Линев Дмитрий Александрович - По тюрьмам

астали Егорова въ нижнемъ корридорѣ, у входа въ контору; одѣтый въ богатую шинель, шикарному воротнику и лацканамъ которой могъ-бы позавидовать не одинъ гвардеецъ, въ офицерской фуражкѣ (онъ рѣдко надѣвалъ полицейское кепи), съ сигарой въ зубахъ и разносной книжкой съ конвертомъ въ рукѣ, онъ, очевидно, ждалъ нашего появлен³я.

   - Готовы вы,; Дмитр³й Александровичъ?- спросилъ онъ меня.

   Я вспомнилъ, что не простился съ моими сосѣдями.

   - Ну, это бѣда не большая; вы еще застанете ихъ тутъ.- И такъ, Амал³я Карловна,- обратился онъ къ ней,- милости прошу ко мнѣ посидѣть, пока я свезу князя. Да не грустите, скоро увидитесь. Ну, прощайтесь, прощайтесь! - торопилъ онъ насъ.

   Обмѣнявшись еще нѣсколько разъ поцѣлуями, мы, наконецъ, разошлись. Я сѣлъ въ карету, куда не замедлилъ явиться и Егоровъ, проводивш³й Амал³ю Карловну въ свою квартиру.

   - Въ тюремный замокъ! - скомандовалъ онъ кучеру.

   - Довольны вы вашимъ конвойнымъ? - смѣясь, спросилъ онъ меня, когда карета тронулась.

   - Какъ нельзя больше,- отвѣтилъ я.

   - То-то вотъ, Дмитр³й Александровичъ! - замѣтилъ онъ мнѣ тономъ укоризны.- A собирались еще со мной воевать.

   - Не вы-ли вызывали меня на эту войну? вспомните-ка!...- не удержался я, чтобы, въ свою очередь, не замѣтить ему.

   - Ну, ну, ну!- дружески прервалъ меня Егоровъ.- Вы страшно самолюбивы, сознайтесь!.... Да вотъ что я вамъ скажу,- заговорилъ онъ вдругъ серьезно:- вы постарайтесь расположить къ себѣ старшаго помощника; т. е., я вамъ подготовлю почву,- пояснилъ онъ,- вы только съумѣйте воспользоваться ею, не испортите дѣла. Однимъ словомъ,- не будьте съ нимъ дерзки. Онъ немножко мужиковатъ, это правда... Ну, что дѣлать? не каждое лыко въ строну.

   Попытка моя проникнуть въ планы Егорова, т. е., узнать способъ, вѣрнѣе говоря, не способъ,- онъ не нуждался въ объяснен³и,- а услов³я, при которыхъ должно было состояться подготовлен³е имъ для меня "почвы",- не имѣла успѣха.

   - Это ужь не ваше дѣло... Положитесь на меня... Если ужь я за что взялся, то будьте спокойны... обдѣлаемъ...- неизмѣнно твердилъ онъ.

   Не смотря на легкое сопротивлен³е Егорова,- выразившееся замѣчан³емъ: "Не открывайте лучше; чего добраго, можемъ встрѣтитъ Баранова - неловко",- я опустилъ окно кареты и до самой тюрьмы не переставалъ съ жадностью упиваться запахомъ свободы, созерцан³емъ кипѣвшей вокругъ шумной жизни, составлявшей такой разительный контрастъ съ тою жизнью, которой я жилъ уже два мѣсяца. Не зависть, а горькое сожалѣн³е, яркое сознан³е всей силы своего несчастья, словно клещами, сжали мое сердце. Я машинально отвѣчалъ,- не знаю, всегда-ли впопадъ,- короткими "да" и "нѣтъ" на всѣ вопросы и замѣчан³я Егорова.

   Карета остановилась. Подскочивш³й городовой суетливо отворилъ дверцы.

   - Поручикъ Ждановъ (старш³й помощникъ) въ конторѣ?- спросилъ его Егоровъ, выйдя изъ кареты. ......

   - Были въ конторѣ, ваше высок - род³е! - отвѣтилъ городовой, сильно дернувъ звонокъ у воротъ знакомаго мнѣ здан³я, надъ которыми громадная черная вывѣска, чуть-ли не аршинными буквами, возвѣщала: "Тюремный замокъ".

   - Что-же вы не выходите? Будетъ вамъ мечтать! - напомнилъ мнѣ Егоровъ, когда звукъ ключей за воротами далъ знать а приближен³и дежурнаго городоваго. Я до такой степени забылся, что, слѣдя за Егоровымъ, слушая его вопросъ и отвѣтъ городоваго, видя, какъ городовой дернулъ звонокъ, въ тоже время, не трогался съ мѣста, какъ будто все это нисколько меня не касалось.

   - Ахъ, да и въ самомъ дѣлѣ, что-же я смотрю? - вслухъ спросить я себя, вызванный изъ этого забытья. Я живо оставилъ карету и, вслѣдъ за Егоровымъ, вошелъ въ открывшееся въ воротахъ, въ ростъ человѣка, отверст³е. Пространство шаговъ въ 15 отдѣляло первыя деревянныя ворота отъ другихъ, массивныхъ, желѣзныхъ, у которыхъ толпились городовые, солдаты, тюремные служители и нѣсколько человѣкъ статскихъ. Со двора, виднѣвшагося сквозь толстые желѣзные прутья послѣднихъ воротъ, доносились свистки, брань, командныя слова. Не доходя этихъ воротъ, налѣво, нѣсколько ступенекъ вели въ просторный, свѣтлый корридоръ, на половинѣ котораго открывалась дверь, съ надписью: "входъ въ контору". Дверь эта вела, однакожь, не непосредственно въ контору, чтобъ очутиться въ послѣдней, надо было пройдти еще одинъ узеньк³й, темный корридорчикъ, такую же квадратную комнату,- нѣчто въ родѣ прихожей,- и только минуя еще двѣ-три двери и отворивъ четвертую, мы очутились въ самой конторѣ. Она состояла изъ трехъ, одинаковой величины, комнатъ, соединенныхъ сквознымъ проходомъ. Первая комната была раздѣлена на двѣ ровныя половины высокой деревянной рѣшеткой, за которой виднѣлась еще такая-же рѣшетка, образуя, такимъ образомъ, между собою узк³й корридорчикъ, въ который, очевидно, вела одна изъ тѣхъ дверей, мимо которыхъ мы проходили. Въ первой рѣшеткѣ имѣлось небольшое квадратное отверст³е, достаточное развѣ только для того, чтобы просунуть голову. Въ той половинѣ первой комнаты, въ которой мы вошли помѣщались три длинныхъ стола, за которымъ нѣсколько человѣкъ занимались письмомъ, и высокая конторка, у которой, стоя, что-то записывалъ въ большую книгу молодой полицейск³й офицеръ, въ которомъ я узналъ симпатичнаго мнѣ младшаго помощника смотрителя. Сказавъ мнѣ: "подождите тутъ", Егоровъ прямо прошелъ въ послѣднюю комнату, изъ которой доносилось мѣрное щелканье на счетахъ. Занимавш³еся въ конторѣ, изъ которыхъ иные, очевидно, хорошо запомнили меня (читателю извѣстно, что я однажды уже заходилъ въ эту контору: это было когда я выписался изъ больницы), то и дѣло отрывались отъ своихъ занят³й, чтобы бросить на меня любопытный взглядъ, шопотомъ сообщить другъ другу свои наблюден³я; причемъ слово "князь", довольно часто, явственно доносилось до меня. Одинъ только младш³й помощникъ смотрителя былъ такъ углубленъ въ свое дѣло, что вы разу не обернулся и врядъ-ли замѣтилъ меня. Спустя минутъ десять, въ проходѣ показался Егоровъ съ старшимъ помощникомъ, отталкивающая наружность котораго уже была мною описана.

   - Вотъ-сь, г. Карасевъ,- начальнически обратился ко мнѣ Егоровъ, - я рекомендовалъ васъ поручику, какъ человѣка спокойнаго, непохожаго на большинство арестантовъ... Поручикъ настолько добръ, что принимаетъ васъ подъ свое покровительство. Я увѣренъ, что не буду раскаяваться въ своей рекомендац³и; не правда-ли?

   - Постараюсь оправдать...- пробормоталъ я.

   - Я увѣренъ, увѣренъ...- И Егоровъ сталъ прощаться съ "поручикомъ" не перестававшимъ удостоивать меня молчаливымъ взглядами изподлобья.

   - До свидан³я, выздоравливайте скорѣе! - сказалъ и мнѣ Егоровъ, съ важностью протянувъ мнѣ руку.

   - До свидан³я, капитанъ. Благодарю васъ,- проговорилъ я, почтительно пожавъ ее.

   Сказавъ что-то, шопотомъ, младшему помощнику, "поручикъ", не удостоивъ меня ни однимъ словомъ, удалился въ послѣднюю комнату.

   - Здравствуйте, г. Карасевъ,- привѣтливо произнесъ младш³й помощникъ, между тѣмъ оставивш³й книгу.- Что вы такъ скоро опять заболѣли? Не рано-ли вы тогда выписались? - онъ поднесъ къ губамъ, болтавш³йся у него на борту мундира, свистокъ. Раздался пронзительный свистъ. Нѣсколько человѣкъ городовыхъ разомъ вбѣжали въ контору и стали какъ вкопанные.

   - Раздѣть, обыскать и сдать больничному надзирателю!- отдалъ приказан³е помощникъ.- Прошу васъ за рѣшетку!- добавилъ онъ, обращаясь ко мнѣ.

   Я послѣдовалъ за городовыми. Очутившись въ корридорчикѣ между двумя рѣшетками, я, не ожидая участ³я городовыхъ, поспѣшилъ раздѣться и передать имъ платье для обмѣна.

   - Баринъ бывалый: сами знаете порядокъ,- одобрительно замѣтилъ одинъ изъ нихъ.

   Но вотъ за осмотромъ платья послѣдовалъ осмотръ тѣла.

   - Пожалуйста, освободите меня объ этого осмотра; увѣряю васъ, что при мнѣ ничего нѣтъ. Да я не понимаю, куда-же-бы еще можно что-нибудь спрятать?- умоляюще обратился я къ почтенному стражу, предложившему мнѣ, послѣ старательнаго осмотра моей головы, раскрыть ротъ.

   - Нельзя-съ! - коротко отвѣтилъ онъ мнѣ.- Шире раскройте? подъ языкомъ нѣтъ-ли чего? высуньте языкъ!

   - Позвольте,- рѣшительно остановилъ я его.- Доложите помощнику, что я имѣю къ нему просьбу.

   - A вотъ сперва мы васъ обыщемъ, а потомъ и доложимъ. Ну, да чего тутъ толковать? Нагнитесь!

   Къ счастью моему, препирательство мое съ городовымъ достигло слуха младшаго помощника, который и не замедлилъ показаться у отверст³я рѣшетки.

   - Платье все обыскали? - спросилъ онъ.

   - Такъ точно-съ; только, значитъ, самимъ еще не обыскали: не дается,- отвѣтилъ городовой.

   - Я не знаю, какую-же цѣль можетъ имѣть дальнѣйш³й осмотръ? Какъ видите, я въ костюмѣ Адама.

   Помощникъ улыбнулся:

   - Видите-ли, г. Карасевъ,- мягко произнесъ онъ:- не разъ бывали примѣры, что у арестантовъ находили деньги, записки и т. под. не только волосахъ, но и во рту. Вслѣдств³е этого, мы и приняли за правило тщательно осматривать не только платье, но и тѣло. И не мы одни: насколько мнѣ извѣстно, тоже самое дѣлается и въ другихъ здѣшнихъ тюрьмахъ и въ полицейскихъ домахъ. Впрочемъ, вѣдь, и вы изъ полицейскаго дома?

   - Да, и я уже разъ подвергся подобному циническому осмотру... Но, ради Бога, прощу васъ, избавьте меня отъ повторен³я!- взмолился я.

   - Успокойтесь, я понимаю... Вамъ нечего прятать, нѣтъ цѣли... Довольно! - скомандовалъ онъ.- Деньги, золотыя и серебряныя вещи подать сюда!

   Обыскивавш³й мое платье подалъ ему мое портмонэ съ деньгами. Пересчитавъ послѣдн³я, помощникъ отошелъ отъ рѣшетки, проговоривъ: "Сейчасъ подучите квитанц³ю".

   - Счастье ваше, что вы не нарвались на смотрителя или на старшаго помощника: показали-бы они вамъ, какъ не даваться обыскивать!- угрожающимъ тономъ замѣтилъ мнѣ одинъ изъ городовыхъ.

   Во все время обыска и послѣ него, въ продолжен³и, по крайней мѣрѣ, четверти часа, я оставался ничѣмъ ненакрытый, безъ всякаго бѣлья и обуви. Изъ-подъ сыраго, деревяннаго пола страшно дуло; дверь безпрестанно открывалась и закрывалась, внося каждый разъ съ собою струю холоднаго воздуха. Меня уже начинала прохватывать дрожь, и новый протестъ готовъ былъ сорваться съ языка, когда показался, наконецъ, больничный надзиратель съ узломъ въ рукахъ.

   - А, это вы, ваше с³ятельство! вотъ вамъ бѣлье, одѣвайтесь скорѣй! Холодно такъ стоять,- сказалъ онъ, услужливо разстилая передо мной больничный халатъ съ бѣльемъ и туфлями.

   Видъ принесеннаго мнѣ бѣлья разомъ охладилъ тотъ пылъ, съ какимъ я схватилъ его и сталъ накидывать на себя. Оно не только почти сплошь состояло изъ заплатъ, дыръ и пятенъ отъ лекарствъ, было крайне грубо, но и не оставляло ни малѣйшаго сомнѣн³я въ томъ, что оно давно не знало стирки.

   - Не зналъ-съ, а то-бы потоньше и почище выбралъ; ну, да вы только здѣсь одѣньте, придемъ - перемѣнимъ,- успокоительно произнесъ больничный надзиратель, замѣтивъ мое смущен³е. Онъ, повидимому, былъ очень радъ мнѣ и старался показать мнѣ, съ своей стороны, все возможное, въ его положен³и вниман³е и готовность "служить по прежнему".

   - Г. Карасевъ! вамъ, вѣроятно, нужно будетъ денегъ на чай и сахаръ? - спрашивалъ меня изъ конторы голосъ младшаго помощника.

   - Да,- отвѣтилъ я.

   - Я выдамъ больничному надзирателю на руки два рубля, остальные будутъ записаны въ книгу и вы сейчасъ получите квитанц³ю.

   Спустя минуту, помощникъ показался у отверст³я, и, вручивъ мнѣ квитанц³ю, а надзирателю - два рубля, проговорилъ: "Можно вести".

   - Пожалуйте! - скомандовалъ больничный надзиратель, предлагая мнѣ слѣдовать впереди себя.

   - Куда-же теперь, въ больницу? - спросилъ я его, слѣдуя по корридору.

   - Да-съ, теперь - къ намъ,- отвѣтилъ онъ.

   - Такъ это мнѣ опять приходится, въ такой морозъ, чуть-ли не въ одномъ бѣлье, идти по двору! - воскликнулъ я.- Дайте мнѣ хоть мое пальто накинуть на себя!

   - Нельзя, баринъ; ей Богу, нельзя: у воротъ не пропустятъ и сейчасъ извѣстно будетъ смотрителю.

   - Стойте! - остановилъ меня у желѣзныхъ воротъ городовой.

   - Пропускай, ничего нѣтъ,- сказалъ ему больничный надзиратель.

   - Мало-ли что нѣтъ! A можетъ быть и есть? Форма требуетъ,- возразилъ городовой, слегка проводя нѣсколько разъ руками по халату и по бѣлью на мнѣ.

   - Вѣдь, я прямо изъ конторы, а меня тамъ обыскивали,- замѣтилъ я.

   - Тамъ само собой, а здѣсь - само собой; можетъ тамъ и просмотрѣли что-нибудь; али вы сами успѣли что-нибудь спрятать... На то мы здѣсь и приставлены,- пояснилъ мнѣ городовой.- Ступайте!

   Я, чуть-ли не бѣгомъ, бросился въ отворенную имъ половинку воротъ.

   - Не бѣгайте, не бѣгайте! Какъ разъ еще и въ карцеръ попадете... Стойте! - закричали одновременно и городовой, и надзиратель.

   Чувство самосохранен³я взяло верхъ надъ боязнью взыскан³я за ослушан³е. Я изо всѣхъ силъ пустился бѣжать по двору и живо очутился въ пр³емной комнатѣ больницы.

  

   - Эхъ вы! только себѣ хуже дѣлаете! И добро-бы вы были новичокъ, не знали здѣшнихъ порядковъ, а то, вѣдь, слава-те, Господи, давно-ли отсюда? - съ досадой произнесъ незамедливш³й появиться надзиратель, искоса взглянувъ на меня и начавъ задумчиво, заложа руки назадъ, расхаживать по пр³емному покою.

   - Не безпокойтесь; я увѣренъ, что докторъ вполнѣ опраDдаетъ мое ослушан³е и заступится за меня. Не поступили-ли-бы вы, на моемъ мѣстѣ, точно такъ-же? Посмотрите,- вѣдь, я весь посинѣлъ...

   Слова мои вызвали на лицѣ надзирателя какую-то неопредѣленную улыбку. Онъ продолжалъ молча измѣрять пространство пр³емнаго покоя.

   - Маршъ по мѣстамъ, бродяги! чего еще не видали! - крикнулъ онъ, когда прервали это молчан³е, показавш³еся въ боковыхъ дверяхъ, ведшихъ въ палаты, нѣсколько любопытныхъ головъ въ больничныхъ колпакахъ. Головы моментально исчезли, и надзиратель, притворивъ за ними наглухо двери, съ прежнимъ безмолв³емъ принялся маршировать по покою.

   - Однако, что-жь вы меня здѣсь держите? Я былъ-бы вамъ очень благодаренъ, если-бы вы указали мнѣ палату: мнѣ-бы хотѣлось прилечь...- наконецъ, обратился я къ нему.

   - Не могу-съ; вотъ что изъ конторы скажутъ,- отрывисто, не останавливаясь, отвѣтилъ онъ мнѣ.

   Послышались торопливые шаги.

   - Надзиратель, давай скорѣй Карасева сюда! Карасева!...

   - Пойдемте! - скомандовалъ надзиратель, направившись къ выходу, у котораго, въ тоже время, показался городовой.

   - Живо, живо! - скомандовалъ, въ свою очередь, послѣдн³й.

   - Куда это? - спросилъ я.

   - Тамъ узнаешь! - грубо отвѣтилъ городовой.

   - Однако, я хочу знать, куда; если въ контору опять, я попрошу прежде дать мнѣ мое платье. Въ такой морозъ нельзя людей водить по двору чуть-ли не нагишемъ,- настаивалъ я.

   - Что-жь вы смотрите? Ведите! это ваше дѣло,- съ угрозой отнесся городовой къ недоумѣвавшему надзирателю.- Помощникъ приказалъ, чтобы вы его сейчасъ привели. Мнѣ что? Я доложу, что передалъ вамъ приказан³е, а тамъ какъ знаете,- добавилъ онъ, махнувъ безучастно рукой.

   - A что я могу сдѣлать? драться, что-ли, съ нимъ? - возразилъ надзиратель.

   - Я такъ и доложу,- проговорилъ городовой, уходя поспѣшно.

   - Такъ вы не пойдете въ контору? - рѣшительно спросилъ меня вдругъ надзиратель.

   - Въ томъ, въ чемъ я теперь, конечно, не пойду,- не менѣе рѣшительно отвѣтилъ я.

   Позвавъ изъ находившейся рядомъ съ пр³емнымъ покоемъ ванной комнаты служителя и поставивъ его около меня въ качествѣ часоваго, надзиратель также поспѣшно куда-то скрылся. Предчувствуя недоброе, я обратился къ служителю съ вопросомъ: не могу-ли я видѣть Гулькевича? - этого, въ своемъ родѣ, "всемогущаго" старшаго фельдшера, покровительству и защитѣ котораго я намѣревался поручить себя. Къ несчастью, у меня не только не было двугривеннаго, но даже и кармана, въ которомъ-бы послѣдн³й могъ находиться; у меня, такимъ образомъ, не было талисмана, при помощи котораго угрюмый служитель могъ-бы сдѣлаться болѣе разговорчивымъ и менѣе дерзкимъ. Отвѣтивъ мнѣ на мой вопросъ молчан³емъ, онъ, послѣ троекратнаго повторен³я его въ болѣе или менѣе заискивающихъ формахъ, удостоилъ меня, наконецъ, слѣдующей краткой, но очень выразительной фразой: "Да замолчишь-ли ты? чортъ те дери!" Возражать на такую фразу было, очевидно, не только безполезно, но, пожалуй, и не безопасно. Поэтому, я не рѣшился его болѣе безпокоить и въ глубокомъ безмолв³и, выжидалъ, что будетъ. Я даже старался сохранить неподвижность: мнѣ, почему-то, казалось, что стоитъ мнѣ только двинуться съ мѣста, или встать, и угрюмый стражъ мой непремѣнно скажетъ: "Да будешь-ли ты спокойно сидѣть, чортъ те возьми!" - Въ пр³емномъ покоѣ царствовала совершенная тишина. Никто въ него не заглядывалъ. Напрасно я надѣялся, что вотъ-вотъ, если не Гулькевичъ, то кто-нибудь изъ младшихъ фельдшеровъ покажется; даже служителей не было видно: всѣ, какъ будто нарочно, исчезли куда-то и не показывались. Большинство больныхъ, надо полагать, предавалось еще послѣобѣденному сну, и изъ палатъ не доносилось ни одного звука.- Заложивъ ногу на ногу и упершись плечомъ въ косякъ окна, стражъ мой, повидимому, всецѣло предался созерцан³ю того, что происходило за окномъ... Но, вотъ, послышался ударъ въ колоколъ, другой, трет³й... Крикъ, говоръ, суетня... Двери палатъ съ шумомъ растворились. Больные, въ безпорядкѣ, силясь опередить другъ друга, проносились предо мной, кто съ оловянной кружкой, кто съ глинянымъ чайникомъ, кто съ жестянымъ, а кто съ тѣмъ, другимъ и третьимъ вмѣстѣ. Искушен³е было велико: какъ мы заговорить съ кѣмъ-нибудь изъ этихъ больныхъ и не узнать чего-нибудь о Фокѣ и баронѣ? Глаза мои невольно обратились въ окну. Гдѣ-же онѣ? Я быстро обвелъ глазами весь пр³емный покой... И - о радость! грозная стража исчезла.

   - Откуда, новеньк³й, изъ какой части? вижу, что не здѣшн³й,- къ немалому моему удовольств³ю, заинтересовался мною одинъ изъ "больныхъ", здоровенный, краснощек³й парень, лѣтъ 25, возвращаясь въ свою палату съ набраннымъ въ кружку кипяткомъ.

   Сказавъ ему, изъ какой я части, я, въ свою очередь, спросилъ: давно-ли онъ въ больницѣ и знаетъ-ли онъ Фока? Но раздавшаяся вдругъ команда: "Смирно! Маршъ по мѣстамъ! Докторъ идетъ!" - заставила его отскочить отъ меня, чуть не обваривъ меня при этомъ своимъ кипяткомъ. Скорыми, мелкими шагами, въ покой вошелъ докторъ - маленьк³й, суетливый господинъ, лицо котораго и движен³я одновременно выражали неудовольств³е, торопливость и крайнюю озабоченность. Въ рукахъ у него была какая-то бумага. Вслѣдъ за нимъ, кромѣ надзирателя, въ покой вбѣжали: младш³й фельдшеръ, съ заткнутымъ за ухо перомъ, карандашемъ и бумагой въ рукахъ, и два служителя, съ перекинутыми черезъ плечи полотенцами.

   - Гдѣ больной? - спросилъ докторъ, остановившись, ни къ кому не обращаясь и сосредоточивъ свое вниман³е на циферблатѣ поспѣшно выдутыхъ имъ изъ кармана часовъ.

   Я подошелъ.

   - Чѣмъ боленъ? машинально произнесъ докторъ, пряча часы и пробѣгая записку, поданную ему фельдшеромъ.

   - Постоянныя головныя боли... отвѣтилъ я, нисколько, впрочемъ, не солгавъ, такъ какъ, въ послѣднее время, у меня, и въ самомъ дѣлѣѵ не переставала болѣть голова.

   Черкнувъ что-то карандашемъ на запискѣ и отдавъ ее фельдшеру, съ словами: "выписать изъ аптеки и отослать ко мнѣ на квартиру", докторъ, дотронувшись до моей руки, вѣроятно, якобы для изслѣдован³я пульса, повторилъ свой вопросъ: "Чѣмъ боленъ?"

   - Жалуется на головную боль,- предупредилъ меня фельдшеръ, въ присутств³и котораго мною уже былъ данъ отвѣтъ ни вопросъ доктора,

   - Головная боль... пробормоталъ докторъ, и сталъ въ полголоса пробѣгать принесенную имъ съ собой бумагу.

   "Это, вѣроятно, свидѣтельство полицейскаго врача",- промелькнуло у меня вдругъ въ умѣ. Я схватился за голову. - "Все пропало!" - рѣшилъ я про себя. Я тутъ только замѣтилъ свой непростительный промахъ, значительная доля вины котораго падала, конечно, и на Егорова. Мнѣ было вовсе неизвѣстно содержан³е добытаго имъ отъ полицейскаго врача свидѣтельства. Показан³е мое о головной боли не идетъ-ли въ разрѣзъ съ свойствомъ засвидѣтельствованной врачемъ болѣзни? Такъ и есть! Докторъ съ досадой бросилъ на столъ бумагу, окинулъ меня быстрымъ, недобрымъ взглядомъ и, взглянувъ опять на часы, строго произнесъ:

   - Притворяться вздумали? Въ части жаловались на ломоту въ ногахъ, а здѣсь головная боль? Языкъ!..

   Я повиновался.

   - Пустое. Принять и завтра выписать!- И, въ трет³й разъ справившись съ часами, докторъ, а за нимъ и фельдшеръ съ служителями, бросились въ палату.

   - Идите за мной,- проговорилъ надзиратель и, замѣтивъ, что я колеблюсь, добавилъ:- Не въ контору... въ ванную.

   "Ванною" называлась комната, въ которой имѣлись двѣ вылуженныя ванны изъ красной мѣди, и такой-же, огромный, вдѣланный въ плиту, котелъ, снабжавш³й тѣ ванны, посредствомъ двухъ крановъ, горячей водой; холодная вода бралась прямо изъ ушатовъ. Тотъ-же котелъ, въ извѣстное время дня, снабжалъ больныхъ кипяткомъ, для заварки чая. Одна изъ этихъ двухъ ваннъ предназначалась исключительно для лицъ, одержимыхъ сифилитическими и иными заразительными болѣзнями; но такъ какъ одной только другой ванны, для прочихъ больныхъ, было далеко недостаточно, то назначен³е первой ванны,- какъ я имѣлъ неоднократно случай замѣтить въ свое первое пребыван³е въ тюремной больницѣ,- было чисто фиктивное.

   Въ дѣйствительности, больные, не смотря на родъ болѣзни, какой-бы заразительный характеръ она ни имѣла, принимали ту или другую ванну, смотря по тому, какая изъ нихъ бывала въ данный моментъ свободна. Слово "свободна" не слѣдуетъ, однакожь, понимать буквально: даже при таковъ порядкѣ, двѣ ванны, все-таки, оказывались далеко не въ состоян³и удовлетворить ежедневно все число больныхъ, которымъ прописывались ванны, тѣмъ болѣе, что больные допускались въ нихъ только съ часа и до четырехъ часовъ дня, т. е., съ послѣ обѣда до вечерняго чая; а въ три часа, двадцати, двадцати-пяти человѣкамъ,- обыкновенная ежедневная цифра такихъ больныхъ, по одному, очевидно, невозможно воспользоваться ванной. И вотъ, простые смертные, т. е. не "благородные" арестанты, принимали ванну не иначе, какъ по четыре человѣка заразъ; причемъ и вода не каждый разъ мѣнялась; объ измѣрен³и температуры ея, согласуясь съ состоян³емъ здоровья больнаго, тутъ, конечно, и рѣчи не могло быть... Врачамъ все это было очень хорошо извѣстно. Такъ, однажды, при мнѣ, одинъ изъ наиболѣе смѣлыхъ и развитыхъ арестантовъ, котораго надзиратель, не смотря на энергическ³й протестъ съ его стороны, усадилъ въ одну ванну съ больными заразительными болѣзнями, заявивъ по этому поводу жалобу старшему доктору. Послѣдн³й, къ немалому моему удивлен³ю, только развелъ насмѣшливо руками и, передразнивая арестанта, проговорилъ: "Пойди, прикажи комитету, чтобы какъ еще двѣ ванны поставили!" Само собою разумѣется, что при такихъ порядкахъ, и самое содержан³е сифилитиковъ въ отдѣльной палатѣ - безцѣльно.

   Между тѣмъ, по закону, каждый вновь прибывш³й больной, по осмотрѣ его врачемъ, прежде, чѣмъ быть отведеннымъ въ палату, долженъ принять ванну.

   Правило это, нельзя сказать, чтобы съ особенною строгостью, но все-же, большей частью, соблюдалось въ тюремной больницѣ. Приглашен³е меня въ "ванную" послѣдовало именно въ силу этаго правила.

   - Прикажете перемѣнить воду, или и эта сойдетъ?- спросилъ служитель надзирателя, недоумѣвая, повидимому, къ какой категор³и заключенныхъ меня причислить: къ привилегированнымъ, или къ простымъ смертнымъ.

   - Ну, спусти, пожалуй,- какъ-бы дѣлая мнѣ этимъ особенное одолжен³е, отвѣтилъ надзиратель.

   - Вы обѣщали мнѣ перемѣнить бѣлье? - напомнилъ я ему.

   - Чего тутъ мѣнять до завтра! Слышали, что докторъ сказалъ?... Ничего, и въ этомъ переночуете!- отвѣтилъ онъ мнѣ съ крайне недовольнымъ видомъ.

   Любезный и предупредительный при пр³емѣ меня онъ,- лишь только я навлекъ на себя неудовольств³е старшаго городоваго,- сдѣлался ко мнѣ холоднымъ; а узнавъ, что я остаюсь въ больницѣ только одну ночь,- даже грубъ. Надежды, внушенныя ему моимъ прибыт³емъ въ больницу, слишкомъ скоро оказывались неосновательными, а слѣдовательно и церемониться со мной не было больше причины. Я это хорошо понялъ, и, чтобы не лишиться, хоть "до завтра", его необходимыхъ "услугъ", поспѣшилъ выразительнымъ жестомъ отозвать его въ одинъ изъ угловъ "ванной", подальше отъ служителя, и въ полголоса заявилъ ему, что взятые имъ изъ конторы два рубля онъ можетъ оставить себѣ, что я ему очень благодаренъ за предупредительный пр³емъ и что надѣюсь еще остаться въ больницѣ, а тогда... само собою разумѣется, мы сочтемся... Мое секретное заявлен³е быстро произвело желанное дѣйств³е: мнѣ пожали, въ знавъ благодарности, руку, заглянули въ ванну, приказали ее чище вымыть и отправились въ кладовую за бѣльемъ. Такое внезапное вниман³е ко мнѣ надзирателя не осталось безъ подражан³я со стороны служителя, благосклонность ко мнѣ котораго фактически выразилась въ предложен³и къ моимъ услугамъ "своей" мочалки и мыла". - "А то, позвольте, я и спину вамъ потру",- нѣжно произнесъ онъ, между прочимъ. Не имѣя при себѣ денегъ и не будучи увѣренъ, что мнѣ удастся остаться въ больницѣ, - въ послѣднемъ случаѣ, можно-бы добыть изъ конторы еще нѣсколько рублей, или-же, въ крайнемъ случаѣ, адресовать служителя къ Амал³и Карловнѣ,- я не счелъ себя въ правѣ воспользоваться трогательною нѣжностью усатаго служителя, отклонивъ ее со всевозможными благодарностями... словесными, разумѣется. Принесенная мнѣ надзирателемъ пара белья превзошла мои ожидан³я: она была не только безъ заплатъ и чисто вымыта, но и изъ лучшаго матер³ала,- изъ тонкаго холста. Немного ниже воротника рубашки, на наружной сторонѣ спинки, видѣлось крупное, черное клеймо: "Больн. тюр. зам.".

   - У насъ недавно началась новая постройка; хорошее бѣлье, не то, что старое: то дерюга, а не бѣлье,- согласился надзиратель съ моимъ замѣчан³емъ о достоинствахъ принесеннаго имъ бѣлья. - Я вамъ ни на что не нуженъ?- спросилъ онъ меня.- Пойдти, доктора проводить; теперь, думаю, скоро выйдетъ: онъ, вѣдь, живо...

   - Не увидите-ли тамъ Гульвевича,- скажите, что я прошу его на пару словъ.

   - То-то и плохо, что его нѣтъ,- тономъ искренняго сожалѣн³я отвѣтилъ мнѣ надзиратель:- онъ въ отпускъ уѣхалъ. Будь онъ здѣсь, вамъ и тужить-бы нечего: лежали-бы въ больницѣ, пока самимъ не надоѣло-бы.

   - A младш³е фельдшера ничего не могутъ сдѣлать? - спросилъ я, не мало опечаленный его сообщен³емъ. - Вы понимаете... я не пожалѣю...

   - Нѣтъ, съ ними лучше не связывайтесь; не совѣтую... Ты чего глаза вылупилъ? - строго обратился онъ въ служителю, слишкомъ внимательно вслушивавшемуся въ нашу бесѣду.- Когда они одѣнутся, сведешь въ первую палату... первая койка съ правой стороны, отдѣльный столикъ. - Никакъ выходитъ? - проговорилъ онъ, бросаясь изъ ванной на послышавш³йся шумъ шаговъ.

   Пока я одѣвался, служитель успѣлъ мнѣ повѣдать нѣкоторыя тюремныя новости. Злобой дня въ тюрьмѣ былъ тифъ. Попавъ, очевидно, на благодатную почву, опустошительная болѣзнь свободно дѣлала свое ужасное дѣло.

   - Ужь три недѣли, какъ она, проклятая, у насъ появилась, - разсказывалъ мнѣ служитель,- и хоть-бы тебѣ одинъ день прошелъ безъ покойника! Такъ нѣтъ; случалось, что по два и по три таскали... Знамо, сами знаете, какое ужь у насъ леченье! Докторъ обѣжитъ палату, словно бѣшенный... A что-жь такое, что арестанты? тоже, вѣдь, люди!

   Принимавш³й меня докторъ завѣдывалъ "тифозной" палатой, которую посѣщалъ аккуратно по три раза въ день. Изъ того, однако, что онъ рѣдк³й разъ оставался въ палатѣ болѣе пяти минутъ, а въ такое время добросовѣстный врачъ врядъ-ли въ состоян³и надлежащимъ образомъ осмотрѣть не только двадцать человѣкъ,- наличное число тифозныхъ больныхъ въ-тотъ день, въ который я прибылъ въ больницу,- но и двухъ человѣкъ, тѣмъ болѣе больныхъ тифомъ,- постоянно торопился и, то и дѣло, справлялся съ часами, несомнѣнно явствовало, что "усерд³е" врача, въ дѣйствительности, было очень фальшиваго свойства, ограничиваясь однимъ лишь наружнымъ проявлен³емъ, и всего вѣроятнѣе, что оно было вызвано какимъ-нибудь распоряжен³емъ "свыше". Такимъ образомъ, посѣщен³я эти, долженствовавш³я быть благодѣтельными, вмѣсто пользы, влекли за собой только вредъ и, притомъ, двояк³й: смерть множества больныхъ и бездѣйств³е администрац³и. Оставляемые безъ серьезной медицинской помощи, больные гибли одинъ за другимъ, а начальствующ³я лица,- будучи убѣждены, что за больными имѣется усиленный уходъ, что они посѣщаются врачемъ три раза въ день и что, слѣдовательно, пользуются всѣми средствами медицинской науки,- оставались, по неволѣ, равнодушными зрителями плаченныхъ результатовъ вынужденнаго "усерд³я" достойнаго эскулапа...

   - Ну, что разболтался? ступай, лампы зажигай! - прервалъ надзиратель словоохотливаго служителя.- Тебѣ сказано: одѣнутся, сведи въ палату; а ты что тутъ дѣлаешь? Бобы разводишь? ступай!

   Отвѣтивъ ему едва слышнымъ ворчан³емъ и почесавъ затылокъ, служитель, лѣниво переваливаясь, вышедъ изъ ванной.

   - Пожалуйте, я васъ проведу въ палату,- произнесъ надзиратель, вымывъ подъ краномъ свои грязныя калоши и вытеревъ ихъ скинутымъ мною съ себя бѣльемъ.

   Съ уходомъ доктора, тишина, царствовавшая до того въ больницѣ, замѣнилась безпрерывнымъ гуломъ отъ говора многихъ голосовъ. Все какъ-бы вдругъ ожило: больные то и дѣло перебѣгали изъ палаты въ палату, заглядывали въ ванную, въ пр³емный покой, толпились въ корридорѣ. Провожая меня въ палату, надзиратель замѣтилъ, какъ одинъ изъ нихъ, при нашемъ приближен³и, поспѣшно спряталъ въ рукавъ халата дымившуюся папироску. "Расправа" послѣдовала на мѣстѣ. Отобравъ у виновнаго поличное, надзиратель угостилъ его двумя полновѣсными пощечинами, подзатыльникомъ и за волосы отвелъ его въ палату, строго воспретивъ ему показываться въ пр³емномъ покоѣ. Больной, повидимому, нисколько не претендовалъ на способъ расправы, во время которой повторялъ только: "Простите, Александръ Ивановичъ, простите! ей Богу! больше не буду".

   - Насчетъ этого, братцы, и цѣны нѣтъ Александру Ивановичу,- вслухъ произнесъ, въ тоже время,одинъ изъ присутствовавшихъ при расправѣ зрителей,- за волосы оттаскаетъ, по зубамъ раза два съѣздитъ, за то ужь въ контору никогда не доложитъ: со всякими пустяками къ начальству не суется...

   - Ладно, заговаривай зубы; ты у меня тоже смотри: я тебя давно замѣчаю,- съ фальшивою строгостью въ тонѣ, отозвался на эту похвалу замѣтно польщенный надзиратель.

   - Вотъ ваша койка; рядомъ съ вами тоже господинъ... - произнесъ онъ, введя меня въ первую палату и указывая на пустую койку, по одну сторону которой, на рядомъ стоявшей койкѣ, поверхъ одѣяла, лежалъ пожилой больной, довольно почтеннаго вида, обладатель красивой, окладистой бороды. При послѣднихъ словахъ надзирателя, "господинъ" слегка приподнялся, проговоривъ: "очень пр³ятно; радъ сосѣду". Я отрекомендовался. - "Исаевск³й", назвалъ себя, въ свою очередь, "господинъ", вставъ и протянувъ мнѣ руку. Надзиратель, между тѣмъ, привлеченный воображаемымъ запахомъ чего-то,- я говорю - воображаемымъ, потому что я, сколько ни напрягалъ обонян³я, никакого запаха не ощущалъ,- медленно обводилъ носомъ палату, принимая все болѣе и болѣе грозный видъ. Большая частъ больныхъ, въ тревожномъ ожидан³и, оправляла свои постели, халаты, не переставая, въ тоже время, съ видимою боязнью слѣдить за движен³ями надзирателя, намѣрен³я котораго, надо полагать, были для нихъ ясны.

   - Кто накурилъ? Говорите, подлецы! всѣхъ обыщу! - разразился онъ, наконецъ, громкими ругательствами.

   Мнимое приведен³е въ порядокъ постелей и халатовъ моментально оставлено. Больные вытянулись въ струнку, не исключая и тѣхъ, которые, при входѣ надзирателя, продолжали лежать. Его крикъ подѣйствовалъ и ни нихъ, заставивъ и ихъ также вскочить съ своихъ кроватей и занять стоя почтительное положен³е; трудно-больныхъ въ палатѣ не было; помѣщавш³еся въ ней больные страдали преимущественно наружными болѣзнями. Только я и сосѣдъ мой, "господинъ", который, помимо своего господскаго состоян³я, былъ, вѣроятно, еще также въ состоян³и платить надзирателю извѣстную дань, не оставляли своихъ мѣстъ: онъ, повидимому, былъ тоже изъ "новенькихъ", и происходившее предъ нашими глазами одинаково привлекло къ себѣ наше вниман³е.

   - Кто курилъ въ палатѣ? говори, шельмецъ ты эдак³й! - не подучивъ отвѣта на свой крикъ, такъ-же грозно, обратился надзиратель къ одному изъ больныхъ, сильно дернувъ его при этомъ за руку.

   - Въ палатѣ?.. въ палатѣ, ей-Богу, никто не курилъ... вотъ-те Христосъ, Александръ Ивановичъ...- робко отвѣтилъ порядкомъ струсивш³й больной.

   - Такъ вотъ я вамъ покажу! - оскаливъ зубы, прошипѣлъ надзиратель, нѣсколько разъ ударивъ указательнымъ пальцемъ по носу больнаго, и, обратясь къ вошедшему въ палату служителю съ зажженной висячей лампой въ рукахъ, отрывисто проговорилъ: "Живѣй поворачивайся! Привѣсь лампу и иди сюда!..." Заторопивш³йся служитель, въ свою очередь, крикнулъ какому-то больному: "подай табуретку!" Табуретка была немедленно подана; служитель сталъ на нее, повѣсилъ на крючокъ висячую лампу, молодцовато спрыгнулъ и подошелъ къ надзирателю.

   - Начинай съ самаго края: матрасы, подушки, все долой! Все ощупать и осмотрѣть какъ слѣдуетъ быть!

   Служитель съ жаромъ принялся за дѣло.

   - Становись сюда, всѣ! - скомандовалъ надзиратель больнымъ, указавъ на сторону, противуположную обыскиваемой: Больные, молча, съ видимой, впрочемъ, неохотой, повиновались.

   - У кого есть смолка, зайчики (спички),- давай; хуже будетъ, если самъ найду! - предупредилъ надзиратель, начавъ собственноручно обыскивать больныхъ.

   - Воля ваша, Александръ Ивановичъ... ищите...- было ему отвѣтомъ.

   Обыскъ производился совершенно однообразно; пр³емы и порядокъ обыска одного ничѣмъ не отличались отъ обыска другого больнаго. Надзиратель, неизмѣнно, начиналъ свой осмотръ съ узкаго воротника халата, переходилъ отъ него къ рукавамъ, проводилъ руками вдоль загнутыхъ краевъ халата сверху до низу, затѣмъ снималъ его, отбрасывалъ въ сторону и приступалъ къ ощупыван³ю бѣлья, начиная эту операц³ю также съ ворота и переходя къ ощупыван³ю голаго тѣла, что, впрочемъ, дѣлалось, не снимая совершенно съ арестанта бѣлья. Обыскъ кончался осмотромъ носковъ и туфель и приказан³емъ больному сдѣлать два шага въ сторону. Служитель, между тѣмъ, встряхивалъ и ощупывалъ матрацы, подушки и одѣяла, и все, что находилъ подъ ними и въ нихъ - бросалъ на полъ. Онъ скоро окончилъ возложенное на него поручен³е, собралъ на полу все найденное и отрапортовалъ: "Готовъ-съ, Александръ Ивановичъ! Вотъ, извольте смотрѣть: газетная бумага - для папиросъ, значитъ, чаишко, сахаръ, черный хлѣбъ, ножницы, ситцевый платокъ, книга какая-то... да вотъ два карандаша нашелъ..."

   - Чьи кто карандаши? - прервавъ свой безуспѣшный обыскъ, обратился надзиратель къ больнымъ, предъявляя имъ карандаши.

   - Не знаю-съ... не мой... на что мнѣ карандашъ? рази я грамотный?...- одновременно отвѣчали больные.

   - Ну, да, конечно, знать, молъ, не знаемъ, вѣдать не вѣдаемъ, съ неба свалились... Вотъ я вамъ покажу... Въ чьихъ кроватяхъ нашелъ карандаши?- спросилъ онъ служителя.

   - Вторая кровать, значитъ тульскаго будетъ, а другой нашелъ подъ подушкой у питомца,- отвѣтилъ тотъ, указывая на кровати и двухъ больныхъ, которыхъ онъ именовалъ "тульскимъ" и "питомцемъ". Именован³е это объяснилось, когда я взглянулъ на ихъ дощечки: надъ каждой кроватью, въ тюремной больницѣ, какъ и въ частныхъ, привѣшивалась у изголовья небольшая четырехъугольная дощечка, или выкрашенная въ черную краску жестянка, на которой разведеннымъ мѣломъ надписывались: зван³е, имя, фамил³я больнаго, время поступлен³я его въ больницу, латинское назван³е болѣзни и получаемая имъ порц³я. Дощечки надъ кроватями "тульскаго" и "питомца", между прочимъ, гласили, что одинъ - крестьянинъ Тульской губерн³и, а другой - питомецъ воспитательнаго дома.

   - Книгу у кого нашелъ?

   - Это мнѣ баринъ дали почитать... господинъ Исаевск³й...- робко отозвался чрезвычайно симпатичный мальчикъ лѣтъ 17-ти.

   - Это ваша книга?- обратился надзиратель къ моему сосѣду.

   - Моя.

   - Такъ извольте получить и впередъ не давайте больнымъ книгъ. Эта книга не тюремная: печати нѣтъ; по настоящему, и у васъ нужно-бы было ее отобрать,- наставительно произнесъ надзиратель, отдавая Исаевскому книгу. Я полюбопытствовалъ взглянуть на нее, и прочелъ на оберткѣ: "Иловайскаго, Всеобщая истор³я".

   Приказавъ больнымъ "убрать хорошенько постели, да поскорѣй!", надзиратель, успѣвш³й обыскать только трехъ больныхъ, взявъ съ собою вещественныя доказательства преступности "тульскаго" и "питомца", вышелъ изъ палаты.

   - Что, подлецы? говорилъ вамъ: смотрите, осторожнѣй курите! развѣ отдушника нѣтъ? Анъ вы все по своему... Тьфу, чортъ васъ возьми! Съ вами и самъ пропадешь ни за нюхъ табаку... Издохни-жь я, коли я теперь кому-нибудь хоть одинъ корешокъ дамъ! - съ сердцемъ, размахивая руками, громкимъ шопотомъ проговорилъ служитель, лишь только надзиратель удалился.

   - Па-авлычъ, отдай...- чуть-ли не плача, обратился вдругъ къ нему одинъ изъ больныхъ, осмотрѣвъ свою постель.

   - Чего тебѣ еще отдать? дурень ты! Моли Бога, что я тутъ былъ, а не другой.... И нашелъ гдѣ прятать? Этакую папушу...- отвѣтилъ служитель, вынимая изъ-за своего нагрудника съ полфунта махорки.

   - Павлычъ, отдай, сдѣлай милость... вотъ-те Христосъ, никто не увидитъ...- живо обступили его больные.

   - A ну васъ, окаянные!- И, оттолкнувъ ихъ отъ себя, онъ бросился вонъ изъ палаты, унося съ собою предметъ обыска и просьбъ больныхъ - смолку.

   - За дѣло тебѣ: не клади плохо; вонъ у Мишки, небось, не нашли...- съ грустью проговорили нѣкоторые больные, очевидно, также заинтересованные въ невозвращенной служителемъ смолкѣ.

   - Онъ ищетъ, щупаетъ, а она у меня въ рукахъ, ха-ха-ха! Глянь-ко, братцы!... - торжествуя, похвастался одинъ изъ обысканныхъ надзирателемъ больныхъ, показывая товарищамъ, бывш³е у него въ рукѣ, нѣсколько листовъ махорки.

   - Молодецъ, Мишка!... нечего сказать - надулъ... Хитеръ мошенникъ!... - одобрили товарищи, не безъ зависти смотря на счастливца, точнѣе,- на руку, скрывавшую драгоцѣнные листки.

   - На радостяхъ не посмолить-ли? {Покурить.} У кого есть зайчики?- спросилъ Мишка. Но тутъ въ дверяхъ показался фельдшеръ, и больные поспѣшно принялись приводить въ порядокъ свои постели.

   Обойдя всѣхъ больныхъ съ вопросами: "сдѣлалъ перевязку?", "приложилъ пластырь?", "принялъ капли?" и т. п. и получивъ так³е-же коротк³е отвѣты: "приложилъ... принялъ... сдѣлалъ", фельдшеръ снялъ съ моей кровати дощечку и, передавая ее мальчику-больному, у котораго была отобрана книга, поручилъ ему надписать на ней что нужно.

   - A вы какъ, г. Исаевск³й? какъ ваша ломота? - освѣдомился онъ у моего сосѣда.

   - Все такъ-же; невыносимо ломитъ!.. Не могу ходить, да и только,- скорчивъ вдругъ болѣзненную гримасу, отв