я не допустилъ,- обратился онъ во мнѣ.
- Почему-же вы не допустили? - спросилъ я.
- Я получилъ предписан³е никого къ вамъ не допускать.
- Покорнѣйше прошу васъ предъявить мнѣ это предписан³е.
- Вы забываетесь, г. Карасевъ,- мягко замѣтилъ мнѣ Егоровъ.- Я имѣлъ право вовсе не объяснять вамъ, почему я не допустилъ въ вамъ посѣтителя. Я не обязанъ отдавать арестованнымъ отчетъ въ своихъ дѣйств³яхъ.
- Я потому и прошу васъ о предъявлен³и мнѣ полученнаго вами предписан³я, что намѣренъ обжаловать распоряжен³е о недопускѣ ко мнѣ посѣтителей.
- Ну, жалобами вы немного возьмете, г. Карасевъ; повѣрьте мнѣ... Впрочемъ, будетъ товарищъ прокурора, можете жаловаться,- сказалъ мнѣ Егоровъ.
- И такъ, господа,- обратился онъ опять ко всѣмъ;- вамъ сейчасъ принесутъ все, что у васъ тамъ было отобрано. Надѣюсь, что вы не заставите меня вновь прибѣгать въ крутымъ мѣрамъ. Я-бы вовсѣ не хотѣлъ стѣснять васъ... Я самъ дворянинъ. Прощайте!
- Кто-же васъ просилъ, Иванъ Ивановичъ, адресоваться къ Егорову отъ нашего имени съ просьбами? Мы, кажется, васъ объ этомъ не просили,- обратился Давыдовичъ къ Глюму, послѣ того, какъ Егоровъ удалился изъ камеры.
Оказалось, что Глюмъ и не думалъ передавать Егорову просьбы о ножахъ и вилкахъ, которые, къ тому-же; и нужны-то были только Глюму и Угрову; такъ какъ я, баронѣ, Де-Трайль и Давыдовичъ, по роду нашей пищи, могли обходиться и безъ нихъ. Такимъ образомъ, дѣло получало такое несомнѣнно вѣрное объяснен³е: сдѣлавъ распоряжен³е объ отобран³и запрещенныхъ предметовъ, Егоровъ ждалъ просьбы объ ихъ возвращен³й. "Ссориться" съ благородной камерой ему было, и въ самомъ дѣлѣ, далеко невыгодно, по крайвей мѣрѣ до тѣхъ поръ, пока Глюмъ находился въ этой камерѣ! Егоровъ, правда, не очень-то обращалъ вниман³е на неудовольств³я арестантовъ; тѣмъ не менѣе, въ этомъ случаѣ, было-бы безразсудно оставить Глюму все то, что отобрано у другихъ, содержащихся съ нимъ въ одной камерѣ: это могло-бы переполнить чашу. A такъ какъ просьбы не поступало, то Егоровъ, чтобы сохранить свое достоинство, выдумалъ мнимую просьбу, будто-бы переданную ему Иваномъ Ивановичемъ, въ молчан³и котораго онъ, конечно, былъ увѣренъ. Буйнаго элемента, каковымъ былъ Николаевъ, въ камерѣ не было; протеста-же съ нашей стороны, онъ, надо полагать, не опасался.
Когда околоточный явился, по обыкновен³ю, въ девятомъ часу, "на повѣрку", Глюмъ сталъ собираться "въ баню".
- Ступайте поскорѣе, Иванъ Ивановичъ! смотритель съ Радецкимъ давно ждутъ васъ,- сказалъ ему околоточный.
Радецк³й, тоже арестованный, содержался, по распоряжен³ю судебнаго слѣдователя, въ секретномъ нумерѣ. Какъ человѣкъ "денежный", онъ также пользовался различными правами, между прочимъ, поѣздкой вмѣстѣ съ Глюмомъ, въ сопровожден³и самого смотрителя, "въ баню". Поѣздка эта совершалась всегда послѣ повѣрки. Ночное время Егоровъ находилъ для этого болѣе удобнымъ.
На столѣ появился самоваръ. У меня не хватило силы воли отказаться отъ предложеннаго мнѣ Угровымъ стакана чая. Баронъ былъ также приглашенъ чай пить. Поручикъ де-Трайль и Давыдовичъ, сейчасъ-же послѣ повѣрки, завалились спать. Въ камерѣ царствовала необыкновенная тишина.
- A вѣдь вы у меня въ долгу, Дмитр³й Александровичъ?- прервалъ баронъ молчан³е. - Не расположены-ли вы теперь, въ свою очередь, повѣдать мнѣ свою истор³ю?... Если только не стѣсняетесь его присутств³емъ,- добавилъ баронъ по французски, намекая на Угрова.
Мнѣ было крайне непр³ятно видѣть выражен³е недовѣр³я на лицѣ барона, когда я говорилъ о своемъ безденежьи. Симпатичная личность барона меня влекла въ нему, и мнѣ, естественно, хотѣлось, съ своей стороны, возбудить въ немъ симпат³ю къ себѣ. Съ совершенною искренностью я приступилъ къ разсказу о своемъ дѣтствѣ, сиротствѣ, самовоспитан³и, службѣ и проч. Все мое прошедшее живо возстановилось въ моей памяти.
Было четыре часа утра, когда я кончилъ свой разсказъ. Я достигъ цѣли: баронъ высказалъ неподдѣльное сочувств³е моему положен³ю, радость, что онъ познакомился со иною и надежду, что это знакомство продолжится. Я далъ слово отвѣчать ему на его письма изъ "мѣстъ злачныхъ", куда, онъ былъ увѣренъ, что его сошлютъ.
Мы имѣли удовольств³е дождаться возвращен³я "благодѣтеля" "изъ бани". Какъ и наканунѣ, онъ явился - "еле можахомъ".
- Славная женщина!... Чудная женщина!... Вы не знаете, не знаете, господа... Я вамъ говорю... Это ничего... все трынъ-трава... бормоталъ Глюмъ, пробираясь, при помощи дежурнаго служителя, къ своей кровати.
- Господа! а господа!... баронъ!... взывалъ онъ къ намъ, растянувшись на кровати. Мы притворились спящими.
- Спите, ну и чертъ съ вами!... Наплевать на васъ!... Бароны, князья... ха-ха-ха! Шишгаль, одно слово... жрать нечего...- Несвязное бормотан³е вскорѣ замѣнилось оглушительнымъ храпомъ.
Необходимость въ частой перемѣнѣ бѣлья побудила меня освѣдомиться, что сталось съ моими вещами и бумагами. Состоян³е безпамятства, въ которое я впалъ въ первый-же вечеръ ареста, лишило меня возможности самому позаботиться объ охранен³и своего имущества. Оно все остаюсь въ квартирѣ, которую я занималъ въ одномъ изъ лучшихъ столичныхъ отелей. Хотя княжеск³й багажъ мой, вслѣдств³е торопливаго бѣгства изъ Брайтона и особенныхъ обстоятельствъ, сопровождавшихъ это бѣгство, заключался лишь въ двухъ, средней величины, чемоданахъ и одномъ сундукѣ, однако, онъ состоялъ ихъ многихъ, довольно цѣнныхъ вещей и - главное - изъ массы весьма дорогихъ для меня бумагъ: громадной переписки со многими лицами за пер³одъ моего самозванства, альбомовъ съ фотографическими портретами, видовъ, рисунковъ, книгъ и проч. Было-ли сдѣлано, одновременно съ арестован³емъ меня, какое-нибудь распоряжен³е относительно этого имущества,- я ничего не зналъ.- "Впрочемъ,- думалъ я,- болѣе, чѣмъ вѣроятно, что, арестуя меня, полиц³я не упустила изъ виду такого важнаго обстоятельства, какъ осмотръ моихъ вещей и бумагъ. Это отчасти и подтверждается тѣмъ, что я въ больницѣ очутился подъ своимъ настоящимъ именемъ, вѣдь, я рѣшительно не помню, чтобы меня что-нибудь допрашивалъ. Только бумаги мои могли окончательно убѣдить полиц³ю, что я, дѣйствительно, то лицо, которое, годъ тому назадъ, служило въ полку подъ именемъ Карасева. Какъ только осмотръ моихъ бумагъ и вещей произведенъ, такъ, несомнѣнно, приняты были мѣры и къ охранен³ю ихъ". Но когда я вспомнилъ, что бумаги мои содержатъ въ себѣ, главнымъ образомъ, истор³ю моей духовной жизни, истор³ю моихъ отношен³й ко многимъ, достойнымъ всякаго уважен³я лицамъ, большею частью - женщинамъ, увлеченнымъ моимъ мнимымъ благородствомъ, идеальною честностью и геройствомъ; когда я воскресилъ въ своемъ воображен³и ужасныя картины семейныхъ сценъ, которыя должно было вызвать обнаружен³е моего самозванства,- мною овладѣло сильное безпокойство... Какъ будто мало было, что я разбилъ, уничтожилъ спокойств³е, счаст³е благороднѣйшихъ существъ,- я еще долженъ былъ предать публичному поруган³ю ихъ имена, ихъ чувства... За себя я не боялся. Пусть узнаютъ все; пусть судятъ, наказываютъ.... Но это все должно было тяжело отозваться на другихъ...
Вѣроятная мысль объ арестѣ моихъ бумагъ меня совершенно преобразила. Я не интересовался болѣе окружающимъ, и опять ушелъ въ себя; я углубился въ свое горе, сосредоточилъ всю свою умственную дѣятельность въ своемъ недавнемъ прошломъ. Внезапная перемѣна во мнѣ обратила на себя вниман³е Соте; внутренн³я страдан³я, конечно, отражались и на моемъ лицѣ. Соте, знакомый съ моей исповѣдью, понялъ, что дѣлается въ моей душѣ, и въ продолжен³и двухъ дней тщетно старался разсѣять охватившее меня настроен³е. Человѣкъ, симпат³и котораго я такъ добивался, общество котораго мнѣ было такъ пр³ятно, дѣлался мнѣ ненавистенъ, лишь только онъ тревожилъ меня въ этомъ состоян³и. Чувство прилич³я и сознан³е, что вмѣшательство барона - слѣдств³е сострадан³я къ моему положен³ю и искренняго участ³я, удерживали меня въ должныхъ границахъ принужденной вѣжливости. Соте и это замѣтилъ.
- Я вижу, что на васъ непр³ятно дѣйствуютъ мои вопросы,- сказалъ онъ мнѣ.- Вы, очевидно, находитесь въ такомъ состоян³и, когда все окружающее, даже родныя, близк³я лица, становится въ тягость; когда пр³ятно только совершенное уединен³е. Но, Дмитр³й Александровичъ, это состоян³е уб³йственно. Вамъ еще много предстоятъ вынести горя,- нужно запастись силами; а вы и остатки ихъ безжалостно губите. Призовите на помощь чувству разсудокъ,- убѣдитесь, разъ навсегда, что подобныя душевныя самоистязан³я не ведутъ ни къ чему хорошему, лишаютъ энерг³и, бодрости, словомъ - всего того, что необходимо для борьбы. Посмотрите на себя: что съ вами сдѣлалось въ два дня. Да и что могло вдругъ вызвать въ васъ эту перемѣну? Неужели только опасен³е за цѣлость вашихъ бумагъ?... Увѣряю васъ, что онѣ не могутъ пропасть. Я-же самъ былъ полицейскимъ чиновникомъ.
- Оставьте меня въ покоѣ, баронъ, - не вытерпѣлъ я.- Что вы мнѣ толкуете о цѣлости? О цѣлости въ рукахъ полиц³и!... Да поймите вы, наконецъ, что эти бумаги могутъ бросить пятно на честь и доброе имя людей, которымъ я обязанъ глубокою благодарностью и передъ которыми я и безъ этого, страшно преступенъ... Боже мой! Ихъ будутъ вызывать къ слѣдователю... въ судъ... допрашивать... и еще, быть, можетъ, въ присутств³и моемъ... Нѣтъ! я этого не допущу!.. Прошу васъ, баронъ, оставьте меня. Благодарю васъ... Я понимаю ваше доброе чувство; но цѣнить его я теперь не способенъ. Оставьте меня.- И, быстро шагая изъ угла въ уголъ, я продолжалъ отыскивать воспоминан³я самаго мрачнаго свойства...
Мнѣ не спалось. Въ камерѣ раздавался мѣрный храпъ Глюма, которому вторилъ изъ корридора дежурный служитель, также давно предавш³йся сну. "Благодѣтель" чувствовалъ себя больнымъ и, вопреки обыкновен³ю, послѣ повѣрки, не пошелъ "въ контору", и завалился спать. Его примѣру вскорѣ послѣдовали и проч³е, находя, что съ уходомъ Николаева "въ камерѣ" настала смертельная скука; при немъ никогда раньше часу не ложились. Баронъ Соте пробовалъ было втянуть меня въ бесѣду; но, убѣдившись въ безполезности своей попытки, пожелалъ мнѣ, наконецъ, спокойной ночи, и повернулся на другой бокъ. На городскихъ часахъ пробило двѣнадцать. Въ головѣ моей царствовалъ страшный хаосъ. Невообразимая путаница разнообразныхъ мыслей лишала возможности слѣдить за ихъ ходомъ. Я видѣлъ сны на яву,- сны, въ которыхъ происшеств³я, сцены, не имѣющ³я между собою никакой связи, быстро слѣдовали одни за другими; мрачное, веселое, горе, радость,- все смѣшивалось, повторялось... Громк³й говоръ и стукъ въ дверь корридора разомъ прервали фантастическую работу мозга. Въ головѣ сдѣлалось вдругъ пусто - ни одной мысли. Я сталъ прислушиваться... Что-то брякнулось объ полъ. - Ишь, какъ натрескался! Бери, Савельевъ, за плечи! A ты, Прохоровъ, сюда иди. Берите-ка... Ну!
- Прочь!... Я самъ, самъ... держи!..- говорилъ сквозь зубы голосъ, видимо принадлежавш³й предмету, который собирались тащить.
- Ну, подымайтесь-же, баринъ! не хорошо...- Я узналъ голосъ Савельева.
- Чего на него смотрѣть! Бери, ребята! - скомандовалъ кто-то.
- Ну, ты не очень-то! - крикнулъ Савельевъ.- Не съ мужикомъ, вѣдь, дѣло имѣешь, а съ капитаномъ...
Тяжелыя шаги приближались къ двери "благородной" камеры. Вотъ и дверь отворилась, и четверо полицейскихъ почти внесли на рукахъ высокаго господина, одѣтаго въ богатую шубу. Его положили на одну изъ свободныхъ кроватей.
- Кого это вы положили? - спросилъ я Савельева.
- Изъ участка прислали,- за скандалъ... Ну, конечно, до утра, чтобы выспались: ужь очень нагрузились, на силу дотащили.
- Кто онъ такой?
- Въ протоколѣ написано: отставной капитанъ... Фамил³я какая-то не русская,- отвѣтилъ мнѣ Савельевъ.
Отставной капитанъ тяжело сопѣлъ.
- Ишь, подумаешь, что водка дѣлаетъ: не успѣлъ хлопнуться на кровать,- ужь и заснулъ; и ничего, что въ шубѣ! - разсуждалъ вслухъ одинъ изъ служителей, оставляя камеру.
- Что это? кто тамъ? протирая глаза, спрашивалъ разбуженный происходившимъ въ камерѣ шумомъ - Глюмъ. Баронъ также проснулся. Служители, между тѣмъ, не отвѣчая на вопросъ Глюма, на цыпочкахъ вышли изъ камеры. Полицейск³е вообще очень побаивались Глюма. Они знали по опыту, какъ опасно возбудить противъ себя его неудовольств³е. Достаточно было одного его слова, чтобы провинивш³йся передъ нимъ служитель былъ уволенъ отъ службы, или, по меньшей мѣрѣ, отправленъ въ Никольскую на нѣсколько дней. И вотъ, лишь только раздался голосъ проснувшагося "благодѣтеля", служители, до того свободно разговаривавш³е, какъ-бы чего-то испугавшись, быстро бросились на цыпочкахъ изъ камеры. Чего добраго,- "благодѣтель" могъ быть въ претенз³и "за шумъ, нарушивш³й его сонъ"... Объяснить благодѣтелю: что это и кто это, пришлось, такимъ образомъ, мнѣ.
- Ну, вотъ еще! всякаго пьяницу въ полночь сюда ведутъ...- проговорилъ съ неудовольств³емъ Глюмъ, послѣ того, какъ я объяснилъ ему. - Я, вотъ, скажу завтра смотрителю,- этого не будетъ...- И, плотно закутавшись въ одѣяло, онъ перевернулся на другой бокъ.
- А вы, Дмитр³й Александровичъ, все еще бодрствуете до сихъ поръ? - произнесъ баронъ, доставая изъ-подъ подушки картузъ табаку 3-го сорта.
- Что дѣлать! не спится,- отвѣтилъ я.
Отставной капитанъ, вдругъ переставш³й "сопѣть", зашевелился. Оглянувшись по сторонамъ, онъ медленно поднялся съ кровати, скинулъ съ себя шубу, твердой рукою вынулъ изъ боковаго кармана своего длиннаго сюртука англ³йскаго покроя гребенку и сталъ причесываться. Этотъ рѣзк³й переходъ отъ безчувственнаго состоян³я къ совершенно сознательнымъ, нормальнымъ дѣйств³ямъ, меня, конечно, не мало удивилъ. Я сталъ внимательнѣе вглядываться въ незнакомца. Это былъ высок³й, статный брюнетъ, лѣтъ 30. Больш³я бакенбарды и длинные, закрученные усы придавали его красивому лицу воинственный видъ. Лицо это было крайне типично и, несомнѣнно, свидѣтельствовало о южномъ происхожден³и. Оно было совершенно спокойно. Незнакомецъ, казалось, былъ весь поглощенъ процессомъ причесыван³я своей головы и бакенбардъ. Это длилось нѣсколько минутъ. Наконецъ, онъ всталъ и подошелъ къ столу, на которомъ стояла лампа. Удивлен³е мое еще болѣе возрасло, когда незнакомецъ, закуривъ отъ лампы великолѣпную ситару, направился прямо къ моей кровати, у которой и остановился, устремивъ на меня свои черные глаза.
- Что вы такъ, всматриваетесь въ меня? - рѣзко спросилъ я незнакомца.
- Мнѣ кажется, что я васъ гдѣ-то видѣлъ; припоминаю даже, гдѣ,- спокойно отвѣтилъ онъ, нисколько, повидимому, несмущенный рѣзкостью моего тона.
- Гдѣ-же, напримѣръ?
- Въ Лондонѣ, въ Брайтонѣ... въ салонѣ маркизы Латюдъ... произнесъ незнакомецъ такъ-же спокойно, продолжая пытливо смотрѣть на меня. Въ умѣ моемъ почему-то мелькнуло имя Касимова.
- Короче: вы знаете меня? - спросилъ я.
- Да, я зналъ князя Дмитр³я Александровича Каракадзе, который добровольно промѣнялъ свободу на тюрьму.
- A я такъ васъ рѣшительно не знаю; но слова ваши и странная перемѣна въ вашемъ поведен³и, лишь только служители удалились изъ камеры, возбуждаютъ во мнѣ нѣкоторыя,- надѣюсь не совсѣмъ безосновательныя,- подозрѣн³я. Я къ вашимъ услугамъ. - И, торопливо оставивъ кровать, я указалъ незнакомцу на стулъ, стоявш³й у стола; причемъ самъ занялъ такой-же по другую сторону стола.
- Вы догадливы: узнаю ученика и друга моего пр³ятеля Касимова,- улыбнулся незнакомецъ, занявъ указанный мною стулъ. Меня передернуло.
- Неугодно-ли? - онъ предложилъ маѣ сигару, и по англ³йски прибавилъ:- увѣрены-ли вы, что насъ никто не можетъ подслушать изъ корридора и что въ камерѣ нѣтъ длиннаго языка? Безопасенъ ли этотъ блондинъ, который куритъ папиросу? да е кто онъ и такой?
- Блондина не опасайтесь. Это нѣкто баронъ Coтe, съ которымъ я очень сошелся и который знаетъ все! Что-же касается до остальныхъ, то мы совершенно застрахованы, если будемъ говорить по англ³йски.
- Касимовъ шлетъ вамъ свой привѣтъ.
- Я такъ и зналъ! - сорвалось у меня.- Чего онъ еще хочетъ? Не думаетъ-ли онъ, что я его выдамъ? Пусть не безпокоится. Однако, виноватъ... объясните мнѣ вашу мисс³ю.
Незнакомецъ молчалъ, не сводя съ меня, въ тоже время, глазъ. Онъ словно хотѣлъ что-то прочитать на моемъ лицѣ.
- Не бойтесь,- прервалъ я молчан³е. - Вѣрьте, что вы въ безопасности. Я неспособенъ предать васъ. Говорите только скорѣй...
- Я вѣрю вамъ: вы не предатель,- тономъ твердаго убѣжден³я сказалъ мнѣ незнакомецъ.- Я начну съ конца, т. е. съ того: какимъ образомъ устроилось мое настоящее свидан³е съ вами; а потомъ и перейду къ моей,- какъ вы выразились,- мисс³и. Я пр³ѣхалъ сюда двѣ недѣли тому назадъ. Не трудно было узнать. что вы находитесь въ тюремной больницѣ. Всѣ старан³я мои добиться тамъ свидан³я съ вами были напрасны. Посланному моему три раза давали въ тюремной конторѣ одинъ и тотъ-же отвѣтъ: "нельзя-съ". Обращаться къ "властямъ" за разрѣшен³емъ мнѣ было неудобно. Я дождался вашего выздоровлен³я. Писарь изъ тюремной конторы, которому посланный мой платилъ за услуги "впередъ", немедленно далъ мнѣ знать, что вы отосланы въ этотъ полицейск³й домъ. Тотъ-же посланный явился къ здѣшнему смотрителю. Здѣсь - тоже "нельзя". Что оставалось дѣлать? А, между тѣмъ, я поклонникъ извѣстныхъ вамъ касимовскихъ теор³й, между прочимъ, и той, по которой слово "невозможно" было произнесено въ первый разъ непремѣнно дуракомъ... Я поручилъ узнать, гдѣ вы помѣщаетесь, т. е., не въ секретномъ-ли нумерѣ. Задача моя была значительно облегчена, когда оказалось, что вы содержитесь въ благородной камерѣ. Добывъ еще нѣкоторыя свѣдѣн³я, я приступилъ къ приведен³ю въ исполнен³е предначертаннаго мною плана свидан³я съ вами. Положивъ въ карманъ паспортъ на имя нѣкоего отставнаго капитана, я отправился сегодня, въ 11 часовъ вечера, къ вашей квартирѣ. Изображая изъ себя пьянаго, я, по дорогѣ, задѣвалъ каждаго встрѣчнаго, и, наконецъ, у caмаго полицейскаго дома, обругалъ околоточнаго. Дѣло ясное: меня пригласили въ участокъ. Тамъ я оказался совершенно пьянымъ: ноги отказывались служить. На вопросъ: "кто-вы?" я бросилъ на столъ свой паспортъ. - "Гвардейск³й капитанъ"... проговорилъ про себя околоточный, кончивъ осмотръ моего паспорта, и счелъ нужнымъ послать за помощникомъ пристава. Конечно, и тотъ отъ меня никакого толку не добился, и послѣ тщетныхъ вопросовъ о моемъ адресѣ, по которому меня, вѣроятно, хотѣли отправить на квартиру, помощникъ приказалъ, наконецъ, написать постановлен³е и отправить меня до утра въ часть, для вытрезвлен³я. Какъ "благородный" субъектъ, я и попалъ въ камеру, въ которой вы обитаете. Утромъ меня, конечно, позовутъ въ участокъ; я извинюсь, сошлюсь на безсознательное состоян³е, въ которомъ я находился, получу паспортъ и - дѣлу конецъ. Не правда-ли, отлично устроено? Самъ Касимовъ не придумалъ-бы иного способа видѣться съ вами...
- Скажите, пожалуйста, вы, въ самомъ дѣлѣ, встрѣчали меня прежде? Я что-то васъ совершенно не помню,- спросилъ я моего оригинальнаго посѣтителя.
- Если-бы я снялъ мои великолѣпные бакенбарды, вы, быть можетъ, узнали-бы Гуаидзе, нѣкогда секретаря, а нынѣ равноправнаго друга Касимова. Вглядитесь-ка,- отвѣтилъ онъ, смѣясь.
И дѣйствительно: это былъ онъ, тотъ самый Гуаидзе, котораго Касимовъ отправлялъ изъ Лондона въ Петербургъ и Москву, съ поручен³емъ бомбардировать меня поздравительными телеграммами съ баронскими, графскими и княжескими подписями,- телеграммами, приводившими въ такой восторгъ бѣдную Иву.
- Однако,- къ дѣлу. До утра осталось только нѣсколько часовъ, а намъ еще предстоитъ съ вами длинная бесѣда!- И Гуаидзе, доставъ изъ-за сапога мин³атюрный ножичекъ, къ удивлен³ю моему, принялся распарывать великолѣпный воротникъ своей богатой шубы.
- Послан³е? - спросилъ я.
- Сейчасъ увидите.
Черезъ минуту, мѣховой воротникъ съ трехъ сторонъ былъ отдѣленъ отъ покрывавшаго его сукна. На внутренной сторонѣ его оказалась большая, мѣховая-же, заплата въ видѣ кармана. Снявъ эту заплату, Гуаидзе досталъ изъ-подъ нея что-то круглое, обернутое въ небольшой шелковый платокъ. Въ платкѣ оказалось нѣсколько листовъ исписанной почтовой бумаги большаго формата, сложенныхъ особеннымъ образомъ въ видѣ круга.
- Вотъ, вамъ письмо,- сказалъ онъ мнѣ, подавая два мелко исписанныхъ листа и кладя остальные жь боковой карманъ.- A пока вы будете читать, я приведу въ нѣкоторый порядокъ свою шубу. И Гуаидзе изъ-подъ подкладки своей шапки вынулъ маленьк³й продольный бумажный свертокъ, въ которомъ оказались иголка и нитки. Очевидно, всѣ эти предосторожности были приняты на случай тщательнаго осмотра при пр³емѣ, въ конторѣ полицейскаго дома. Однако, позднее время, въ которое былъ приведенъ Гуаидзе, и родъ его вины избавили его отъ строгаго осмотра. Его только слегка обшарили по карманамъ; тамъ было много мелкихъ денегъ, которыми обыскивавш³е стражи, въ ихъ числѣ и Савельевъ, не преминули, конечно, воспользоваться. - "Его хоть и всего обери,- не услышитъ", - успокоилъ наиболѣе смѣлый стражъ Савельева, выразившаго было при этомъ нѣкоторыя опасен³я: "ловко-ли? вѣдь благородный... не раздѣлаешься потомъ"...
Я сразу узналъ твердый, красивый почеркъ Касимова. Съ лихорадочною поспѣшностью я принялся пробѣгать частые строки письма. Я еще не успѣлъ просмотрѣть первую страницу, какъ почувствовалъ сильное внутреннее волнен³е: меня бросало въ жаръ; лицо горѣло; руки тряслись; толчки сердца сдѣлались необыкновенно сильны и часты. Волнен³е это было вызвано, однако, не содержан³емъ страницы письма, ничего особеннаго въ себѣ не заключавшимъ, а какимъ-то трудно объяснимымъ, такъ сказать, неуловимымъ душевнымъ процессомъ. Тщетно силясь, въ течен³и нѣсколькихъ минутъ, побороть въ себѣ волнен³е, потушить, повидимому, совершенно безпричинное безпокойство, которое примѣшивалось въ этому волнен³ю, я, наконецъ, выпилъ залпомъ стаканъ холодной воды и сосредоточилъ, насколько было возможно, все свое вниман³е на касимовскомъ послан³и.
Вотъ что писалъ мнѣ мой бывш³й "учитель" и "другъ":
"Напрасно я старался найдти разумное оправдан³е твоему бѣгству отъ меня, любимой женщины и жизни, полной удовольств³й,- бѣгству, ради того только, чтобы влачить самое жалкое, недостойное умнаго человѣка, существован³е. Тюрьма, со всѣми ея отвратительными ужасами въ настоящемъ; пожизненное заточен³е въ какомъ нибудь пятидомовомъ городишкѣ Енисейской или Иркутской губерн³и, отдаленномъ отъ всякаго человѣческаго жилья на мног³я сотни верстъ, въ будущемъ страшная нужда, голодная смерть въ перспективѣ,- вотъ на что ты добровольно промѣнялъ дружбу, любовь, счастье; да - дружбу, самую искреннюю, на какую только когда-нибудь былъ и будетъ способенъ человѣкъ...
"Однако, твое бѣгство, меня, хотя, конечно, и удивило, скажу болѣе,- поразило, но не затруднило своимъ объяснен³емъ. Если я дважды ошибся въ своихъ выводахъ относительно тебя, въ первое время нашего знакомства, то это служитъ мнѣ только ручательствомъ, что мнѣн³е, которое я составилъ о тебѣ потомъ, безошибочно. Да, я достаточно изучилъ тебя, и знаю, что бѣжать отъ дружбы ты менѣе всего способенъ; а между тѣмъ, ты это сдѣлалъ. Для меня, поэтому, ясно, что бѣгство твое - не болѣе, какъ слѣдств³е твоей громадной ошибки, которая была-бы невозможна, еслибы ты стоялъ на чисто-практической почвѣ, и чувство у тебя не брало-бы часто верхъ надъ разсудкомъ. Ошибку эту я представляю себѣ въ такомъ видѣ: находясь подъ вл³ян³емъ минуты, когда ты именно весь отдался чувству, вызванному какимъ-нибудь внѣшнимъ толчкомъ, ты быстро построилъ цѣлый рядъ ложныхъ выводовъ, послѣдств³емъ которыхъ и явилось бѣгство. По своему характеру, ты не могъ бѣжать отъ дружбы, и вотъ, выводъ говорилъ, что этой дружбы нѣтъ, что эта дружба мнимая, основанная на самомъ холодномъ разсчетѣ. Ты не могъ бѣжать отъ любви; однако, и не вѣрить въ чувство къ тебѣ маркизы ты также не могъ; и вотъ, путемъ такихъ-же ложныхъ выводовъ, принятыхъ предположен³й, явилось убѣжден³е, что любовь эта шатка, непрочна и, во всякомъ случаѣ, кратковременна; что достаточно маркизѣ узнать тебя и любви къ тебѣ конецъ. Так³я два убѣжден³я внесли въ твою душу жестокое разочарован³е. Ты тогда далъ волю воображен³ю, не оставивъ мѣста здраво обдуманной мысли. Явились преувеличенныя картины возможныхъ ужасовъ. Отвлеки тебя въ это время, хоть не на долго, какое-нибудь внѣшнее обстоятельство отъ овладѣвшаго тобою состоян³я, и ты не впалъ-бы въ громадную, страшную, по своимъ послѣдств³ямъ, ошибку. Ты тогда все обдумалъ-бы, провѣрилъ-бы путемъ критической мысли, и то, что казалось тебѣ недавно несомнѣннымъ, стало-бы, во всякомъ случаѣ, очень сомнительнымъ. Но этого внѣшняго обстоятельства не было. Я отлучился изъ Лондона, и ты всецѣло отдался первому душевному порыву. "Бѣжать отъ мнимой дружбы, отъ любви, держащейся на волоскѣ". Какъ бѣжать? Куда бѣжать? Эти вопросы разрѣшились такъ жь быстро и, потому, безумно. Здравая мысль не могла подсказать тебѣ: "Бѣги въ тюрьму".- Ты несомнѣнно избралъ-бы лучш³й выходъ, какъ, напр., пулю, мысль о которой тебя не разъ посѣщала. Но ты не давалъ себѣ времени опомниться. Смутное сознан³е шаткости своихъ выводовъ заставляло тебя опасаться моего пр³ѣзда. "Скорѣй, скорѣй"! кричало твое разстроенное воображен³е, и ты безъ оглядки бросился въ тюрьму, нанесъ тяжк³й, незаслуженный ударъ любимому существу, отвергъ дружбу, счастье...
"Это только такой душевный процессъ привелъ тебя къ печальному концу, меня совершенно убѣждаетъ, прежде всего, твое сильное чувство къ маркизѣ. Ты-бы никогда и ни за что разстался съ этой дѣйствительно рѣдкою женщиной, еслибы не пришелъ въ вышеприведенному выводу относительно любви ея къ тебѣ. Принимая, такимъ образомъ, мое объяснен³е за фактъ, я постараюсь доказать тебѣ, что, выводы твои дѣйствительно составляютъ ошибку. Я, впрочемъ, увѣренъ, что время тебя отрезвило, и что ты уже самъ оцѣнилъ по достоинству истинное значен³е сдѣланнаго тобою шага. Во всякомъ случаѣ, вотъ тебѣ ясныя, логическ³я доказательства твоей ошибки:
"Положен³е твое, годъ назадъ, когда я познакомился съ тобой, было таково, что, потерявъ всякую надежду, на его улучшен³е, ты рѣшился покончить съ собою. Въ положен³и этомъ ты былъ нисколько не повиненъ. Страшная нужда, въ которую ты впалъ, нужда въ насущномъ, въ кускѣ хлѣба, въ кровѣ,- не была слѣдств³емъ лѣни, пьянства, расточительности или чего-либо подобнаго. Ты готовъ былъ работать безъ устали, трудиться; ты желалъ быть полезнымъ, искалъ честнаго, разумнаго примѣнен³я своихъ способностей; но все это разбилось, какъ о камень, о незаслуженное, тобою презрѣн³е, которымъ общество не перестаетъ до сихъ поръ преслѣдовать бѣднягу, заклейменнаго тюрьмой. Обществу не было дѣла до обстоятельствъ, приведшихъ 17-тилѣтняго мальчика въ тюрьму, до качества твоего проступка; не было, наконецъ, дѣла до понесеннаго тобою наказан³я, до твоего, доказаннаго годичною жизнью послѣ выхода изъ тюрьмы, желан³я и стремлен³я быть честнымъ человѣкомъ; оно видѣло, по обыкновен³ю, только твое оффиц³ально-преступное прошлое, и ты долженъ былъ подвергнуться общей участи бездомныхъ бродягъ, однажды бывшихъ въ тюрьмѣ; или сдѣлать преступлен³е своей професс³ей, или погибнуть не только нравственно, но и физически, въ борьбѣ съ нищетой. Но порокъ былъ тебѣ противенъ, и ты, испытавъ свое безсил³е устоять подъ напоромъ такихъ страшныхъ стимуловъ, какъ голодъ и холодъ, рѣшился разомъ насильственно прекратить свое существован³е. Ты былъ совершенно одинокъ, никому не было до тебя дѣла, и ты, конечно, не встрѣтилъ-бы препятств³й къ осуществлен³ю своего рѣшен³я. Именно въ это время я встрѣтилъ тебя въ публичной библ³отекѣ.
Теперь, обрати вниман³е на мое тогдашнее положен³е; я пользовался отличнымъ матер³альнымъ благосостоян³емъ, ни въ комъ не нуждался, и помощниковъ въ своей професс³и имѣлъ достаточно. Ясно, что ты, малоопытный горемыка, нуженъ мнѣ не былъ. Корысть, слѣдовательно, не играла никакой роли въ предложенной мною тебѣ помощи, послѣ того, какъ, я, по твоему дневнику, познакомился и съ твоимъ внутреннимъ человѣкомъ. Въ первую минуту знакомства, ты возбудилъ во мнѣ обыкновенную симпат³ю къ себѣ, твоею наружност³ю, складомъ рѣчи, даже содержан³емъ книги, въ которую ты былъ погруженъ. Симпат³я эта обратилась въ совершенно сознательное чувство, окрѣпла, когда я узналъ твою б³ограф³ю: твоя истор³я, во многомъ, напомнила мнѣ мою собственную, когда я, такой-же молодой, полный энерг³и, силъ и такъ называемыхъ "честныхъ" стремлен³й, сдѣлался сперва жертвою своей неопытности, а потомъ предразсудка, несправедливости. Моему другу грозила бѣда; чтобы спасти его, я ссудилъ ему на нѣсколько дней, подъ всевозможныя клятвы, сумму денегъ, полученную мною изъ банка по довѣренности. Недѣля, другая, третья; другъ скрылся, а довѣрительница потребовала свои деньги; ложный стыдъ заставилъ меня также скрыться, вмѣсто того, чтобы сознаться довѣрительницѣ и просить отсрочки: по частямъ, я могъ-бы выплатить всѣ деньги. Явилось дѣло о растратѣ. Я былъ розысканъ и попалъ въ извѣстную тебѣ бутырскую академ³ю {"Бутырскою академ³ей" называютъ московск³й тюремный замокъ, находивш³йся, какъ извѣстно, за бутырской заставой въ Москвѣ.}, эту страшную фабрику всевозможныхъ преступниковъ, въ это - своего рода воспитательное заведен³е. Остальное тебѣ извѣстно. Пробывъ годъ въ этомъ омутѣ, я вышелъ на свѣтъ Бож³й, съ роковымъ паспортомъ: "лишеннаго всѣхъ особенныхъ правъ и преимуществъ". И я-бы покорился своей участи, носилъ-бы этотъ вѣчный позоръ, если-бы онъ не закрылъ мнѣ, также, какъ и тебѣ - "тюрьма" - всѣ пути къ болѣе или менѣе сносному существован³ю. Я воспользовался вынесенными изъ академ³и уроками, и создалъ себѣ жизнь безбѣдную и... счастливую. Да, счастливую; не смѣйся. Со смертью матери, потерею жены, всѣ мои кровныя связи были порваны. Ничто меня не связывало, и я сбросилъ съ себя прежнее, сбросилъ съ себя позорное имя, и только способности свои и энерг³ю направилъ къ доставлен³ю себѣ личнаго счастья. Вопреки пословицѣ: "не въ деньгахъ счастье", я убѣдился, что счастье заключается, именно, въ деньгахъ. Способъ добывать ихъ я вынесъ изъ той-же тюрьмы; онъ тебѣ извѣстенъ. Я имъ не гнушался, потому что переродился. Прошло много лѣтъ, и я, вдругъ, встрѣчаю тебя, такъ живо напомнившаго мнѣ мое прошлое. Мнѣ стало жаль тебя. Во мнѣ явилось желан³е спасти тебя отъ ранней смерти. Я предложилъ тебѣ руку помощи, и ты съ восторгомъ принялъ ее. Потребовалъ-ли я при этомъ отъ тебя чего-нибудь взамѣнъ? Предложилъ-ли я как³я-нибудь услов³я? Нѣтъ; я только давалъ, но ничего не бралъ. Дальше: въ интересахъ твоего-же спасен³я, я предложилъ тебѣ оставить свое запятнанное имя. Извлекалъ-ли я что-нибудь при этомъ лично для себя? Не я-ли, узнавъ тебя ближе, нѣкоторыя особенности твоего характера, предложилъ тебѣ ѣхать заграницу, получить спец³альное образован³е, сдѣлаться хорошимъ инженеромъ, и, такимъ образомъ, составить себѣ дѣйствительное имя? Наконецъ, убѣдившись, что ты ободрился, что ты къ пулѣ больше не прибѣгнешь, я оставляю тебя въ К³евѣ, съ нѣсколькими стами рублями, предоставляя тебѣ самому воспользоваться выгодами усвоеннаго тобою ложнаго, т. е., новаго положен³я. Что, кромѣ совершенно безкорыстнаго участья и чувства сожалѣн³я, могло руководить мною въ такихъ моихъ къ тебѣ отношен³яхъ? Вернувшись черезъ три недѣли въ К³евъ, я тебя ужь не засталъ тамъ. Слухи о какомъ-то князѣ, встрѣтившимъ тебя въ К³евѣ и увѣрявшемъ потомъ, что ты не князь Каракадзе, достаточно объяснили мнѣ причину твоего отъѣзда; искать тебя, было, очевидно, безполезно. Оставалось надѣяться, что случай когда-нибудь столкнетъ насъ. Случай этотъ дѣйствительно представился, и черезъ нѣсколько мѣсяцевъ я нашелъ тебя въ Лондонѣ. Оказалось, что ты въ короткое время создалъ себѣ прекрасное положен³е, нажилъ друзей, пользовался любовью, но... энерг³я, наконецъ, оставляла тебя; напряженное состоян³е твоихъ нервовъ произвело утомлен³е, а глубокое чувство къ достойной женщинѣ парализировало серьезную умственную дѣятельность. Ты сталъ идеализировать свое прежнее "безгрѣшное" состоян³е и ненавидѣть настоящее. Словомъ, я и въ этотъ разъ встрѣтилъ тебя, хотя и въ блестящей обстановкѣ, но также, какъ и въ первую встрѣчу,- глубоко страдающимъ. Руководимый тѣмъ-же чувствомъ искренней симпат³и старался возвратить тебя къ здоровому состоян³ю. Меня очень тронула твоя душевная исповѣдь, и я еще болѣе полюбилъ тебя за твою наивность, идеализац³ю, т. е. за то, отъ чего, къ счаст³ю, мнѣ удалось давно отрѣшиться, но живое, воспоминан³е о чемъ мнѣ, все-жь-таки, было пр³ятно. Я представилъ тебѣ твое положен³е въ реальномъ видѣ, возможные изъ него выходы, и указалъ на одинъ изъ нихъ, какъ единственно-соотвѣтствующ³й твоимъ матер³альнымъ и духовнымъ интересамъ. Разумное слово вызвало въ дѣятельности твой, было уснувш³й, умъ: здраво обсудивъ, взвѣсивъ "за" и "противъ", ты согласился, что возвратъ съ прежнему состоян³ю, прежде всего - невозможенъ, а затѣмъ и нежелателенъ; что нужно, во чтобы ни стало, сохранить свое "новое" положен³е, задавшись при этомъ цѣлью запастись деньгами; "новое" положен³е должно было дать ихъ. Ты страстно любилъ маркизу, пользовался взаимностью; не представлялось основан³й медлить прочнымъ союзомъ, который, при томъ-же, несомнѣнно упрочивалъ созданное положен³е. По твоей просьбѣ, я взялся способствовать осуществлен³ю принятаго тобою рѣшен³я, которое, само собою, уравнивало наши положен³я, одинаковость которыхъ побудила васъ, заключить дружеск³й союзъ. Я искренно желалъ идти съ тобою рука объ руку. Выгоды союза, были, во всякомъ случаѣ, всѣ на твоей сторонѣ: ты, несомнѣнно, нуждался въ моей опытности, въ моей нравственной поддержкѣ, о которой ты меня умолялъ; я-же нуждался только въ твоей симпат³и, въ одной твоей дружбѣ. Обоюдныя старан³я наши увѣнчались успѣхомъ; препятств³е,- Луиза и Гусятниковъ,- было устранено: ты женился на маркизѣ, обзавелся, такимъ образомъ, знатной родней, богатыми связями, ты сталъ внѣ всякихъ подозрѣн³й, и блестящее положен³е упрочилось. Успокоенный совершенно на твой счетъ, я оставилъ на нѣсколько дней Лондонъ. По возвращен³и, узнаю о твоей сумасбродномъ, и ужь, конечно, далеко не дружескомъ поступкѣ.
"Ты видишь, что ничто давало тебѣ права заподозрить мою дружбу, доказательства безкорыст³я, искренности которой на каждомъ шагу. А развѣ ты поступилъ по дружески? Вмѣсто того, чтобы вызвать меня изъ Нанси,- ты зналъ мой тамошн³й адресъ,- откровенно объявить мнѣ свои сомнѣн³я, свое безпокойство, словомъ,- вмѣсто того, чтобы поступить по дружески, ты торопишься предупредить мой пр³ѣздъ, и, какъ-бы боясь меня, торопливо бѣжишь изъ Брайтона? Гдѣ поводы къ такой боязни? Не ясно-ли, товарищъ, что мой выводъ о ложности моей дружбы былъ не болѣе, какъ плодъ разстроеннаго воображен³я, а вовсе не выводъ здравой мысли?
"Я тебѣ посылаю фактическое, доказательство безосновательности вывода о шаткости и непрочности любви маркизы. Но я не довольствуюсь этимъ. Я хочу доказать, что ты не имѣлъ основан³й къ такому выводу. Что ты хорошо зналъ маркизу, ея твердый характеръ, ея способности на жертвы, это видно было изъ нашихъ съ тобою о ней бесѣдъ. Твое имя могло, быть можетъ, имѣть значен³е для Луизы, но не для маркизы. Знатность, богатство, полная независимость, умъ, свободный отъ предразсудковъ, все это достаточно ручалось тебѣ, что любовь этой женщины касалась лично тебя, человѣка, и что твое имя, твое богатство, тутъ, во всякомъ случаѣ, ни коимъ образомъ не играли важной роли. Ея пр³ѣздъ изъ Парижа, уходъ за тобою во время твоей болѣзни и всѣ обстоятельства вашего сближен³я, также ручались за силу, а, слѣдовательно, и за прочность ея чувства къ тебѣ. Не слѣдовало-ли предполагать, судя по складу мыслей и характеру маркизы, что чувство ея къ тебѣ сдѣлается еще сильнѣе, когда она узнаетъ о твоемъ дѣйствительномъ несчаст³и. Гдѣ, спрашиваю тебя, здравыя основан³я къ бѣгству отъ самого себя, отъ собственнаго чувства?... Такихъ основан³й нѣтъ и нѣтъ. Ты впалъ въ страшную ошибку, и вотъ ея послѣдств³я: ты разбилъ не только свое, созданное съ такимъ трудомъ, счастье, но и счастье горячо тобою любимой женщины, которую ты и обрекъ на страдан³я. Ты оскорбилъ и жестоко отплатилъ за дружбу: твое бѣгство не могло, конечно, не отразиться на прочности моего положен³я. Наконецъ, самого себя ты обрекъ на что? На ужасную, продолжительную агон³ю. Сколько мытарствъ предстоитъ тебѣ пройдти въ ожидан³и суда; сколько мѣсяцевъ, а можетъ быть, и лѣтъ, томленья въ тюрьмахъ, по секретнымъ и не секретнымъ нумерамъ, но этапамъ, по полицейскимъ домамъ; а нравственная пытка при безчисленныхъ допросахъ и переспросахъ, грубая тюремная дисциплина, презрѣн³е кругомъ... а происзволъ всевозможныхъ смотрителей и сторожей!?... И что-же?- настанетъ, наконецъ, день суда, произнесется: "виновенъ, но заслуживаетъ снисхожден³я", и какой-нибудь "городъ" Клоа или Мезень замѣнитъ, тебѣ навсегда, до самой смерти, твою тюрьму. Тамъ-ли ты найдешь для себя умственную пищу, духовную дѣятельность? Нѣтъ, ты будешь лишенъ возможности удовлетворен³я и самыхъ существенныхъ физическихъ потребностей, необходимыхъ для поддержан³я своего чисто животнаго существован³я. Не имѣя права ни куда отлучиться изъ свой тюрьмы, несчастной деревушки, именуемой "городомъ", не имѣя копѣйки за душой, ты принужденъ будешь, за отсутств³емъ спроса даже на физическ³й трудъ, протягивать руку за милостыней, къ такому-же почти нищему - мѣстному жителю. Не будетъ этой милостыни, и ты умрешь съ голоду. Нечего сказать, хорош³й исходъ для умнаго человѣка!...
"Ты знаешь, я не слезливъ; но, право, представляя себѣ твое настоящее и будущее, невольно глупая слеза напрашивается на рѣсницы. Я слишкомъ привязался къ тебѣ, слишкомъ полюбилъ тебя, чтобы оставить тебя въ такомъ положен³и. Скажу болѣе, моя привязанность къ тебѣ - единственная, и потому я, тѣмъ болѣе, дорожу ею. Неужели ты еще не отрезвился, не раскаялся въ сдѣланномъ тобою шагѣ? Я, впрочемъ, имѣю хорошаго союзника въ твоемъ чувствѣ къ маркизѣ. Я знаю, какъ глубоко и страстно ты любишь ее, и увѣренъ, что разлука съ нею для тебя мучительна. Что ни сдѣлалъ-бы ты, чтобы вновь быть съ нею?- А, между тѣмъ, все поправимо, не все еще потеряно...
"Я слишкомъ хорошо знаю тебя, и потому относительно себя спокоенъ. Ты не способенъ предать меня. Что я въ этомъ убѣжденъ, лучше всего доказываетъ тебѣ это письмо, посылаемое черезъ извѣстное тебѣ - юридически не безукоризненное лицо. Только чистая дружба заставляетъ меня, не смотря на важныя препятств³я, на громадное разстоян³е, насъ раздѣляющее, бесѣдовать съ тобою. Я говорю тебѣ, что все поправимо, Я подразумѣваю: ты можешь быть вновь свободнымъ, любимымъ, счастливымъ. Не много энерг³и и доброй воли, и все будетъ именно такъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ, ты избавишь отъ страдан³й такую достойную, рѣдкую женщину, какъ маркиза, отдашь должную дань дружбѣ; словомъ... и ты, и маркиза, и я буденъ счастливы. Я, впрочемъ, напрасно подлаживаюсь къ твоему характеру, напрасно стараюсь дѣйствовать на сердце. Я взываю въ разсудку. Хладнокровно обсуди свое положен³е и, отчасти, мои доводы. Результатъ неоспоримъ: желан³е, во чтобы ни стало, "вернуться". И ты вернешься; я тебѣ ручаюсь. Извѣстное лицо совершенно замѣнитъ меня; оно все устроитъ, словомъ, вернется вмѣстѣ съ тобою. Совершенно довѣрься ему, и мы скоро увидимся. Я тебѣ не сообщаю плана дѣйств³й; мнѣ, отсюда, трудно было предначертать его, да и не къ чему: я вѣрю въ твои силы, въ твой собственный умъ, сообразительность. Тотъ, кто съ такимъ отличнымъ знан³емъ жизни самъ, одинъ, безъ посторонней помощи, съумѣлъ въ короткое время создать себѣ блестящее положен³е; кто не разъ съ успѣхомъ разрѣшалъ обыкновенно самые мудрые денежные вопросы, конечно, съумѣетъ начертить планъ и въ данномъ случаѣ, разумѣется, при трезвомъ отношен³и къ дѣлу. Если я сказалъ, что онъ "все устроитъ", если онъ не долженъ оставить тебя, то я имѣю въ виду помощь его. какъ человѣка свободнаго, и будь увѣренъ, что онъ съумѣетъ провести любой планъ. Словомъ, посылаю тебѣ совѣтника, помощника, банкира. Буду отъ него съ нетерпѣн³емъ ждать извѣст³й о результатѣ его съ тобою свидан³я. Еще съ большимъ нетерпѣн³емъ ждетъ этого твоя бѣдная жена. Нѣсколько словъ о ней: наружно, она геройски перенесла ударъ, котораымъ тебѣ угодно было ее угостить; но опытный глазъ не можетъ не усмотрѣть, подъ спокойной оболочкой, ужасныя душевныя муки. Чтобы избѣжать необходимости отвѣчать на непр³ятные вопросы, принимать выражен³я соболѣзнован³я и участ³я, маркиза, какъ только появилось въ газетахъ извѣст³е о твоемъ арестѣ, удалилась на островъ Уайтъ, въ одно изъ своихъ имѣн³й, гдѣ и живетъ совершенной отшельницей, принимая только весьма немногихъ лицъ. Вмѣсто разспросовъ, объяснен³й, она обратилась во мнѣ съ мольбой - ея собственное выражен³е,- доставить тебѣ ея письмо. Имя маркизы не сходитъ теперь съ языка лондонской аристократ³и. Родня ея въ отчаян³и. По настоян³ямъ герцога X., я вынужденъ былъ дать директору лондонской полиц³и нѣкоторое объяснен³е.
"Итакъ, Дмитр³й Александровичъ,- къ дѣлу. Съ чорту безплодное раскаян³е, уб³йственно дѣйствующее на духъ, сокрушен³е! Нужно дѣйствовать. Сkовомъ,- возвращайся. Разумъ и чувствj одинаково требуютъ этаго.
"Заканчиваю свое письмо увѣреннымъ: до свидан³я.
Лишь только глаза мои упали на подпись, какъ Гуаидзе, давно окончивш³й приведен³е въ порядокъ воротника своей шубы и, видимо, слѣдивш³й за всѣми моими движен³ями во все время, пока я читалъ про себя письмо Касимова, какъ-бы предупреждая мой вопросъ, поспѣшно подалъ мнѣ маленьк³й изящный конвертикъ.
- Письмо маркизы,- тихо проговорилъ онъ при этомъ.
Сердце забилось еще сильнѣе. Судорожно разорвавъ дрожащими руками конвертъ, я съ жадностью сталъ читат