Линев Дмитрий Александрович - По тюрьмам

или вмѣсто стола и скамеекъ. Чашки были поставлены посрединѣ наръ, на которыхъ арестанты расположились кругомъ. Мнѣ предложили отвѣдать "супа". Я съ отвращен³емъ проглотилъ ложку горячей, грязной воды, въ которой плавала какая-то шелуха, вѣроятно,- необходимая составная часть этого оригинальнаго супа. Нельзя было, однакожь, не удивляться аппетиту, съ какимъ арестанты поглощали его. Затрапезная бесѣда объяснила мнѣ, почему арестанты рвались на кухню. Дѣло въ томъ, что въ полицейскомъ домѣ есть также и женская камера, которая большинствомъ своихъ обитательницъ обязана тому-же пресловутому дому Вяземскаго. Понятно, что тамъ находились и старыя знакомыя моихъ сотоварищей по камерѣ. И, вотъ, для нихъ-то, "кухня" и служила мѣстомъ свидан³я: они не только не превращали въ полицейскомъ домѣ своихъ прежнихъ сердечныхъ отношен³й, но иныя завязывали на той-же кухнѣ новыя,- разумѣется, съ тѣми-же погрязшими въ развратѣ и пьянствѣ женщинами. Отсутств³е должнаго надзора давало возможность всякому пользоваться запретнымъ. Такъ, на кухню, одновременно, выпускались, изъ всѣхъ шести мужскихъ и одной женской камеръ полицейскаго дома, по два арестанта. Служебный персоналъ на кухнѣ - староста, поваръ и хлѣборѣзъ - назначался изъ арестантской среды. На ихъ-же отвѣтственности лежала правильная раздача пищи. Очень рѣдко, кто-нибудь изъ чиновъ административнаго надзора въ домѣ присутствовалъ при этомъ. Въ предупрежден³е-же возможности побѣга кого-либо изъ арестантовъ, во время слѣдован³я чрезъ дворъ изъ камеръ на кухню и обратно, дежурный по двору принималъ ихъ изъ нижняго корридора и впускалъ обратно, по счету. Затѣмъ, пока арестанты были на кухнѣ, все ограничивалось, можетъ быть, болѣе внимательнымъ наблюден³емъ дежурнаго за полицейскимъ дворомъ. Собственно-же на кухню арестантовъ никто не сопровождалъ. Можно себѣ представить, как³я безобраз³я тамъ творились... Одинъ изъ ходившихъ "за ужиномъ", правда, вернулся съ подбитымъ глазомъ; но, тѣмъ не менѣе, онъ былъ очень доволенъ и увѣрялъ, что все удалось какъ нельзя лучше; тоже подтверждалъ и его товарищъ. Вскорѣ послѣ ужина явился Савельевъ "съ лавкой". Селедки, тежка, чай, сахаръ, огурцы, хлѣбъ, масло, все, что только было записано арестантами, валялось во внесенной Савельевымъ въ камеру грязной корзинѣ. Я употребляю выражен³е "валялось", потому что всѣ эти разнообразные продукты, даже так³е, какъ сливочное масло и селедки, лежали вмѣстѣ, не будучи ни чѣмъ отдѣлены, даже въ бумагу не обвернуты, Понятно, что и принесенное мнѣ въ той-же корзинкѣ масло было грязно и пропитано запахомъ селедки, такъ что, не смотря на чувствуемый голодъ, я, однакожь, вынужденъ былъ довольствоваться только хлѣбомъ,- впрочемъ, также не мало пострадавшимъ отъ сосѣдства селедокъ, составлявшихъ главную статью въ арестантскихъ закупкахъ. Раздавъ "лавку", Савельевъ незамѣтно сунулъ мнѣ въ карманъ пальто пачку папиросъ {Курен³е арестантами табаку, какъ въ тюрьмахъ, такъ и въ полицейскихъ домахъ строго возбраняется.}, сказавъ при этомъ: "Ужь не безпокойтесь, я человѣкъ такой... Все сдѣлаю"... Онъ былъ очень удивленъ, когда я, также незамѣтно для другихъ, возвратилъ ему эту пачку. Объяснять ему при прочихъ арестантахъ, что я не курю, было неудобно. Савельевъ истолковалъ это по своему и, спустя немного времени, вызвалъ меня въ корридоръ.

   - Я перемѣнилъ... эти ужь будутъ хороши... въ 25 копѣекъ,- сказалъ онъ мнѣ, подавая пачку другихъ папиросъ. Я предложилъ ему записать на меня заплаченныя 25 коп. и оставить папиросы у себя, такъ какъ я не курю.

   - Ну, къ утру, я вамъ водочки припасу,- утѣшительно произнесъ онъ. Старан³я мои убѣдить его, что я не курю и не пью водки, были напрасны.

   - Полноте шутить!... ничего... я, знаете, англ³йской горькой.- На лѣстницѣ послышался шумъ.- Повѣрка идетъ! сказалъ мнѣ Савельевъ, спѣша запереть меня въ камеру.

   Повѣрку производилъ околоточный, сопровождаемый нѣсколькими служителями.

   - Здорово, ребята! - произнесъ онъ, входя въ нашу камеру. Послѣ дружнаго "здрав³я желаемъ!", которымъ отвѣтили ему арестанты, началась перекличка по именному списку.

   - Дмитр³й Карасевъ! - заключилъ околоточный перекличку.

   - Я,- отвѣтилъ я, по примѣру другихъ арестантовъ.

   - Не имѣете-ли чего заявить? - спросилъ онъ меня.

   - Говорятъ, что здѣсь есть камера, въ которой имѣются постели и въ которой болѣе или менѣе чисто. Я бы просилъ васъ перевести меня въ ту камеру.

   - Это невозможно: смотритель приказалъ помѣстить васъ въ эту камеру. У васъ есть, правда, комната, въ которой имѣются нѣкоторыя удобства, но она предназначена только для дворянъ. Вы-же, насколько видно изъ постановлен³я о васъ, не принадлежите къ привиллегировавному сослов³ю.

   - Въ такомъ случаѣ, дайте что-нибудь положить подъ голову.

   - У васъ ничего не полагается. Впрочемъ, я доложу смотрителю,- можетъ быть, онъ и найдетъ возможнымъ дать вамъ казенный армякъ.

   - Я-бы хотѣлъ прочитать постановлен³е, о которомъ вы упомянули.

   - Доложу смотрителю.

   Когда и въ другихъ камерахъ кончилась перекличка, околоточный скомандовалъ: "на молитву!" Арестанты были выпущены изъ всѣхъ камеръ на корридоръ, и передъ образомъ, висѣвшимъ надъ "благородной" камерой, нѣкоторые запѣли вечерн³я молитвы. Околоточный, во время молитвы, находился у "благородныхъ", не удостоившихъ пожаловать "на молитву". Изъ ихъ камеры доносились громк³й смѣхъ и стукъ вилокъ и ножей о тарелки. По окончан³и молитвы, околоточный, не выходя изъ "благородной" камеры, крикнулъ: "Маршъ по камерамъ! Да смотрѣть - не курить! " Всѣ разошлись. Савельевъ заперъ камеры и потушилъ въ нихъ ночники, и безъ того очень плохо освѣщавш³е. Мы остались въ потемкахъ.

   - Развѣ тутъ ночью огня не полагается? - спросилъ я моихъ сотоварищей.

   - Какъ не полагается! Всюду полагается! - отвѣтилъ мнѣ одинъ изъ нихъ,- это только у здѣшняго смотрителя такъ водится. Понимаешь, чтобы въ карманъ-то, значитъ, больше попало... Ужь я, къ примѣру сказать, во сколькихъ тюрьмахъ и частяхъ сидѣлъ, а этакого ерыги смотрителя, какъ здѣшн³й, не видѣлъ. Въ теперешнее, самое холодное время по два дня не топитъ камеры,- гдѣ это видано?

   - A развѣ никто изъ начальства не приходитъ сюда? - спросилъ я его.

   - Какъ не приходить! анамеднись пр³ѣзжалъ какой-то. Петруха возьми, да и пожалуйся: холодно, молъ.... Такъ онъ какъ на него напустился: "чортъ, говоритъ, тебя несъ въ тюрьму!" A какъ уѣхалъ, такъ сейчасъ смотритель Петруху въ карцеръ; а ужь тамъ, знамо дѣло, взлупили какъ быть должно... мое почтен³е!- Что, Петруха, небось и теперь чешется? ха-ха-ха! обратился онъ въ кому-то.

   - Ничево, досталось малость на орѣхи! - отозвался, должно быть, Петруха.

   - Какъ это взлупили? - спросилъ я.

   - Какъ? а вотъ какъ: здѣсь, въ камерѣ-то, опаску имѣютъ,- не равно друг³е, молъ, заступятся; а ужь въ карцерѣ, одного-то дуй сколько хочешь... Нечего сказать, на счетъ чего, а на счетъ этого смотритель знаетъ свое дѣло.- Ну, чья очередь сказку сказывать? Начинай! обратился онъ въ товарищамъ, давно взобравшимся на нары.- Заяцъ! тебѣ сказывать.

   И заяцъ, затянувшись смолкой началъ сказывать.

   Въ камерѣ былъ невыносимо тяжелый запахъ. Глаза и горло сильно страдали отъ ѣдкаго дыма махорки, которую, какъ только въ камерѣ потушили огонь, почти всѣ закурили. Кромѣ того, запахъ сырости и зловон³е отъ такъ называемой "парашки" {Такъ арестанты называютъ ушатъ, служащ³й для ночныхъ испражнен³й. Называютъ также "Парашей", "Прасковьей Андреевной".}, поставленной на ночь въ камерѣ, дѣлали пребыван³е въ камерѣ уб³йственнымъ. Въ полицейскомъ домѣ предоставлялось каждому арестованному носить свое платье и бѣлье, какъ-бы оборвано и грязно оно ни было; казенная смѣна не всякому выдавалась. Арестанты, подобные моимъ сотоварищамъ по камерѣ, прибывая въ полицейск³й домъ въ лохмотьяхъ, нерѣдко вовсе безъ рубашки, и оставались въ такомъ видѣ во все время содержан³я ихъ въ полицейскомъ домѣ, 3-4 мѣсяца. Мудрено-ли, поэтому, что эти несчастные, валявш³еся, къ тому-же, на грязныхъ, голыхъ нарахъ, дѣлались жертвами отвратительныхъ насѣкомыхъ, зарождавшихся въ этой грязи, и пропитывались особенно зловоннымъ запахомъ. Въ послѣдств³и я узналъ, что мѣстный тюремный комитетъ снабдилъ достаточнымъ количествомъ бѣлья всѣ полицейск³е дома. Стирка этого бѣлья составляла добрую статью дохода. И вотъ, смотритель того полицейскаго дома, въ которомъ мнѣ привелось сидѣть, выдавая лишь нѣсколько смѣнъ бѣлья арестованнымъ "благороднымъ", остальное хранилъ чистымъ, въ цейхгаузѣ, и долгое время получалъ, откуда слѣдовало, деньги, на 3-4 стирки въ мѣсяцъ. Незадолго до моего прибыт³я, полицейск³й домъ посѣтилъ одинъ изъ наиболѣе вл³ятельныхъ директоровъ этого комитета.

   Грязный видъ арестантовъ побудилъ его освидѣтельствовать ихъ бѣлье.

   - Это все, ваше превосходительство, проходящ³е бродяги... на нѣсколько дней... Такъ что я считаю лишнимъ выдавать имъ бѣлье,- заявилъ смотритель.. Посѣщен³е этого директора имѣло послѣдств³я: смотрителя лишили "стирки". Грязное бѣлье должно было сдаваться, для мытья, въ мѣстный тюремный замокъ. Казалось-бы, что, послѣ этого, смотрителю не было цѣли не выдавать бѣлья нуждающимся въ немъ арестантамъ. Тѣмъ не менѣе, послѣдн³е, какъ и прежде, удостоивались носить казенное бѣлье по строгому выбору. Вл³ятельный директоръ больше непр³ѣзжаль, а прочее начальство, изрѣдка посѣщавшее домъ, не обращало на это обстоятельство особеннаго вниман³я, всегда оставаясь довольнымъ чистотою въ "благородной" камерѣ, которою оно обыкновенно оканчивало свой обходъ дома.

   Не прошло, полагаю, и часа послѣ того, какъ я улегся на нарахъ, какъ я сталъ ощущать присутств³е на себѣ насѣкомыхъ. Мало по малу, число ихъ увеличивалось и вотъ, въ то время, какъ я въ течен³и цѣлой ночи не могъ ни на минуту заснуть, охотясь въ темнотѣ за осадившимъ меня непр³ятелемъ, мои сотоварищи, разсказавъ и выслушавъ нѣсколько сказокъ, поругавъ нѣкоторыхъ "пауковъ" и сыщиковъ и утѣшивъ себя надеждой на мщен³е по выходѣ "на волю", заснули богатырскимъ сномъ, сопровождая его оглушительнымъ храпомъ. То, что грозило мнѣ при продолжительномъ пребыван³и въ камерѣ чахоткой,- воздухъ, сырость, зловон³е,- на этихъ людей не производило, повидимому, никакого вл³ян³я. Ихъ легк³я давно привыкли дышать испорченнымъ воздухомъ въ сырыхъ подвалахъ дома Вяземскаго, тѣла - къ постоянному присутств³ю грязи и насѣкомыхъ. Въ эту ночь я просто завидовалъ имъ. Голова моя, покоившаяся на голой доскѣ, страшно болѣла; бокамъ было не менѣе чувствительно; зудъ, производимый насѣкомыми, заставлялъ бодрствовать. Я весь измучился. Съ несказанною радост³ю я встрѣтилъ утро.

   Полицейск³й служитель (не Савельевъ) отперъ камеру, крича: "Вставать! вставать! живо!" - Я спросилъ его, гдѣ умываются?

   - A вонъ, въ корридорѣ стоитъ ушатъ, наберите воды въ ковшикъ и умывайтесь.

   - Но есть-же, вѣроятно, и другой какой-нибудь ушатъ или ведро, надъ чѣмъ умываются?

   - Нѣтъ; у насъ прямо на полу умываются. Конечно, много наливать тоже нельзя... A такъ умываться... отчего-же? - все равно, каждое утро приходится мочить полъ... Моемъ швабрами каждый день... чтобы чистота была.

   Я умылся, т. е. обдалъ лицо и руки холодной водой. Новое горе: у меня не было полотенца.

   - Нѣтъ-ли чѣмъ нибудь утереться? - спросилъ я опять служителя. - Неужели здѣсь не полагается какой-нибудь тряпки лицо вытирать?

   - Должно быть, не полагается, если нѣтъ. Вонъ посмотрите, какъ друг³е утираются!- добавилъ онъ, показывая на расхаживавшихъ по корридору арестантовъ, вытиравшихъ свои мокрыя лица, кто - переднею частью грязной рубашки, кто - рукавомъ не менѣе грязной, оборванной поддевки, кто - картузомъ и т.. д.

   - И "благородные" такъ утираются?

   - Ну, зачѣмъ?... Тамъ народъ другой... У кого нѣтъ своего полотенца, такъ мы выдаемъ...

   Отъ души пожалѣвъ, въ этомъ случаѣ, о невозможности удостоиться причислен³я къ лику "благородныхъ", т. е. такихъ "другихъ народовъ", которые и въ полицейскомъ домѣ имѣютъ право на получен³е полотенца для вытиран³я лица и рукъ,- я, кое-какъ, при помощи своего не совсѣмъ чистаго носоваго платка, избѣгъ на этотъ разъ необходимости ждать, пока лицо и руки обсохнутъ естественнымъ путемъ.

   Нѣсколько арестантовъ приступили къ мытью половъ въ камерахъ и корридорахъ, для чего предварительно весь полъ былъ обданъ водой. Принесенныя откуда-то мочальныя швабры, отъ избытка грязи на нихъ, совершенно потеряли свой первоначальный цвѣтъ. Этими-то швабрами и начали мыть - точнѣе - мазать полъ. Двѣ-три минуты, и полъ былъ вымытъ, швабры кое-какъ вобрали въ себя воду, и полъ, отъ сырости и грязи, какъ-бы окрасился черной краской.

   - За кипяткомъ! - раздалось въ корридорѣ.

   Изъ прочихъ камеръ показались арестанты съ жестяными чайниками и глиняными кувшинами въ рукахъ. Это были счастливцы, которые имѣли что заварить. Въ моей камерѣ не водилось ни чайниковъ, ни кувшиновъ; но, тѣмъ не менѣе, одинъ арестантъ попытался было побывать на кухнѣ, какъ-бы "за кипяткомъ".

   - Эй, кадетъ! Ты куда? Давно-ли ты чай-то сталъ пить? Гдѣ у тебя чайникъ? - И полицейск³й служитель впихнулъ бѣднягу обратно въ камеру.

   Желая немного оправить на себѣ платье, такъ какъ я спалъ, т. е. метался всю ночь на нарахъ, не раздѣваясь; - я снялъ съ себя пальто и сюртукъ. И, о ужасъ!... осаждавш³й меня, ночью, непр³ятель буквально покрывалъ. все пальто. Трудно было найти на немъ мѣсто, свободное отъ насѣкомыхъ. Сюртукъ, брюки и жилетъ также изобиловали ими.

   - Позвольте, я вамъ стряхну,- вызвался одинъ арестантъ.- Этой твари тутъ вдоволь... Ишь, какъ набросились на свѣжаго человѣка!

   - Да что толку стряхивать, если завтра ихъ столько-же будетъ! - отвѣтилъ я съ досадой.

   Я позвалъ служителя.

   - Есть кто-нибудь въ конторѣ? - спросилъ я его.

   - Какъ-же: смотритель давно ужь тамъ.

   - Потрудитесь, пожалуйста, сейчасъ-же доложить ему, что я прошу его или вызвать меня къ себѣ въ контору, или пожаловать сюда. Мнѣ необходимо теперь-же его видѣть.

   - Да вы это на счетъ чего? Не на счетъ-ли этого? - спросилъ онъ, смѣясь показывая на пальто и сюртукъ, лежавш³е на нарахъ.

   - Да, и на счетъ этого, и на счетъ другого. Пожалуйста доложите.

   - Хорошо-съ. Неравно кто-нибудь снизу придетъ, такъ передамъ. Мнѣ самому нельзя отсюда отойти... Да вы одѣньтесь,- въ рубашкѣ-то одной холодно!... наставительно добавилъ служитель.

   - Здравствуйте, monsieur Карасевъ! Какъ спали? - произнесъ подошедш³й къ рѣшеткѣ "баринъ", записывавш³й "лавочку".

   - Какъ видите,- отвѣчалъ я, предъявляя ему мое пальто.

   - Это возмутительно! - серьезно воскливнудъ "баринъ".- Вы или дайте этому бест³ѣ Егорову, или жалуйтесь прокурору... Жаль, что онъ не на меня нарвался,- я-бы ему показалъ... "Баринъ"" не договорилъ, чтобы онъ ему показалъ.

   - Я просилъ доложить ему, что хочу его видѣть,- сказалъ я.

   - И отлично! Только вы, знаете, этакъ напуститесь на него... О, онъ, вмѣстѣ съ тѣмъ, первостепенный трусъ... Да вы, я думаю, и сами знаете, какъ его отдѣлать: я имѣю нѣкоторое понят³е о князѣ Каракадзе... И "баринъ", ухмыляясь, протянулъ мнѣ чрезъ рѣшетку свою "благородную" руку

   - Пожалуйте въ контору, г. Карасевъ! - объявилъ мнѣ вбѣжавш³й въ корридоръ Савельевъ.- Какъ спали?... здоровы-ли?... Позвольте, нужно немного стряхнуть... сказалъ онъ равнодушно, когда я надѣвалъ пальто. Масса насѣкомыхъ его, повидимому, нисколько не удивила.

   - Не безпокойтесь... я хочу показаться въ такомъ видѣ смотрителю.

   - Напрасно... они еще пуще разсердятся.

   - На кого?- удивленно спросилъ я.

   - Да на васъ... Они этого не любятъ.

   - Проводите-же меня къ нему.

   Въ конторѣ, кромѣ смотрителя, писарей и околоточнаго, находилось еще, повидимому, цѣлое семейство, члены котораго,- высок³й, мощный, лѣтъ 50-ти, лысый мужчина, съ приплюснутымъ носомъ и узенькими, сѣрыми глазками, двѣ худеньк³я дамы, руки которыхъ безцеремонно покоились на его колѣняхъ, золотушный мальчикъ лѣтъ 17 и, такихъ-же лѣтъ, кругленькая вертлявая барышня,- не столько говорили, сколько хохотали. Въ хохотѣ принималъ участ³е и смотритель... Послѣдн³й, не смотря на то, что замѣтилъ мой входъ въ контору, не счелъ нужнымъ прервать свой хохотъ. Только послѣ того, какъ я минутъ 15 простоялъ у перегородки, отдѣляющей контору отъ корридора, смотритель удостоилъ меня словами.

   - Пожалуйте сюда! Что угодно?

   По мѣрѣ моего приближен³я къ столу, за которымъ сидѣлъ смотритель, не только хохотъ, во и разговоръ въ конторѣ становились тише, сдержаннѣе; вниман³е всѣхъ обратилось на меня, или, вѣрнѣе, на мое пальто.

   - Тьфу! Что за гадость? Какъ вы смѣли въ такомъ видѣ явиться въ контору? - закричалъ на меня смотритель, вскочивъ со стула. Дамы, плюнувъ нѣсколько разъ въ сторону, отвернулись съ видимымъ отвращен³емъ.

   - Я именно и явился къ вамъ, г. смотритель, съ просьбой избавить меня отъ такой, ничѣмъ не заслуженной пытки.

   - Что! Что такое? Пытки? Что-же, вы прикажете мнѣ самому обчистить васъ? а? я васъ спрашиваю?!...

   - Савельевъ! живо! снять пальто!...

   - Я прошу васъ помѣстить меня въ какую-нибудь другую комнату.

   - Прошу меня не учить! Я знаю, гдѣ васъ держать! это мое дѣло! - все болѣе и болѣе горячился смотритель.

   - Полагаю, во всякомъ случаѣ, что отдача меня на съѣден³е насѣкомымъ не только не входитъ въ цѣли правосуд³я...

   - Не разсуждать! Я васъ въ карцеръ посажу!... Я имѣю право... Вы не болѣе, какъ дезертиръ!...

   - Позвольте-же мнѣ написать заявлен³е г. прокурору,- проговорилъ я дрожащимъ голосомъ.

   - Что? Теперь нельзя! Когда будятъ въ конторѣ, свободно, я васъ позову... Отправляйтесь на свое мѣсто!

   Голова кружилась... руки и ноги тряслись... слезы душили меня. Я скорѣе выкрикнулъ, нежели проговорилъ:

   - Одно изъ двухъ, г. смотритель: или вы позволите мнѣ теперь-же написать заявлен³е, и я, въ ожидан³и распоряжен³я г. прокурора, отправлюсь въ камеру, или-же, въ противномъ случаѣ, я рѣшительно отказываюсь добровольно, возвратиться туда... Вы не имѣете права запретить мнѣ писать!...

   - Позвольте... Позвольте! - остановилъ меня смотритель, значительно понизивъ первоначально принятый имъ тонъ.- Вы, вѣроятно, забываете, что вы не князь...

   - Прошу не оскорблять меня! за свое преступлен³е я не передъ вами отвѣтственъ...- прервалъ я его.

   Припадокъ сердцеб³ен³я и нервная дрожь во всемъ тѣлѣ побудили меня къ машинальному дѣйств³ю: я опустился на табуретъ. Смотритель растерялся. Онъ, видимо, былъ пораженъ, моей мнимой дерзостью, проявившеюся въ сидѣн³и на табуретѣ, въ его присутств³и.

   - Савельевъ! Надѣнь Карасеву пальто и отведи его на мѣсто,- сказалъ онъ послѣ нѣсколькихъ минутъ молчан³я.

   - Пойдемте, г. Карасевъ... Себѣ-же хуже сдѣлаете, если не пойдете... повѣрьте... уговаривалъ меня Савельевъ, надѣвая на меня освобожденное отъ паразитовъ пальто.

   Безсонная ночь, вынесенная нравственная пытка сломили меня. Я вдругъ почувствовалъ полный упадокъ силъ. Явилась потребность прилечь... меня клонило ко сну. Ничего не говоря, я поднялся съ табурета и, еле держась на ногахъ, доплелся до камеры. Я болѣе не чувствовалъ неудобства спать на голыхъ доскахъ. Едва только я прилегъ на нары, какъ вскорѣ заснулъ крѣпкимъ сномъ.

   Сонъ мой, дливш³йся нѣсколько часовъ, былъ прерванъ Савельевымъ.

   - Встаньте, г. Карасевъ! Товарищъ прокурора пр³ѣхалъ, сейчасъ по камерамъ будетъ ходить.

   - Эй, вы! приберитесь немного! да смотрѣть,- не приставать съ пустяками! - грозно наказывалъ онъ моимъ сотоварищамъ по камерѣ.

   Въ корридорѣ показались смотритель, околоточный и господинъ среднихъ лѣтъ, в штатскомъ. По обходѣ прочихъ камеръ, они вошли въ нашу,

   - Не имѣетъ-ли кто чего-либо заявить товарищу прокурора?- спросилъ "штатск³й".

   - Позвольте мнѣ... началъ я.

   - Ваша фамил³я?

   - Это Карасевъ... За самозванство... подхватилъ смотритель.

   - Что въ? имѣете сказать?

   Въ немногихъ словахъ, я передалъ ему о моемъ ужасномъ положен³и и просилъ о помѣщен³и меня въ другую, болѣе чистую комнату, и объявлен³и мнѣ о томъ: у кого находится дѣло обо мнѣ и скоро-ли я буду допрошенъ.

   - Я васъ попрошу дать мнѣ постановлен³е о Карасевѣ,- обратился товарищъ прокурора въ смотрителю.

   - Документы приготовлены въ конторѣ...

   - Нѣтъ, ужь пожалуйста порудитесь дать мнѣ сюда документъ Карасева.

   Околоточный бросился внигъ.

   - Здѣсь, въ самомъ дѣлѣ, ужасно грязно! Я понимаю положен³е г. Карасева,- обратился опять товарищъ прокурора къ смотрителю.

   - Это ужь полъ такой... знаете, некрашенный... Но насѣкомыхъ въ камерѣ нѣтъ; я вамъ ручаюсь... Это пустое.

   - Прошу васъ, г. прокуроръ, провѣрить мое заявлен³е!- сказалъ я, возмущенный нахальствомъ смотрителя.

   Околоточный подалъ бумаги. Внимательно просмотрѣвъ ихъ, товарищъ прокурора сказалъ:

   - Мнѣ-бы казалось, что его можно перевести въ привиллегированное отдѣлен³е? и онъ вопросительно взглянулъ на смотрителя.

   - Я не имѣю права... Извольте видѣть... онъ не дворянинъ...

   - Позвольте. Изъ постановлен³я ничего не видно о непривиллегировавномъ состоян³и г. Карасева: тутъ онъ названъ отставнымъ юнкеромъ, уволеннымъ изъ военнаго вѣдомства.

   - Я имѣю вѣрныя свѣдѣн³я о его происхожден³и! - важно заявилъ смотритель.

   - Допустимъ. Но вы видите, онъ не совсѣмъ здоровъ, и для него дѣйствительно,- я ему вполнѣ вѣрю,- тяжело такъ валяться...

   - Что дѣлать!... Я бы съ удовольств³емъ, но не могу, не имѣю права.

   - Считаю нелишнимъ заявить вамъ, г. прокуроръ, что я пр³обрѣлъ права состоян³я по образован³ю,- прервалъ я смотрителя.

   - Имѣете вы права окончившаго курсъ въ гимназ³и? - спросилъ меня товарищъ прокурора.

   - Несомнѣнно,- отвѣтилъ я.- Это очень легко узнать, сдѣлавъ запросъ м-скому артиллер³йскому училищу.

   - Хорошо, хорошо... заторопился товарищъ прокурора, видимо недовольный упрямствомъ смотрителя. - Я полагаю, что вы теперь-же переведете г. Карасева,- сказалъ онъ ему повелительнымъ тономъ.

   - У меня, къ тому-же, и мѣстъ нѣтъ тамъ... попробовалъ было возразить смотритель, краснѣя отъ злости.

   Товарищъ прокурора, ничего не отвѣтивъ, направился къ благороднымъ.

   - Какъ-же мѣстъ нѣтъ? а эти двѣ кровати? слышался оттуда голосъ товарища прокурора.

   - Если ужь вы безусловно придерживаетесь правила не смѣшивать привиллегированныхъ съ непривиллегировавными, то на какомъ-же основан³и вы держите тамъ Глюма? Насколько я помню, онъ, кажется, цеховой?- доносилось изъ корридора.

   - Прощайте! - произнесъ товарищъ прокурора, поровнявшись съ нашей камерой.- Относительно васъ, г. Карасевъ, я поговорю съ смотрителемъ; надѣюсь, что онъ не откажетъ перевести васъ къ привиллегированнымъ,- добавилъ онъ, отходя отъ камеры.

   Не прошло и получаса, послѣ ухода товарища прокурора, какъ ко мнѣ явился околоточный, съ словами:

   - Пожалуйте на "благородную!" Только вы должны знать, что переводомъ туда вы обязаны не товарищу прокурора, а смотрителю,- для чего-то добавилъ онъ, какъ-бы по обязанности.

  

  

   "Благородная" камера представлялась мнѣ не болѣе, какъ сноснымъ арестантскимъ помѣщен³емъ. Правда, я былъ довольно высокаго мнѣн³я объ ея обитателяхъ; зналъ, что это "другой народъ", который - именно потому, что онъ "другой" - не спитъ на голыхъ нарахъ, не утирается рубашкой, но, все-таки, то обстоятельство, что этотъ "другой народъ" пр³обрѣлъ право на жительство въ полицейскомъ домѣ заслугами, однородными съ тѣми, которыя имѣли за собою и мои злосчастные сотоварищи, заставляло думать, что преимущества первыхъ передъ послѣдними не должны быть велики. Тѣмъ рѣзче поразило меня представившееся моимъ глазамъ, какъ только я переступилъ порогъ "благородной" камеры. Предполагаемое сносное арестантское помѣщен³е оказывалось чистой, свѣтлой, прилично меблированной комнатой, половина которой была занята красивыми желѣзными кроватями, покрытыми байковыми одѣялами. Поверхъ одѣялъ, на каждой кровати было по двѣ подушки въ чистыхъ наволокахъ. Накрытый бѣлой салфеткой круглый столъ, нѣсколько плетеныхъ стульевъ и шкафъ составляли мебель другой половины комнаты. Крашенный полъ, чисто выбѣленные потолокъ и стѣны, три больш³я окна на улицу, все это дѣлало комнату нисколько не похожею на обыкновенныя, самыя лучш³я арестантск³я помѣщен³я. Самыя желѣзные прутья въ окнахъ были необыкновенно тонки и рѣдко разставлены. Въ комнатѣ находилось шесть человѣкъ, одѣтыхъ въ одинаковые халаты, въ какомъ я уже видѣлъ "барина", записывавшаго лавочку. Одинъ, лежа на кровати, съ сигарой въ зубахъ, читалъ газету. Трое, въ томъ числѣ и знакомый мнѣ "баринъ", расхаживали по комнатѣ, повидимому, горячо о чемъ-то споря; и, наконецъ, остальные два "благородныя" субъекта сидѣли у стола, на которомъ стояли кофейникъ и чайная посуда. Въ одномъ изъ этихъ субъектовъ я узналъ того самаго толстаго, лысаго мужа, который засѣдалъ въ конторѣ, въ кругу веселаго семейства.

   - Позвольте, господа!... Вы меня не убѣдите! - закончилъ "баринъ" споръ съ своими товарищами, лишь только я показался въ "благородной" камерѣ. Сердечно радуюсь за васъ, monsieur Kaрасевъ! - привѣтствовалъ онъ меня, сильно тряся мои руки. Позвольте... Позвольте... Господа! рекомендую monsieur Карасевъ, онъ-же князь Каракадзе, о подвигахъ котораго мы столько читали и восхищались...

   - Очень пр³ятно...- Баронъ Соте...- Поручикъ де-Трайль...- Давыдовичъ... г. Угровъ... рекомендовались мнѣ "благородные" люди.

   - A это, произнесъ "баринъ", указывая на лысаго мужа съ приплюснутымъ носомъ,- нашъ уважаемый староста, благодѣтель, покровитель, отъ всѣхъ бѣдъ и напастей защититель, Иванъ Ивановичъ Глюмъ, лучш³й другъ нашего достопочтеннаго смотрителя Егорова... Совѣтую хорошенько познакомиться.

   - Да перестанешь-ли ты врать?- обидчиво проговорилъ Глюмь.

   - Я ужь, кажется, имѣлъ честь видѣть васъ сегодня въ конторѣ? - сказалъ я Гдюму, послѣ того, какъ онъ удостоилъ протянуть мнѣ свою руку и предложилъ стулъ.

   - Да-съ... имѣлъ удовольств³е... Непр³ятный случай!... Я, признаюсь, просилъ за васъ смотрителя, - отвѣтилъ толстякъ, жеманясь.

   - Ну какъ-же не благодѣтель! - воскликнулъ "баринъ".

   - Вы не извольте на нихъ обращать вниман³е. Господинъ Николаевъ все шутитъ... они ужь так³е... говорилъ мнѣ Глюкъ.

   - Однако, нечего тутъ толковать! - перебилъ его "баринъ", т. е. Николаевъ.- Скидывайте-ко пальто, сюртукъ... Вотъ вамъ халатъ,- неправда-ли, очень приличный? Будьте какъ дома. Вотъ ваша кровать,- Холуй! - вдругъ гаркнулъ своимъ сильнымъ басомъ Николаевъ.

   - Кого это вы зовете? - полюбопытствовалъ я.

   - A это у насъ есть здѣсь служитель изъ разночинцевъ... Вамъ, вѣдь, не мѣшаетъ немного пообчиститься...

   - Вотъ, возьми платье; хорошенько, смотри, почисти! - приказывалъ Николаевъ вошедшему въ камеру арестанту.

   - Я думаю, вамъ также не мѣшало бы перемѣнить бѣлье и умыться?

   - Да это даже необходимо; но у меня нѣтъ бѣлья.

   - Это ничего не значитъ: у меня есть!- и Николаевъ вынулъ изъ шкафа чистое бѣлье.

   - Эй! - закричалъ онъ опять. На "эй!" явился въ камеру другой арестантъ.

   - Живо воды! Возьми тамъ кувшинъ, тазъ, всякую штуку... Подашь барину умыться. Понялъ?

   - Какъ не понять-съ! - отвѣтилъ арестантъ, выходя изъ камеры.

   - Пожалуйста, monsieur Карасевъ, безъ стѣснен³я... Съ вашего позволен³я, Иванъ Ивановичъ? - вдругъ обратился Николаевъ въ Глюму, лукаво улыбаясь.

   - Прошу безъ церемон³й! - важно отвѣтилъ Глюмъ.

   Освободивъ голову, лицо и руки отъ грязи, вынесенной изъ "слѣдственной", перемѣнивъ бѣлье и надѣвъ чистый халатъ, лежавш³й на указанной мнѣ Николаевымъ кровати, я почувствовалъ себя какъ-бы обновившимся. Я сталъ бодрѣе, крѣпче, и на душѣ какъ-то сдѣлалось свѣтлѣе. Аппетитъ былъ также удовлетворенъ: я съ радостью воспользовался предложенною мнѣ Николаевымъ закуской и чашкой кофе. Словомъ, послѣ двухъ-трехъ-часоваго пребыван³я на "благородной", я сдѣлался вновь способнымъ мыслить и чувствовать. Первые вопросы, предложенные мною моимъ новымъ товарищамъ, казались, конечно, ихъ внѣшней обстановки въ "благородной" камерѣ, столь отличной отъ "слѣдственной". Николаевъ далъ мнѣ довольно подробные отвѣты. Оказывалось, что "благородная" камера своимъ приличнымъ видомъ обязана нѣкоему купцу N., мѣстному приходскому попечителю, обратившему вниман³е на плачевное положен³е благородныхъ особъ, которымъ доводилось жить въ полицейскомъ домѣ. Онъ отдѣлалъ на свой счетъ камеру для нихъ, пожертвовалъ 10 желѣзныхъ кроватей, столько-же одѣялъ, матрасовъ, 20 подушекъ, двѣ смѣны постельнаго бѣлья и десять суконныхъ спальныхъ халатовъ, тѣхъ самыхъ, въ которыхъ теперь щеголяли "благородные" люди. На "разночинцевъ" богатый купецъ не простеръ своей милости. Ихъ участь не удостоивалась ничьего вниман³я. "Благородная" камера запиралась только на ночь, послѣ вечерней повѣрки. Убирать камеру, вообще прислуживать "господамъ", назначались два арестанта изъ мировой камеры, т. е. содержащ³еся по приговорамъ мировыхъ судей. Пищи натурой благороднымъ не полагалось. Дворяне и чиновники получали опредѣленныя закономъ кормовыя деньги: какъ они, такъ и остальной "благородный" людъ пр³обрѣтали пищу, смотря по средствамъ: кто - изъ лавочки, кто - изъ гостинницы, а кто и изъ собственной квартиры. Курен³е, пѣн³е, игры, газеты, письменныя принадлежности, вино, хотя и не преслѣдовались въ "благородной" камерѣ, но это происходило не вслѣдств³е разъ принятаго правила, а по милости "благодѣтеля", Ивана Ивановича Глюма, ради котораго смотритель "и не то еще дѣлалъ".

   - Не совѣтую ссориться съ Иваномъ Ивановичемъ,- говорилъ Николаевъ.- Тутъ у насъ разъ вышла маленькая перебранка, такъ мы всѣ два дня безъ табаку сидѣли, и въ два дня насъ разъ двадцать обыскивали: все отобрали.

   - Ну, ужь, будто я былъ въ этомъ виноватъ? - оправдывался Глюмъ.- Напротивъ, я всегда, что могу... Вотъ и о нихъ сколько я вчера просилъ,- сказалъ Глюмъ, относя свои послѣдн³я слова ко мнѣ.

   Я, конечно, поспѣшилъ поблагодарить его за ходатайство, и просилъ и впредь не лишать меня своего покровительства.

   - Ужь не безпокойтесь. Я устрою, что вы сойдетесь съ смотрителемъ,- успокоивалъ меня Глюмъ.

   Въ шесть часовъ вечера, служитель арестантъ подалъ самоваръ. Роль хозяина принадлежала, видимо, Глюму. Онъ заварилъ чай и поставилъ на мѣдный подносъ четыре чайные прибора. Я былъ приглашенъ занять мѣсто за столомъ, вокругъ котораго помѣстились Глюмъ, Николаевъ и Угровъ. Баронъ Соте, поручикъ де-Трайль и Давыдовичъ не удостоились приглашен³я. Распахнутый халатъ барона обнаруживалъ толстое казенное бѣлье и, потерявш³е свой первоначальный цвѣтъ, кавалер³йск³е рейтузы. Вообще было замѣтно, что баронъ и поручикъ, не смотря на титулъ одного и чинъ другого, не были аристократами камеры. Они и держали себя какъ-то особнякомъ отъ остальной компан³и, изрѣдка перекидываясь нѣсколькими словами только съ Николаевымъ. Давыдовичъ заварилъ себѣ чай въ отдѣльный чайникъ, съ которымъ и удалился на одинъ изъ широкихъ подоконниковъ, гдѣ сталъ пить чай "въ прикуску" изъ глиняной кружки. Разговоръ за чаемъ изъ общаго вскорѣ сдѣлался исключительнымъ. Любезные "хозяева", Глюмъ и Николаевъ, очень просили меня разсказать имъ что-нибудь изъ своей, несомнѣнно-богатой всевозможными приключен³ями заграничной жизни. Глюмъ получалъ вѣнскую газету "Presse", особенно занимавшуюся моей особой во время моего пребыван³я въ Вѣнѣ. Прочитанное имъ въ этой газетѣ послужило поводомъ въ многимъ вопросамъ. Между тѣмъ, пребыван³е въ Вѣнѣ, обнимавшее собою первый пер³одъ моего самозванства, оставило во мнѣ столько мрачныхъ, гнетущихъ душу воспоминан³й, что воскрешать ихъ я всего менѣе могъ желать. Предупредительность и внимательность Николаева и почтительныя просьбы Глюка дѣлали, однакожь, неловкимъ отказъ съ моей стороны; тѣмъ болѣе, что мои товарищи, въ свою очередь, выражали готовность познакомить меня съ своими "дѣлами". баронъ Соте, не принимавш³й участ³я въ общемъ разговорѣ, тутъ также присоединился къ просьбѣ Глюма и Николаева. Насилуя себя, я передалъ нѣсколько эпизодовъ изъ моей вѣнской жизни, которые привели въ восторгъ моихъ слушателей. Только баронъ Соте рѣшился выразить порицан³е моего образа дѣйств³й относительно несчастной Луизы, сдѣлавшейся жертвой своего честнаго, глубокаго чувства ко мнѣ.

   - Извините меня... но это возмутительно! - сказалъ мнѣ серьезно баронъ. Взглядъ, брошенный на него въ это время Глюмомъ и Угровымъ, выражалъ столько насмѣшливаго презрѣн³я, что болѣе яснаго протеста противъ сказанной барономъ "нелѣпости" врядъ-ли можно было выразить словами. Николаевъ поспѣшилъ съ извинен³ями по поводу словъ, сказанныхъ "чудакомъ" барономъ, который, послѣ нѣсколькихъ минуть молчан³я, произнесъ:

   - Надѣюсь, monsieur Карасевъ, что вы нисколько не обидѣлись моими словами? Я назвалъ возмутительнымъ самый фактъ, не касаясь того, насколько вы нравственно виновны въ немъ. Вы сами были увлечены чувствомъ.

   - Не старайтесь, баронъ, пр³искивать мнѣ оправдан³й. Благодарю васъ за правдивое слово,- искренно отвѣтилъ я,- вы еще слишкомъ снисходительно относитесь ко мнѣ. - баронъ какъ-то странно посмотрѣлъ на меня; не меньше удивлен³я выражалось и во взглядѣ другихъ.

   - По моему, господа,- заявилъ Глюмъ,- тугъ нѣтъ ничего возмутительнаго; только напрасно вы не женились на ней: такой кушъ не упускаютъ... Тамъ чтобы ни было, а такой капиталъ всегда пригодился-бы. Вамъ-бы прямо деньги въ карманъ, да и въ Америку!

   - Ай да Иванъ Ивановичъ! - воскликнулъ Николаевъ.- Люблю! По купечески: деньги въ карманъ, и драло!... Руку, дружище!

   - Что-же? я говорю по практикѣ,- самодовольно отвѣтилъ Глюмъ, подавая руку Николаеву. Послѣдн³й долго не переставалъ острить надъ "благодѣтелемъ", который большую часть злыхъ шутокъ Николаева принималъ за чистую монету, нисколько, повидимому, не обижаясь. Вошедш³й въ камеру околоточный дружески пожалъ всѣмъ руки, не сдѣлавъ на этотъ разъ и относительно меня исключен³я.

   - Я очень радъ, что вы переведены сюда,- сказалъ онъ мнѣ.- Совѣтую вамъ поблагодарить за это смотрителя.

   - Это требуетъ нѣкотораго пояснен³я,- возразилъ неугомонный Николаевъ:- т. е. какъ поблагодарить: въ сухую, или иначе какъ-нибудь?

   - Ну, что за шутки! - полуобидчиво произнесъ околоточный;- Право, вы хорошо сдѣлаете, если поблагодарите. Не правду-ли я говорю, Иванъ Ивановичъ?

   - Конечно, не мѣшаетъ,- засвидѣтельствовалъ Глюмъ.- Только ужь я вамъ вотъ что скажу, Павелъ Алексѣевичъ: ихъ учить нечего... они лучше нашего знаютъ, какъ и что дѣлать!...

   - Признаюсь вамъ, я рѣшительно не вижу, за чтобы мнѣ слѣдовало благодарить смотрителя: не за утреннюю-ли сцену въ конторѣ, или за тѣ отговорки, къ которымъ онъ прибѣгалъ для оправдан³я передъ товарищемъ прокурора? Не за то-ли, что онъ не желалъ перевести меня въ эту камеру? - рѣшился замѣтить я.

   - Какъ бы то вы было, но онъ васъ перевелъ... Впрочемъ, какъ хотите... Я только такъ... замялся околоточный.

   - Пойдемте-ка, Иванъ Ивановичъ, вѣдь я за вами пришелъ: Амал³я Карловна ужь давно сидитъ въ конторѣ. - Иванъ Ивановичъ, не торопясь, облекся въ широк³й сюртукъ и отправился вмѣстѣ съ околоточнымъ, для свидан³я съ Амал³ей Карловной.

   - Сейчасъ намъ будутъ бока промывать,- сказалъ, по уходѣ ихъ, Николаевъ.- Егорову будетъ подробно донесено обо всемъ, что мы изволили и не изволили говорить.

   - Кто-же это донесетъ?

   - A благодѣтель-то нашъ,- вѣдь его задушевный другъ!

   - Кто онъ такой, этотъ Глюмъ? - спросилъ я.

   - Не болѣе, какъ рижск³й цѣховой, мерзавецъ первой руки. Пр³обрѣлъ мошенническими продѣлками капиталъ и блаженствуетъ. Егоровъ - продажная душа, которая за деньги не задумается роднаго брата продать. Вотъ, Глюмъ что хочетъ, то и дѣлаетъ здѣсь. Побудете у васъ, такъ диковинныя вещи увидите.

   - За что онъ сидитъ?- спросилъ я.

   - А, вотъ, извольте слушать, и я вамъ разскажу интересное дѣло,- съ напускною важностью сказалъ Николаевъ, закуривая сигару.

   - Вашъ покорный слуга,- началъ онъ,- находится въ этой части всего другой мѣсяцъ; до этого, я обрѣтался въ С-ской части, гдѣ также содержится нѣк³й храбрый штабсъ-капитанъ, баронъ Вьёвъ. Этотъ-то баронъ и содѣйствовалъ Глюму въ обобран³и одной барыни, за что они теперь оба и сидятъ. Сколько Глюмъ скрытенъ и лукавъ, столько-же Вьёвъ откровененъ и простъ. Они мнѣ разсказалъ истинную истор³ю дѣла. Нужно вамъ знать, что Глюмъ имѣетъ собственную мастерскую и магазинъ бронзовыхъ издѣл³й. Это обстоятельство играло важную роль въ его троекратныхъ женитьбахъ на купеческихъ вдовахъ. Каждая изъ нихъ приносила съ собою порядочную сумму денегъ, и затѣмъ, чрезъ два-три года послѣ вѣнца, убиралась къ праотцамъ, открывая такимъ образомъ ваканс³ю другой. Такъ, Глюмъ составилъ себѣ изрядный капиталъ и, кромѣ того, пр³обрѣлъ связи въ среднемъ купеческомъ кругу. Еще при жизни своей послѣдней жены, онъ вступилъ въ связь съ одной еврейкой - содержательницей "ссуды денегъ", не разъ сидѣвшей на скамьѣ подсудимыхъ. Глюмъ какъ нельзя болѣе сочувствовалъ воровскимъ планамъ своей сожительницы. И вотъ, онъ часть своего капитала пускаетъ въ оборотъ. Купеческ³е сынки, внуки, богатые наслѣдники, обрѣтаютъ въ Глюмѣ добраго кассира, съ готовой всегда къ ихъ услугамъ кассой; причемъ, единственное, что отъ нихъ требовалось, это подписывать, безъ возражен³й, извѣстнаго рода бумажки, на такую сумму, какую вздумается обозначить ихъ кассиру. Мастерская и магазинъ не закрывались, однакожь. Полиц³я не очень-то благопр³ятно смотритъ на такъ называемыхъ "дисконтеровъ"; положен³е-же фабриканта, владѣльца магазина, ставило его внѣ всякихъ подозрѣн³й. Тѣмъ не менѣе, два-три процесса, возбужденные противъ него не очень-то сговорчивыми "папеньками", усмотрѣвшими въ дѣйств³яхъ Глюма, относительно ихъ излюбленныхъ сынковъ, признаки уголовнаго преступлен³я,- заставили его вскорѣ распроститься съ дисконтерскою дѣятельност³ю. Но жажда легкой наживы, уже успѣвшая овладѣть всѣмъ существомъ Глюма, мѣшала ему почить на лаврахъ. Умираетъ одинъ изъ его друзей,- нѣмецъ, золотыхъ дѣлъ мастеръ,- оставляя своей немолодой в