Лейкин Николай Александрович - На заработках

   - Прощай, старая вѣдьма! крикнула она старухѣ, махнула рукой и опять запѣла:- "Не уѣзжай голубчикъ мой"...

   Черезъ минуту она скрылась изъ подъ навѣса. Слышно было, какъ хриплый ея голосъ сначала раздавался на дворѣ, потомъ на улицѣ и наконецъ замолкъ.

   - Вотъ путанная-то! проговорила про Лукерью послѣ ея ухода Анфиса.

   - Порченная она, дѣвушки, просто порченная, сказала Акулина.- Съ порчи и пьетъ. Бѣдная... Ну, куда она потомъ дѣнется, когда деньги пропьетъ и вытрезвится?! прибавила она, тяжело вздохнувъ, и съ сожалѣн³емъ покачала головой.

  

  

   Отработали женщины и второй день на тряпичномъ дворѣ. Вечеръ былъ ясный, холодный и обѣщалъ еще болѣе холодную ночь, съ морозомъ поутру. Ночь эту женщины ожидали съ безпокойствомъ и готовились хоть какъ-нибудь расположиться въ сараѣ на ночлегъ такъ, чтобы было потеплѣе. Получивъ дневной расчетъ за заработокъ, онѣ попытались узнать у прикащика, не пуститъ-ли хозяинъ переночевать ихъ хоть въ кухню своего дома, но получили отказъ.

   - Ну, вотъ еще что выдумали! Да что у хозяина-то для васъ постоялый дворъ, что-ли! Мы нанимаемъ народъ поденно безъ квартиры и харчей, да и въ сараѣ-то позволяемъ ночевать только изъ милости, а вы ужъ и въ кухню захотѣли. Въ горницы хозяйск³я вамъ еще не влѣзть-ли! сказалъ онъ.

   - Да ужъ очень холодно, голубчикъ, ночью-то. Смотри, вотъ и теперь морозить начинаетъ.

   - Въ холоду-то блохи меньше ѣдятъ. Всякая мелкопитающаяся тварь - она холоду боится.

   - Гдѣ ужъ, милый, тутъ блохъ разбирать! Пусть жрутъ. Только-бы самимъ-то не околѣть.

   - Ну, идите на постоялый. Постоялый дворъ тутъ недалеко.

   - Да изъ какихъ доходовъ на постоялый-то? Вчера вонъ въ обрѣзъ ѣли, не сытно, не голодно, а и то по одиннадцати копѣекъ проѣли, да по три копѣйки на чаю пропили, а двадцать копѣекъ и всего-то получаемъ.

   - Вы-бы еще кофею захотѣли.

   - Да вѣдь холодно, болѣзный. Утречкомъ проснулись - окоченѣли, руки, ноги не разгибаются, такъ какъ не погрѣться.

   - Такъ-то оно такъ, согласился прикащикъ и прибавилъ:- Да вѣдь и на чай хватило и шесть копѣекъ еще на рукахъ осталось, такъ о чемъ-же разговаривать! Вотъ изъ шести-то копѣекъ по пяти за ночлегъ и заплатите. Копѣйка еще Богу на свѣчку останется.

   - Что ты, милостивецъ! Развѣ можно все до копѣйки тратить! А что у насъ для переду-то? Надо тоже про запасъ оставить.

   - У тряпичниковъ работать, да про запасъ оставлять, такъ больно жирно будетъ.

   - А какъ-же иначе?

   - День прошелъ, сыта, жива - ну, и ладно.

   - Нѣтъ, кормилецъ, произнесла Акулина.- Вѣдь намъ всѣ праздники-то на Пасхѣ безъ работы жить, такъ надо и о запасѣ подумать. Вотъ тогда волей-неволей на постоялый пойдешь. Куда приткнуться-то? Да пить, ѣсть надо. А заработковъ никакихъ. Вѣдь у васъ на Пасхѣ работы не бываетъ?

   - Въ пятницу на страстной недѣлѣ дѣйствительно дворъ запираемъ, потому нужно-же и намъ покой имѣть, ну, а на четвертый день Пасхи приходите.

   - Такъ вотъ, видишь, пять дней безъ работы. Да надо тоже передъ Пасхой-то въ баню сходить, самой помыться да и пообстираться малость - и вотъ опять деньги. Здѣсь вѣдь не деревня, сказывали, что и за баню нужно деньги платить.

   - А то даромъ, что-ли! Само собой, за баню пятачокъ подай.

   - Мало пятачка-то, подхватила Анфиса.- Ежели съ вѣничкомъ, то еще копѣйку подай, да мыла хоть на двѣ копѣйки. А какъ безъ вѣника и безъ мыла мыться и тереться! Вотъ онѣ и всѣ восемь копѣекъ.

   - Восемь копѣекъ за баню! - воскликнула Акулина, не бывавшая въ Петербургѣ.- Боже милостивый! Да вѣдь это разоренье! Вотъ видишь, кормилецъ! А ты говоришь: идите на постоялый дворъ.

   Прикащику надоѣло слушать бабьи разговоры о денежныхъ разсчетахъ. Онъ разсердился и воскликнулъ:

   - Да что вы передо мной-то бобы разводите попусту! Словно я вашъ батька. Вамъ даденъ сарай для ночевки, а не любъ онъ, такъ гдѣ хотите, тамъ и ночуйте.

   Прикащикъ махнулъ рукой и ушелъ. Женщины стали переговариваться, ужъ не идти-ли и въ самомъ дѣлѣ отъ такого холоду ночевать на постоялый дворъ. Однѣ стояли за постоялый дворъ, въ томъ числѣ и Анфиса, друг³я были противъ постоялаго двора и рѣшили ночевать въ сараѣ. Рѣшили ночевать въ сараѣ и Акулина съ Ариной.

   - Подъ мѣшки съ тряпками забьемся, какъ вонъ вчера Лукерья сдѣлала - и въ лучшемъ видѣ будетъ. На ноги тоже мѣшки съ тряпками. Богъ поморозитъ, Богъ и согрѣетъ, весело говорила Акулина, чтобы ободрить нѣсколько пр³унывшую Арину.

   Ужинали опять всѣ женщины вмѣстѣ, въ складчину, также запивали ѣду водой изъ ковша, взятаго у хозяйской кухарки, какъ и вчера, но когда пришлось укладываться на ночлегъ, Анфиса и двѣ друг³я демянск³я женщины отправились ночевать на постоялый дворъ.

   Оставш³яся на дворѣ стали устраиваться въ сараѣ, чтобы хоть какъ-нибудь потеплѣе провести ночь.

   - Шалашъ мы изъ мѣшковъ съ тряпьемъ сдѣлаемъ - вотъ что я придумала, говорила Фекла - демянская женщина съ скуластымъ лицомъ. - Одни мѣшки поставимъ стоймя на манеръ каморочки, а сверху доски положимъ и на доски опять мѣшки, да подъ мѣшки-то въ каморку и залѣземъ. Ляжемъ потѣснѣе, сверху, у кого что есть, всѣ сообща укроемся и ладно будетъ. Влѣземъ туда, да и опять мѣшками завалимъ себя. Такъ тепло будетъ. Тряпка вѣдь она грѣетъ. Давайте, дѣвушки, укладываться.

   Всѣ женщины принялись ставить мѣшки, какъ говорила Фекла. Черезъ нѣсколько времени кой-какое подоб³е шалаша было готово и женщины стали подлѣзать подъ него и укладываться на ночлегъ.

   - Заваливай теперь скорѣй, Акулинушка, мѣшками четвертую-то сторону, заваливай, да и сама влѣзай къ намъ! командовала Фекла.- Вотъ такъ!.. Видишь, какъ хорошо теперь. А надышемъ, такъ еще лучше будетъ. - Ну, что, хорошо? спрашивала она лежавшихъ вмѣстѣ съ ней подъ мѣшками товарокъ.- Видите, какъ я ладно придумала! Вотъ ужъ подлинно, что вѣкъ живи и вѣкъ учись.

   - Ладно-то ладно, отвѣчала Акулина: а только ужъ духъ очень отъ тряпокъ.

   - И, милая! что тутъ духъ! Было-бы тепло да безъ обиды. А къ духу принюхаемся. Духъ вѣдь онъ только съ первоначала, а потомъ, какъ заснешь - и не слышишь никакого духа.

   Фекла, какъ подлѣзла подъ шалашъ изъ мѣшковъ, такъ почти сейчасъ и заснула. Стали раздаваться всхрапыван³я и присвистыванья носомъ и другихъ женщинъ, но Акулина еще не спала. Она вспомнила о своемъ ребенкѣ, оставленномъ въ деревнѣ, слезы быстро сжали ей горло, и она сказала Аринѣ:

   - А какъ-то мой дружочекъ, маленьк³й Спиридоша, въ деревнѣ! Думаю, ужъ живъ-ли, сердечный?

   - Ну вотъ... Съ чего-жъ ему умирать-то! отвѣчала Арина.- Богъ милостивъ.

   - Грудной вѣдь... Ахъ, Ариша, Ари...

   Акулина хотѣла еще что-то сказать и не договорила. Слезы брызнули у ней изъ глазъ и не дали ей говорить. Она заплакала навзрыдъ.

   - Ну, полно, полно... Что ты себя-то надрываешь! Уймись, утѣшала ее Арина.

   - Ахъ, дѣвушка! Не знаешь ты материнскаго сердца. И хоть-бы вѣсточку, хоть-бы вѣсточку какую-нибудь объ немъ!..

   - Да какъ-же, Акулинушка, вѣсточку, коли тамъ въ деревнѣ не знаютъ, куда намъ и писать.

   - Да, да... Да и мы-то не можемъ ихъ увѣдомить, куда намъ отписать. На какое мѣсто писать? Когда мы еще осядемъ настоящимъ манеромъ! Видишь, гдѣ день, гдѣ ночь живемъ. Вотъ объ этомъ-то я, дѣвушка, и горюю, такъ какъ-же не плакать!

   - И я горюю, однако-же коровой не реву.

   - Да о чемъ тебѣ ревѣть! Ты дѣвушка, Арина.

   - Какъ о чемъ? Что-жъ, что дѣвушка? Нешто это не горе, что я рубля не могу послать въ деревню родителямъ, а они всѣ перезаложились, отправляя меня въ Питеръ на заработки.

   - Охъ, охъ, охъ! О деньгахъ и не говори! Вѣдь и меня-то, поди, какъ клянетъ свекровь, что я имъ ни копѣйки денегъ не шлю! Вѣдь онѣ тамъ, въ деревнѣ, не знаютъ, какъ трудно въ Питерѣ на счетъ денегъ.. Думаютъ, что ужъ ежели Питеръ, то здѣсь для всѣхъ горы золотыя. А вотъ, поди-ка... наскреби хоть рубликъ... Ужъ хоть на ребеночка-то, на ребеночка-то, на Спиридончика моего милаго что-нибудь послать!

   И Акулина опять зарыдала. Только въ волю наплакавшись, стала она засыпать. Арина заснула раньше.

  

  

   Трет³й рабоч³й день на тряпичномъ дворѣ прошелъ въ томъ-же порядкѣ, какъ и два предшествующ³е дня. Ночью подъ шалашомъ изъ мѣшковъ съ тряпками спать было хоть нѣсколько теплѣе, но за то воздухъ былъ ужасный и женщины проснулись съ головной болью, вдыхая въ себя во время сна вонь тряпокъ. Въ особенности онъ подѣйствовалъ на Акулину. Выйдя поутру изъ сарая на дворъ, она просто шаталась и долго сидѣла на какомъ-то опрокинутомъ ящикѣ, пока хоть немного пришла въ себя. Ноги были слабы, въ поясницѣ и въ плечахъ чувствовалась ломота, голова была тяжела. Вернувш³яся съ ночлега на постояломъ дворѣ женщины очень расхваливали постоялый дворъ.

   - По пяти копѣекъ, милыя, съ насъ взяли, но ужъ за то какъ спать-то было чудесно! разсказывала Анфиса.- Улеглись мы на полу у печки, а отъ печки такъ и пышетъ тепломъ. И вѣдь такая печка хорошая, что даже къ утру не остыла. У самой печки спали, мѣсто непроходное и то-есть ни единая душа насъ не потревожила. Ни-ни, чтобъ кто-нибудь наступилъ или ногой пнулъ. И спрашивали мы тоже хозяевъ насчетъ Пасхи... Вѣдь нужно-же намъ будетъ гдѣ-нибудь на праздникахъ приткнуться, когда здѣсь на дворѣ работы не будетъ. Ну, вотъ хозяева и говорятъ: "ежели, говорятъ, васъ артель и ежели, говорятъ, дадите по четвертаку впередъ, то можете жить цѣлую недѣлю - и вещи ваши въ сохранности будутъ, а только надо хоть человѣкамъ пяти прописаться, и прописка эта будетъ стоить по гривеннику съ человѣка". И я такъ расчитала, что ежели насъ десять женщинъ и дадимъ мы хозяевамъ два съ полтиной, да полтину на прописку, то ужъ мы всѣ праздники спокойны будемъ.

   - Два съ полтиной да полтину!.. Вѣдь это будетъ, стало быть, три рубля... Да что ты, Анфисушка! Вѣдь это ужасъ как³я деньги! воскликнула скуластая Фекла.- Три рубля. Шутка-ли это!

   - А какъ-же ты хочешь иначе? Вѣдь это по три гривенника на человѣка.

   - Да откуда ихъ взять-то при безработицѣ? Отдай три гривенника, а потомъ и клади зубы на полку. На как³е шиши мы будемъ питаться-то?

   - Надо ужъ теперь какъ-нибудь на праздникъ сколачивать.

   - Да какъ тутъ сколотишь отъ двугривеннаго въ день!

   - Однако, вѣдь, милыя, отсюда со двора на праздникъ выгонятъ, такъ куда-же дѣться?

   - Будемъ лучше въ ночлежный ходить и по пятачку за ночлегъ платить. И наконецъ въ ночлежномъ за пятачокъ и щей хлебать малость даютъ и чаемъ поятъ.

   - Вѣрно. Но зато переночевалъ и ужъ наутро ступай на всѣ четыре стороны, а куда-жъ мы днемъ-то дѣнемся? Вѣдь не слоняться-же цѣлый день по улицамъ. А на постояломъ хозяева и день позволяютъ жить. Все-таки будетъ пристанище.

   - Да, да... Эдак³й праздникъ, святая недѣля, Пасха - и вдругъ будемъ безъ пристанища! Нельзя-же цѣлые дни съ котомками по улицамъ бродить, подхватили друг³я демянск³я женщины.- Ну, продадимъ что-нибудь изъ одежи, заложимъ какую ни-на-есть вещь, а ужъ безъ пристанища на Пасху нельзя... Пасха велик³й праздникъ. Веди насъ туда на постоялый въ страстную пятницу, Анфисушка.

   - Конечно-же, надо основаться на постояломъ...- отвѣчала Анфиса.- Къ тому-же я вамъ по пятачку въ недѣлю и выторговала.

   - Да зачѣмъ намъ за недѣлю? - возразила Арина. - За недѣлю отдадимъ на постоялый, а вдругъ на Пасхѣ такое мѣсто найдемъ для работы, гдѣ съ ночлегомъ? Вѣдь ужъ деньги-то на постояломъ назадъ не отдадутъ.

   - Гдѣ ты на Пасхѣ другое мѣсто для работы найдешь? Полно тебѣ врать-то!.. Огородныя работы вездѣ начинаются послѣ Пасхи. Ежели и придется съ четвертаго дня праздника работать, такъ ужъ нигдѣ въ другомъ мѣстѣ, какъ здѣсь, на тряпичномъ дворѣ. А здѣсь какой ночлегъ? Собаки дворовыя въ иномъ мѣстѣ - и тѣ спятъ лучше, доказывала Анфиса.

   - Такъ-то оно такъ. Но зачѣмъ намъ за постоялый дворъ по тридцати копѣекъ впередъ платить? Будемъ платить каждый день по пятачку... стояла на своемъ Арина.

   - Да вѣдь по пятачку-то выйдетъ дороже...

   - А насколько дороже? Только на лишн³й пятакъ въ недѣлю. За то мы будемъ вольные казаки и никакой намъ прописки паспортовъ не надо, подхватила Фекла. - Ариша это правильно говоритъ. Вѣрно, Акулинушка? обратилась она къ до сихъ поръ молчавшей Акулинѣ.

   - Охъ, не можется мнѣ сегодня! отвѣчала, пожимаясь, Акулина. - Дѣлайте какъ хотите. Я отъ м³ра не отстану. Конечно, по пятаку-то кажинный разъ ладнѣе будетъ платить, прибавила она.

   - По пятаку, по пятаку... Это самое любезное дѣло! кричали и друг³я женщины.- Чего тутъ сразу три гривеника отдавать.

   - А ежели за пятакъ-то хозяйка не позволитъ днемъ у ней пристанище имѣть? сказала Анфиса.

   - Позволитъ. Какъ не позволитъ! Насъ вѣдь артель. Ино у ней на праздникахъ щецъ похлебаемъ, ино кашки поѣдимъ. Нельзя-же, дѣвушки, на Пасху, да и не разговѣться, а на сухомъ хлѣбѣ сидѣть. Пасха - великъ день. Ужъ хоть продадимся, да по кусочку мясца у хозяйки на постояломъ попробуемъ, такъ зачѣмъ-же она торговлю будетъ отъ себя отбивать и отъ своей выгоды отказываться?

   - Объ этомъ все-таки надо поговорить съ хозяевами. Я не говорила.

   - И поговоримъ! Вотъ сегодня пойдемъ ночевать и уговоримся. Просто, дѣвушки, невозможно здѣсь на тряпичномъ спать, сказала Акулина.- Отъ этого самаго тряпичнаго духу у меня до того голову сдавило, что я сегодня совсѣмъ больная. Вотъ теперь сижу, а самой рукой и ногой тяжко пошевелить. Ну, храни Богъ, сляжешь?

   - Да вѣдь и я, Акулинушка, сегодня хожу какъ полоумная, а только бодрюсь, подхватила Арина.- А это отъ духу, отъ тряпокъ... Ужасти, какъ этотъ духъ не хорошъ!

   - Впустятъ по пяти копѣекъ съ пристанищемъ ночью и днемъ, впустятъ! Какъ не впустить, рѣшили почти всѣ женщины.

   Поднялся опять вопросъ объ утреннемъ чаепит³и и рѣшили тотчасъ-же идти во вчерашнюю чайную. Акулина кряхтѣла, поднимаясь съ ящика, и говорила;

   - Пропотѣю малость отъ чайку, такъ авось мнѣ полегче будетъ, а то, вѣрители, дѣвушки, до чего трудно! Руки словно гири.

   - Ну, поспѣшайте, умницы. поспѣшайте, торопила Анфиса.- Въ чайной тоже долго сидѣть нельзя, а то прикащикъ опять, по вчерашнему, скажетъ, что поздно за работу принялись и разсердится.

   Женщины прибавили шагу, но Акулина отставала. Она была совсѣмъ больна.

   - Да что съ тобой, Акулинушка? испуганно спрашивала ее Арина.

   - Охъ, не можется, совсѣмъ мнѣ не можется, Аришенька.

   - Господи Боже мой! Да что-же это будетъ, ежели ты свалишься? Ну, куда я съ тобой? Смотри, не свались.

   - Не свалюсь, не свалюсь. Богъ милостивъ. Вотъ чайку попью, въ нотъ ударитъ - и все какъ рукой сниметъ, отвѣчала Акулина, стараясь прибодриться.

   До чайной, однако, Акулина въ сопровожден³и Арины приплелась позднѣе другихъ женщинъ, вошла въ комнату и немощно опустилась на стулъ передъ столомъ. Арина смотрѣла ей прямо въ глаза и въ раздумьи покачивала головой.

  

  

   Въ чайной, какъ и вчера, сидѣла деревенская женщина съ груднымъ ребенкомъ за пазухой полушубка и пила чай. Лицо ея было болѣзненное, испитое. Акулина, какъ услыхала пискъ ребенка, такъ и сама расплакалась. Она вспомнила о своемъ ребенкѣ, о Спиридошѣ, оставленномъ ею въ деревнѣ, и нервы ея, и безъ того сильно разстроенные болѣзненнымъ состоян³емъ, не выдержали. Тих³й плачъ перешелъ въ рыдан³я, Арина и демянск³я женщины всполошились и стали успокоивать Акулину.

   - Ну, чего ты? Что ты? Пей чай-то скорѣй, отпивайся, говорили онѣ Акулинѣ.

   - Больна, совсѣмъ больна... Что мнѣ съ ней только и дѣлать! растерянно бормотала Арина.- Второй разъ вотъ такъ-то... Вчера, вы ужъ спали, лежала она со мной рядомъ, да какъ разревется!.. Ну, просто безъ удержу... А сегодня опять... Грѣхи... Совсѣмъ грѣхи... не можетъ вспомнить про ребенка, такъ и зальется.

   - Это она, дѣвушка, просто испорчена. Испортилъ ее кто-нибудь... проговорила Фекла. - Смотри, вѣдь кликаетъ даже... Нѣтъ, тутъ лихой человѣкъ испортилъ.

   На сцену эту участливо смотрѣли всѣ посѣтители чайной и самъ хозяинъ. Тутъ-же была и женщина съ ребенкомъ за пазухой.

   - Съ угля ее спрыснуть, да такъ, чтобы невзначай, чтобы она не знала и испугалась, говорила она. - Это она не иначе, какъ съ глазу... Съ глазу всегда такъ, а испугается - и полегчаетъ. Вы вотъ домой придете, такъ возьмите уголекъ, да и опустите его въ ковшикъ съ водой...

   - Уйди ты! Не вертись тутъ... Изъ-за тебя-то и все это происшеств³е стряслось! крикнула на нее Арина.- Ты своимъ ребенкомъ ее дразнишь...

   Кой-какъ Акулина пришла въ себя и принялась пить чай. Женщина съ ребенкомъ какъ разъ сидѣла противъ нея. Акулина заговорила съ ней.

   - Дѣвочка или мальчикъ? участливо спросила Акулина.

   - Дѣвочка. По рукамъ, по ногамъ связала меня. Съ ребенкомъ-то никуда и на работу не берутъ. Третью недѣлю вотъ какъ вышла изъ родильнаго дома и все пропиваюсь и проѣдаюсь, отвѣчала женщина съ ребенкомъ.

   - Ахъ, такъ ты питерская?

   - Нѣтъ, деревенская. Крестецк³я мы. Лѣтось еще я изъ деревни пришла да и зазимовала. Я на извощичьемъ дворѣ въ маткахъ жила, въ кухаркахъ то-есть, всю артель обстирывала и стряпала на нихъ, а вотъ случился грѣхъ и пришлось лечь въ родильный... Родила я, вернулась къ извощикамъ, анъ мѣсто-то ужъ занято, другая матка тамъ. Вотъ теперь уголокъ наняла да безъ работы и маюсь. Бѣда... Чистая бѣда... А у извощиковъ, милыя, красно жила. Извощики меня любили... На Рождество платокъ мнѣ подарили. Три платья я у нихъ себѣ нажила, одѣяло и подушку перовую, сапогъ двѣ пары, а вотъ теперь приходится все проѣдать безъ работы. Одну пару сапогъ и платьишко спустила, пока въ родильномъ была. Ребеночка-то вѣдь тоже нужно было окрестить. Вы гдѣ, умницы, работаете? Нѣтъ-ли у васъ тамъ и для меня работки?

   - Ты дѣвушка или замужняя? въ упоръ спросилъ ее хозяинъ чайной, прислушивавш³йся къ разговору.

   Женщина съ ребенкомъ замялась, застѣнчиво опустила глаза, но все-таки проговорила:

   - Дѣвушка... Грѣхъ попуталъ... Изъ-за этого-то на зиму и въ деревню не попала...

   - А лѣтомъ работала на огородахъ?

   - На огородахъ.

   Хозяинъ чайной улыбнулся и сказалъ:

   - Порядокъ извѣстный... Много тутъ вашей сестры такимъ манеромъ зимуетъ. Въ деревню ѣхать послѣ всего этого совѣстно, ну, и... Тебѣ самое лучшее въ мамки, въ кормилицы идти... Не будь дура и ступай къ какой-нибудь бабкѣ-повитухѣ и она тебя въ лучшемъ видѣ пристроитъ къ господскому ребенку.

   - Нѣтъ, милый, говорили ужъ мнѣ про это и въ родильномъ, но я ребеночка не могу оставить очень ужъ онъ милъ мнѣ, очень ужъ я люблю его..

   - Ну, а ужъ коли хочешь съ незаконнымъ ребенкомъ куражиться, то и голодай. И не диво бы - ребенокъ былъ законный, а то незаконный.

   - И не законный да любъ. Пуще жизни онъ мнѣ... Вѣдь кровь моя...

   Женщина съ любовью во взорѣ заглянула къ себѣ за пазуху, тронула рукой тряпки и поднявъ головку ребенка чмокнула его. Хозяинъ чайной покрутилъ головой и сказалъ:

   - Ну, а коли так³я понят³я къ жизни, то вотъ тебѣ мой сказъ: на работу съ ребенкомъ никуда не возьмутъ, начнешь ты побираться и нищенствовать, заберутъ тебя и отправятъ черезъ нищенск³й комитетъ въ деревню.

   - Охъ, милый, не говори! Не говори и не терзай меня, не надрывай моего сердца! забормотала женщина съ ребенкомъ.

   - Да ужъ порядокъ извѣстный, коли не хочешь ребенка въ воспитательный сдать.

   - Будь, что будетъ, а не отдамъ...

   - Да вѣдь можешь по бланку сдать. Выдадутъ тебѣ контрамарку, а потомъ послѣ всего происшеств³я разыщешь и получишь своего ребенка.

   - Ни-ни... Уморятъ тамъ... Ужъ умирать, такъ умирать съ нимъ вмѣстѣ... твердо и рѣшительно сказала женщина съ ребенкомъ. - За два рубля въ. мѣсяцъ пойду куда-нибудь служить, за половинную цѣну буду поденно работать, а ребеночка не брошу...

   Женщины смотрѣли на нее и съ сожалѣн³емъ покачивали головами.

   - Мы изъ-за безработицы на тряпичномъ дворѣ теперь работаемъ, ряда двугривенный въ день. Пойдемъ съ нами на тряпичный. Авось и тебя прикащикъ возьметъ, сказала Фекла.- Мы тряпки перебираемъ... Что-жъ тутъ ребенокъ-то? Чѣмъ онъ помѣшаетъ? Ребенка-то можно укутать, да и положить, a самой за тряпки приниматься. Пойдемъ.

   - Спасибо вамъ, милыя, спасибо. Возьмите меня... Надо попытаться... заговорила женщина съ ребенкомъ.

   Чаепит³е кончилось и женщины отправились на тряпичный дворъ на работу. Женщина съ ребенкомъ отправилась вмѣстѣ съ ними. Акулина хоть и бодрилась, но еле брела. Арина шла съ ней рядомъ.

   - Не лучше съ горяченькаго-то? спрашивала она Акулину.

   - Нѣтъ. Страсть какъ знобитъ. Пила, пила, насильно пила, a даже и въ потъ не ударило. Какъ только я, Аришенька, сегодня работать буду!

   - Ну, ужъ какъ-нибудь понатужься... A вечеромъ пойдемъ на постоялый дворъ, тамъ хлебова горячаго похлебаемъ на ночь. Спать будемъ въ теплѣ, за ночь въ теплѣ отлежишься и на утро, Богъ дастъ, будешь здорова, утѣшала Акулину Арина. Вотъ ежели-бы въ баню, такъ любезное дѣло и всю болѣзнь-бы какъ рукой сняло. Ты, Акулинушка, какъ хочешь, a ежели къ завтрему ты не отлежишься, то я ужъ хоть армячишко свой продамъ, a тебя свожу въ баню.

   - Не надо мнѣ, милая, ничего не надо. Такъ перемогусь, отвѣчала Акулина.

  

  

   Когда женщины принялись за работу, прикащикъ еще не выходилъ на дворъ. Женщинѣ съ ребенкомъ, пришедшей проситься на работу, пришлось ожидать прикащика. Въ ожидан³и его она сѣла на груду еще неразобранныхъ слежавшихся тряпокъ и принялась кормить ребенка грудью. Работавш³я женщины посматривали на нее съ большимъ участ³емъ. Онѣ хоть и привели ее съ собой на дворъ, но все-таки сомнѣвались, чтобы прикащикъ взялъ ее на работу, увидя, что она съ ребенкомъ. Наконецъ Анфиса сказала ей:

   - Милая, крестецкая! Да ты-бы лучше убрала куда-нибудь ребенка-то передъ тѣмъ, какъ проситься у прикащика на работу.

   Женщина съ ребенкомъ не поняла, что ей совѣтуютъ, и широко открыла глаза.

   - Тебя какъ звать-то?- продолжала Анфиса.

   - Домной.

   - Такъ вотъ что, Домнушка. Сними скорѣй съ груди-то ребенка, благо онъ не реветъ, да спрячь его вонъ въ тряпки, положи тамъ вонъ на ту груду. Тамъ мягко и онъ теперь покормленный-то крѣпко спать будетъ. A сама, какъ придетъ прикащикъ, просись на работу, да о ребенкѣ-то ему ничего и не говори. Поняла? Такъ лучше будетъ. A то вѣдь можетъ и не взять съ ребенкомъ-то.

   - Конечно-же убери,- подхватили друг³я женщины.- Ну, увидитъ онъ потомъ ребенка, такъ ужъ не гнать-же тебя со двора, коли ты настоящимъ манеромъ работаешь.

   Домна прос³яла.

   - A вѣдь и то дѣло, дѣвушки. A то, ей-ей, куда ни сунешься - вездѣ съ ребенкомъ отказъ,- сказала она.- Какъ это вы хорошо придумали.

   - Прячь, прячь скорѣй. Полно тебѣ бобы-то разводить. Клади вонъ за ту кучу.

   Домна поспѣшно вынула изъ-за пазухи ребенка, сняла съ себя полушубокъ, завернула его въ полушубокъ и положила на тряпки, прислушиваясь, не заплачетъ-ли онъ.

   - Молчитъ?

   - Молчитъ. Кажись, уснулъ таково сладко. Ну, Христосъ съ нимъ,- отвѣчала Домна.

   Вскорѣ пришелъ прикащикъ. Окинулъ взоромъ всѣхъ работающихъ женщинъ, въ отвѣтъ на ихъ поклоны, не снимая картуза, передвинулъ его со лба на затылокъ и обратно и, въ видѣ воодушевлен³я крикнулъ:

   - Повеселѣй, повеселѣй, тетки! Дремать нечего!

   Въ это время къ нему приступила Домна. Она поклонилась и сказала:

   - Къ вамъ, господинъ хозяинъ. Примите на работу.

   - На работу? протянулъ прикащикъ.- Принять, конечно, не расчетъ, a только y меня и такъ ужъ народу-то хоть отбавляй. Мы и съ этими справимся.

   - Очень ужъ голодно, хозяинъ. Примите, заставьте Бога молить. Заслужу. Я на работу не лѣнива

   - Да лѣнивыхъ-то y насъ и безъ того всегда по шеѣ... отвѣчалъ прикащикъ, подумалъ и прибавилъ:- Ну, оставайся. Услов³я наши знаешь?

   - Знаю, знаю, хозяинъ. Женщины ужъ сказали.

   Домна радостно засуетилась и тотчасъ-же, подсѣвъ къ грудѣ тряпокъ, принялась разбирать ихъ. На лицѣ ея мелькнула улыбка. Улыбнулись и друг³я женщины и, когда прикащикъ удалился, заговорили:

   - Видишь, какъ ловко надули его. A теперь можно сдѣлать такъ, что онъ и ребенка-то не замѣтитъ. Онъ вѣдь заглядываетъ сюда подъ навѣсъ не часто.

   Работа продолжалась. Работала и Акулина, но черезъ силу - и то и дѣло все хваталась за голову и за бока.

   - Словно, кто мнѣ наколотилъ ребра-то - вотъ до чего ломятъ и ноютъ, а по спинѣ такъ мурашки и бѣгаютъ, говорила она.

   - A ты прилягъ чуточку, Акулинушка, прилягъ малость, покуда прикащика-то нѣтъ, совѣтовала ей Арина.- Какъ станетъ онъ подходить къ навѣсу, такъ мы увидимъ и скажемъ.

   И Акулина въ изнеможен³и легла на тряпки. Такъ она дѣлала нѣсколько разъ. Ее то ударяло въ жаръ, то трясла лихорадка.

   Въ обѣдъ Акулина не прикоснулась къ хлѣбу, отошла отъ обѣдающихъ женщинъ, удалилась въ сарай и легла тамъ. Арина, наскоро пообѣдавъ, прибѣжала къ ней.

   - Можетъ быть, Акулинушка, ситничка, хоть немножко поѣшь, такъ я сбѣгаю въ лавочку, принесу полфунтика, предлагала она Акулинѣ.

   - Нѣтъ, нѣтъ... Вовсе на ѣду не тянетъ. Даже претитъ.

   - Ахъ, ты болѣзная, болѣзная! покачала Арина головой.

   - Испить дай, испить смерть хочу... просила Акулина.- Кисленькаго-бы чего нибудь.

   - Кваску? Сбѣгать за кваскомъ въ лавочку?

   - Сбѣгай, милушка, принеси въ ковшичкѣ на копѣечку. Да капустки-бы кисленькой тоже на копѣечку... Можетъ статься, отъ кисленькаго-то мнѣ и полегчаетъ.

   Арина, захвативъ ковшикъ, побѣжала въ лавочку за квасомъ и за капустой. Когда она принесла и то и другое, Акулина съ жадностью выпила ковшъ квасу, a капусты взяла щепоть, пожевала и тотчасъ-же выплюнула.

   - Нѣтъ, не могу я ѣсть. Словно вотъ что отвратило меня отъ ѣды, сказала она и опять повалилась какъ снопъ, щелкая зубами отъ лихорадочной дрожи.

   Пришла къ Акулинѣ и Домна съ ребенкомъ на рукахъ.

   - Переложу-ка я ребеночка-то изъ-подъ навѣса сюда въ сарай, a то тамъ съ одного прикащикъ шляется, сказала Домна, усаживаясь около Акулины, и принялась кормить ребенка грудью.- Эка ты бѣдная y насъ! прибавила она, съ сожалѣн³емъ смотря на Акулину.- Крѣпко недужится?

   - Страсть...

   - Ты-бы ялапнаго корня взяла въ аптекѣ на три копѣечки... Ялапный корень ужасти какъ помогаетъ. Теперь въ обѣденную пору бабы живо въ аптеку сбѣгали-бы.

   - Нѣ... не надо... Я и такъ отлежусь, отвѣчала Акулина.

   Пришли въ сарай на отдыхъ и друг³я женщины и также окружили Акулину. Всѣ придумывали разныя средства, какъ-бы полечить Акулину. Кто совѣтовалъ хрѣну съ водкой къ головѣ привязать, кто лошадиной дугой животъ потереть, кто бодяги выпить. Акулина ото всего отказывалась.

   Женщины улеглись на послѣобѣденный отдыхъ и заснули. Засыпая, онѣ слышали, какъ Акулина бредила. Бредила она своимъ маленькимъ Спиридошей, просила кого-то послать въ деревню два рубля.

   - Не отвертѣться ей... Придется, кажется, свезти въ больницу, сказала Анфиса.

   Арина вздрогнула, до того ей была ужасна эта мысль.

   Въ послѣ-обѣденную пору Акулина перешла кой-какъ изъ сарая подъ навѣсъ на работу, но работать была не въ силахъ и легла тутъ-же на тряпки. Вошелъ прикащикъ.

   - Разгасилась, заболѣла... сказали про нее ему женщины.- Даже головы не можетъ поднять.

   Прикащикъ прищелкнулъ языкомъ.

   - Слабосильная команда... пробормоталъ онъ.- Ну, этого мы не любимъ. Тащите ее въ больницу, коли такъ, a то еще умретъ, чего добраго, здѣсь на дворѣ.

   - Милый, она отлежится. Позволь ей часикъ полежать. Она отлежится и примется за работу, a мы ужъ всѣ огуломъ за нее тебѣ наверстаемъ, обратилась къ нему Арина и вскинула на него умоляющ³й взоръ.

   - Гдѣ отлежаться, коли даже вся лицомъ почернѣла! Да вотъ еще что... Эй, вы! Чей это y васъ тамъ въ сараѣ ребенокъ пищитъ?

   - Мой, голубчикъ, мой... Прости... испуганно заговорила Домна.

   - Какъ-же ты не сказала мнѣ утромъ, что ты съ ребенкомъ?

   Домна виновато молчала.

   - Ну, зналъ-бы, что ты съ ребенкомъ, такъ не взялъ-бы тебя на работу, продолжалъ прикащикъ.

   - Да вѣдь онъ, голубчикъ, не мѣшаетъ мнѣ на работѣ-то, пробормотала Домна.

   - Разсказывай еще! Шесть разъ въ день грудью покормишь - вотъ ужъ полтора часа изъ рабочаго дня съ костей долой... Скажите на милость, приходятъ съ ребятами и прячутъ ихъ!..

   Прикащикъ потоптался еще нѣсколько времени подъ навѣсомъ и удалился.

  

  

   Акулина такъ и не могла уже работать послѣ полудня. Вплоть до окончан³я работъ на тряпичномъ дворѣ пролежала она на тряпкахъ подъ навѣсомъ въ бреду. При расчетѣ прикащикъ расчиталъ ее за полъ-дня, то есть далъ ей всего гривенникъ. Такъ какъ женщины порѣшили уже ночевать на этотъ разъ на постояломъ дворѣ, то на постоялый дворъ повели Акулину подъ руки. Она была до того слаба, что еле переступала ногами и то и дѣло просилась присѣсть. Ее нѣсколько разъ сажали по дорогѣ на тротуарѣ около домовъ и, наконецъ, привели на постоялый дворъ. Хозяйка постоялаго двора, разбитная женщина, какъ увидала Акулину, такъ и замахала руками.

   - Охъ, не пущу, не пущу съ больной! крикнула она.- Ведите ее, куда хотите, a ночевать я ее не пущу.

   - Да куда-же, милая, мы ее поведемъ-то? заговорили женщины:- Вѣдь это товарка наша. Ей дѣться некуда.

   - A мнѣ какое дѣло? Ведите ее въ больницу.

   - Да зачѣмъ-же въ больницу-то, умница, коли она къ завтрешнему дню въ лучшемъ видѣ отлежится! Ее теперь только чайкомъ попоить, потомъ полушубкомъ прикрыть и она къ завтрему будетъ здоровѣе здоровой.

   - Нѣтъ, нѣтъ, Богъ съ ней. Почемъ знать, можетъ быть y ней какаянибудь прилипчивая болѣзнь, a y меня дѣти. Пристанетъ, такъ и горя не оберешься. Ведите въ больницу.

   Арина бросилась хозяйкѣ постоялаго двора въ ноги.

   - Голубушка! Дай ей переночевать, повремени до завтраго... слезливо просила она за Акулину.- Завтра, ежели ей не полегчаетъ, мы ее приберемъ куда-нибудь, а теперь дай переночевать. Ну, гдѣ теперь, на ночь глядя, тащить ее въ больницу!

   Хозяйка была непреклонна. Вышелъ мужъ хозяйки, рослый мужчина въ красной кумачевой рубахѣ, пестрой жилеткѣ и скрипучихъ сапогахъ съ наборомъ на голенищахъ. Женщины обратились къ нему съ просьбой. Арина опять упала въ ноги и заголосила. Хозяинъ погладилъ бороду, посмотрѣлъ на сидящую на лавкѣ Акулину и сказалъ:

   - Можетъ y ней та самая болѣзнь, что вотъ теперь полицейск³е по помойнымъ ямамъ ищутъ, такъ какъ-же ночевать-то пустить? Нынче строго.

   - Да вотъ и я тоже самое говорю, подхватила хозяйка.- A вдругъ за ночь-то умретъ? Вѣдь тогда хлопотъ не оберешься. Беремъ-то за ночлегъ пятачокъ, a умри она - вскочитъ и въ красненькую бумажку.

   - Да полно тебѣ, матушка. Ты вотъ увидишь какъ она завтра вскочитъ, какъ встрепанная, уговаривали хозяйку женщины.

   Хозяинъ наклонился къ Акулинѣ и сталъ задавать ей вопросы, стараясь узнать гдѣ и какое мѣсто y нея болитъ, но Акулина сидѣла свѣсивъ на грудь голову и безмолвствовала.

   - Просто она застудилась - вотъ вся ея и болѣзнь, отвѣчали за Акулину женщины.- Ночевали видишь-ли, мы двѣ ночи въ холодномъ сараѣ, а по ночамъ-то нонѣ стужа - вотъ она и застудилась. Ей теперь въ теплѣ отойти и пропотѣть малость, такъ она здоровѣе здороваго будетъ, право слово. Пожалѣйте ее бѣдную, господа хозяева, не гоните.

   - Голубчики вы мои, заставьте за васъ Богу молить! взвыла опять Арина.

   - Да ты что такое? Ты ей дочь, что-ли? спросилъ Арину хозяинъ.

   - Нѣтъ, просто землячка, сосѣди мы, милый, по деревнямъ-то, ну, и въ сватовствѣ приходимся.

   Хозяинъ сталъ шептаться съ хозяйкой.

   - Въ сѣни впущу, a въ горницы не пущу. Пускай въ сѣняхъ ночуетъ. Сѣни y насъ теплыя,. рубленыя, рѣшила наконецъ хозяйка.- Коли ежели что, можетъ полушубкомъ укрыться.

   Женщины были благодарны и за сѣни и тотчасъ повели Акулину укладывать спать.

   Постоялый дворъ помѣщался въ ветхомъ деревянномъ домѣ. Въ сѣняхъ, состоящихъ изъ стеклянной галлереи съ кой-гдѣ выбитымъ въ переплетахъ стеклами, стояли опрокинутыя кадушки, квасныя бочки, кадка съ водой, лежали дрова и стоялъ куль съ углями. Недостающ³я, впрочемъ въ переплетахъ етекла были замѣнены синей сахарной бумагой и въ сѣняхъ было не особенно холодно. Хозяинъ сжалился надъ Акулиной и для подстилки далъ ей войлокъ, женщины отдали ей два имѣвшихся y нихъ полушубка и три сермяжныхъ армяка - и изъ всего этого была устроена на полу постель для Акулины. Арина рѣшила ночевать вмѣстѣ съ ней.

   Уложивъ Акулину и прикрывъ ее полушубками, женщины стояли надъ ней и спрашивали:

   - Можетъ быть, щецъ горяченькихъ похлебать хочешь, такъ мы спросимъ тебѣ y хозяйки чашечку?

   - Ни... пробормотала Акулина.

   - Въ такомъ разѣ чайку съ ситничкомъ? Нельзя-же, мать, цѣлый день не жравши!..

   Вмѣсто отвѣта Акулина забредила Спиридошей и тремя рублями.

   - Три рубля... три рубля... Вонъ земляки пришли изъ Поливанова... Пошлите, голубушки, съ ними три рубля свекрови Марьѣ Пантелѣевнѣ... Григор³й Епифанычъ, a Григор³й Епифанычъ! звала она кого-то, сбросила съ себя полушубокъ и сѣла.

   Ее опять уложили и опять укрыли. Анфиса покачала головой и сказала Аринѣ:

   - Нѣтъ, дѣвушка, безъ больницы ей не обойтиться. Какъ ты хочешь, a y ней навѣрное горячка.

   - Господи! Да что-же это будетъ! заплакала Арина, схватившись за голову.- Вѣдь тамъ ее уморятъ, сердечную!

   - Зачѣмъ морить? Лѣтось я сама въ больницѣ лежала, да не уморили-же меня. A какъ тамъ кормятъ, дѣвушка, такъ просто на удивлен³е! Каша бѣлая, хорошая-прехорошая была, вотъ какъ сейчасъ помню.

   - Да полно врать-то тебѣ, Анфисушка. У меня дядю роднаго въ больницѣ уморили. Земляки сказывали: какъ привезли мы его - сейчасъ доктора и потащили его въ кипяткѣ купать.

   - И у насъ одного земляка уморили доктора въ больницѣ, поддакнула Аринѣ Фекла.- Онъ съ крыши свалился здѣсь въ Питерѣ, сказываютъ, a ему взяли да въ больницѣ ногу и отпилили. Такъ и померъ. Нѣтъ, отъ больницы избави Богъ. Рѣдко кто въ больницѣ выживаетъ.

   Дабы умилостивить хозяйку постоялаго двора женщины рѣшили y ней поужинать горячимъ и спросили себѣ щей съ грибами. Арина, впрочемъ, до того была разстроена, что ее и отъ горячей пищи отшибло. Она хлебнула нѣсколько ложекъ щей, пожевала хлѣба и, бросивъ ложку, побѣжала къ Акулинѣ.

   Спала она ночью рядомъ съ ней въ сѣняхъ, на голомъ полу, прикрывшись своимъ сермяжнымъ армякомъ и положивъ подъ голову котомку. Но и для Арины ночь была тревожная. Акулина то и дѣло кричала во снѣ, вскакивала и хотѣла куда-то бѣжать. Аринѣ приходилось ее успокаивать, поить водой, укладывать - и такъ вплоть до утра.

  

  

   Утромъ на постояломъ дворѣ всѣ уже встали, a Акулина даже не могла поднять головы. У ней наступило безпамятство. Она еле узнавала окружающихъ. Хозяева постоялаго двора настоятельно требовали, чтобъ ее уводили со двора.

   - Не уведете - за полиц³ей пошлемъ и тогда все равно ее въ больницу оберутъ, говорили они. - Везите ее лучше честь честью въ больницу. Вѣдь ее нигдѣ на квартирѣ больную держать не будутъ.

   Арина еще разъ бросилась хозяевамъ въ ноги, прося ихъ, чтобъ они позволили полежать на постояломъ дворѣ Акулинѣ, но они были непреклонны.

   - Штрафъ за васъ платить, что-ли? Вонъ, вонъ! кричалъ хозяинъ.- Больныхъ не велѣно на постоялыхъ дворахъ держать. Не дашь знать въ участокъ, что вотъ такъ и