Лейкин Николай Александрович - В гостях у турок

на пароходѣ.

   Нѣсколько арабаджи въ приличныхъ фаэтонахъ, запряженыхъ парой лошадей, предлагали супругамъ свои услуги, босоног³е мальчишки въ линючихъ фескахъ навязывали верховыхъ ословъ, чтобъ подняться на гору, но Карапетъ сказалъ:

   - Пѣшкомъ, пѣшкомъ, дюша мой, эфендимъ, пѣшкомъ, барыня-сударыня, пойдемъ. На своя нога пойдемъ, а то ничего хорошаго не увидимъ.

   Дорога была преплохая, мощеная крупнымъ камнемъ, безъ тротуаровъ. Минуты черезъ три между домами среди двухъ-трехъ кипарисовъ стали попадаться покосивш³еся старые мусульманск³е памятники.

   Карапетъ указалъ на нихъ и пояснилъ:

   - Вотъ гдѣ стараго кладбище начиналось, а теперь выстроили на немъ домы, а новаго кладбище пошло выше на гора.

   Женщины съ ребятишками сначала поднимались въ гору въ общей толпѣ, но потомъ начали свертывать въ переулки. Свернулъ и Карапетъ съ своими постояльцами въ одинъ изъ переулковъ, сказавъ:

   - Сейчасъ мы увидимъ дервиши.

   И точно. Въ концѣ переулка открылась полянка. Тамъ и сямъ мелькали надгробные памятники, нѣсколько кипарисовъ простирали свои вѣтви къ небу, а подъ ними усаживались пр³ѣхавш³я на пароходѣ женщины съ ребятами. Тутъ-же была и больная женщина, которую привезли въ экипажѣ. Посрединѣ полянки былъ деревянный помостъ, а на помостѣ группировались молодые и старые турки въ усахъ и бородахъ и съ четками на кистяхъ рукъ. Они-то и были дервиши, какъ сообщилъ Карапетъ, и принадлежали къ соглас³ю такъ называемыхъ "Ревущихъ Дервишей". Особыми костюмами дервиши не отличались отъ обыкновенныхъ аз³атскихъ турокъ,- куртки, шаровары, поясъ, но вмѣсто фесокъ имѣли на головахъ полотняныя шапочки. Одинъ изъ нихъ, старикъ, впрочемъ, былъ въ большой бѣлой чалмѣ и отличался длинной сѣдой бородой.

   - Это шейхъ отъ дервиши,- указалъ Карапетъ на старика въ чалмѣ, когда супруги расположились около помоста.- Шейхъ отъ Руфаи. Эти дервиши - Руфаи.

   - А насъ они не тронутъ? - съ опасен³емъ спросила Карапета Глафира Семеновна.- Не начнутъ гнать, видя, что мы не мусульмане?

   - Зачѣмъ они будутъ насъ гнать, дюша мой, мадамъ? Мы имъ пять-шесть п³астры дадимъ, а они деньги оной какъ любятъ,

   Публика стала окружать помостъ. Виднѣлось и нѣсколько мужчинъ въ европейскихъ костюмахъ, въ фескахъ и безъ фесокъ. Можно было насчитать двѣ-три шляпы котелкомъ. Рядомъ съ супругами Ивановыми остановились двѣ англичанки, одѣтыя но послѣдней модѣ. Онѣ безъ умолку болтали по-англ³йски съ бакенбардистомъ въ цилиндрѣ и клѣтчатомъ пальто съ перелиной. Николай Ивановичъ взглянулъ ему пристально въ лицо и увидалъ, что это былъ тотъ самый англичанинъ, съ которымъ они пр³ѣхали въ Константинополь въ одномъ вагонѣ. Они обмѣнялись поклонами. Англичанинъ что-то спросилъ его на ломаномъ французскомъ языкѣ. Николай Ивановичъ ничего не понялъ, но отвѣчалъ: "вуй, мосье".

   - А развѣ у этихъ дервишей нѣтъ монастыря?.. задала вопросъ Карапету Глафира Семеновна.- Вѣдь дервиши - это мусульманск³е монахи.

   - Есть, мадамъ... хорошаго монастырь есть. Вонъ подальше входъ въ этого монастырь, но они вышли изъ свой монастырь для публики, чтобъ поскорѣй своя обѣдня сдѣлать,- далъ отвѣтъ Карапетъ.

   Два дервиша внесли на помостъ по вороху овчинъ и разостлали ихъ полукругомъ, шерстью вверхъ, а посрединѣ - коверъ. На коверъ тотчасъ же всталъ шейхъ, а на овчинахъ размѣстились дервиши.

   Черезъ минуту началось отправлен³е культа завывающихъ дервишей Руфаи.

  

  

   Прежде всего сѣдобородый шейхъ дервишей, закрывъ свои уши пальцами, прочелъ на распѣвъ краткое изречен³е изъ Корана, а затѣмъ дервиши поочередно стали подходить къ ему и цѣловали у него руку. Возвращаясь на свои мѣста, они уже садились на овчины, поджавъ подъ себя ноги, и начали раскачиваться корпусомъ впередъ, назадъ, направо и налѣво, а шейхъ продолжалъ стоять безъ движен³я. Сначала это раскачиван³е шло молча, но вотъ шейхъ произнесъ "ла ила ила ла", и всѣ дервиши начали повторять эти односложные звуки, качаясь корпусомъ такъ, что на каждое движен³е приходилось по слогу. Плавныя движен³я постепенно переходили къ болѣе быстрымъ движен³ямъ и вмѣстѣ съ тѣмъ дервиши возвышали голосъ при завыван³и.

   - Это они корабль дѣлаютъ,- сообщилъ Карапетъ супругамъ.- Корабль и буря... Сначала маленьки буря... потомъ большой буря.

   - Молитва это у нихъ происходитъ, что-ли? спросилъ Николай Ивановичъ Карапета.

   - Да, дюша мой, молитва... Молятся. Такого у нихъ вѣра.

   - Въ этомъ-то и заключается лечен³е больныхъ? - задала въ свою очередь вопросъ Глафира Семеновна.

   - Нѣтъ, мадамъ, лечен³е потомъ будетъ.

   А дервиши, между тѣмъ, ужъ кричали во все горло свое "ла-ила-ила-ла". Въ воздухѣ мотались ихъ головы, откидываемыя то назадъ, то впередъ, то вправо, то влѣво. Лица дервишей покраснѣли и съ нихъ струился обильный потъ.

   - Несчастные, какъ они устали!- сказала Глафира Семеновна.

   - Погодите, мадамъ... еще не то будетъ,- отвѣчалъ Карапетъ.

   Вдругъ дервиши вскочили и стали качаться стоя. Мотающ³яся головы ихъ ужъ только мелькали передъ глазами зрителей, но выражен³я лицъ разобрать было невозможно. Въ воздухѣ стоялъ буквально ревъ. Дервиши вмѣстѣ съ тѣмъ и подпрыгивали.

   - Вѣдь и у насъ въ Росс³и такая секта есть... Скакуны они называются, замѣтилъ Николай Ивановичъ.

   Глафира Семеновна сморщилась и произнесла:

   - Непр³ятно смотрѣть. Пойдемте прочь.

   - А лечен³е, мадамъ? Сейчасъ леченье начнется,- остановилъ ее Карапетъ.

   - Богъ съ нимъ и съ леченьемъ!- отвернулась она.

   - Нельзя-же, душечка, надо смотрѣть до конца, сказалъ въ свою очередь мужъ.- Мнѣ нужно. Сегодня вечеромъ я буду писать Васил³ю Кузьмичу письмо изъ Аз³и, такъ хочу ему и дервишей описать.

   - Опишешь и не досмотрѣвши. Ври, что въ голову придетъ.

   Вдругъ одинъ дервишъ упалъ среди рева. Изо рта его била пѣна Вслѣдъ за нимъ свалился другой дервишъ и лежалъ уже безъ движен³я, раскинувъ руки. Лицо его было черно, глаза открыты. Падали трет³й дервишъ, четвертый, пятый. Глафира Семеновна ужъ не смотрѣла.

   - Довольно, довольно! На кладбище пойдемте, торопила она.

   - Да ужъ все кончено, мадамъ, барыня, сударыня,- проговорилъ армянинъ.- Сейчасъ леченье начнется.

   И точно, всѣ дервиши перестали ревѣть и качаться. Они опустились на овчины и сидѣли, тяжело дыша и свѣсивъ головы. Шейхъ поднялъ руки. На помостъ со всѣхъ сторонъ бѣжали турецк³я женщины, тащили ребятъ, клали ихъ внизъ лицомъ и сами падали вмѣстѣ съ ними ницъ.. Шейхъ въ сопровожден³и дервиша съ чашечкой для пожертвован³й проходилъ по рядамъ лежавшихъ, попиралъ ихъ ногой, ставя ее на спину или другую часть тѣла, и шелъ дальше. Женщины, мимо которыхъ шейхъ уже прошелъ, поднимались и клали дервишу въ чашечку деньги. Положили и больную женщину на край помоста Она кричала истерично и пронзительнымъ голосомъ. Шейихъ и ей наступилъ ногой сначала на спину, а потомъ на шею.

   - Это-то леченье и есть? - спросила Глафира Семеновна.

   - Вотъ, вотъ. Онъ лечитъ черезъ своего святость, пояснилъ армянинъ.- Прежде, чтобы доказать свою святость, дервиши носили въ голая рука уголья съ огнемъ, ступали съ голаго нога на горячаго краснаго желѣзо, но теперь это полиц³я не дозволяетъ.

   Подбѣжалъ и къ супругамъ дервишъ съ чашечкой. Николай Ивановичъ улыбнулся.

   - На коньячишко просишь, святой мужъ? Изволь, изволь. Выпей за здрав³е Николая, Глафии и Карапета,- сказалъ онъ и опустилъ въ чашечку серебряную монету:- Ну, теперь на кладбище отправимся,- обратился онъ къ Карапету.

   - Да мы ужъ на кладбищѣ, дюша мой. Вонъ могильнаго памятники стоятъ. Здѣсь въ Скутари вездѣ кладбище... отвѣчалъ тотъ.

   - Это ты говорилъ, что старое кладбище. Понимаю.- Но гдѣ-же новое?

   - А вотъ за того маленькаго мечеть зайдемъ - будетъ и новаго кладбище.

   Карапетъ указалъ на хорошенькую маленькую мечеть съ двумя минаретиками, выглядывавшую изъ темной зелени кипарисовъ и они двинулись впередъ. Почти всѣ турецк³я женщины, находивш³яся при богослужен³и дервишей Руфаи, направились туда-же.

   Ближе къ новому кладбищу стали попадаться палатки кафеджи съ жаровнями, на которыхъ стояли кофейники. На циновкахъ, разостланныхъ около палатокъ, сидѣли фески. Сами кафеджи звенѣли чашками въ плетеныхъ корзинкахъ. Бродили булочники, продающ³е булки, вареную кукурузу и вареную фасоль. Везъ на ручной телѣжкѣ большой укутанный ковромъ котелъ турокъ въ чалмѣ изъ грязныхъ тряпицъ и предлагалъ желающимъ горяч³й "пловъ".

   Вездѣ продавалось съѣстное. Нашелся даже бродяч³й цирюльникъ, который около самой развалившейся ограды "новаго" кладбяща усадилъ своего кл³ента на коверъ и брилъ ему намыленную голову.

   Продавали разносчики съ рукъ платки, полотенца, и наконецъ Глафира Семеновна увидала турка съ плетеной корзинкой, изъ которой выглядывали тѣ самыя турецк³я шитыя золотомъ по сафьяну туфли безъ задковъ и съ загнутыми носками, которыя она искала въ Стамбулѣ на базарѣ и не нашла.

   - Вотъ туфли-то!- радостно воскликнула она и подскочила къ корзинкѣ.

   Турокъ-разносчикъ тотчасъ-же приложилъ руку ко лбу, къ сердцу, отдалъ почтительный поклонъ и сталъ хлопать туфлями подошву о подошву.

   Глафира Семеновна отобрала три пары. Торговецъ сказалъ свою цѣну. Карапетъ началъ торговаться и давалъ ему треть цѣны. Кой-какъ сошлись, и туфли были куплены.

   - Отчего эти туфли только здѣсь продаются?- спросила Карапета Глафира Семеновна.

   - Оттого, мадамъ, что ихъ только самаго стараго старухи-турчанки носятъ, а онѣ никуда больше не ходятъ гулять, какъ на кладбище. Да на того сторона, дюша мой, и стараго старухи не носятъ такого старомоднаго туфли, а только здѣсь въ Скутари,- былъ отвѣтъ.

   Николай Ивановичъ дернулъ Карапета за рукавъ и украдкой спросилъ:

   - А выпить здѣсь коньячишку можно?

   - Можно. Пойдемъ...- кивнулъ ему Карапе³ъ.

  

  

   Необыкновенно веселый, ласкающ³й взоръ видъ представляетъ изъ себя Новое или Большое кладбище въ Скутари, расположенное на горѣ. Десятки тысячъ памятниковъ представились супругамъ Ивановымъ, когда они вошли за каменную ограду. Отъ входа вились въ гору нѣсколько дорожекъ, обсаженныхъ высокими и низкими кипарисами: и среди темно-зеленой зелени бѣлѣлись бѣлые мусульманск³е памятники, состоящ³е всегда у мужчинъ изъ трехъ, а у женщинъ изъ двухъ камней: одного, составляющаго плашмя лежащую плиту и другого - на ребро поставленную плиту. У мужскихъ памятниковъ трет³й камень составлялъ тюрбанъ или чалму, высѣченные изъ какой либо каменной породы и поставленные сверху третьяго камня, немного въ наклоненномъ видѣ на бокъ. Памятники и кипарисы шли въ гору и представляли изъ себя дивный видъ для поднимающагося путника, но еще болѣе великолѣпный видъ открывался ему, если онъ обертывался назадъ. Съ высокой горы по направлен³ю дорожекъ виднѣлся внизу голубой Босфоръ, а далѣе европейск³й берегъ съ причудливыми, разнообразными постройками, расположенными террасами.

   Глафира Семеновна воскликнула:

   - Ахъ, какъ здѣсь хорошо и уютно! А у насъ-то въ Росс³и как³я кладбища! Мрачныя, непривѣтливыя, сырыя. Плакуч³я деревья повсюду да еще жалобно каркающ³я вороны въ придачу. А здѣсь... Ну, посмотрите, какая прелесть вотъ этотъ уголокъ съ усѣвшимися на коврѣ турчанками! указала она мужу и Карапету.

   - Турки любятъ, мадамъ, чтобы кладбище было хорошо,- отвѣчалъ Карапетъ.- Для турки кладбище - гулянье, а для турецки женщины - другой гулянья нѣтъ.

   - Что это они пьютъ и ѣдятъ? - разспрашивала Глафира Семеновна армянина.

   - Здѣсь всѣ, мадамъ, пьютъ и ѣдятъ. Надо и намъ, барыня-сударыня, выпить и закусить.

   Глафира Семеновна промолчала и продолжала наблюдать. Группы публики, по большей части женщины съ ребятами и безъ ребятъ, виднѣлись повсюду. Онѣ сидѣли и стояли въ самыхъ разнообразныхъ позахъ около памятниковъ. Слышался смѣхъ, веселые разговоры. Турчанки, дѣйствительно, въ большинствѣ случаевъ, что-нибудь ѣли: или апельсины, или сласти изъ коробокъ, подсовывая ихъ подъ густыя вуали въ ротъ. Да и не особенно тщательно у всѣхъ женщинъ опущены были эти вуали. У нѣкоторыхъ они были приподняты до носа и давали видѣть подбородокъ, губы и красивые зубки, кусающ³е апельсинъ или засахаренный фруктъ. Были и так³я, которыя совсѣмъ откинули вуаль и закрыли только ротъ и подбородокъ обычнымъ бѣлымъ шелковымъ шарфомъ съ шеи. И здѣсь, на кладбищѣ, сновали разносчики съ съѣстными припасами, фруктами и сластями, и здѣсь были кафеджи съ ручными телѣжками и предлагали кофе, выкрикивая по-турецки: "кагве".

   - Однако, здѣсь-то ваши турецк³я дамы не особенно вплотную прикрываютъ личики,- замѣтилъ Николай Ивановичъ Карапету.

   - Да, да... Это вѣрно. Здѣсь всегда бываетъ мало турокъ мужчинъ и потому турецкаго дамы не боятся, что они получатъ непр³ятность,- отвѣчалъ Карапетъ.

   - А какая-же можетъ быть непр³ятность?

   - А посмотритъ на открытаго лицо и скажетъ: "ахъ, ты дура, какъ ты смѣешь, мерзкаго женщина, безъ вуаль сидѣть?"

   - Да какое-же онъ имѣетъ право? - проговорила Глафира Семеновна

   - Турки всегда имѣютъ право надъ дамамъ. Это только нашего дамы имѣютъ право надъ нами. Да..

   И Карапетъ многозначительно подмигнулъ Глафирѣ Семеновнѣ.

   - А вы хотите, чтобы и вамъ волю дали надъ нами? - покосилась на него та.- Нѣтъ,- мы Европа, мы этого не допустимъ.

   - Смотри, смотри. Вотъ одна и совсѣмъ сдернула съ себя вуаль и смѣется,- указалъ Николай Ивановичъ армянину на женщину.- И какая хорошенькая!

   - Была бы не хорошенькая, такъ не сдернула бы вуали,- отвѣчалъ Карапетъ.- Будь съ косого глазы морда - еще больше закуталась-бы.

   - Николя! не пяль глаза! Это даже неприлично!- дернула мужа за рукавъ Глафира Семеновна.

   - Если не турокъ идетъ, турецкаго дамы всегда очень съ большая смѣлость... Сейчасъ вуаль прочь... "Смотри, дюша мой. какая я душка"! Тутъ на кладбищѣ, если холостаго человѣкъ, можетъ даже въ любовь сыграть,- повѣствовалъ армянинъ.- Видишь, дюша мой, еще одна дама передъ тобой вуаль сдернула.

   - Николай Ивановичъ! Да чего-же ты сталъ-то! Стоитъ и выпучилъ глаза,- закричала на мужа Глафира Семеновна, вся вспыхнувъ.- Иди впередъ.

   - Иду, иду, матушка. Вѣдь отъ посмотрѣнья ничего не сдѣлается. Но отчего-же Карапетъ Аветычъ, онѣ могутъ догадаться, что мы не турки? Ну, я безъ фески, а вѣдь ты въ фескѣ.

   - А носъ-то мой, дюша мой?- тронулъ себя за носъ Карапетъ.- Самаго настоящ³й армянска носъ. О, турецки дамы знаютъ всякаго носъ!

   - Да неужто это такъ? - спросила Глафира Семеновна и, какъ ни была сердита на мужа и Карапета, разсмѣялась.

   Карапетъ воспользовался ея прояснен³емъ среди гнѣва и сказалъ:

   - Такого часъ теперь подошелъ, мадамъ, что надо закусить и кофе выпить. Вотъ кафеджи.- У него есть хлѣбъ, сыръ, варенаго курица...Пойдемъ къ нему и онъ насъ угоститъ.

   - Хорошо. Только пожалуйста, чтобы водки и вина не было,- согласилась Глафира Семеновна.

   - Ни. ни, ни... Вотъ какъ этого памятникъ будемъ бѣлы.

   Они подошла къ телѣжкѣ кафеджи. Тотъ уже раскинулъ на землѣ коверъ и попросилъ ихъ садиться.

   - Надо ужъ по-турецки, мадамъ,- сказалъ Каранетъ.- Садитесь на коверъ.

   - Ничего, сядемъ, отвѣчала Глафира Семеновна, опускаясь на коверъ.- Чай у него есть? - спросила она про кафеджи.

   - Все есть, мадамъ.

   - Такъ спросите мнѣ чаю и бутербродовъ съ сыромъ.

   Когда жена отвернулась, Николай Ивановичъ дернулъ за рукавъ армянина и тихо проговорилъ:

   - А что-жъ ты хотѣлъ насчетъ коньяковой выпивки?

   - Все будетъ. Молчи и садись.

   Николай Ивановичъ сѣлъ. Карапетъ сталъ говорить кафеджи что-то по-турецки. Тотъ улыбнулся, кивнулъ и сказалъ: "Эветъ, эветъ.. Хай, Хай...".

   Началось завариван³е чаю изъ большого кипящаго на жаровнѣ чайника съ кипяткомъ Кафеджи подалъ компан³и на чистенькой доскѣ длинный бѣлый хлѣбъ, кусокъ сыру и ножъ.

   - Вотъ какъ прекрасно! Ну, это еще лучше, я сама сдѣлаю бутерброды,- сказала Глафира Семеновна и принялась кромсать хлѣбъ и сыръ.

   Чай розлитъ въ чашки и кафеджи поочередно сталъ подавать ихъ сначала Глафирѣ Семеновнѣ, потомъ Николаю Ивановичу и наконецъ Карапету.

   Николай Ивановичъ опять дернулъ Карапета за рукавъ, напоминая о выпивкѣ, а тотъ указалъ ему на чашку и проговорилъ:

   - Пей, пей, дюша мой. Все будетъ хорошо.

   Николай Ивановичъ поднесъ чашку къ губамъ и услыхалъ винеый запахъ, прихлебнулъ изъ нея и, почувствовавъ, что чай сильно разбавленъ коньякомъ, улыбнулся.

   - Хорошо чайку съ устатку выпить,- произнесъ онъ, щуря масляные глаза.

   - Пей, пей! И какого ползительнаго дѣло этотъ чай, такъ просто перваго сорта!- откликнулся армянинъ, тоже улыбаясь.

   - Закусите вы сначала, а чаемъ потомъ будете запивать,- предлагала имъ бутерброды Глафира Семеновна.

   - Потомъ, мадамъ, потомъ, дюша мой, барыня-сударыня,- отстранилъ отъ себя бутерброды армянинъ.- Сначала мы выпьемъ чай, а потомъ закуска пойдетъ. Очень пить хочется, мадамъ.

   Мужчины смаковали глотки и наслаждались пуншемъ, приготовленнымъ для нихъ, по приказан³ю Карапета. услужливымъ кафеджи. Глафиру Семеновну они успѣли надуть вторично.

  

  

   Гнѣвная, поблѣднѣвшая отъ злости, въ сбитой на бокъ второпяхъ шляпкѣ, бѣжала Глафира Семеновна съ кладбища на пароходъ. Уста ея изрыгали цѣлый лексиконъ ругательствъ на мужа и Карапета. Дѣло въ томъ, что по винному запаху, распространившемуся изъ чашекъ Николая Ивановича и армянина, она узнала, что вторично обманута ими, но, къ несчастью, она узнала объ обманѣ нѣсколько поздно, когда уже тѣ допивали по третьей чашкѣ пунша, и носъ у армянина сдѣлался изъ краснаго сизымъ, а у Николая Ивановича и осоловѣли глаза.

   - Ахъ, вы опять надувать меня вздумали! Вмѣсто чаю пуншъ пьете! Домой, домой тогда! Не хочу и минуты здѣсь оставаться,- взвизгнула она и, какъ ужаленная пантера, вскочила съ ковра и побѣжала съ горы внизъ по направлен³ю къ выходу изъ сада.

   Мужчины, разсчитавшись съ кафеджи и выпивъ еще по рюмкѣ коньяку гольемъ "на дорожку", поспѣшно догоняли ее. Головы ихъ были отяжелѣвши, ноги слабы. Николай Ивановичъ даже споткнулся и упалъ разъ, прежде чѣмъ догнать жену.

   - Пронюхала! Нѣтъ, каково? Пронюхала! - повторялъ онъ своему спутнику.

   - Хитраго дама! Охъ, какого хитраго!- отвѣчалъ Каранетъ.- Моя покойнаго жена была совсѣмъ глупаго дѣвочка передъ ней.

   - Все-таки мы, Карапетъ, домой не поѣдемъ. Что теперь дома дѣлать? Мы поѣдемъ по Босфору, продолжалъ Николай Ивановичъ.

   - А если твоя барыня захочетъ домой? - спросилъ Карапетъ.

   - Мы ее опять надуемъ. Почемъ она знаетъ, куда пароходъ идетъ? Сядемъ, скажемъ, что ѣдемъ въ Константинополь, а сами къ Черному морю. Надо-же намъ Босфоръ посмотрѣть.

   - Непремѣнно надо, дюша мой. Босфоръ - перваго дѣло. Какъ возможно безъ Босфоръ!

   - Ну, такъ вотъ на пристани и бери билеты до Чернаго моря и обратно въ Константинополь. Ты говорилъ, что можно.

   - Можно, можно, эфендимъ. Ретуръ-былетъ это называется. А только и хитраго ты человѣкъ, дюша мой, эфендимъ, на счетъ своя жена!- похлопалъ армянинъ своего спутника по плечу и толкнулъ его въ бокъ.- Говорятъ, армянинъ хитраго человѣкъ, хитрѣе жида. Нѣтъ, дюша мой, ты хитрѣе армянина.

   - Какое! Это я только насчетъ жены, да и то она всегда верхъ беретъ,- далъ отвѣтъ Николай Ивановичъ.

   Только за воротами кладбища успѣли они нагнать Глафиру Семеновну. Потъ съ нихъ струился градомъ. Отъ потоковъ его пыльныя лица ихъ сдѣлались полосатыми, какъ голова у зебра. Глафира Семеновна чуть не плакала отъ злости.

   - Ага, пьяницы! Наконецъ-то вы оторвались отъ вашей кабацкой соски!- встрѣтила она мужчинъ,

   - Да какое-же тутъ пьянство, душечка, возразилъ мужъ.- Просто выпили пуншику на легкомъ воздухѣ при благоухан³и кипариса.

   - Однако, вы меня надули. Два раза надули! Нѣтъ, ужъ больше не надуете. Теперь домой и никуда больше.

   - Да конечно-же, домой, ангельчикъ. Куда-же больше? Проѣдемъ черезъ Босфоръ и домой.

   - Нѣтъ, совсѣмъ домой. Прямо въ Росс³ю домой... Въ Петербургъ домой... Вонъ изъ этого пьянаго города! - кричала Глафира Семеновна.

   - Да развѣ мы пьяны, мадамъ, дюша мой? - началъ армянинъ, пуча глаза.

   - Еще-бы нѣтъ! Совсѣмъ пьяны. Развѣ сталъ-бы трезвый мужъ при своей женѣ проходящихъ мимо турчанокъ за платья хватать. Да и вы тоже пьяная морда.

   - Позволь, дюша мой, мадамъ... Это были не турчанки, а двѣ армянки. И тронулъ ихъ за платьевъ я, а не мужъ твой.

   - Вотъ нахалъ-то! А это лучше, что-ли, что вы армянокъ дернули? Но я видѣла, что и Николай... И при этомъ как³е взгляды!

   - Другъ мой, Глашенька, ты ошиблась, котеночекъ...- миндально скосивъ глаза на жену, проговорилъ Николай Ивановичъ и при этомъ взялъ ее за локоть и тронулъ за тал³ю.

   - Прочь! Чего лѣзешь! Ты забываешь, что ты на улицѣ! взвизгнула Глафира Семеновна и сбила у мужа зонтикомъ шапку.

   Проходивш³й мимо турокъ въ курткѣ и фескѣ, видѣвш³й эту сцену, остановился и сказалъ что-то по-турецки. Карапетъ откликнулся ему тоже по-турецки и сказалъ Глафирѣ Семеновнѣ:

   - Вотъ турецкаго мусью говоритъ, барыня, что ты отъ мужа учена мало.

   - О, я и турецкому мусьѣ феску сшибу, пусть только тронетъ меня!

   Переругиваясь такимъ образомъ, компан³я подошла къ пристани. Пароходъ еще не подходилъ. На пароходной пристани было много ожидающаго народа, и Глафира Семеновна присмирѣла. Мужъ и армянинъ покуривали папироски. Армянинъ подмигнулъ Николаю Ивановичу и шепнулъ:

   - Теперь самаго лучшаго, эфендимъ - турецки мастики выпить и съ кислы маринадъ изъ морковки закусить.

   - Выпьемъ. Дай срокъ на пароходъ сѣсть...- тихо отвѣчалъ Николай Ивановичъ.

   Но вотъ показался пароходъ, плывущ³й отъ европейскаго берега, и публика засуетилась. Среди ожидающихъ пароходъ закутанныхъ турчанокъ у одной изъ нихъ былъ завернутъ въ пестрый бумажный платокъ довольно объемистый камень. Обстоятельство это не уклонилось отъ наблюден³я Карапета, онъ подошелъ съ Глафирѣ Семеновнѣ и, указывая на камень, сказалъ ей:

   - Знаешь, дюша мой, мадамъ, какое дѣйств³е этого камень имѣетъ?

   Все еще злившаяся Глафира Семеновна покосилась на камень и ничего не отвѣтила. Карапетъ продолжалъ:

   - Этого камень ей шейхъ отъ дервишъ далъ. Этого камень святой. У этого турчанки теперь дѣтей нѣтъ, а черезъ камень будетъ. Этого камень изъ Мекка.

   Глафира Семеновна отвернулась, опять не проронивъ ни слова.

   Пароходъ присталъ къ пристани, и публика хлынула на него. Еще двѣ-три минуты и онъ отвалилъ отъ берега, направляясь къ Черному морю. Николай Ивановичъ въ сопровожден³и супруги и Карапета поднялись на верхнюю палубу и стояли на ней, смотря на удаляющееся отъ нихъ живописное мѣстечко. Погода была тихая, ясная.

   - Прощай, Скутари! - воскликнулъ Николай Ивановичъ нетвердымъ языкомъ, снялъ съ головы шапку и махнулъ ей.

   - Тьфу! Пьяное мѣсто!- плюнула жена и отвернулась.

   - Прощай, матушка Аз³я!- повторилъ свой возгласъ мужъ и опять махнулъ шапкой.

   - Не кланяйся, дюша мой, эфендимъ. Еще пять, шесть разъ будемъ сегодня къ Аз³ятск³й берегъ подходить, остановилъ его Карапетъ.

   - Какъ такъ? - удивился тотъ.

   - Пока до Чернаго моря доѣдемъ, пять, шесть пристани на Европейскаго берегъ есть, да пять, шесть на Аз³ятскаго. Много разъ, дюша мой, съ своя Аз³я увидишься:

   Глафира Семеновна прислушивалась къ ихъ разговору, но не поняла, въ чемъ дѣло. Она думала, что она ѣдетъ въ Константинополь, и видѣла, что пароходъ направляется къ европейскому берегу.

   И вотъ пароходъ присталъ уже къ пристани европейскаго берега.

   - Слава Богу! Наконецъ-то вернулись въ Константиноноль,- говорила Глафира Семеновна и начала спускаться съ верхней палубы, прибавляя:- И ужъ сегодня я изъ квартиры ни ногой. Буду укладываться, чтобы завтра уѣхать было можно.

   - Глаша! Глаша! Постой! - остановилъ ее мужъ.- Это не Константинополь, а другая пристань.

   - Какъ другая пристань? - вскинула она на мужа удивленные глаза.

   - Это пристань Ортакей, мадамъ-сударыня,- досказалъ ей армянинъ.- Вонъ по-французскому вмѣстѣ съ турецкимъ и написано на пристани, что Ортакей,- прибавилъ онъ.- Тутъ жиды живутъ.

   - Но на кой-же шутъ намъ Ортакей, если мы поѣхали въ Константинополь!

   - Глаша, Глаша! Вѣдь мы не въ Константиноноль поѣхали,- сказалъ Николай Ивановичь.- Выходя давеча изъ дома, мы условились, что послѣ Скутари по Босфору до Чернаго моря прокатимся,- вотъ мы теперь къ Черному морю и ѣдемъ. Къ нашему русскому Черному морю! У насъ и билеты такъ взяты.

   - А, такъ ты такъ-то? Но вѣдь я сказала, чтобы въ Констан...

   - Но вѣдь по Босфору-то ты, все равно, обѣщалась,- вотъ мы и взяли билеты по Босфору до Чернаго моря и обратно. А ужъ Константинополь теперь позади.

   - Хорошо, хорошо, коли такъ! Я тебѣ покажу!- еле выговорила Глафира Семеновна, слезливо заморгала глазами и опустила на лицо вуаль.

  

  

   Пароходъ направлялся опять къ Аз³атскому берегу и, приблизясь къ нему, шелъ вблизи отъ него, такъ что съ палубы было можно разсмотрѣть не только пестрыя постройки турецкихъ деревушекъ, расположенныхъ на берегу, но даже и турецкихъ деревенскихъ женщинъ, развѣшивающихъ на веревкѣ для просушки пеленки и одѣяла своихъ ребятишекъ. Эти деревенск³я турчанки были вовсе безъ вуалей и, попирая законъ Магомета, смотрѣли во всѣ глаза на проѣзжавшихъ на пароходѣ мужчинъ, показывали имъ свои лица и даже улыбались.

   - Глаша! Смотри, турецк³я бабы съ открытыми лицами, указалъ Николай Ивановичъ женѣ на женщинъ.

   - Можешь обниматься самъ съ ними, пьяница, а я не намѣрена,- отрѣзала Глафира Семеновна слезливымъ голосомъ и не обернулась.

   - Охъ, ревность! Сказала тоже... Да какъ я съ ними съ парохода-то обнимусь?

   - Ты хитеръ. Ты три раза меня надулъ. Можетъ быть, и четвертый разъ надуешь. Безстыдникъ! Напали на беззащитную женщину, надули ее пароходомъ и неизвѣстно куда силой везете.

   - По Босфору, мадамъ-барыня, веземъ, по Босфору, чтобы турецкаго житье тебѣ показать, дюша мой, откликнулся армянинъ и прибавилъ: - Гляди, какой видъ хороши! Тутъ и гора, тутъ и кипарисъ, тутъ и баранъ, тутъ и малчикъ, тутъ и кабакъ, тутъ и собака. Все есть. А вотъ и турецки ялисъ. Ялисъ - это дачи, куда лѣтомъ изъ Константинополь богатаго люди ѣдутъ.

   Пароходъ присталъ къ пристани Кандили. На крутомъ берегу высились одинъ надъ другимъ хорошеньк³е маленьк³е пестрые домики, утопающ³е въ бѣломъ и розовомъ цвѣтѣ вишневыхъ кустовъ и миндальныхъ деревьевъ.

   У пристани на пароходѣ перемѣнились пассажиры: одни вошли, друг³е вышли. На палубѣ появилась турчанка подъ густой вуалью. Она окинула палубу взоромъ, увидала Глафиру Семеновну и тотчасъ помѣстилась рядомъ съ ней на скамейкѣ.

   - Глаша! Поговори съ ней. Можетъ быть, она по французски умѣетъ,- опять сказалъ супругѣ Николай Ивановичъ.

   - Можешь самъ разговаривать, сколько влѣзетъ! былъ отвѣтъ.

   - Мнѣ неудобно. Тутъ турки на палубѣ.

   Однако, Николай Ивановичъ, куривш³й папиросу за папиросой, мало-по-малу приблизился къ турчанкѣ, постоялъ немного, потомъ приподнялъ шапку и, указывая на свою папиросу, спросилъ:

   - Ву пермете, мадамъ?

   - О, же ву занъ при, монсье,- откликнулась турчанка, къ немалому удивлен³ю всѣхъ.

   - Мерси, еще разъ поклонился ей Николай Ивановичъ и покачнулся на хмѣльныхъ ногахъ.

   - Пьяная морда!- бросила мужу привѣтств³е Глафира Семеновна.

   - А вотъ хоть и пьяная, а все-таки съ турчанкой поговорилъ, а ты нѣтъ! похвастался мужъ.- Поговорилъ... И сегодня-же вечеромъ напишу Василью Кузьмичу письмо, что такъ, молъ, и такъ, съ настоящей турчанкой изъ гарема разговаривалъ.- Комъ се агреабль... ле мезонъ...- снова обратился онъ къ турчанкѣ, похваливъ видъ, открывающ³йся на берегу.

   Но вдругъ съ противоположнаго конца палубы послышался гортанный выкрикъ. Кричалъ какой-то старикъ турокъ въ фескѣ, чистивш³й себѣ апельсинъ. Слова его относились съ турчанкѣ и, по выкрику ихъ и лицу турка можно было сообразить, что это не ласковыя слова, а слова выговора. Турчанка тотчасъ-же сконфузилась и отвернулась отъ Николая Ивановича. Карапетъ тотчасъ-же подскочилъ къ Николаю Ивановичу и сказалъ ему:

   - Ага! Попался, дюша мой! Вотъ и тебѣ досталось, и турецкаго дамѣ досталось.

   Тотъ опѣшилъ.

   - Да развѣ онъ это мнѣ?

   - И тебѣ обругалъ, и ей обругалъ, дюша мой, эфендимъ.

   - За что?

   - Ты не смѣй съ турецкаго дама разговаривать, а она не смѣй отвѣчать. Вотъ теперь и съѣлъ турецкаго гостинцы.

   - А какъ-бы я рада была, еслибы этотъ старикъ турокъ тебя побилъ!- проговорила Глафира Семеновна.- Да погоди еще, онъ побьетъ.

   - Да что-же, онъ мужъ ея, что-ли? Неужто я на мужа напалъ? - спросилъ Николай Ивановичъ Карапета.

   - Зачѣмъ мужъ? Нѣтъ, не мужъ.

   - Такъ, стало-быть, дядя или другой какой-нибудь родственникъ?

   - Ни дядя, ни родственникъ, ни папенька, ни дѣдушка, а совсѣмъ чужаго турокъ, но только такого турокъ, который любитъ свой исламъ.

   - Такъ какъ-же онъ смѣетъ постороннюю женщину ругать или дѣлать ей выговоры?

   - О, дюша мой, эфендимъ, здѣсь всяки турокъ турецкаго дама ругать можетъ, если эта дама разговоры съ мужчина начнетъ,- отвѣчалъ Карапетъ.

   - Какое дикое невѣжество!- пожалъ плечами Николай Ивановичъ.- Вотъ аз³ятщина-то!

   Турокъ не пронялся. Съѣвъ апельсинъ, онъ опять принялся кричать на турчанку.

   - Вотъ онъ опять ее ругаетъ, перевелъ Карапетъ.- Ругаетъ и посылаетъ, чтобъ она шла въ дамская каюта, въ сервизъ-гаремъ.

   Турецкая дама, выслушавъ выкрики старика-турка, какъ-то вся съежилась, поднялась съ своего мѣста и стала сходить съ верхней палубы внизъ.

   Пароходъ снова, перерѣзавъ наискосокъ Босфоръ подходилъ къ европейскому берегу. На берегу, у самой воды, виднѣлась старая, грязная, деревянная пристань на сваяхъ, съ будкой кассира, надъ которой развѣвались лохмотья турецкаго флага. На пристани, среди ожидавшей уже пароходъ публики, стояли оборванцы-сторожа въ линючихъ фескахъ, повязанныхъ по лбу бумажными платками, съ концами, свѣсившимися на затылкѣ. А надъ пристанью высилась красивѣйшая въ м³рѣ панорама самыхъ причудливыхъ построекъ, перемѣшанныхъ съ темною зеленью кипарисовъ и красующеюся посрединѣ небольшою бѣлою мечетью съ минаретами.

   - Румели-Гизаръ...- отрекомендовалъ пристань Карапетъ и указалъ на надпись на будкѣ, гласящую назван³е пристани на четырехъ языкахъ: на турецкомъ, армянскомъ. греческомъ и французскомъ.- Самые большого турецк³е аристократъ на дачѣ здѣсь живутъ. Есть и богатаго банкиры - армяшки... разнаго биржеваго мошенники греки. А это вотъ стараго турецки крѣпость. Видишь домъ? Видишь садъ съ бѣлаго заборъ, дюша мой?- указалъ онъ Николаю Ивановичу на берегъ, около крѣпости.

   - Вижу,- отвѣчалъ тотъ, хотя, въ сущности, ничего не видѣлъ.

   - Вотъ тутъ хорошаго гаремъ отъ одного богатаго паша. Ахъ, какъ его этого паша? Забылъ, какъ зовутъ. Старикъ... Вотъ тутъ, говорятъ, дюша мой, такого штучки есть, что - ахъ! (Карапетъ чмокнулъ свои пальцы).- Отъ вашего Кавказъ штучки есть.

   - А съѣздить-бы туда къ саду и посмотрѣть черезъ ограду? - спросилъ, масляно улыбнувшись, Николай Ивановичъ.- Можетъ быть, онѣ тамъ гуляютъ и ихъ можно видѣть?

   - А изъ револьверъ хочешь быть убитъ, какъ собака, дюша мой? Ну, тогда поѣзжай.

   - Да неужели такъ строго?

   - Пфу-у-у!- отдулся Карапетъ и махнулъ рукой.

   Глафира Семеновна слушала и уже не бранилась больше, а пропускала все мимо ушей.

   Пароходъ, принявъ новыхъ пассажировъ, отходилъ отъ пристани.

  

  

   Къ пристани на пароходъ вошелъ евнухъ. Это былъ старикъ съ желтымъ, какъ лимонъ, пергаментнымъ, безбородымъ лицомъ, въ чалмѣ, въ халатѣ, въ свѣжихъ темно-желтыхъ перчаткахъ, съ четками на рукѣ и съ зонтикомъ. Онъ поднялся на верхнюю палубу и сѣлъ недалеко отъ Глафиры Семеновны. Отъ него такъ и несло духами.

   - Хорошаго кавалеръ...- отрекомендовалъ Карапетъ Глафирѣ Семеновнѣ.

   Та ничего не отвѣчала и отвернулась.

   - Евнухъ...- продолжалъ Карапетъ, обращаясь къ Николаю Ивановичу.

   - А съ этимъ поговорить можно? спросилъ тотъ, улыбаясь.- Не воспрещается?

   - Сколько хочешь, дюша мой.

   - Вѣдь это изъ гарема?

   - Съ гаремъ, съ гаремъ, дюша мой, эфендимъ. Лошадей они любятъ. Большаго у нихъ удовольств³е къ лошадямъ. И вотъ, когда у насъ бываетъ гулянье на Сладкаго Вода... Рѣчка тутъ такого за Константинополь есть и называется Сладкаго Вода... Такъ вотъ тамъ всѣ евнухи на хорошаго лошадяхъ гулять пр³ѣзжаютъ.

   - Хорошо-бы поразспросить его про гаремъ и про разныхъ штучекъ,- шепнулъ Николай Ивановичъ Карапету, улыбаясь.

   - Не будетъ говорить, дюша мой. О, они важнаго птица!

   - Евнухи-то?

   - А ты думалъ какъ, дюша мой? Они большаго жалованья теперь получаютъ и даже такъ, что съ каждаго годъ все больше и больше.

   - Отчего? За что-же такой почетъ?

   - Оттого, что съ каждаго годъ ихъ все меньше и меньше въ Турц³я. Больше чѣмъ полковникъ жалованье получаетъ!

   Евнухъ, очевидно, проходя на верхнюю палубу, заказалъ себѣ кофе, потому, что лишь только онъ усѣлся, какъ слуга въ фескѣ и полосатомъ передникѣ притащилъ ему чашку чернаго кофе на подносѣ и поставилъ передъ нимъ на складной стулъ.

   - Ахъ, такъ и сюда на палубу можно требовать угощен³е? - спросилъ Николай Ивановичъ.

   - Сколько хочешь, дюша мой,- отвѣчалъ Карапетъ.

   - И коньячишки грѣшнаго подадутъ?

   - Сколько хочешь, эфендимъ.

   - А ты не хочешь-ли выпить со мной?

   - Скольки хочешь, дюша мой, эфендимъ! Карапетъ всегда хочетъ, тихо - засмѣялся армянинъ, кивнулъ на Глафиру Семеновну и прибавилъ:- Но вотъ твоя сударыня-барыня...

   - Что мнѣ сударыня-барыня!- громко сказалъ Николай Ивановичъ.- Надоѣла ужъ мнѣ вся эта музыка. Ѣдешь путешествовать и никакого тебѣ удовольств³я. Да на морѣ и нельзя безъ выпивки, а то сейчасъ морская болѣзнь...- Глафира Семеновна, матушка, мнѣ не по себѣ что-то чувствуется. Вѣдь все-таки море... обратился онъ къ женѣ.

   - Меньше-бы винища трескалъ, отрѣзала та.

   - А я такъ думаю наоборотъ. Оттого мнѣ и не по себѣ, что вотъ мы по морю ѣдемъ, а я даже одной рюмки коньяку не выпилъ. Въ морѣ всѣ пьютъ. А то долго-ли до грѣха? Я ужъ чувствую...

   - Не смѣй!- возвысила голосъ супруга.

   - Нѣтъ, другъ мой, мнѣ мое здоровье дороже. Наконецъ, я долженъ тебя охранять, а какъ я это сдѣлаю, если захвораю?

   - Николай Иванычъ!

   - Да ужъ кричи, не кричи, а выпить надо. Я даже теперь отъ тебя и таиться не буду. Карапеша! Скомандуй-ка, чтобы намъ пару коньячишекъ сюда...

   - Николай Ивановичъ, ты своимъ упорствомъ можешь сдѣлать то, что потомъ и не поправишь!

   - Угрозы? О, матушка, слышалъ я это и ужъ мнѣ надоѣло! Понимаешь ты: я для здоровья, для здоровья,- подскочилъ къ Глафирѣ Семеновнѣ супругъ.

   Карапетъ видѣлъ надвигающуюся грозу и колебался идти въ буфетъ.

   - Такъ ты хочешь коньяку, дюша мой? - спросилъ онъ.

   - Постой! Мы къ какому берегу теперь подъѣзжаемъ: съ аз³атскому или европейскому?

   - Къ аз³ятски берегъ, дюша мой, къ аз³ятск³й... Пристань Бейкосъ.

   - Ну, такъ коньякъ оставь. У аз³атскаго берега надо выпить аз³атскаго. Какъ эта-то турецкая-то выпивка называется? Ахъ, да - мастика. Валяй мастики два сосудика.

  &