Лейкин Николай Александрович - В гостях у турок

бще о нашемъ поворотѣ въ русскую старину?

   Николай Ивановичъ крякнулъ и произнесъ: "гмъ, гмъ"... Онъ рѣшительно не зналъ, что ему говорить.

   - Городъ хорош³й... Городъ съ будущностью... сказалъ онъ послѣ нѣкотораго молчан³я. Я видѣлъ много незастроенныхъ мѣстъ, но видѣлъ уже много забутенныхъ фундаментовъ. Очень пр³ятно, что у васъ есть Аксаковская улица, Московская, Дондуковск³й бульваръ, но очень жаль, что на этихъ улицахъ нѣтъ домовъ русской архитектуры. Понимаете? Хоть что нибудь-бы да въ русскомъ стилѣ... А у васъ ничего, рѣшительно ничего... Вотъ этого я не одобряю.

   - Осмѣлюсь замѣтить вашему превосходительству, что русскаго стиля на каменныхъ постройкахъ и въ Росс³и нѣтъ, проговорилъ коротеньк³й человѣкъ.

   - А зачѣмъ вамъ непремѣнно каменныя постройки? Вы возведите что-нибудь деревянное, но чтобъ русск³й стиль былъ. Можно построить что-нибудь избеннаго характера, съ пѣтухами на конькѣ. Крыши, крыльцо можно устроить теремнаго характера. Вотъ тогда будетъ ужъ полный поворотъ съ русскому... А такъ... Однако, намъ пора... Прощайте! сказалъ Николай Ивановичъ, протягивая собесѣднику руку,- Ѣдемъ, Глафира Семеновна! обратился онъ къ женѣ.

   - Осмѣлюсь обезпокоить ваше превосходительство еще однимъ вопросомъ. Вѣдь въ сущности мнѣ интересенъ вашъ взглядъ на нашу политику, остановилъ было Николая Ивановича коротеньк³й человѣкъ, но тотъ махнулъ рукой и сказалъ:

   - Извините, больше не могу... Не могу-съ... Когда-нибудь въ другой разъ...

   И сталъ уходить изъ ресторана.

   - Ну, что, Глаша? Каково? Видала? Неужели это, по твоему, второй дуракъ? обратился онъ къ женѣ, когда въ швейцарской сталъ надѣвать пальто.- Нѣтъ, матушка, во всей моей фигурѣ положительно есть что-то генеральское, административное... Вотъ тебѣ, милый, на чай... подалъ онъ швейцару левъ и когда тотъ, въ восторгѣ отъ щедрой подачки, со всѣхъ ногъ бросился отворять дверь, величая его экселенцъ, онъ гордо сказалъ женѣ:- Глафира Семеновна! Слышали? Какъ вы должны радоваться, что у васъ такой мужъ!

  

  

   - Есть еще что нибудь у васъ смотрѣть? спросилъ Николай Ивановичъ своего проводника - молодца въ фуражкѣ съ надписью "Петрополь",который подсадилъ его въ фаэтонъ и остановился въ вопросительной позѣ.

   - Все осмотрѣли, господине ваше превосходительство, отвѣчалъ тотъ, приложившись по военному подъ козырекъ.

   - Врешь. Мы еще не видали у васъ ни одного такого мѣста, гдѣ производились надъ вами, болгарами, турецк³я звѣрства.

   - Турецк³я звѣрства? спросилъ проводникъ, недоумѣвая.

   - Да, да, турецк³я звѣрства. Тѣ турецк³я звѣрства, про которыя писали въ газетахъ. Я помню... Вѣдь изъ-за нихъ-то и начали васъ освобождать, разъяснилъ Николай Ивановичъ.- Гдѣ эти мѣста?

   - Не знаю, господине, покачалъ головой проводникъ.

   - Ну, значитъ, самаго главнаго-то вы и не знаете. Тогда домой везите насъ, въ гостиницу...

   Фаэтонъ помчался.

   - Досадно, что я не разспросилъ про эти мѣста давишняго газетнаго корреспондента, говорилъ Николай Ивановичъ женѣ.- Тотъ навѣрное знаетъ про эти мѣста.

   - Выдумываешь ты что-то, проговорила Глафира Семеновна. Про как³я так³я звѣрства выдумалъ!

   - Какъ выдумываю! Ты ничего этого не помнишь, потому что во время турецкой войны была еще дѣвченкой и подъ столъ пѣшкомъ бѣгала, а я ужъ былъ саврасикъ лѣтъ подъ двадцать и хорошо помню про эти турецк³я звѣрства. Тогда только и дѣла, что писали въ газетахъ, что тамъ-то отняли турки у болгарина жену и продали въ гаремъ, тамъ-то похитили двухъ дѣвицъ у жениховъ, а женихамъ, которые ихъ защищали, отрѣзали уши. Писали, что башибузуки торгуютъ болгарскими бабами, какъ овцами, на рынкахъ - вотъ я и хотѣлъ посмотрѣть этотъ рынокъ.

   - Да вѣдь это было такъ давно, возразила жена.

   - Понятное дѣло, что давно, но вѣдь мѣсто-то торговли женскимъ поломъ все-таки осталось - вотъ я и хотѣлъ его посмотрѣть.

   - Брось. Лучше поѣдемъ въ кафешантанъ какой нибудь.

   - Рано, мать моя! Прежде проѣдемъ домой, расчитаемся съ извощикомъ, напьемся чаю, отдохнемъ, а потомъ и отправимся разыскиватъ какое нибудь представлен³е.

   Фаэтонъ остановился около гостиницы. Изъ подъѣзда выскочили вынимать супруговъ изъ фаэтона швейцаръ, двѣ бараньи шапки, корридорный и "слугиня" въ расписномъ ситцевомъ платкѣ на головѣ.

   - Чаю и чаю! Скорѣй чаю! командовалъ Николай Ивановичъ, поднимаясь по лѣстницѣ въ сопровожден³и прислуги.- А ты, метрополь, разсчитайся съ возницей.

   И Николай Ивановичъ подалъ проводнику двѣ серебряныя монеты по пяти левовъ.

   Войдя съ себѣ въ номеръ, онъ нашелъ на столѣ три визитныя карточки корреспондентовъ газетъ. Тутъ былъ и "Свободный Гласъ", и "Свободное Слово", и "Свободная Рѣчь". Николай Ивановичъ торжествовалъ.

   - Смотри, сколько корреспондентовъ интересуются поговорить со мной и узнать мое мнѣн³е о Болгар³и! указалъ онъ женѣ на карточки.- Положительно меня здѣсь принимаютъ за дипломата!

   - Ахъ, боюсь я, чтобы изъ этого что-нибудь не вышло, покачала головой Глафира Семеновна.

   - Полно. Что можетъ выдти изъ этого!

   - Все-таки ты выдаешь себя не за того, кто ты есть, и величаешь себя не подобающимъ чиномъ.

   - Я выдаю себя? Я величаю? Да что ты, мать моя! Это они выдаютъ меня за кого-то и величаютъ превосходительствомъ. А я тутъ не причемъ. Смотри-ка, одинъ-то корреспондентъ даже какой-то нѣмецкой газеты, проговорилъ Николай Ивановичъ, разсматривая карточку, повернувъ ее на другую сторону.- "Фрейблатъ", прочелъ онъ.

   Но въ это время отворилась дверь и въ номеръ торжествующе вошелъ корридорный. Въ рукахъ онъ держалъ грязный, но вычищенный самоваръ.

   - Заповѣдайте, господине. Это русски самоваръ, сказалъ онъ.- Сѣднете, моляви...

   Сзади его черномазый слуга несъ подносъ съ чашками, чайникомъ, лимономъ и сахаромъ.

   Поставивъ самоваръ на столъ, корридорный сталъ разсказывать, какъ ему хотѣлось угодить русскому экселенцу, какъ онъ побѣжалъ искать самоваръ для него и наконецъ нашелъ у одного еврея-мѣдника.

   - Глаша! Каково? Достали таки намъ самоваръ! воскликнулъ Николай Ивановичъ.- Иди, заваривай чай. Теперь всласть напьемся.

   Глафира Семеновна подошла съ столу, взяла чайникъ, но чай былъ въ немъ уже заваренъ.

   - Не умѣютъ и подавать-то какъ слѣдуетъ сказала она, принимаясь полоскать чашки.- Подаетъ самоваръ на столъ и съ нему чайникъ съ завареннымъ чаемъ. А самоваръ-то до чего грязенъ! Смотри, даже зелень на немъ.

   - Все-таки, онъ хотѣлъ намъ услужить и за это спасибо ему. Спасибо, братушка, спасибо! кивнулъ корридорному Николай Ивановичъ.

   - Пакъ да се видимъ (т. е. до свиданья), экселенцъ, почтительно поклонился тотъ и ретировался.

   Напившись дома чаю, супруги Ивановы рѣшили идти посидѣть въ кафешантанъ. Они сошли внизъ и стали разспрашивать швейцара, какъ имъ идти по улицѣ, какъ вдругъ появился ихъ давишн³й проводникъ въ фуражкѣ съ надписью "Метрополь".

   - Сейчасъ я узналъ, что сегодня театръ есть, ваше превосходительство, сказалъ онъ, вытаскивая изъ кармана большую зеленую афишу.- Въ кафешантанъ вы еще послѣ театра поспѣете, а вотъ не хотите-ли сначала въ болгарск³й театръ?

   - Какъ-же мнѣ говорили, что у васъ въ Соф³и нѣтъ теперь спектаклей, сказалъ Николай Ивановичъ.

   - Есть, но театръ-то очень ужъ простой, ваше превосходительство, для простой публики

   - Это то-есть народный, что-ли?

   - Народный, народный. Простой болгарск³й народный.

   - Тѣмъ лучше. Народъ увидимъ, народную жизнь.

   - Покажите. Что даютъ? сказала Глафира Семеновна и взяла афишу, измятую, карнаухую, очевидно, снятую откуда-то со стѣны..

   На афишѣ по-болгарски стояло, что въ театрѣ "Зора" представлена будетъ пьеса "Галилей".

   - Да мы эту афишу, теперь я вспоминаю, сегодня утромъ видѣли на заборѣ, проговорилъ Николай Ивановичъ.- Ну, ведите насъ, почтенный чичероне. Далеко это?

   - Рядомъ, господине, ваше превосходительство.

   И супруги отправились въ сопровожден³и малаго въ фуражкѣ съ надписью "Метрополь".

   Идти, дѣйствительно, было не далеко. Чрезъ три-четыре минуты они подошли къ досщатому забору, наскоро вымазанному охрой. Въ заборѣ была калитка и около нея горѣлъ керосиновый фонарь.

   - Вотъ сюда... указалъ проводникъ на калитку и черезъ нее ввелъ супруговъ на грязный немощеный темный дворъ. Вдали виднѣлась освѣщенное нѣсколькими фонарями одноэтажное деревянное здан³е. Къ нему черезъ грязь были проложены узеньк³я доски.

   - Это-то театръ "Зора" и есть? спросилъ Николай Ивановичъ, балансируя по доскѣ.

   - Для простого народа, ваше превосходительство. Самый простой театръ.

   По доскамъ всѣ трое слѣдовали гуськомъ. Глафира Семеновна, видя убожество театра, обернулась съ мужу и спросила:

   - Послушай, Николай, не вернуться-ли ужъ намъ назадъ? Что-то и на театръ не похоже. Не то землянка какая-то, не то изба, вросшая въ землю. Окна-то вѣдь совсѣмъ на землѣ.

   - Иди, иди. Все-таки посмотримъ, что за театръ и какое такое представлен³е, а не понравится - уйдемъ, отвѣчалъ Николай Ивановичъ.

   Глафира Семеновна двинулась опять впередъ.

  

  

   Но вотъ и досчатыя, какъ у сарая, широко-распахнутыя двери театра, освѣщенныя фонаремъ съ маленькой керосиновой лампочкой. Глафира Семеновна подошла къ дверямъ и попятилась. Оказалось, что надо спускаться ступеней пять-шесть внизъ.

   - Нѣтъ, нѣтъ, я не пойду туда... Это подвалъ какой-то, проговорила она.

   - Подвалъ и то. Что-же это у васъ театръ-то въ склепѣ? спросилъ Николай Ивановичъ проводника, опередивъ жену и тоже заглянувъ внизъ.

   - Простой болгарск³й театръ, отвѣчалъ проводникъ. - Но только, кажется, я ошибся. Сегодня представлен³я нѣтъ.

   Изъ подвала доносилось нѣсколько мужскихъ голосовъ. По тому слышно было, что голоса переругивались. Проводникъ побѣжалъ внизъ, тотчасъ-же вернулся и объявилъ супругамъ, что спектакль сегодня отмѣнили.

   - Какъ отмѣнили? Зачѣмъ-же ты, братушка, велъ насъ сюда?.. удивленно сказалъ Николай Ивановичъ проводнику.

   - Афиша... Объявлен³е... развелъ тотъ руками и, вынувъ изъ кармана зеленую афишу, при свѣтѣ фонаря ткнулъ въ помѣченное на ней число.

   - Ну, а отчего-же отмѣнили?

   - Левовъ мало собрали.

   - Да оно и лучше. Все равно я въ такой склепъ не пошла-бы, заявила Глафира Семеновна.

   - Но, все-таки, мнѣ хочется посмотрѣть внутренность здѣшняго театра, проговорилъ Николай Ивановичъ. - Глаша, ты подожди здѣсь, а я спущусь внизъ, обратился онъ къ женѣ.

   - Нѣтъ, нѣтъ, я боюсь одна оставаться.

   - Да съ тобой нашъ Метрополь останется. Онъ тебя не дастъ въ обиду.

   И Николай Ивановичъ спустился внизъ. Внизу его обдало теплымъ, но сырымъ воздухомъ. Онъ очутился въ досчатомъ некрашенномъ, и даже изъ невыструганныхъ досокъ, корридорѣ. Въ немъ была будка съ надписью: "Касса". Двое подростковъ въ овчинныхъ шапкахъ, при свѣтѣ мигающей на стѣнѣ лампочки, вязали въ узелъ какое-то пестрое тряпье съ позументами, очевидно, костюмы. Подскочилъ солдатъ въ шинели и въ фуражкѣ и закатилъ одному изъ подростковъ за что-то затрещину. Тотъ заревѣлъ и принялся ругаться.

   Въ отворенную изъ корридора дверь, Николай Ивановичъ вошелъ въ зало театра. Пришлось спуститься еще три ступени внизъ. Это былъ просто большой сарай съ узенькими досчатыми некрашенными скамейками передъ виднѣвшейся въ глубинѣ приподнятой сценой. Въ первомъ ряду, впрочемъ, стояли стулья. На сценѣ занавѣсъ былъ поднятъ и при свѣтѣ лампочки можно было видѣть двухъ солдатъ, бродившихъ по ней. Декорац³й никакихъ, но за то сцена была обставлена елками.

   "Ну, театръ"! подумалъ Николай Ивановичъ, покачавъ головой и вернулся обратно въ корридоръ.

   - Когда-же у васъ теперь будетъ спектакль? спросилъ онъ все еще плачущаго подростка, стоявшаго около узла.

   - Въ недѣлю, господине, въ недѣлю (т. е. въ воскресенье), отвѣчалъ тотъ.

   Николай Ивановичъ поднялся во дворъ.

   - Ну, что? встрѣтила его жена.

   - Ужасъ что за помѣщен³е! Даже наши дачные актеры-любители, пожалуй, не стали-бы играть въ такомъ помѣщен³и, а ужъ тѣ на что неразборчивы. Братушка, да неужели у васъ въ Соф³и нѣтъ какого-нибудь получше помѣщен³я, гдѣ даются спектакли? отнесся Николай Ивановичъ къ проводнику.

   - Има, господине. Въ Славянской Бесѣдѣ бываютъ спектакли. То для хорошей публики. Тамъ учители бываютъ отъ наша гимназ³и, суд³и, прокуроръ, офицеры...

   Супруги, балансируя по дощечкѣ, начали опять выходить на улицу.

   - Я дома вечеръ сидѣть не желаю, заявила Глафира Семеновна мужу. - Вѣдь это скучища... съ тоски помрешь. Пусть братушка сведетъ насъ въ кафешантанъ.

   - Идемте, моляви, мадамъ. Есть хорош³й кафешантанъ въ гостинницѣ "Одесса", откликнулся проводникъ.- Пѣн³е и танцы иноземныхъ дѣвицъ. Есть нѣмски актрисы, есть французски актрисы.

   - Далеко это? спросилъ Николай Ивановичъ проводника.

   - Сзади нашей гостинницы. Близко. Черезъ три улицы.

   - Ну, такъ и веди.

   Супруги двинулись по улицѣ, мимо освѣщенныхъ пивныхъ и кофеенъ. Въ окнахъ вездѣ виднѣлся народъ. Изъ пивныхъ доносилась музыка, напоминающая нашу музыку на масляничныхъ каруселяхъ. Визжали единичные кларнетъ и скрипка и ихъ покрывали тромбонъ или труба.

   Но вотъ входъ въ кафешантанъ при гостинницѣ "Одесса". У подъѣзда виситъ красный фонарь съ надписью: "Ресторанъ Одесса".

   Ресторанъ помѣщается въ нижнемъ этажѣ. Это довольно большая зала безъ всякихъ украшен³й, уставленная маленькими столиками. У одной изъ стѣнъ эстрада, задняя стѣна которой задрапирована зеленымъ коленкоромъ. У эстрады п³анино. Съ потолка висятъ трапец³я и кольца для гимнастовъ, но эстрада еще пуста. Представлен³е еще не начиналось.

   - За входъ-то надо платить? Гдѣ касса? спросилъ Николай Ивановичъ проводника.

   - Ничего не надо. Здѣсь за входъ ничего не берутъ, господине ваше превосходительство, почтительно отвѣчалъ тотъ.- Вотъ выберете себѣ хорош³й столъ, сядете, спросите вина или чего нибудь поясти и будете смотрѣть спектакль.

   И онъ тотчасъ-же выбралъ столикъ противъ эстрады и сказалъ супругамъ по-болгарски:

   - Заповѣдайте, сѣднете, моля ви...

   Супруги усѣлись.

   Проводникъ спросилъ ихъ, оставаться-ли ему или уходить.

   - Уходите. Домой дорогу и одни найдемъ, кивнулъ ему Николай Ивановичъ - и проводникъ, раскланявшись, удалился.

   Публики въ залѣ было очень немного. За однимъ столомъ сидѣли два офицера, пили пиво и играли въ шахматы. За другимъ столомъ компан³я статскихъ болгаръ, плечистыхъ, бородатыхъ съ черными бровями, сросшимися надъ носомъ, ужинали. Слуга только что принесъ имъ на блюдѣ цѣльнаго зажаренаго ягненка и одинъ изъ ужинающихъ принялся ножомъ кромсать этого ягненка, придерживая его не вилкой, а прямо рукой. За третьимъ столомъ двѣ пожилыя, сильно накрашенныя грудастыя женщины въ черныхъ шерстяныхъ платьяхъ и съ розами въ волосахъ пили кофе и разговаривали по нѣмецки. Съ ними сидѣлъ молодой усатый субъектъ въ красномъ фракѣ, бѣломъ жилетѣ и бѣломъ галстухѣ, причесанный á la капуль и пилъ вино. Это были, какъ оказалось впослѣдств³и, исполнитель и исполнительницы нумеровъ увеселительной программы. Около ихъ стола сидѣла большая черная собака и не спускала съ нихъ глазъ, ожидая подачки.

   Къ супругамъ подошелъ кельнеръ, одѣтый на парижск³й манеръ, въ черномъ пиджакѣ и бѣломъ длинномъ передникѣ до носковъ сапоговъ, и спросилъ ихъ по-нѣмецки, что они прикажутъ.

   - Братъ славянинъ? спросилъ его въ свою очередь Николай Ивановичъ.

   - Нѣ, господине. Нѣмски человѣкъ, отвѣчалъ тотъ. - Но я говорю по русски. Здѣсь ресторанъ Одесса, а я жилъ и въ русски городѣ Одесса.

   - Отлично... Но когда-же у васъ представлен³е начнется?

   - Когда публикумъ побольше соберется, господине. - Теперь скоро. Въ девять часовъ придетъ музыкантъ - и тогда начнется.

   Николай Ивановичъ заказалъ себѣ бутылку Монастырскаго вина, а женѣ велѣлъ подать апельсиновъ - и они стали ждать представлен³я.

  

  

   Публики прибывало мало, но къ представлен³ю все-таки готовились и у эстрады стали зажигать двѣ больш³я керосиновыя лампы. Изъ дамъ, не считая исполнительницъ увеселительной программы, въ ресторанѣ была только одна Глафира Семеновна. Актрисы косились въ ея сторону, подсмѣивались и что-то шептали свое ну собесѣднику въ красномъ фракѣ. Глафира Семеновна это замѣтила и сказала мужу:

   - Халды... Нахалки... Чего это онѣ на меня глаза таращатъ?

   - Да, видишь-ли, здѣсь должно быть не принято, чтобъ сюда замужн³я дамы ходили, отвѣчалъ Николай Ивановичъ.

   - А почему онѣ знаютъ, что я замужняя?

   - Ну, ужъ это сейчасъ для каждаго замѣтно. Конечно-же, строго говоря, тебѣ здѣсь сидѣть не совсѣмъ удобно.

   - А вотъ хочу и буду сидѣть! капризно проговорила Глафира Семеновна.- При мужѣ мнѣ вездѣ удобно. Съ мужемъ я даже еще въ болѣе худшее мѣсто пойду и никто меня не долженъ осуждать. Я туристка и все видѣть хочу.

   - Да будемъ сидѣть, будемъ.

   Среди публики появился англичанинъ въ желтой клѣтчатой парочкѣ, тотъ самый, который ѣхалъ вмѣстѣ съ супругами въ одномъ вагонѣ. Фотографическ³й аппаратъ, бинокль въ кожаномъ чехлѣ и баулъ съ сигарами висѣли у него черезъ плечо на ремняхъ такъ-же, какъ и въ вагонѣ. Онъ усѣлся за столикомъ и спросилъ себѣ бутылку портеру.

   Пришла еще одна дама исполнительница - тоже ужъ почтенныхъ лѣтъ, но въ бѣломъ платьѣ и съ необычайно роскошной шевелюрой, взбитой какой-то копной на макушкѣ и зашпиленной бронзовой шпагой необычайныхъ размѣровъ. Она ухарски хлопнула по плечу усача въ красномъ фракѣ, подала руку накрашеннымъ въ черныхъ платьяхъ дамамъ и подсѣла съ нимъ.

   Невдалекѣ отъ супруговъ, за столикомъ, появился турокъ въ статскомъ платьѣ и въ красной фескѣ и подмигнулъ дамамъ исполнительницамъ, какъ знакомымъ. Одна изъ дамъ въ черномъ платьѣ тотчасъ-же сдѣлала ему носъ, а блондинка въ бѣломъ платьѣ снялась со стула и подошла къ нему. Онъ велѣлъ слугѣ подать маленькую бомбоньерку съ конфектами и передалъ блондинкѣ. Она взяла ее и понесла товаркамъ. Тѣ показывали знаками турку, чтобъ онъ и имъ прислалъ по такой-же бомбоньеркѣ. Онъ поманилъ ихъ къ себѣ, но онѣ не пошли. Все это наблюдала Глафира Семеновна отъ своего стола и наконецъ проговорила:

   - Крашеныя выдры! Туда-же жеманятся.

   Но вотъ раздались звуки п³анино. Косматый блондинъ въ очкахъ и съ клинистой бородкой игралъ одинъ изъ вальсовъ Штрауса и подмигивалъ дамамъ исполнительницамъ, вызывая ихъ на эстраду. Тѣ отрицательно покачивали головами и ѣли конфекты изъ бомбоньерки.

   Вальсъ конченъ. Косматый блондинъ въ очкахъ ломалъ себѣ пальцы. Въ это время красный фракъ махнулъ ему красной-же шляпой. Блондинъ проигралъ какой-то веселый плясовой ритурнель. Красный фракъ вскочилъ на эстраду, прижалъ красную шляпу съ груди и поклонился публикѣ. Ему слегка зааплодировали и онъ подъ акомпаниментъ п³анино запѣлъ нѣмецк³е куплеты. Распѣвая ихъ, онъ приплясывалъ, маршировалъ, при окончан³и куплета становился во фронтъ и таращилъ глаза.

   Наконецъ онъ кончилъ при жиденькихъ хлопкахъ и на смѣну ему появилась одна изъ дамъ въ черномъ платьѣ.

   Она пѣла тоже по-нѣмецки, но что-то жеманное, чувствительное, то прижимая руку къ сердцу, то поднимая ее къ верху. Голосъ пѣвицы былъ окончательно разбитъ и пѣла она то и дѣло фальшивя, но когда кончила и ей зааплодировали.

   - Это въ благодарность за то, что кончила терзать уши слушателей, язвительно замѣтила Глафира Семеновна.

   - Да, пѣвичка изъ такого сорта, что у насъ въ Нижнемъ на ярмаркѣ прогнали-бы съ эстрады, отвѣчалъ Николай Ивановичъ.

   Третьимъ нумеромъ пѣла вторая дама въ черномъ платьѣ. Эта пѣла тоже по-нѣмецки, почти мужскимъ басомъ, исполняя что-то канканистое, шевелила юбками и показывала голубые чулки. Ее также встрѣтили и проводили жиденькими хлопками.

   Но вотъ на эстрадѣ появилась блондинка въ бѣломъ платьѣ, бойко подбѣжала она къ п³анино, ухарски уперла руки въ боки, и весь залъ зааплодировалъ, застучалъ по столу кружками, стаканами, затопалъ ногами.

   - Mes am ours! провозгласила она и запѣла французскую шансонетку, подергивая юбкой, и когда кончила куплеты, то такъ вскинула ногу, что показала публикѣ не только тѣльные чулки, но и розовыя подвязки.

   Восторгъ публики былъ неописанный. Среди аплодисментовъ зазвенѣли рюмки и стаканы, застучали ножи и тарелки. Захлопалъ и Николай Ивановичъ, но Глафира Семеновна дернула его за рукавъ и сказала: ,

   - Да ты никакъ съума сошелъ! При женѣ и вдругъ аплодируешь какой-то...

   - Матушка, да вѣдь мы въ кафешантанѣ. Зачѣмъ-же ты тогда сюда просилась?

   - Все равно при женѣ ты не долженъ хлопать безстыдницѣ.

   - Душечка, она живой человѣкъ послѣ этихъ нѣмокъ.

   - Молчи, пожалуйста.

   У супруговъ начался споръ. А блондинка ужъ подходила къ Николаю Ивановичу и протягивала ему развернутый вѣеръ, на которомъ лежалъ серебряный левъ, и говорила:

   - Ayez la bonté de donner quelque chose, monsieur...

   Николай Ивановичъ смѣшался.

   - Глаша! Надо дать сколько нибудь, сказалъ онъ, наконецъ.

   - Не смѣй!

   - Однако, вѣдь мы слушали-же. Я дамъ... Хоть во имя франко-русскихъ симпат³й дамъ. Вѣдь это француженка.

   Николай Ивановичъ полѣзъ въ кошелекъ, вынулъ два лева и положилъ на вѣеръ.

   - Тогда собирайтесь домой въ гостинницу. Не хочу я больше здѣсь оставаться, проговорила Глафира Семеновна и поднялась изъ-за стола, надувъ губы.

   - Постой... Дай хоть за вино и апельсины расчитаться. Чего ты взбѣленилась-то? спрашивалъ Николай Ивановичъ супругу.

   - Не могу я видѣть, когда ты дѣлаешь женщинамъ плотоядные глаза.

   - Я сдѣлалъ плотоядные глаза? Вотъ ужъ и не думалъ и не воображалъ. Кельнеръ! получите! поманилъ онъ слугу и сталъ расчитываться, а къ столу ихъ подходили ужъ и нѣмки въ черныхъ платьяхъ и протягивали ему свои черные вѣера.

   Онъ имъ положилъ по леву.

   - Скоро вы расчитаетесь? торопила его Глафира Семеновна.- Я устала и спать хочу...

   - Сейчасъ, сейчасъ...

   - Могу только удивляться, что каждая старая крашеная выдра можетъ васъ заинтересовать...

   - Да вѣдь сама-же ты...

   - Вы кончили? А то я ухожу одна.

   И Глафира Семеновна направилась къ выходу.

   Николай Ивановичъ сунулъ кельнеру нѣсколько мелочи и побѣжалъ за женой.

   Когда они уходили изъ зала, на трапец³и раскачивался гимнастъ - мальчикъ подростокъ въ трико, а косматый п³анистъ наигрывалъ какой-то маршъ.

  

  

   Отъ кафешантана до гостинницы, гдѣ остановились супруги Ивановы, было минутъ пять ходьбы, но всѣ эти пять минутъ прошли у нихъ въ переругиван³и другъ съ другомъ. Глафира Семеновна упрекала мужа за плотоядные глаза, которыми онъ будто-бы смотрѣлъ на пѣвицъ, упрекала за тѣ левы, которыя онъ положилъ на вѣера, а мужъ увѣрялъ, что и въ кафешантанъ-то онъ пошелъ по настоян³ю жены, которая не захотѣла сидѣть вечеръ въ гостинницѣ и непремѣнно жаждала хоть какихъ нибудь зрѣлищъ.

   - И вздумала къ кому приревновать! Къ старымъ вѣдьмамъ. Будто-бы ужъ я не видалъ хорошихъ бабъ на своемъ вѣку, сказалъ онъ.

   - А гдѣ ты видѣлъ хорошихъ бабъ? Гдѣ? Ну-ка, скажи мнѣ, съ яростью накинулась супруга на Николая Ивановича. - Гдѣ и когда у тебя были эти бабы?

   - Да нигдѣ. Я это такъ къ слову... Мало-ли мы съ тобой по какимъ увеселительнымъ мѣстамъ ѣздили! Полъ Европы объѣздили и вездѣ поющихъ и пляшущихъ бабъ видѣли. Да вотъ хоть-бы взять Муленъ Ружъ въ Парижѣ.

   - Нѣтъ, нѣтъ, ты не виляй. Отъ меня не увильнешь. Я не дура какая-нибудь. Ты не про Парижъ мнѣ намекнулъ, а очевидно, про Петербургъ.

   Николай Ивановичъ стиснулъ зубы отъ досады на безпричинный гнѣвъ супруги и послѣ нѣкоторой паузы спросилъ:

   - Послушай... У тебя не мигрень-ли начинается? Не нервы-ли расходились? Такъ я такъ ужъ и буду держать себя. Наберу въ ротъ воды и буду молчать, потому при мигренѣ тебя въ ступѣ не утолчешь.

   - Безстыдникъ! Еще смѣешь хвастаться передъ женой, что у тебя въ Петербургѣ были как³я-то особенныя бабы! сказала Глафира Семеновна и умолкла.

   Они подошли къ подъѣзду гостинницы. Швейцаръ распахнулъ имъ дверь и съ улыбкой привѣтствовалъ ихъ:

   - Добръ вечеръ, экселенцъ! Добръ вечеръ, мадамъ экселенцъ!

   Онъ далъ звонокъ наверхъ. Съ лѣстницы на встрѣчу супругамъ бѣжалъ корридорный и тоже привѣтствовалъ ихъ:

   - Заповидайте (т. е. пожалуйте), экселенцъ! Заповидайте, мадамъ. Русски самоваръ? спросилъ онъ ихъ.

   - Да пожалуй... давай самоваръ. Отъ скуки чайку напиться не мѣшаетъ, сказалъ Николай Ивановичъ, взглянувъ на часы.

   Часы показывали всего одиннадцать. Корридорный отворилъ супругамъ ихъ помѣщен³е, зажегъ лампу и подалъ визитную карточку.

   - Опять корреспондентъ! воскликнулъ Николай Ивановичъ.- А ну ихъ съ лѣшему! Надоѣли хуже горькой рѣдьки.

   - А кто виноватъ? опять вскинулась на него жена.- Самъ виноватъ. Не величайся превосходительствомъ, не разыгрывай изъ себя генерала.

   Николай Ивановичъ надѣлъ пенснэ на носъ, прочелъ надпись на карточкѣ и сказалъ:

   - Нѣтъ, это не корреспондентъ, а прокуроръ.

   - Какъ прокуроръ? испуганно спросила Глафира Семеновна.

   - Да такъ... Прокуроръ Стефанъ Мефодьевичъ Авичаровъ. Прокуроръ...

   Глафира Семеновна язвительно взглянула на мужа и кивнула ему:

   - Поздравляю! Доплясался.

   - То есть какъ это доплясался? спросилъ тотъ и вдругъ, сообразивъ что-то, даже измѣнился въ лицѣ.

   По спинѣ его забѣгали холодные мурашки.

   - Когда приходилъ этотъ прокуроръ? спросила Глафира Семеновна корридорнаго.

   Тотъ объяснилъ, что прокуроръ не приходилъ а что прокуроръ этотъ пр³ѣхалъ изъ Пловдива, остановился въ здѣшней "гостильницѣ и молитъ да видя экселенцъ" (т. е проситъ видѣть его превосходительство).

   - То есть здѣсь въ гостинницѣ этотъ прокуроръ живетъ? - переспросилъ Николай Ивановичъ, для ясности ткнувъ пальцемъ въ полъ, и получивъ подтвержен³е, почувствовалъ, что у него нѣсколько отлегло отъ сердца. - Идите и принесите самоваръ и чаю,- приказалъ онъ корридорному.

   Тотъ удалился.

   Глафира Семеновна взглянула на мужа слезливыми глазами и сказала:

   - Вотъ до чего ты довелъ себя присвоен³емъ непринадлежащаго себѣ зван³я. Генералъ, генералъ! Ваше превосходительство!

   - Да когда-же я присваивалъ себѣ превосходительство? Мнѣ друг³е присвоили его, оправдывался Николай Ивановичъ.

   - Однако вотъ уже на тебя обратилъ вниман³е прокурорск³й надзоръ.

   - Это что прокуроръ-то карточку подалъ? Да что ты! Сначала я также подумалъ, но когда корридорный сказалъ, что прокуроръ живетъ здѣсь въ гостинницѣ, то очевидно, что онъ по какому нибудь другому дѣлу хочетъ меня видѣть.

   - Да. Прокуроръ нарочно приказалъ сообщить тебѣ, что онъ живетъ въ гостинницѣ, чтобы не спугнуть тебя...Какой ты простякъ, посмотрю я на тебя.

   - Да что ты! Ты ошибаешься... У страха всегда глаза велики...

   Такъ говорилъ Николай Ивановичъ, но чувствовалъ, что его ударяетъ въ жаръ.

   Онъ всталъ со стула и въ волнен³и прошелся по комнатѣ.

   - Намъ нужно завтра-же утромъ уѣзжать отсюда - вотъ что я тебѣ скажу, объявила ему жена.

   - Да я съ удовольств³емъ... На самомъ дѣлѣ намъ здѣсь больше уже и дѣлать нечего... мы все осмотрѣли, отвѣчалъ онъ.- А только еслибы этотъ прокуроръ что нибудь на счетъ преслѣдован³я меня по закону, то съ какой стати ему было карточку свою у меня оставлять? Ну, явился-бы онъ прямо и спросилъ: съ какой стати? по какому праву?

   - Да неужели ты не знаешь судейскихъ? Они пускаются на всѣ тонкости, чтобъ затуманить дѣло и не спугнуть.

   - Душечка, да вѣдь я ни бѣжать, ни скрываться никуда не сбирался, старался Николай Ивановичъ представить женѣ свое положен³е въ хорошемъ свѣтѣ, но ужъ и самъ не вѣрилъ своимъ словамъ. - Съ какой стати я побѣгу?

   Голосъ его дрожалъ, глаза блуждали.

   - А между тѣмъ теперь-то именно и надо бѣжать, сказала Глафира Семеновна.

   - Да поѣдемъ, поѣдемъ завтра утромъ въ Константинополь. Поѣздъ, который вчера привезъ насъ сюда, ежедневно, спустя часъ, и отходитъ отсюда въ Константинополь, стало быть, завтра въ первомъ часу дня мы и отправимся на желѣзную дорогу. Можно даже уѣхать раньше на станц³ю...

   - И непремѣнно раньше. Да не изволь сегодня съ вечера и намекать кому-либо въ гостинницѣ, что мы завтра уѣзжаемъ.

   - Зачѣмъ буду намекать? Съ какой стати? Завтра утромъ, передъ самымъ отъѣздомъ только скажемъ, что уѣзжаемъ.

   - Ну, то-то. А я сейчасъ, съ вечера, послѣ чаю, потихоньку уложу всѣ наши вещи, продолжала Глафира Семеновна.- А завтра утромъ, чтобы избѣжать визита прокурора, мы можемъ пораньше уѣхать куда-нибудь.

   - Дѣлай какъ знаешь, тебѣ съ горы виднѣе, отвѣчалъ Николай Ивановичъ.- Но зачѣмъ ты меня пугаешь! Право, мнѣ думается, что прокуроръ такъ оставилъ свою карточку...

   - Станетъ прокуроръ безъ причины карточку оставлять! Дожидайся!

   Корридорный внесъ самоваръ и чайный приборъ. Супруги начали пить чай, но ни Николаю Ивановичу, ни Глафирѣ Семеновнѣ не пилось. Николая Ивановича била даже лихорадка.

   - Глаша! Меня что-то знобитъ. Не принять-ли мнѣ хинину? сказалъ онъ женѣ.

   - Блудливъ какъ кошка, а трусливъ какъ заяцъ, произнесла та и полѣзла въ баулъ за хининомъ.

  

  

   Хоть и бодрилъ себя Николай Ивановичъ, но прокурорская карточка произвела на него удручающее дѣйств³е. Онъ въ волнен³и ходилъ по комнатѣ и думалъ: "Чертъ возьми, еще задержатъ да начнутъ слѣдств³е о присвоен³и не принадлежащаго зван³я. А задержатъ, такъ что тогда? Вѣдь это недѣли на двѣ, а то такъ и на три. Знаю я, какъ слѣдств³е-то производятъ! Черезъ часъ по столовой ложкѣ. А потомъ судъ... Приговорятъ къ штрафу... Да хорошо если еще только къ штрафу. А какъ къ аресту дня на два, на три? Вотъ и сиди въ клоповникѣ. Навѣрное у нихъ клоповникъ. Ужъ если у насъ въ провинц³и... А вѣдь это ничего, что столица Болгар³и Соф³я, а такая же глушь, какъ и провинц³я. А на три недѣли задержатъ, такъ что мы будемъ дѣлать здѣсь? Вѣдь тутъ съ тоски подвѣсишься. А бѣдная Глаша? Впрочемъ, она не бѣдная. Ее жалѣть нечего. Она меня тогда поѣдомъ съѣстъ, загрызетъ и съѣстъ, такъ что отъ меня одни сапоги останутся. Развѣ откупиться? Развѣ поднести взятку завтра этому прокурору, если онъ насъ остановитъ завтра? мелькнуло у него въ головѣ. - Поднесу, непремѣнно поднесу. Навѣрное здѣсь берутъ, рѣшилъ онъ.- Ужъ если у насъ берутъ, то здѣсь и подавно. И подносить надо сразу. Какъ только прокуроръ войдетъ къ намъ, сейчасъ: "пожалуйста, сдѣлайте такъ, что какъ будто вы не застали насъ, какъ будто ужъ мы выѣхали изъ Соф³и. Что вамъ?.. Во имя славянскаго братства это сдѣлайте. Вѣдь мы русск³е и васъ освобождали. Неужели вы захотите погубить руку, можетъ быть, хотя и преступную, но все-таки освободившую васъ, болгаръ, руку русскую, чувствующую къ вамъ братскую любовь? разсуждалъ Николай Ивановичъ, мысленно произнося эти слова.- А сколько же поднести? Пятьдесятъ, восемьдесятъ, сто рублей? за далъ онъ себѣ вопросъ и тутъ же отвѣтилъ:- Нѣтъ, сто рублей, я думаю, много. Поднесу восемьдесятъ. Русскими деньгами поднесу. Пусть мѣняетъ. Стой, стой! остановился онъ въ раздумьѣ и пощипывая бороду.- Поднесу-ка я ему сербск³я бумажки, которыя привезъ сюда изъ Бѣлграда. У меня ихъ больше чѣмъ на девяносто рублей и ихъ все равно никто не беретъ здѣсь въ промѣнъ, а прокурору-то размѣняютъ. Поднесу! Ихъ и поднесу!" рѣшилъ онъ мысленно и машинально кинулъ окурокъ папиросы, которую курилъ.

   - Николай! Да ты никакъ ошалѣлъ! закричала на него Глафира Семеновна. - Къ чему ты это озорничаешь и кинулъ окурокъ съ огнемъ въ нашъ сундукъ съ вещами! Вѣдь пожаръ сдѣлать можешь.

   Она въ это время укладывала свои вещи и стояла передъ открытымъ сундукомъ,

   - Виноватъ, душечка, прости! Дѣйствительно, я ошалѣвши, опомнился Николай Ивановичъ. - Эта истор³я съ прокуроромъ не даетъ мнѣ покою.

   И онъ кинулся съ сундуку искать окурокъ.

   - Да ужъ вынула, вынула, сказала ему жена, взглянула на него, увидала его жалкую, удрученную физ³оном³ю и ей сдѣлалось жалко его. - Не знаю только, къ чему ты такъ особенно убиваешься, прибавила она.- Вѣдь въ сущности ты всегда можешь отпереться, что ты назвался генераломъ. Вѣдь слугѣ ты сказалъ только на словахъ, что ты превосходительство, а письменныхъ доказательствъ никакихъ нѣтъ.

   - На словахъ, на словахъ, подхватилъ Николай Ивановичъ, нѣсколько повеселѣвъ.- Только на словахъ.

   - Ну, такъ вотъ такъ и отвѣчай: "знать, молъ, ничего не знаю, вѣдать не вѣдаю, паспортъ у меня въ порядкѣ, а если меня люди вздумали звать превосходительствомъ, то я въ этомъ не виноватъ".

   - Такъ и скажу, такъ и скажу, милая. Дѣйствительно, я ни въ чемъ не виноватъ. Люди это все, а не я, гостинничная и ресторанная челядь вздумала меня называть превосходительствомъ. Они и этимъ проклятымъ репортерамъ и корреспондентамъ сообщили, что генералъ Ивановъ пр³ѣхалъ, говорилъ Николай Ивановичъ. И знаешь, что я рѣшилъ сдѣлать? Я рѣшилъ завтра-же, какъ только прокуроръ войдетъ къ намъ, по первому-же абцугу дать ему взятку, поднести сербск³я бумажки. Вѣдь все равно ихъ у насъ здѣсь не беретъ ни банкъ, ни мѣняла. Къ тремъ жидамъ мѣняламъ давеча послѣ обѣда заѣзжали - ни одинъ жидюга не размѣнялъ.

   - Смотри какъ-бы, не раздражить этимъ. Это ужъ ты потомъ. А на первыхъ порахъ только отпирайся. "Знать, молъ не знаю, вѣдать не вѣдаю", совѣтовала

   - Такъ и стану говорить, а только вѣдь свидѣтели будутъ. Первый свидѣтель - это корридорный. Когда я ему подалъ мою карточку для записи моей фамил³и на доскѣ, онъ спросилъ меня: "экселенцъ?" - и я отвѣтилъ ему: "хорошо, пишите экселенцъ. Я экселенцъ". Вотъ такъ что-то въ этомъ родѣ. Не вызвать-ли развѣ сейчасъ корридорнаго да не сунуть-ли ему десятокъ левовъ, чтобы онъ ничего этого прокурору не разсказывалъ? - задалъ женѣ вопросъ Николай Ивановичъ.

   - Что ты! Что ты! Такъ все дѣло испортишь. Вотъ еще что выдумалъ! воскликнула Глафира Семеновна. - Ты съ корридорнымъ держи себя по прежнему гордо и съ достоинствомъ. А то якшаться съ корридорнымъ! Подкупать его?.

   - Ну, такъ я только прокурору. Прокурору надо дать. Прокурору я осторожно... Какъ только я увижу, что онъ клонитъ рѣчь къ тому, чтобы задержать меня въ Соф³и, я сейчасъ: "не можете-ли вы сдѣлать для меня, какъ для русскаго славянина, услугу?.. Въ виду, молъ, поворота въ Болгар³и ко всему русскому, услугу русскому человѣку. Есть, молъ, у меня сербск³я бумажки, а ихъ не мѣняютъ. Такъ не размѣняютъ-ли ихъ вамъ?" Вотъ эдакимъ манеромъ и подсуну. Онъ пойметъ.

   - Ну, какъ знаешь. А только дѣлай ужъ это въ крайнемъ случаѣ, согласилась супруга и, окончивъ укладывать въ сундукъ вещи, легла въ постель.

   Николай Ивановичъ продолжалъ ходить по комнатѣ и строить планы завтрашняго свидан³я съ прокуроромъ. Черезъ нѣсколько времени онъ остановился передъ постелью жены и сказалъ:

   - Глаша! Да не уѣхать-ли намъ сейчасъ куда нибудь на перекладныхъ? Вѣдь есть-же здѣсь почта и почтовыя лошади. Удеремъ.

   - Это ночью-то? Да ты въ умѣ?! Тогда ужъ прямо навлечешь на себя подозрѣн³е и тотъ-же корридорный сейчасъ дастъ знать прокурору, отвѣчала Глафира Семеновна.

   - Да, да... Вѣдь прокуроръ-то здѣсь въ гостинницѣ живетъ, спохватился Николай Ивановичъ и опять въ безпокойствѣ зашагалъ по комнатѣ, пощипыв