Лейкин Николай Александрович - В гостях у турок

nbsp;  Армянинъ побѣжалъ въ буфетъ. Глафира Семеновна молчала. Она вынула изъ кармана носовой платокъ и подсунула его подъ вуаль. Очевидно, она плакала.

   - Душечка, не стѣсняй ты моей свободы. Дай мнѣ полечиться,- обратился къ ней мужъ.- Вѣдь я тебя не стѣсняю, ни въ чемъ не стѣсняю. Вонъ турки сидятъ... Поговори съ ними и развлекись... Да вонъ и этотъ лимонный въ чалмѣ... - кивнулъ онъ на евнуха. - Можетъ быть, онъ говоритъ по-французски... Поговори съ нимъ: поразспроси его о турецкихъ дамахъ... о ихъ жизни... Это такъ интересно.

   - Мерзавецъ!- воскликнула Глафира Семеновна слезливымъ голосомъ.

   Появились Карапетъ и буфетный слуга. Слуга несъ на подносѣ двѣ стопочки изъ толстаго стекла, на половину наполненныя хрустальнымъ ликеромъ. Тутъ-же стояла тарелочка съ маринованной морковью и петрушкой. Подъѣзжали къ пристани Бейкосъ.

   - За Аз³ю! За здоровье Аз³и!- возгласилъ Николай Ивановичъ, взявъ рюмку съ подноса, чокнулся съ Карапетомъ, выпилъ и принялся закусывать морковью, беря ее съ блюдечка пальцами, такъ какъ вилки не полагалось.

   А пароходъ, высадивъ въ Бейкосѣ пассажировъ и взявъ новыхъ, отчалилъ ужъ отъ пристани, и направился наискосокъ къ европейскому берегу.

   - Въ Европу теперь ѣдемъ? - спросилъ Николай Ивановичъ Карапета, уничтожающаго куски маринованной петрушки съ тарелки.

   - Въ Европу, дюша мой,- кивнулъ тотъ.

   - Такъ вели этому виночерп³ю чего нибудь европейскаго принести по рюмкѣ. Нельзя-же, въ самомъ дѣлѣ, Европу обидѣть! Европа наша, родная. А то за Аз³ю пили, а...

   - О, дюша мой, эфендимъ, какого ты политическаго человѣкъ! - перебилъ Николая Ивановича Карапетъ.- Коньяку велѣть?

   - Да конечно-же, коньяку!

   Армянинъ заговорилъ что-то по-турецки, приказывая слугѣ. Слуга приложилъ ладонь одной свободной руки съ фескѣ, къ сердцу и скрылся съ палубы.

   - Къ какой пристани теперь подъѣзжаемъ? - спросилъ Николай Ивановичъ армянина.

   - О, самаго знаменитаго пристань, знаменитаго мѣста! Буюкдере. Тутъ все посланники живутъ и аристократы отъ дипломатическ³й корпусъ. Здѣсь ихъ дачи и лѣтомъ они всѣ тутъ живутъ,- отвѣчалъ армянинъ.

   - Съ особеннымъ удовольств³емъ выпью передъ такимъ мѣстомъ!- воскликнулъ Николай Ивановичъ.

  

  

   - Вотъ дворцы отъ посланники... Разъ, два, три, четыре... Смотри на моя рука...- указывалъ Карапетъ Николаю Ивановичу на высок³й европейск³й берегъ.- Это мѣсто, гдѣ дворцы отъ посланники, называется Терап³я, дюша мой... Самый здоровы мѣсто и за того тутъ нѣмецки, французски, англ³йски и тальянски посланниковъ живутъ. Видишь, дюша мой, эфендимъ, какого красиваго мѣсто!

   - Вижу...- равнодушно отвѣчалъ Николай Ивановичъ и спросилъ:- Но что-же коньяку-то? Куда это виночерп³й провалился?

   - Сейчасъ, сердце мое. Фу, какой ты безъ терпѣн³я! Подойдемъ къ пристань Буюкдере и коньякъ будетъ.

   Наконецъ, пароходъ ударился бортомъ въ деревянную пристань Буюкдере. Двѣ рюмки съ коньякомъ стояли уже на скамейкѣ, поставленныя слугой кабакджи.

   - За Европу!- воскликнулъ Николай Ивановичъ, схватилъ рюмку и опорожнилъ ее.

   - Слушай!- слезливо крикнула Глафира Семеновна мужу.- Если ты не бросишь пьянствовать, сегодня-же вечеромъ я буду жаловаться на тебя нашему консулу или посланнику.

   - Ого-го! Да мы за здоровье консуловъ-то и посланниковъ сейчасъ и выпили,- отвѣчалъ тотъ и шепнулъ армянину:- Теперь опять къ аз³атскому берегу поѣдемъ?

   - Да, дюша мой,- кивнулъ Карапетъ.

   - Надо почетъ Аз³и повторить, а то объ одной аз³атской хромать будемъ. Закажи-ка слугѣ еще по одной мастикѣ... Только потише, чтобы жена не слыхала,- шепнулъ Карапету Николай Ивановичъ.

   Пароходъ опять отошелъ отъ пристани. Босфоръ съуживался. Живописные виды то на европейскомъ, то на аз³атскомъ берегу чередовались. Проходили мимо старыхъ укрѣплен³й, мимо развалинъ визант³йскихъ построекъ, но Николай Ивановичъ мало обращалъ на нихъ вниман³я. Онъ ждалъ, когда пароходъ пристанетъ къ аз³атскому берегу, а послѣ Буюкдере, какъ на зло, слѣдовали двѣ европейск³я пристани Мезаръ-Бурунъ и Ени-Махале. Николай Ивановичъ началъ сердиться.

   - Но отчего ты не предупредилъ меня, что будутъ европейск³я пристани,- говорилъ онъ Карапету.- Я потребовалъ бы европейской выпивеи.

   - Да что-же тутъ такого, эфендимъ! Можно и около европейскаго берегъ аз³ятскаго водка выпить,- отвѣчалъ Карапетъ.

   - Ты думаешь? Порядка никакого не будетъ. Системы нѣтъ. А впрочемъ... Валяй! Мы вотъ что сдѣлаемъ: Европѣ Аз³ей честь отдадимъ, а Аз³и Европой...

   - Вѣрно, дюша мой. Какой ты умный, дюша мой, эфендимъ!

   Карапетъ позвонилъ въ электрическ³й звонокъ, ведущ³й съ палубы въ буфетъ, и передъ самой пристанью Ени-Махале, какъ изъ земли выросъ буфетный слуга съ рюмками мастики. Николай Ивановичъ схватилъ рюмку и воскликнулъ, обратясь къ берегу:

   - Привѣтъ Европѣ!

   Но только что онъ успѣлъ выпить содержимое, какъ сзади его раздался пронзительный крикъ Глафиры Семеновны: "Охъ охъ! Умираю..." Николай Ивановичъ обернулся и увидалъ жену откинувшеюся на спинку скамейки съ склоненной на бокъ головой.

   - Здравствуйте! Обморокъ! Карапеша, бѣги за водой,- проговорилъ онъ и подскочилъ къ женѣ, спрашивая:- Глашенька! Что съ тобой! Съ чего ты?..

   - Прочь поди, прочь, мерзавецъ, пьяница...- шептала она.

   Николай Ивановичъ откинулъ съ лица ея вуаль. Лицо было блѣдно и глаза были закрыты. Онъ вытащилъ изъ кармана платокъ и сталъ махать ей въ лицо. Но тутъ къ нему бросился евнухъ, заговорилъ что-то по-турецки, опустилъ руку въ широчайш³й карманъ халата, вытащилъ оттуда флаконъ, открылъ его и сталъ совать въ носъ Глафирѣ Семеновнѣ. Прибѣжалъ Карапетъ съ горшкомъ воды, стоялъ около Глафиры Семеновны и спрашивалъ Николая Ивановича:

   - На голова ей лить, дюша мой?

   - Что ты! Что ты! Шляпку испортишь! Новая шляпка... Въ Вѣнѣ куплена!- закричалъ на него тотъ.- И зачѣмъ ты съ такимъ большущимъ горшкомъ? Ты ей попить принеси.

   Евнухъ запросто оттолкнулъ армянина отъ Глафиры Семеновны, грозно проговоривъ ему что-то по-турецки, и сѣлъ рядомъ съ ней, держа флаконъ около ея лица.

   Карапетъ не обидѣлся и, улыбаясь, проговорилъ:

   - О, они своего дамскаго дѣла хорошо знаютъ! Оставь его, эфендимъ,- обратился онъ къ Николаю Ивановичу.- Этого господинъ обученъ для дамски дѣловъ.

   И точно. Вскорѣ Глафира Семеновна открыла глаза и, увидавъ евнуха, не отшатнулась отъ него, а тихо сказала ему:

   - Мерси, мосье...

   Евнухъ говорилъ что-то по-турецки, упоминалъ слово "корсетъ" и протягивалъ руки къ ея тал³и.

   - Корсетъ хочетъ твоей барыня растегнуть,- перевелъ Карапетъ.

   - Не надо, не надо! Нѣтъ, не надо!- замахала руками Глафира Семеновна.

   Евнухъ улыбался ей и продолжалъ говорить по-турецки. Карапетъ опять перевелъ:

   - Онъ говоритъ, что ей надо идти въ сервисъ-гаремъ и полежать на диванѣ.

   Глафира Семеновна поднялась со скамейки и стала оправляться. Евнухъ показывалъ ей руками внизъ и приглашалъ идти за собой. Она ласково кивнула евнуху и опять сказала: "мерси", потомъ двинулась по направлен³ю къ лѣстницѣ и, проходя мимо мужа, скосила на него глаза и пробормотала:

   - Пьяная скотина!

   - Да ужъ слышали, слышали, душечка,- кротко отвѣчалъ тотъ.

   Она стала спускаться съ лѣстницы. Евнухъ слѣдовалъ за ней.

   - Скажи на милость, какой кавалеръ выискался! проговорилъ Николай Ивановичъ,- Кто-бы могъ подумать, что жена попадетъ подъ покровительство евнуха!

   - О, они эти человѣки всякаго даму такъ тонко знаютъ, такъ тонко, что даже удивительно, дюша мой! - отвѣчалъ Карапетъ и чмокнулъ свои пальцы.

   - Непремѣнно напишу объ этомъ происшеств³и Васил³ю Кузьмичу, рѣшилъ Николай Ивановичъ.- Евнухъ и Глаша! Вотъ происшеств³е-то!

   Онъ спустился внизъ за евнухомъ и вскорѣ вернулся вмѣстѣ съ нимъ на верхнюю палубу.

   - Отправили въ гаремное отдѣлен³е. Она тамъ вылежится,- сообщилъ онъ Карапету, схватилъ евнуха за обѣ руки и сталъ его благодарить:- Мерси, мосье Ага, мерси... Шакюръ...

   Евнухъ улыбался и учащенно кивалъ головой, какъ китайская кукла.

   - Выпить ему съ нами предложить нельзя-ли?- спросилъ Николай Ивановичъ Карапета и прибавилъ:- Переведи ему по-турецки. Скажи, что за Аз³ю пьемъ.

   Карапетъ перевелъ и отвѣтилъ:

   - Благодаритъ. Не хочетъ.

   Евнухъ кланялся и прикладывалъ ладонь руки къ чалмѣ и къ сердцу.

   - Вздоръ! Выпьетъ, рѣшилъ Николай Ивановичъ и сказалъ Карапету:- Заказывай три рюмки коньяку. Теперь Аз³ю Европа будетъ чествовать. Ни разу съ евнухомъ не пилъ, а тутъ такой хорош³й случай...

   Карапетъ нажалъ кнопку и далъ звонокъ въ буфетъ.

  

  

   Явившемуся слугѣ были заказаны опять три рюмки коньяку. Тотъ скалилъ зубы и улыбался.

   - Закажи, дюша мой, для евнухъ лучше лимоннаго вода съ вареньемъ. Онъ лимоннаго вода будетъ лучше пить,- посовѣтовалъ Карапетъ Николаю Ивановичу.

   - Лимонадъ? Отлично. Тогда и мы на лимонадъ съ коньякомъ перейдемъ,- отвѣчалъ тотъ.- Заказывай, заказывай... Да пусть ужъ кабакджи-то твой полъ бутылки коньяку принесетъ. Такъ выгоднѣе будетъ, оптомъ всегда дешевле. А супруга - тю-тю... Въ гаремъ спроважена. Опасаться теперь некого...- махнулъ онъ рукой и улыбнулся пьяной улыбкой, фыркнувъ носомъ.

   Подъѣзжали къ Канледже, послѣдней пароходной пристани на аз³атскомъ берегу Босфора. Вдали синѣлъ темнымъ пятномъ выходъ въ Черное море. Около прохода высились на утесахъ внушительныя турецк³я укрѣплен³я. Карапетъ тотчасъ-же указалъ и на проходъ, и на укрѣплен³я Николаю Ивановичу.

   - Видишь, дюша мой? Это вашего руски Чернаго море.

   - Вижу, вижу! Матушка, Русь православная! восторгалъ тотъ.- Вотъ надо-бы передъ Чернымъ-то моремъ русской водочки выпить, да вѣдь здѣсь ее на пароходѣ достать нельзя...

   - Нельзя, нельзя. Да ты, эфендимъ, не туда смотришь.

   - Какъ не туда? Я въ лучшемъ видѣ все вижу.

   Но Николай Ивановичъ былъ уже пьянъ и ничего не видѣлъ. Глаза его ушли подъ лобъ и самъ онъ изрядно покачивался на ногахъ, языкъ его заплетался. Карапетъ былъ тоже пьянъ, но выглядѣлъ бодрѣе своего товарища. У него только съузились глаза и лицо побагровѣло еще болѣе.

   - Канледже! закричалъ матросъ внизу.- Канледже!- выставилъ онъ съ лѣстницы свою голову въ фескѣ и заглядывая на верхнюю палубу.

   Еще двѣ-три минуты и пароходъ ударился бортомъ о деревянную палубу и заскрипѣлъ своей обшивкой. На верхней палубѣ стоялъ слуга съ подносомъ, рюмками и бутылками и кланялся.

   - Принесъ? Отлично!- воскликнулъ Николай Ивановичъ.- Исправный слуга. За это получишь потомъ хорош³й бакшишъ. Ну, господинъ Ага, пожалуйте!.. Же ву при, мосье Бей... Выпьемте! обратился онъ къ евнуху.- Мы теперь пьемъ за Аз³ю. Легонькое... съ лимонадцемъ... Дамское... Даже дамы пьютъ.

   Евнухъ кланялся, прикладывая руку къ чалмѣ и къ сердцу, и благодарилъ, но Николай Ивановичъ не отставалъ и лѣзъ къ нему со стаканамъ. Евнухъ взялъ стаканъ, пригубилъ изъ него и поморщился.

   - Залпомъ, залпомъ, Мустафа Махмудычъ... Вотъ такъ.. За Аз³ю! Люблю Аз³ю!

   И Николай Ивановичъ, и Карапетъ выпили свои стаканы. Евнухъ еще пригубилъ и отставилъ стаканъ, помѣстивъ его около себя на скамейкѣ.

   - Эхъ! А еще дамск³й кавалеръ! - крякнулъ Николай Ивановичъ.- Ну, да ладно. Все-таки съ евнухомъ пилъ и сегодня напишу объ этомъ Васил³ю Кузьмичу въ Питеръ.

   А пароходъ отваливалъ отъ аз³атскаго берега и направлялся къ европейскому, къ послѣдней пристани передъ Чернымъ моремъ, гдѣ рейсъ его уже кончается, и отъ котораго онъ долженъ идти обратно въ Константинополь.

   Вотъ и пристань. Стаканы опять наполнены. Передъ этой пристанью Николай Ивановичъ ужъ закричалъ: "ура" и залпомъ охолостилъ стаканъ. Евнухъ захихикалъ и тоже пригубилъ изъ своего стакана.

   На восторженное ура съ нижней палубы на верхнюю стали подниматься турки въ чалмахъ, спрашивали въ чемъ дѣло и, получивъ отъ евнуха отвѣтъ, удивленно осматривали Николая Ивановича, бормоча между собой что-то по-турецки.. Слышались слова: "урусъ... московлу... русс³ели" (то-есть: русск³й... москвичъ). Расхаживающ³й по палубѣ въ шапкѣ на затылкѣ Николай Ивановичъ сталъ ихъ приглашать выпить.

   - Урусъ и османлы (то-есть: русск³й и турокъ) - друзья теперь, а потому надо выпить,- говорилъ онъ имъ.- Карапетъ! Переведи.

   Армянинъ перевелъ. Турки скалили зубы и только улыбались. Но одинъ изъ нихъ, старикъ съ подстриженной бородой, взялъ стаканъ и сталъ пить. Николай Ивановичъ пришелъ въ неописанный восторгъ и лѣзъ къ нему цѣловаться.

   - Карапеша! Другъ! Какой человѣкъ-то онъ душевный! Не похоже, что и турокъ!- восклицалъ онъ.- Ахъ, какъ жалко, что мы ихъ били въ прошлую войну! Скажи ему, Карапеша, по-турецки, что я жалѣю, что мы имъ трепку задавали.

   Армянинъ перевелъ. Турокъ радостно закивалъ головой и допилъ свой стаканъ. Николай Ивановичъ жалъ ему руку, увидалъ четки на рукѣ его и сталъ ихъ просить на память, тыкая себя въ грудь. Турокъ далъ. Въ обмѣнъ Николай Ивановичъ презентовалъ ему брелокъ съ своихъ часовъ съ какой-то скабрезной панорамой.

   Пароходъ давно уже шелъ обратно въ Константинополь, заходя на пристани европейскаго и аз³атскаго береговъ. Стаканы то и дѣло пополнялись. То и дѣло слышались восклицан³я: "За Европу! За Аз³ю!" Николай Ивановичъ былъ уже такъ пьянъ, что путалъ берега и пилъ "за Аз³ю", когда они были въ Европѣ и наоборотъ. Турокъ не отставалъ отъ него и отъ армянина и былъ ужь тоже изрядно пьянъ. У пристани Буюкдере онъ указалъ на лѣтн³й дворецъ русскаго посольства и пожелалъ выпить за русскихъ. Когда армянинъ перевелъ желан³е турка, Николай Ивановичъ опять закричалъ ура.

   Подъѣзжая къ Константинополю, близь пристани Кендили турокъ сидѣлъ уже въ барашковой шапкѣ Николая Ивановича, а тотъ въ фескѣ турка и называлъ его Махмудомъ Магометычемъ.

   Вечерѣло. Садилось солнце и косыми своими лучами золотило постройки на берегахъ. Становилось сыро. Евнухъ давно уже ушелъ въ каюту, но тройственная компан³я ничего этого не замѣчала. Карапетъ и Николай Ивановичъ забыли даже Глафиру Семеновну, но передъ самымъ Константинополемъ она напомнила имъ о себѣ, и только что пароходъ отчалилъ отъ пристани Скутари и направился къ европейскому берегу, показалась на палубѣ въ сопровожден³и евнуха. Увидавъ бутылки и стаканы, стоявш³е передъ мужемъ, она вспыхнула и стала швырять ихъ въ море. Турокъ разинулъ ротъ отъ удивлен³я и не зналъ, что ему дѣлать. Видя ее въ сопровожден³и евнуха, онъ ее принялъ сначала за турецкую даму и заговорилъ съ ней по-турецки въ строгомъ тонѣ, но когда армянинъ объяснилъ ему, что это жена ихъ собутыльника, умолкъ и поклонился.

   - Глашенька! Глашенька! Матушка! Голубушка! Зачѣмъ такъ строго? - бормоталъ коснѣющимъ язикомъ Николай Ивановичъ, испугавш³йся разсвирѣпѣвшей супруги.

   - Надо строго! Безъ этого нельзя съ пьяницами!- отвѣчала она, схватила опроставш³йся подносъ и его швырнула въ море.

   Николай Ивановичъ умолкъ. Присмирѣлъ и турокъ. Онъ тотчасъ-же отдалъ барашковую шапку Николаю Ивановичу, а отъ него взялъ свою феску, отвелъ армянина въ сторону и спрашивалъ его по-турецки:

   - Неужели всегда такъ поступаютъ русск³я дамы съ своими мужьями?

   Армянинъ сообщилъ турку что-то въ оправдан³е Глафиры Семеновны и сообщилъ его вопросъ Николаю Ивановичу. Тотъ отвѣчалъ:

   - Переведи ему, что по-русски это называется: удила закусила.

   А пароходъ входилъ уже въ заливъ Золотого Рога.

   - Можешь-ли на своихъ ногахъ дойти хоть до верхней площадки моста? - строго спросила мужа Глафира Семеновна.

   - Душечка, я хоть по одной половницѣ пройду... Даже хоть по канату... Я ни въ одномъ глазѣ.

   Онъ поднялся со скамейки, покачнулся и снова шлепнулся на нее. Жена только покачала головой.

   Передъ армяниномъ стоялъ слуга и требовалъ расчитаться.

   - Давай сюда, дюша мой, золотой меджид³е,- обратился армянинъ къ Николаю Ивановичу и, получивъ деньги, сталъ расчитываться съ слугой.

   Слуга кланялся и просилъ бакшишъ у Николая Ивановича.

   - Дай ему серебряный меджид³е и пусть онъ поминаетъ петербургскаго потомственнаго почетнаго...

   Николай Ивановичъ не договорилъ своего зван³я. Языкъ отказывался ему служить.

   Вотъ и Константинополь. Причалили къ пристани у Новаго моста.

   - Ну-съ... Ползите наверхъ,- обратилась Глафира Семеновна къ мужу.- А вы, господинъ хозяинъ, можете нанять намъ извозчика и доставить насъ къ себѣ на квартиру? А то прикажите матросу.

   - Я, мадамъ, барыня-сударыня, все могу... Я, дюша мой, совсѣмъ не пьянъ,- увѣрялъ Карапетка.- Я, сердце мой...

   Онъ взялъ Николая Ивановича подъ руку и сталъ выводить на пристань.

   Черезъ минуту они ѣхали по мосту въ коляскѣ. Армянинъ сидѣлъ на козлахъ. Супруги ѣхали молча. Николай Ивановичъ дремалъ. Но передъ самымъ домомъ, гдѣ они жили, Глафира Семеновна сказала армянину:

   - Завтра мы уѣзжаемъ въ Росс³ю, но сегодня вечеромъ, если только вы хоть на каплю вина будете соблазнять моего мужа, я вамъ глаза выцарапаю. Такъ вы и знайте!- закончила она.

  

  

   Извозчичья коляска, запряженная парою хорошихъ лошадей въ шорахъ, спускалась по уб³йственной изъ крупнѣйшаго камня мостовой къ морскому берегу. Въ коляскѣ, нагруженной баульчиками, корзинками, саквояжами, подушками, завернутыми въ пледы и завязанными въ ремни, сидѣли супруги Ивановы. Между собой и мужемъ Глафира Семеновна поставила двѣ шляпныя кордонки одна на другую, сидѣла отвернувшись отъ него, по прежнему была надувшись и не отвѣчала на его вопросы. На козлахъ, рядомъ съ кучеромъ, но спиной къ нему, свѣсивъ ноги въ сторону колесъ, помѣщался армянинъ Карапетъ и придерживалъ рукой внушительныхъ размѣровъ сундукъ супруговъ, тоже взгроможденный на козлы. Супруги Ивановы покидали Константинополь и ѣхали на пароходы, отправляющемся въ Одессу. По дорогѣ попадались имъ носильщики въ одиночку и попарно, матросы, вьючные ослы и лошади, остромордыя, грязныя собаки.

   - Прощай Константинополь! Прощайте константинопольск³я собаки!- проговорилъ Николай Ивановичъ.- Кошекъ я здѣсь у васъ совсѣмъ не видалъ, обратился онъ къ Карапету.

   - Нельзя здѣсь кошкамъ быть, эфендимъ,- отвѣчалъ армянинъ. - Какъ кошки появятся - сейчасъ собаки ихъ съѣдятъ.

   Показалось бѣлое каменное двухъ-этажное здан³е Русскаго Общества Пароходства и Торговли съ русской вывѣской на немъ. Николай Ивановичъ опять произнесъ:

   - Русскимъ духомъ запахло. Прощай Стамбулъ!

   Глафира Семеновна съ неудовольств³емъ крякнула, сморщилась и закусила губу.

   - Очень скоро, эфендимъ, дюша мой, уѣзжаешь, началъ Карапетъ. - Много хорошаго мѣста еще не видалъ. Не видалъ Принцевы острова, не видалъ гулянье на Сладкаго Вода.

   - Аминь ужъ теперь... Ничего не подѣлаешь. Вонъ у меня мать командирша-то скоро собралась, былъ отвѣтъ.

   Молчавшая до сего времени Глафира Семеновна сочла на нужное огрызнуться.

   - Пожалуйста, не задирайте меня. Будьте вы сами по себѣ, а я буду сама по себѣ.

   - Да я и не задираю, я только съ Карапетомъ разговариваю.

   - Съ армянски наши купцы я тебя, дюша мой, не познакомилъ, а какого теплаго люди есть!- сожалѣлъ Карапетъ.

   - А для какой нужды хотѣли вы познакомить его съ армянами,- позвольте васъ спросить?- опять вмѣшалась въ разговоръ Глафира Семеновна. - чтобы онъ до того съ ними здѣсь пьянствовалъ, что я его безъ головы въ Росс³ю повезла-бы?

   - Зачѣмъ, барыня-сударыня, безъ голова? Карапетъ ой-ой какъ бережетъ свои гости!.. Позволь тебя спросить, дюша мой, мадамъ: надулъ тебя Карапетъ? Надулъ Карапетъ твоего мужъ? Карапетъ честнаго армянинъ!- воскликнулъ Карапетъ и на высотѣ козелъ ударилъ себя кулакомъ въ грудь.

   Экипажъ остановился около деревяннаго помоста, ведущаго къ водѣ. Супруги начали выходить. Армянинъ соскочилъ съ козелъ и расчитывался съ извозчикомъ. Ихъ окружили носильщики, хватали изъ коляски ихъ вещи, кричали, показывали свои нумерныя бляхи. "Онинджи! Игирминджи! Докузунджу!" выкрикивали они свои нумера, а одинъ изъ нихъ, взваливши на плечи ихъ сундукъ, крикнулъ по-русски: "семь, эфендимъ".

   Оказалось, что по помосту, ведущему къ пристани, вещи супруговъ тащили пять человѣкъ. Глафира Семеновна шла за ними. Николай Ивановичъ и Карапетъ остались одни около извозчика. Карапетъ оглядѣлся по сторонамъ, вытащилъ изъ кармана неполную полубутылку коньяку, сунулъ ее въ руки Николая Ивановича и поспѣшно сказалъ:

   - Пей, дюша мой, эфендимъ! Лечи своя голова!

   Лицо Николая Ивановича прос³яло, и онъ воскликнулъ:

   - Вотъ за это спасибо! Вотъ за это мерси! Ты, Карапетъ, единственный другъ!

   Онъ приложилъ горлышко бутылки ко рту и сталъ глотать. Армянинъ продолжалъ:

   - Пей, пей! Карапетъ знаетъ, Карапетъ понимаетъ! У Карапетъ своя такого-же жена была. Пей, эфендимъ.

   Сдѣлавъ нѣсколько глотковъ изъ бутылки, Николай Ивановичъ передалъ ее Карапету, который тоже приложилъ горлышко бутылки къ своимъ устамъ, а затѣмъ уже съ самыми малыми остатками содержимаго отдалъ ее извозчику и, дернувъ за рукавъ Николая Ивановича, побѣжалъ вмѣстѣ съ нимъ догонять Глафиру Семеновну.

   Нагнали они ее около лодокъ. Два каикджи схватили ее одинъ за правую руку, другой за лѣвую и каждый тащилъ въ свою лодку, въ которыхъ лежали пожитки супруговъ.

   - Стой!- воскликнулъ Карапетъ, закричалъ что-то по-турецки, оттолкнулъ одного каикджи, оттолкнулъ другого и приказалъ носильщикамъ перенести вещи въ одну лодку, что и было исполнено.- Садись, мадамъ, садись, эфендимъ!- приглашалъ онъ супруговъ, спрыгнувъ самъ въ лодку, и протянулъ имъ руки.

   Всѣ усѣлись. Носильщики протягивали пригоршни и просили бакшишъ. Армянинъ одѣлилъ ихъ, и лодка запрыгала по зыби Босфора, направляясь къ пароходу.

   Впереди виднѣлись суда. Высился цѣлый лѣсъ изъ мачтъ и пароходныхъ трубъ. Ближе съ берегу, на первомъ планѣ разводилъ пары большой пароходъ, на который супруги взяли билеты.

   Гребцы налегли на весла. Вотъ уже и пароходъ.

   Лодка запрыгала около спущеннаго къ водѣ трапа. Супруги взбирались по лѣстницѣ на пароходъ. Ихъ принялъ за руки матросъ и сказалъ по-русски:

   - Перваго класса билеты? Пожалуйте, ваше превосходительство, я васъ проведу въ каюту.

   - Нѣтъ, нѣтъ, мы еще здѣсь на палубѣ побудемъ. А вотъ возьмите всѣ наши вещи въ каюту,- проговорилъ Николай Ивановичъ.

   - Есть,- отвѣчалъ матросъ морскимъ терминомъ и сталъ принимать вещи, подаваемыя съ лодки.

   Глафира Семеновна считала мѣста. Изъ лодки на бортъ парохода поднимался Карапетъ.

   - Ну, прощай, дюша мой, эфендимъ! Простимся хорошенько! Вотъ тебѣ отъ твоя деньги остатки - одинъ серебрянаго меджид³е и три п³астры. Это тебѣ на память отъ Константинополь будетъ,- говорилъ онъ.- Прощай! Простимся хорошенько.

   Онъ обнялъ Николая Ивановича и поцѣловалъ.

   - Прощай, моя сердитаго мадамъ, барыня-сударыня. Прощай, дюша мой!- продолжалъ Карапетъ, протягивая руку Глафирѣ Семеновнѣ.

   - Прощайте, прощайте! Ахъ, какъ я рада, что я уѣзжаю наконецъ въ Росс³ю!- проговорила та и протянула ему руку.

   - Ну, съ Богомъ. Помни, эфендимъ, Карапетъ! Помни, мадамъ, Карапетъ!

   - Будемъ помнить! - откликнулся Николай Ивановичъ.- Спасибо тебѣ за все. Кланяйся сыну и дочери!

   Армянинъ юркнулъ съ палубы и сталъ спускаться по трапу на лодку.

   Черезъ минуту супруги видѣли, какъ лодка удалялась отъ парохода, увозя армянина.

   - Эфендимъ! Помни Карапетъ! Карапетъ твой другъ!- кричалъ армянинъ съ лодки и махалъ феской.

   Сталъ махать ему шапкой и Николай Ивановичъ. Онъ еще продолжалъ стоять рядомъ съ отвернувшейся отъ него супругой у борта парохода. Передъ ними высилась великолѣпнѣйшая декорац³я въ м³рѣ - видъ на Константинололь съ Босфора, приводящая каждаго путешественника въ восторгъ и тысячу разъ описанная. Какъ на блюдечкѣ выдѣлялась на высотѣ Ая-Соф³я.

   - Какой видъ-то, Глаша!- залюбовался на берегъ Николай Ивановичъ, но не получилъ отвѣта.

   - Прощай Константинополь!- продолжалъ онъ.

   - Прощай пьяный городъ! - въ свою очередь откликнулась Глафира Семеновна, повернулась и пошла въ каюту.

   Поплелся вслѣдъ за ней и Николай Ивановичъ.