Линев Дмитрий Александрович - По тюрьмам

ри томъ-же, застраховать себя отъ всего подобнаго несомнѣнно возможно: законная, справедливая жалоба кому слѣдуетъ, и я буду огражденъ отъ противузаконнаго. Послѣдняя мысль меня совершенно успокоивала, и вниман³е мое вновь откликалось окружавшею меня оригинальною жизнью.

   Фокъ добылъ-таки гамырки. Поставивъ должную стрёму, онъ счелъ нужнымъ, прежде, нежели буснуть, познакомить со мной своего собутыльника, Бурцева, того самаго благороднаго человѣка, который собирался "всѣхъ подъ судъ отдать".

   - Отличный человѣкъ, князь! Одно слово - военный!... Не любитъ полиц³и потачки давать,- рекомендовалъ мнѣ Фокъ Бурцева.

   - Да, признаюсь,- хвастливо заговорилъ грубымъ голосомъ Бурцевъ,- доставалось ей отъ меня! Да вотъ не угодно-ли, я вамъ разскажу одинъ эпизодъ? и Бурцевъ усѣлся на моей кровати.

   - Постой! Эпизоды послѣ; а теперь давайте-ка буснемъ,- и Фокъ поднесъ мнѣ одну изъ наполненныхъ водкой чайныхъ кружекъ.

   - Я пить не стану,- рѣшительно заявилъ я.

   - Ну, ужь это напрасно, князь! вмѣшался Бурцевъ,- знаете: "Богъ вино намъ далъ на радость"... Грѣшно, грѣшно не пить эту драгоцѣнную влагу... вѣрьте бла-ародному человѣку...

   - Къ чорту разсужден³я! перебилъ его Фокъ, продолжая держать у моего рта кружку съ драгоцѣнной влагой.- Пейте, князь!

   - Не настаивайте: это безполезно.

   - Это ваше послѣднее слово? - удивленно спросилъ меня Фокъ.

   - Да, послѣднее. И такъ какъ, предлагая мнѣ пить, вы несомнѣнно разсчитываете доставить мнѣ удовольств³е, то я говорю вамъ, что не терплю водки. Употребивъ усил³е надъ собой, я бы могъ, конечно, выпить эту кружку; но тогда, вмѣсто ожидаемаго удовольств³я, получится совершенно обратное.

   - Ну, извините-съ: квасомъ {Виноградное вино.} мы васъ угостить не можемъ. Хватите-ка, Бурцевъ, по арестантски!

   - Хватить могу, только не по арестантски, какъ вы говорите, а по офицерски. Какъ бла-ародный человѣкъ...

   - Чортъ съ вами, съ вашимъ благородствомъ! За ваше здоровье, князь! и Фокъ живо опорожнялъ чайную кружку водки довольно почтенныхъ размѣровъ. Бурцевъ не заставилъ себя просить и, въ свою очередь, также скоро раздѣлался съ своей кружкой. Моя-же порц³я водки была отдана тѣмъ, которые стояли на стремѣ.

   - По моему мнѣн³ю, съ которымъ, надѣюсь, согласится и нашъ пр³ятель Фокъ,- началѣ глубокомысленно Бурцевъ,- тотъ, кто не пьетъ водки, добровольно лишаетъ себя одного изъ благъ жизни. Для меня жизнь безъ водки не имѣетъ смысла. Помилуйте, князь! - продолжалъ онъ все болѣе и болѣе приходя въ экстазъ,- непьющ³й мужчина развѣ не та-же баба? да я вамъ про себя скажу... Какъ бла-ародный человѣкъ... Когда я не выпью, я стыжусь самого себя; нѣтъ, знаете, той энерг³и, бодрости...

   - Ну, это само собой разумѣется, энерг³и больше: какъ выпьешь, такъ сейчасъ въ морду кому нибудь закатишь, вставилъ Фокъ.

   - Да, ужь тогда только держись: ни одна каналья не сорвется! произнесъ Бурцевъ, принимая побѣдоносный видъ.- Ужь меня знаютъ: кого хотите спросите про Бурцева, всяк³й вамъ скажетъ... какъ бла-ародный человѣкъ... Ну, у меня, знаете, связи, знакомства, полиц³и-то со мной и не сподручно бороться. Вы не смотрите, что я въ тюрьмѣ... Какъ бла-ародный человѣкъ, офицеръ... они всѣ тутъ сами будутъ сидѣть. Дайте только Бурцеву выйти изъ тюрьмы... Мерр-зав-цы! Знаете вы, за какую пустяковину меня, бла-ароднаго человѣка, въ тюрьму засадили?

   - Любопытно знать.

   - Повѣсить канал³й мало! Ну, посудите сами: шелъ я по проспекту; за галстухомъ, какъ водится, было изрядно. Встрѣчаю бабенку; предлагаю свои услуги проводить... знаете, вѣжливо, какъ бла-ародный человѣкъ. Что-жь вы думаете, каналья,- чортъ ее знаетъ, съ ума, что-ли, сошла,- только взяла, да, ни съ того, ни съ сего, плюнула мнѣ въ лицо. Ну, натурально, какъ бла-ародный человѣкъ, я сейчасъ ее по мордасамъ - разъ, два и три. Городовые, околодочный явились. "Пожалуйте, говорятъ, въ участокъ". Зачѣмъ? "Тамъ, говорятъ, узнаете". Нѣтъ, говорю, дудки! Я бла-ародный человѣкъ, и въ участокъ тащить себя, какъ мужика какого-нибудь, не позволю! Пусть приставъ явится, тогда дѣло другое. "Пожалуйте; а не пойдете, такъ поведутъ". Поведутъ? - говорю, да; хвать его въ морду, этого солдапятину околодочнаго! Не могу, знаете: дерзостей мы терплю. Ну, потомъ и поѣхалъ въ участокъ. Явился приставъ, давай протоколъ строчить; а я курю себѣ сигару, да посмѣиваюсь. Приставъ разъ, другой на меня взглянулъ; а я все курю, да смѣюсь. "Строчи, молъ, сколько угодно: это для насъ наплевать". "Не угодно-ли вамъ, потушить сигару,- вдругъ обратился ко мнѣ приставъ,- и прошу, говоритъ, во время составлен³я протокола, держать себя приличнѣе". Это какой-нибудь полицейск³й смѣетъ мнѣ говорить, бла-ародному человѣку, отставному штабсъ-капитану!!... Потушить сигару? Изволь!- да и сунь ему сигару зажженнымъ, знаете, концомъ въ носъ: потушить, знаете, хотѣлъ объ носъ. Вотъ и все. Ну, тутъ, знаете, цѣлая истор³я вышла: къ слѣдователю, въ судъ... Лапотники бла-ароднаго человѣка судятъ... Ну, и присудили въ тюрьму. Да нѣтъ, съ ними такъ не раздѣлаешься...

   - Это что! - перебилъ его Фокъ.- А князь такъ эту самую полиц³ю заставлялъ шинель съ себя снимать... Во-отъ какъ, батюшка! Фельдшеръ въ газетахъ читалъ, говоритъ, что князь всю вѣнскую полиц³ю,- а тамъ знаете, какая полиц³я, не то, что у васъ,- все образованные люди, - и самого директора - оберъ-полиц³ймейстеръ по нашему - на ноги поднялъ, заставилъ искать то, чего у него никогда не было... Голубчикъ, князь! разскажите... умолялъ онъ меня.

   - Вы напрасно меня называете княземъ: вы-же знаете, что я не князь,- замѣтилъ я Фоку,- разсказать-же вамъ я готовъ все, что угодно, только не подробности моего дѣла.

   - Отчего, отчего-же? Голубчикъ! Прошу васъ!- приставалъ ко мнѣ Фокъ,- ну, разскажите, какъ вы женились, на первой... на княжнѣ, что-ли, какъ ее?

   - Пожалуйста, Фокъ, оставьте. Подождите; когда поправлюсь, можетъ быть, все разскажу вамъ.

   - Вы не бойтесь, поспѣшилъ онъ успокоить меня:- никому, ни-ни! Я, знаете, арестантъ, и умѣю держать языкъ за зубами. Такъ вы мнѣ все разскажете?

   - Разскажу.

   Тутъ подошелъ къ вамъ старш³й фельдшеръ, щеголеватый малый лѣтъ 25. Платье, кольца на рукахъ, золотая цѣпочка у часовъ, золотыя очки, все это, конечно, свидѣтельствовало о достаткѣ.

   - Здравствуйте, господа! - вѣжливо привѣтствовалъ онъ насъ.- Ну-съ, Константинъ Николаевичъ, - обратился онъ, улыбаясь, къ Фоку.- Что-то мы завтра придумаемъ съ вами доктору сказать? Того гляди, что выкатитъ {Выпишетъ.}.

   - Меня-то! Ну-съ, вы ошибаетесь! Мы ему къ завтраму такую штуку выпишемъ, что онъ только удивится.

   - Нѣтъ, нѣтъ, ужь вы послушайте меня, Константинъ Николаевичъ, не выкидывайте никакихъ штукъ. Вѣдь я знаю: опять наколы, опухоль, краснота... Все это такъ часто практикуется у насъ татебными {Одно изъ тюремныхъ отдѣлен³й называется "татебнымъ": тамъ содержатся бродяги и обвиняемые въ преступлен³яхъ, влекущихъ за собой ссылку въ Сибирь, на каторгу. Отдѣлен³е всегда заперто, и арестанты ни на прогулку, ни на работу, никуда изъ камеръ не выводятся.}, что старш³й докторъ догадался и въ послѣдн³й разъ одного къ Капотину отправилъ... Нѣтъ, ужъ вы знайте свой кашель и грудную боль; а я ужь доложу, что вы ночью спокою не даете: все припадки кашля... Такъ-то лучше, кажется, будетъ?

   - Ну, дѣлайте, какъ знаете,- согласился Фокъ; - вѣдь, по настоящему, это ваше дѣло и есть; а ужь мы съ вами сочтемся...

   - A вы какъ, князь,- поправляетесь?

   - Да, понемногу.

   - У васъ долженъ быть теперь аппетитъ: не хотите-ли, мы вамъ котлету выпишемъ или курицу?

   - Отчего-же, если докторъ назначитъ, я буду очень благодаренъ...

   - Нѣтъ, ужь докторъ-то вамъ не назначитъ; это, если угодно, я ужь отъ себя.

   - Вотъ нашъ докторъ! и Фокъ дружески хлопнулъ по плечу фельдшера,- чего тутъ толковать: котлету или курицу хотите?

   - Ну, ладно. Завтра вы получите то и другое. На пару словъ, Константинъ Николаевичъ!- и фельдшеръ увлекъ за собою Фока въ слѣдующую палату.

   - Бест³я, я вамъ скажу, этотъ фельдшеръ! - заговорилъ мой оставш³йся гость. - съ живаго и съ мертваго! Ну, за то, у него нѣтъ ничего невозможнаго. Видѣли, какъ онъ въ вамъ ловко подъѣхалъ! Трешницу приготовляйте.

   - Ну, а если онъ ошибается: если мнѣ не откуда взять ему трешницу? спросилъ я Бурцева.

   - Не безпокойтесь,- ужь онъ лучше вашего знаетъ, что съ васъ можно взять.

   - Да нѣтъ-же у меня ни гроша денегъ!

   - Я все устроилъ, князь! - радостно объявилъ вернувш³йся Фокъ.- Вы будете получать куриный супъ, котлету, а если захотите, то и квасъ будетъ; что вы больше любите: мадеру, хересъ, лафитъ?

   - Вы меня крайне удивляете: г. Бурцевъ только что сказалъ мнѣ, что все, что только этотъ почтенный фельдшеръ сдѣлаетъ, стоитъ денегъ; а у меня - нужно вамъ знать - нѣтъ ни гроша.

   - Вамъ необходима сара? {Деньги.}

   - Мало-ли что необходимо...

   - Позвольте. Въ конторѣ хранятся ваши бока съ паутиной {Часы съ цѣпочкой.} и еще что-то, что было при васъ, когда васъ привезли сюда; да и сары, кажется, сколько-то тамъ было. Гулькевичъ (фамил³я фельдшера) все разузналъ. Если хотите, онъ продастъ ваши бока? Не безпокойтесь, онъ все сдѣлаетъ. Вещи ваши въ книгу не записаны, принималъ васъ помощникъ,- скажите только, согласны-ли вы?

   - Пожалуй,- отвѣтилъ я,- скажите только, пожалуйста, какъ это онъ все тутъ устраиваетъ? Ну, вотъ, порц³и, напримѣръ...

   - A очень просто,- смѣясь отвѣтилъ мнѣ Фокъ,- взялъ, въ вѣдомостичку поставилъ лишнихъ 5-10 порц³й, и готово дѣло. По листкамъ никогда не провѣряютъ. A то, вотъ, еще лучше. Три недѣля тому назадъ, докторъ назначилъ вонъ тому мужику (онъ указалъ при этомъ на труднобольнаго крестьянина, разсказъ котораго я приводилъ) куриный супъ. Ну и посудите сами: куда ему? онъ отъроду его не ѣдалъ! Я въ Гулькевичу; ну, вотъ, съ тѣхъ поръ, я получаю его порц³ю. Онъ, бѣдняга, и не знаетъ, что я, на его здоровье, каждый день изволю курицу ѣсть! ха-ха-ха... Жаль только, что поправляется: чего добраго, докторъ вымараетъ въ листкѣ курицу. Да ничего: другого найдемъ...

   - Давно здѣсь служитъ этотъ Гулькевичъ?

   - Да ужь лѣтъ пять. Пришелъ сюда въ опоркахъ, оборванный, грязный такой... Ну, а теперь, мо-ое почтен³е!.. многозначительно произнесъ Фокъ...

   - Сколько онъ получаетъ жалованья?

   - Да что жалованье! жалованья-то всего 15 рублей въ мѣсяцъ; а въ карманъ-то попадетъ 200, а то и больше.

   - Ну, ужь будто-бы такъ много?

   - Э, батюшка, вы еще не знаете, что тутъ дѣлается! Гулькевичъ знаетъ свое дѣло. Да вотъ, тутъ лежалъ одинъ богатый еврей, купецъ Полкенштейнъ; такъ отъ него отъ одного, сколько перевалило! Вотъ жилъ-то, я вамъ скажу, здѣсь: словно дома! Да что Гулькевичъ! и повыше его, всѣ увивались около этого жида. Я вамъ какъ-нибудь разскажу про него... Ужь обѣдъ разносятъ. Нужно пойти передъ обѣдомъ-то царапнуть. Пойдемъ-ка, Бурцевъ!

   Два служащихъ внесли въ палату большой ушатъ. "Миски сюда! вторая порц³я! не зѣвать!" - раздалось по палатѣ. Выздоравливающ³е и мнимо-больные бросились съ мисками къ ушату. Наполнивъ свои, миски, эти-же больные, позаботились о слабыхъ, наполнивъ также и ихъ миски супомъ. На 1-й порц³и въ палатѣ былъ только одинъ Бурцевъ; ему принесъ, особый служитель щи, кашу и довольно большой кусокъ говядины. Хлѣбъ раньше раздавали: состоящимъ на 1-й порц³и - 2 фунта чернаго, на 2-й - булку и на 3-й - двухкопѣечный розанчикъ. - Наконецъ, раздалось: "3-я порц³я! Овсянка! Не зѣвать!" Трудно-больному крестьянину, у котораго въ листкѣ значилось: "курица", подали говядину. Я также подучилъ миску съ овсянкой; впрочемъ, еслибъ я самъ не позаботился о себѣ, и не попросилъ своего сосѣда, мальчика-арестанта, налить мнѣ овсянки,- я, навѣрное, остался бы безо всего. Служители только стояли у ушата и разливали въ подносимыя миски. Никакого надзора, контроля, никакой заботы о слабыхъ больныхъ, изъ которыхъ мног³е не въ состоян³и приподняться, не только принимать пищу безъ посторонней помощи... Черезъ полчаса, тѣ-же служители обошли палату, отобрали миски, ложки и оставш³йся хлѣбъ... Обѣдъ кончился. Въ палатѣ настала тишина, всѣ предались послѣобѣденному сну. Въ головѣ моей царствовалъ невообразимый хаосъ; все, что я видѣлъ и слышалъ въ этотъ день, было для меня такъ ново, такъ дико, такъ оригинально, что мнѣ трудно было совладѣть съ своими мыслями, дать имъ правильный ходъ, сосредоточить ихъ на чемъ-нибудь. Тщетно я старался придти въ какому-нибудь выводу, болѣе или менѣе вѣрному, правильно формулированному заключен³ю,- ничто не выходило. Въ итогѣ получалось одно только общее, безотчетное, такъ сказать, инстинктивное впечатлѣн³е грусти и глубокой тоски. Изъ груди то и дѣло вырывался глубок³й вздохъ, а порой и слезы навертывались на глазахъ... Вотъ явился младш³й фельдшеръ раздавать больнымъ лекарства: опять полное пренебрежен³е къ однимъ, хотя и трудно-больнымъ, и вниман³е въ подобнымъ Фоку и Бурцеву.

   - Тебѣ что докторъ назначилъ?

   - Не знаю, батюшка.

   - Чортъ васъ знаетъ! запутаешься съ вами... Ну, держи ротъ! больше разѣвай, не раздерешь! и фельдшеръ, не справляясь въ скорбномъ листѣ, льетъ прямо въ ротъ больнаго множество капель,- очевидно наугадъ.

   - Ну, не вертись! - говоритъ онъ другому, дѣлая ему наскоро перевязку.- Такъ двину, что и своихъ не узнаешь!

   - Гришка! - зоветъ онъ, наконецъ, мальчика-арестанта,- возьми-ка, раздай лекарства: помнишь, кому что вчера давалъ, то и сегодня поставь. Ну, живѣй!

   - A вы, г. Бурцевъ, не хотите-ли, можетъ быть, въ ванну? спрашиваетъ онъ, совершенно другимъ голосомъ, благороднаго человѣка.

   - Да, думаю въ ванну.

   - Тепловатую, этакъ, градусовъ въ 27? не хотите-ли папиросу?

   Является Фокъ. Начинаются смѣхъ, грубыя остроты... Черезъ нѣсколько минутъ, почтенное тр³о, съ Фокомъ во главѣ, сидитъ ужь у меня на кровати. Грубымъ шуткамъ, полнымъ цинизма разсказамъ не предвидится конца. Приходъ графини Галенъ, - такъ звали добрую женщину, посѣщавшую тюремную больницу, - избавилъ меня, наконецъ, отъ бесѣды моихъ гостей.

   - Боюсь, что помѣшала вамъ? - сказала она по уходѣ ихъ отъ меня.

   - Напротивъ, ваше присутств³е какъ нельзя болѣе кстати. Я не зналъ, какъ избавить себя отъ моихъ гостей, которые уже успѣли мнѣ порядочно надоѣсть.

   - Ну, какъ ваши силы - укрѣпляются?

   - Да, я чувствую, что выздоравливаю, что меня отчасти и удивляетъ, потому что здѣшн³я услов³я содержан³я и лечен³я далеко не способствуютъ этому.

   - Как³я-же услов³я? развѣ такъ дурно лечатъ?

   Въ возможно короткихъ словахъ, я передалъ ей все пережитое и перечувствованное въ течен³и сутокъ. Во все время разсказа она не сводила съ меня глазъ. Когда я кончилъ, изъ груди ея вырвался глубок³й вздохъ.

   - Все это, дѣйствительно, ужа"но,- согласилась она,- эти люди жалки, не правда-ли? и долгъ нашъ молиться за нихъ.

   - Но въ рукахъ этихъ жалкихъ людей нравственная жизнь многихъ сотенъ существъ?

   - Во всякомъ случаѣ, повѣрьте, что они ужь не такъ дурны, какъ вамъ кажется. Если попристальнѣе вглядѣться въ нихъ, мы, можетъ быть, увидимъ, что въ нихъ есть и не мало хорошаго, и ужь навѣрное найдутся смягчающ³я обстоятельства. Извините меня: ваше воображен³е,- сами вы это не можете замѣтить,- преувеличиваетъ дѣйствительно существующую долю зла. Ваше положен³е не можетъ способствовать совершенно безпристрастному о нихъ сужден³ю....

   - Но я вамъ передаю факты,- горячился я.

   - Успокойтесь, Дмитр³й Александровичъ,- зачѣмъ вы такъ волнуетесь? Мнѣ кажется, что вамъ необходимо какъ можно меньше обращать вниман³я на то, что вокругъ васъ, въ тюрьмѣ, дѣлается. Къ чему прибавлять къ своимъ страдан³ямъ новыя?

   - Вы мнѣ совѣтуете уйти въ самого себя; но, во-первыхъ, это противно моей натурѣ: я не могу весь беззавѣтно, на долго отдаться своему горю, и, во-вторыхъ, если-бы я и могъ, то окончательно палъ-бы подъ этимъ горемъ. Къ тому-же, родъ этого горя таковъ, что я страшусь, боюсь на немъ сосредоточиться. Помимо тѣхъ мучительныхъ душевныхъ страдан³й, которыя оно вызываетъ во мнѣ, когда моя мысль останавливается на немъ, я боюсь еще съ ума сойти... Ахъ, графиня! Вы не знаете, что лежитъ на моей совѣсти... И, кто знаетъ? сидѣли-ли бы вы еще такъ около меня, если-бы все знали? Сказавъ это, я опустилъ голову. Достаточно было вскользь коснуться моего несчаст³я, какъ, мало по малу, всѣ мысли мои переходили на него. Я тутъ-же забывалъ все и предавался безотраднымъ, мучительнымъ воспоминан³ямъ, одно изъ которыхъ - преступлен³е противъ Ивы - уб³йственно дѣйствовало на меня: оно вызывало ненависть къ самому себѣ. Угадывая, что происходитъ въ моей душѣ, графиня необыкновенно ласково произнесла:

   - Дмитр³й Александровичъ! Вы обѣщали мнѣ заглянуть въ Евангел³е, когда вамъ взгрустнется. Я вижу, что послѣдн³я слова ваши вызвали въ васъ тяжелыя воспоминан³я и что въ эту минуту вы очень страдаете. Человѣческое утѣшен³е тугъ безсильно; только Слово Бож³е можетъ доставить миръ вашей душѣ... и графиня, съ сильнымъ чувствомъ, благоговѣйно прочла нѣсколько мѣстъ изъ Св. Евангел³я. Чувство, убѣжден³е, слышавшееся въ каждомъ ея словѣ, отвлекло вскорѣ мое вниман³е и, слѣдовательно, разсѣяло тѣ мрачныя воспоминан³я. Ясно, что я - такъ сказать - человѣкъ минуты. Я весь отдаюсь извѣстному впечатлѣн³ю, пока, въ свою очередь, другое, вызванное минутой, впечатлѣн³е не замѣнитъ его. Я завидовалъ этому убѣжден³ю, чувству, которое я не могъ, а между тѣмъ такъ хотѣлъ вызвать въ себѣ. Какъ-бы то ни было, чтен³е графини произвело на меня врачующее дѣйств³е. Я далъ себѣ слово серьезно позаботиться о пр³обрѣтен³и, путемъ здраваго размышлен³я, "вѣры",- сокровища, о которомъ я, благодаря самовоспитан³ю, до сихъ поръ совершенно не заботился.

   Въ палату вошелъ смотритель, плотный, небольшаго роста, капитанъ, лицо котораго носило слѣды болѣзни.

   - Вашему с³ятельству мои почтен³е! развязно здоровался онъ съ графиней.- Ахъ, это вы съ г. Карасевымъ бесѣдуете? Ну, что? поправляетесь? спросилъ онъ меня.

   - Кажется,- отвѣтилъ я.

   - Поправляйтесь, поправляйтесь, а то ужь долго очень залежались.- Вѣдь старый знакомый! - обратился онъ въ графинѣ.- Я, признаюсь, не думалъ, чтобы г. Карасевъ вернулся въ тюрьму.

   - Ахъ, Иванъ Алексѣевичъ! подождемте произносить свой судъ. Кто знаетъ, как³я обстоятельства заставили его вновь впасть въ преступлен³е, и какъ долго онъ, можетъ быть, тщетно боролся съ нимъ? Я привыкла вѣрить своему внутреннему чувству, и, относительно Дмитр³я Александровича, я почему-то убѣждена, что онъ не преступникъ въ правильномъ смыслѣ этого слова, т. е., я хочу сказать: злая воля и дурные инстинкты не играли роли въ его преступлен³и....

   - Ну, ужь вы, ваше с³ятельство, готовы всѣхъ оправдывать,- Смѣясь возразилъ смотритель. - Впрочемъ, я и самъ, насколько знакомъ съ дѣломъ г. Карасева изъ газетныхъ и другихъ извѣст³й, не ставлю его на одну доску съ другими арестантами. Ахъ, виноватъ-съ! - спохватился смотритель,- я и забылъ: васъ просятъ на женское отдѣлен³е. Не пожалуете-ли вмѣстѣ? Я туда-же.

   - До свидан³я, Дмитр³й Александровичъ. Въ слѣдующ³й разъ надѣюсь дольше посидѣть у васъ. A относительно этихъ маленькихъ непр³ятностей, не безпокойтесь: Иванъ Алексѣевичъ человѣкъ добрый.... Я его попрошу.

   - Что такое? Что прикажете, ваше с³ятельство?

   - До свидан³я-же! и, крѣпко пожавъ мнѣ руку, графиня удалилась вмѣстѣ съ смотрителемъ.

   Въ шесть часовъ, опять показались въ палати тѣ-же два служителя съ ушатомъ. Соблюдая тотъ-же порядокъ - не вѣрнѣе-ли будетъ сказать: безпорядокъ?- что и за обѣдомъ, больнымъ роздали ужинъ: тотъ-же супъ, только безъ говядины, и овсянка; послѣдней, впрочемъ, почти никто не бралъ. Послѣ ужина, Фокъ вновь явился во мнѣ съ контрабандой. Я не находилъ болѣе нужнымъ отказываться отъ предлагаемой имъ закуски. Фокъ сообщилъ мнѣ, что часы уже взяты Гулькевичемъ, который сегодня-же продастъ ихъ, и что, стало быть, сары будетъ довольно. Въ восемь часовъ звонокъ; тотъ-же стукъ, шумъ, бряцанье сабель, что и вчера, тѣ-же послѣдств³я: охи, вздохи... Повѣрка. Опять остановка у моей кровати. Къ счастью, повѣрку производилъ младш³й помощникъ смотрителя, молодой симпатичный офицеръ съ необыкновенно добродушнымъ лицомъ.

   - Здравствуйте, г. Карасевъ! У васъ отобраны сегодня съѣстные припасы. Въ больницѣ нельзя имѣть ничего подобнаго,- безъ разрѣшен³я доктора, по крайней мѣрѣ. Надѣюсь, что впредь вы не нарушите порядка?... Или-же будьте осторожнѣе! - тихо добавилъ онъ.- Прощайте.

   - Такъ это князь Каракадзе? почти вслухъ спросилъ караульный офицеръ помощника, выходя изъ палаты.

  

  

   Здоровье мое быстро возстановлялось. Вырученная отъ продажи моихъ великолѣпныхъ княжескихъ часовъ сумма дала мнѣ возможность, при посредствѣ услужливаго Гулькевича, пользоваться питательною пищею; а Фокъ, съ своей стороны, обставилъ меня такъ, что я и въ стрёме болѣе не нуждался. Тотъ-же свирѣпый надзиратель, который однажды такъ грозно распорядился съ нашей закуской, теперь самъ поставлялъ ту контрабанду. Я лично, впрочемъ, не входилъ въ сношен³я ни съ нимъ, ни съ Гулькевичемъ. Заботу о моихъ потребностяхъ вполнѣ принялъ на себя Фокъ. У него были мои деньги, которыя и расходовались по непосредственному его усмотрѣн³ю. Только порой, онъ находилъ нужнымъ объяснять мнѣ, сколько кому "далъ въ зубы". Львиная часть принадлежала, разумѣется, Гулькевичу: онъ оцѣнилъ свое вниман³е ко мнѣ въ 10 рублей; свирѣпый надзиратель получилъ 3 руб., служители - по четвертаку. Нужно сказать, что главное мѣсто въ моихъ расходахъ занимала гамырка, которой ежедневно поставлялось двѣ сороковки {40-я часть ведра.}; она истреблялась Фокомъ и Бурцевымъ, пока послѣдн³й былъ въ тюрьмѣ. Тутъ я, въ удивлен³ю моему, узналъ, что на всѣ, запрещенные для употреблен³я арестантами, предметы издавна существуетъ въ тюрьмѣ какъ-бы такса, въ которой обозначенныя цѣны увеличиваются или уменьшаются, смотря по степени строгости существующаго въ данное время надзора. Такъ, при мнѣ слѣдующ³е предметы стоили: фунтъ махорки - 1 р. 20 коп., ¹/₄ фунта табаку 3-го сорта 75 к., сороковка водки 80 к., колода игральныхъ картъ 2 рубля, и проч. Прежде цѣны эти стояли значительно ниже. Это зависѣло отъ слабаго характера надзора, который былъ въ тюрьмѣ при прежнемъ смотрителѣ. Теперешн³й-же смотритель строго преслѣдовалъ всякую тюремную контрабанду, съ цѣлью обнаружен³я которой 2-3 раза въ недѣлю производились обыски по всѣмъ арестантскимъ отдѣлен³ямъ; вмѣстѣ съ тѣмъ подвергался у тюремныхъ воротъ строгому осмотру всяк³й тюремный служитель, за чѣмъ либо входивш³й и выходивш³й изъ тюрьмы, чтобы узнать, не было-ли при немъ писемъ или записокъ, взятыхъ отъ арестанта, для передачи кому-либо "на свободу". Несмотря, однакожь, на все это, всяк³й имущ³й арестантъ, во всякое время дня, могъ достать, за вышеупомянутыя цѣны, все, что угодно. Тяжесть запрещен³я лежала, такимъ образомъ, исключительно на неимущихъ арестантахъ, которые составляли, конечно, большинство. Неравенство, вытекавшее изъ большаго или меньшаго достатка того или другого арестанта, особенно рѣзко бросалось въ глаза въ тюремной больницѣ. Можно утвердительно сказать, что больничная пища не только не содѣйствовала выздоровлен³ю больныхъ, но, напротивъ, дѣлала послѣднее невозможнымъ, безъ добавочной, откуда-бы то ни было добытой, пищи. Тюремнымъ врачамъ, какъ и въ нетюремныхъ больницахъ, предоставлено улучшать пищу того или другого больнаго, смотря по его болѣзненному состоян³ю, выписывая тамъ называемыя "экстраординарныя" порц³и, которыя состоятъ: изъ кружки молока, куска жареной говядины, куринаго супа, или 2-3 яицъ. Фактическое примѣнен³е этого права въ тюремной больницѣ было, по истинѣ, возмутительно. Старш³й фельдшеръ пользовался совершеннымъ довѣр³емъ докторовъ, которые, съ своей стороны, и не находили нужнымъ вникать въ способъ примѣнен³я своихъ распоряжен³й. Всѣ они занимались въ тюрьмѣ "между прочимъ". Каждый изъ нихъ состоялъ на службѣ въ нѣсколькихъ "вольныхъ" больницахъ, и въ тюрьму урывался на полчаса, не болѣе; а въ это короткое время нужно обойти свою палату, какъ-нибудь осмотрѣть больныхъ и черкнуть въ листкѣ каждаго. Какимъ образомъ производился этотъ осмотръ, читатель уже знаетъ. Собственно тюремнаго врача, который исключительно завѣдывалъ-бы тюремной больницей, имѣющей - слѣдуетъ замѣтить при этомъ - 80 мѣстъ, въ тюрьмѣ не полагалось. Три-четыре доктора каждый день, а кто и черезъ два, "наѣзжали". Не надо при этомъ думать, что тутъ играла какую-нибудь роль "эконом³я", что наѣзжавш³е врачи единственно изъ человѣколюб³я жертвовали своимъ дорогимъ временемъ... Ничуть не бывало! Каждый изъ нихъ получалъ довольно приличное мѣсячное жалованье; такъ что становилось совершенно непонятнымъ, почему, вмѣсто этихъ четырехъ "наѣзжающихъ" врачей, нѣтъ одного или двухъ постоянныхъ? Расходъ на послѣднихъ нисколько не превышалъ бы сумму, выплачиваемую первымъ. И вотъ, экстраординарныя порц³и большею частью назначались "по представлен³ю" Гулькевича; если-же случалось, что тотъ или другой врачъ, безъ предварительной у него справки, назначилъ какому-либо слабому больному добавочную порц³ю,- таковая только значилась въ листкѣ больнаго. На дѣлѣ оказывалось, что всѣ так³я порц³и получались исключительно "денежными" людьми, большею частью совершенно здоровыми, но о мнимыхъ болѣзненныхъ припадкахъ которыхъ свидѣтельствовалъ Гулькевичъ. Бѣдняжки-же больные, неизмѣнно при всякомъ состоян³и болѣзни, питались только овсянкой или супомъ. Сама врачебная часть была въ нелучшемъ состоян³и. Врачи никогда не провѣряли, давалось-ли больному назначенное ими лекарство; и вотъ, на дѣлѣ оказывалось, что иные больные по нѣсколько дней оставались безъ лекарствъ, безъ ваннъ. Черезъ кровать отъ меня лежалъ одинъ больной солдатъ. Докторъ черезъ день прописывалъ ему сѣрную ванну, и больной каждый разъ не переставалъ хлопотать объ этой ваннѣ - все напрасно; минула недѣля; докторъ продолжаетъ черезъ день писать сѣрную ванну, а больной ни разу не былъ въ ней. И вотъ, онъ рѣшился, наконецъ, жаловаться старшему доктору.

   - Ваше высокоблагород³е! прикажите пустить меня въ ванну,- сдѣлайте божескую милость!...

   Докторъ посмотрѣлъ въ листокъ.

   - Чего тебѣ еще? Вѣдь, тебѣ дѣлаютъ ванну черезъ день,

   - Никакъ-съ нѣтъ, ваше высокоблагород³е! ни разу не былъ.

   - Вретъ онъ, Николай Алексѣевичъ! живо перебиваетъ больнаго Гулькевичъ. - Тутъ какъ-то сѣры не хватило въ аптекѣ - ему и не дѣлали ванну.

   - Чего-жь ты жалуешься, болванъ? Что онъ получаетъ? - обратился докторъ къ Гулькевичу,- 2-ю порц³ю? Дать ему овсянку,- пусть знаетъ впередъ, какъ жаловаться.

   A водъ другой больной жалуется.

   - Ваше высокоблагород³е! мнѣ прописана котлетка, а фельдшеръ не даетъ....

   - Будь доволенъ тѣмъ, что даютъ, равнодушно отвѣчалъ докторъ. - Да онъ, кажется, совсѣмъ здоровъ? вопросительно обращается онъ къ Гулькевичу.

   - Совершенно. Притворяется все.

   - Помилуйте! отчаянно перебиваетъ его больной,- ходить совсѣмъ не могу: ишь какъ ноги опухли... И больной показываетъ дѣйствительно сильно отекш³я ноги. - Но докторъ уже черкнулъ: "выздоровѣлъ, выписать", и не слушалъ возражен³й больнаго.

   Практика выработала въ Гулькевичѣ нѣчто похожее на чутье хорошей охотничьей собаки. Онъ никогда не позволитъ себѣ не только произвола, но и рѣзваго обращен³я съ такимъ больнымъ, который, по его, всегда безошибочному мнѣн³ю, можетъ дать отпоръ. Такъ, арестантъ развитой, бывалый, нахальный, всегда можетъ разсчитывать на пр³ятное покровительство Гулькевича въ такой-же степени, какъ "новичекъ", "вологодск³й мужичокъ",- на всевозможную грубость и лишен³я. Въ одной палатѣ со мной лежалъ нѣкто еврей Штейнъ. Этотъ господинъ пользовался отличнымъ здоровьемъ, такъ что и Гулькевичу даже, какъ передавалъ мнѣ Фокъ, не легко было устраивать пребыван³е его въ больницѣ; а между тѣмъ Штейнъ находился въ больницѣ ужь восьмой мѣсяцъ. Каждый вечеръ, послѣ "повѣрки", въ Штейну являлись обычные гости: фельдшера, больничный надзиратель и два-три состоятельныхъ арестанта. На столикѣ и кроватяхъ Штейна,- онъ занималъ двѣ кровати, т. е. другая, рядомъ съ нимъ стоявшая, кровать, по милости Гулькевича, была свободна "отъ постоя",- появлялись чай, вино, закуска. Начиналось пиршество: палата наполнялась дымомъ отъ сигаръ; шумъ, хохотъ... И это - до поздней ночи. Однажды больной рѣшился сказать: "Нельзя-ли, господа, потише? и такъ-то трудно, а тутъ еще спокою не даете".- "Молчи, михрютка, если: не хочешь на татебное {Въ больницѣ есть также палата, называемая "татебною". Въ этой палатѣ помѣщаются так³е больные, болѣзнь которыхъ причиняетъ сильное зловон³е. Въ эту-же палату помѣщаются и иные больные - въ наказан³е "за грубость" и проч.}! видишь, какой баринъ выискался: спокою не даете"!...- напустился на него надзиратель,- и компан³я, нисколько не стѣсняясь, продолжала пировать. Съ этимъ-же Штейномъ и доктора, почему-то, были необыкновенно любезны, и старш³й помощникъ смотрителя внимателенъ. Въ то время, какъ прочимъ больнымъ разрѣшалось свидан³е съ родственниками одинъ разъ въ недѣлю, въ течен³и 15 минутъ, въ воскресенье, за рѣшеткой, къ Штейну безпрепятственно допускались, чуть-ли не ежедневно, его знакомые, большею част³ю женщины,- прямо въ палату.

   Бурцевъ почему-то не долюбливалъ эту "жидовскую морду", Штейна. Не разъ, хвативъ "гамырки", онъ подходилъ, бывало, къ Штейну съ явно-враждебными намѣрен³ями, и только благодаря бдительности Фока, имѣвшаго свой интересъ заступаться за Штейна, послѣдн³й долго избавлялся отъ "бурцовщины". Но вотъ, наканунѣ своего освобожден³я изъ тюрьмы, Бурцевъ выпросилъ у меня "взаймы... на три дня... какъ бла-ародный человѣкъ" три рубля. Деньги эти нужны были, разумѣется, для того, чтобы отпраздновать "какъ должно" послѣднюю ночь въ тюрьмѣ. Это "какъ должно" заключалось, конечно, въ большемъ противъ обыкновеннаго истреблен³и "гамырки". Праздникъ начался, разумѣется, послѣ повѣрки, т. е. въ то самое время, когда у Штейна обычная компан³я была въ сборѣ. Опорожнивъ съ Фокомъ, ничѣмъ не закусывая, четыре сороковки, Бурцевъ былъ, очевидно, какъ нельзя болѣе "въ своей тарелкѣ". Мнѣ пришлось запастись немалымъ терпѣн³емъ, чтобы съ притворнымъ вниман³емъ выслушать массу скабрезныхъ анекдотовъ, въ которыхъ главную роль играли неизмѣнныя: "въ морду", "въ зубы", "хватилъ",- анекдотовъ, на которые Бурцевъ былъ особенно щедръ въ этотъ вечеръ.

   - Однако, Фокъ, въ горлѣ пересохло, чортъ возьми! - вопросительно заявилъ Бурцевъ, послѣ, быть можетъ, сотаго анекдота.

   - Ну, ужь теперь, братъ, ничего не подѣлаешь,- печально отвѣтилъ Фокъ.

   - Пустое... подѣлаемъ.- И Бурцевъ, ничего не говоря, направился въ уголъ палаты, гдѣ помѣщался Штейнъ.

   - Будетъ потѣха! потирая руки, радостно повторялъ Фокъ.

   - Здравствуйте, господа! Здравствуй, жидовское благород³е! привѣтствовалъ Бурцевъ Штейна и его компан³ю, безцеремонно усаживаясь между послѣдней.

   Все замолкло. Штейнъ засуетился: переходилъ отъ одного къ другому изъ своихъ гостей, шептался, повидимому, совѣтовался, какъ избавиться отъ непрошеннаго гостя, который, между тѣмъ, не обращая ни на кого вниман³я, досталъ изъ-подъ кровати откупоренную бутылку вина, налилъ двѣ кружки и, закричавъ: "Фокъ! кати сюда!", опорожнилъ одну изъ нихъ. Фокъ не заставилъ себя ждать. Сообщивъ что-то, по пути, нѣсколькимъ неспавшимъ больнымъ, онъ также свободно подошелъ къ компан³и и выпилъ поданную ему Бурцевымъ кружку вина. Гулькевичъ, вѣрный своей испытанной тактикѣ - не задѣвать извѣстнаго сорта арестантовъ, счелъ неудобнымъ оставаться долѣе у Штейна.

   - Ахъ, ни забылъ совсѣмъ! - какъ-бы вдругъ вспомнивъ что-то, воскликнулъ Гулькевичъ, поднявшись съ кровати.- извините, господа, я далъ сегодня слово быть въ 10 часовъ у одного товарища... Прощайте, Лазарь Соломоновичъ! - и, не смотря на жалобные взгляды и просьбу Лазаря Соломоновича "еще немного посидѣть", Гулькевичъ выбѣжалъ изъ палаты. Бурцевъ и Фокъ, между тѣмъ, какъ ни въ чемъ не бывало бесѣдовали за бутылкой. Больничный надзиратель, наконецъ, собрался съ духомъ.

   - Нужно, господа, Лазарю Соломоновичу спокой дать. Пойдемте, г. Бурцевъ! Константинъ Николаевичъ!..

   - Къ чорту! - гаркнулъ вдругъ Бурцевъ на всю палату. Нѣкоторые больные стали надѣвать халаты.

   - Куда вы одѣваетесь? - спросилъ я своего сосѣда.

   - Да, вотъ, посмотрѣть: комедь будетъ... Задастъ баринъ этой жидовской мордѣ!... съ особеннымъ злорадствомъ отвѣтилъ мнѣ больной. Дѣйствительно, почти всѣ больные горѣли желан³емъ посмотрѣть, какъ баринъ "задастъ жидовской мордѣ". Общая ненависть больныхъ къ Штейну была очень сильна. Своимъ поведен³емъ, презрительнымъ обращен³емъ со всѣмъ, что "не денежно", ночными попойками съ фельдшерами и надзирателемъ, отъ которыхъ не разъ жестоко доставалось больнымъ за какое-нибудь слово противъ Штейна, всѣмъ этимъ Штейнъ сильно вооружилъ противъ себя больныхъ. Понятно, как³я надежды возлагались ими теперь "на барина". Шептан³е Фока съ нѣкоторыми больными, какъ видно, заключало въ себѣ предупрежден³е объ имѣющей быть "потѣхѣ".- Никто лучше Фока не зналъ, чѣмъ можно въ данную минуту угодить арестантамъ.- "Потѣха" надъ противнымъ, богатымъ жидомъ непремѣнно должна была возбудить общ³й восторгъ.

   - Я вамъ покажу покой! - кричалъ, между тѣмъ, Бурцевъ.- Жидъ по цѣлымъ ночамъ пьянствуетъ, не даетъ покоя цѣлой палатѣ, это - ничего? а ему такъ изволь дать покой!... Ну, жидовская морда, поворачивайся! водки сюда!

   - Что-же это?- весь дрожа отъ страха, вопросительно обращался ко всѣмъ Штейнъ,- буянить здѣсь нельзя... Господинъ надзиратель!...

   - Молчать! водки давай, поганая твоя морда!

   Больничный надзиратель растерялся: онъ не зналъ, что дѣлать.

   - Господинъ Бурцевъ!

   - Какой я тебѣ къ чорту господинъ Бурпевъ?! Ты кто? Солдатъ! Не знаешь, какъ съ офицеромъ говорить?!

   - Виноватъ, ваше благород³е! Осмѣлюсь просить васъ жаловать на свое мѣсто... всѣ больные встали... безпорядокъ...

   - Бей жида!- раздалось вдругъ въ палатѣ нѣсколько голосовъ, и, неожиданно набросивъ на Штейна одѣяло, человѣкъ пять больныхъ начали несчастнаго тузить во что попало,

   - Браво! браво! поощрялъ Бурцевъ. Вдругъ, кто-то сказалъ: "банки"! - надзиратель тщетно попробовалъ было броситься изъ палаты; двое здоровыхъ "больныхъ" притиснули его въ уголъ. "Не бойтесь. Вамъ ничего не будетъ... Погодите, дайте только съ жидомъ раздѣлаться..." - утѣшали они его. Младш³й фельдшеръ, тщедушный мальчикъ лѣтъ 17-ти, трясясь словно въ лихорадкѣ, сидѣлъ у меня на кровати. Бывш³е въ числѣ гостей Штейна два арестанта изъ другой палаты незамѣтно скрылись въ свою палату. Штейнъ не издавалъ ни одного звука. Посреди общаго хохота и радостныхъ восклицан³й, какъ-то: "Вотъ тебѣ, анаѳемская душа! Будешь издѣваться надъ бѣднымъ человѣкомъ! Хорошенько, хорошенько, чтобы помнилъ!" - Штейну ставились полновѣсныя банки... "И хвершаламъ тоже будетъ! и надзирателю!" храбрились арестанты.

   - Двадцать-пять!

   - Довольно! скомандовалъ Фокъ, и несчастный Штейнъ, еле дыша, поднялся съ пода. "Мало!" - жалѣли нѣкоторые.

   - Смирна, братцы!- прервалъ вдругъ всѣхъ Фокъ. Вотъ тебѣ мой совѣтъ, Лазарь Соломоновичъ, - обратился онъ къ Штейну:- если хочешь быть живъ, про сегодняшнее - ни-ни; а тамъ какъ знаешь. Смотри, послѣ не пеняй.

   - Да и я такъ думаю,- замѣтилъ оправивш³йся надзиратель,- лучше молчать.- Штейнъ былъ нѣмъ.

   Бурцевъ, между тѣмъ, перерылъ всю постель Штейна; но, кромѣ разныхъ закусокъ, ничего, - т. е., того, чего онъ искалъ,- водки, не нашелъ. Закуски, какъ законная добыча непр³ятеля, были отданы побѣдителямъ. Тѣмъ и кончилась "потѣха". Больные, не исключая Бурцева и Фока, удовлетворенные произведенною надъ Штейномъ экзекуц³ей, вскорѣ разбрелись по кроватямъ; надзиратель съ фельдшеромъ, перекинувшись нѣсколькими словами съ Лазаремъ Соломоновичемъ, оставили палаты; наконецъ, и самъ Лазарь Соломоновичъ предался сну.

   Слова: "если хочешь быть живъ" видимо подѣйствовали на Штейна. "Потѣха" такъ и не была доведена до свѣдѣн³я тюремнаго начальства, чему, впрочемъ, не надо способствовали Гулькевичъ и больничный надзиратель, для которыхъ противное не могло быть выгодно. Все ограничилось тѣмъ, что Гулькевичъ на другой день перевелъ Штейва въ другую палату, гдѣ,- какъ говорилъ Фокъ,- дѣло также врядъ-ли обойдется "безъ банокъ". Штейнъ, какъ ни въ чемъ не бывало, продолжалъ себя держать по прежнему; только Гулькевичъ и надзиратель уже больше не участвовали въ его ночныхъ пирушкахъ.

   Тщетно я ожидалъ графиню Галенъ: она вдругъ перестала посѣщать тюремную больницу. Это казалось мнѣ тѣмъ болѣе страннымъ, что она дала слово не оставлять меня, и ничѣмъ не выразила возможности прекращен³я ея посѣщен³й. Арестанты, "по своему", доискивались причины, побудившей графиню вдругъ бросить ихъ. Нѣсколько подслушанныхъ словъ кого-то изъ тюремныхъ администраторовъ послужили основан³емъ для слѣдующей истор³и: графиня заступалась за арестантовъ, хлопотала о нихъ, и тѣмъ навлекла на себя неудовольств³е одного изъ лицъ, имѣющихъ непосредственное наблюден³е надъ тюрьмами. Лицо это задалось, будто-бы, цѣлью добиться во что бы ни стало запрещен³я графинѣ посѣщать тюрьмы. Однако, добиться этого было трудно, вслѣдств³е тѣхъ связей, которыя имѣла графиня. Но, вотъ, одинъ изъ важныхъ арестантовъ, содержавшихся въ секретныхъ камерахъ, упросилъ графиню передать кому-то письмо. "Лицо", бдительно слѣдившее за всѣми дѣйств³ями графини, узнало объ этомъ и сообщило куда слѣдуетъ. Графиню затѣмъ, куда-то, будто-бы, вызвали, и объявили ей, что нежелательно, чтобы она посѣщала тюрьмы. Не знаю, насколько было правды въ этой истор³и, но только отсутств³е графини искренно опечалило многихъ больныхъ, въ особенности такъ называемыхъ "сѣренькихъ". Еще не зараженные тюремной атмосферой, эти новички на пути порока, брошенные на него большею част³ю безъисходной нуждой и неразвитостью, живо чувствовали доброе вл³ян³е теплаго слова графини, такъ хорошо умѣвшей затрогивать ихъ сердца. Она была для нихъ не только единственнымъ заступникомъ, совѣтникомъ и источникомъ матер³альной помощи, но и несомнѣнно лучшимъ врачемъ. Религ³озное чувство ихъ,- обыкновенно столь крѣпкое въ нашемъ простолюдинѣ,- воскресало подъ вл³ян³емъ бесѣдъ графини и вызывало искреннее раскаян³е. Для меня самого посѣщен³я графини были необходимы. Если я и не имѣлъ твердой, неколеблемой сомнѣн³ями, вѣры, то, все-таки, нравственная личность графини не могла не вл³ять благотворно на мое духовное состоян³е.

   Между тѣмъ, по мѣрѣ укрѣплен³я моего физическаго организма, страшная путаница мыслей, царившая въ моемъ умѣ, принимала, мало по малу, порядокъ. Прослѣдивъ съ логическою послѣдовательностью событ³я прошлаго, мысль подвергла своему анализу "настоящее". Оно было крайне-неопредѣленно, Я узналъ только, что я арестованъ; что лежу въ тюремной больницѣ подъ своимъ настоящимъ именемъ и что, слѣдовательно, самозванство мое вполнѣ обнаружено. Являлись вопросы: обнаружена-ли та длинная цѣпь преступныхъ обмановъ, которая сопровождала мое самозванство? Принимаютъ-ли участ³е въ дѣлѣ правосуд³я жертвы моихъ преступлен³й? Обнаруженъ-ли мой бракъ съ Ивой? Производится-ли предварительное слѣдств³е? Долго-ли оно можетъ продлиться? Являлся еще условный вопросъ: какъ держать себя въ случаѣ, если окажется, что я обвиняюсь только въ самозванствѣ: слѣдовало-ли мнѣ самому чистосердечно заявить свою преступную истор³ю? Если первые вопросы ждали разрѣшен³я извнѣ, то отвѣть на послѣдн³й я могъ искать только въ самомъ себѣ. Отвѣтъ этотъ долженъ былъ заключать здраво-обдуманное, твердое рѣшен³е, какъ вести себя во все время производства дѣла, результатъ котораго несомнѣнно много зависѣлъ отъ моего собственнаго поведен³я. Сознан³е во всемъ, конечно, грозило тяжкой уголовной карой. Во всякомъ случаѣ, все не могло