Лейкин Николай Александрович - В гостях у турок

и носильщики тащили тяжести на палкахъ, какъ у насъ таскаютъ ушаты съ водой, погоньщики гнали вьючныхъ лошадей и ословъ. Движен³е на улицѣ было большое, но женщинъ, даже и европейскихъ, было видно мало. Фески и фески, шляпы - котелки и шапки. Даже и провиз³ю въ мясныхъ и зеленыхъ лавкахъ покупали фески.

   Ближе къ мечети - и движен³е на улицахъ усилилось. Экипажи такъ и обгоняли другъ друга. Стали попадаться красивые черкесы всадники на лихихъ коняхъ, то тамъ, то сямъ тянулись старики турки верхомъ на маленькихъ осливахъ. Экипажъ супруговъ Ивановыхъ обгонялъ солдатъ, идущихъ съ оркестрами впереди, но безъ музыки. Вагоны конки шли чуть не шагомъ, кондукторы трубили въ рога во всю, по никто и не думалъ останавливать ихъ движен³я, хотя улицы были совсѣмъ узки. Заслыша рожокъ конки, взводы идущихъ въ строю солдатъ тѣснились и давали дорогу для проѣзда.

   Ѣхали по набережной Золотого Рога. Виднѣлся цѣлый лѣсъ трубъ и мачтъ паровыхъ и парусныхъ судовъ. Шла разгрузка и нагрузка. Тѣснота была страшная. Пришлось ѣхать шагомъ. Собаки съ визгомъ выскакивали изъ подъ ногъ лошадей. Отряды солдатъ въ разныхъ формахъ показывались изо всѣхъ переулковъ, ведущихъ къ набережной. Въ нѣкоторыхъ мѣстахъ они уже разставлялись шпалерами по набережной. А движен³е конки не превращалось. Вагоны, нагруженные самой пестрой публикой, хоть и шагомъ, но не переставали двигаться при неустанныхъ звукахъ рожковъ. И что удивительно, не было безпорядка. Прохож³е и проѣзж³е сторонились, жались, останавливались, но все-таки пропускали вагоны конки. Этотъ порядокъ движен³я не уклонился отъ наблюден³я Николая Ивановича, и онъ тотчасъ-же указалъ на него женѣ.

   - Вино запрещено - оттого, отвѣчала та. - Трезвые люди, никто не нализавшись. Вѣдь у насъ отчего лѣзутъ, напираютъ, давятъ другъ друга, толкаются? Отъ того, что какъ какой-нибудь праздникъ, какъ какая-нибудь церемон³я - сейчасъ съ ранняго утра нальютъ себѣ глаза.

   - И полиц³и-то вѣдь не особенно много видно. Кой-гдѣ только... продолжалъ удивляться Николай Ивановичъ.

   - Ну, Какъ-же... Вотъ полицейск³й стоитъ, а вотъ опять.

   - Да что-же это, матушка, значитъ! Пустяки.

   - Говорю тебѣ, что трезвые люди. По ихъ закону вино и водка имъ запрещены - вотъ и порядокъ, повторила Глафира Семеновна.- Опять-же можетъ быть и боятся уже очень полиц³и. А вѣдь у насъ народъ нахальный...

   - Да чего тутъ бояться-то? Я даже не вижу, чтобы кого-нибудь, что называется, честью просили. Полицейск³е стоятъ и даже руками не машутъ, а не то, чтобы что нибудь... продолжалъ удивляться Николай Ивановичъ и спросилъ проводника:- Скоро пр³ѣдемъ?

   - Вонъ мечеть виднѣется.

   Дѣйствительно, вдали высилась бѣлая мечеть съ тонкой изящной лѣпной отдѣлкой, кажущаяся издали какъ-бы убранная вся кружевомъ. На тонкомъ высокомъ минаретѣ виднѣлась черная точка имама, бродившаго по балкону. Войска пошли уже вплоть шпалерой. Стояла конница. Военныя формы были самыя разнообразныя, напоминающ³я и нашу русскую, и прусскую, и французскую. Экипажи начали останавливаться. Нюренбергъ вынулъ пропускной билетъ и сталъ помахивать имъ на козлахъ, вслѣдств³е этого экипажъ супруговъ Ивановыхъ пропустили дальше. Здѣсь уже не было тѣсно. Экипажъ помчался мимо рядовъ войскъ. Ихъ обгоняли коляски съ сановниками въ фескахъ и въ залитыхъ золотомъ мундирахъ. Сами супруги обогнали карету съ сидѣвшей внутри турецкой дамой въ модной шляпкѣ съ цвѣтами, въ пенснэ и съ закутанною вуалью нижней частью лица. Экипажъ дамы былъ великолѣпный, съ иголочки, на козлахъ молодцоватый кучеръ въ англ³йской кучерской ливреѣ и желтыхъ перчаткахъ, но въ фескѣ. Рядомъ съ кучеромъ евнухъ. Нюренбергъ обернулся къ супругамъ Ивановымъ и тихо произнесъ:

   - Это мадамъ супруга султанскаго шамбелена...

   И онъ назвалъ имя сановника.

   - Почему вы ее узнали? Вѣдь у ней лицо закрыто, сказала Глафира Семеновна.

   - Я? Я по кучеру и по ея лакею знаю, отвѣчалъ Нюренбергъ.

   Экипажъ подъѣхалъ къ мечети и прослѣдовалъ къ довольно скромному двухъ-этажному дому, находящемуся противъ мечети, окна котораго сплошь были открыты и въ нихъ виднѣлись мужчины и нарядно одѣтыя дамы. Коляска остановилась.

   - Пожалуйте, пр³ѣхали.... Сходить надо. Вотъ изъ оконъ этого дома вы будете смотрѣть на церемон³ю, проговорилъ проводникъ, соскакивая съ козелъ, и сталъ помогать Глафирѣ Семеновнѣ выходить изъ экипажа.

  

  

   Супруги Ивановы вышли изъ коляски и спѣшили отъ той военной пестроты, которая окружила ихъ. На площадкѣ, около крыльца, ведущаго въ домъ, по которой имъ пришлось проходить, бродило и стояло множество военныхъ всѣхъ чиновъ и оруж³я. День былъ прекрасный, теплый и при солнечныхъ лучахъ ярко блестѣло золото, серебро и вычищенная сталь мундировъ.

   Они остановились, но Нюренбергъ выбѣжалъ впередъ, махнулъ пропускнымъ билетомъ и заговорилъ:

   - Пожалуйте, пожалуйте! Идите за мной. Вы будете смотрѣть изъ самаго лучшаго окна въ первомъ этажѣ. Московлу (т. е. русск³й), сказалъ онъ какому-то, указывая на Николая Ивановича, военному, который заглянулъ въ пропускной билетъ.

   Военный приложилъ ладонь къ фескѣ на лбу и поклонился.

   По каменнымъ ступенькамъ крыльца, на которыхъ стояли люди въ фескахъ и въ статскомъ платьѣ, супруги Ивановы вошли за Нюренбергомъ въ домъ и вступили въ прихожую съ вѣшалками, сдавъ верхнее платье сторожамъ въ пиджакахъ съ петлицами. Сторожа величали ихъ "султанымъ" и "эфендимъ". На встрѣчу имъ выдвинулся рослый красавецъ въ фескѣ и флигель адьютантскомъ мундирѣ. Нюренбергъ забѣжалъ впередъ и подалъ ему пропускной билетъ супруговъ, на - звалъ ихъ фамил³ю и, прижимая ладонь къ фескѣ, ретировался въ сторону.

   - Charmé, сказалъ флигель-адьютантъ и, протянувъ Николаю Ивановичу руку, пригласилъ его съ женой пройти въ слѣдующую комнату. И все это на чистѣйшемъ французскомъ языкѣ и даже съ парижскимъ акцентомъ. А затѣмъ прибавилъ:- Публики сегодня немного и вы можете помѣститься у окна, какъ вамъ будетъ удобно.

   Комната, куда вошли супруги, была большая въ нѣсколько оконъ и, очевидно, въ другое время имѣла назначен³е для какихъ нибудь засѣдан³й, ибо посрединѣ ея стоялъ большой длинный столъ, покрытый зеленымъ сукномъ. У двухъ отворенныхъ оконъ сидѣли уже мужчины и нарядно одѣтыя молодыя дамы. Трое мужчинъ были одѣты во фраки и бѣлые галстухи и между ними супруги увидали и англичанина, который ѣхалъ съ ними вмѣстѣ въ вагонѣ. Николай Ивановичъ съ особеннымъ удовольств³емъ бросился къ нему и ужъ, какъ старому знакомому, протянулъ руку, спрашивая его по-французски о его здоровьѣ.

   - Wery well... I thank you... отвѣчалъ англичанинъ по-англ³йски и отошелъ къ своимъ дамамъ.

   Проводникъ Нюренбергъ приготовилъ стулья около свободнаго открытаго окна, усадилъ супруговъ и шепнулъ Николаю Ивановичу:

   - Дайте мнѣ еще два серебряннаго меджид³е... Здѣсь нужно дать бакшишъ направо и налѣво, а вамъ чтобы ужъ не безпокоиться.

   - Да нѣтъ у меня больше серебряныхъ денегъ. Все вамъ отдалъ, отвѣчалъ тотъ.

   - Дайте золотаго... Я размѣняю у знакомаго сторожей. Дайте русскаго золотой, я его размѣняю и потомъ представлю вамъ самаго аккуратнаго счетъ.

   Николай Ивановичъ далъ.

   - Потомъ не забудьте расписаться въ книгѣ... продолжалъ Нюренбергъ.- Вонъ на столѣ большаго книга лежитъ. Здѣсь всѣ именитаго люди пишутъ своего фамил³й и откуда они.

   - А по-русски можно?

   - На какомъ хотите языкѣ. Въ книгѣ есть и бухарскаго, и японскаго, и китайскаго подпись. Имя, фамил³й и городъ...

   Нюренбергъ исчезъ. Николай Ивановичъ тотчасъ-же отправился къ лежащей на столѣ книгѣ, испещренной подписями, и расписался въ ней: "Потомственный Почетный Гражданинъ и Кавалеръ Николай Ивановичъ Ивановъ съ супругой Глафирой Семеновной изъ С.-Петербурга". Перелистовавъ ее, онъ, дѣйствительно, увидѣлъ, что она была покрыта подписями на всѣхъ языкахъ. Латинск³й алфавитъ чередовался съ строчками восточныхъ алфавитовъ.

   - Припечаталъ... шепнулъ онъ торжественно женѣ, вернувшись съ окну.- И тебя подмахнулъ. Теперь наша подпись и въ Константинополѣ у султана, и въ Римѣ у папы въ Ватиканѣ, и на Везув³и, и на Монбланѣ, и въ Парижѣ на Эйфелевой башнѣ, и...

   - Ну, довольно, довольно... Смотри въ окно... Вонъ ужъ пескомъ посыпаютъ, стало быть скоро поѣдетъ султанъ,- перебила его Глафира Семеновна.

   Дѣйствительно, на площадку, передъ рѣшетчатой желѣзной оградой мечети, пр³ѣхали двухколесныя арбы съ краснымъ пескомъ и рабоч³е въ курткахъ и фескахъ, повязанныхъ по лбу пестрыми грязными платками, усердно принялись посыпать площадку. Нѣсколько полицейскихъ запт³евъ, одѣтыхъ въ мундиры съ иголочки, торопили ихъ, крича на своемъ гортанномъ нарѣч³и, махали руками и, какъ только какая-нибудь арба опорожнивалась, тотчасъ-же угоняли ее прочь. Пропустили нѣсколько арбъ въ ограду мечети, и тамъ началась посыпка пескомъ. Около супруговъ опять появился Нюренбергъ и шепнулъ:

   - Я забылъ сказать... Если при васъ есть бинокль, не вынимайте его и не смотрите въ него. Здѣсь этого дѣлать нельзя... Падишахъ не любитъ и запретилъ.

   - Да при насъ и бинокля-то нѣтъ,- отвѣчала Глафира Семеновна

   - Но я къ тому, что всѣ именитаго иностранцы пр³ѣзжаютъ сюда съ бинокль, и мы предупреждаемъ всегда, чтобы въ бинокль не смотрѣли. Золотаго вашего размѣнялъ и даю бакшишъ направо, бакшишъ налѣво... "Вотъ, говорю, отъ его превосходительства господина русскаго генерала". Всѣ благодарны до горла, прибавилъ Нюренбергъ.

   - Ахъ, зачѣмъ вы это, Афанас³й Ивановичъ! проговорила испуганно Глафира Семеновна. - Ну, как³е мы генералы! Послѣ всего этого еще можетъ выйти какая-нибудь истор³я. Пожалуйста не называйте насъ генералами.

   - Ничего, ничего... Такъ лучше. Я опытнаго человѣкъ и знаю, что въ этого слова есть большаго эффектъ.

   Супруги Ивановы смотрѣли въ окно и любовались красивою бѣлою, какъ-бы ажурною мечетью, вырисовывающеюся на голубомъ ясномъ небѣ. Въ оградѣ ея бродили и стояли группами генералы и высш³е сановники въ ожидан³и пр³ѣзда падишаха. Съѣздъ еще продолжался. Къ воротамъ ограды то и дѣло подъѣзжали роскошные экипажи и изъ нихъ выходили старики военные, въ залитыхъ золотомъ или серебромъ мундирахъ. Подъѣзжало и подходило духовенство въ халатахъ и бѣлыхъ чалмахъ съ прослойкой изъ зеленой матер³и и, войдя въ ворота ограды, слѣдовало въ мечеть, направляясь къ правому крыльцу ея. Мечеть имѣла два крыльца или иначе двѣ лѣстницы въ десять двѣнадцать бѣлыхъ ступеней, ведущихъ со входу. По правой лѣстницѣ взбиралось духовенство, и ступени ея были ни чѣмъ не покрыты, тогда какъ лѣвая лѣстница, предназначавшаяся для султана, была сплошь застлана ковромъ, и прислуга мечети со щетками и метелками въ рукахъ тщательно чистила коверъ, ползая на колѣняхъ.

   Пр³ѣхали два большихъ фургона, запряженные каждый парой великолѣпныхъ лошадей, и прослѣдовали въ ограду, а затѣмъ къ лѣвому крыльцу мечети.

   - Дворцовые ковры отъ султана привезли, чтобы застлать имъ мѣсто падишаха въ мечети, шепнулъ супругамъ Нюренбергъ.- Всяк³й разъ изъ дворца привозятъ. Нашъ падишахъ не любитъ не на своего собственнаго ковровъ молиться.

   Дѣйствительно, придворные служители, сопровождавш³е фургоны, начали вытаскивать изъ нихъ свертки ковровъ и проносить въ мечеть.

   - И въ мечеть Ая-Соф³я ихъ всегда возятъ изъ дворца, когда падишахъ тамъ бываетъ. Тамъ есть своего собственнаго дорог³е ковры, котораго стоютъ можетъ быть каждаго пять, шесть, десять тысячъ, но султанъ молится только на своего ковры, прибавилъ Нюренбергъ шопотомъ.

  

  

   Къ воротамъ ограды прискакали всадники мальчики въ офицерскихъ мундирахъ. Ихъ было мальчиковъ пять-шесть, возрастомъ отъ тринадцати до пятнадцати лѣтъ. Они тотчасъ же спѣшились, передавъ лошадей конюхамъ и вошли въ ограду.

   - Дѣти султана, должно быть? спросила Глафира Семеновна у Нюренберга.

   - Тутъ только одинъ сынъ султана, а друг³е - дѣти отъ разнаго наши и шамбеленъ.

   Къ мальчикамъ тотчасъ-же подошли старики военные и размѣстили ихъ въ двѣ шеренги у входа.

   Но вотъ къ воротамъ ограды, спѣша и волнуясь, подошла толпа халатниковъ въ бѣлыхъ чалмахъ съ зеленой прослойкой. Ихъ было человѣкъ до ста. Лица ихъ были красны и потны. Остановившись у воротъ, они утирались рукавами халатовъ. Очевидно, они шли издалека.

   - Духовенство? спросилъ Николай Ивановичъ, привыкш³й уже ихъ отличать по зеленой вставкѣ въ бѣлыхъ чалмахъ.

   Нюренбергъ замялся.

   - Должно быть, что это разнаго маленькаго мусульманскаго попы и дьячки, отвѣчалъ онъ, подозвалъ къ себѣ слугу въ черномъ сюртукѣ и фескѣ, разставлявшаго на столѣ подносы съ графинами прохладительнаго питья, стаканами и вазочками варенья, и заговорилъ съ нимъ по турецки, указывая на стоящую передъ воротами толпу.- Тутъ есть и попы и разнаго другого люди. Они изъ провинц³и... Это караванъ. Они отправляются въ Мекку на поклонен³е гробу Магомета, сказалъ онъ наконецъ, получивъ объяснен³е отъ слуги.- Въ Константинополѣ они проѣздомъ. Тутъ есть у нихъ сборнаго пунктъ.

   Два полицейскихъ запт³я подошли къ толпѣ халатниковъ, переговорили съ ней и велѣли привратникамъ пропустить ихъ въ ограду. Халатниковъ впустили, провели къ лѣвой лѣстницѣ, противъ которой они тотчасъ же встали на колѣни и по-турецки сѣли себѣ на пятки, принявшись молиться.

   Раздался стукъ подковъ. На площадкѣ передъ оградой зашевелились. Полицейск³е махали руками по направлен³ю къ воротамъ. Ворота, бывш³я распахнутыми только въ одну половину, растворились настежъ. Показалась двухмѣстная карета, запряженная четверкой великолѣпныхъ коней съ форейторомъ и конвоируемая двумя чернолицыми всадниками въ маленькихъ чалмахъ. Карета въѣхала въ ограду мечети, обогнула толпу сановниковъ, расположившихся у въѣзда, и остановилась налѣво въ нѣкоторомъ отдален³и отъ султанскаго подъѣзда съ ковромъ.

   - Дама, дама какая-то въ каретѣ и съ дѣвочкой. Я видѣла въ окно. И только чуть-чуть прикрыта вуалью, немолодая уже дама, сказала мужу Глафира Семеновна.

   Нюренбергъ тотчасъ-же наклонился къ супругамъ и тихо сказалъ:

   - Султанскаго Пр³ѣхала посмотрѣть на парадъ своего мужа и повелитель.

   Минуты черезъ двѣ показалась вторая такая-же карета, тоже четверкой и тоже конвоируемая такими-же всадниками, какъ и первая карета. Она такимъ-же порядкомъ въѣхала во дворъ мечети и остановилась впереди первой кареты.

   - Тоже жена? - спросилъ Нюренберга Николай Ивановичъ, увидавъ въ окнѣ кареты даму, закутанную съ подбородка до носа бѣлой тюлевой дымкой.

   - Жена,- кивнулъ тотъ.- Это другая жена.

   - И неужели всѣ султанск³я жены сюда пр³ѣдутъ? - задала вопросъ Глафира Семеновна.- Вѣдь, говорятъ, у него ихъ сто...

   - Пфуй! Что вы говорите, мадамъ!- отрицательно потрясъ головой Нюренбергъ.- Настоящаго жена у султана только два, а остальнаго дамы это все такъ... А потомъ разнаго фрейлинъ, разнаго пѣвицы, музыкантши, прислуга.

   - Все-таки-же онѣ женами называются.

   - Гаремнаго дамы и дѣвицы - вотъ какъ онѣ называются.

   Между тѣмъ, у остановившихся въ оградѣ каретъ стали отпрягать лошадей, сняли постромки и въ сбруѣ отвели за мечеть.

   - Отчего-жъ дамы изъ каретъ не выходятъ?- интересовалась Глафира Семеновна.

   - Этикетъ. Такъ изъ оконъ каретъ и будутъ смотрѣть,- далъ отвѣтъ проводникъ.

   Но вотъ войска, разставленныя шпалерами, зашевелились. Раздалась команда. Музыканты взяли въ руки трубы и деревянные инструменты и приготовились играть. Барабанщики положили палки на кожу барабановъ. Все подтянулось. Начали строиться и наши въ оградѣ мечети и вытянулись въ длинную шеренгу отъ воротъ до султанской лѣстницы съ ковромъ. Къ ковру на лѣстницѣ бросились два сторожа съ ручными щетками въ рукахъ и еще разъ начали съ него счищать насѣвш³я на него пылинки.

   - Ѣдетъ. Султанъ ѣдетъ...- сказалъ Нюренбергъ.- Сюда вѣдь отъ его дворца близко... Два шага... Поэтому онъ и избралъ эту мечеть.

   Вдругъ раздалось протяжное заунывное пѣн³е. На минаретѣ мечети стоялъ имамъ въ чалмѣ и дѣлъ, то протягивая свои руки въ широкихъ рукавахъ къ небу, то опуская ихъ съ балкона минарета внизъ.

   Сидѣвш³е у оконъ приподнялись съ мѣстъ и всѣ обратились въ зрѣн³е. Вдали раздались звуки военнаго оркестра. Звуки эти смѣшались съ звуками второго оркестра. Наконецъ, заигралъ оркестръ, расположенный около мечети, передъ окнами, изъ которыхъ смотрѣли на церемон³ю супруги. Послышалось привѣтств³е, отчеканиваемое тысячами голосовъ солдатъ. Показалась четырехмѣстная коляска - черная, обитая внутри свѣтло-синей шелковой матер³ей, съ позолоченными колесами, запряженная парой бѣлыхъ лошадей, и въ ней султанъ съ великимъ визиремъ, сидѣвшимъ напротивъ его. Коляску конвоировалъ взводъ черкесовъ. Черкесы остались у воротъ ограды, а коляска медленно въѣхала во дворъ мечети и мимо шеренги придворныхъ, министровъ и нашей, кланяющихся въ поясъ и при этомъ прикладывающихъ ладони рукъ ко лбу, на грудь и обратно, стала подвозить султана къ лѣстницѣ, покрытой ковромъ. У лѣстницы велик³й визирь выскочилъ изъ коляски и помогъ выйти султану, который въ сопровожден³и его и прослѣдовалъ въ мечеть.

   Напряженное вниман³е присутствующихъ прервалось. Генералитетъ и придворные на дворѣ мечети заходили вольно. Появились въ рукахъ ихъ платки и началось отиран³е вспотѣвшихъ лицъ. Отошли отъ оконъ и смотрѣвш³е на церемон³ю изъ дома иностранцы. Николай Ивановичъ тоже вынулъ изъ кармана платокъ и сталъ сморкаться, присѣвъ на стулъ.

   - Представь себѣ, я просто удивлена насчетъ султана. Онъ еще не старый человѣкъ,- сказала ему Глафира Семеновна.- А вѣдь я воображала почему-то султана старикомъ, съ большой бѣлой бородой, въ парчевомъ халатѣ, въ громадной чалмѣ съ полумѣсяцемъ... Въ туфляхъ безъ задковъ и съ загнутыми носками... Богъ знаетъ, какъ воображала... А онъ, оказывается...

   - Самымъ обыкновеннымъ человѣкомъ оказывается, подхватилъ Николай Ивановичъ.- И мнѣ онъ казался совсѣмъ иначе... хотя и не въ парчевомъ халатѣ. Я думалъ его увидать въ мундирѣ, залитомъ золотомъ, а онъ въ простомъ, черномъ, длинномъ военномъ сюртукѣ и въ простой фескѣ. И никакихъ орденовъ... Даже безъ, эполетъ, кажется. Это для меня совсѣмъ удивительно. И все это просто... Подъѣхалъ къ мечети и вошелъ въ нее.

   - Да, да... Да и пашей-то этихъ я себѣ иначе представляла, продолжала Глафира Семеновна признаваться мужу.

   - Въ чалмахъ и съ трубками, какъ на вывѣскахъ табачныхъ лавочекъ у насъ?

   - Ну, нѣтъ, безъ трубокъ. Как³я-же трубки при султанѣ! А я думала, что всѣ они упадутъ передъ султаномъ внизъ лицомъ и будутъ лежать, пока онъ проѣдетъ. Я даже столько разъ читала, что это такъ бываетъ на Востокѣ... А это совсѣмъ Европа. А что онъ не старикъ, такъ этаго я и представить себѣ не могла. И вдругъ оказывается, что онъ брюнетъ, съ небольшой бородой, и мужчина лѣтъ сорока.

   - Шатенъ, по моему, а не брюнетъ, и даже какъ будто съ рыжеватостью.

   - Ахъ, оставь, пожалуйста! Настоящ³й брюнетъ. Я хорошо видѣла.

   - Ну, будь по твоему. Мнѣ все равно. Брюнетъ, такъ брюнетъ. А только лицо у него больное, не свѣжее, истомленное.

   - Вотъ это есть... Это дѣйствительно. И держитъ онъ себя не прямо, а какъ-то сгорбившись.

   Въ это время прислуга начала разносить на подносахъ чай и кофе присутствующимъ.

   Лакеи въ черныхъ сюртукахъ, застегнутыхъ на всѣ пуговицы, въ фескахъ, въ бѣлыхъ галстухахъ и бѣлыхъ перчаткахъ подходили съ подносами и кланялись, бормоча что-то по-турецки.

   - Батюшки! Да здѣсь даже съ угощен³емъ... удивленно сказала Глафира Семеновна и спросила мужа:- Пить или не пить?

   - Ты какъ хочешь, а я выпью и чаю, и кофею... Султанское угощен³е, да чтобъ не выпить! Всего выпью и съѣмъ, и потомъ хвастаться буду, что у султана угощался.- Послушайте, Афанас³й Ивановичъ... Это отъ султана чай и кофей? спросилъ Нюренберга Николай Ивановичъ.

   - Все, все придворное... отвѣчалъ тотъ.- Вотъ потомъ можете прохладительное питье пить, варенье кушать. Фрукты еще подадутъ, прибавилъ онъ.

   - Всего съѣмъ. Пей, Глафира Семеновна. Потомъ разсказывать будешь, что вотъ такъ и такъ... Штука-ли! У султана чай пьемъ! Взяла кофею? Вотъ и отлично. А я сначала чашку чаю возьму.

   Онъ взялъ съ подноса чашку чаю и сказалъ лакею по-турецки и по-русски:

   - Шюкюръ. Спасибо.

  

  

  

   Послѣ чаю и кофе присутствующихъ начали обносить фруктами. Въ двухъ большихъ вазахъ были красиво уложены крупные ³ерусалимск³е апельсины, мандарины, груши-дюшесъ и яблоки.

   - Боже мой, да мы совсѣмъ въ гостяхъ у султана! Намъ даже и врать не придется, если мы будемъ разсказывать въ Петербургѣ, что пользовались гостепр³имствомъ султана, сказала Глафира Семеновна мужу, взявъ апельсинъ и очищая его отъ кожи.- Одно только, что не во дворцѣ онъ насъ принимаетъ.

   - Ну, а я сегодня буду писать въ Петербургъ Федору Васильичу, такъ напишу, что мы угощались у султана во дворцѣ, отвѣчалъ Николай Ивановичъ.- Напишу даже, что мы съ однимъ пашой выпили вмѣстѣ по рюмкѣ померанцевой...

   - Какъ съ пашой по рюмкѣ померанцевой? Ты забылъ, что мы въ Турц³и, въ Константинополѣ. Вѣдь здѣсь вино и водка запрещены по закону. И, наконецъ, съ пашой...

   Николай Ивановичъ почесалъ затылокъ.

   - Да... И я-то тоже... Забылъ... сказалъ онъ, улыбнувшись.- Ну, напишу, что выпили съ пашой по чашкѣ кофею и выкурили по трубкѣ. Пусть Федоръ Васильичъ разсказываетъ тамъ всѣмъ нашимъ.

   У другого окна двѣ англ³йск³я леди, одѣтыя въ клѣтчатыя триковыя платья съ необычайно узкими юбками и огромными буфами на рукавахъ, чопорно кушали вилками съ тарелки очищенную и нарѣзанную на кусочки грушу и лѣниво переговаривались съ пожилымъ кавалеромъ, очень смахивающимъ на орангутанга во фракѣ. Англичанинъ, спутникъ супруговъ по вагону, уничтожилъ большое яблоко и принялся его запивать прохладительнымъ питьемъ съ вареньемъ, перепробовавъ содержимое всѣхъ графиновъ..

   Проводникъ Адольфъ Нюренбергъ вертѣлся тутъ-же.

   - Афанас³й Иванычъ, долго еще султанъ пробудетъ въ мечети? - спросила его Глафира Семеновна.

   - О, нашъ султанъ аккуратенъ и болѣе двадцать минутъ въ мечети не молится,- отвѣчалъ тотъ.- Минутъ черезъ пять-семь онъ уже обратно поѣдетъ.

   И точно, не прошло и получаса со времени пр³ѣзда султана въ мечеть, какъ съ лѣстницы со ступеньками, покрытыми краснымъ ковромъ, былъ данъ сигналъ, что султанъ выходитъ. Какой-то почтенный паша съ сѣдой бородкой махнулъ платкомъ генералитету и придворнымъ и всѣ опять начали строиться въ шеренгу. Въ шпалерахъ войска также раздалась команда, и солдаты начали ровняться. Къ лѣстницѣ съ ковромъ подали шарабанъ, запряженный парой лошадей золотистой масти въ англ³йской упряжкѣ и безъ кучера. На лѣстницѣ показался султанъ, сошелъ внизъ, сѣлъ въ шарабанъ, взялъ въ руки возжи и, сдерживая лошадей, медленно и совершенно одинъ сталъ выѣзжать со двора мечети, кивая кланяющейся ему шеренгѣ нашей и придворныхъ.

   При выѣздѣ султана за ограду, военные хоры грянули турецк³й гимнъ, солдаты закричали привѣтств³е своему падишаху, и онъ, пустивъ лошадей рысью, скрылся изъ глазъ публики, завернувъ за уголъ.

   Сейчасъ-же начали подавать экипажи и генералитету. Къ каретамъ султанскихъ женъ привели лошадей и стали впрягать ихъ. Когда площадка передъ каретами опросталась отъ стоявшихъ на ней сановниковъ, отъ толпы халатниковъ въ чалмахъ, поднявшихся уже съ колѣнъ, отдѣлилось десять-двѣнадцать человѣкъ, и они, вынувъ изъ-за пазухъ как³я-то бумаги, бросились къ окнамъ каретъ султанскихъ женъ, протягивая свои бумаги. Но на халатниковъ во мгновен³е ока налетѣли запт³и и стали ихъ гнать прочь отъ каретъ. Нѣкоторыхъ отталкивали прямо въ шею, а съ одного такъ запт³й даже сбилъ чалму.

   - Вотъ это такъ... Вотъ это ловко! смѣялся Николай Ивановичъ.- Не особенное-же здѣсь уважен³е къ духовенству и къ паломникамъ.

   - Турецк³е попы и вотъ эти самаго богомольцы, котораго сбираются ѣхать въ Мекку, самаго нахальнаго народъ въ Константинополѣ, отвѣчалъ Нюренбергъ.- Наши дервиши очень нахальнаго, а эти еще больше.

   - Чего имъ нужно? Чего они лѣзли къ каретамъ?

   - Прошенья разнаго хотѣли подать султанскимъ женамъ.

   Но вотъ лошади впряжены, и кареты съ султанскими женами стали выѣзжать за ограду. При отъѣздѣ отъ мечети султанск³я жены держали себя уже смѣлѣе. Онѣ спустили свой тюль съ лица на подбородокъ, такъ что лица ихъ совсѣмъ были видны для наблюдающей за ними публики. А одна изъ женъ даже для чего-то выглянула изъ окна кареты.

   - Пожилыя, совсѣмъ пожилыя! воскликнула Глафира Семеновна, когда кареты султанскихъ женъ проѣхали мимо того окна, у котораго она сидѣла.- Пожилыя и даже некрасивыя! Ну, признаюсь, женъ султана я себѣ совсѣмъ иначе воображала. Я думала, что онѣ какой-нибудь неописанной красоты, а онѣ самыя обыкновенныя женщины съ обыкновенными лицами.

   Николай Ивановичъ дернулъ жену за рукавъ и сказалъ:

   - Чего ты кричишь-то? Чего голосъ возвышаешь! И вдругъ как³я слова! За эти слова здѣсь арестовать могутъ.

   - Ну, вотъ!.. Кто здѣсь понимаетъ по-русски? отвѣчала Глафира Семеновна, а сама опѣшила и прибавила:- Да вѣдь я не браню ихъ, а только говорю, что пожилыя. Мнѣ казалось почему-то, что султанск³я жены должны быть самыя молоденьк³я и красавицы. Ну, все? Можно уѣзжать? спросила она Нюренберга.

   - Вся церемон³я Селамлика кончилась. Пожалуйте садиться въ экипажъ, отвѣчалъ тотъ.

   Супруги стали уходить изъ комнаты. Въ прихожей, получивъ свое верхнее платье, Николай Ивановичъ сказалъ:

   - Надо-бы людямъ-то дать на чай.

   - Псъ... Не извольте безпокоиться, протянулъ Нюренбергъ свою руку кверху.- Бакшишъ направо, бавшишъ налѣво! Всѣмъ далъ, всѣ будутъ довольны и потомъ представлю вамъ самаго подробнаго счетъ. Объ васъ теперь здѣсь всѣ думаютъ, какъ о самаго богатаго русскаго генералъ.

   Когда супруги сходили съ крыльца, на площади стояли тѣ самыя двухколесныя арбы, которыя передъ церемон³ей привезли песокъ для посыпки. Теперь песокъ этотъ сгребали и вновь складывали въ арбы. Это удивило Николая Ивановича и онъ спросилъ Нюренберга:

   - Послушайте, неужели здѣсь такъ дорогъ песокъ, что его надо сгребать и увозить обратно?

   - О, такого краснаго песокъ у насъ нѣтъ въ Константинополь. Этого песокъ привозятъ изъ-за двѣсти-триста километровъ по желѣзнова дорога. А теперь у насъ при дворѣ падишаха вездѣ самый большаго эконом³я.

   Поданъ экипажъ, и супруги сѣли въ него. Нюренбергъ вскочилъ на козлы и сказалъ Николаю Ивановичу:

   - Еще только третьяго часъ, а экипажъ у меня нанятъ на цѣлаго день, до шести часовъ. Если вы, ефендимъ, и вашего супруга не устали, то можно что-нибудь въ городѣ посмотрѣть.

   - Везите, везите. Показывайте... Заодно ужъ... отвѣчала за мужа Глафира Семеновна.

  

  

   Коляска ѣхала обратно по тѣмъ же улицамъ, по которымъ супруги Ивановы проѣзжали и въ мечеть. Теперь толпы народа плыли еще тѣснѣе, такъ какъ на Селамликъ сбирались постепенно въ течен³и нѣсколькихъ утреннихъ часовъ, а по окончан³й церемон³и всѣ двинулись сразу и такъ какъ, толпа въ большинствѣ случаевъ, состояла изъ турокъ, то всѣ направлялись къ мосту, чтобы чрезъ него попасть въ Стамбулъ, въ турецкую часть города. Вагоны конки были переполнены до невозможности, но на подножки ихъ все-таки вскакивали и ѣхали, держась за поручни. Пассажировъ тащили ужъ шагомъ. Кондукторъ трубилъ безостановочно. Въ нѣкоторыхъ мѣстахъ и экипажу супруговъ Ивановыхъ приходилось ѣхать шагомъ. Собаки, согнанныя съ тротуара пешѣходами, шныряли подъ ногами лошадей еще въ большемъ числѣ, и Глафира Семеновна то и дѣло кричала: "стойте, стойте! Не задавите собаку!"

   - Не безпокойтесь, мадамъ, здѣшняго собаки умнѣе людей... отвѣчалъ съ козелъ Нюренбергъ.- Онѣ сами себя берегутъ, держатъ своего ухо востро и никогда не случалось, чтобы экипажъ задавилъ собаку.

   - Однако, ихъ такъ много здѣсь изкалѣченныхъ. Есть хромыя, есть въ ранахъ и даже вовсе безъ ноги, на трехъ ногахъ.

   - Это онѣ отъ драки за своего собачьяго дамы или оттого, что какого-нибудь собака въ чужаго улицу забѣжала - вотъ на нее и набросились.

   - Какъ въ чужую улицу забѣжала? Я читала, что здѣсь собаки бродяч³я никому не принадлежащ³я.

   - Да... Но у каждаго собачьяго компан³я есть своего улица и своего районъ, а если онѣ въ чужаго участокъ забѣгутъ, имъ сейчасъ трепка. Да не только трепка, а до смерти загрызутъ. Это еще хорошо, если какого собака только безъ ноги въ своя улица вернется.

   - Да что вы! удивился Николай Ивановичъ. Стало быть, собака должна жить только въ своемъ участкѣ?

   - Да, только въ своего участокъ, гдѣ она родилась,- отвѣчалъ Нюренбергъ.- Вотъ вы вглядитесь въ нихъ теперь. Здѣсь въ Перѣ и Галатѣ есть собаки желтаго, чернаго и бѣлаго. Здѣсь разнаго собакъ: есть и съ тупаго морда и съ востраго, есть съ большаго хвостъ и съ маленькаго. Онѣ помѣшались отъ французскаго и англ³йскаго домашняго собакъ. А въ Стамбулѣ, на той сторонѣ Золотой Рогъ - ничего этого нѣтъ. Вотъ мы завтра поѣдемъ въ турецкаго часть города, мечети и базаръ осматривать, и вы увидите, что въ Стамбулъ только самаго турецкаго собаки и всѣ желтаго, рыжаго, какъ верблюдъ, съ востраго уши и востраго морда. Турецкаго люди не держатъ комнатнаго собакъ и помѣси нѣтъ. Самаго настоящаго константинопольскаго собаки - это въ Стамбулъ. И въ Стамбулъ онѣ здоровѣе, сытѣе, шуба ихняго лучше. Турецкаго люди не держатъ въ комнатахъ собакъ, но къ этого уличнаго собаки добрѣе, чѣмъ здѣшняго франки изъ Пера или армянскаго человѣки и греки изъ Галата. Здѣсь какого-нибудь поваръ и кипяткомъ на нихъ плеснетъ, армянскаго человѣкъ окурокъ папиросъ въ шерсть заткнетъ, мальчишка зажженнаго спичку на спину кинетъ, а турецкаго люди къ нимъ жалость имѣютъ.

   - Турки, стало быть, добрѣе христ³анъ? удивленно спросила Глафира Семеновна.

   - Да, мадамъ. Тамъ въ Стамбулѣ турки ихъ кормятъ и никогда не бьютъ, никогда не мучаютъ, и если турецкаго человѣкъ увидитъ, что мальчишка кинулъ въ собаку камень, онъ сейчасъ схватитъ его за ухи.

   - Николай Ивановичъ, слышишь?

   - Слышу, слышу, и удивляюсь! А вѣдь у насъ сложилось такое понят³е, что если турокъ, то безчеловѣчный звѣрь, который и человѣка-то изъ христ³анъ готовъ перервать пополамъ, а не только что собаку.

   - О, нѣтъ, эфендимъ! Турки имѣютъ много суевѣр³евъ насчетъ своего турецк³я собаки и никогда ихъ не будутъ бить. На нѣкотораго турецкаго дворы въ Стамбулъ есть цистерны съ вода для собакъ, въ нѣкоторыя турецкаго дома у воротъ есть этакаго загородка съ крышкой, гдѣ собака можетъ родить своего щенки. Тамъ онѣ и лежатъ со щенки. Имъ бросаютъ всякаго остатки и онѣ ѣдятъ, имъ даютъ пить. Турецкаго люди въ квартиру къ себѣ собаку не впустятъ, а такъ они любятъ собаки и жалѣютъ.

   - Удивляюсь, совсѣмъ удивляюсь. Турокъ до пр³ѣзда въ Константинополь я себѣ совсѣмъ иначе воображала,- сказала Глафира Семеновна.- Чего-чего только у насъ про турецк³я звѣрства не разсказывали - и оказывается, совсѣмъ наоборотъ.

   - А вотъ поживите, такъ увидите, какого это добраго и хорошаго народъ!- произнесъ съ козелъ Нюренбергъ.- И здѣсь у насъ въ Константинополь рѣдко когда турокъ воръ... Армянинъ, грекъ, славянскаго человѣкъ - вотъ этого народъ надо опасаться.

   - Николай Ивановичъ, слышишь? - дернула мужа за рукавъ Глафира Семеновна.- Просто удивительныя вещи онъ разсказываетъ.

   - Да, слышу, слышшу - и вотъ сижу и удивляюсь: за что-же мы это такъ трепали турокъ во время войны! Просто даже жалко теперь,- отвѣчалъ Николай Ивановичъ.

   Но тутъ экипажъ, ѣхавш³й трускомъ, принужденъ былъ остановиться. Около ларька турка, торговца съѣстными припасами, застряла цѣлая толпа фесокъ и турецкихъ женщинъ съ ребятишками. Проголодавшись, находясь съ утра на парадѣ, толпа на расхватъ раскупала у торговца хлѣбъ, вареную кукурузу, бобы-фасоль, распаренный горохъ и винныя ягоды. Въ толпѣ вертѣлся какой-то молодой длинноволосый оборванецъ-халатникъ въ скуфейкѣ и съ мѣдной чашкой въ рукахъ, напоминающей наше лукошко. Онъ протягивалъ свою чашечку направо и налѣво въ толпѣ и зычнымъ голосомъ кричалъ: "Гу, гу! Гокъ! Гокъ!" и при этомъ ударялъ въ нее палкой. Въ толпѣ кидали ему въ чашку мѣдныя пара, пригоршни бобовъ, кукурузы. Завидя остановившуюся коляску супруговъ, онъ тотчасъ бросился къ ней, вскочилъ на подножку, и тоже протягивая чашку прямо на колѣни Глафиры Семеновны, закричалъ: "гу, гу! Гокъ, гокъ!" Та взвизгнула и отшатнулась, откинувшись на спинку коляски.

   - Прочь! Чего лѣзешь! замахнулся на него Николай Ивановичъ, но тотъ и ему ткнулъ чашку чуть не въ лицо и крикнулъ свое: "гокъ, гокъ! гу, гу!"

   - Нюренбергъ! Да что-же это такое! обратился Николай Ивановичъ къ проводнику.

   - Это дервишъ! Нищ³й - дервишъ! Надо дать что-нибудь, а то не отстанетъ! отвѣчалъ Нюренбергъ съ козелъ и сталъ говорить дервишу что-то по-турецки, махая рукой.

   Дервишъ соскочилъ съ подножки, но стоялъ съ протянутой чашкой, бормоталъ что-то и при этомъ закатывалъ подъ лобъ глаза и потопывалъ голыми ногами по мостовой. Нюренбергъ полѣзъ въ карманъ, вынулъ оттуда тоненькую турецкую бронзовую монету съ дырочкой и кинулъ ему въ чашку. Дервишъ не отошелъ и продолжалъ бормотать и стоять въ той-же позѣ.

   - Ахъ, нахальнаго человѣкъ! возмутился Нюренбергъ. Получилъ отъ васъ монету и теперь отъ ханымъ, то есть отъ вашего барыня требуетъ.

   Въ чашсу брошена вторая монета - и тогда только дервишъ отбѣжалъ отъ экипажа.

   - Дервишъ... Мусульманскаго монахъ нищ³й... Вотъ хуже этого нахальнаго человѣкъ въ Константиноноль нѣтъ люди! И полицейскаго запт³й ничего не можетъ съ ними дѣлать. Ударить его по шеѣ или въ полицейскаго домъ взять - сейчасъ турки за него заступятся и отнимутъ, да и самаго запт³я приколотятъ, потому они его считаютъ за святаго человѣкъ, пояснилъ Нюренбергъ и прибавилъ:- Самаго сквернаго люди. Смотрите, какого сильнаго, красиваго человѣкъ, а лѣнивый и работать не хочетъ.

   Экипажъ, окруженный жующей толпой, двинулся впередъ.

  

  

   - Однако, я ужасно, какъ ѣсть хочу, шепнула Глафира Семеновна мужу. Вѣдь, кромѣ этихъ маленькихъ буше, которыя были поданы въ гостинницѣ къ чаю, я ничего сегодня не ѣла.

   - Да, и у меня въ желудкѣ такъ пусто, что даже воркотня началась, какъ будто кто-то на контробасѣ играетъ, отвѣчалъ Николай Ивановичъ.

   - Вотъ видишь. А между тѣмъ ты-то главнымъ образомъ и съѣлъ тѣ буше, что были поданы къ чаю.

   - А много-ли ихъ было подано-то? Всего и было-то пятнадцать-двадцать штукъ съ трехъ копѣечную монету. Въ ресторанъ заѣхать, что-ли? Вѣдь до обѣда еще долго. Въ гостинницѣ объявили, что тамъ табель-дотъ для дине будетъ въ семь часовъ, а теперь только три. Скажемъ, чтобы проводникъ свезъ насъ въ ресторанъ.

   - Съ удовольств³емъ-бы поѣхала и съѣла чего нибудь кусочекъ, но боюсь, что насъ кониной накормятъ.

   - Ну, вотъ... При проводникѣ-то! Афанас³й Иванычъ! Куда мы теперь ѣдемъ? обратился Николай Ивановичъ къ Нюренбергу.

   - А вотъ видите эта большаго башня, что стоитъ впереди? Я ее вамъ показать хочу, отвѣчалъ Нюренбергъ.- Это знаменитаго башня отъ Галата, построеннаго въ самаго древняго времена генуэзцами. Это остатки крѣпости. Отъ нея идутъ остатки стараго крѣпостнаго стѣна.

   - Да что въ башнѣ внутри-то? Есть что-нибудь замѣчательнаго? - допытывался Николай Ивановичъ у проводника.

   - Внутри ничего. Но оттуда самаго лучшаго видъ на Босфоръ, на Золотаго Рогъ, на Мраморнаго моря, на весь Константинополь. Оттуда вы увидите весь городъ и его окрестности.

   - Да вѣдь туда лѣзть надо, взбираться?

   - Да, это очень высоко. Но мадамъ можетъ подниматься не сразу. Это большаго примѣчательность отъ Пера и Галата.

   - Глаша, полѣзешь? На Эйфелеву башню въ Парижѣ лазили.

   - Богъ съ ней. Я ѣсть хочу. Вѣдь видимъ мы ее отсюда. Большая, круглая башня, сначала снизу не отдѣленная ярусами, а потомъ вверху четыре яруса съ арками - вотъ съ насъ и довольно.

   - Нѣтъ, я къ тому, что вотъ онъ говоритъ, что это большая достопримѣчательность. А вдругъ въ Петербугѣ кто-нибудь изъ бывалыхъ въ Костантинополѣ спроситъ насъ: "были вы на башнѣ Галаты?"

   - А ты отвѣчай, что были. "Были, молъ, и видѣли всѣ окрестности города. Видъ, молъ, великолѣпный и весь городъ, какъ на ладони". А то еще лазить на верхъ! Скажи ему, чтобъ онъ лучше свезъ насъ въ ресторанъ. Если я кушанья никакого ѣсть буду не въ состоян³и, то хоть кофею съ булками напьюсь.

   - Послушайте, Нюренбергъ,- обратился Николай Ивановичъ къ проводнику.- Съ насъ довольно и того, что мы посмотрѣли эту башню снаружи. Свезите-ка насъ лучше въ какой-нибудь хорош³й ресторанъ. Мы хотимъ закусить до обѣда.

   - Съ удовольств³емъ, эфендимъ... - оживился проводникъ.- Въ какого ресторанъ вы желаете: въ турецкаго или въ французскаго?

   - Глафира Семеновна, да пойдемъ въ турецк³й ресторанъ? - обратился къ женѣ Николай Ивановичъ.- Надо вѣдь намъ и турецк³й ресторанъ посмотрѣть. Европейск³е-то рестораны мы ужъ видали да и перевидали. А вонъ Нюренбергъ столько хорошаго про турокъ разсказываетъ.

   - Поѣхала-бы, но, право, боюсь насчетъ конины. Вѣдь турки хоть и добрый, и честный народъ, а конина-то у нихъ, какъ у магометанъ, первое блюдо.

   - Нюренбергъ, вотъ женѣ и хотѣлось-бы побывать въ турецкомъ ресторанѣ, но она боится, какъ-бы ее тамъ не накормили кониной... Понимаете? Лошадинымъ мясомъ,- сказалъ Николай Ивановичъ проводнику.

   - Пхе... Что вы, мадамъ...- улыбнулся тотъ.- Я пятнадцать годовъ живу въ Константинополь, а не слыхалъ, чтобы въ турецкаго ресторанъ съ лошадинаго мяса кормили. Развѣ по особаго заказу кто потребуетъ.

   - Ну, вотъ... Магометане даже у насъ въ Петербургѣ лошадиное мясо ѣдятъ и первый это для нихъ деликатесь. Опять-же кумысъ... Могутъ и его подмѣшать. А подадутъ что-нибудь на лошадиномъ маслѣ вмѣсто коровьяго? говорила Глафира Семен