Лейкин Николай Александрович - В гостях у турок

кажу только, что Ени-Джами почти коп³я съ визант³йскаго стиль Ая-Соф³я. А съ Ени-Джами есть опять хорошаго коп³я мечеть Солиман³е. А съ Солиман³е еще коп³я мечеть Мехмед³е. Въ котораго годы онѣ построены и какого султаны ихъ строили, вамъ говорить не надо?

   - Нѣтъ, нѣтъ! Богъ съ ними! Вѣдь мы все равно забудемъ, махнулъ рукой Николай Ивановичъ.

   - Такъ вотъ сейчасъ будетъ Ени-Джами. О, это замѣчательнаго постройка! Вся внутренность ея изъ пестраго персидскаго фаянсоваго изразцы. Ахъ, Богъ мой! Я и забылъ сказать вамъ самаго главнаго. Надѣлили вы на себя ваши калоши? воскликнулъ Нюренбергъ.

   - А что? спросила Глафира Семеновна.- Я въ калошахъ.

   - И очень хорошаго дѣла сдѣлали, мадамъ. Тогда вамъ не придется надѣвать стараго сквернаго туфли, когда вы войдете въ мечеть... Въ сапогахъ въ мечеть входить нельзя. Нужно или снять своего сапоги или надѣть туфли, которыя вамъ подадутъ. А такъ какъ вы въ калошахъ, то вы снимете своего калоши и это будетъ считаться, что вы сняли сапоги.

   - А мнѣ стало-быть придется туфли надѣвать? задалъ вопросъ Николай Ивановичъ. - Я безъ калошъ.

   - Туфли, туфли. Соломеннаго туфли. А въ нихъ такъ неловко ходить, что вы будете на каждаго шагу спотыкаться. Ахъ, зачѣмъ вы не надѣли калоши!

   - Но вѣдь вы не предупредили меня.

   - Да, я дуракъ, большаго дуракъ. Впрочемъ, мы дадимъ турецкому попу бакшишъ, и вы надѣнете туфли на вашего сапоги, рѣшилъ Нюренбергъ.

   - Пожалуйста, Афанас³й Иванычъ, устройте. А вы сами-то въ калошахъ?

   - Я? По своего обязанности я даже въ самаго жаркаго погода, въ полѣ мѣсяцѣ въ резинковаго калоши. Какъ мнѣ быть безъ калоши, если я каждаго день ступаю ногами на священнаго мусульманскаго полъ! отвѣчалъ Нюренбергъ.

   Бойк³е кони несли коляску по мосту. Нюренбергъ указалъ до направлен³ю виднѣющагося большаго плоскаго купола, окруженнаго многими маленькими, такими-же плоскими куполами, и произнесъ:

   - Вотъ она Ени-Джами. Она вся покрыта свинцомъ... Ее всегда узнаете по двумъ минаретамъ. У ней только два трехъяруснаго минареты.

   Вотъ и конецъ моста. Начался старо-турецк³й Стамбулъ. Свернули на площадь, уставленную ларьками и крытыми лавками, въ которыхъ оборванные турки продавали разную рыбу, и передъ глазами путешественниковъ вырисовалась, хотя нѣсколько и прикрытая домами, вся мечеть своимъ фасадомъ.

   У ларьковъ шла перебранка. Турки, и продавцы и покупатели, какъ-то не могутъ обойтиться безъ перебранки. Стояли ослы съ корзинками, перекинутыми черезъ спины и тоже наполненными рыбой, и по временамъ кричали самимъ пронзительнымъ крикомъ. Между покупательницами было замѣтно нѣсколько негритянокъ въ красныхъ кумачевыхъ платьяхъ и съ завязанными бѣлыми платками ртами и подбородками.

   - Балыкъ-базаръ... Рыбнаго рынокъ, отрекомендовалъ площадь Нюренбергъ и прибавилъ: По вашему, по-русскому балыкъ - соленаго и сушенаго спина отъ осетрина, а по турецкому балыкъ - всякаго рыба.

  

  

   Экипажъ подъѣхалъ съ мечети Ени-Джами. Въ мечеть вела снаружи широкая гранитная лѣстница, прямая, безъ площадокъ, ступеней въ тридцать. Нюренбергъ соскочилъ съ козелъ, помогъ Глафирѣ Семеновнѣ выйти изъ экипажа и сказалъ:

   - По этаго главнаго лѣстницѣ я васъ въ мечеть не поведу. Если я васъ поведу по этого лѣстницѣ - сейчасъ подай за входъ серебрянаго меджид³е и бакшишъ направо, бакшишъ налѣво. А я люблю, чтобы для моего кл³ентовъ было эконом³я. Мы этого мечеть и безъ меджид³е посмотримъ, а только дадимъ хорошаго бакшишъ здѣшняго дьячку. Пожалуйте за мной. Мы съ другаго хода.

   И онъ повелъ супруговъ. Они обогнули мечеть, подошли съ ней съ другой стороны и остановились около громадныхъ старыхъ дверей, обитыхъ желѣзомъ. Двери были заперты, но висѣлъ деревянный молотокъ. Нюренбергъ взялъ молотокъ и сталъ дубасить имъ въ двери. Долго никто не показывался, но наконецъ послышались шаги, стукнулъ запоръ извнутри, и дверь, скрипя на ржавыхъ петляхъ, отворилась.

   На порогѣ стоялъ съ длинной бѣлой бородой старикъ-турокъ въ чалмѣ, въ круглыхъ серебряныхъ очкахъ и въ темно-зеленомъ халатѣ. Нюренбергъ заговорилъ съ нимъ по-турецки. Переговаривались они довольно долго. Турокъ на что-то не соглашался, но наконецъ распахнулъ дверь и пропустилъ въ нее супруговъ, прикладывая руку ко лбу, ко рту, къ груди и кланяясь. Пришлось подниматься по свѣтлой гранитной внутренней лѣстницѣ съ мозаичными стѣнами изъ бѣлыхъ фаянсовыхъ съ свѣтло-синимъ рисункомъ пластинъ, сильно потрескавшихся. Нюренбергъ слѣдовалъ сзади и говорилъ:

   - Мы теперь идемъ въ комнаты султана. При здѣшняго мечети есть комнаты султана. Это былъ любимаго к³оскъ султана Магометъ Четвертый и здѣсь жила его любимаго жена. И онъ такъ любилъ этого жена, что никогда съ ней не разставался. Когда султанъ умеръ, мамаша его къ этаго к³оскъ пристроила мечеть, и такъ пристроила, что к³оскъ остался и окновъ его всѣ выходятъ въ мечеть. Вотъ изъ этого окновъ вы и будете видѣть всего внутренность мечеть Ени-Джами. Кромѣ порцеляноваго стѣны, въ ней нечего смотрѣть, а между тѣмъ у васъ будетъ эконом³я на цѣлаго серебрянаго меджид³е, потому что за входъ въ мечеть вы ничего не заплатите. О, Нюренбергъ никогда не продастъ своего кл³енты! хвастливо воскликнулъ онъ.

   Въ концѣ лѣстницы была опять дверь. Около двери стояло нѣсколько плетеныхъ изъ соломы туфель безъ задковъ, въ какихъ иногда купаются въ заграничныхъ морскихъ курортахъ. Турокъ въ очкахъ остановился и указалъ на туфли.

   - Изъ-за того, что вы, эфендимъ, не надѣли дома вашего калоши - пожалуйте теперь и надѣвайте на сапоги здѣшняго туфли, сказалъ Нюренбергъ Николаю Ивановичу.- А мы съ вашего супругой только снимемъ калоши и пойдемъ въ своего сапогахъ.

   Глафира Семеновна сбросила съ себя калоши, Николай Ивановитъ надѣлъ туфли, и турокъ въ очкахъ распахнулъ передъ ними дверь. Они вступили въ большую комнату, стѣны и потолокъ которой были изъ фаянсовыхъ изразцовъ съ свѣтло-синимъ нѣжнымъ рисункомъ, а полъ былъ застланъ нѣсколькими великолѣпными персидскими и турецкими коврами. Ни одинъ коверъ по своему рисунку не походилъ на другой и разостланы они были безъ системы въ самомъ поэтическомъ безпорядкѣ. Коврами былъ завѣшенъ и выходъ изъ первой комнаты во вторую, также съ фаянсовыми стѣнами и разнообразными коврами на полу. Первая комната была вовсе безъ всякой мебели, но во второй стояла низенькая софа, длинная, широкая, опять-таки покрытая ковромъ и съ множествомъ подушекъ и валиковъ. У софы два низенькихъ восточныхъ столика, двѣ-три мягк³я совсѣмъ низеньк³я табуретки - тоже подъ коврами.

   - Всѣ эти ковры и софа такъ отъ султана Магомета Четвертаго и остались здѣсь и вотъ уже больше двѣсти годовъ стоятъ, разсказывалъ Нюренбергъ.

   - Двѣсти лѣтъ? Да какъ ихъ моль не съѣла! замѣтилъ Николай Ивановичъ, улыбаясь.

   - Вы смѣетесь, эфендимъ? Вы не вѣрите? О, хорошаго турецкаго коверъ можетъ жить триста, четыреста годовъ, если за нимъ хорошо смотрѣть. Есть турецкаго ковры пятьсотъ, шестьсотъ годовъ. Да, да... Не смѣйтесь, ефендимъ. И хорошаго кашемироваго шали есть, котораго прожили пятьсотъ годовъ.

   Всѣхъ комнатъ въ к³оскѣ Магомета IV пять или шесть и всѣ онѣ похожи одна на другую по своей отдѣлкѣ, но одна съ маленькимъ куполомъ. Окна двухъ комнатъ выходятъ во внутренность мечети. Турокъ въ серебряныхъ очкахъ распахнулъ одно изъ нихъ, супруги заглянули въ него, и глазамъ ихъ представился гигантск³й храмъ съ массой свѣта, льющагося изъ куполовъ, стѣны котораго также сплошь отдѣланы фаянсомъ. Въ храмѣ никого не было видно изъ молящихся, но откуда-то доносилось заунывное чтен³е стиховъ Корана на распѣвъ. Внизу то тамъ, то сямъ виднѣлись люстры съ множествомъ лампадъ. Два служителя въ фескахъ и курткахъ, стоя на приставныхъ лѣстницахъ, заправляли эти лампады, наливая ихъ масломъ изъ жестяныхъ леекъ. Множество лампадъ висѣло и отдѣльно отъ люстръ на желѣзныхъ шестахъ, протянутыхъ отъ одной стѣны къ другой, что очень портило велич³е храма.

   - Больше въ здѣшняго мечеть нечего смотрѣть. Изъ окна вы видите то же самое, что вы увидали-бы и войдя въ мечеть, но тогда нужно платить серебрянаго меджид³е, а теперь у васъ этого меджид³е на шашлыкъ осталось, сказалъ супругамъ Нюренбергъ.- Послѣ смотрѣн³я мечети, мы все равно должны были-бы придти сюда и смотрѣть к³оскъ, и давать бакшишъ этому стараго дьячку, а теперь вы за одного бакшишъ и к³оскъ, и мечеть видѣли. Вотъ какого человѣкъ Адольфъ Нюренбергъ! Онъ съ одного выстрѣла двоихъ зайца убилъ.

   Соломенная туфля съ ноги Николая Ивановича свалилась, и онъ давно уже бродилъ въ одной туфлѣ.

   - Ну, теперь все? Больше нечего смотрѣть? спросилъ онъ проводника.

   - Больше нечего. Теперь только остается дать бакшишъ вотъ этаго стараго дьячку. Я ему дамъ пять п³астровъ - съ него и будетъ довольно.

   Нюренбергъ далъ старику пять п³астровъ, но тотъ подбросилъ ихъ на рукѣ и что-то грозно заговорилъ по-турецки.

   - Мало. Проситъ еще. За осмотръ к³оска проситъ отдѣльнаго бакшишъ и за то, что окно отворилъ въ мечеть, опять отдѣльнаго. Пхе... Адольфъ Нюренбергъ хитеръ, а стараго турецкаго дьячекъ еще хитрѣе и понимаетъ дѣло, подмигнулъ Нюренбергъ.- Надо будетъ еще ему дать бакшишъ пять п³астровъ. О, хитраго духовенство!

   Старику турку было дано еще пять п³астровъ и онъ приложилъ ладонь ко лбу въ знакъ благодарности, а когда супруги стали выходить изъ к³оска на лѣстницу, порылся у себя въ карманѣ халата, вынулъ оттуда маленьк³й камушекъ и протянулъ его Глафирѣ Семеновнѣ. Та не брала и попятилась.

   - Что это? спросила она.

   - Берите, берите. Это вамъ сувениръ онъ даетъ, сказалъ Нюренбергъ.- Кусочекъ фаянсъ отъ отдѣлки здѣшняго к³оскъ. Здѣсь имъ это охъ какъ запрещено!

   Глафира Семеновна взяла. Старикъ турокъ протянулъ руку и сказалъ: "бакшишъ".

   Нюренбергъ сказалъ ему что-то по-турецки и оттолкнулъ его.

   - О, какого жаднаго эти попы! Далъ бакшишъ направо, далъ бакшишъ налѣво - и все мало. Еще проситъ! воскликнулъ онъ.

   Супруги стали спускаться съ лѣстницы.

  

  

   - Куда теперь? Въ Соф³йскую мечеть? спрашивалъ проводника Николай Ивановичъ, садясь въ коляску.

   - Нѣтъ. Мнѣ хотѣлось-бы, чтобы Ая-Соф³я была для васъ послѣдняго удовольств³е. Отсюда мы поѣдемъ въ Голубинаго мечеть и тоже не будемъ входить въ нее. Зачѣмъ давать лишняго серебрянаго меджид³е турецкаго попамъ? Внутри ее только англичане смотрятъ. Въ ней есть восемь колоны изъ ясписъ - вотъ и все. А мы войдемъ въ Караванъ-Сарай, котораго идетъ вокругъ всего мечеть, и посмотримъ знаменитаго баязитскаго голуби. Мечеть этаго называется - Баязитъ-мечеть.

   Лошади мчались, проѣхали двѣ-три торговыя узеньк³я улицы съ турками ремесленниками, работающими на порогахъ лавокъ, и переполненныя рыжими собаками и сѣренькими вьючными осликами, тащущими перекинутыя черезъ спины корзинки, набитыя бѣлымъ печенымъ хлѣбомъ, и наконецъ выѣхали на площадь. На площади вырисовывалась громадная мечеть довольно тяжелой архитектуры, окруженная высокой каменной оградой, напоминающей нашу монастырскую. Также высились каменныя ворота въ оградѣ съ какимъ-то жильемъ надъ ними, а надъ входомъ, гдѣ у насъ обыкновенно находятся больш³я иконы, былъ изображенъ полумѣсяцъ и подъ нимъ изречен³я изъ Корана золотыми турецкими буквами на темно-зеленомъ фонѣ. У воротъ ограды въ два ряда, направо и налѣво, шпалерами выстроились торговцы въ фескахъ и чалмахъ, халатахъ и курткахъ, продающ³е съ ларьковъ сласти, стеклянную и фарфоровую посуду, самыя разнообразныя четки, тюлевыя покрышки для лицъ турецкихъ женщинъ, пестрые турецк³е пояса и цѣлыя груды апельсиновъ.

   - Вотъ она Баязитъ-мечеть, сказалъ съ козелъ Нюренбергъ, оборачиваясь къ супругамъ.

   - Батюшки! Да тутъ цѣлая ярмарка. Точь въ точь, какъ въ нашихъ глухихъ монастыряхъ во время храмоваго праздника, сказалъ Николай Ивановичъ и спросилъ проводника:- Всегда здѣсь торгуютъ?

   - Каждый день. Это доходъ здѣшняго попы. Въ Караванъ-Сарай въѣзжать на лошадяхъ нельзя. Мы должны здѣсь слѣзть.

   Кучеръ остановилъ лошадей, супруги вышли изъ коляски и между рядами торговцевъ направились въ ворота. Крикъ поднялся страшный. Каждый торговецъ совалъ имъ свой товару и кричалъ во всю ширину глотки, размахивая руками, а одинъ черномазый турокъ съ повязанной по лбу русскимъ полотенцемъ феской, концы котораго, вышитые красными пѣтухами, свѣсились ему на плечо, даже схватилъ Николая Ивановича за рукавъ, такъ что Николай Ивановичъ насилу отъ него вырвался. Супруги были уже у самыхъ воротъ, какъ вдругъ отъ одного изъ ларьковъ съ посудой раздался русск³й выкрикъ:

   - Господинъ московск³й купецъ! Поддержите коммерц³ю!

   Супруги вытаращили глаза и остановились. Кричалъ рыжебородый халатникъ въ большой бѣлой чалмѣ, перевитой съ узенькимъ кускомъ зеленой матер³и.

   - Купите, вашего с³ятельство, что-нибудь для своей барыни, продолжалъ онъ очень чисто по-русски и черезъ ларекъ съ посудой протягивалъ имъ съ чѣмъ-то пакетики.- Вотъ чай есть московск³й, настоящее казанское яичное мыло есть.

   - Князь? вырвалось у Николая Ивановича восклицан³е.

   - Такъ точно-съ... Вашъ Казанск³й... Будьте здоровы, а намъ поддержите коммерц³ю.

   - Татаринъ? все еще недоумѣвая спрашивалъ его Николай: Ивановичъ.

   - Вотъ, вотъ... Вашъ землякъ. Купите что нибудь, ваша свѣтлость.

   - Глаша! Въ Константинополѣ около мечети соотечественникъ явился! обратился съ женѣ Николай Ивановичъ.- Надо у него купить что-нибудь на память. Въ Константинополѣ нашъ русск³й татаринъ! И смотри, какъ чисто говоритъ по-русски!

   - Съ малолѣтства на Хитровомъ рынкѣ торговалъ, ваше степенство, такъ какъ же мнѣ по-русски не говорить!

   - Удивленъ! Пораженъ! покачалъ головой Николай Ивановичъ и улыбался.

   - Здѣсь ихъ много бѣглаго изъ Росс³и, шепнулъ ему Нюренбергъ.

   Глафира Семеновна стояла уже около ларька и разсматривала посуду.

   - Вотъ развѣ полдюжины этихъ кофейныхъ чашечекъ съ турецкими надписями купить, говорила она мужу, показывая мин³атюрную чашечку.- Турецк³я это? спросила она татарина.

   - Турецк³я, турецк³я, мадамъ. Бери смѣло. Тутъ счастье на чашкѣ написано.

   - Почемъ?

   - Всего по двугривенному. Зачѣмъ съ земляковъ запрашивать! Три п³астра за чашку дадите - спасибо скажемъ.

   Николай Ивановичъ вытащилъ золотой, разсчитывался за чашки и спрашивалъ татарина:

   - Почему вы узнали, что мы русск³е?

   - А шапка-то русская на головѣ. Да и весь видъ русск³й... Совсѣмъ московск³й видъ.

   - А вотъ мы изъ Петербурга, а не изъ Москвы. Давно здѣсь въ Константинополѣ?

   - Да ужъ лѣтъ пять будетъ.

   - А отчего изъ Росс³и уѣхалъ?

   - Да ужъ очень народъ тамъ прижимистъ сталъ. Трудно торговать стало. Вотъ-съ пожалуйте сдачу съ вашего золотого. На п³астры да на пары-то привыкли-ли считать? - задалъ вопросъ татаринъ и, когда супруги направились въ ворота мечети, крикнулъ имъ:- Счастливо оставаться, господа!

   За каменной оградой. составляющей изъ себя навѣсъ съ каменнымъ поломъ и нѣсколькими спокойно текущими изъ стѣны фонтанчиками, было еще болѣе торговцевъ. Пестрота одеждъ была изумительная. Всѣ кричали и махали руками. Здѣсь уже продавали, кромѣ сластей и посуды, и ярославск³я красныя скатерти съ вытканными изречен³ями: "не красна изба углами, а красна пирогами", "хлѣбъ соль ѣшь, а правду рѣжь". Скатерти и салфетки висѣли надъ лавками и развѣвались въ воздухѣ, какъ знамена. Между ларьками бродили, ведя за руки ребятъ, турчанки въ пестрыхъ фереджи (нѣчто вродѣ капота мѣшкомъ, безъ тал³и) и въ вуаляхъ. Ребятишки держали въ кулакахъ засахаренные фрукты, рахатъ-лукумъ, халву, откусывали отъ кусковъ и мазали ими губы, носъ и щеки. А среди торговцевъ и покупателей бродили тысячи голубей, выскакивая изъ-подъ людскихъ ногъ. Еще больш³я тысячи голубей сидѣли и ворковали на карнизахъ навѣсовъ, составляющихъ галлерею Караванъ-Сарая и ожидая подачекъ въ видѣ раскрошеннаго хлѣба отъ добровольныхъ дателей.

   - Здѣшн³е голуби кормятся на счетъ султана. Отъ дворцоваго управлен³я отпускается очень много мѣшковъ овса смотрителю мечети, но должно-быть очень немного попадаетъ здѣшняго голубямъ, разсказывалъ супругамъ Нюренбергъ.- Вы посмотрите, какого они голоднаго звѣри. Протяните вашего рука - и они тотчасъ сядутъ на руку, думая, что вы даете имъ маленькаго крошка. Два раза въ день выходитъ смотритель къ голубямъ и выноситъ маленькаго ящикъ съ овсомъ, а получаетъ для этого дѣла цѣлаго мѣшокъ овса. Только отъ публики они и питаются, а то улетѣли-бы. Протяните рука, мадамъ, протяните.

   - Зачѣмъ буду ихъ обманывать? Вы мнѣ лучше купите булку, и я съ крошками имъ протяну, сказала Глафира Семеновна.

   Нюренбергъ сбѣгалъ за хлѣбомъ. Глафира Семеновна раскрошила его, раскидала, протянула руку съ крошками и цѣлое громадное стадо голубей слетѣло съ карнизовъ и окружило ее. Они садились къ ней на руки, на плечи, на голову.

   - Видите, какъ они голодны, указывалъ на голубей Нюренбергъ.- Но за то смотритель, турецкаго попъ - о, какого онъ сытаго и толстаго человѣкъ!

   - Ну, что-жъ, больше нечего здѣсь смотрѣть? спрашивалъ его Николай Ивановичъ.

   - Нечего, нечего, эфендимъ. Извольте выходить за ворота. Сейчасъ поѣдемъ въ знаменитаго Ая-Соф³ю.

   Супруги вышли за ворота. Чалма изъ-за ларька съ посудой кричала имъ:

   - Прощайте, ваше с³ятельство! Вернетесь въ Русскую землю, такъ кланяйтесь тамъ нашимъ казанскимъ и касимовскимъ землякамъ.

   При этомъ татаринъ привѣтливо улыбался и по-турецки кланялся, прикладывая ладонь руки ко лбу.

  

  

   - А вотъ и знаменитаго Ая-Соф³я! проговорилъ съ козелъ Нюренбергъ, когда экипажъ супруговъ Ивановыхъ вынырнулъ изъ узенькаго переулка на площадь.

   Ивановы взглянули и увидѣли передъ собой что-то колоссальное, съ плоскимъ визант³йскимъ, придавленнымъ куполомъ и окруженное самыми разнообразными, облупившимися каменными пристройками, которыя сидѣли на немъ, какъ громадныя бородавки. Къ этимъ пристройкамъ, прижимаясь, ютились друг³я, болѣе мелк³я пристройки. Въ облупленныхъ мѣстахъ виднѣлся красный кирпичъ, и самъ уже начинающ³й осыпаться. А изъ мелкихъ пристроекъ выставились и уперлись въ небо четыре остроконечные круглые минарета, какъ-бы сторожащ³е всю эту массу прижавшихся другъ къ другу построекъ. На первый взглядъ представлялась какая-то безформенная каменная громада, даже и не похожая на храмъ. Виднѣлась далеко не презентабельная рѣшетка, окружающая всѣ здан³я и пристройки.

   - Это-то знаменитая Соф³я? вырвалось у Глафиры Семеновны.- Не нахожу въ ней ничего особеннаго. Чего-же кричатъ-то такъ объ ней? Соф³я, Соф³я...

   - О, мадамъ, она испорчена пристройками, отвѣчалъ Нюренбергъ.- Это, кто изъ султановъ не прикладывалъ сюда своего рука! Одинъ - фонтанъ выстроилъ, другаго - минареты пристроилъ, третьяго - прилѣпилъ маленькаго к³оскъ, четвертаго - тоже... Всѣ, всѣ хотѣли быть строители. Вотъ эти облупившагося стѣны, что вы видите, были пристроены, чтобы мечеть не упала. Показалось при какого-то султана, что она должна упасть, ну, и выстроили глупаго подпорки. Но посмотрите Ая-Соф³я внутри! Ахъ! Одного американскаго архитекторъ упалъ въ обморокъ, когда вошелъ въ Ая-Соф³я. Да-съ... Упалъ въ обморокъ, а потомъ сошелъ съ ума. Ну, да вы сейчасъ увидите.

   - Николай Ивановичъ, какъ твое впечатлѣн³е? обратилась Глафира Семеновна къ мужу.

   - Да дѣйствительно, какъ будто того... Не то на городъ съ рѣки смотришь, не то... Но отчего на куполѣ луны нѣтъ? Я гдѣ-то читалъ или слышалъ, что турки какъ взяли Константинополь, сейчасъ-же крестъ замѣнили луной, а тутъ ни креста, ни луны, а только одинъ шпиль. Да... Соф³ю я себѣ совсѣмъ иначе воображалъ!

   - А вотъ сейчасъ внутри вы ее увидите. Увидите и какъ каменнаго статуя остановитесь, про говорилъ Нюренбергъ.- Войдемъ мы въ нее съ боковаго входъ. Главнаго входъ запертъ, прибавилъ онъ.

   Лошади свернули опять въ какой-то переулокъ съ уб³йственной мостовой и ветхими, убогими домишками и остановились около воротъ въ полуразрушенной оградѣ. Отъ воротъ ко входу въ храмъ вела покатая дорожка, вымощенная растрескавшимися и осѣвшими плитами. Супруги вышли изъ экипажа. Къ нимъ подскочилъ старикъ въ оборванной курткѣ и замасленной фескѣ, продающ³й въ корзинкѣ вареную кукурузу и четки, и сталъ предлагать купить эти четки, моргая красными воспаленными глазами и кланяясь. Сидѣли двое нищихъ, поджавъ подъ себя ноги, темнолицые, морщинистые, въ чалмахъ изъ тряпицъ, протягивали мѣдныя чашечки и тоже кланялись, прикладывая руки ко лбу. Одинъ былъ слѣпой, съ страшными бѣльмами, другой безъ руки по локоть. Нищ³е были настолько жалки, что Глафира Семеновна остановилась и подала имъ по серебряному п³астру. Николай Ивановичъ купилъ у старика пару четокъ и надѣлъ ихъ на руку.

   - Какъ настоящ³е правовѣрные войдемъ... съ чктвами...- сказалъ онъ женѣ.

   Вотъ и входъ, завѣшанный кожаной занавѣской. Супруги проникли въ притворъ и на нихъ пахнуло холодомъ подвала. На каменныхъ плитахъ стояли цѣлые ряды соломенныхъ туфель безъ задковъ, а около нихъ съ небольшимъ деревяннымъ ларчикомъ сидѣлъ на коврѣ старикъ съ сѣдой бородой, въ бѣлой чалмѣ съ зеленой прослойкой и въ халатѣ. Тутъ-же вертѣлся черномазый мальчикъ въ фескѣ. Нюренбергъ снялъ съ себя резиновыя калоши, предложилъ то же сдѣлать Глафирѣ Семеновнѣ, и сдалъ ихъ мальчику. Такъ Николай Ивановичъ былъ безъ калошъ, то ему мальчикъ подвинулъ туфли.

   - Извольте, ефендимъ, надѣвать знаменитаго турецкаго башмаки и ходить въ нихъ, улыбнулся ему Нюренбергъ.- Этого законъ шейхъ-уль-исламъ требуетъ. Сами виноваты, что не надѣли своего калоши и теперь вамъ снять нечего. А вотъ мы съ вашего барыня безъ туфель пойдемъ.

   Сѣдобородый старикъ открылъ уже шкатулку, вынулъ оттуда книжечку и вырвалъ изъ нея билетъ. Нюренбергъ заговорилъ съ нимъ по-турецки и подалъ ему золотую монету. Старику слѣдовало получить за билетъ серебряный меджид³е и онъ сталъ сдавать сдачи съ золотого, вытаскивалъ серебряныя и мѣдныя деньги изъ шкатулки, раскладывалъ ихъ на ладони, считалъ и наконецъ подалъ Нюренбергу. Сдачу принялся считать Нюренбергъ и не досчитался чего-то. Опять мѣдныя и серебряныя деньги перешли къ старику. Тотъ сосчиталъ ихъ, прибавилъ монетку и возвратилъ Нюренбергу. Нюренбергъ опять сосчиталъ и потребовалъ еще. Старикъ не давалъ. Завязался споръ. Начали переругиваться. Старикъ считалъ уже что-то по пальцамъ. - Послушайте, да скоро-ли вы кончите! крикнулъ на нихъ Николай Ивановичъ, которому ужъ надоѣло стоять и шмыгать соломенными туфлями, которыя сваливались съ ногъ. Нюренбергъ плюнулъ и сказалъ:

   - Обсчиталъ-таки, стараго турецкаго морда, на два съ половиной п³астра! Охъ, попы, попы! Самаго корыстнаго народъ!

   - Да развѣ это попъ? - задала вопросъ Глафира Семеновна.

   - Ну, не попъ, такъ какого нибудь духовнаго лицо: турецкаго дьячокъ, турецкаго канторъ. Пожалуйте, мадамъ.

   И Нюренбергъ ввелъ супруговъ въ лѣвую боковую галлерею храма.

   Масса мягкаго пр³ятнаго свѣта поразила глазъ. На первыхъ порахъ нельзя было догадаться, откуда исходитъ этотъ свѣтъ, до того искусно скрыты окна. Николай Ивановичъ зашмыгалъ туфлями и остановился, разсматривая стѣны и колонны.

   - Стѣны всѣ изъ мозаики, но замазаны краской, потому что это были образа отъ ортодоксъ. Тутъ самаго драгоцѣннаго образа изъ мозаики, но вы не видите ихъ. Они подъ краской...- разсказывалъ Нюренбергъ.- Но сейчасъ я вамъ покажу облупившагося краска, и вы увидите лицо. Вотъ...- указалъ онъ на стѣну.

   Дѣйствительно, изъ-за стершейся бѣлой краски сквозилъ ликъ иконы.

   - Ахъ, невѣрные! Ахъ, варвары!- ахала Глафира Семеновна.

   - Самаго драгоцѣннаго, самаго древняго, визант³йскаго мозаикъ! торжественно произнесъ Нюренбергъ и спросилъ:- Желаете, эфендимъ, чтобъ я разсказывалъ вамъ все по порядку, какъ мы разсказываемъ англ³йскаго путешественникамъ, кто и въ которомъ году построилъ Ая-Соф³я, кто началъ кто докончилъ, когда знаменитаго храмъ былъ передѣланъ въ мечеть? Желаете?

   - Нѣтъ, нѣтъ. Оставьте пожалуйста. Не надо этого. Мы гдѣ нибудь въ книжкѣ прочитаемъ, отвѣчалъ Николай Ивановичъ, стоявш³й передъ одной изъ колоннъ, отдѣлявшихъ боковую часть здан³я отъ части, находящейся подъ куполомъ.

   Онъ вглядывался въ лѣпной орнаментъ, въ звѣзды и видѣлъ, что эти звѣзды передѣланы изъ крестовъ.

   - Смотри, Глаша, какъ кресты-то въ звѣзды превратили, указалъ онъ женѣ, сдѣлалъ шагъ и споткнулся.

   Соломенныя туфли положительно мѣшали ему ходить, а одна такъ совсѣмъ не держалась на ногѣ. Онъ вглядѣлся и взялъ ее въ руку, оставшись объ одной туфлѣ, только на правой ногѣ.

   - Ну, а теперь, эфендимъ и мадамъ, войдите подъ самый куполъ, приглашалъ Нюренбергъ.- Вотъ гдѣ громаднаго эффектъ!

   Супруги Ивановы сдѣлали нѣсколько шаговъ, вошли подъ куполъ и остановились, пораженные велич³емъ.

  

  

   Открылось громадное, на первый взглядъ необъятное пространство, брезжущее бѣлесоватымъ нѣжнымъ свѣтомъ и утопающее въ выси. Гдѣ прорѣзаны окна - не замѣчалось, до того они искусно скрыты.

   - Фу, какая штука! произнесъ наконецъ Николай Ивановичъ.- Какъ этотъ куполъ строили?

   - Больше чѣмъ тысяча триста двадцать пять лѣтъ назадъ строили, отвѣчалъ Нюренбергъ:- а и теперь даже самаго знаменитаго архитекторы удивляются, какъ его строили.

   - Непонятно, какъ такая масса держится и не упадетъ, удивлялась Глафира Семеновна.

   - И сколько землетрясен³евъ было, мадамъ, въ Стамбулъ - и все-таки не упалъ, опять вставилъ свое слово проводникъ.- Сначала думали, что этого куполъ изъ... какъ его?.. Изъ... изъ пемзы, какъ самаго легкаго камень. Два архитектора этаго храмъ строили: Антем³асъ изъ Тралесъ и Исидоръ изъ Милета.

   - Какъ вы все это помните, Афанас³й Ивановичъ, сказала Глафира Семеновна.

   - Наша обязанность такая, мадамъ, чтобъ все помнить. Я считаюсь здѣсь перваго проводникъ. Самаго перваго! похвастался Нюренбергъ.- Я даже знаю день, когда была открыта Святаго Соф³я. 24 декабря 568 года была она открыта, а начата постройкой въ пятьсотъ тридцать перваго году. Въ перваго разъ Соф³я была открыта въ 538 году, но черезъ двадцать годовъ половина купола обвалилась - и вотъ это уже втораго куполъ, котораго Антем³осъ и Исидоръ кончили въ 568 году. Прикажите - и я могу вамъ все подробно разсказывать.

   - Не надо, не надо. Зачѣмъ? Все равно все перезабудемъ, отвѣчалъ Николай Ивановичъ, опустилъ глаза съ выси купола и поэз³я велич³я начала исчезать.

   Отъ колонны съ колоннѣ виднѣлись протянутыя желѣзныя жерди. На жердяхъ висѣли тысячи масляныхъ лампадъ группами, въ видѣ маленькихъ круглыхъ люстръ и въ одиночку. Служители, усѣвш³еся на передвижныхъ лѣстницахъ, заправляли лампады наливали въ нихъ изъ жестяныхъ посудинъ деревянное масло.

   Полъ подъ куполомъ былъ покрытъ роскошными коврами и нѣкоторые изъ нихъ, болѣе свѣтлые, были, въ свою очередь, прикрыты циновками. То тамъ, то сямъ сидѣли на колѣняхъ, по восточному, опрокинувшись корпусомъ на пятки, молящ³еся въ чалмахъ и фескахъ и, зажавъ пальцами уши, шопотомъ произносили молитву. Черноглазый турченокъ-подростокъ съ еле пробивающимися усиками въ европейскомъ костюмѣ, но въ фескѣ и безъ ботинокъ, тоже сидѣлъ на колѣняхъ, смотрѣлъ въ большую книгу, положенную передъ нимъ на скамеечкѣ, и на распѣвъ читалъ стихи Корана. Поодаль отъ него помѣщался старый бородатый улемъ въ громадной чалмѣ и халатѣ, также на колѣняхъ, и поправлялъ его время отъ времени.

   - Это сынъ какого-нибудь шамбеленъ или отъ паша учится у попа своего мусульманскому закону, пояснилъ Нюренбергъ, подвелъ супруговъ къ величественнымъ колоннамъ и сказалъ:- Вотъ восемь колоннъ изъ цѣльнаго порфира... Они были перенесены сюда изъ храма Солнца. Постойте, постойте, остановилъ онъ супруговъ, видя, что они невнимательно относятся къ колоннамъ.- Есть еще колонны. Вотъ... Эти взяты изъ другаго языческаго храма - изъ храма Д³аны Эфесской.

   Но и эти чудеса древняго искусства супруги удостоили только бѣглыхъ взглядовъ. Къ нимъ подошелъ рыжебородый халатникъ въ чалмѣ, улыбнулся, молча поклонился по-турецки и поманилъ въ глубь храма, къ главному входу.

   - Бакшишъ сорвать хочетъ, бакшишъ. Не ходите, остановилъ супруговъ Нюренбергъ и началъ перебраниваться по-турецки съ халатникомъ, но супруги все-таки пошли за халатникомъ.

   Противъ главнаго входа онъ остановился, указалъ рукой на стѣну и прищелкнулъ языкомъ. Здѣсь на стѣнѣ, надъ аркой, удаленной отъ купола, въ полумракѣ, супруги увидѣли сохранившееся не замазаннымъ изображен³е Святаго Духа въ видѣ голубя. Халатникъ, показавъ изображен³е, протянулъ уже руку и говорилъ:

   - Бакшишъ, ефендимъ.

   - Видите, видите!.. вскричалъ Нюренбергъ.- Вотъ ужъ онъ проситъ на чай. А зачѣмъ? Я самъ вамъ все покажу. Я всякаго уголки Ая Соф³я еще лучше его знаю.

   Но халатникъ не отставалъ и заискивающе улыбаясь, твердилъ: "бакшишъ, эфендимъ".

   Николай Ивановичъ сунулъ ему въ руку серебряную монетку въ два п³астра.

   - Если вы будете давать здѣсь всякому стараго дьячекъ - о, вы много денегъ отдадите, продолжалъ Нюренбергъ, подвелъ супруговъ къ бѣлой стѣнѣ и указалъ на слабый оттискъ руки съ пятью растопыренными пальцами.- Когда турецкаго войско взяло Константинополь, султанъ въѣхалъ въ Ая-Соф³я верхомъ по трупамъ несчастнаго христ³аны, и вотъ на этаго самаго стѣна приложилъ своего рука съ кровью, разсказывалъ онъ.- И вотъ этого рука. Вы можете ее видѣть. Вотъ пальцы.

   - И такъ съ тѣхъ поръ пятно и осталось? недовѣрчиво спросила Глафира Семеновна.

   - Такъ и осталось, подмигнулъ Нюренбергъ и улыбнулся.

   А Николай Ивановичъ сдѣлалъ нѣсколько шаговъ къ алтарному мѣсту и уже разсматривалъ двѣ гигантск³я свѣчи, высящ³яся по правую и лѣвую сторону алтаря, и манилъ къ себѣ жену.

   - Глаша! Смотри, свѣчи-то! указывалъ онъ ей, поражаясь удивлен³емъ.

   - Да развѣ это свѣчи? Это колонны, отвѣчала Глафира Семеновна.

   - Свѣчи, свѣчи, мадамъ, подтвердилъ Нюренбергъ.- И представьте себѣ, изъ самаго чистаго воскъ.

   Передъ супругами были двѣ колоссальныя свѣчи въ четыре-пять сажень вышины и такого объема въ толщину, что двумъ взрослымъ людямъ еле-еле представлялась возможность обнять ихъ.

   - Ну, у насъ на матушкѣ Руси, я думаю, еще ни одинъ купецъ такихъ свѣчей не ставилъ, торжественно произнесъ Николай Ивановичъ.- Послушайте, Нюренбергъ, какъ-же онѣ зажигаются?

   - О, на этого есть особаго лѣстницы. Эти свѣчи зажигаютъ только въ самаго большущаго праздники.

   - Да неужели онѣ всѣ изъ воска? Я думаю, тамъ въ серединѣ дерево, усумнилась Глафира Семеновна.

   - Псъ... Что вы, мадамъ! Въ мусульманскаго мечеть можетъ по закону горѣть только настоящаго воскъ и оливковаго масло. А другаго матер³алъ - ни-ни.

   И Нюренбергъ сдѣлалъ отрицательный жестъ рукой.

   - Хотите турецкаго хорошаго ковры смотрѣть? спросилъ онъ.- Здѣсь есть на полу прикрытаго циновками ковры, которые десять, пятнадцать, двадцать тысячъ п³астровъ стоитъ.

   Николай Ивановичъ взглянулъ на жену. и отвѣчалъ:

   - Ну, что ковры? Богъ съ ними! Мечеть осмотрѣли - съ насъ и довольно.

   Подтвердила это и Глафира Семеновна, прибавивъ:

   - Вѣдь мы не англичане. Намъ не надо каждый кирпичикъ на каждой колоннѣ разсматривать, или плиты пола считать. Мы такъ... въ общемъ... Видѣли Соф³ю снаружи и изнутри - ну и довольно. Гдѣ выходъ?

   Они начали выходить изъ мечети. Къ нимъ подскочилъ еще халатникъ - и тоже таинственно манилъ ихъ куда-то, но они уже не обратили на него вниман³е и Николай Ивановичъ только отмахнулся. Возвращаясь къ выходу, соломенныя туфли онъ уже несъ въ рукахъ, но никто на это его вольнодумство не обращалъ вниман³я.

   - Свѣчи уже очень удивительны! Замѣчательныя свѣчи! Царь-свѣчи! Какъ эти свѣчи отливали - вотъ что любопытно! повторялъ онъ нѣсколько разъ.

   При выходѣ ихъ окружили халатники и просили бакшишъ. Просилъ себѣ бакшишъ мальчикъ, у котораго хранились калоши и трость. Просилъ бакшишъ старикъ съ ларчикомъ, продавш³й имъ входный билетъ.

   - Давать или не давать? спрашивалъ Нюренбергъ.- Вѣдь изъ-за того и входнаго плата установлена во всякаго мечеть, чтобъ не давать бакшишъ.

   - Дайте по немногу. Ну ихъ... сказалъ Николай Ивановичъ.- Пусть церковныя крысы попользуются.

   Нюренбергъ принялся раздавать направо и налѣво мелочь.

  

  

   Лошади вывозили коляску супруговъ Ивановыхъ изъ переулка опять на площадь. По узкому переулку коляска ѣхала шагомъ, а около нея бѣжали нищ³е съ паперти Ая-Соф³я, взрослые и дѣти, оборванные, покрытые струпьями, и просили бакшишъ. Николай Ивановичъ раскидалъ имъ всѣ имѣвш³яся у него мѣдныя деньги.

   - А что эти нищ³е только турки? спросилъ онъ сидѣвшаго на козлахъ проводника.

   - О, нѣтъ! отвѣчалъ Нюренбергъ.- Тутъ есть и цыганскаго дѣти, и славянскаго, и армянскаго, и греческаго.

   - И турки имъ позволяютъ просить милостыню на своихъ папертяхъ?

   - О, турки все позволяютъ! Турки давно уже чувствуютъ, что они теперь въ Константинополѣ не свои.

   - То есть какъ это?

   - Каждаго часъ ждутъ, что ихъ Константинополь кто нибудь возьметъ.

   - Ну?! Кто-же его можетъ взять безъ войны?

   Нюренбергъ обернулся, улыбнулся и проговорилъ:

   - Да вѣдь онъ ужъ и сейчасъ взятъ Европой. Нашего падишахъ сидитъ здѣсь только для виду и никакого своего воля не имѣетъ, а что русскаго, англ³йскаго и австр³йскаго посланники скажутъ - тому и быть. И турки этого очень хорошо понимаютъ. Ну вотъ... Посмотрите еще разъ на Ая-Соф³ю снаружи, сказалъ онъ, когда коляска выѣхала на площадь.

   Глафира Семеновна вынула бинокль и стала смотрѣть на мечеть.

   - Нѣтъ, некрасивая она съ наружи. Глыба, каменная глыба и ничего больше. И какъ невзрачна она снаружи, такъ великолѣпна внутри!

   - Да ужъ внутренность ея вѣкъ не забудешь, поддакнулъ Николай Ивановичъ.- А снаружи именно каменная глыба, грязная, облупившаяся. Но скажите, пожалуйста, отчего ее турки не отремонтируютъ? задалъ онъ вопросъ Нюренбергу.

   - Пхе... Отчего! Оттого и не ремонтируютъ, что они теперь не свои. Денегъ мало, деньги нужно на Долма-Багче, на Ильдизъ-К³оссъ, такъ зачѣмъ ихъ тратить на Ая-Соф³я! Кто Константинополь возьметъ - тотъ и отремонтируетъ.

   - А что это такое Долма-Багче? спросила Глафира Семеновна.

   - Султанскаго дворецъ. На дворцы нужно деньги, на придворныхъ, на войско. И на этого-то предметъ не хватаетъ, такъ какого тутъ Ая-Соф³я!

   - О, Нюренбергъ, да вы либеральничаете! поддакнулъ ему Николай Ивановичъ.

   - Здѣсь всякаго человѣкъ такъ либеральничаетъ, потому всякаго человѣкъ знаетъ. Объ этого въ газетахъ только не печатаютъ, а по кофейнаго домамъ всѣ разговариваютъ. и нашего султанъ знаетъ, что онъ не свой, такъ зачѣмъ на Ая-Соф³я тратиться, разсуждалъ Нюренбергъ.

   - Ну, ну... Кажется, у васъ очень ужъ мрачныя мысли о Константинополѣ, замѣтилъ ему Николай Ивановичъ и спросилъ:- А куда мы теперь ѣдемъ?

   - Сейчасъ я вамъ покажу стараго константинопольскаго водопроводъ. Еребатонъ-Серай онъ называется, по-русски - Подземнаго замокъ. Мы спустимся съ факеломъ подъ землю...

   - Нѣтъ, нѣтъ! Подъ землю я ужъ ни за что спускаться не буду, перебила Глафира Семеновна Нюренберга.

   - Но вѣдь это, мадамъ, знаменнтаго сооружен³е. Это большущаго пространство... Все это подъ сводами... Своды эти самаго имѣютъ триста колоннъ, и посрединѣ громаднаго озеро, и все это подъ землей.

   - Не пойдемъ, не пойдемъ мы подъ землю. Что намъ водопроводъ! мы не водопроводчики!

   - Всѣ знаменитаго путешественники смотрятъ.

   - Ну, и мы будемъ считать, что осмотрѣли.

   - Однако, душечка, если это дѣйствительно замѣчательное и интересное, то отчего-же не осмотрѣть? возразилъ Николай Ивановичъ.- А вдругъ кто въ Петербургѣ спроситъ: "были вы въ Подземномъ замкѣ, гдѣ водопроводное озеро?"

   - А ты и говори, что были. Вѣдь намъ Афанас³й Ивановичъ разсказалъ, что тамъ есть триста колоннъ, поддерживающихъ своды, что туда спускаются съ факеломъ. Это можешь и ты разсказывать въ Петербургѣ. Не водите, Афанас³й Ивановичъ, туда. Я низачто не спущусь въ ваше подземелье, обратилась Глафира Семеновна къ Нюренбергу.

   - Мы только мимо входа пройдемъ, а потомъ я васъ провезу на Атмейданъ.

   - А что это за Атмейданъ такой?

   - Коннаго площадь... Древняго ипподромъ... Визант³йскаго циркъ...

   - Ну, это пожалуй...

   Минутъ черезъ пять экипажъ остановился передъ маленькимъ облупившимся одноэтажнымъ каменнымъ здан³емъ съ нѣсколькими несиметрично расположенными окнами и з³явшею пастью входа въ подземелье.

   - Вотъ входъ въ Еребатанъ-Серай къ подземнаго озеру... указалъ Нюренбергъ.

   Завидя остановившуюся коляску, къ ней подскочилъ старикъ сторожъ въ синей курткѣ и фескѣ и хотѣлъ помочь выдти супругамъ, но Глафира Семеновна замахала руками.

   - Нѣтъ, нѣтъ, не пойдемъ... Мерси... Мы такъ только... Снаружи посмотримъ... сказала она.

   Но Николаю Ивановичу очень хотѣлось войти въ подземелье и онъ бормоталъ:

   - Въ Римѣ въ катакомбы спускались-же...

   - То въ Римѣ - и, наконецъ, тамъ нѣтъ никакого подземнаго озера, отвѣтила жена.

   - А что такое озеро? Везув³й-то опаснѣе, однакоже на него въ Неаполѣ мы взбирались и у самаго кратера были. И въ Голубомъ гротѣ были на Капри... Такое-же подземное озеро.

   - Въ Голубомъ гротѣ свѣтло, какъ днемъ. Вѣдь тебѣ что надо? Тебѣ надо Васил³ю Семеновичу въ письмѣ похвастать, что ты былъ на подземномъ озерѣ - ну,