Лейкин Николай Александрович - В гостях у турок

ите - карета съ евнухомъ на козлахъ ѣдетъ. Въ ней навѣрное модная турецкая дама, указалъ онъ.

   И точно, съ экипажемъ супруговъ Ивановыхъ поравнялась шикарная карета, запряженная прекрасными лошадьми въ шорной упряжи, съ сморщеннымъ желтолицымъ евнухомъ въ фескѣ на козлахъ. Супруги взглянули въ окно кареты и увидали чернобровую съ подведенными глазами даму, въ черной бархатной накидкѣ, въ шляпкѣ съ цѣлой пирамидой перьевъ и цвѣтовъ, въ свѣжихъ цвѣтныхъ перчаткахъ и съ бѣлой вуалью, которая прикрывала отъ подбородка двѣ трети лица, но эта вуаль была настолько прозрачна, что сквозь нее можно было видѣть и бѣлые зубы дамы и ея смазанныя красной помадой почти малиновыя губы.

  

  

   - Фу, какъ накрашена! Даже сыплется съ нея! воскликнула Глафира Семеновна, посмотрѣвъ на турецкую даму.

   - У турчанокъ, мадамъ, это въ модѣ, отвѣчалъ проводникъ.- Самаго молоденькаго хорошенькаго дама - и та красится. Хороша, а хочетъ быть еще лучше. На константинопольск³я дамы выходитъ столько краски, сколько не выйдетъ на весь Парижъ, Берлинъ, Лондонъ и Вѣна, если ихъ вмѣстѣ взять. Да пожалуй можно сюда и вашъ Петербургъ приложить. Не смѣйтесь, мадамъ, это вѣрно, прибавилъ онъ, замѣтя улыбку Глафиры Семеновны.- Какъ встаетъ по утру - сейчасъ краситься и такъ цѣлаго дня. Имъ, мадамъ, больше дѣлать нечего. Кофе, шербетъ, конфекты и малярное мастерство! Гулять дама отъ хорошаго общества безъ евнуха не можетъ.

   - Отчего? быстро спросила Глафира Семеновна.

   - Этикетъ такой. Жена отъ наша или отъ турецкаго шамбеленъ даже пѣшкомъ по улицамъ ходить не должна, а если поѣдетъ на кладбище или въ моднаго французскаго лавка въ Пера - всегда съ евнухъ...

   - Какъ это, въ самомъ дѣлѣ, скучно. Как³е ревнивцы турки. Вѣдь это они изъ ревности запрещаютъ.

   - Нѣтъ, не изъ ревность. Этикетъ. Какъ ваша петербургскаго большаго дама безъ лакея никуда не поѣдетъ, такъ и здѣшняя большаго дама безъ евнухъ не поѣдетъ.

   - Могла-бы съ мужемъ.

   - Псъ... произнесъ на козлахъ проводникъ и отрицательно потрясъ рукой.- Никакаго турокъ, даже самый простой, никуда со своя жена не ходитъ и не ѣздитъ.

   - Отчего-же? Взялъ-бы подъ руку, какъ у насъ, и пошелъ.

   - Какая ты, душечка, странная, возразилъ супругѣ Николай Ивановичъ.- Какъ турку взять жену подъ ручку и идти съ ней гулять, если у него ихъ пять, шесть штукъ. Вѣдь рукъ-то всего двѣ. Возьметъ съ собой пару - сейчасъ остальныя обидятся. Ревность... Да и двѣ-то если взять съ собой, одну подъ одну руку, другую подъ другую, то и тутъ по дорогѣ можетъ быть драка изъ ревности.

   - Позвольте, позвольте, господинъ, перебилъ Николая Ивановича проводникъ.- Прежде всего, теперь въ Константинонолѣ очень мало турокъ, у кого и двѣ-то жены есть. Все больше по одной.

   - Какъ? Отчего?

   - Дорого содержать. Да и моды нѣтъ.

   - А гаремы? Вѣдь у турокъ гаремы и въ нихъ, говорятъ, по тридцати, сорока женъ.

   - На весь Константинополь теперь и десяти гаремовъ нѣтъ. То есть гаремы есть, потому турецкаго дамы не должны въ мужскаго комната жить, а живутъ въ женскаго половина, что называется гаремъ, но въ этого гаремъ у самаго стараго и богатаго турка двѣ, три жены и женская прислуга, а у молодой турокъ почти всегда одна жена.

   - Это для меня новость, проговорила Глафира Семеновна удивленно.- Но отчего-же у стараго больше чѣмъ у молодаго? Вотъ что странно.

   - О, тутъ совсѣмъ другого разговоръ! Старые турки живутъ на старомоднаго фасонъ, а молодаго турки по новой мода.

   - Такъ, такъ... Это значитъ, одни по цивилизац³и, а друг³е безъ цивилизац³и, сказалъ Николай Ивановичъ.

   - Вотъ, вотъ... Одни на европейск³й манеръ, а друг³е... Но все-таки, кто и на европейск³й манеръ, всегда есть шуры-муры съ прислугой. Вѣдь всегда есть хорошенькаго молоденькаго прислуга, пояснилъ проводникъ.

   - Понимаю, понимаю, проговорилъ Николай Ивановичъ.

   - Но отчего-же молодые турки, у которыхъ по одной женѣ, не могутъ гулять съ ней по городу подъ руку? допытывалась у проводника Глафира Семеновна.

   - Законъ не позволяетъ. Боятся своего турецкаго поповъ.

   - Да вѣдь сами-же вы сейчасъ сказали, что они цивилизованные, такъ что имъ попы!

   - О, можетъ выдти большаго непр³ятность!

   - Бѣдныя турецк³я дамы. Ну, понятное дѣло, онѣ отъ скуки и красятся, произнесла Глафира Семеновна.- Да, да... Вотъ еще дама въ каретѣ проѣхала и съ нею дѣвочка и мальчикъ въ фескѣ. Тоже страшно наштукатурена.

   - Армянскаго дамы, греческаго дамы, еврейскаго - тѣ не красятся, у тѣхъ нѣтъ этого мода, разсказывалъ проводникъ.- То есть такъ разнаго косметическаго товаръ онѣ на себя кладутъ, но немножко - и безъ мода. Вотъ одного моего знакомаго дама, мадамъ Лил³енбертъ идетъ, указалъ онъ на черноокую молодую еврейку въ шляпѣ съ цѣлой клумбой цвѣтовъ. Она безъ штукатурки. Мужъ ея банкиръ и продаетъ стариннаго турецк³я вещи.

   Въ концѣ моста сдѣлалось еще многолюднѣе. Было ужъ даже тѣсно. Экипажъ ѣхалъ шагомъ. Кучеръ то и дѣло кричалъ и осаживалъ лошадей, чтобы не раздавить прохожихъ. Между прочимъ, двигалась цѣлая толпа халатниковъ человѣкъ въ пятьдесятъ, въ бѣлыхъ чалмахъ съ зеленой прослойкой и съ четками въ рукахъ.

   - Это все духовнаго попы и дьячки изъ провинц³и. Они идутъ съ мечети Гамид³е, чтобы видѣть султана и занять лучш³я мѣста, пояснилъ проводникъ.- Да и вся эта публика идетъ туда-же, на Селамликъ, смотрѣть на церемон³ю.

   - Стало быть, толпа эта не обычная? спросилъ Николай Ивановичъ.

   - На мостахъ всегда бываетъ очень тѣсно, но сегодня Селамликъ, а потому еще тѣснѣе. Всѣ спѣшатъ, чтобы придти пораньше и занять хорошаго мѣста.

   - Батюшки! Что это? Католическ³е монахи... указала Глафира Семеновна мужу на двухъ капуциновъ въ коричневыхъ рясахъ и съ непокрытыми головами.- Точь, точь, какъ въ Римѣ. Послушайте, развѣ здѣсь позволяется имъ ходить въ своемъ нарядѣ? обратилась она къ проводнику.

   - Въ Константинополѣ, мадамъ, каждый человѣкъ, каждый попъ можетъ ходить въ своего собственнаго одеждѣ и ни одинъ турокъ надъ нимъ не будетъ смѣяться. Вотъ это самаго лушаго обычай у турокъ. Ни въ Парижѣ, ни въ Берлинѣ, ни въ Вѣнѣ вы этого не увидите. Тамъ сейчасъ мальчишки сзади побѣгутъ и начнутъ дергать за одежду, свистать, смѣяться, пальцами указывать, а здѣсь у турецк³й народъ этого нѣтъ. Вонъ, видите, армянскаго священникъ въ своего колпакъ идетъ и никто на него вниман³я не обращаетъ.

   - Вѣрно, вѣрно. Мы были въ Парижѣ и видѣли, подхватилъ Николай Ивановичъ.- Я пр³ѣхалъ туда въ февралѣ третьяго года въ барашковой скуфейкѣ и на мою шапку мальчишки на улицѣ пальцемъ указывали и кричали: "персъ! персъ!" А здѣсь это удивительно.

   - Да, нигдѣ за границей духовенство въ своемъ поповскомъ платьѣ не ходитъ, прибавила Глафира Семеновна.

   - А здѣсь, у турокъ, каждый чужой человѣкъ какъ хочешь молись, какую хочешь церковь или синагогу строй и никому дѣла нѣтъ, продолжалъ разсказывать проводникъ.- Тутъ и греческаго ортодоксъ церкви есть, есть и армянскаго церкви, есть католическаго, протестантскаго, еврейскаго синагоги, караимскаго, синагоги, церкви отъ вашихъ раскольники, церкви англ³йскаго вѣры. Какой хочешь церкви строй, какой хочешь попъ пр³ѣзжай, въ своей одеждѣ гуляй - и никому дѣла нѣтъ.

   И точно, въ концѣ моста показались католическ³я монахини съ своихъ бѣлыхъ головныхъ уборахъ, съ крестами на груди. Онѣ вели дѣвочекъ, одѣтыхъ въ коричневыхъ платьяхъ, очевидно воспитанницъ какого-нибудь католическаго пр³юта или училища. Увидали супруги и греческаго монаха въ черномъ клобукѣ и съ наперснымъ крестомъ на шеѣ. Съ нимъ шелъ служка въ скуфьѣ и подрясникѣ. Еще подальше шелъ католическ³й монахъ въ черномъ и въ длинной черной шляпѣ доской. Видѣли они монаха и въ бѣломъ одѣян³и съ четками на рукѣ.

   - Удивительно, здѣсь свобода духовенству! воскликнула Глафира Семеновна.

   Экипажъ сталъ съѣзжать съ моста. Его окружили три косматыя цыганки въ пестрыхъ лохмотьяхъ, съ грудными ребятами, привязанными за спинами, протягивали руки и кричали:

   - Бакшишъ, эфенди, бакшишъ!

   Одна изъ цыганокъ вскочила даже на подножку коляски.

   - Прочь! Прочь! махнулъ ей рукой Николай Ивановичъ.

   Дабы отвязаться отъ нихъ, проводникъ кинулъ имъ на доски моста мѣдную монету. Цыганки бросились поднимать монету.

   Экипажъ въѣхалъ на берегъ Галаты.

  

  

   - Вотъ ужъ здѣсь европейская часть города начинается, сказалъ проводникъ Нюренбергъ, когда экипажъ свернулъ на набережную. - Галата и Пера - это маленькаго Парижъ съ хорошаго кускомъ Вѣны. Въ гостинницу, въ магазинъ, въ контору или въ ресторанъ и въ кафе войдете - вездѣ по-французски или по-нѣмецки разговариваютъ. Но большаго часть - по-французски. Тутъ есть даже извощиковъ, которые по-французски понимаютъ, лодочники и тѣ будутъ понимать, если что нибудь скажете по-французски. Совсѣмъ турецкаго Парижъ.

   - А по-русски понимаютъ? спросилъ Николай Ивановичъ проводника.

   - Отъ лодочниковъ есть такого люди, что и русскаго языка понимаютъ. Галата и Пера - весь Европа. Тутъ на всякаго языкъ разговариваютъ. Тутъ и англичанск³й народъ, тутъ итальянскаго, тутъ и ишпанскаго, и датскаго, и голандскаго, и шведскаго, греческаго, армянскаго, арабскаго. Всякаго языкъ есть.

   Отъ самаго моста шла конно-желѣзная дорога съ вагонами въ одинъ ярусъ, но въ двѣ лошади, такъ какъ путь ея лежалъ въ гору. Вагоны были биткомъ набиты, и разношерстная публика стояла не только на тормазахъ, но даже и на ступенькѣ, ведущей къ тормазу, цѣпляясь за что попало. Кондукторъ безостановочно трубилъ въ мѣдный рожокъ.

   - Смотри, арапъ, указала Глафира Семеновна мужу на негра въ фескѣ, выглядывающаго съ тормаза и скалившаго бѣлые, какъ слоновая кость, зубы.

   - О, здѣсь много этого чернаго народъ! откликнулся проводникъ.- У нашего падишахъ есть даже цѣлаго батальонъ чернаго солдатовъ. Чернаго горничныя и кухарки... и няньки также много. Самаго лучшаго нянька считается черная. Да вонъ двѣ идутъ, указалъ онъ.

   И точно, по тротуару, съ корзинками, набитыми провиз³ей, шли двѣ негритянки, одѣтыя въ розовыя, изъ мебельнаго ситца, платья съ кофточками и въ пестрыхъ ситцевыхъ платкахъ на головахъ, по костюму очень смахивающ³я на нашихъ петербургскихъ бабъ-капорокъ съ огородовъ.

   Къ довершенью пестроты, по тротуару шелъ, важно выступая, босой арабъ, весь закутанный въ бѣлую матер³ю, съ бѣлымъ тюрбаномъ на головѣ и въ мѣдныхъ большихъ серьгахъ.

   Дома на набережной Галаты были грязные, съ облупившейся штукатуркой и сплошь завѣшанные вывѣсками разныхъ конторъ и агенствъ, испещренными турецкими и латинскими надписями. Кой-гдѣ попадались и греческ³я надписи. Глафира Семеновна начала читать фамил³и владѣльцевъ конторъ и черезъ вывѣску начали попадаться Розенберги, Лил³ентали, Блуменфельды и иные берги, тали и фельды.

   - Должно быть все жиды, сказалъ Николай Ивановичъ и крикнулъ проводнику: - А евреевъ здѣсь много?

   - О, больше, чѣмъ въ росс³йскаго городѣ Бердичевъ! отвѣчалъ тотъ со смѣхомъ.

   - А вы сами еврей?

   - Я? замялся Нюренбергъ. - Я американскаго подданный. Мой папенька былъ еврей, моя маменька была еврейка. а я свободнаго гражданинъ Сѣверо-Американскаго Штаты.

   - А я думалъ - русск³й еврей. Но отчего-же вы говорите по-русски?

   - Я родился въ Росс³и, въ Польшѣ, жилъ съ своего папенька въ Копенгагенъ, поѣхалъ съ датскаго посольства въ Петербургъ, потомъ перешелъ въ Шведскаго консульство въ Америку. Попалъ изъ Америки въ Одессу и вотъ теперь въ Константинополѣ. Я и въ Каиръ изъ Египтѣ былъ.

   - А вѣры-то вы какой? Мусульманской?

   - Нѣтъ. Что вѣра! Въ Америкѣ не надо никакой вѣра!

   - А зачѣмъ-же вы турецкую феску носите, если вы не магометанинъ?

   - Тутъ въ Константинополѣ, эфендимъ, кто въ фескѣ, тому почета больше, а я на турецкаго языкѣ говорю хорошо.

   Экипажъ поднимался въ гору. Толпа значительно порѣдѣла. Чаще начали попадаться шляпы-котелкомъ, цилиндры, барашковыя шапки славянъ, женщины съ открытыми лицами. На улицѣ виднѣлись ужъ вывѣски магазиновъ, гласящ³я только на французскомъ языкѣ: "modes et robes, nouveautés" и т. п. Появились магазины съ зеркальными стеклами въ окнахъ. Начались больш³е каменные многоэтажные дома.

   - Грандъ Рю де Пера, сказалъ съ козелъ проводникъ.- Самаго главнаго улица Пера въ европейскаго часть города.

   - Какъ? главная улица и такая узенькая! воскликнула Глафира Семеновна.

   - Турки, мадамъ, не любятъ широкаго улицы. У нихъ мечети широк³я, а улицы совсѣмъ узеньк³я. Да лѣтомъ, когда бываютъ жары, узенькаго улицы и лучше, онѣ спасаютъ отъ жаркаго солнца.

   - Но вѣдь сами-же вы говорите, что это европейская часть города, стало быть улица сдѣлана европейцами.

   - А европейскаго люди здѣсь все-таки въ гостяхъ у турокъ, они продаютъ туркамъ моднаго товары и хотятъ сдѣлать туркамъ пр³ятнаго. Да для модный товаръ и лучше узенькая улица - на улицѣ цвѣтъ товара не линяетъ. Опять-же, мадамъ, когда въ магазинѣ потемнѣе, и залежалаго матер³ю продать легче.

   - А здѣсь развѣ надуваютъ въ магазинахъ? Тутъ вѣдь все европейцы.

   Проводникъ пожалъ на козлахъ плечами и произнесъ:

   - Купцы - люди торговые. Что вы хотите, мадамъ! Вездѣ одного и тоже.

   - А турки какъ? Тоже надуваютъ?

   - Турки самаго честнаго купцы. Они не умѣютъ надувать.

   - То есть, какъ это: не умѣютъ? спросилъ Николай Ивановичъ.

   - Увѣряю васъ, ваше благород³е, не умѣютъ. Турокъ запрашивать цѣну любятъ, за все онъ спрашиваетъ вдвое и съ нимъ всегда нужно торговаться и давать только третьяго часть, а потомъ прибавлять понемножку, но плохаго товаръ вмѣсто хорошаго онъ и въ самаго темнаго лавка не подсунетъ. Турокъ самаго честнаго купецъ! Это вся европейскаго здѣшняго колон³я знаетъ. Вотъ армянинъ, грекъ - ну, тутъ ужъ какого хочешь будь покупатель съ вострыми глазами - навѣрное надуетъ. Товаромъ надуетъ, сдачей надуетъ.

   - А мясники тутъ турки или европейцы? спросила Глафира Семеновна, увидавъ рядомъ съ моднымъ магазиномъ съ выставленными на окнахъ за зеркальными стеклами женскими шляпками, мясную лавку съ вывѣшенной на дверяхъ великолѣпной бѣлой тушей баранины.

   - Мясники, хлѣбники, рыбаки - вездѣ больше турки, отвѣчалъ проводникъ.- Турки... А для еврейскаго народа - евреи.

   - Но какъ здѣсь странно... продолжала Глафира Семеновна, смотря по сторонамъ на магазины и лавки.- Магазинъ съ дамскими нарядами за зеркальными стеклами, шелкъ, дорог³я матер³и - и сейчасъ же бокъ-о-бокъ мясная лавка.

   - Дальше по улицѣ, такъ еще больше все перемѣшается, мадамъ. Такого у турокъ обычай. А вотъ потомъ на базарѣ въ Стамбулѣ и не то еще увидите! Тамъ и головы брѣютъ, и шашлыкъ жарятъ, и шелковыя ленты и фаты продаютъ - все вмѣстѣ.

   - Да и здѣсь ужъ все перемѣшалось, сказала Глафира Семеновна.

   И точно, роскошный французск³й магазинъ чередовался съ убогой мѣняльной лавчонкой, по другую сторону магазина была мясная лавка, далѣе шло помѣщен³е шикарнаго кафе - и сейчасъ-же рядомъ съ кафе турецкая хлѣбопекарня, продающая также и вареную фасоль съ кукурузой, а тамъ опять модистка съ выставленными на окнахъ шляпками и накидками.

   Экипажъ остановился около подъѣзда мрачнаго многоэтажнаго дома. На зеркальныхъ стеклахъ входныхъ дверей была надпись: "Hôtel Perà Palace".

   - Пр³ѣхали въ гостинницу? спросилъ Николай Ивановичъ.

   - Пр³ѣхали, эфенди, отвѣчалъ проводникъ, соскакивая съ козелъ.

  

  

   Изъ подъѣзда выскочилъ рослый дѣтина, одѣтый въ черногорск³й костюмъ, и сталъ помогать выходить изъ коляски пр³ѣзжимъ, бормоча что-то по-турецки Адольфу Нюренбергу. Тотъ тоже вытаскивалъ изъ экипажа подушки, сакъ-вояжи, корзиночки. Супруги вступили въ подъѣздъ.

   - Бакшишъ, эфендимъ!- крикнулъ имъ вслѣдъ съ козелъ кучеръ.

   Проводникъ махнулъ ему рукой и сказалъ Николаю Ивановичу:

   - Ничего не давайте, Я дамъ, сколько нужно, и потомъ вы получите самаго настоящаго счетъ.

   Въ роскошныхъ сѣняхъ гостинницы, съ колоннами и мозаичнымъ поломъ, подскочили къ супругамъ два безукоризненно одѣтыхъ фрачника, въ воротничкахъ, упирающихся въ подбородокъ, и причесанные а ли капуль, одинъ съ бородкой Генриха IV, другой въ бакенбардахъ въ видѣ рыбьихъ плавательныхъ перьевъ, и спросили: одинъ по-французски, другой по-нѣмецки, въ какомъ этажѣ супруги желаютъ имѣть комнату.

   - Пожалуйста, только не высоко,- отвѣчала Глафира Семеновна.

   - У насъ, мадамъ, великолѣпный асансеръ...- пояснилъ по-французски бакенбардистъ и пригласилъ супруговъ къ подъемной машинѣ, у которой уже мальчикъ въ турецкой курткѣ и фескѣ распахнулъ двери.

   Прежде чѣмъ войти въ комнату подъемной машины, супруги осмотрѣлись но сторонамъ. Въ сѣняхъ было нѣсколько лѣпныхъ дверей съ позолотой и на матовыхъ стеклахъ ихъ значились надписи, гласящ³я по-французски: "столовая, кафе, кабинетъ для чтен³я, куаферъ, бюро".

   - Сдерутъ въ такой гостинницѣ. Охъ, какъ сдерутъ! Чувствую, что обдерутъ, какъ липку,- проговорилъ Николай Ивановичъ, влѣзая въ подъемную машину.

   - Ну, что-жъ... Зато ужъ хорошо будетъ и лошадинымъ бифштексомъ не накормятъ,- отвѣчала Глафира Семеновна, усаживаясь на скамейку.

   Торжественно всталъ передъ ними въ машинѣ бакенбардистъ, досталъ для чего-то изъ кармана аспидныя таблетки, раскрылъ ихъ и вынулъ изъ-за уха карандашъ. Турченокъ въ фескѣ заперъ дверь, нажалъ кнопку, раздался легк³й свистокъ и машина начала подниматься.

   Во второмъ этажѣ машина остановилась. Опять свистокъ. Бакенбардистъ выскочилъ на площадку корридора и пригласилъ выдти супруговъ. На встрѣчу имъ вышелъ еще фрачникъ, уже гладко выбритый, еще болѣе чопорный и ужъ съ такими высокими воротничками, упирающимися въ подбородокъ, что голова его окончательно не вертѣлась. За нимъ виднѣлась горничная въ бѣломъ чепцѣ пирамидой, черномъ платьѣ на подъемѣ и передникѣ съ кармашками, унизанномъ прошивками и кружевцами. Горничная совсѣмъ напоминала опереточную прислугу, какая, обыкновенно, бываетъ на сценѣ около декорац³и, изображающей таверну, подаетъ жестяныя кружки горланящему мужскому хору и наливаетъ въ нихъ изъ бутафорскихъ деревянныхъ бутылокъ вино. Для довершен³я сходства, у нея были даже подведены глаза.

   - Сдерутъ. Семь шкуръ сдерутъ. Чувствую,- опять проговорилъ женѣ Николай Ивановичъ, выходя изъ подъемной машины.- По лицу вижу, что вотъ эта глазастая привыкла къ большимъ срывкамъ.

   - Ну, что тутъ...- отвѣчала жена.- Зато чисто, опрятно. А то ужъ я очень боялась, что мы попадемъ въ Константинополѣ въ какое-нибудь турецкое гнѣздо, гдѣ и къ кофею-то подадутъ кобылье молоко.

   - Вотъ комната о двухъ кроватяхъ,- произнесъ по-французски, распахнувъ двери номера, первый фрачникъ.- Вчера изъ нея выѣхалъ русск³й шамбеленъ,- прибавилъ онъ. - Oh, une grande personne!

   Комната была большая, въ три окна, прекрасно меблированная.

   - А комбьянъ? - спросилъ о цѣнѣ Николай Ивановичъ.

   Фрачникъ въ бакенбардахъ посчиталъ что-то карандашемъ на таблеткахъ и отвѣчалъ:

   - При двухъ кроватяхъ, эта комната будетъ вамъ стоить шестьдесятъ два п³астра въ день.

   Николай Ивановичъ взглянулъ вопросительно на жену и сказалъ по-русски:

   - Шестьдесятъ два п³астра... Разбери, сколько это на наши деньги! Вишь, какой туманъ подпускаетъ. Надо, впрочемъ, поторговаться. Нашъ еврейчикъ давеча говорилъ, что здѣсь въ Константипополѣ надо за все давать только половину. Ce шеръ, мосье... Прене половину. Ли муатье... - обратился онъ къ фрачнику.

   - Команъ ли муатье? - удивился тотъ. - О, мосье, ну законъ прификсъ.

   - Ну, карантъ: франкъ.

   - Вы меня удивляете, монсье... продолжалъ фрачникъ по-французски и пожалъ плечами.- Развѣ нашъ торговый домъ (notre maison) позволитъ себѣ просить больше, чѣмъ назначено администрац³ей гостинницы!

   - Надо дать, что спрашиваетъ. Онъ говоритъ, что у нихъ безъ запроса, сказала Глафира Семеновна.

   - Безъ запроса! А еврейчикъ-то нашъ давеча что говорилъ? Дамъ ему пятьдесятъ. Ну, сянкантъ, мусью.

   Фрачникъ съ бакенбардами въ видѣ плавательныхъ перьевъ сдѣлалъ строгое лицо, отрицательно потрясъ головой, сложилъ таблетки и убралъ ихъ въ карманъ, а карандашъ спряталъ за ухо, какъ-бы показывая, что окончательно прекращаетъ разговоры. Гладко бритый фрачникъ улыбался и перешептывался съ опереточной горничной.

   - Ни копѣйки не хочетъ уступить, а еврейчикъ говорилъ, что въ Константинополѣ надо торговаться, повторилъ Николай Ивановичъ женѣ.

   - Да вѣдь нашъ еврейчикъ говорилъ про турокъ, отвѣчала Глафира Семеновна,- а тутъ французы.- Бонъ... Ну рестонъ зиси... (Мы остаемся), обратилась она къ фрачнику съ бакенбардами и стала снимать съ себя верхнее платье.

   Фрачникъ въ бакенбардахъ поклонился и вышелъ изъ комнаты. Опереточная горничная бросилась съ Глафирѣ Семеновнѣ помогать ей снимать пальто. Гладко-бритый фрачникъ принялъ отъ Николая Ивановича пальто и остановился у дверей въ ожидан³и приказан³й.

   - Вообрази, отъ нея пахнетъ духами, какъ изъ парфюмерной лавки, сказала мужу Глафира Семеновна про горничную, которая помогала ей снять калоши.

   - Слышу, слышу, отвѣчалъ тотъ:- и чувствую, что за все это сдерутъ. И за духи сдерутъ, и за трехъ-этажный чепчикъ сдерутъ, и за передникъ. Что-жъ, надо чаю напиться и закусить что нибудь.

   - Да, да... И надо велѣть принести бутербродовъ,- проговорила Глафира Семеновна.- Апорте ну дю те...- обратилась она къ слугѣ, ожидавшему приказан³й.

   - Bien, madame... Desirez vous du thé complet?

   - Вуй, вуй... Компле... Е авекъ бутербродъ... Впрочемъ, что я! Де тартинъ...

   - Sandwitch? - переспросилъ слуга.

   - И сандвичъ принесите.

   - Постой... Надо спросить, нѣтъ-ли у нихъ русскаго самовара, такъ пусть подастъ,- перебилъ жену Николай Ивановичъ.- Экуте... Ву заве самоваръ рюсъ?

   Слуга удивленно смотрѣлъ и не понималъ.

   - Самоваръ рюсъ... Te машине... Бульиваръ рюсъ...- пояснила Глафира Семеновна.

   - Nous avons caviar russe, мадамъ,- произнесъ слуга.

   - Ахъ, шутъ гороховый! - воскликнулъ Николай Ивановичъ.- Мы ему про русск³й самоваръ, а онъ намъ про русскую икру. И здѣсь, въ Турц³и, полированные французы не знаютъ, что такое русск³й самоваръ. Грабить русскихъ умѣютъ, а про самоваръ не имѣютъ понят³я. Апорте те компле, пянъ блянъ, бутербродъ. Алле!- махнулъ онъ рукой слугѣ.

   Слуга сдѣлалъ поклонъ и удалился.

  

  

   Въ комнату начали вносить багажъ. Багажъ вносили турки въ фескахъ. Костюмы ихъ были смѣсь европейскаго съ турецкимъ. Двое были въ турецкихъ курткахъ, одинъ въ короткой парусинной рубахѣ, перетянутой ремнемъ, одинъ въ жилетѣ съ нашитой на спинѣ кожей и всѣ въ европейскихъ панталонахъ. Входя въ комнату, они привѣтствовали супруговъ Ивановыхъ по-турецки, произнося "селямъ алейкюмъ", размѣщали принесенныя вещи и кланялись, прикладывая ладонь руки ко лбу, около фески.

   Николай Ивановичъ, знавш³й изъ книжки "Переводчикъ съ русскаго языка на турецк³й" нѣсколько турецкихъ словъ, отвѣчалъ на ихъ поклоны словомъ "шюкиръ", т. е. спасибо.

   - Странное дѣло, сказалъ онъ женѣ.- У меня въ книжкѣ есть даже фраза турецкая - "поставь самоваръ", а въ гостинницѣ не имѣютъ никакого понят³я о самоварѣ.

   - Да вѣдь это европейская гостинница, отвѣчала Глафира Семеновна.

   - Только вотъ ты всего боишься, а напрасно мы не остановились въ какой-нибудь турецкой гостинницѣ. Вѣдь ужъ всяк³я-то европейск³я-то гостинницы мы видѣли и перевидѣли.

   - Ну, вотъ... Выдумывай еще что-нибудь! Тогда-бы я ничего не пила и не ѣла.

   - Баранину, пилавъ всегда можно ѣсть.

   - Какъ-же! А что они въ пилавъ-то мѣшаютъ?

   Николаю Ивановичу пришло въ голову попрактиковаться въ турецкомъ языкѣ, провѣрить, будутъ-ли понимать его турецк³я фразы изъ книжки, и онъ остановилъ одного турка, принесшаго сундукъ, сѣдаго старика на жиденькихъ ногахъ и съ необычайно большимъ носомъ. Затѣмъ открылъ книгу и спросилъ:

   - Мюслюманъ мы сынъ, я хрыстманъ?

   - Мюслюманъ, эфендимъ, отвѣчалъ турокъ, оживляясь, и улыбнулся.

   - Понялъ, радостно обратился Николай Ивановичъ. Я спросилъ его - мусульманинъ онъ или христ³анинъ и онъ отвѣтилъ, что мусульманинъ. Попробую спросить насчетъ самовара. Самоваръ-Кайнатъ. Кайнатъ есть у васъ? Кайнатъ русъ? спросилъ онъ опять турка.

   - А! Кайнатъ! Нокъ (то есть: нѣтъ), покачалъ тотъ отрицательно головой.

   - И на счетъ самовара понялъ. Спрошу его - говоритъ-ли онъ по-нѣмецки... У меня въ книжкѣ есть эта фраза... Нэмча лякырды эдермасинизъ?

   - Нокъ, эфендимъ.

   - И это понялъ! Глафира Семеновна! А вѣдь дѣло-то идетъ на ладъ. Кажется, я и безъ проводника буду въ состоян³и объясняться по-турецки.

   - Да брось пожалуйста... Ну, что ты какъ маленьк³й... Отпусти его... Мнѣ надо переодѣваться, раздражительно проговорила Глафира Семеновна.

   - А вотъ попрошу у него спичекъ. Пойметъ, тогда и конецъ. Кибритъ? Есть кибритъ? задалъ турку еще вопросъ Николай Ивановичъ и досталъ папироску.

   Турокъ подбѣжалъ къ столу, на которомъ стояли спички, чиркнулъ одну изъ нихъ о спичечницу и поднесъ ему огня.

   - Шюкиръ, поблагодарилъ его Николай Ивановичъ, закуривъ папироску, сунулъ ему въ руку монету въ два п³астра и махнулъ рукой, чтобы онъ уходилъ,

   Получивъ неожиданный бакшишъ, турокъ прос³ялъ, забормоталъ что-то по-турецки, сталъ прикладывать ладони къ сердцу и задомъ вышелъ изъ комнаты.

   - Какой забавный старикъ! сказалъ ему вслѣдъ Николай Ивановичъ и прибавилъ:- Ну, теперь я вижу, что съ этой книжкой турки будутъ меня понимать.

   Супруги стали ор³ентироваться въ комнатѣ. Двѣ кровати были на вѣнск³й манеръ, желѣзныя, съ простеганнымъ пуховиком-ъодѣяломъ и все это, вмѣстѣ съ подушками, было прикрыто простымъ турецкимъ ковромъ. Мебель была также вѣнская, гнутаго дерева, но съ мягкими сидѣньями. Комната была съ балкономъ. Супруги вышли на балконъ. Балконъ выходилъ въ какой-то запущенный садъ, обнесенный рѣшеткой, за которой шла улица, и по ней тащился вагонъ конно-желѣзной дороги. Влѣво виднѣлась голубая полоска воды Золотаго Рога. Въ саду бродили и лежали сотни собакъ, пр³ютившись подъ кипарисовыми деревьями. Тутъ были и старые ободранные псы, угрюмо смотрящ³е на веселыхъ подростковъ-щенковъ, затѣявшихъ веселую игру другъ съ другомъ, были и матери съ маленькими щенками, лежащ³я въ выкопанныхъ ямахъ. Всѣ собаки были одной породы, нѣсколько смахивающей на нашихъ сѣверныхъ лаекъ, но менѣе ихъ пушистыя и съ менѣе стоячими ушами и всѣ одной масти - желто-бурыя.

   - Несчастныя... проговорила Глафира Семеновна мужу.- Вѣдь, поди, голодныя... И смотри, сколько изъ нихъ хромаетъ! А вонъ и совсѣмъ собака безъ ноги. Только на трехъ ногахъ... Въ особенности вотъ тѣхъ, которыя со щенками, жалко. Надо будетъ ихъ покормить. У меня осталось нѣсколько хлѣба и колбасы... Есть сыръ засохш³й.

   Она сходила въ комнату, вынесла оттуда дорожную корзинку и начала изъ нея выкидывать въ садъ все съѣстное.

   Собаки всполошились и бросились хватать выброшенные куски. Хватали и тащили прочь. Но вотъ на одинъ кусокъ бросилось нѣсколько собакъ и началась свалка. Пискъ, визгъ, грызня... Сильныя одолѣли слабыхъ, завладѣли кусками, а слабыя, хромая отъ только что нанесенныхъ поврежден³й въ дракѣ, стали отходить отъ нихъ.

   Въ дверь стучали. Глафира Семеновна услыхала стукъ съ балкона, вошла въ комнату и крикнула: "антрэ!"

   Вошли два лакея-фрачника съ мельх³оровыми подносами, торжественно державш³е ихъ на плечѣ, и опустили на столъ. На одномъ подносѣ стояли мин³атюрныя двѣ чашечки изъ тонкаго фарфора, два мин³атюрные мельх³оровые чайника, два так³я-же блюдечка съ вареньемъ, два съ медомъ, блюдцо, переполненное сахаромъ, масло и булки. На другомъ лежали на двухъ блюдечкахъ англ³йск³е сандвичи и буше съ мясомъ и сыромъ, и помѣщались флаконъ съ коньякомъ, двѣ маленьк³я рюмки и разрѣзанный пополамъ лимонъ. Увидавъ все это, Глафира Семеновна поморщилась, пожала плечами и крикнула мужу на балконъ:

   - Николай! Иди и пей англ³йскую ваксу чайными ложечками. Чай подали по англ³йски!

   - Да что ты! вбѣжалъ въ комнату Николай Ивановичъ, увидалъ поданное, всплеснулъ руками и воскликнулъ:- Ахъ, Европа, Европа! Не понимаетъ она русскаго чаепит³я! Кипятку, мерзавцы, подали словно украли! Тутъ вѣдь и на одинъ стаканъ не хватитъ. Вытаскивай скорѣй изъ корзинки нашъ металлическ³й чайникъ и дай имъ, чтобы намъ въ немъ принесли кипятку.

   - Да ты посмотри, чашки-то как³я принесли! Вѣдь это для куколъ и для канареекъ. Изъ такой чашки только канарейкѣ напиться. Какъ ты будешь пить?

   - Требуй больш³е стаканы! Глясъ, глясъ... Гранъ глясъ... кричалъ Николай Ивановичъ лакеямъ.- Te а ля рюсъ, а не те англе.

   Глафира Семеновна достала свой дорожный чайникъ и стала объяснять прислугѣ по-французски, что ей и ея мужу нужно для чаепит³я.

  

  

   Супруги Ивановы не успѣли еще и чаю напиться, Глафира Семеновна только еще умывалась, сидѣла въ юбкѣ и ночной кофточкѣ и утиралась полотенцемъ, какъ вдругъ раздался стукъ въ дверь и возгласъ Адольфа Нюренберга: - Все устроено! Можно ѣхать на Селамликъ! Готовы-ли вы? Экипажъ стоитъ у подъѣзда.

   - Какъ: готовы? жена еще не одѣта, а я даже и не умывался, отвѣчалъ Николай Ивановичъ.

   - Ахъ, Боже мой! Да вѣдь мы опоздаемъ и вы не увидите ни парада, ни султана! Въ одиннадцать часовъ будутъ закрыты всѣ улицы, ведущ³я къ мечети, а ужъ теперь половина одиннадцатаго. Намъ полчаса ѣхать. Торопитесь пожалуйста. Иначе прощай Селамликъ! Прощай падишахъ!

   - Да что-жъ вы не сказали, что надо торопиться! Даже не пришли къ намъ давеча въ номеръ.

   - Помилуйте, я побѣжалъ, бѣшанаго собака, чтобы достать для васъ пропускъ. Взялъ экипажъ - лошади идутъ, какъ стараго черепахи, пересѣлъ на другой. Бакшишъ направо, бакшишъ налѣво... Консула дома нѣтъ - я къ вице-консулу... Не пускаютъ. Бакшишъ швейцару, бакшишъ прислугѣ... Умоляю его, чтобы выдалъ билетъ. Далъ записку въ канцеляр³ю. Я опять къ консулу. О, только Адольфъ Нюренбергъ и можетъ кататься колесомъ и кувыркаться въ воздухъ! Пожалуйста торопитесь, господинъ Ивановъ! Пожалуйста торопитесь, мадамъ! А то прощай Селамликъ!

   - Да я сейчасъ, сейчасъ... суетилась Глафира Семеновна, застегивая на себѣ корсетъ.- Послушайте, Афанас³й Ивановичъ, какъ одѣться? Откуда мы будемъ смотрѣть на церемон³ю?

   - Изъ окна придворнаго дома. Тамъ будетъ и вашъ консулъ, тамъ будетъ и вашъ посланникъ и много именитаго господа, которые пр³ѣхали къ намъ въ Константинополь! кричалъ Нюренбергъ изъ корридора.- Падишахъ будетъ отъ васъ въ тридцать шагахъ, мадамъ.

   - Такъ тогда я черное шелковое платье одѣну.

   - Парадъ, мадамъ, парадъ. Чѣмъ больше будетъ у васъ парадъ, тѣмъ лучше. Будетъ многаго иностранцевъ: англичане, американцы, датчане, итальянцы.

   - А мнѣ какъ одѣться? спрашивалъ Николай Ивановичъ.- Если фракъ нужно, то я его съ собой не захватилъ.

   - Надѣньте чернаго сюртукъ, надѣньте чернаго визитка и бѣлаго галстухъ. Только пожалуста скорѣй, иначе насъ къ мечети въ экипажѣ не пропустятъ и придется пѣшкомъ идти.

   Супруги торопились, вырывали другъ у друга гребенку, чтобы причесаться, Николай Ивановичъ бранился и посылалъ всѣхъ чертей прачкѣ, туго накрахмалившей сорочку, отчего у него въ воротѣ запонка не застегивалась. У Глафиры Семеновны оторвалась пуговица у корсажа и она стала зашпиливать булавкой.

   - Да не вертись ты передо мной, какъ бѣсъ передъ заутреней! раздраженно кричала она на мужа.- Чего ты зеркало-то мнѣ загораживаешь!

   - Странное дѣло... Долженъ-же я галстухъ себѣ повязать.

   А изъ корридора опять возгласъ Нюренберга:

   - Пожалуйста, господа, поторопитесь! Опоздаемъ - прощай падишахъ!

   Наконецъ супруги были одѣты. Глафира Семеновна взглянула на себя въ зеркало и проворчала:

   - Не успѣла завить себѣ волосы на лбу и теперь какъ старая вѣдьма выгляжу.

   - Ну, вотъ... И такъ сойдетъ. Султана прельщать вздумала, что-ли? Не прельстишь. У него и такъ женъ изъ всякихъ мастей много.

   - Какъ это глупо! Дуракъ! огрызнулась на Николая Ивановича супруга и отворила въ корридоръ дверь.

   Вошелъ Нюренбергъ и потрясалъ билетомъ.

   - Вотъ нашъ пропускъ. Скорѣй, скорѣй! торопилъ онъ супруговъ и сталъ имъ подавать ихъ пальто.

   - Цилиндръ надѣть для парада, что-ли? спрашивалъ Николай Ивановичъ.

   - Будьте въ вашей барашковаго скуфейка. Солиднѣе, отвѣчалъ Нюренбергъ.- Сейчасъ будетъ видно, что русскаго человѣкъ ѣдетъ, а русск³е теперь здѣсь въ почетѣ. Такая полоса пришла.

   Супруги въ сопровожден³и проводника вышли изъ номера, вручили ключъ въ корридорѣ опереточной горничной и стали спускаться внизъ на подъемной машинѣ.

   - Нравится-ли вамъ, мосье и мадамъ, ваше помѣщен³е? освѣдомился Нюренбергъ.- Гостинница новая, съ иголочки и вся на англ³йскаго манеръ.

   - А вотъ это-то я считаю и нехорошо. Очень ужъ чопорно, отвѣчалъ Николай Ивановичъ.- И послушайте, неужели они не знаютъ здѣсь, какъ пьютъ чай въ Росс³и. Вѣдь пр³ѣзжаютъ-же сюда и русск³е люди, а не одни англичане.

   - А что такого? Что такого? спросилъ Нюренбергъ.

   - Да вотъ хоть-бы эти корридорные лакеи. Личности у нихъ - у одного, какъ-бы губернаторская, а у другого какъ-бы у актера на роли первыхъ любовниковъ, а не понимаютъ они, что чай по-русски нужно пить, если ужъ не изъ стакановъ, то изъ большихъ чайныхъ чашекъ, а не изъ кофейныхъ. Подаютъ въ двухъ маленькихъ чайничкахъ скипяченый чай и безъ кипятку. Даю свой большой чайникъ, требую, чтобы принесли кипятку - приносятъ чуть теплой воды и четверть чайника. Спрашиваю къ чаю бутербродовъ, чтобы закусить, позавтракать - приносятъ на двоихъ два маленьк³е сандвича и десятокъ буше вотъ съ мой ноготь. Я по пяти штукъ въ ротъ запихалъ - и нѣтъ ничего. А ѣсть хотимъ. Требуемъ двѣ телячьи котлеты съ гарниромъ - отвѣчаютъ: нельзя. Кухня будто бы заперта, завтракъ повара готовятъ. "Отъ двѣнадцати до двухъ завтракать, говорятъ, пожалуйте. Дежене а пять блюдъ"... Да ежели я въ двѣнадцать-то часовъ не хочу или не могу, а вотъ подай мнѣ сейчасъ котлету?.. Вѣдь за свои деньги требуемъ - а у нихъ нельзя!..

   Нюренбергъ развелъ руками.

   - Порядокъ - что вы подѣлаете!- отвѣчалъ онъ. Здѣсь на все порядокъ и англичанскаго режимъ... Отъ восемь до девять часовъ маленьк³й дежене, отъ двѣнадцать до часъ - большой дежене... Въ семь обѣдъ. И я вамъ скажу, господинъ Ивановъ, здѣсь въ семь часовъ такого обѣдъ, что на два дня поѣсть можно. Пожалуйте садиться въ экипажъ.

   - Да мнѣ чертъ съ нимъ, съ этимъ обѣдомъ, что имъ можно наѣсться на два дня! Мы не изъ голодной деревни пр³ѣхали, чтобы такъ на ѣду зариться. Слава Богу, въ состоян³и заплатить и каждый день за обѣдъ. Но дай ты мнѣ тогда котлетку, когда я хочу, а не тогда, когда ты хочешь, актерская его морда!

   - Каковъ экипажъ-то! воскликнулъ Нюренбергъ, когда они вышли на подъѣздъ, и причмокнулъ языкомъ, поцѣловавъ свои пальцы.- Арабскаго лошади, коляска отъ работы придворнаго вѣнск³й поставщикъ.

   Экипажъ былъ, дѣйствительно, прекрасный, лошади тоже, кучеръ на козлахъ былъ даже въ синей ливреѣ съ золотыми пуговицами и въ новой, не линючей, красной фескѣ съ пушистой черной кистью, висѣвшей на затылкѣ.

   Нюренбергъ посадилъ супруговъ въ коляску и шепнулъ:

   - Такого экипажъ только Адольфъ Нюренбергъ и можетъ достать! Я его перебилъ отъ бразильскаго посланникъ. Такого экипажъ ни одинъ полицейскаго запт³е не позволитъ себѣ не пропустить, хоть мы и опоздали. Прямо побоится, подумаетъ, что самого большущаго лицо отъ дипломатическ³й корпусъ ѣдетъ, подмигнулъ онъ супругамъ и вскочилъ на козлы. Лошади помчались.

  

  

   Путь къ мѣсту, гдѣ должна совершиться церемон³я Селамлика, былъ отъ гостинницы не 6лизосъ. Сначала довольно долго ѣхали по главной улицѣ Перы. Проводникъ Нюренбергъ обращалъ вниман³е супруговъ на замѣчательныя здан³я, на дома греческихъ и армянскихъ богачей, на красивый домъ русскаго посольства съ виднѣвшимися около него кавасами въ черногорскихъ костюмахъ. Здан³я частныхъ лицъ въ большинствѣ случаевъ были вѣнскаго типа, вѣнской архитектуры. По дорогѣ попадалось много кофеенъ съ зеркальными стеклами въ окнахъ и виднѣвшимися въ нихъ фесками и шляпами котелкомъ. Кофейни чередовались съ магазинами, лавками съ съѣстными припасами, щеголявшими необычайно бѣлыми тушами барановъ, вывѣшанными на дверяхъ. Изобиловали кондитерск³я, содержимыя европейцами. Вывѣски на магазинахъ были сплошь съ французскими надписями, очень рѣдко гдѣ попадалась въ видѣ перевода турецкая вязь. Не взирая на праздникъ, турецкое воскресенье, какъ выразился проводникъ про пятницу, всѣ магазины и лавки, даже и турецк³е, были отворены. Турк