Достоевский Федор Михайлович - Леонид Гроссман. Достоевский

ря в Петербург. Петр Верховенский приезжает в губернский город в начале сентября и выезжает в Петербург к концу октября. В полном согласии с этими хронологическими данными в романе все время изображается осенний город и осенний пейзаж: дожди, грязь, ветер, размытые дороги, "низкие мутные, разорванные облака", "полуобнаженные деревья", "мелкий, медленный дождь, как сквозь сито", "давным-давно сжатые нивы", "темный как погреб, отсырелый и мокрый старый сад".

   Но, отступая от календарного воспроизведения действительности, Достоевский изображает в сцене убийства Шатова пруд незамерзшим. Нечаеву, как известно, пришлось раскалывать лед, чтобы опустить тело в прорубь, в романе же труп просто раскачивают и бросают в воду, по поверхности которой расходятся круги. Конец ноября Достоевский заменяет октябрем, когда зима еще не наступила, и это, вероятно, не случайность. Роман выдержан в пасмурных тонах умирания и разложения. Унылый, осенний колорит, бесцветно угрюмые тона северной русской осени в скудной губернии, в мрачном городе, думается, намеренно взяты художником для выявления его мысли о больной России, о безотрадности переживаемой эпохи, о надвигающейся гибели. Как в "Преступлении и наказании" Раскольников словно задыхается под гнетом своих кошмарных замыслов в пропыленной атмосфере петербургского лета, среди жары, извести, песка и духоты, - точно так же и Ставрогин разлагается и гибнет под безнадежный плач упорных и мелких осенних дождей, среди почернелых полей и размытых дорог, под холодным свинцовым небом и обнаженными деревьями пустынного наследственного парка, только что приютившего в своих чащах заговорщиков-убийц.

   Каков же идеологический баланс этого сложного целого? "Бесы" - памфлет на революционное движение. Задача его, о которой Достоевский подробно пишет в своих письмах, - это разгром революционного движения в его "отцах" и "детях" - утопистах 40-х годов и практиках-шестидесятниках. Достоевский пытается охранить русский монархизм, обрушиваясь на подрывающие его или угрожающие ему силы.

   Но, несмотря на весь обличительный пафос романа, поставленная задача не удалась романисту. Ряд крупнейших явлений революционной истории порубежного меж двумя десятилетиями момента (граница 60-х и 70-х годов) остается вне внимания Достоевского.

   Образование русской секции I Интернационала, социалистические союзы рабочих, массовое хождение в народ, кружок чайковцев, поставивший себе целью противодействовать влиянию Нечаева на молодое поколение, - все это не нашло значительных откликов в публицистике и творчестве Достоевского.

   Исходя в своем сатирическом возмущении из больших течений современной революции, он в своем романе преимущественно оперирует явлениями меньшего, часто даже второстепенного порядка, задевает своей критикой лишь российский либерализм, индивидуальное бунтарство и эксцессы нечаевщины. Из лагеря политической реакции он атакует лишь отдельные, быть может наиболее заметные, но не самые сильные позиции своего противника. Это направление удара в ту сторону, где победа казалась легче достижимой, не оправдало стратегического расчета романиста. Анализ романа показывает, что Достоевский-идеолог всем подходом к своей огромной теме обрекал себя на поражение и готовил крушение своему политическому замыслу. Сам близкий в молодости к идеям утопических социалистов, романист, видимо, не в силах выдержать взятый тон обличения, и под конец романа он проводит Степана Трофимовича сквозь озаряющую "апофеозу". Такое же крушение потерпела задуманная сатира на Бакунина в лице Ставрогина, сохранившего в романе свою серьезность и значительность и до конца внушающего своему автору чувство пристального и углубленного внимания, почти граничащего, с уважением. Наконец, подлинный Нечаев своим трагизмом и силой совершенно подавляет карикатурный облик Петра Верховенского. Зарисовка романиста неизмеримо ниже исторического лица.

   Таков был разрыв между заданием и осуществлением.

   Необходимо также отметить, что крушение политического замысла "Бесов" определялось и некоторыми субъективными моментами. Великий психолог не мог до конца выдержать в этом вопросе позицию Катковых и Мещерских. В некоторых местах романа Достоевский - художник и мыслитель преодолевает публициста и одерживает победу над представителем государственной партии с предвзятыми и жесткими тенденциями. Мы уже видели в вопросе о Парижской коммуне, что Достоевский, критикуя и даже осуждая, не находился на крайнем правом фланге отрицателей и хулителей события. Изучение романа показывает, что это не единственный случай в "Бесах" и что в ряде мест автор идет значительно дальше в преодолении взятого им официального курса. Изображенные им нечаевцы в большинстве случаев наделены живыми и привлекательными чертами. В явном противоречии с основной воинствующей тенденцией романа Достоевский выражает устами Степана Трофимовича симпатию к молодому поколению, ценность и величие которого старый ученый различает даже сквозь представляющиеся ему ошибки.

   "Степан Трофимович умирая: "Да здравствует Россия, в ней есть идея. В них, в нигилистах, есть идея".

   "- У них идея в скрытом состоянии. Мы тоже были носители идеи. Этот вечный русский позыв иметь идею, вот что прекрасно.

   Je ne parle pas, что это все у них кстати и прилично: бедное божие стадо".

   В проекте так и не написанного предисловия к роману Достоевский отмечал в русском революционере черту - "жертвовать собою и всем для правды" и открыто перед всем светом исповедовать эту правду. На этой основе Достоевский противопоставляет Каракозова террористу-итальянцу Орсини, бросившему бомбу в карету французского императора. Задача "Бесов" согласно заявлению Достоевского - установить ту правду, за которую должно бороться молотое поколение.

   В Кириллове народная идея - сейчас же жертвовать собою для правды. Даже несчастный слепой самоубийца 4 апреля в то время верил в свою правду (он, говорят, потом раскаялся - слава богу) и не прятался, как Орсини, а стал лицом к лицу.

   Жертвовать собою и всем для правды - вот национальная черта поколения. Благослови его бог и пошли ему покойной правды. Ибо весь вопрос в том и состоит, что считать за правду. Для того и написан роман".

  

   Заканчивая "Бесов", Достоевский по-своему, как и Степан Трофимович, пытается понять молодое поколение, веря в искренность его исканий, лишь случайно отклонившихся, по мысли романиста, от верного пути. Такие сочувственные ноты у Достоевского были вполне понятны и почти неизбежны. Он не только знал революцию, он ее и переживал. Уже в 1870 году в письме к Майкову Достоевский признает, что еще на каторге сохранял "сильную закваску русского либерализма", а несколько позже, в "Дневнике писателя", он всенародно заявляет, что в молодости мог бы стать и нечаевцем. В самом себе он признает те начала оппозиции и даже активной революционности, которые казнит в своих младших современниках. Ополчаясь на вольнодумцев и мятежников двух поколений, Достоевский в политическом плане сжигает все, чему поклонялся в молодости. Но в приведенных заявлениях Степана Трофимовича, в отдельных записях о жертвенности, искренности и энтузиазме молодой России он как бы шлет последний поклон всему, что сжигает на костре своего памфлетического гнева. При изучении "Бесов", отмечая все проявления острой сатиры Достоевского на освободительное движение, нельзя замалчивать и этих стремлений писателя понять революционное поколение даже в лице "цареубийцы" Каракозова. Такое понимание недаром далось Достоевскому, и долг наш отметить и признать наличие этого обратного течения в его памфлете на революцию.

  

  

   В декабре 1872 года роман "Бесы" был закончен печатанием в "Русском вестнике" и вскоре вызвал критические отзывы. Общее мнение журналистов-общественников сводилось к осуждению Достоевского за его разрыв с "западническим прогрессом", за его окончательное вхождение в "оркестр Каткова", за обращение творца "Мертвого дома" к новому виду антинигилистического романа. Книгу Достоевского наперерыв сближали с прошумевшим незадолго перед тем реакционным романом Н. С. Лескова (Стебницкого) "На ножах" и упрекали за чрезмерную близость к стенографическим отчетам дела нечаевцев: "Автор начинает переписывать судебную хронику и воображает, будто он создает художественное произведение..."

   Но почти все отрицатели "Бесов" выделяли из ряда персонажей этой хроники отдельных героев, которых признавали даже выдающимися. Такое единодушное признание получил Степан Трофимович Верховенский, как "живое лицо, приближающееся по художественной реальности к типам Онегина, Бельтова, Обломова..." ("С.-Петербургские ведомости", 13 января 1873 г.). Даже Н. К. Михайловский, строго судивший Достоевского за переход в лагерь "правых", признавал все же ряд фигур его нового романа "удачными", а подчас и "превосходными" (супруги Лембке, Кармазинов). Особенно изучает критик "любимых героев" Достоевского, которые держатся, "на границе ума и безумья", но при этом решают важнейшие проблемы жизни и нравственности. Эту линию Раскольниковых и Мышкиных продолжают в разных вариациях Ставрогин, Петр Верховенский, Шатов, Кириллов - "люди, съедаемые идеей", и при этом нередко идеей религиозной. Н. К. Михайловский отрицает типичность таких "мистиков" для революционеров своего времени.

   Но они чрезвычайно характерны для творчества Достоевского, а потому интересны и для его читателей. Они определяют своеобразную художественную манеру писателя, характерный уклон его мышления, заинтересованного большими движениями истории: "Отчего Достоевский не напишет романа из европейской жизни XIV-XVI столетия? - спрашивает Михайловский. - Все эти бичующиеся, демономаны, ликантропы, все эти макабрские танцы, пиры во время чумы и пр., весь этот поразительный переплет эгоизма с чувством греха и жаждой искупления - какая это была бы благодарная тема для Достоевского!" Но писатель обращается к чуждому ему материалу - русскому революционному движению XIX века и обрекает себя на неудачу, сообщая своим героям собственные "эксцентрические идеи".

   Отсюда и неясность главных образов его последнего романа - Ставрогина, Кириллова, Шатова. Отсюда и непонятность главной идеи всего произведения: бесы - это якобы утрата способности различать добро и зло. "Как! - заключает публицист. - Россия, этот бесноватый больной, вами изображаемый, перепоясывается железными дорогами, усыпается фабриками и банками и в вашем романе нет ни черты из этого мира!.. В вашем романе нет беса национального богатства, беса самого распространенного и менее всякого другого знающего границы добра и зла... Вы не за тех бесов ухватились".

   Мысль критика ясна: сокрушительную сатиру нужно направить на этих подлинных злых духов современности - монстров денежного накопления, банкиров и акционеров, фабрикантов и биржевиков, капиталистов всех видов и рангов, а никак не на активных и передовых борцов "с совестью хрустальной чистоты и твердости".

   Это была едва ли не лучшая из ранних статей о "Бесах". Ее основные положения повторил в своих "Больных людях" П. Н. Ткачев, революционер и литератор, руководивший в 1869 году совместно с Нечаевым студенческим движением, а затем приговоренный к тюремному заключению (в 1873 году он эмигрировал за границу). Он поместил в журнале "Дело" (1873, III, IV) статью о "Бесах". С горечью пишет он об "отречении" и "покаянии" Достоевского, о его отношении к Чернышевскому. Молодые герои "Бесов" - Ставрогин, Верховенский, Шатов, Кириллов - все это "рыцари идей", но по условиям своего роста и воспитания они наделены искусственной или "восковой" душой, оторванной от здорового питания, а потому и склонной к душевным аномалиям. Перед нами целая галерея помешанных юношей с разными маниями - самоубийства, разрушения, культа народа-богоносца и пр. Все это абстрактный бред, лишенный всего реального. Это не характеры, а подставные манекены под ходячие идеи.

   Критик "Русской речи" Е. Марков тонко подметил, что уже в "Преступлении и наказании" Свидригайлов приподнимает нам край завесы, за которой таится исповедь Ставрогина (в то время еще не изданная). Уже в этом романе сон Раскольникова на каторге раскрывает нам ужасы моровой язвы, превращающей здоровых людей в бесноватых и сумасшедших. "Но никогда, никогда люди не считали себя так умными и непоколебимыми в истине, как считали зараженные", - бредит герой Достоевского. Это уже полное предвестье "Бесов". Роман служит только иллюстрацией этого краткого текста, томившего Достоевского с 50-60-х годов.

   Сатирическое изображение революционной молодежи; теория Шигалева; безумный инженер Кириллов; маньяк Шатов - все это не картина общества, а памфлет и сатира в резком освещении. "Мрачная муза Достоевского гонит человека прочь от образа человека, безжалостно обрывает крылья его надежды... и забивает насильно его мысль и чувство в бесплодное одиночество личного страдания!"

   Но мы все же предпочитаем многим благоприличным и общепризнанным писателям, заключает свой этюд Е. Марков, "этого сырого, неуклюжего, одностороннего, по-своему грешного, но по-своему и гениального писателя", поистине достойного имени "ученика Шекспира".

   Так, при жизни Достоевского критика искала методы и приемы для адекватного истолкования его последних произведений. Наиболее смело и уверенно писал в 1876 году А. М. Скабичевский: Достоевский - "гениальный писатель, которого следует поставить не только на одном ряду с первостепенными русскими художниками, но и в числе самых первейших гениев Европы нынешнего столетья". Но и такой отзыв был ослаблен рядом оговорок.

   Только в статье Горького "Еще о карамазовщине", по поводу спектакля МХАТа "Николай Ставрогин", зазвучал для молодой России призыв к новой жизни:

   "Не Ставрогиных надо ей (Руси) показывать теперь, а что-то другое. Необходима проповедь бодрости, необходимо духовное здоровье, деяние, а не самосозерцание, необходим возврат к источнику энергии - к демократии, к народу, к общественности и науке".

   В. Д. Бонч-Бруевич в своих воспоминаниях о Ленине-читателе привел несколько отзывов Владимира Ильича о произведениях Достоевского.

   "Относясь резко отрицательно к "Бесам", он говорил, что при чтении этого романа надо не забывать, что здесь отражены события, связанные с деятельностью не только С. Нечаева, но и М. Бакунина. Как раз в то время, когда писались "Бесы", К. Маркс и Ф. Энгельс вели ожесточенную борьбу против Бакунина. Дело критиков - разобраться, что в романе относится к Нечаеву и что к Бакунину" {Влад. Бонч-Бруевич, Ленин о книгах и писателях. "Литературная газета", 21 апреля 1955 г.}.

   В настоящее время роман "Бесы" изучается всесторонне - исторически, социально, философски, художественно,- что и дает возможность читателю охватить во всем объеме это многообразное и сложное создание.

  

  

   Вскоре по приезде Достоевского в Петербург друзья - А. Н. Майков и Н. Н. Страхов - вводят его в кружок князя В. П. Мещерского, главы российских консерваторов. Это был автор пустых великосветских романов. Он пользовался большим влиянием при дворе, выдвигал кандидатуры на министерские посты и был замешан в скандальные денежные комбинации своих ставленников. Знавший его несколько позже С. Ю. Витте отметил в своих воспоминаниях, что отношения Мещерского к монархам и власть имущим имели целью получать денежные субсидии на его журнал "Гражданин" и возможно более награждать своих фаворитов за счет казны. Сближение с таким политическим дельцом было печальным событием в жизни Достоевского и едва ли не крупнейшей его ошибкой. В то время Мещерский был занят организацией еженедельника "Гражданин" "с охранительными боевыми задачами" (как он сам писал). Восприемниками нового издания были А. Н. Майков, Ф. И. Тютчев, Ф. М. Достоевский, Н. Н. Страхов и Б. М. Маркевич. В редакторы был приглашен молодой публицист Г. К. Градовский. Но уже к осени 1872 года он разошелся с программой Мещерского "поставить точку реформам".

   Редактором "Гражданина" становится Ф. М. Достоевский, который ведет издание в 1873 и в начале 1874 года.

   Он вырабатывает новую форму публицистики - отклики художника на темы дня. Так создается "Дневник писателя" - о спорах автора с Белинским, о его встрече с Чернышевским, о некрасовском "Власе" и призвании русского народа, о замечательном рассказе Лескова "Запечатленный ангел" (одном из лучших в его литературном наследии), о драме из фабричного быта для народного театра ("это вполне трагедия, и фатум ее - водка..."), наконец, об увлечении Достоевского утопическим социализмом - все это важные и увлекательные темы, с живостью разработанные писателем-журналистом. Здесь в 1873 году острым сатирическим рассказом "Бобок" и открывается цикл превосходных поздних новелл Достоевского ("Кроткая", "Сон смешного человека", "Мальчик у Христа на елке"), которые явились новым достижением писателя в малых жанрах его повествовательного искусства. Таков драгоценный вклад Достоевского в пустой, чиновный и светский орган князя Мещерского.

   Работа в "Гражданине" очень скоро становится для Достоевского невыносимой.

   Передовая печать резко осуждает знаменитого писателя за отступничество. Переговоры с авторами, чтение рукописей, переработка статей - все протекает в бесталанной среде полуофициального издания.

   Но "главная горечь": "роятся в голове и слагаются в сердце образы повестей и романов. Задумываю их, записываю, каждый день прибавляю новые черты к записанному плану и тут же вижу, что все время мое занято журналом, что писать я уже не могу больше - и прихожу в раскаяние и отчаяние".

   В удушливой редакционной атмосфере он ценит только общение с молодыми, подчас техническими сотрудниками, знакомящими его со своими запросами, исканиями, мечтами. Такова была корректор Варвара Васильевна Тимофеева, молодая девушка, правившая гранки и верстку "Дневника писателя" нередко за общим столом, где создавались эти статьи, "при свете одной и той же типографской лампы". Здесь возникали подчас беглые разговоры на текущие литературные темы.

   Но случались и длительные беседы:

   "...Мы остались вдвоем в ожидании корректуры. Ф. М. встал и, пододвинув свой стул к бюро, за которым я работала, обратился ко мне с вопросом:

   - Ну скажите мне, что вы здесь делаете? Знаете вы, зачем вы живете?

   В первую минуту я растерялась от неожиданности, но, кое-как овладев собой, я все-таки ответила и даже сказала самую сокровенную свою мысль.

   - Я хочу писать... заниматься литературой, - робко пролепетала я.

   И, к удивлению, Ф. М. не засмеялся.

   - Вы хотите писать? Во-от что! - протянул он. - О чем же вы хотите писать? То есть, что именно: роман, повесть или статью какую-нибудь?

   - Я люблю психологическое... внутреннюю жизнь... - бормотала я, боясь взглянуть на него и чувствуя себя совершенно идиоткой.

   - А вы думаете, это легко: изображать внутреннюю жизнь?

   - Нет, я не думаю, что это легко. Я потому и учусь... и готовлюсь.

   - Писательниц во всем мире только одна, достойная этого имени! - значительно продолжал он. - Это Жорж Санд! Можете ли вы сделаться чем-нибудь вроде Жорж Санд?

   Я застыла в отчаянии. Он отнимал у меня всякую надежду на будущность... И, не помня себя, точно во сне, я бессмысленно повторяла ему: "Я хочу писать!.. Я чувствую потребность... Я только этим живу!"

   - Вы только этим живете? - серьезно переспросил он. - Ну, если так, что ж, и пишите. И запомните мой завет: никогда не выдумывайте ни фабулы, ни интриг. Берите то, что дает сама жизнь. Жизнь куда богаче всех наших выдумок! Никакое воображение не придумает вам того, что дает иногда самая обыкновенная, заурядная жизнь. Уважайте жизнь!"

   Иногда он был мрачен и раздражителен. Молчал по целым вечерам. Подавал на прощание безжизненно-вялую, сухую и холодную руку.

   Но бывали и внезапные подъемы. Неожиданные чтения стихов. "Пророк" Пушкина и "Пророк" Лермонтова.

   "- Пушкина я выше всех ставлю. У Пушкина это почти надземное, - говорил он, - но в лермонтовском "Пророке" есть то, чего нет у Пушкина. Желчи много у Лермонтова, его пророк - с бичом и ядом. Там есть они!

   И он прочел с желчью и с ядом:

  

   Провозглашать я стал любви

   И правды чистые ученья, -

   В меня все ближние мои

   Бросали бешено каменья..."

  

   Только однажды скромная корректорша решилась заговорить с Достоевским о его творчестве.

   "- Всю ночь сегодня читала ваши "Записки из подполья"... И не могу освободиться от впечатления... Какой это ужас - душа человека! Но и какая страшная правда!..

   Федор Михайлович улыбнулся ясной, открытой улыбкой.

   - Аполлон Григорьев {Исправляю ошибку. В тексте назван Краевский.} говорил мне тогда, что это мой настоящий chef d'oeuvre и чтобы я всегда писал в этом роде. Но я с ним не согласен. Слишком уж мрачно. Es ist schon ein ueberwundener Standpunkt {Это уже преодоленная точка зрения.}. Я могу написать теперь более светлое, примиряющее. Я пишу теперь одну вещь..."

  

   В ряду важнейших сотрудников "Гражданина" был К. П. Победоносцев, в то время член государственного совета и преподаватель законоведения великим князьям. Это был один из самых мрачных представителей правительственной реакции на закате царизма. Он отвергал освобождение крестьян, суд присяжных, новые земские и городские учреждения, светскую школу (которую мечтал заменить церковноприходской).

   Он высоко ценил автора "Преступления и наказания" и активно помогал Достоевскому составлять журнальные выпуски, стремясь идейно воздействовать на него. Из их переписки видно, что будущий обер-прокурор синода чрезвычайно зорко следил за публицистической деятельностью Достоевского, сообщал ему материалы для "Дневника писателя", давал обстоятельную оценку выпускам его издания.

   Но это высокое покровительство не может упрочить положения Достоевского в "Гражданине". Еще в момент назначения его редактором этого еженедельника III отделение отказалось "принять на себя ответственность за будущую деятельность этого лица". На журнал Мещерского посыпались градом административные взыскания за нарушения цензурного устава. В июне 1873 года цензурный комитет привлекает Достоевского к судебной ответственности, а суд приговаривает его к штрафу и аресту на военной гауптвахте. 11 марта 1874 года министр внутренних дел обвинил "Гражданина" "в суждениях, клонящихся к возбуждению вражды против одной из частей населения империи", и объявил 12 марта первое предостережение журналу в лице издателя-редактора Федора Достоевского.

   Это означало фактическое устранение руководителя "политического журнала-газеты" от его обязанностей под угрозой закрытия издания. Так это и понял Достоевский. 19 марта он подает в главное управление по делам печати прошение об освобождении его от редактирования "Гражданина" по расстроенному здоровью.

  

   В апреле 1874 года Достоевского посетил Некрасов с неожиданным предложением дать на следующий год в "Отечественные записки" роман и обещал заплатить по 250 рублей с листа, что значительно превышало обычный гонорар романиста (150 рублей).

   Передовой журнал, выходивший под редакцией Некрасова, Салтыкова и Михайловского, считал желательным напечатать у себя новое произведение одного из сильнейших русских писателей, быть может, одновременно надеясь приблизить его к прогрессивной литературе и отвести на будущее время от "Русского вестника" и "Гражданина".

   Но Достоевский придавал большое значение своей верности взятому направлению.

   - Я не могу дать вам, Николай Алексеевич, положительного ответа по двум причинам, - отвечал Достоевский, - во-первых, я должен списаться с "Русским вестником" и спросить, нуждаются ли они в моем произведении. Если у них на будущий год материал имеется, то я свободен и могу обещать вам роман. Я давнишний сотрудник "Русского вестника", Катков всегда с добрым вниманием относился к моим просьбам, и будет неделикатно с моей стороны уйти от них, не предложив им своего труда. Это может быть выяснено в одну-две недели.

   Достоевский совершил поездку в Москву и узнал от Каткова, что материал на будущий год в "Русском вестнике" имеется ("Анна Каренина") и редакция не располагает средствами на приобретение нового романа. Но вопрос об участии Достоевского в органе революционных демократов и после того остается открытым. Достоевский продолжает медлить с ответом Некрасову и только через полгода, в октябре 1874 года, сообщает ему, наконец, о своем согласии {Это опровергает сообщение корректора "Гражданина" В. В. Починковской о том, что сам Достоевский тайно предлагал через ее посредство свой новый роман отдельным сотрудникам "Отечественных записок", якобы прося узнать у них, согласятся ли редакторы журнала на его участие в нем. Достоевский, как известно, всегда открыто и прямо предлагал редакторам свои произведения (его письмо к Каткову с предложением "Преступления и наказания" см. выше).}.

   С первой книжки "Отечественных записок" 1875 года журнал публикует роман Достоевского "Подросток" с подзаголовком "Записки юноши".

  

  

   По приезде в Петербург Достоевские снимают квартиру из четырех комнат на Серпуховской, близ Технологического института и обзаводятся в кредит необходимой мебелью. Открывается возможность общаться с людьми, приглашать к себе друзей, вести философские диспуты, без которых не мог жить Достоевский.

   Материальные дела семейства были чрезвычайно тяжелы. Все имущество, оставленное перед отъездом за границу на хранение "верным людям", пропало. Вся хозяйственная утварь и посуда, стекло и фарфор, шубы и одежда, ценная библиотека, собранная Федором Михайловичем в 60-е годы, - все это было увезено, расхищено, потеряно навсегда. Три дома Сниткиных на Песках в результате неумелого управления перешли к ловким дельцам, которые вскоре завладели ими полностью (с большими флигелями и громадным участком земли). На долю Анны Григорьевны, ее матери и брата ничего не досталось. Семье Достоевских приходилось начинать сначала свое хозяйственное обзаведение.

   К тому же вскоре объявились кредиторы со своими неумолимыми взысканиями. Это могло бы привести Достоевского к полному разорению, если бы не деловые способности, ум и энергия его жены.

   Анна Григорьевна сообщает, что после возвращения из-за границы в Россию все близкие нашли в ней большую перемену: из робкой, застенчивой девушки она выработалась в женщину с решительным характером, которая успешно повела борьбу с главной невзгодой их существования - взыскателями сумм по изданию журналов братьев Достоевских. Цифра долгов Федора Михайловича достигала в то время 25 тысяч. Деньги эти в значительной части находились в руках перекупщиков векселей. Среди этих людей были жестокие и развязные заимодавцы, требовавшие возврата крупных сумм, выданных еще М. М. Достоевскому на нужды его табачной фабрики, и угрожавшие теперь описать все имущество его брата или даже посадить его в долговое отделение.

   - Да разве я, сидя в заключении, смогу писать? Чем же я буду вам платить, если лишусь возможности работать?

   - О, вы известный литератор, вас выкупит из тюрьмы Литературный фонд...

   Достоевский предложил выплату долга в рассрочку, ежемесячными взносами, но встретил резкий отказ.

   Анна Григорьевна, скрыв это от мужа, отправилась для переговоров к неумолимому "доверителю". Он встретил ее ультиматумом:

   - Или деньги на стол, или через неделю ваше имущество будет описано и продано с публичного торга, а ваш муж посажен в Тарасов дом.

   - Наша квартира нанята на мое имя, а не на имя Федора Михайловича, - заявила Достоевская. - Мебель же взята в долг и до окончательной уплаты принадлежит торговцу мебели, а поэтому описать ее нельзя. Что же касается вашей угрозы насчет долгового отделения, то предупреждаю вас, что, если это случится, я буду умолять моего мужа остаться там до истечения срока вашего долга. Сама я поселюсь вблизи, буду с детьми навещать его и помогать ему в работе. И вы, таким образом, не получите ни единого гроша да сверх того принуждены будете платить "кормовые". Даю вам слово, что вы будете наказаны!

   Перекупщик задумался и принял условия, предложенные ему Достоевской.

   Не ограничиваясь такими дипломатическими переговорами, Анна Григорьевна начинает выпускать отдельные издания романов своего мужа и постепенно становится опытной издательницей. Только в результате такой десятилетней борьбы и неумолимой системы сбережений долг был выплачен полностью. Это произошло за год до смерти писателя.

   "Нигде так ярко не выражается характер человека, как в обыденной жизни, в своей семье", - формулирует свое глубокое убеждение жена Достоевского. И, обладая в этой области всей полнотой материалов, Анна Григорьевна раскрывает нам неведомые и неожиданные черты в личности своего мужа. Федор Михайлович, баюкающий детей, устраивающий им рождественскую елку, танцующий с женою вальс, кадриль и даже мазурку, как "завзятый поляк", под аккомпанемент детского органчика; мыслитель и психолог, обнаруживающий тонкое понимание дамских нарядов вплоть до выбора туалетов для своей жены, питающий вообще пристрастие к изящным вещам: хрусталю, богемскому стеклу, вазам, художественным изделиям, - все это дополняет неизвестными и характерными чертами жизненный облик писателя.

   В письмах Достоевского к жене чувствуется тихая отрада усталого и больного человека, пришедшего, наконец, после полувека трудного и горестного существования к своей заветной мечте - создать семью и основать оседлость. Вспоминается восклицание из его письма к Н. Н. Страхову: "В браке три четверти счастья человеческого, а в остальном - едва ли четверть".

   Когда дети подросли, Достоевский стремился приобщить их к художественной культуре, поэзии, роману, театру. Летом 1880 года он читал им свое любимейшее создание - "Разбойников", которые, впрочем, не дошли до его малолетней аудитории.

   В последние годы он стал водить их в оперу и притом только на "Руслана и Людмилу". Когда однажды великое создание Пушкина - Глинки по болезни певца заменили "Бронзовым конем" Обера, Федор Михайлович был возмущен и решил вернуться домой. Он все же уступил настояниям детей и остался. "Мы были в восторге от сказочной постановки, - рассказывает Любовь Федоровна, - но отец был недоволен: он хотел, чтоб мы оставались верными его дорогой Людмиле".

   Он читал им "Капитанскую дочку", "Выстрел", "Метель", стихотворения Пушкина. Одно из них он не мог читать без слез - "Бедного рыцаря". Прочел "Тараса Бульбу", "Бородино" и "Тамань", "Перчатку" Шиллера в переводе Жуковского; в 1880 году - "Бедность не порок". Он с увлечением декламировал детям "Горе от ума", особенно ценя образ Репетилова, в котором видел предшественника либералов-западников. Но основой чтения своих подростков он считал романы Вальтера Скотта и Диккенса.

   С 1872 года Достоевские проводят летние месяцы в Старой Руссе, древнем городке Новгородской губернии с богатым прошлым. Утомленный писатель очень полюбил это тихое и уединенное место. Он жил обычно на окраине города в просторной усадьбе на берегу реки, среди вековых вязов. Когда весною 1874 года Некрасов предложил Достоевскому написать роман для "Отечественных записок", Федор Михайлович поселился в Старой Руссе на целый год. Здесь и был создан "Подросток". Сюда же удалился он в мае 1880 года для работы над "Речью о Пушкине".

   В своем предсмертном романе Достоевский изобразил Старую Руссу. Он описал ее узкие улицы, прорезанные мелкими канавками, и бакалейную лавку Плотниковых, и просторный пригородный пейзаж, раскрывавшийся из окон писателя: это было зеленеющее поле, огражденное сосновой рощей, где, по замыслу романиста, белел древний монастырь, откуда "ранний человеколюбец" Алеша вышел в мир на борьбу за всеобщее счастье (так задумывался второй роман о Карамазовых).

   С 1873 года Достоевские живут на даче подполковника Гриббе, которую и приобретают в 1876 году. Это был сад с домиком в немецком вкусе. Он был полон неожиданных сюрпризов - потайных стенных шкафов, подъемных дверей, темных винтовых лестниц. Некоторые особенности дачи Гриббе Достоевский воспроизвел в своем последнем романе, изображая особняк Федора Павловича Карамазова с его тесными клетушками, замысловатыми переходами, полутемными горницами и шныряющими крысами.

   После заграничного уединения и затворничества Достоевский стремится к общению с людьми, особенно из мира русской научной и художественной мысли. Устанавливается новый режим семейной и общественной жизни, сменяющий их недавний скитальческий быт.

   Весною 1872 года по просьбе основателя московской картинной галереи П. М. Третьякова Достоевский принял у себя художника Перова, которому позировал для портрета.

   Зоркий наблюдатель жизни трудился методически и необычно. "Прежде чем начать работу, - рассказывает Анна Григорьевна, - Перов навещал нас каждый день в течение недели; заставал Федора Михайловича в самых различных настроениях, беседовал, вызывал на споры и сумел подметить самое характерное выражение в лице мужа, именно то, которое Федор Михайлович имел, когда был погружен в свои художественные мысли. Можно бы сказать, что Перов уловил на портрете "минуту творчества" Достоевского".

   Перед нами действительно великий мыслитель, вступающий в свою позднюю, завершающую эпоху с последними романами и "Речью о Пушкине": простая и сдержанная поза, глубокая и безбрежная мысль.

   Русское искусство остается в центре внимания Достоевского. Он высоко оценил молодого Репина за его "Бурлаков", признав огромную правду, силу, непосредственность и жизненность его могучего искусства: "Просто скажу: фигуры гоголевские... Ведь нельзя не полюбить их, этих беззащитных... Нельзя не подумать, что должен, действительно должен народу..."

   Достоевский приветствует живую самобытность молодых художников, разрабатывающих в своей живописи родные мотивы. Он отмечает две березки в пейзаже Куинджи "Вид на Валаам" и национальную типичность трех фигур в "Охотниках на привале" Перова. Он сочувствует углубленному раскрытию русского быта в картине Маковского "Любители соловьиного пения". Такой жанризм открывает, по его представлению, путь к подлинному искусству, лирическому и человечному.

  

   В 1873 году молодой философ Владимир Соловьев прислал Достоевскому свою статью об отрицательных началах западного развития с письмом, которое и послужило началом их знакомства и дружбы. Двадцатилетний ученый и поэт стал последним другом-мыслителем Достоевского, оказавшим влияние на основную концепцию "Братьев Карамазовых".

   В первый период их знакомства это был еще только что закончивший свое образование кандидат наук. Федор Михайлович чрезвычайно привязался к нему за его ум и обширную образованность. Он говорил, что лицо Вл. Соловьева напоминает ему одну из любимых им картин Аннибала Караччи "Голова молодого Христа".

   Однажды он объяснил своему гостю причину своей симпатии к нему.

   "Вы чрезвычайно напоминаете мне одного человека, - сказал Федор Михайлович, - некоего Шидловского, имевшего на меня в моей юности громадное влияние. Вы до того похожи на него и лицом и характером, что подчас мне кажется, что душа его переселилась в вас".

   В середине 70-х годов они встречаются сравнительно редко. Вл. Соловьев преподает в Московском университете, совершает путешествие по Европе и только в 1877 году поселяется в Петербурге. Это приводит к тесному дружескому сближению.

   В 1878 году Вл. Соловьев прочел в Петербурге цикл публичных лекций на религиозно-философские темы. Достоевский не пропускал ни одного из этих чтений.

   Он присутствует весною 1880 года на защите Соловьевым его докторской диссертации "Критика отвлеченных начал" и сочувственно пишет о ней своим друзьям:

   "На недавнем здесь диспуте молодого философа Влад. Соловьева (сына историка) на доктора философии я услышал от него одну глубокую фразу: "Человечество, по моему глубокому убеждению (сказал он), знает гораздо больше, чем до сих пор успело высказать в своей науке и в своем искусстве".

  

  

   В 1873 году Достоевский посещает отделение малолетних преступников в тюремном замке Петербурга и собирает материалы о душевном состоянии ребенка, выброшенного на улицу. Летом 1877 года А. Ф. Кони показывает ему детскую колонию на Охте. Писатель долго говорил с маленькими колонистами и, по словам его спутника, произвел сильное впечатление на всех собравшихся вокруг него: "лица многих, уже хлебнувших отравы большого города, стали серьезными и утратили напускное выражение насмешки и молодечества..."

   Достоевский различает в воспитанниках юные души, "жаждущие прекрасных впечатлений", и раздумывает о средствах утоления этой тоски по красоте. В это время автор "Неточки Незвановой" замысливал роман о детях, единственно о детях и о герое-ребенке, в котором хотел изобразить и малолетних преступников, и политических заговорщиков, и протестантов, и атеистов. Замысел этот отчасти отразился на десятой книге "Братьев Карамазовых", озаглавленной "Мальчики". В набросках к роману имеются записи о фабричных детях.

   В 1878 году Достоевский присутствует в петербургском суде на разборе дела Веры Засулич, стрелявшей в петербургского градоначальника. Он высказывает сочувствие оправданию подсудимой, но ищет формулу, которая выразила бы одновременно и осуждение террористическому акту. Он заносит в свои записные книжки слова Веры Засулич на суде о моральной трудности ее подвига и ставит их выше самого ее самоотверженного поступка.

   Русская общественная жизнь до конца вызывала в Достоевском живые отзвуки. В своем "Дневнике" Достоевский выступает с развернутым анализом текущих судебных драм, вызывающих его гневные отповеди особенно по ряду дел об истязании детей и слишком гибких методах знаменитых адвокатов в их заступничестве за истязателей.

   К этому времени широко разворачивается редакционная, публицистическая и общая литературная деятельность знаменитого романиста. Если редактирование "Гражданина" в 1873 году вызывает в передовой русской журналистике ряд полемических протестов, самостоятельное издание "Дневника писателя" находит признание в отдаленнейших уголках России. Достоевский получает бесчисленные письма, ведет корреспонденцию с незнакомыми лицами по всевозможным личным поводам, принимает у себя безвестных посетителей, выслушивает исповеди, направляет, учит и указывает пути. Академия наук в конце 1877 года избирает Достоевского в члены-корреспонденты по отделению русского языка и словесности. Его выступления на литературных вечерах с чтением своих произведений или стихотворений великих поэтов неизменно вызывают энтузиазм аудитории.

   Но и эта пора небывалых триумфов, вознаграждающая писателя-мученика за все пережитые испытания, имеет свои теневые стороны. Не прекращающийся до конца рост творчества не дает соответственных достижений в плане политической мысли писателя, которая не перестает омрачаться и уклоняться все более к воинствующей реакции. Это окрашивает подчас последний период жизни автора "Дневника писателя" в такие безотрадные и сумрачные тона, которые ограничивают его проповедь гуманизма и даже снижают тот культ красоты, которому он до конца стремился сохранить свою верность. В этом отношении в статьях Горького "О карамазовщине" есть много справедливых и неопровержимых возражений автору "Бесов" и "Карамазовых".

   Но труженик и мастер оставались на недосягаемой высоте. Достоевский не знал препятствий в преодолении огромных трудностей художественного воплощения своих идей. Нередко, как свидетельствуют его письма, он изнемогал под тяжестью поставленных заданий. Напряженность творческого процесса, неистощимо кидавшего на бумагу десятки планов, образов и эпизодов, неожиданно разряжалась длительными перерывами, возбуждавшими в авторе томительные сомнения в осуществлении задуманного. Начав летом 1865 года "Преступление и наказание", он в ноябре сжигает все написанное и приступает к новой разработке замысла. "Идиот" проходит через восемь редакций. Из писем Достоевского к литературным друзьям видно, что за первое полугодие работы над "Бесами" он не переставал рвать и переиначивать, не менее десяти раз переменил план, накопил бесчисленное количество вариантов, в огромной груде исписанной бумаги потерял даже систему для справок и в иные минуты впадал в подлинное отчаяние перед исключительной сложностью задуманного романа. "...Никогда никакая вещь не стоила мне большего труда, - пишет он Н. Н. Страхову 9 (21) октября 1870 года. - ...Боюсь, что не по силам взял тему. Но серьезно боюсь, мучительно!" И, сообщая своей племяннице, что после долгих месяцев напряженной работы он "перечеркнул все написанное (листов до 15, вообще говоря) и принялся вновь с 1-й страницы", он завершает свой творческий мартиролог безнадежной жалобой, звучащей со страниц его переписки подлинным воплем: "О Сонечка! Если бы вы знали, как тяжело быть писателем, то есть выносить эту долю!"

   В таком состоянии он произносит себе, как автору, суровые приговоры. "...Будучи больше поэтом, чем художником, я вечно брал темы не по силам себе", - писал он в 1870 году А. Н. Майкову. "Я, не спросясь со средствами своими и увлекаясь поэтическим порывом, берусь выразить художественную идею не по силам", - сообщает он Страхову в 1871 году. Но все эти тревоги опровергались высокими творческими достижениями.

  

  

   С середины 70-х годов заметно ощущается кризис романной формы автора "Бесов". В "Подростке" особенно ощутимы искания новых путей для повествования о современности,