Лейкин Николай Александрович - В гостях у турок

и напиши ему. Никто провѣрять не будетъ. Велите ѣхать дальше, Афанас³й Ивановичъ, сказала Глафира Семеновна проводнику.

   Лошади тронулись. За коляской побѣжалъ сторожъ и кричалъ: "бакшишъ". Николай Ивановичъ обернулся къ нему и показалъ кулакъ.

   - Даже и изъ экипажа не вышли, а онъ - бакшишъ. Ну, народъ въ здѣшнемъ мѣстѣ!- проговорилъ онъ.

   Экипажъ выѣхалъ на площадь Атмейданъ.

   - Ипподромъ... Вотъ тутъ былъ древняго визант³йскаго циркъ, разсказывалъ Нюренбергъ. А вонъ знаменитаго мечеть Ахмед³е... Сейчасъ мы къ ней подъѣдемъ.

   - Ахъ, нѣтъ, нѣтъ! Довольно мечетей! Надоѣло, сказала Глафира Семеновна.

   - Но это, мадамъ, знаменитаго и самаго красиваго мечеть. Здѣсь прежде хранилось зеленаго знамя Пророка... Всѣ стѣны изъ порцелянъ.

   - Богъ съ ней... Изъ порцелана мы уже видѣли въ одной мечети стѣны.

   - А тогда осмотримъ ее только снаружи. Намъ надо къ ней подъѣхать. Около нея находится древнѣйшаго въ м³рѣ египетскаго обелискъ. Вонъ онъ стоитъ, указывалъ Нюренбергъ.

   Въ концѣ площади высилась, дѣйствительно, изящная, красивая мечеть, нѣсколько напоминающая Ая-Соф³ю, но не испорченная постройками. Ее окружали шесть минаретовъ. Нюренбергъ разсказывалъ:

   - Шесть минаретовъ. Единственнаго мечеть съ шесть минаретовъ. Ее перехвастала только одна Кааба въ Меккѣ, мечеть Кааба, гдѣ есть семь минаретовъ. Вы зайдите хоть на дворъ ея! Дворъ Ахмед³е - прекраснаго Караванъ-Сарай, гдѣ въ стариннаго годы собирались мусульманы, котораго ѣдутъ зъ Мекку на поклонен³е гробу Пророка.

   - Ну, на дворъ можно заглянуть, согласилась Глафира Семеновна и стала выходить изъ коляски, остановившейся около ограды мечети.

  

  

   Нe прошло и пяти минутъ, какъ ужъ супруги выходили со двора мечети Ахмед³е.

   - Ничего особеннаго... говорилъ проводнику Николай Ивановичъ.- А что до Караванъ-Сарая, то я себѣ иначе его воображалъ.

   - А сколько колоннъ-то! И замѣтили вы, какого особеннаго колонны! расхваливалъ Нюренбергъ.- Колонны, фонтаны для омовен³я мусульманскаго паломниковъ.

   - Что намъ колонны-то считать! Мы не англичане. Вы, почтеннѣйш³й, теперь, если хотите намъ что-нибудь показать, то покажите что нибудь особенное.

   - Что-же такого особеннаго могу я вамъ показать?

   Нюренбергъ недоумѣвалъ и развелъ руками.

   - Покажите турецк³й гаремъ и мы будемъ вамъ очень благодарны, сказалъ Николай Ивановичъ, и покосился на жену, ожидая, что она скажетъ.

   - Николай! Да ты никакъ съ ума сошелъ, воскликнула супруга.

   - А что такое? Почему? Ревнуешь къ женщинамъ, что-ли? Такъ вѣдь мы этихъ женщинъ-то будемъ съ тобой вмѣстѣ смотрѣть.

   - Турецкаго гаремъ? Нѣтъ, этого невозможно, отвѣчалъ Нюренбергъ.

   - Отчего? Вы насъ хоть къ какому-нибудь плохенькому пашѣ въ гаремъ сводите. Все-таки, мы будемъ видѣть, какъ турецк³я женщины живутъ. За мечеть по серебряному меджид³е платятъ, чтобы ее смотрѣть, ну, а за гаремъ я заплачу пять меджид³е.

   - Нѣтъ, нѣтъ Афанас³й Иванычъ, не слушайте вы его! проговорила Глафира Семеновна.- Не пущу я его въ гаремъ.

   - Да я, мадамъ, и за сто меджид³е не могу свести въ гаремъ вашего супруга.

   Николай Ивановичъ фамильярно похлопалъ Нюренберга по плечу и украдкой отъ жены сказалъ:

   - А ты все-таки, почтенный, насчетъ гарема-то подумай. За цѣной я не постою.

   Они шли пѣшкомъ, шли мимо садовой рѣшетки, за которой росли высок³е кипарисы. Коляска шагомъ ѣхала сзади.

   - Куда мы идемъ? спросила Глафира Семеновна.

   - А вотъ посмотрѣть этого обелискъ, указалъ Нюренбергъ на четырехугольную колонну, обнесенную рѣшеткой. - Когда-то этого площадь имѣла много рѣдкаго памятники, но разнаго землетрясен³я, разнаго войны все уничтожили. Да и не любятъ турки стариннаго памятники. Теперь только три древности остались. Вотъ этого обелискъ, змѣинаго колонна и колонна Константина Порфирогенетось.

   - Ну, ужъ къ змѣиной колоннѣ вы меня не водите, брезгливо сказала Глафира Семеновна:- потому змѣй я ужасти какъ боюсь.

   - Позвольте, мадамъ... Да вѣдь тамъ нѣтъ живыхъ змѣй. Этого колонна изъ бронзовыхъ змѣй, свившихся вмѣстѣ и онѣ даже безъ головъ.

   - Нѣтъ, ужъ я прошу васъ даже и не говорить объ нихъ, потому что мнѣ это противно.

   - Странно, какъ можетъ быть противно бронзоваго змѣи! Да вотъ онѣ... Вотъ обелискъ, а вонъ змѣиная колонна.

   - Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ! и даже и смотрѣть не стану.

   И Глафира Семеновна обернулась спиной къ остаткамъ змѣиной колонны, обнесенной рѣшеткой, и принялась разсматривать египетск³й обелискъ, высѣченный изъ одного куска гранита.

   - Тридцать метровъ вышины, повѣствовалъ Нюренбергъ.- Вотъ и г³ероглифы на немъ, а г³ероглифы эти говорятъ, что сдѣланъ онъ еще за 1600 лѣтъ до Рождества Христова въ Гел³ополисъ и привезенъ сюда черезъ Римъ.

   Николай Ивановичъ зѣвнулъ и сказалъ:

   - Насъ, братъ, этимъ обелискомъ не удивишь. У насъ въ Петербургѣ свой такой есть: на Васильевскомъ островѣ, на Румянцевской площади стоитъ. Ну, что есть еще интереснаго? спросилъ онъ Нюренберга.

   - Колонна Константина Порфирогенетосъ.

   - По нашему говорится: Порфиророднаго... Гдѣ она?

   - А вотъ чуточку подальше за Змѣиную колонну пройти. Пойдемте...

   - Нѣтъ, нѣтъ. Мимо змѣиной колонны я не пойду ни за что на свѣтѣ! заявила Глафира Семеновна и издала звукъ: бррр...

   Подозвали коляску и поѣхали въ ней. Когда проѣзжали мимо Змѣиной колонны, Глафр³ра Семеновна сидѣла, отвернувшись. Подъѣхали къ ободранной колоннѣ, покоющейся на кирпичномъ пьедесталѣ.

   - Это-то колонна Константина? Ну, есть что смотрѣть! иронически воскликнулъ Николай Ивановичъ.

   - Древность... Глубокаго древность тутъ цѣнится, сказалъ Нюренбергъ и началъ сообщать:- Двадцать пять метровъ высоты. Когда-то пьедесталъ этого колонна былъ обложенъ въ позолоченнаго бронза, но рыцари крестоносцы, когда взяли Константинополь, думали, что это настоящаго золота, ободрали и увезли съ собой.

   - Вотъ дураки-то были! Отчего же они не потерли на камнѣ и крѣпкой водкой не попробовали?

   Нюренбергъ какъ-то подмигнулъ и, смѣясь, отвѣчалъ:

   - Отъ того, что не евреи были. Были-бы евреи, такъ не обманулись-бы.

   - Правильно. Люблю за отвѣтъ. Ну, что еще есть смотрѣть? спросилъ Николай Ивановичъ.

   - Да ужъ не знаю, что вамъ и показать... Стараго церковь святой Ирины...

   - Опять мечеть? воскликнула Глафира Семеновна.- Нѣтъ, ужъ мы и такъ намечетились.

   - Нѣтъ, въ ней теперь не мечеть, а султанскаго арсеналъ.

   - Богъ съ нимъ. Мы люди не военные. Вѣдь это алебарды, пики, ружья разсматривать.

   - Да во внутрь туда, мадамъ, и не впускаютъ. Желаете султанскаго гробницы посмотрѣть?

   - Вези, вези Султанск³я гробницы надо посмотрѣть, сказалъ Нюренбергу Николай Ивановичъ. - Это на кладбищѣ, что-ли? Турецкое кладбище любопытно посмотрѣть.

   - Нѣтъ, не на кладбищѣ. Это особаго великолѣпнаго мавзолеумъ но тамъ сзади есть и стараго Кладбище. Это въ Стамбулъ, это на главнаго улицѣ, это не далеко.

   Нюренбергъ сказалъ кучеру что-то по-турецки. Тотъ ударилъ возжами по шедшимъ шагомъ лошадямъ и онѣ помчались.

   - Николай Ивановичъ, я ѣсть хочу, сказала мужу Глафира Семеновна.

   - Да и меня позываетъ. Адмиральск³й-то часъ ужъ давно прошелъ. А только осмотримъ прежде султанск³я гробницы, да потомъ и въ ресторанчикъ.

   - Отличнаго есть вѣнскаго ресторанъ въ турецкаго базаръ. И на ту сторону Золотаго Рога переѣзжать не надо, откликнулся съ козелъ Нюренбергъ.- Самаго лучшаго европейскаго кухня и самаго лучшаго турецкаго вино.

   - Дивлюсь, какъ это можетъ быть вино у такихъ людей, которымъ оно по закону запрещено! покачала головой Глафира Семеновна.

   - О, мадамъ, что тутъ законъ! Если хотите знать, турки такъ-то пьютъ, что русскаго человѣку не уступятъ, но они пьютъ такъ, чтобы никто не видалъ.

   - Стало быть и свинину и ветчину ѣдятъ?

   - Пхе... Да конечно-же... Самаго большущаго генералы ѣдятъ, но такъ, чтобъ Шейхъ-уль-Исламъ не зналъ, отвѣчалъ съ козелъ Нюренбергъ.- И ветчину ѣдятъ, и колбасу ѣдятъ, и французскаго содержанки имѣютъ.

   Минутъ черезъ десять экипажъ подъѣхалъ къ усыпальницѣ султановъ Абдулъ-Гамида I, Мустафы IV и ихъ женъ. Это было небольшое красивое здан³е съ куполомъ, съ большими окнами въ европейскомъ стилѣ, но задѣланными толстыми рѣшетками. Въ зеркальныя стекла оконъ виднѣлось нѣсколько гробницъ. У оконъ останавливался проходящ³й народъ и смотрѣлъ на гробницы.

   - Можно и изъ оконъ кое-что видѣть, но вы ужъ не пожалѣйте меджид³е и я васъ въ самаго мавзолей введу. За меджид³е - вы все увидите, сказалъ Нюренбергъ, соскакивая съ козелъ, и сталъ стучаться въ рѣшетчатую калитку, ведущую на дворъ.

  

  

   - Нѣтъ, довольно по мечетямъ! Эти султанск³я гробницы та-же мечеть, тотъ-же турокъ, читающ³й на колѣняхъ коранъ, тѣ-же лампадки съ деревяннымъ масломъ. Что мы мусульмане как³е правовѣрные, что-ли, что зарядили по мечетямъ! говорилъ Николай Ивановичъ, выходя изъ к³оска съ могилами султановъ. - И зачѣмъ вы насъ, полупочтеннѣйш³й, во внутрь повели, если всѣ эти и султанск³я, и султанскихъ женъ могилы можно отлично видѣть, смотря съ улицы въ окна! Даромъ только серебряный меджид³е за входъ бросили, а вѣдь меджид³е на наши деньги больше двухъ рублей стоитъ, упрекнулъ онъ Нюренберга.

   Тотъ только развелъ руками и сказалъ:

   - Всѣ именитаго путешественника смотрятъ.

   Къ мужу подскочила Глафира Семеновна и шепнула:

   - Онъ никакого меджид³е за входъ вовсе не давалъ, а сунулъ старику сторожу какую-то мелкую монету въ бакшишъ - вотъ и все. Я видѣла.

   - А съ меня взялъ. Ну, да чортъ съ нимъ. А только ужъ достаточно по мечетямъ Магомету праздновать!

   Супруги стали садиться въ экипажъ.

   - Сейчасъ я васъ въ знаменитаго турецк³й базаръ повезу. Тамъ есть хорошаго вѣнскаго ресторанъ, гдѣ и позавтракать можно, сказалъ Нюренбергъ, подсаживая ихъ.

   - Какой тутъ завтракъ въ четвертомъ часу! Прямо обѣдать будемъ. Я ѣсть, какъ собака хочу,- отвѣчалъ Николай Ивановичъ.- А пить еще того больше... Чаю, чаю хочу. Съ какимъ бы наслажден³емъ я теперь далъ меджид³е, чтобы по-человѣчески, по-русски, настоящимъ манеромъ напиться чаю, сидя около самовара!

   Экипажъ мчался по узкой улицѣ. Пѣшеходы, всадники и вьючные ослы такъ и шарахались въ сторону, чтобы дать ему дорогу. Домишки по улицѣ были маленьк³е, турецкой постройки, съ окнами, расположенными какъ попало, не въ симметр³ю. Между домишками шли пустыри, обнесенные заборами, а въ заборахъ то тамъ, то сямъ были временныя съѣстныя лавки, сколоченныя изъ досокъ съ грудами вареной фасоли, кукурузы, бѣлаго хлѣба, съ таганами и кипящими на нихъ на угольяхъ чайниками съ кипяткомъ для кофе. И здѣсь-то, въ одной изъ лавченокъ, судьба послала Николаю Ивановичу увидѣть русск³й самоваръ. Грязный, кое-гдѣ позеленѣвш³й, онъ кипѣлъ, поставленный на прилавкѣ, точь въ точь, какъ у насъ въ Росс³и во время какихъ нибудь церковныхъ ярмарокъ въ селахъ, но съ тою только разницей, что на немъ красовалась надѣтой та самая мѣдная труба, которая у насъ всегда продается при покупкѣ самовара, но никогда не употребляется. Увидалъ его Николай Ивановичъ и радостно закричалъ:

   - Глаша! Смотри! Нашъ русск³й самоваръ! Вотъ сюрпризъ-то! Только заговорилъ о самоварѣ, а онъ тутъ какъ тутъ. Эй, извозчикъ! Арабаджи! Стой! Стой!

   И Николай Ивановичъ вскочилъ въ коляскѣ и схватилъ кучера за плечи.

   - Послушайте, Афанас³й Ивановичъ,- сказалъ онъ проводнику:- Тутъ самоваръ, стало быть можно чаю напиться.

   Тотъ велѣлъ кучеру остановить лошадей и отвѣчалъ:

   - Конечно, можно, но я не знаю, хорошо-ли будетъ, если такого именитаго господинъ и съ мадамъ будутъ пить чай въ самаго мужицкаго кофейнѣ.

   - Э, что тутъ разбирать! Кто здѣсь насъ знаетъ Глаша! Согласна напиться здѣсь чаю? - обратился къ женѣ Николай Ивановичъ.

   Та замялась.

   - Неловко-то оно будетъ, неловко,- отвѣчала она.- Вонъ тутъ и носильщики ѣдятъ, тутъ и погонщикъ ословъ... Ну, да все равно!

   И она стала выходить изъ коляски. Вышелъ и Николай Ивановичъ.

   - Эй! Кайнатъ (то-есть самоваръ)!- крикнулъ онъ выскочившему изъ-за прилавка турку въ рваной синей курткѣ и шароварахъ и почтительнѣйше приложившему руку къ фескѣ на лбу.- Кайнатъ! Чаю намъ напиться можно? Чаю, чай... Понимаешь?

   Нюренбергъ тотчасъ-же перевелъ желан³е Николая Ивановича по-турецки. Турокъ, радостно оскаливъ бѣлые зубы, откинулъ доску прилавка и сталъ приглашать гостей войти въ лавку. Въ лавкѣ уже сидѣли на полу на грязной циновкѣ, поджавъ подъ себя ноги, чалма изъ тряпицъ, съ необычайно смуглымъ лицомъ и замасленная порыжѣлая, когда-то красная феска, въ сѣдыхъ усахъ и съ распахнутымъ воротомъ рубахи, въ которомъ виднѣлась темная, мускулистая, волосатая грудь. Они что-то ѣли изъ чашекъ прямо пальцами. Завидя гостей въ европейскихъ костюмахъ, они поднялись съ циновокъ и встали къ стѣнѣ.

   - Сидите, сидите, почтенные!- махнулъ имъ рукой Нижолай Ивановичъ и прибавилъ:- Селямъ алейкюмъ (то-есть: здравствуйте)!

   - Сабахынызъ хайръ ола, челеби (то-есть, добраго утра, хозяинъ)!- откликнулась тряпичная чалма, приложивъ ладонь ко лбу.

   - Николай Иванычъ, только я на полъ не сяду...- сказала Глафира Семеновна, не видя мебели въ лавченкѣ, но хозяинъ лавки уже вытаскивалъ изъ-подъ прилавка два некрашеные тубарета и говорилъ:

   - Отуръ буюрунъ, эфендимъ! Отуръ буюрунъ, мадамъ (то-есть, прошу садиться). Русыя (то-есть, Росс³я)? - спросилъ онъ ихъ, сдернулъ съ полки маленьк³й молитвенный коврикъ, покрылъ имъ одинъ изъ табуретовъ и указалъ на него Глафирѣ Семеновнѣ.

   - Росс³я... Росс³я... Изъ Росс³и...- отвѣчалъ Николай Ивановичъ и прибавилъ, обращаясь къ женѣ:- Какой радушный турокъ! Смотри, какъ онъ радуется! Не знаетъ, чѣмъ услужить. Ну, садись на коврикъ.

   Супруги сѣли на табуреты и придвинулись къ прилавку. Турки усѣлись у ногъ ихъ на циновкѣ и продолжали ѣсть изъ чашекъ. Кафеджи суетился около самовара и заваривалъ чай въ маленькомъ чайникѣ. Нюренбергъ стоялъ на улицѣ и покуривалъ папироску.

   - Спросите, откуда у него взялся русск³й самоваръ,- сказалъ проводнику Николай Ивановичъ.

   Нюренбергъ заговорилъ съ кафеджи по-турецки и потомъ сообщилъ:

   - Онъ говоритъ, что здѣсь много продается самоваровъ въ Перѣ въ русскаго магазинѣ. А купилъ онъ его потому, что къ нему очень часто русск³е матросы заходятъ чай пить. Самоваръ у него давно. Онъ говоритъ, что въ самоварѣ скорѣе скипятить горячаго вода, чѣмъ въ чайникѣ на турецкаго таганѣ.

   - Глаша! Слышишь! Какой разумный турокъ!- воскликнулъ Николай Ивановичъ.- Но отчего всѣ такъ не поступаютъ здѣсь? Отчего друг³е не берутъ съ него примѣръ?

   - О, эфендимъ! Здѣсь самоваровъ есть у многаго турецкаго кафеджи,- отвѣчалъ Нюренбергъ.- Вотъ если вы пожелаете съѣздить на кладбище въ Скутари, то тамъ почти у каждаго кафеджи самоваръ.

   - Отчего-жъ ты мнѣ раньше не сказалъ!- закричалъ на него Николай Ивановичъ.- А я мучаюсь, терзаюсь, глотая черную англ³йскую ваксу вмѣсто чая.- Что это такое Скутари? Гдѣ это такой Скутари?

   - Черезъ Босфоръ, на Аз³атскомъ берегу.

   - Въ Аз³и? Такъ что-жъ ты шутишь со мной, полупочтеннѣйш³й, что ли! Развѣ я про Аз³ю спрашиваю!

   И Николай Ивановичъ даже сверкнулъ глазами.

   - О, успокойтесь, эфендимъ - улыбнулся Нюренбергъ.- Аз³я отъ насъ близко. Аз³я отъ насъ недалеко. Аз³я отъ вашего гостинница всего полчаса ѣзды. Мы теперь въ Европѣ, а ужъ черезъ Босфоръ будетъ Аз³я, а нашъ Босфоръ все равно, что ваша Нева.

   Николай Ивановичъ слушалъ и не довѣрялъ.

   - Вѣрно, вѣрно. Онъ не вретъ... шепнула мужу Глафира Семеновна.- Я учила. Въ панс³онѣ учила... Помню...

   Кафеджи, между тѣмъ, разставлялъ чашки на прилавкѣ и блюдцо съ сахаромъ.

  

  

   Суупруги, сидя у прилавка, пили чай, и Николай Ивановичъ то и дѣло похваливалъ его, говоря:

   - Вотъ это чай... Вотъ это настоящ³й чай. Не вакса какая нибудь англ³йская, скипяченная.

   Чай былъ дѣйствительно превкусный, свѣже заваренный.

   Странно было видѣть мужчину, одѣтаго по-европейски и съ нимъ рядомъ нарядную даму въ модной шляпкѣ, сидѣвшихъ въ лавченкѣ уличнаго кафеджи и пившихъ чай, прихлебывая его съ блюдечка. Очень естественно, что прохож³е начали останавливаться и съ удивлен³емъ смотрѣть на нихъ. Подскочилъ длинноволосый нищ³й дервишъ въ грязномъ балахонѣ и съ крикомъ "гу-гу" протянулъ имъ свою чашечку для сбора подаян³я. Просила милостыню черномазая, грязная цыганка, у которой торчалъ изъ-за спины ребенокъ, помѣщенный въ кузовкѣ. Пришли торговцы изъ сосѣднихъ лавокъ и тоже остановились, съ любопытствомъ осматривая супруговъ и разспрашивая объ нихъ у стоявшаго тутъ-же Нюренберга. Странно было для всѣхъ, что люди пр³ѣхали въ щегольской коляскѣ и сидятъ при такой обстановкѣ. Нюренбергъ объяснялъ имъ, какъ могъ, капризъ своихъ кл³ентовъ. Турецк³й гортанный говоръ такъ и стоялъ въ толпѣ. Остановился даже проѣзжавш³й мимо черкесъ-всадникъ и присоединился къ разговору.

   - Послушайте, Нюренбергъ, разгоняйте пожалуйста публику. Чего это столпились и смотрятъ, какъ на звѣрей какихъ!- сказалъ Николай Ивановичъ проводнику.

   Тотъ пожалъ плечами, но крикнулъ что-то по-турецки толпѣ. Кафеджи замахалъ на остановившихся руками и одного изъ любопытныхъ даже отпихнулъ въ плечо, но толпа не расходилась и вдругъ изъ нея раздался русск³й ломаный говоръ:

   - Здравствуй, господынъ русскый эфендымъ! Изъ Москва прыѣхалы? Поклонъ мой, дюша моя, вамъ! Мы тоже въ Руссый были. Въ Нахычевань были, въ Ростовъ-на-Дону были. Здравствуй, барыня!

   Изъ толпы выдвинулся черный какъ жукъ усатый пожилой человѣкъ съ небритымъ щетинистымъ подбородкомъ и кланялся, прикладывая ладонь руки ко лбу и къ груди. Онъ былъ въ фескѣ, въ жилетѣ и въ передникѣ, запачканномъ кровью, а у пояса его висѣлъ большой ножъ въ чехлѣ.

   - Армянинъ? - задалъ вопросъ Николай Ивановичъ, сообразивъ при упоминан³и о Нахичевани о нац³ональности говорящаго.

   - Арменски человѣкъ,- кивнулъ тотъ.- Мы мясникъ, фруктовщикъ будемъ. Ходы на часъ, дюша мой, покупать апельсины. Кишмышъ есть, коринка есть. Наша лавка здѣсь рядомъ.

   - А въ самомъ дѣлѣ недурно-бы купить апельсиновъ,- сказала Глафира Семеновна.

   - Есть, есть, барыня! Хороши портогалы есть. Угощен³е дадимъ. Изъ Москва? - спросилъ армянинъ.

   - Нѣтъ, изъ Петербурга.

   - Знаемъ Петербургъ. И тамъ есть арменски люди.

   - А вы давно здѣсь въ Константинополѣ? - начались разспросы.

   - Мы настоящ³й стамбулски арменинъ есть, а только торговали въ Нахичевань и въ Ростовъ-на-Дону. И папенька, и маменька наши изъ Стамбулъ.

   Супруги допивали чай, а мясникъ-армянинъ ждалъ и разспрашивалъ ихъ, гдѣ они остановились, нравится-ли имъ Стамбулъ. Онъ самъ спросилъ себѣ у кафеджи чашку кофе и не только выпилъ кофе изъ маленькой чашечки, но даже вылизалъ изъ нея языкомъ всю гущу, оставшуюся на днѣ. Но вотъ супруги напились чаю, щедро разсчитались съ кланявшимся и скалившимъ отъ восторга зубы кафеджи, и армянинъ повелъ ихъ въ свою лавку, находившуюся дома черезъ два. Вся толпа тотчасъ-же перекочевала за ними. Купили они у армянина апельсиновъ, миндальныхъ орѣховъ, фисташекъ. Армянинъ усадилъ супруговъ у себя въ лавкѣ и, пославъ къ кафеджи за кофе, сталъ ихъ подчивать кофе. Отказаться было не ловко. Онъ уже узналъ, какъ зовутъ супруговъ, и величалъ ихъ по имени и отчеству. Николай Ивановичъ спросилъ въ свою очередь, какъ зовутъ армянина.

   - Карапетъ Абрамьянцъ, отвѣчалъ онъ.- Карапетка... Зовите Карапетка - вотъ и все.

   - Съ какой стати? Вы купецъ, я купецъ. Одного поля ягоды мы. Будемъ звать и васъ по отчеству. Карапетъ Иванычъ, что-ли?

   - Зачѣмъ Иванычъ? Папенька мой былъ Аветъ.

   - Ну, такъ Карапетъ Аветычъ. Вотъ что, Карапетъ Аветычъ... началъ Николай Ивановичъ: Хочу я переѣхать въ другую гостинницу. Не нравится мнѣ тамъ. Очень ужъ все чопорно тамъ, модно, все на англ³йск³й манеръ. Пьютъ и ѣдятъ по часамъ... Отъ такого часа до такого... А въ остальное время ни съѣсть, ни выпить ничего не допросишься. А мы этого не любимъ, мы люди русск³е. Намъ вотъ сейчасъ подавай, когда захотимъ. А главное, что настоящаго чаю тамъ напиться нельзя. Самовара нѣтъ. Но это бы еще ничего. А кипятку, подлецы, не даютъ. Даютъ теплую воду, а кипятку нѣтъ.

   - А сколько платишь за комнату?

   - Да плата-то чортъ съ ней. Мы не изъ-за платы. А гостей не уважаютъ, не хотятъ по нраву потрафить. Платимъ мы, кажется, двѣнадцать франковъ, сказалъ Николай Ивановичъ и взглянулъ на Нюренберга, ожидая подтвержден³я.

   - Пятнадцать, отвѣчалъ тотъ.

   - Фю-фю фю!- просвистѣлъ армянинъ. - Мы тыбѣ, дюша моя, за пять франки хорошую комнату найдемъ.

   - Но зато это будетъ не лучшаго отель, а caмаго простаго турецкаго хане...- вставилъ Нюренбергъ.

   - А что-жъ изъ этого? Было-бы чисто да мягко и чтобы мнѣ этихъ поганыхъ мордъ лакейскихъ во фракахъ не видѣть. Словно актеры как³е, князей разыгрывающ³е. Да и постояльцы-то всѣ во фракахъ. А мы любилъ по просту, по домашнему... Намъ хоть турецкая, хоть персидская гостинница, но была-бы постель почище.

   - Да у насъ даже и свое постельное бѣлье. и подушки, и пледы вмѣсто одѣялъ есть, если ужъ на то пошло,- проговорила Глафира Семеновна.

   Армянинъ стоялъ въ раздумьи и чесалъ затылокъ.

   - Хочешь, дюша моя, я тебя у себя за пять франки, самая лучшая комната уступать буду? - произнесъ онъ, наконецъ.

   - У васъ въ квартирѣ? - быстро спросила Глафира Семеновна.

   - Да, у насъ въ квартырѣ, барыня.- Здѣсь на верху, надъ лавкомъ. Ходы на насъ посмотрѣть комната, Николай Иванычъ, ходы на насъ, барыня, дюша моя...

   И армянинъ потащилъ супруговъ къ себѣ въ квартиру, находившуюся надъ лавкой. Нюренбергъ шелъ сзади, пожималъ плечами и увѣрялъ, что для такого именитаго господина въ простой квартирѣ останавливаться неудобно, потому что нѣтъ ни прислуги настоящей, ни ресторана.

   - Пшитъ!- крикнулъ на него армянинъ, сдвинувъ брови и строго выпуча глаза - Чего ты кричишь? Чего, какъ собака, лаешь! Бакшишъ тебѣ надо? Я дамъ тебѣ бакшишъ. А вамъ, барыня, дюша моя, я дамъ сынъ для прислуга, дочка для прислуга и самъ Карапетъ Абрамьянцъ будетъ прислуга. Николай Иванычъ лубитъ самоваръ? Будетъ и самоваръ.

   - Даже и съ самоваромъ? - улыбнулся Николай Ивановичъ.- А гдѣ возьмешь его?

   - У сосѣда-кафеджи возьму, эфендимъ.

   Комната армянина была относительно чистая.

   Стояла большая софа по стѣнѣ, на полу лежали два нарядные ковра, нѣсколько вѣнскихъ буковыхъ стульевъ...

   - Для барыня ваша, эфендимъ, тоже софа поставимъ,- сказалъ армянинъ.- Кровать у меня нѣтъ, а софа, сколько хочешь, есть.

   Супругамъ комната понравилась, а Глафира Семеновна даже промолвила:

   - Да на софахъ-то даже еще лучше спать. Я люблю.

   - Еще бы. И будетъ это совсѣмъ по-турецки,- прибавилъ супругъ.- А то пр³ѣхали въ Турц³ю и живемъ въ какой-то Англ³и, гдѣ все англ³йск³я морды во фракахъ.- Согласна, Глаша, сюда переѣхать?

   - Да отчего-же?.. Съ удовольств³емъ... Попроще-то, право, лучше.

   - Ну, такъ и останемся.

   Нюренбергъ сдѣлалъ кислое лицо, а армянинъ взялъ правую руку Николая Ивановича, сказавъ:

   - Добраго дѣло будетъ! Жыви! Спи! Кушай! Шашлыкъ, бифштексъ хочешь - самый лучш³й, первый мясо изъ лавки дамъ, и дочка моя сейчасъ все сдѣлаетъ.

   - Ахъ, даже и съ кушаньемъ можно? - обрадовалась Глафира Семеновна.- Такъ вотъ пожалуйста намъ сейчасъ по хорошему бифштексу велите изжарить. Просто тошнитъ даже - вотъ какъ ѣсть хочу. Чаемъ и кофеемъ набулдыхиваемся, а я еще ничего не ѣла сегодня.

   - Даже и не два бифштекса давайте, а четыре, прибавилъ Николай Ивановичъ.

   - Четыре? Пять сдѣлаемъ, дюша моя. И самый первый сортъ сдѣлаемъ!- воскликнулъ армянинъ.

   Николай Ивановичъ снялъ пальто, сѣлъ на софу и тотчасъ-же отдалъ приказъ Нюренбергу:

   - Поѣзжайте сейчасъ въ гостинницу, спросите тамъ счетъ и привезите сюда наши вещи. Пусть человѣкъ изъ гостинницы съ вами сюда пр³ѣдетъ. Онъ получитъ съ меня по счету деньги.

   Понуря голову и разводя руками, вышелъ изъ комнаты Нюренбергъ.

   - Ахъ, нехорошаго дѣло, эфендимъ, вы дѣлаете! Самаго безпокойнаго мѣсто вамъ здѣсь будетъ!- бормоталъ онъ.

  

  

   И вотъ супруги Ивановы на квартирѣ у армянина Карапета Абрамьянца. Началось приведен³е въ порядокъ комнаты для жильцовъ. Карапетъ съ сыномъ Аветомъ, парнишкой лѣтъ пятнадцати, черноглазымъ и ужъ съ засѣвшими на верхней губѣ усиками, втащили въ комнату вторую софу и даже повѣсили надъ ней хорош³й турецк³й коверъ, а сверху ковра маленькое зеркальце.

   - Для госпожи барыни твоей постель будетъ,- похвастался Карапетъ Николаю Ивановичу и прибавилъ:- А въ зеркало можетъ свои глазы, носъ и губы смотрѣть, съ бѣлила и румяна мазать.

   - Да что вы! Развѣ я мажусь?- обидѣлась Глафира Семеновна.

   - О, дюша моя, нѣтъ такова барыня на землѣ, которая не мажетъ себѣ лицо и глазы! Моя дочка совсѣмъ глупый дѣвченка, а тоже мажетъ и глазы, и носъ, и щеки, и уши. Какъ праздникъ большой, такъ сейчасъ папенька и слышитъ: "папенька, дай на пудра, папенька, дай на румяновъ".

   Внесли мѣдный тазъ, мѣдный кувшинъ съ водой, и Карапетъ опять сказалъ:

   - Вода сколько хочешь, дюша мой, Николай Ивановичъ. Можешь съ наша вода даже кожу съ лица смыть. Ну, теперь все. Будь здоровъ, дюша мой. Подушковъ и одѣяла не надо?

   - Не надо, не надо. Подушки, бѣлье и одѣяла сейчасъ нашъ проводникъ привезетъ,- откликнулась Глафира Семеновна.

   Карапетъ осмотрѣлъ комнату и улыбнулся, торжествуя.

   - Хочешь, эфендимъ, еще коверъ могу дать? Хочешь, барыня, клѣтку съ канарейкомъ могу на окошко повѣсить?

   - Не надо, ничего больше не надо. Теперь-бы только поѣсть.

   - Сыю минута бифштексъ будетъ. Самая первый сортъ мяса дочкѣ далъ. Сейчасъ дочка Тамара бифштексъ принесетъ, шашлыкъ принесетъ.

   - А у васъ дочку Тамарой звать? Какое поэтическое имя! - замѣтила Глафира Семеновна.

   - Такъ и жена мой звали. И жена мой была Тамара.

   - А гдѣ-же жена ваша?

   - Богъ взялъ, указалъ рукой на потолокъ Карапетъ и прибавилъ:- Шесть годовъ теперь я холостой малчикъ. Хочешь водка, дюша мой, выпить передъ бифштексъ? быстро спросилъ онъ Николая Ивановича.

   - Да развѣ есть? - воскликнулъ тотъ, улыбаясь.

   - Русской водка нѣтъ, но турецк³й раки есть. Томатъ кислый есть на закуска, петрушка есть на закуска, сельдери, паприка, чеснокъ... Это арменски закуска.

   - Глаша, я выпью рюмку, заискивающе обратился къ женѣ Николай Ивановичъ.- Выпью, хорошенько поѣмъ и по петербургски соснуть часокъ другой прилягу.

   - Да пей...- пожала плечами Глафира Семеновна и спросила армянина:- Отчего это, Карапетъ Аветычъ, въ Турц³и водку дозволяютъ, если самъ мусульманск³й законъ ее запрещаетъ?

   Армянинъ наклонился къ ней и проговорилъ:

   - Турки-то, барыня, самый большой пьяница и есть, но они по секретъ пьютъ, на ночь, когда никто не видитъ. О, это большой доходъ для нашего султанъ!

   Въ дверь заглянула миловидная дѣвушка въ синемъ шерстяномъ платьѣ, съ засученными по локоть рукавами и въ передникѣ.

   - А вотъ и обѣдъ для мои первые гости готовъ! сказалъ Карапетъ.- Дочка моя Тамара. Ходы на насъ, Тамара! Ходы на насъ, дюша мой! поманилъ онъ дѣвушку и заговорилъ съ ней на гортанномъ нарѣч³и.

   Та, покраснѣвъ, вошла въ комнату и спрятала руки подъ передникъ. Это была дѣвушка лѣтъ семнадцати, брюнетка до синевы, съ волосами, заплетенными въ нѣсколько косичекъ, которыя спускались ниже плечъ и оканчивались красными бантиками. Глафира Семеновна протянула ей руку, сказалъ и Николай Ивановичъ: "здравствуйте, барышня".

   - Ни слова не знаетъ по-русски, отрицательно покачалъ головой отецъ.- Ни Аветка, ни Тамарка - ни одинъ слова, дюша мой. Только по-армянски и по-турецки.

   - Такъ мы, какъ поздороваться-то, и по-турецки знаемъ! Селямъ алейкюмъ, барышня,- сказалъ Николай Ивановичъ.

   Дѣвушка тоже что-то пробормотала и поклонилась.

   - По-французски въ училищѣ она училась, по-французски пятьдесятъ, шестьдесятъ словъ знаетъ, сообщилъ папенька и опять заговорилъ съ дочкой на гортанномъ нарѣч³и.

   - Все готово... Обѣдъ готовъ... Садитесь за столъ,- прибавилъ онъ супругамъ, вышелъ въ сосѣднюю комнату и загремѣлъ тамъ посудой.

   Запахло жаренымъ мясомъ, и отецъ, сынъ и дочь начали вносить въ комнату глиняныя плошки, тарелки, бутылки и рюмки. Карапетъ накинулъ на столъ салфетку и сейчасъ-же похвастался:

   - У меня не такъ, какъ у турки... У меня, дюша мой, и салфетка на столѣ, и вилки есть, и ножикъ. Мы люди образованные...

   Вскорѣ всѣ яства и пит³и были поставлены, и супруги сѣли за столъ. Присѣлъ и Карапетъ. Красовались на блюдцѣ три громадные маринованные томата, лежали на тарелкѣ корни петрушки, сельдерея, стручки зеленаго перца. Пр³ятно щекотали обонян³е и бифштексы. Глафира Семеновна взяла кусокъ мяса себѣ на тарелку и сказала Карапету:

   - Вотъ у васъ я ѣсть бифштексъ не боюсь. Я знаю, что армяне лошадиную говядину не ѣдятъ, а въ турецкомъ ресторанѣ не рѣшилась-бы.

   Армянинъ наклонился къ ней, тронулъ ее громадной ладонью по плечу и сказалъ:

   - Такой говядина, какъ у меня, дюша моя, у самаго падишахъ нѣтъ.

   Онъ налилъ изъ бутылки въ двѣ рюмки желтоватой жидкости и выпилъ вмѣстѣ съ Николаемъ Ивановичемъ. Тотъ проглотилъ и сморщился.

   - Фу, сатана какая! Что это съ перцемъ, что-ли?

   - Безъ перцомъ. Самая хорошая турецкая водка.

   - Боже мой! Турецкая водка... Слушаю и ушамъ своимъ не вѣрю, что въ мусульманской Турц³и водка есть!- проговорила Глафира Семеновна.- Не такъ я себѣ Константинополь воображала. Я думала, что здѣсь объ винѣ и водкѣ говорить даже запрещено.

   - Самая лучшая водка, дюша мой,- продолжалъ Карапетъ:- но турецкая водка всегда ротъ и горло кусаетъ, когда это одну румку пьетъ. Выпей двѣ и пр³ятное удовольств³е въ брюхѣ будетъ.

   И онъ налилъ вторично въ рюмки. Николай Ивановичъ взглянулъ на жену.

   - Развѣ ужъ изъ-за томатовъ только выпить. Томаты маринованные очень хороши. Ну, по-русски, хозяинъ... Ваше здоровье... Очень радъ, что судьба меня столкнула съ вами. Обѣдъ прелестный. Домашн³й, безхитростный, но это то я и люблю.

   Не хулила ѣду и Глафира Семеновна и кушала съ аппетитомъ мясо, и томаты, и рисъ съ шафраномъ, поданный къ шашлыку, но когда Карапетъ въ трет³й разъ сталъ наливать водку въ рюмки, строго произнесла:

   - Это ужъ чтобъ послѣдняя была.

   - Послѣдняя, послѣдняя, мадамъ, дюша мой,- отвѣчалъ Карапетъ, улыбнулся и прибавилъ: - Мой жена, дюша мой, тоже вотъ такъ, какъ ты, не давала мнѣ пить много водки. Теперь твое и барыни здоровье, эфендимъ,- чокнулся онъ съ Николаемъ Ивановичемъ, выпилъ и принялся ѣсть сырой корень петрушки, хрустя зубами и похваливая:- Хороша арменска закуска, здорова арменска закуска.

   Когда обѣдъ былъ конченъ, Карапетъ тронулъ Николая Ивановича ладонью по плечу и сказалъ:

   - Хочешь, дюша мой, эфендимъ, я тебя сегодня по-русскому угощу?

   - Нѣтъ, нѣтъ, ужъ довольно. Пожалуйста довольно насчетъ вина!- замахала руками Глафира Семеновна.

   - Стой, барыня! Стой, мадамъ! Не вино... Сама похвалишь. Сама скажешь, что Карапетка хорош³й человѣкъ. Сегодня субботъ, Николай Иванычъ, завтра праздникъ воскресенье... Ты теперь ложись и спи и гляди хорош³й самый лучш³й сонъ, а я пойду въ лавку. Ты, дюша мой, проснешься, а я лавку запру и пойдемъ мы съ тобой, дюша мой, въ баню.

   - Въ баню? А что? Да вѣдь это прекрасно. Глаша, какъ ты думаешь? - спросилъ Николай Ивановичъ жену.

   - Иди. Но только ужъ пожалуйста тамъ не пить.

   - Въ банѣ-то? Да какое-же тамъ питье! Съ удовольств³емъ, съ удовольств³емъ, Карапетъ Аветычъ, схожу съ тобой въ баню. Много я про турецкую баню слыхалъ, а теперь вооч³ю ее увижу. Пойдемъ, пойдемъ. А вернемся - ты мнѣ самоварчикъ изобразишь. Обѣщалъ вѣдь самоваръ.

   - Будытъ, будытъ... И самоваръ послѣ баня будытъ,- кивнулъ армянинъ.

   - Глаша! Да вѣдь это восторгъ что такое! Какъ должны мы быть благодарны случаю, что повстрѣчались съ Карапетомъ Аветычемт.

   Карапетъ стоялъ и кланялся.

   - Такъ въ баню сегодня вечеромъ? Хорошо. Прощай, дюша мой, прощай мадамъ,- сказалъ онъ, протянувъ постояльцамъ свою громадную руку и удалился.

  

  

   Супруги долго-бы еще спали крѣпкимъ послѣобѣденнымъ сномъ, но Николая Ивановича разбудилъ армянинъ-мясникъ. Онъ проникъ черезъ незапиравшуюся дверь, стоялъ около софы надъ Николаемъ Ивановичемъ и говорилъ:

   - Вставай, баринъ! Вставай, эфендимъ! Вставай, дюша мой, пора въ баня идти.

   Николай Ивановичъ открылъ глаза, увидалъ передъ собой при свѣтѣ горѣвшей на столѣ лампы крупную волосатую фигуру въ фескѣ и съ засученными рукавами рубашку и сразу вскочилъ и сѣлъ на софѣ.

   - А вещи наши изъ гостинницы привезли?- спросилъ онъ.

   - Привезли, привезли. Я и счетъ за тебя, дюша мой, заплатилъ. Сейчасъ внесутъ твои вещи. А счетъ четыреста двадцать и три п³ястръ.

   - Сколько? - испуганно спросилъ Николай Ивановичъ, но когда Карапетъ повторилъ сумму и прибавилъ, что это п³ястры, а не франки, онъ тотчасъ-же сообразилъ и сказалъ:- Да,да... П³ястръ - семь, восемь копѣекъ. Ну, это еще не очень сильно ограбили. Глаша! вставай! - крикнулъ онъ женѣ, которая продолжала еще спать на своей софѣ, свернувшись калачикомъ.

   - Пр³ѣхали? - откликнулась съ просонья Глафира Семеновна.- А какая это станц³я?

   - Вишь, какъ заспалась! Думаетъ, что все еще по желѣзной дорогѣ ѣдемъ. Ну, пусть она лежитъ. Давайте сюда наши вещи.

   - Аветъ! Тамара!- ударилъ въ ладоши хозяинъ и заговорилъ что-то на гортанномъ нарѣч³и.

   Дверь распахнулась, и дочь его и сынъ начали втаскивать подушки, свертки, картонки. Наконецъ, самъ Карапетъ съ сынишкой втащилъ сундукъ супруговъ.

   - Глаша! Смотри-ка, какой любезный Карапетъ Аветычъ-то, сказалъ Николай Ивановичъ женѣ.- Чтобъ не будить насъ, принялъ всѣ наши вещи и по счету изъ гостинницы за насъ заплатилъ.

   Глафира Семеновна открыла глаза и щурилась на горѣвшую лампу.

   - А гдѣ-же нашъ проводникъ Нюренбергъ?- спросила она.

   - Онъ убѣжалъ, барыня-сударыня, я говорю ему: жди. А онъ говоритъ: "я завтра приду",- отвѣчалъ армянинъ.- О, это тонк³й каналья. Онъ хочетъ съ васъ и за завтра деньги получить. Ну, идемъ, дюша мой, эфендимъ, въ баню - обратился онъ къ Николаю Ивановичу.

   Тотъ уже вытаскивалъ для себя изъ чемодана чистое бѣлье.

   - Да, да... сказалъ онъ.- Сейчасъ я буду готовъ.- А ты, Глаша, тѣмъ временемъ разберись въ нашихъ вещахъ, покуда мы будемъ въ банѣ. Я скоро...

   - А зачево твоей барынѣ не идти, дюша мой, въ баню съ Тамаркой? Вотъ Тамарка проводитъ,- предложилъ хозяинъ, кивая на дочь.

   - Нѣтъ, нѣтъ, я дома останусь. Какъ я могу съ вашей дочерью въ баню идти, если она ни слова не знаетъ по-русски, а я ни слова по-турецки и армянски!

   - Она, дюша мой, по-французски говоритъ. Она въ панс³онъ училась. Она тридцать словъ знаетъ. Скажи ей францусское слово, она сейчасъ пойметъ.

   - Нѣтъ, нѣтъ. Вы идите, а я дома...

   Николай Ивановичъ и Карапетъ отправились въ баню. Не взирая на то, что на улицѣ было совсѣмъ тепло, Карапетъ надѣлъ на себя теплое пальто съ красны