла, значит, и нет его. Пойдем.

   - Как пойдем? - вспыхнула госпожа Спандикова. - Так может говорить только старый осел!

   - Чего ты ругаешься? Кто же может быть виноват в том, что кольцо пропало?

   Так как кольцо в свое время было подарено мужем, то госпожа Спандикова, призадумавшись, ответила:

   - Ты.

   - Ну ладно, ну я... Пойдем, милая.

   - Как пойдем?! Кольцо необходимо найти.

   - Я куплю другое. Пойдем, милая.

   - Он купит другое! Да неужели ты не знаешь, что потерять обручальное кольцо значит - большое несчастье.

   - Первый раз слышу!

   - Он первый раз слышит!.. Это известно всякому младенцу.

   - Ну, я иду домой.

   - Он пойдет домой! Неужели ты не догадываешься, что тебе нужно сделать?

   - Купить другое? - пошутил муж.

   Госпожа Спандикова всплеснула руками.

   - Он купит другое! Раздевайся сейчас же и лезь в воду. Я не могу уйти без кольца... Это принесет нам страшное несчастье.

   - Да мне не хочется.

   - Лезь.

   Между супругами возгорелся жаркий спор, результатом которого явилось то, что господин Спандиков разделся и, морщась, полез в воду.

   - Ищи тут!

   Он нырнул и, наткнувшись ухом на какой-то камень, вылез обратно.

   - Ищи же тут! Нырни еще.

   Муж нырнул еще. Потом, отфыркиваясь, спросил:

   - Разве ты в этом месте купалась?

   - Нет... вот здесь! Но я думаю, что течением отнесло его в эту сторону.

   - Да течение не оттуда, а отсюда.

   - Не может быть... Почему же, когда мы купались у Красной рощи, течение было отсюда?

   - Потому что мы были на том берегу реки.

   - Это все равно! Ищи!

   Посиневший, дрожащий господин Спандиков нырнул и потом вылез на лесенку, грустный с искаженным лицом...

   - Не могу больше! - прохрипел он.

   - Это еще что за новости?!

   - Я только что пообедал, а ты меня держишь полчаса в холодной воде. Это может отразиться плохо для моего здоровья.

   - Вот глупости! А если мы не найдем кольца, то примета говорит, что с нами приключится несчастье... Поищи еще здесь...

  

  

   Солнце уже закатилось, а госпожа Спандикова наклонялась к мужу и кричала:

   - Поищи еще вот тут! В то время, когда я купалась, дул северо-восточный ветер...

   В сущности, ветер указанного госпожой Спандиковой направления не дул, да и сама она не знала, какое он имел отношение к местопребыванию кольца, но тем не менее господин Спандиков, зеленый, как лягушка, покорно окунался в воду и потом, отдуваясь, поднимался со странной, маленькой от мокрых волос головой и слипшейся бородкой.

   Вернулись вечером.

   Господин Спандиков лег в постель и все время дрожал, хотя его укрыли теплым одеялом. Потом ему дали коньяку, но у него появилась рвота. В одиннадцать с половиной часов господин Спандиков умер. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   На даче все оживилось.

   Послышался вой прислуги, плач детей и рыдания самой госпожи Спандиковой.

   Чтобы разделить с кем-нибудь горе, госпожа Спандикова послала за соседкой, названной ею утром "хронической дурой" и "рыжей тетехой".

   Забыв обиду, хроническая дура пришла и долго выслушивала жалобы на жестокую судьбу.

   Сочувствовала.

   Утром рыжая соседка говорила своему мужу:

   - Видишь! А ты еще не верил приметам. Спандиковы-то, что живут рядом с нами... Вчера жена потеряла обручальное кольцо. Это страшно скверная примета!

   - Ну? - спросил муж хронической дуры.

   - Ну - и в тот же день у нее умирает муж! Можешь себе представить?

  

  

  

  

   В одной транспортной конторе (перевозка и застрахование грузов) служил помощником счетовода мещанин Матвей Петрович Химиков.

   Снаружи это был человек маленького роста, с кривыми ногами, бледными, грязноватого цвета глазами и большими красными руками. Рыжеватая растительность напоминала редкий мох, скупо покрывающий какую-нибудь северную скалу, а грудь была такая впалая, что коснуться спины ей мешали только ребра, распиравшие бока Химикова с таким упорством, которое характеризует ребра всех тощих людей.

   Это было снаружи. А внутри Химиков имел сердце благородного убийцы: аристократа духа и обольстителя прекрасных женщин. Какая-нибудь заблудившаяся душа рыцаря прежних времен, добывавшего себе средства к жизни шпагой, а расположение духа - любовью женщин, набрела на Химикова и поселилась в нем, мешая несчастному помощнику счетовода жить так, как живут тысячи других помощников счетовода.

   Химикову грезились странные приключения, бешеная скачка на лошадях при лунном свете, стрельба из мушкетов, ограбление проезжих дилижансов, мрачные таверны, наполненные подозрительными личностями с нахлобученными на глаза шляпами, и какие-то красавицы, которых Химиков неизменно щадил, тронутый их молодостью и слезами. В это же самое время Химикову кричали с другого стола:

   - Одно место домашних вещей. Напишите квитанцию, два пуда три фунта.

   Химиков писал квитанцию, но когда занятия в конторе кончались, он набрасывал на плечи длинный плащ, нахлобучивал на глаза широкополую шляпу и, озираясь, шагал по улице, похожий на странного, дурацкого вида разбойника.

   Под плащом он всегда держал на всякий случай кинжал, и если бы по дороге на него было произведено нападение, помощник счетовода захохотал бы жутким, зловещим смехом и всадил бы кинжал в грудь негодяя по самую рукоять.

   Но или негодяям было не до него, или людные улицы, по которым он гордо шагал, вызывая всеобщее удивление, не заключали в себе того сорта негодяев, которые набрасываются среди тьмы народа на путников.

  

  

   Химиков благополучно добирался домой, с отвращением съедал обед из двух блюд с вечным киселем на сладкое.

   Из-за обеда у него с хозяйкой шла вечная, упорная борьба.

   - Я не хочу вашего супа с битком, - говорил он обиженно. - Разве нельзя когда-нибудь дать мне простую яичницу, кусок жаренного на вертеле мяса и добрый глоток вина?

   О жаренном на вертеле мясе и яичнице он мечтал давно, но бестолковая хозяйка не понимала его идеалов, оправдываясь непитательностью такого меню.

   Он хотел сделать так.

   Съесть, надвинув на глаза шляпу, мясо, запить добрым глотком вина, закутаться в плащ и лечь на ковер у кровати, чтобы выспаться перед вечерними приключениями.

   Но раз не было жаренного на вертеле мяса и прочего, эффектный отдых в плаще на полу не имел смысла, и помощник счетовода отправлялся на вечерние приключения без этого.

   Вечерние приключения состояли в том, что Химиков брал свой вечный кинжал, кутался в плащ и шел, озираясь, в трактир "Черный Лебедь".

   Этот трактир он избрал потому, что ему очень нравилось его название "Черный Лебедь", что там собирались подонки населения города и что низкие, закопченные комнаты трактира располагали к разного рода мечтам о приключениях.

   Химиков пробирался в дальний угол, садился, драпируясь в свой плащ, и старался сверкать глазами из-под надвинутой на них шляпы.

   И всегда он таинственно озирался, хотя за ним никто не следил и мало кто интересовался этой маленькой фигуркой в театральном черном плаще и шляпе, с выглядывающими из-под нее тусклыми глазами, которые никак не могли засверкать, несмотря на героические усилия их обладателя.

   Усевшись, помощник счетовода хлопал в ладоши и кричал срывающимся голосом:

   - Эй, паренек, позови ко мне трактирщика! Что там у него есть?

   - Их нет-с, - говорил обычно слуга. - Они редко бывают. Что прикажете? Я могу подать.

   - Дай ты мне пива, только не в бутылке, а вылей в какой-нибудь кувшин. Да прикажи там повару зажарить добрую яичницу. Ха-ха! - грубо смеялся он, хлопая себя по карману. - Старый Матвей хочет сегодня погулять: он сделал сегодня недурное дельце.

   Слуга в изумлении смотрел на него и потом, приняв прежний апатичный вид, шел заказывать яичницу.

   "Дельце" Химикова состояло в том, что он продал какому-то из купцов-клиентов имевшееся у него на комиссии деревянное масло, но со стороны казалось, что заработанные Химиковым три рубля обрызганы кровью ограбленного ночного путника.

   Когда приносили яичницу и пиво, он брал кувшин, смотрел его на свет и с видом записного пьяницы приговаривал:

   - Доброе пиво!! Есть чем Матвею промочить глотку.

   И в это время он, маленький, худой, забывал о конторе, "домашних местах" и квитанциях, сидя под своей громадной шляпой и уничтожая добрую яичницу, в полной уверенности, что на него все смотрят с некоторым страхом и суеверным почтением.

  

  

   Вокруг него шумела и ругалась городская голытьба, он думал: "Хорошо бы набрать шаечку человек в сорок, да и навести ужас на все окрестности. Кто, - будут со страхом спрашивать, - стоит во главе? Вы не знаете? Старый Матвей. Это - страшный человек! Потом княжну какую-нибудь украсть..."

   Он шарил под плащом находившийся там между складками кинжал и, найдя, судорожно сжимал рукоятку.

   Покончив с яичницей и пивом, расплачивался, небрежно бросал слуге на чай и, драпируясь в плащ, удалялся.

   "Хорошо бы, - подумал он, - если бы у дверей трактира была привязана лошадь. Вскочил бы и ускакал".

   И помощник счетовода чувствовал такой прилив смелости, что мог идти на грабеж, убийство, кражу, но непременно у богатого человека ("эти деньги я все равно отдал бы нуждающимся").

   Если по пути попадался нищий, Химиков вынимал из кармана серебряную монету (несмотря на скудость бюджета, он никогда не вынул бы медной монеты) и, бросая ее барским жестом, говорил:

   - Вот... возьми себе.

   При этом монету бросал он на землю, что доставляло нищему большие хлопоты и вызывало утомительные поиски, но Химиков понимал благотворительность только при помощи этого эффектного жеста, никогда не давая монету в руку попрошайке.

  

  

   У помощника счетовода был один только друг - сын квартирной хозяйки Мотька, в глазах которого раз навсегда застыл ужас и преклонение перед помощником счетовода.

   Было ему девять лет. Каждый вечер с нетерпением ждал он той минуты, когда Химиков, вернувшись из трактира, постучит к его матери в дверь и крикнет:

   - Мотя! Хочешь ко мне?

   Замирая от страха и любопытства, Мотька робко входил в комнату Химикова и садился в уголок.

   Химиков в задумчивости шагал из угла в угол, не снимая своего плаща, и наконец останавливался перед Мотькой.

   - Ну, тезка... Было сегодня жаркое дело.

   - Бы-ло? - спрашивал Мотька, дрожа всем телом.

   Химиков зловеще хохотал, качал головой и, вынув из кармана кинжал, делал вид, что стирает с него кровь.

   - Да, брат... Купчишку одного маленько пощипали. Золота было немного, но шелковые ткани, парча - чудо что такое.

   - А что же вы с купцом сделали? - тихо спросил бледный Мотька.

   - Купец? Ха-ха! Если бы он не сопротивлялся, я бы, пожалуй, отпустил бы его. Но этот негодяй уложил лучшего из моих молодцов - Лоренцо, и я, ха-ха, поквитался с ним!

   - Кричал? - умирающим шепотом спрашивал Мотька, чувствуя, как волосы тихо шевелятся у него на голове.

   - Не цыкнул. Нет, это что... Это забава сравнительно с делом старухи Монморанси.

   - Какой... старухи? - прижимаясь к печке, спрашивал Мотька.

   - Была, брат, такая старуха... Мои молодцы пронюхали, что у нее водятся деньжата. Хорошо-с... Отравили мы ее пса, один из моей шайки подпоил старого слугу этой ведьмы и открыл нам двери... Но каким-то образом полицейские ищейки пронюхали. Ха-ха! Вот-то была потеха! Я четырех уложил... Ну, и мне попало! две недели мои молодцы меня в овраге отхаживали.

   Мотька смотрел на помощника счетовода глазами, полными любви и пугливого преклонения, и шептал пересохшими губами:

   - А сколько... вы вообще человек... уложили?

   Химиков задумывался:

   - Человек... двадцать, двадцать пять. Не помню, право. А что?

   - Мне жалко вас, что вы будете на том свете в котле кипеть...

   Химиков подмигивал и бил себя кулаками по худым бедрам.

   - Ничего, брат, зато я здесь, на этом свете, натешусь всласть... а потом можно и покаяться перед смертью. Отдам все свое состояние на монастыри и пойду босой в Иерусалим...

   Химиков кутался в плащ и мрачно шагал из угла в угол.

   - Покажите мне еще раз ваш кинжал, - просил Мотька.

   - Вот он, старый друг, - оживлялся Химиков, вынимая из-под плаща кинжал. - Я таки частенько утоляю его жажду. Ха-ха! Любит он свежее мясо... Хах-ха!

   И он, зловеще вертя кинжалом, озирался, закидывая конец плаща на плечо и худым пальцем указывал на ржавчину, выступившую на клинке от сырости и потных рук.

   Потом Химиков говорил:

   - Ну, Мотя, устал я после всех этих передряг. Лягу спать.

   И, закутавшись в плащ, ложился, маленький, бледный, на ковер у кровати.

   - Зачем вы предпочитаете пол? - почтительно спрашивал Мотька.

   - Э-э, брат! Надо привыкать... Это еще хорошо. После ночей в болотах или на ветвях деревьев - это царская постель.

   И он, не дождавшись ухода Мотьки, засыпал тяжелым сном.

   Мотька долго сидел подле него, глядя с любовью и страхом в скупо покрытое рыжими волосами лицо.

   И вдвойне ужасным казалось ему то, что весь Химиков - такой маленький, жалкий и незначительный. И что под этой незначительностью скрывается опасный убийца, искатель приключений и азартный игрок в кости.

   Насмотревшись на лицо спящего помощника счетовода, Мотька заботливо прикрывал его сверх плаща одеялом, гасил лампу и на цыпочках, стараясь не потревожить тяжелый сон убийцы, уходил к себе.

  

  

   Помощник счетовода Химиков, благородный авантюрист, рыцарь и искатель приключений, всей душой привязанный к отошедшему в вечность, - закопченным тавернам, нападениям на дилижансы и мастерским ударам кинжала, - влюбился.

   Его идеал, - бледная, стройная графиня, сидящая на козетке в старинном барском доме, - нашел воплощение в девице без определенных занятий - Полине Козловой, если иногда и бледной, то не от благородного происхождения, а от бессонных ночей, проводимых ею не совсем согласно с кодексом обычной добродетели.

   Однажды, когда дико живописный Химиков шагал аршинными решительными шагами по улице, закутанный в свой вечный плащ и прикрытый сверху чудовищной шляпой, он услышал впереди себя разговор:

   - Очень даже это нетактично приставать к незнакомым девушкам.

   - Сударыня, Маруся... Я уверен, что такое очаровательное существо может именоваться только Марусей... Маруся! Не вносите аккорда в диссонанс нашей мимолетной встречи. Позвольте быть вам проводимой мной. Где вы живете?

   - Ишь, чего захотели. Никогда я не скажу вам, хотя бы вы проводили меня до самого дома на Московской улице, номер семь... Ах, что я сказала! Я, кажется, проговорилась... Нет, забудьте, забудьте, что я вам сказала!

   Подслушивание Химиков считал самым неблагородным делом, но, когда до него донесся этот разговор, его мужественное сердце наполнилось состраданием к преследуемой и бешеным негодованием против гнусного преследователя.

   - Милостивый государь! - загремел он, приблизившись к дон-жуану и смотря на него снизу вверх. - Оставьте эту беззащитную девушку, или вы будете иметь дело со мной!

   Беззащитная девушка с некоторым неудовольствием взглянула на мужественного Химикова, а ее кавалер сердито вырвал руку и закричал:

   - Кто вы такой, черти вас раздери?

   - Негодяй! Я тот, которого провидение нашло нужным послать в критическую для этого существа минуту. Защищайся!

   Противник Химикова, громадный, толстый блондин, сжал кулак, но вид маленького Химикова, бешено извивавшегося у его ног с кинжалом в руке, заставил его отступить.

   - Ч-черт з-знает, что такое, - пробормотал он, отскакивая от бледной, худой руки, которая бешено чертила кинжалом вокруг него замысловатые круги и восьмерки. - Черт знает... решительно не понимаю... - оторопело промычал блондин и стал быстрыми шагами удаляться от Химикова, оставшегося около девицы.

  

  

   - Сударыня, - сказал Химиков, снимая свою черную странную шляпу и опуская ее до самой земли. - Прошу извинений, если ваше ухо было оскорблено несколькими грубыми словами, произвести которые вынудила меня необходимость. Ха-ха! - зловеще захохотал Химиков. - Парень, очевидно, боится запаха крови и ловко избежал маленького кровопускания... Ха-ха-ха!

   - Кто вы такой? - спросила изумленная Полина Козлова, осматривая Химикова.

   - Я...

   Химикову неловко было сказать, что его фамилия Химиков и что он служит помощником счетовода в транспортной конторе. Он опустил голову, забросил конец плаща на плечо и, как будто стряхнувши с себя что-то, сказал:

   - Когда-нибудь... когда будет возможно, человек с черной бородой явится к вам, покажет этот кинжал и сообщит, кто я... Пока же... сударыня, не забывайте, что город этот страшен. Он таит совершенно неизвестные вам опасности, и нужно иметь мою звериную хитрость и ловкость, чтобы избежать их. Но вы... Как ваши престарелые родители рискуют отпустить вас в эту страшную ночь... Не найдете ли вы удобным соблаговолить дать мне милостивое разрешение предложить сопутствовать вам до вашего дома.

   - Ну что ж, можно, - усмехнулась Полина Козлова.

   Химиков взял девушку под руку и, свирепо озираясь на встречных прохожих, бережно повел ее по улице. Через сто шагов он уже узнал, что у его спутницы нет родителей и что она носит фамилию - Полина Козлова.

   - Так молоды и, увы, беззащитны, - прошептал Химиков, тронутый ее историей. - Скорбь об утрате ваших почтенных родителей смешивается в моей душе со сладкой надеждой быть вам чем-нибудь полезным и принять на свою грудь направленные на вас удары злобной интриги и происки вра...

   - Покатайте меня на автомобиле, - сказала девушка, щуря на Химикова глаза.

   По своим убеждениям Химиков ненавидел автомобили, предпочитая им старые добрые дилижансы. Но желание женщины было для него законом.

   - Сударыня, вашу руку...

   Они долго катались на автомобиле, а потом девушка проголодалась и заявила, что хочет в ресторан.

   Химиков не возражал ей ни слова, но про себя решил, что если в ресторане у него не хватит денег, он выйдет в переднюю и там заколется кинжалом. Пусть лучше над ним нависнет роковая тайна, чем прозаический отказ в ужине. В кабинете ресторана девушка поправила растрепавшуюся прическу, подошла к Химикову и, севши на его худые, неверные колени, поцеловала помощника счетовода в щеку.

   Сердце Химикова затрепетало и оборвалось.

   - Суд... Полина. Вв... вы... меня... полюбили! О, пусть эта неожиданно вспыхнувшая страсть будет залогом моего стремления посвятить вам отныне мою жизнь.

   - Дайте папиросу, - попросила Полина, разглаживая его редкие рыжие волосы.

   - Грациозная шалунья! Резвящаяся сирота! - в экстазе воскликнул Химиков и прижал девушку к своей груди.

   После ужина Химиков проводил Полину домой, у подъезда ее дома снял шляпу, низко, почтительно поклонился и, поцеловав руку, удалился, закутанный в свой длинный плащ.

   Сбитая с толку девушка удивленно посмотрела ему вслед, улыбнулась и сказала:

   - Сегодня я сплю одна.

   Это был самый редкий и курьезный случай в ее жизни.

  

  

   Химиков зажил странной жизнью.

   Транспортную контору, трактир "Черный Лебедь", добрый кувшин пива - все это поглотило молодое поэтичное чувство, загоревшееся в его тощей груди.

   Он часто встречался с Полиной и, рыцарски вежливый, рабски исполнял все капризы девушки, очень полюбившей автомобили и театральные представления. Долги зловещего авантюриста росли с головокружительной быстротой, и ряд прозаических неприятностей обрушился на его бедную голову. В конторе стали коситься на его небрежность в писании квитанций и вечные просьбы жалованья вперед. Хозяйка перестала получать за квартиру и почти не кормила иссохшего от страсти и лишений Химикова.

   И Химиков, голодный, лишенный даже "доброй яичницы" в трактире "Черный Лебедь", ждал с нетерпением вечера, когда можно было накинуть плащ и, захватив кинжал и маску (маска появилась в самое последнее время, как атрибут любовного похождения), отправиться на свидание.

   Полина Козлова была нехорошей девушкой.

   Химикову изменяли - он не замечал этого. Над Химиковым смеялись - он считал это оригинальным выражением любви. Химикова разоряли - он был слишком поэтичной натурой, чтобы обратить на это внимание...

   И наступило крушение.

  

  

   Как всякому авантюристу, Химикову дороже всего было его оружие, и Химиков берег кинжал как зеницу ока.

   Но однажды Полина сказала:

   - Принесите завтра конфект.

   И разоренный Химиков на другой день без колебаний завернул кинжал в бумагу и понес его торговцу старинными вещами.

   - Что это? - спросил удивленный торговец.

   - Кинжал. Это мой старый друг, сослуживший мне не одну службу, - печально сказал Химиков, запахиваясь в плащ.

   - Это простой нож для разрезывания книг, а не кинжал,- улыбнулся торговец. - С чего вы взяли, что он кинжал? Таких можно купить по семи гривен где угодно. Даже более новых, не заржавленных.

   Изумленный Химиков взял свой кинжал и побрел домой. В голове его мелькала мысль, что сегодня можно к Полине не пойти, а завтра сказать, что с ним случилось странное приключение: какие-то неизвестные люди похитили его, увезли в карете и продержали сутки в таинственном подземелье.

  

  

   А на другой день, так как вопрос о конфектах не разрешился, Химиков решил ограбить кого-нибудь на улице.

   Решил он это без всяких колебаний и сомнений. Ограбить богатого человека он считал вовсе не позорным делом, твердо стоя на точке зрения рыцарей прошлых веков, не особенно разборчивых в сложных вопросах морали.

   Тут же он решил, если ограбит большую сумму, отдать излишек бедным.

   Закутанный в плащ, с кинжалом в руке, Химиков в тот же вечер отправился на улицы города, зорко оглядываясь по сторонам.

   Все было как следует. Ветер рвал полы его плаща, луна пряталась за тучами, и прохожих было немного. Химиков притаился в какой-то впадине стены и стал ждать.

   Гулкие шаги по пустынной улице возвестили помощнику счетовода о приближении добычи. Вдали показался господин, одетый в дорогое пальто и лоснящийся цилиндр. Химиков судорожно сжал кинжал, выскользнул из засады и предстал - маленький, в громадной шляпе, как чудовищный гриб - перед прохожим.

   - Ха-ха-ха! - жутким смехом захохотал он. - Нет ли денег?

   - Бедняга! - сострадательно сказал господин, приостанавливаясь. - В такую холодную ночь просить милостыню... Это ужасно. На тебе двугривенный, пойди, обогрейся!

   Химиков зажал в кулак всунутый ему в руку двугривенный и, лихорадочно стуча зубами, пустился бежать по улице. Голова его кружилась, и так странно окончившийся грабеж наполнял сердце обидой. Черной, странной птицей несся он по улице, а ветер, как крыльями, шлепал полами его плаща и продувал удивительного помощника счетовода.

  

  

   Химиков лежал на своей убогой кровати, смотря остановившимся взглядом в потолок.

   Около него сидел неутешный хозяйский сын Мотька и, со слезами на грязном лице, гладил бледную руку Химикова.

   - Да... брат... Мотя, - подмигнул ему Химиков,- много я грешил на своем веку, и вот теперь расплата.

   - Мама говорила, что, может, не умрете, - попытался обрадовать страшного счетовода Мотька.

   - Нет уж, брат... Пожито, пограблено, выпущено крови довольно. Мотя, у меня не было друзей, кроме тебя. Хочешь, я тебе подарю, что мне дороже всего,- мой кинжал?

   На минуту Мотысины глаза засверкали радостью:

   - Спасибо, Матвей Петрович! Я тоже, когда вырасту, буду им убивать.

   - Ха-ха-ха! - зловеще засмеялся Химиков. - Вот он, мой наследник и продолжатель моего дела! Мотя, жди, когда придут к тебе трое людей в плащах, с винтовками в руках, - тогда начинайте действовать. Пусть льется кровь сильных в защиту слабых.

   Он оборвал разговор и затих.

   Уже несколько времени Химиков ломал голову над разрешением одного вопроса: какие сказать ему последние предсмертные слова: было много красивых фраз, но все они не нравились Химикову.

   И он мучительно думал.

  

   Над Химиковым склонился доктор и Мотькина мать.

   - Кто он такой? - шепотом спросил доктор, удивленно смотря на висевшую в углу громадную шляпу и плащ.

   - Лекарь, - с трудом сказал Химиков, открывая глаза, - тебе не удастся проникнуть в тайну моего рождения. Ха-ха-ха!

   Он схватился за грудь и прохрипел:

   - Души загубленных мной толпятся перед моими глазами длинной вереницей... Но дам я за них ответ только перед престолом всевыш... Засни, Красный Матвей!

   И затих.