Лейкин Николай Александрович - В гостях у турок

енькая изразцовая печка. Показавъ комнату, баранья шапка спросила:

   - Добре, господине?

   - Добре-то, добре... отвѣчалъ Николай Ивановичъ, посмотрѣвъ по сторонамъ, но ужъ очень темно.- Нельзя-ли намъ лампу подать? Есть у васъ лампа?

   - Есте, есте... Има, господине,о твѣчала шапка.- Дакле съ Богомъ, видѣтьемо се (т. е. до свиданья), поклонилась она и хотѣла уходить.

   - Стой, стой! остановилъ шапку Николай Ивановичъ.- Мы сейчасъ умоемся, да надо будетъ намъ поѣсть и хорошенько чаю напиться, по русски, знаешь, настоящимъ образомъ, на православный славянск³й манеръ, съ самоваромъ. Понялъ?

   Баранья шапка слушала и хлопала глазами.

   - Не понялъ. Вотъ поди-жъ ты, кажись ужъ настоящ³е славяне, а по русски иное совсѣмъ не понимаютъ, сказалъ Николай Ивановичъ женѣ.- Ясти, ясти... Азъ ясти хощу... началъ онъ ломать языкъ, обратясь снова къ шапкѣ, раскрылъ ротъ и показалъ туда пальцемъ.

   - Има, господине... кивнула шапка.

   - Да что има-то? Карта есть? Принеси карту кушанья и винъ!

   - Одна, господине... Упутъ... (т. е. сейчасъ) поклонилась шапка и исчезла.

   Супруги начали приготовляться къ умыванью, но только что Глафира Семеновна сняла съ себя лифъ и платье, какъ раздался сильный стукъ въ дверь.

   - Кто тамъ? Погоди! Карту потомъ подашь. Прежде дай помыться! крикнулъ Николай Ивановичъ, думая, что это баранья шапка съ картой кушан³й, и снялъ съ себя пиджакъ.

   Стукъ повторился.

   - Говорятъ тебѣ, подожди! Не умрешь тамъ.

   Николай Ивановичъ снялъ рукавчики и сталъ намыливать себѣ руки. Стучать продолжали.

   - Врешь, врешь! Надъ тобой не каплетъ, отвѣчалъ Николай Ивановичъ и началъ мыть лицо.

   Стукъ усиливался и бормотали два голоса.

   - Вотъ неймется-то! Ну, прислуга! Ломятся да и шабашъ!

   Николай Ивановичъ наскоро смылъ мыло съ лица и пр³отворилъ дверь. Въ корридорѣ стоялъ извощикъ, которому не заплатили еще денегъ за привозъ съ желѣзнодорожной станц³и. Его привелъ носастый войникъ, который ѣхалъ на козлахъ.

   - Батюшки! Извощику-то мы и забыли въ попыхахъ заплатить деньги! воскликнулъ Николай Ивановичъ.- Но ты здѣсь, эф³опская морда, зачѣмъ? обратился онъ къ войнику.

   Бормоталъ что-то по сербски извощикъ, бормоталъ что-то и войникъ, но Николай Ивановичъ ничего не понималъ.

   - Сейчасъ. Дай мнѣ только утереться-то. Видишь, я мокрый, сказалъ онъ извощику и показалъ полотенце.- Глаша! Чѣмъ я съ извощикомъ расчитаюсь? У меня ни копѣйки сербскихъ денегъ, обратился онъ къ женѣ, которая плескалась въ чашкѣ.

   - Да дай ему рубль, а онъ тебѣ сдачи сдастъ.- Неужто ужъ сербы-то нашего рубля не знаютъ? Вѣдь братья славяне, отвѣчала Глафира Семеновна.

   Николай Ивановичъ отерся полотенцемъ, досталъ рублевую бумажку, и подойдя съ полуотворенной двери, сказалъ извощику:

   - Братушка! Вотъ тебѣ нашъ русск³й рубль. У меня нѣтъ сербскихъ денегъ. Возьмешь рубль?

   Извощикъ посмотрѣлъ на протянутую ему рублевую бумажку и отмахнулся.

   - Айа, айа. Треба три динары (т. е. нѣтъ, нѣтъ. Надо три динара), сказалъ онъ.

   - Фу, ты лѣш³й! Да если у меня нѣтъ динаровъ! Ну, размѣняешь завтра на свои динары. Три динара... Я тебѣ больше даю. Я даю рубль. Твой динаръ - четвертакъ, а я тебѣ четыре четвертака даю! Бери ужъ безъ сдачи. Чортъ съ тобой!

   Опять протянута рублевая бумажка, Опять замахалъ руками извощикъ, попятился и заговорилъ что-то по-сербски.

   - Не беретъ, черномазый, отнесся Николай Ивановичъ къ женѣ.- Вотъ они братья-то славяне! Даже нашего русскаго рубля не знаютъ. Спасали, спасали ихъ, а они отъ русскаго рубля отказываются. Я не знаю, что теперь и дѣлать?

   - Да дай ему гульденъ. Авось, возьметъ. Вѣдь на станц³и австр³йскими деньгами расчитывался-же, сказала Глафира Семеновна, обтирая лицо, шею и руки полотенцемъ.

   - Да у меня и гульдена нѣтъ. Въ томъ-то и дѣло. что я на станц³и всѣ австр³йск³я деньги роздалъ.

   - У меня есть. Два гульдена осталось. Вотъ тебѣ.

   И Глафира Семеновна подала мужу новеньк³й гульденъ.

   - Братушка! А гульденъ возьмешь? спросилъ Николай Ивановичъ извощика, протягивая ему монету.

   Тотъ взялъ гульденъ и сказалъ:

   - Малко. ²оштъ треба. Се два съ половина динары...

   - Мало ему. Нѣтъ-ли у тебя хоть сколько нибудь австр³йской мелочи? спросилъ Николай Ивановичъ.

   Глафира Семеновна подала ему нѣсколько никелевыхъ австр³йскихъ монетокъ. Николай Ивановичъ прибавилъ ихъ къ гульдену.

   - Захвалюемъ, господине, поблагодарилъ извощикъ, поклонившись, и тотчасъ же подѣлился деньгами съ войникомъ, передавъ ему мелочь.

   - Глаша! Вообрази! Почтенный носатый войникъ и съ извощика нашего сорвалъ халтуру! воскликнулъ Николай Ивановичъ.

   - Да что ты! Вотъ ярыга-то! Славянинъ-ли ужъ онъ? Можетъ быть жидъ, выразила сомнѣн³е супруга и стала со свѣчкой оглядывать постель. - Все чисто, сказала она, заглядывая подъ коверъ.- Мягк³й тюфякъ на пружинахъ и хорошее одѣяло.

   Вскорѣ явился владѣлецъ бараньей шапки, на этотъ разъ уже безъ шапки и перемѣнивъ замасленный сѣрый пиджакъ на черный. Онъ внесъ въ комнату лампу, поставилъ ее на столъ и положилъ около нея тетрадку, составляющую репертуаръ кушан³й и винъ ресторана, находящагося при гостинницѣ Престолонаслѣдника.

   - А! и карточку принесъ, братушка! Ну, спасибо. Захвалюемъ... произнесъ Николай Ивановичъ, запомня часто слышимое имъ слово, и сталъ перелистывать книжку.

   Книжка была рукописная. Кушанья были въ ней: названы по нѣмецки, по сербски, но написаны преплохимъ почеркомъ.

   - Ну-съ, будемъ читать. Не знаю только, разберемъ ли мы тутъ что нибудь, сказалъ онъ.

   - Да не стоитъ и разбирать, отвѣчала Глафира, Семеновна.- Все равно, кромѣ бифштекса я ѣсть ничего не буду. Бифштексъ съ картофелемъ и чаю... Чаю до смерти хочу. Просто умираю.

   - Не хочешь-ли, можетъ быть, предварительно квасу? предложилъ Николай Ивановичъ.- Квась ужъ навѣрное въ славянской землѣ есть.

   - Пожалуй. Кисленькаго хорошо. Ужасная у меня послѣ этого переполоха съ полицейскимъ солдатомъ жажда явилась... Знаешь, я не на шутку тогда испугалась.

   - Еще бы не испугаться! Я самъ струсилъ.

   - Ну, да ты-то трусъ извѣстный. Ты вездѣ... Есть у васъ квасъ? Славянск³й квасъ? спросила Глафира Семеновна человѣка принесшаго карту.

   Тотъ выпучилъ глаза и не зналъ, что отвѣчать.

   - Квасъ, квасъ. Развѣ не знаешь, что такое квасъ? повторилъ Николай Ивановичъ. - Пить... Пити... пояснилъ онъ.

   - Н³йе... Не има... отрицательно потрясъ головой слуга.

   - Странное дѣло! Славянск³е люди и простаго славянскаго напитка не имѣютъ!

   - Тогда пусть подастъ скорѣе чаю и два бифштекса, сказала Глафира Семеновна.

   - Ну, такъ вотъ... Скорѣй чаю и два бифштекса съ картофелемъ, а остальное мы потомъ выберемъ, обратился къ слугѣ Николай Ивановичъ.- Чай, надѣюсь, есть? Чай. По нѣмецки - те...

   - Есте, есте... кивнулъ слуга.

   - И бифштексы есть?

   - Има... Има... Есте.

   - Ну, слава Богу! Такъ живо!.. Два бифштекса и чай. Да подать самоваръ! Два бифштекса. Два... Смотри, не перепутай.

   И Николай Ивановичъ показалъ удаляющемуся слугѣ два пальца.

  

  

   - Ну, как³я у нихъ тамъ есть кушанья? Прочти-ка... спрашивала Глафира Семеновна мужа, вздѣвшаго на носъ пенсне и смотрящаго въ карточку.

   - Все разобрать трудно. Иное такъ написано, словно слонъ брюхомъ ползалъ, отвѣчалъ тотъ.- Но вотъ сказано: супа...

   - Какой супъ?

   - А кто-жъ его знаетъ! Просто: супа. Конечно, ужъ у нихъ особенныхъ разносоловъ нѣтъ. Сейчасъ видно, что сербы народъ не полированный. Хочешь, спросимъ супу?

   - Нѣтъ, я не стану ѣсть.

   - Отчего?

   - Не стану. Кто ихъ знаетъ, что у нихъ тамъ намѣшано! Посмотри, что еще есть?

   - Риба... Но вѣдь рыбу ты не станешь кушать.

   - Само собой.

   - А я спрошу себѣ порц³ю рыбы. Только вотъ не знаю, какая это рыба. Такое слово, что натощакъ и не выговоришь. Крто... Не вѣдь что такое!

   - Постой... Нѣтъ-ли какого нибудь жаркого? сказала Глафира Семеновна и сама подсѣла къ мужу разбирать кушанья.

   - "Печене"... прочелъ Николай Ивановичъ.- Вотъ печенье есть.

   - Да вѣдь печенье это къ чаю или на сладкое, возразила Глафира Семеновна.

   - Погоди, погоди... Добился толку. Печене - по ихнему жаркое и есть, потому вотъ видишь съ боку написано по нѣмецки: братенъ.

   - Да, братенъ - жаркое. Но какое жаркое?

   - А вотъ сейчасъ давай разбирать вдвоемъ. Во-первыхъ: "пиле", во-вторыхъ "просадъ".

   - А что это значитъ:- "пиле"?

   - Да кто-жъ ихъ знаетъ! Никогда я не воображалъ, что среди этихъ братьевъ-славянъ мы будемъ, какъ въ темномъ лѣсу. Разбери, что это такое: "пиле"?

   - Можетъ быть коза или галка.

   - Ужъ и галка!

   - Да кто-жъ ихъ знаетъ! Давай искать телятины. Какъ телятина по ихнему?

   - Почемъ-же мнѣ-то знать. Погоди, погоди. Нашелъ знакомое блюдо: "Кокошъ", сбоку по нѣмецки: хунъ - курица. Стало быть "кокошъ" - курица.

   - Скорѣй-же кокошъ - яица...возразила супруга.

   - Нѣтъ, яйца - "яѣ". Ботъ они въ самомъ началѣ, а сбоку по нѣмецки: "енеръ".

   - "Чурка", "зецъ"... читала Глафира Семеновна.- Не знаешь, что это значитъ?

   - Душенька, да вѣдь я столько-же знаю по сербски, сколько и ты, отвѣчалъ Николай Ивановичъ.

   - Ищи ты телятину или телячьи котлеты.

   - Да ежели нѣтъ ихъ. Стой! Еще знакомое блюдо нашелъ! "Овече мясо", прочелъ Николай Ивановичъ.- Это баранина. Хочешь баранины?

   - Богъ съ ней. Свѣчнымъ саломъ будетъ пахнуть, поморщилась Глафира Семеновна.- Нѣтъ, ужъ лучше яицъ спроси. Самое безопасное! Навѣрное не ошибешься.

   - Стоило изъ-за этого разсматривать карточку! Показался слуга. Онъ внесъ два подноса. На каждомъ подносѣ стояло по чайной чашкѣ, по блюдечку съ сахаромъ. по маленькому мельх³оровому чайнику и по полулимону на тарелочкѣ.

   - Что это? воскликнулъ Николай Ивановичъ, указывая на подносы.

   - Чай, господине, отвѣчалъ слуга.

   - А гдѣ-жъ самоваръ? Давай самоваръ.

   Слуга выпучилъ глаза и не зналъ, что отъ него требуютъ.

   - Самоваръ! повторилъ Николай Ивановичъ.

   - Темашине... прибавила Глафира Семеновна по нѣмецки.

   - А, темашине... Нема темашине... покачалъ головой слуга.

   - Какъ нема! Въ славянской землѣ, въ сербскомъ городѣ Бѣлградѣ, да чтобъ не было самовара къ чаю! воскликнули въ одинъ голосъ супруги.- Не вѣрю.

   - Нема... стоялъ на своемъ слуга.

   - Ну, такъ стало быть у васъ здѣсь не славянская гостинница, а жидовская, сказалъ Николай Ивановичъ. И очень мы жалѣемъ, что попали къ жидамъ.

   Глафира Семеновна сейчасъ открыла чайники, понюхала чай и воскликнула:

   - Николай! Вообрази, и чай-то не по русски заваренъ, а по англ³йски, скипеченъ. Точь въ точь такой, что намъ въ Парижѣ въ гостинницахъ подавали. Ну, что-жъ это такое! Даже чаю напиться настоящимъ манеромъ въ славянскомъ городѣ невозможно!

   Слуга стоялъ и смотрѣлъ совсѣмъ растерянно.

   - Кипятокъ есть? Вода горячая есть? спрашивала у него Глафира Семеновна.- Понимаешь, горячая теплая вода.

   - Топла вода? Ина... поклонился слуга.

   - Ну, такъ вотъ тебѣ чайникъ и принеси сейчасъ его полный кипяткомъ.

   Глафира Семеновна подала ему свой дорожный металическ³й чайникъ.

   - Да тащи скорѣй сюда бифштексы! прибавилъ Николай Ивановичъ.

   Слуга кисло улыбнулся и сказалъ:

   - Нема бифштексы.

   - Какъ нема? Ахъ, ты разбойникъ! Да что-же мы будемъ ѣсть? Ясти-то что мы будемъ?

   - Нема, нема... твердилъ слуга, разводя руками, и началъ что-то доказывать супругамъ, скороговоркой бормоча по сербски.

   - Не болтай, не болтай... Все равно ничего не понимаю! махнулъ ему рукой Николай Ивановичъ и спросилъ:- Что-же у васъ есть намъ поѣсть? Ясти... Понимаешь, ясти!

   - Овече мясо има... отвѣчалъ слуга.

   - Только? А кокошъ? Есть у тебя кокошъ жареный? Это по нашему курица. Печене кокошъ?

   - Кокошъ? Нема кокошъ.

   - И кокошъ нема? Ну, просадъ тогда. Вотъ тутъ стоитъ какой-то просадъ, ткнулъ Николай Ивановичъ пальцемъ въ карту кушан³й.

   - Просадъ? Нема просадъ, отрицательно по трясъ головой слуга.

   - Да у васъ, у чертей, ничего нѣтъ! Ловко. Рыба по крайней мѣрѣ есть-ли?

   - Нема риба.

   - Ну, скажите на милость, и рыбы нѣтъ! Рѣшительно ничего нѣтъ. Что-же мы ѣсть-то будемъ?

   - Изъ своей провиз³и развѣ что-нибудь поѣсть? отвѣчала Глафира Семеновна.- Но ветчину я въ таможнѣ кинула. Впрочемъ, сыръ есть и икра есть. Спроси, Николай, яицъ и хлѣба. Яйца ужъ навѣрное есть. Яицъ и хлѣба. Да хлѣба-то побольше, обратилась она къ мужу.

   - Ахъ, вы несчастные, несчастные! покачалъ головой Николай Ивановичъ.

   - Вечеръ, господине, ночь, господине... разводилъ руками слуга, ссылаясь на то, что теперь поздно.- Единаесты саатъ (одинадцатый часъ), прибавилъ онъ.

   - Ну, слушай, братушка. Яйца ужъ навѣрное у васъ есть. Яѣ...

   - Яѣ? Има... Есте, есте.

   - Ну, такъ принеси десятокъ яицъ въ врутую или въ смятку, какъ хочешь. Десять яѣ! И хлѣба. Да побольше хлѣба. Понимаешь, что такое хлѣбъ?

   - Хлѣбъ? Есте.

   - Ну, слава Богу. Да кипятку вотъ въ этотъ чайникъ... И двѣ порц³и овечьяго мяса.

   - Овечье мясо? Есте.

   - И десятокъ яицъ.

   Николай Ивановичъ растопырилъ передъ слугой всѣ десять пальцевъ обѣихъ рукъ и прибавилъ: "Только скорѣй".

   - Нѣтъ, какова славянская земелька! воскликнулъ онъ.- Въ столичномъ городѣ Бѣлградѣ, въ лучшей гостинницѣ не имѣютъ самовара и въ одиннадцать часовъ вечера изъ буфета ужъ ничего получить нельзя!

   Но супруговъ ждало еще большее разочарован³е. Вскорѣ слуга вернулся и хотя принесъ, что отъ него требовали, но овечье мясо оказалось холодное, яйца были сырыя, хлѣбъ какой-то полубѣлый и черствый, а вмѣсто кипятку въ чайникѣ была только чуть теплая вода. Онъ началъ пространно говорить что-то въ свое оправдан³е, но Николай Ивановичъ вспылилъ и выгналъ его вонъ.

   - Дѣлать нечего! Придется чайничать такъ, какъ въ Парижѣ чайничали! вздохнула Глафира Семеновна вынула изъ сакъ-вояжа дорожный спиртовой таганъ, бутылку со спиртомъ и принялась кипятить воду въ своемъ металическомъ чайникѣ.

   Въ комнату вошла заспанная горничная съ цѣлой копной волосъ на головѣ, принялась стлать чистое бѣлье на постели, остановилась и въ удивлен³и стала смотрѣть на хозяйничанье Глафиры Семеновны.

   - Чего смотришь? Чего ротъ разинула? сказала ей та.- У дикая! прибавила она и улыбнулась.

  

  

   Утромъ супруги Ивановы долго-бы еще спали, но раздался стукъ въ дверь. Глафира Семеновна проснулась первая и стала будить мужа. Тотъ не просыпался. Стукъ усиливался.

   - Николай! Кто-то стучитъ изъ корридора. Ужъ не случилось-ли чего? Встань, пожалуйста, и посмотри, что такое... крикнула она.- Можетъ быть, пожаръ.

   При словѣ "пожаръ" Николай Ивановичъ горохомъ скатился съ постели и бросился къ двери.

   - Это тамъ? Что надо? кричалъ онъ.

   За дверью кто-то бормоталъ что-то по сербски. Николай Ивановичъ пр³отворилъ дверь и выглянулъ въ корридоръ. Передъ нимъ стоялъ вчерашн³й черномазый малецъ въ опанкахъ и подавалъ выставленные съ вечера для чистки сапоги Николая Ивановича, а сзади мальца лежала маленькая вязанка коротенькихъ дубовыхъ дровъ.

   - И изъ-за сапоговъ ты смѣешь насъ будить! закричалъ на него Николай Ивановичъ, схвативъ сапоги.- Благодари Бога, что я раздѣтъ и мнѣ нельзя выскочить въ корридоръ, а то я задалъ-бы тебѣ, косматому, трепку! Чертъ! Не могъ поставить вычищенные сапоги у дверей!

   Малецъ испуганно попятился, но указывая на вязанку дровъ, продолжалъ бормотать. Слышались слова: "дрова... студено..."

   - Вонъ! крикнулъ на него Николай Ивановичъ и, захлопнулъ дверь, щелкнувъ замкомъ.- Вообрази, вчерашн³й черномазый малецъ принесъ сапоги и дрова и лѣзетъ къ намъ топить печь, сказалъ онъ

   - Смѣетъ будить, каналья, когда его не просили! Глафира Семеновна потягивалась на постели.

   - Да порядки-то здѣсь, посмотрю я, какъ у насъ въ глухой провинц³и на постоялыхъ дворахъ. Помнишь, въ Тихвинъ на богомолье ѣздили и остановились на постояломъ дворѣ?

   - Въ Тихвинѣ на постояломъ дворѣ насъ хоть кормили отлично. Мы также пр³ѣхали вечеромъ и сейчасъ-же намъ дали жирныхъ горячихъ щей къ ужину и жаренаго поросенка съ вашей, отвѣчалъ Николай Ивановичъ.- А здѣсь въ Бѣлградѣ вчера, кромѣ холодной баранины и сырыхъ ницъ, ничего не нашлось для насъ. Тамъ въ Тихвинѣ, дѣйствительно, подняли насъ утромъ въ шесть часовъ, но шумѣли постояльцы, а не прислуга.

   - Такъ-то оно такъ, но на самомъ дѣлѣ ужъ пора и вставать. Десятый часъ, проговорила Глафира Семеновна и стала одѣваться.

   Одѣвался и Николай Ивановичъ и говорилъ:

   - Придется ужъ по утрамъ кофей пить, какъ въ нѣмецкихъ городахъ. Очевидно, о настоящемъ чаѣ и здѣсь мечтать нечего. Самовара въ славянской землѣ не знаютъ! негодовалъ онъ.- Ахъ черти!

   Надѣвъ сапоги и панталоны, онъ подошелъ къ электрическому звонку, чтобъ позвонить прислугу и приказать подать кофе съ хлѣбомъ и остановился передъ надписью надъ звонкомъ, сдѣланною по сербски и по нѣмецки и гласящею, кого изъ прислуги сколькими звонками вызывать.

   - Ну-ка, будемъ начинать учиться по сербски, сказалъ онъ.- Есть рукописочка. Вотъ вчерашн³й черномазый слуга, не могш³й схлопотать намъ даже бифштексовъ къ ужину, по сербски также называется, какъ и по нѣмецки - келнеръ. Разница только, что мягкаго знака нѣтъ. А дѣвушка - медхенъ по нѣмецки - по сербски ужъ совѣмъ иначе: "собарица".

   - Какъ? спросила Глафира Семеновна.

   - Собарица. Запомни, Глаша.

   - Собарица, собарица... повторила Глафира Ceменовна.- Ну, да я потомъ запишу.

   - А вотъ малецъ въ опанкахъ, что сейчасъ насъ разбудилъ, называется: "покутарь". Запомни: "покутарь"... Его надо вызывать тремя звонками, собарицу - двумя, а келнера - однимъ. "Ѣданъ путъ"... Ейнъ маль, по нѣмецки, а по русски: одинъ разъ. Будемъ звонить келнера...

   И Николай Ивановичъ, прижавъ пуговку электрическаго звонка, позвонилъ одинъ разъ.

   - Погоди. Дай-же мнѣ одѣться настоящимъ манеромъ, сказала Глафира Семеновна, накидывая на себя юбку.- Вѣдь ты зовешь мужчину.

   - Повѣрь, что три раза успѣешь одѣться, пока онъ придетъ на звонокъ.

   Николай Ивановичъ не ошибся. Глафира Семеновна умылась и надѣла на себя ночную кофточку съ кружевами и прошивками, а "келнеръ" все еще не являлся. Пришлось звонить вторично. Николай Ивановичъ подошелъ къ окну, выходившему на улицу. Улица была пустынна, хотя передъ окномъ на противоположной сторонѣ были два магазина съ вывѣшанными на нихъ шерстяными и бумажными матер³ями. Только прикащикъ въ пиджакѣ и шляпѣ котелкомъ мелъ тротуаръ передъ лавкой, да прошла баранья шапка въ курткѣ и опанкахъ, съ коромысломъ на плечѣ, по концамъ котораго висѣли внизъ головами привязанныя за боги живыя утки и куры.

   - Посмотри, посмотри, Глаша, живыхъ птицъ, привязанныхъ за ноги, тащатъ! крикнулъ Николай Ивановичъ женѣ и прибавилъ:- Вотъ гдѣ обществу-то покровительства животнымъ надо смотрѣть!

   - Ахъ, варвары! воскликнула Глафира Семеновна, подойдя къ окну.

   - Да, по всему видно, что это сѣрый, не полированный народъ.- Нy, убей ихъ, а потомъ и тащи. А то безъ нужды мучить птицъ! Однако, кельнеръ-то не показывается.

   Николай Ивановичъ позвонилъ въ трет³й разъ. Явилась черноглазая горничная съ копной волосъ на головѣ, та самая, что вчера стлала бѣлье на постель.

   - Собарица? спросилъ ее Николай Ивановичъ.

   - Собарица, кивнула та.- Што вамъ е по воли? Заповедите. (То есть: что вамъ угодно? Прикажите).

   - Ужасно мнѣ нравится это слово - собарица, улыбнулся Николай Ивановичъ женѣ.

   - Ну, ну, ну... сморщила брови Глафира Семеновна - прошу только на нее особенно не заглядываться.

   - Какъ тебѣ не стыдно, душечка! пожалъ плечами Николай Ивановичъ.

   - Знаю я, знаю васъ! Помню истор³ю въ Парижѣ, въ гостинницѣ. Это только у васъ память коротка.

   - Мы, милая собарица, звали кельнера, а не васъ, обратился къ горничной Николай Ивановичъ.

   - Вотъ ужъ ты сейчасъ и "милая", и все... поставила ему шпильку жена.

   - Да брось ты. Какъ тебѣ не стыдно! Съ прислугой нужно быть ласковымъ.

   - Однако, ты не называлъ милымъ вчерашняго эф³опа!

   - Кафе намъ треба, кафе. Два кафе. Скажите кельнеру, чтобы онъ принесъ намъ два кафе съ молокомъ. Кафе, молоко. масло, хлѣбъ, старался сколь можно понятливѣе отдать приказъ Николай Ивановичъ и спросилъ:- Поняли?

   - Кафе, млеко, масло, хлѣбъ? Добре, господине, поклонилась горничная и удалилась.

   - Сейчасъ мы напьемся кофею, одѣнемся и поѣдемъ осматривать городъ, сказалъ Николай Ивановичъ женѣ, которая, все еще надувши губы, стояла у окна и смотрѣла на улицу.

   - Да, но только надо будетъ послать изъ гостинницы за извощикомъ, потому вотъ ужъ я сколько времени стою у окна и смотрю на улицу - на улицѣ ни одного извощика, отвѣчала Глафира Семеновна.

   - Пошлемъ, пошлемъ. Сейчасъ вотъ я позвоню и велю послать.

   - Только ужъ пожалуйста не вызывайте этой собарицы!

   - Позволь... Да кто-же ее вызывалъ? Она сама явилась.

   - На ловца и звѣрь бѣжитъ. А ты ужъ сейчасъ и улыбки всяк³я передъ ней началъ расточать, плотоядные как³е-то глаза сдѣлалъ.

   - Оставь пожалуйста. Ахъ, Глаша, Глаша!

   Показался кельнеръ и принесъ кофе, молоко, хлѣбъ и масло. Все это было прилично сервировано.

   - Ну, вотъ, что на нѣмецк³й манеръ, то они здѣсь отлично подаютъ, проговорилъ Николай Ивановичъ, усаживаясь за столъ.- Вотъ что, милый мужчина, обратился онъ къ кельнеру:- намъ нужно извощика, экипажъ, чтобы ѣхать. Такъ вотъ приведите.

   - Экипаже? Има, има, господине!- и кельнеръ заговорилъ что-то по сербски.

   - Ну, довольно, довольно... Понялъ и уходи! махнулъ ему Николай Ивановичъ.

   Черезъ часъ Николай Ивановичъ и разряженная Глафира Семеновна сходили по лѣстницѣ въ подъѣздъ, у котораго ихъ ждалъ экипажъ.

  

  

   - Помози Богъ!- раскланялся швейцаръ съ постояльцами.

   - Добро ютро!- робко произнесъ малецъ въ опанкахъ, который былъ въ подъѣздѣ около швейцара.

   Затѣмъ швейцаръ попросилъ у Николая Ивановича на нѣмецкомъ языкѣ дать ему визитную карточку, дабы съ нея выставить его фамил³ю на доскѣ съ именами постояльцевъ. Николай Ивановичъ далъ.

   - Никола Ивановичъ Ивановъ, прочелъ вслухъ швейцаръ и спросилъ:- Экселенцъ? (То есть: превосходительство)?

   - Какое!- махнулъ рукой Николай Ивановичъ.- Простой русск³й человѣкъ.

   - Эфенди? - допытывался швейцаръ.- Официръ? Съ Петроградъ?

   - Ну, пусть буду эфенди съ Петроградъ.

   Экипажъ, который ждалъ супруговъ у подъѣзда, былъ та же самая карета, въ которой они пр³ѣхали въ гостинницу со станц³и, на козлахъ сидѣла та-же баранья шапка въ длинныхъ усахъ, которая вчера такъ долго спорила съ Николаемъ Ивановичемъ, не принимая русскаго рубля. Увидавъ карету и возницу, супруги замахали руками и не хотѣли въ нее садиться.

   - Нѣтъ, нѣтъ! Что это за экипажъ! Неужто вы не могли лучшего намъ припасти!- закричалъ Николай Ивановичъ, обращаясь къ швейцару.- И наконецъ, намъ нужно фаэтонъ, а не карету. Мы ѣдемъ смотрѣть городъ. Что мы увидимъ изъ кареты? Приведи другой экипажъ.

   - Не на другой.

   - Какъ: не на? Намъ нуженъ открытый экипажъ, фаэтонъ.

   - Будетъ фаэтонъ,- сказалъ возница, слыша разговоръ, соскочилъ съ козелъ и сталъ превращать карету въ фаэтонъ, такъ какъ она изображала изъ себя ландо, въ нѣсколькихъ мѣстахъ связанное по шарнирамъ веревками. Онъ вынулъ ножъ, перерѣзалъ веревки и сталъ откидывать верхъ.

   - Добре буде. Изволите сѣсти,- сказалъ онъ наконецъ. сдѣлавъ экипажъ открытымъ.

   Супруги посмотрѣли направо и налѣво по улицѣ, экипажа другого не было, и пришлось садиться въ этотъ.

   Экипажъ помчался, дребезжа гайками и стеклами.

   - Куда возити? обратился къ супругамъ извощикъ.

   - Семо и овамо, отвѣчалъ Николай Ивановичъ, припоминая старославянск³я слова и приспособляясь къ мѣстному языку.- Смотрѣть градъ... Градъ вашъ видити... улицы, дворецъ.

   - Градъ позити? Добре, господине.

   Проѣхали одну улицу, другую - пусто. Кой-гдѣ виднѣется пѣшеходъ, рѣдко два. Женщинъ еще того меньше. Прошелъ офицеръ въ сѣро-синемъ пальто и такой-же шапочкѣ-скуфейкѣ, гремя кавалер³йской саблей - совсѣмъ австр³ецъ и даже монокль въ глазу на излюбленный австр³йск³й кавалер³йск³й манеръ. Онъ посмотрѣлъ на Глафиру Семеновну и улыбнулся.

   - Чего онъ зубы скалитъ? спросила та мужа.

   - Душечка, у тебя ужъ крылья очень велики на новой шляпкѣ - вотъ онъ должно быть...

   - Да вѣдь это послѣдн³й фасонъ изъ Вѣны.

   - Все-таки, велики. Ты знаешь, въ карету ты и не влѣзла въ этой шляпкѣ. Вѣдь каланча какая-то съ крыльями и флагами у тебя на головѣ.

   - Выдумайте еще что-нибудь!

   Въѣхали въ улицу съ магазинами въ домахъ. На окнахъ - матер³и, ковры, шляпки, мужск³я шляпы и готовое платье, но ни входящихъ, ни выходящихъ изъ лавокъ не видать. Прошла черезъ улицу баба, совсѣмъ наша русская баба въ ситцевомъ платкѣ на головѣ и въ ситцевомъ кубовомъ платьѣ. Она несла на плечѣ палку, а на концахъ палки были глиняные кувшины съ узкими горлами, привязанные на веревкахъ. Прошелъ взводъ солдатъ, попался одинъ единственный экипажъ, еще болѣе убог³й, чѣмъ тотъ, въ которомъ сидѣли супруги.

   - Вотъ тебѣ и маленькая Вѣна! Очень похожа! иронически восклицала Глафира Семеновна.- Гдѣ-же наконецъ дамы-то? Мы еще не видѣли ни одной порядочной дамы.

   - А вонъ на верху въ окнѣ дама подолъ у юбки вытряхаетъ, указалъ Николай Ивановичъ.

   Дѣйствительно, во второмъ этажѣ выбѣленнаго известкой каменнаго дома стояла у окна, очевидно, "собарица" и вытрясала выставленный на улицу пыльный подолъ женскаго платья. Немного подальше другая такая-же "собарица" вывѣшивала за окно дѣтск³й тюфякъ съ большимъ мокрымъ пятномъ посрединѣ.

   Выѣхали на бульваръ. Стали попадаться дома съ лѣпной отдѣлкой и выкрашенные не въ одну только бѣлую краску. Здан³я стали выше. Прошмыгнулъ вагонъ электрической конки, но на половину пустой.

   - Какая это улица? Какъ она называется? спросилъ Николай Ивановичъ у извощика.

   - Княже Михаила, а тамо Тераз³я улица... отвѣчалъ извощикъ, указывая на продолжен³е улицы.

   Улица эта со своими здан³ями дѣйствительно смахивала немножко на Вѣну въ мин³атюрѣ, если не обращать вниман³я на малолюдность, и Глафира Семеновна сказала:

   - Вотъ эту-то мѣстность, должно быть, нашъ сербск³й брюнетъ и называлъ маленькой Вѣной.

   Показалась площадь съ большимъ здан³емъ.

   - Университетъ, указалъ извощикъ.

   Ѣхали далѣе. Показалось двухъ-этажное красивое здан³е съ тремя куполами, стояли будки и ходили часовые.

   - Кралевъ конакъ, отрекомендовалъ опять извощикъ.

   - Конакъ - это дворецъ! Королевск³й дворецъ, пояснилъ женѣ Николай Ивановичъ и спросилъ возницу: - Здѣсь и живетъ король?

   - Не... Овзде краль. Малы конакъ,- указалъ онъ на другое здан³е, рядомъ.

   - Вотъ видишь, у нихъ два дворца - большой и малый. Король живетъ въ маломъ, сказалъ Николай Ивановичъ и указалъ на слѣдующее здан³е, спросивъ возницу:- А это что?

   - Кролевско министерство, былъ отвѣтъ.

   - Дама, дама идетъ! Даже двѣ дамы! воскликнула Глафира Семеновна, указывая на идущихъ имъ на встрѣчу дамъ.- Ну, вотъ посмотри на нихъ. Развѣ у нихъ перья на шляпкахъ ниже моихъ? спросила она.

   - Да, тоже двухъ-этажныя, но у тебя все-таки выше. У тебя какой-то мезонинъ еще сверху.

   - Дуракъ, обидѣлась Глафира Семеновна.- Не понимаешь женскихъ модъ. Слушайте, извощикъ, свезите насъ теперь посмотрѣть Дунай. Понимаете: рѣка Дунай. Такъ по вашему она зовется, что-ли? обратилась она къ возницѣ.

   - Есте, есте. Найпр³е (т. е. прежде) треба твердыня пазити (т. е. крѣпость смотрѣть), отвѣчалъ тотъ.

   - Ну, твердыню, такъ твердыню, сказалъ Николай Ивановичъ, понявъ, что твердыня крѣпость, и прибавилъ:- Слова-то у нихъ... Только вдуматься надо - и сейчасъ поймешь...

   Возница погналъ лошадей. Экипажъ понесся въ гору и опять сталъ спускаться. Стали попадаться совсѣмъ разваливш³еся домишки, иногда просто мазанки. У нѣкоторыхъ домишекъ прямо не хватало сбоку одной стѣны, то тамъ, то сямъ попадались заколоченныя досками окна. Въ болѣе сносныхъ домишкахъ были кофейни съ вывѣсками, гласящими "Кафана". Надъ дверями висѣли колбасы, попадались цирульни, въ отворенныя двери которыхъ были видны цирульники, бреющ³е подбородки черноусыхъ субъектовъ. Народу стало попадаться по пути больше, но все это былъ простой народъ въ опанкахъ и бараньихъ шапкахъ, бабы въ ситцевыхъ платкахъ. То тамъ, то сямъ мелькали лавченки ремесленниковъ, тутъ-же на порогахъ своихъ лавченокъ занимающихся своимъ ремесломъ. Вотъ на ржавой вывѣскѣ изображены ножницы и надпись "Терз³я" (т. е. портной), а на порогѣ сидитъ портной и ковыряетъ иглой какую-то матер³ю. Далѣе слесарь подпиливаетъ какой-то крюкъ.

   - Стари турски градъ, отрекомендовалъ возница мѣстность.

   - Старый турецк³й городъ, пояснилъ Николай Ивановичъ женѣ.

   - Понимаю, понимаю. Неужто ужъ ты думаешь, что я меньше твоего понимаю по-сербски, отвѣчала та, сморщила носъ и прибавила:- А только и вонища-же здѣсь!

   Дѣйствительно, на улицѣ была грязь непролазная и благоухала какъ помойная яма.

  

  

   Ина мнози турки здѣсь? спрашивалъ Николай Ивановичъ возницу, ломая языкъ и думая, что онъ говоритъ по-сербски.

   - Мало, господине. Свагдзе (т. е вездѣ) србски народъ. Стари туркски градъ.

   - Теперь мало турокъ. Это старый турецк³й: городъ, опять пояснилъ женѣ Николай Ивановичъ.

   - Пожалуйста не объясняй. Все понимаю, отвѣчала та.- Вотъ еще какой профессоръ сербскаго языка выискался!

   Начали снова подниматься въ гору. Поперекъ стояла крѣпостная стѣна, начинающая уже сильно разрушаться. Проѣхали ворота съ турецкой надписью надъ ними, оставшейся еще отъ прежняго турецкаго владычества. Стали появляться солдаты, мелк³е, плохо выправленные. Они съ любопытствомъ смотрѣли на экипажъ, очевидно, бывающ³й здѣсь рѣдкимъ гостемъ. Опять полуразрушенныя стѣны, небольшой домикъ съ гауптвахтой. На крѣпостныхъ стѣнахъ виднѣлось еще кое-гдѣ забытое изображен³е луны. Опять проѣхали крѣпостныя ворота. Около стѣнъ вездѣ валяется щебень. А вотъ оврагъ и свалка мусору. Виднѣются черепки битой посуды, куски жести, изломанныя коробки изъ-подъ чего-то, тряпки, стоптанный башмакъ. Дорога шла въ гору террасами. Наконецъ открылся великолѣпный видъ на двѣ рѣки.

   - Сава... Дунай... указалъ возница на впадающую въ Дунай Саву.

   - "На Саву, на Драву, на Син³й Дунай", сказалъ Николай Ивановичъ и прибавилъ:- Это въ какой-то пѣснѣ поется.

   - Кажется, ты самъ сочинилъ эту пѣсню, усумнилась Глафира Семеновна.

   - Ну, вотъ... Почему-же мнѣ рѣка Драва-то вспомнилась?

   - Въ географ³и училъ.

   На Дунаѣ и на Савѣ виднѣлись мачтовыя суда и пароходы, стоявш³е на якоряхъ, но движен³я на нихъ и около нихъ, по случаю ранней еще весны, замѣтно не было.

   Стали подниматься еще выше. Показались казармы, затѣмъ еще здан³е.

   - Госпиталь, пояснилъ возница.- Ключъ, кладенацъ (т. е. колодезь), указалъ онъ на третье облупившееся и обсыпавшееся зданьице. Проѣхали еще. Стояла часовня.

   - Русьица црква... сказалъ опять возница.

   - Какъ: русская? воскликнулъ Николай Ивановичъ.- Глаша! Русская церковь. Зайдемъ посмотрѣть?

   Но Глафира Семеновна ничего не отвѣтила. Ей не нравилось, что мужъ по прежнему продолжаетъ переводить сербск³я слова.

   На пути была башня "Небойся". Возница и на нее указалъ, назвавъ ее.

   - Такъ она и называется - Не бойся? спросилъ Николай Ивановичъ.

   - Есте, господине.

   - Отчего такъ называется? Почему? Зачѣмъ?

   Возница понялъ вопросы и сталъ объяснять по-сербски, но супруги ничего не поняли. Глафира. Семеновна тотчасъ-же уязвила мужа и спросила:

   - Профессоръ сербскаго языка, все понялъ?

   - Нѣтъ. Но вольно-жъ ему такъ тараторить, словно орѣхи на тарелку сыплетъ. Все-таки, я тебѣ скажу, онъ хорош³й чичероне.

   Достигнувъ верхней крѣпости, начали спускаться внизъ къ Дунаю.

   - Ну, теперь пусть свезетъ въ мѣняльную лавку,- сказала Глафира Семеновна мужу.- Вѣдь у тебя сербскихъ денегъ нѣтъ. Надо размѣнять да пообѣдать гдѣ-нибудь въ ресторанѣ.

   - Братушка! Въ мѣняльную лавку!- крикнулъ Николай Ивановичъ возницѣ.- Понялъ?

   Тотъ молчалъ.

   - Къ мѣнялѣ, гдѣ деньги мѣняютъ. Деньги... Неужели не понимаешь? Русски деньги - сербски деньги.

   Въ пояснен³е своихъ словъ Николай Ивановичъ вытащилъ трехрублевую бумажку и показалъ возницѣ.

   - Вексельбуде... пояснила Глафира Семеновна по-нѣмецки.

   - А Пара... Новце... (т. е. деньги). Сарафъ... (т. е. мѣняла). Добре, добре, господине,- догадался возница и погналъ лошадей.

   Возвращались ужъ черезъ базаръ. Около лавченокъ и ларьковъ висѣли ободранныя туши барановъ, бродили куры, гуси, утки. По мѣрѣ надобности ихъ ловили и тутъ-же рѣзали для покупателя. На базарѣ все-таки былъ народъ, но простой народъ, а интеллигентной, чистой публики, за исключен³емъ двухъ священниковъ, и здѣсь супруги никого не видали. Къ экипажу ихъ подскочила усатая фигура въ опанкахъ и въ бараньей шапкѣ и стала предлагать купить у нея пестрый сербск³й коверъ. Подскочила и вторая шапка съ ковромъ, за ней третья.

   - Не надо, не надо!- отмахивался отъ нихъ Николай Ивановичъ.

   Глафира Семеновна смотрѣла на народъ на базарѣ и дивилась:

   - Но гдѣ-же чистая-то публика! Вѣдь сидитъ-же она гдѣ-нибудь