Лейкин Николай Александрович - На заработках

инякомъ подъ глазомъ къ товаркамъ, но тѣ молчали и отвертывались.- Акулинушка! Мать родная, снабди двумя копѣйками, Христа ради! Я тебѣ какую-нибудь вещь въ залогъ дамъ. Сама-же я васъ сюда привела и вдругъ сама-же должна вонъ идти. Я вѣдь отдамъ. Право слово, отдамъ.

   Акулина вопросительно взглянула на Арину. Та отвѣчала:

   - Да дай, Акулинушка. Жалко ее, бѣдную.

   Акулина вынула двѣ копѣйки и положила на столъ. Женщина съ синякомъ подъ глазомъ была пропущена мимо стола и, держа въ рукѣ билетъ, говорила:

   - Спасибо, голубушка, спасибо. Я вотъ завтра какую-нибудь вещь продамъ, такъ сейчасъ-же отдамъ тебѣ двѣ копѣйки. И какъ только я эти двѣ копѣйки потерять могла - и ума не приложу! Вѣдь и въ юбочномъ карманѣ нѣтъ.

   - Да, потеряла! Чего ты врешь-то! Ты и третьяго дня такъ-же двѣ копѣйки теряла, какъ и сегодня. Вѣдь третьяго-то дня я ночлежничала съ тобой у Измайловскаго моста, такъ помню, говорилъ въ толпѣ женск³й голосъ.- Просто на чуж³я двѣ копѣйки хочешь ночлежничать. Маклачка извѣстная!

   Женщина съ синякомъ подъ глазомъ не возражала и юркнула вмѣстѣ съ Акулиной и Ариной въ женскую ночлежную.

   Женская ночлежная была сравнительно небольшая комната о трехъ окнахъ съ нарами въ два яруса по срединѣ и около двухъ стѣнъ. Нары были окрашены темно-красной масляной краской и были раздѣлены въ видѣ стойловъ невысокими перегородками съ возвышен³емъ для изголовья, которое вмѣстѣ съ тѣмъ служило и ящикомъ. Верхняя доска поднималась и туда можно было прятать одежду и котомки. Подстилокъ и подушекъ не было. У третьей стѣны топился маленькимъ огнемъ большой каминъ и вентилировалъ комнату.

   - Залѣзай, дѣвоньки, на нары! Захватывай хорош³я мѣста, пока нижн³я нары не заняты! На верхнихъ-то жарко и душно бываетъ! командовала женщина съ синякомъ подъ глазомъ.- Бери, Акулинушка, голубушка, уголокъ у стѣнки. У стѣнки уголки всегда лучше.

   И она даже пихнула Акулину къ угловому стойлу на нижнихъ нарахъ, находящемуся около стѣны, а сама залѣзла въ стойло рядомъ и также указывала на стойло Аринѣ.

   Черезъ пять минутъ женщины всѣ проскользнули въ ночлежную и, размѣстившись на нарахъ, сидѣли въ отдѣльныхъ стойлахъ и разувались. Запахло прѣлью, потомъ, какой-то кислятиной и воздухъ началъ становиться спертымъ.

   - Дѣвушки! Кто хочетъ чулки посушить, такъ идите къ печкѣ. На это здѣсь запрету нѣтъ,- обращалась къ товаркамъ по ночлегу женщина съ синякомъ подъ глазомъ, какъ бывалая.

   - Знаемъ. Безъ тебя знаемъ. Не учи, откликнулась какая-то деревенская баба, все еще относящаяся къ женщинѣ съ синякомъ подъ глазомъ недружелюбно за то, что она взяла у Акулины двѣ копѣйки, и прибавила: - Подлая тварь! Второй разъ такую штуку продѣлываетъ съ двумя копѣйками. Третьяго дня тоже какую-то дуру облапошила и вымолила у ней двѣ копѣйки. А вотъ не приплати за нее двѣ копѣйки - и у самой-бы у ней эти двѣ копѣйки нашлись-бы. Объ закладъ побьюсь, что нашлись-бы.

   А женщина съ синякомъ подъ глазомъ уже вертѣлась около камина и, поднявъ подолъ ушлепанной въ грязи юбки, сушила ее около огня.

   Вскорѣ въ сосѣдней комнатѣ раздался звонокъ.

   - Къ ужину звонятъ! Пойдемте къ ужину, товарки! крикнула женщина съ синякомъ подъ глазомъ и бросилась въ сосѣднюю комнату, изъ которой уже распахнули дверь въ ночлежную.

   Остальныя ночлежницы также повскакали съ наръ и направились въ столовую, изъ которой выбивался запахъ горячихъ кислыхъ щей и свѣжеиспеченнаго хлѣба.

  

  

   Комната, гдѣ кормили ночлежницъ, была въ тоже время и кухней. Поданы имъ были немудрые щи со снятками, впрочемъ, въ отдѣльныхъ маленькихъ глиняныхъ чашкахъ. Ѣли онѣ кто сидя, кто стоя и наскоро. Большинство женщинъ успѣли уже позаправиться ѣдой подъ навѣсомъ у Никольскаго рынка, а потому особенно голодныхъ не было. Съ жадностью набросилась на ѣду только женщина съ синякомъ подъ глазомъ. Акулина и Арина, съѣвш³я предъ отправлен³емъ на ночлегъ по доброй краюшкѣ хлѣба, хлебали щи только потому, что щи были предложены имъ, а Арина даже отдала свой кусокъ хлѣба, полагающ³йся къ щамъ, женщинѣ съ синякомъ подъ глазомъ.

   Когда женщины поѣли, ихъ попросили опростать кухню, дабы послѣ нихъ кормить мужчинъ - и вотъ Акулина и Арина вновь на нарахъ ночлежной, Арина лежитъ въ стойлицѣ у стѣнки, рядомъ съ ней въ стойлицѣ помѣщается Акулина, а рядомъ съ Акулиной - женщина съ синякомъ подъ глазомъ. Всѣ онѣ зѣваютъ и при свѣтѣ не ярко свѣтящей съ потолка лампы разговариваютъ. Акулина смотритъ по сторонамъ и умиляется на удобства ночлежнаго дома.

   - Скажи на милость, какъ здѣсь хорошо, дѣвушка! говоритъ она женщинѣ съ синякомъ подъ глазомъ.- Вѣдь вотъ не приведи ты насъ сюда, такъ мы-бы и не знали, что такой хорош³й ночлегъ за пятачокъ есть. Большое тебѣ спасибо, родная. Какъ тебя звать-то, я все не спрошу...

   - Лукерьей меня звать, Лукерьей. А насчетъ двухъ копѣекъ, которыя мнѣ дала, ты не безпокойся. Въ лучшемъ видѣ я тебѣ завтра изъ заработки, на тряпичномъ дворѣ отдамъ, а не будетъ заработки, такъ вотъ чулки продамъ, что-ли, а двѣ копѣйки все-таки отдамъ. Не безпокойся.

   - Да что за безпокойство! Я и не безпокоюсь. Рада, что помогла. Мало съ кѣмъ какой грѣхъ можетъ случиться! А потерять деньги долго-ли?..

   - Ну, вотъ... А тутъ иныя бабы не вѣрятъ, что у меня было пятъ копѣекъ, когда я сюда шла, сомнѣваются, оправдывалась Лукерья, - главная статья, что у меня карманъ съ прорѣхой! Надо-бы вотъ его зашить, да нитки-то съ иголкой нѣтъ. Ты посмотри, какой у меня карманъ...

   - Да вѣрю, вѣрю я тебѣ, Лукерьюшка, перебила ее Акулина.

   - Еще милостивъ Богъ, что я всѣ пять копѣекъ не потеряла. Только потому и не потеряла, что дырочка-то маленькая въ карманѣ, а будь большая - и трехкопѣечникъ-бы провалился. Деньги были у меня так³я, что одинъ трехкопѣечникъ и двѣ монетки по копѣйкѣ. Копѣйки-то маленьк³я, такъ провалились въ прорѣшку, а трехкопѣечникъ-то застрялъ.

   - Да полно, брось. Ну, что объ этомъ говорить!

   - Какъ: что! Двѣ копѣйки - тебѣ фунтъ хлѣба. Конечно, я отдамъ ихъ тебѣ, но все-таки ты меня не знаешь и можешь сомнѣваться.

   - Ты сама-то изъ какихъ мѣстъ? Какой губерн³и? спросила Лукерью Акулина, чтобы замять разговоръ о двухъ копѣйкахъ.

   - Я, Акулинушка, тульская, но дѣвочкой маленькой оттуда изъ деревни привезена и съ тѣхъ поръ тамъ уже не бывала. Теперь я въ мѣщанки приписана... Шлиссельбургская мѣщанка я. Жила и въ Москвѣ, жила и въ Нижнемъ на ярмаркѣ, ну, а теперь годовъ вотъ ужъ шесть въ Петербургѣ живу.

   - Больше по прислугамъ жила? интересовалась Акулина.

   - Жила и по прислугамъ. Всяко жила. А привезена-то я была изъ деревни въ Москву въ ученье въ цвѣточницы. Я, Акулинушка, когда-то хорошо жила. У меня не только конфекты или тамъ сладости разныя со стола не сходили, а я пивомъ и виномъ обливаться могла, да и виномъ-то дорогимъ, хорошимъ.

   - Тсъ... скажи на милость... Замужняя, что-ли?

   - Нѣтъ, я дѣвушка. Купецъ тутъ одинъ былъ, который мнѣ больш³я благодѣян³я дѣлалъ. И очень меня любилъ этотъ самый купецъ, даже можно сказать обожалъ, но вдругъ всѣхъ своихъ капиталовъ лишился, запилъ и померъ. Одно только, что онъ-женатый былъ. Ну, да что объ этомъ говорить! А жила хорошо за нимъ, такъ хорошо, что даже въ каретахъ подъ часъ ѣздила. Я не только кому-нибудь двѣ копѣйки въ долгъ давала, а можетъ быть по двадцати рублей давала, да и назадъ забывала требовать, а вотъ теперь пришлось горе горевать. О-о-охъ!

   Лукерья начала зѣвать въ слухъ и умолкла. Умолкла и Акулина.

   - Ариша! Ты спишь уже? спросила она Арину.

   Отвѣта не послѣдовало.

   - Умаялась у меня дѣвушка-то на поломойничаньи сегодня. Ужъ спитъ, сказала Акулина Лукерьѣ и сама громко зѣвнула.

   Лукерья тоже ничего не отвѣтила. Она уже засыпала, посвистывая носомъ. Акулина повернулась на бокъ, поджала подъ себя ноги и сама начала засыпать.

   Когда Акулина на утро проснулась, солнце уже бросало свои косые лучи въ окно ночлежной комнаты. За стѣной громко разговаривали мужск³е голоса и кто-то громыхалъ сапогами. Нѣсколько женщинъ было уже также проснувшись. Онѣ сидѣли на нарахъ и почесывались, позѣвывая.

   - Пятый часъ... говорила одна изъ женщинъ.- Пора вставать, да будить своихъ.

   Лукерья и Арина еще спали. Акулина полежала еще немного, потянулась и принялась ихъ расталкивать. Онѣ поднялись, сѣли на нары и принялись обуваться.

   - Хорошо, что разбудила пораньше, Акулинушка. Надо вставать да идти на тряпичный дворъ, ужъ ежели мы насчетъ этого двора порѣшили сказала Лукерья.- Дорога отсюда не близкая, а онъ, тряпичникъ-то этотъ самый, не любитъ, кто поздно приходитъ и даже иногда за полдня за работу считаетъ, которыя ежели опаздываютъ, а то такъ пятачекъ не додаетъ. Хозяинъ очень вороватый. Вставайте, товарки, вставайте! Пора, кто хочетъ на тряпичный дворъ идти! кричала она деревенскимъ женщинамъ.

   Черезъ четверть часа всѣ ночлежницы были уже на ногахъ. Акулина вытаскивала уже изъ ящика изъ-подъ изголовья свою котомку.

   - Погоди котомку-то брать! Еще вѣдь чаемъ будутъ поить за пятакъ-то, остановила ее Лукерья.

   - Чаемъ? Ахъ, милая! Да какъ здѣсь хорошо-то, Съ вечера щи, каждому свое отдѣльное мѣсто, чтобы спать; да еще по утру чаемъ поятъ. Вѣдь эта просто рай красный! Арина, слышишь? Еще чаемъ поить насъ будутъ.

   - Ну, что-жъ, попьемъ, отвѣчала та.

   - Пойдемте, товарки, чай пить, пойдемте.- приглашала Лукерья другихъ деревенскихъ женщинъ.

   - А коли чай пить, то надо, стало быть, и помолиться предъ вкушан³емъ,- сказала Акулина, осмотрѣла углы комнаты, нашла образъ и стала креститься.

   Крестилась и Арина. Друг³я деревенск³я женщины, глядя на нихъ, тоже крестились. Троекратно наскоро перекрестилась и Лукерья.

   Черезъ пять минутъ всѣ ночлежницы пили чай въ кухнѣ изъ глиняныхъ кружекъ. На этотъ разъ въ кухнѣ вмѣстѣ съ женщинами были и мужчины.

   Чай пили также кто сидя, а кто стоя, такъ какъ про всѣхъ мѣста для сидѣнья не было. Акулина опять начала умиляться на порядки ночлежнаго дома.

   - Ахъ, милыя, какъ здѣсь чудесно-то! Да кабы всегда такъ жить, такъ и умирать не надо! - говорила она.- Главное, что каждому своя коечка на ночлегъ. А мы вонъ на огородѣ работали день, такъ ночевка-то на полу въ повалку, да полъ-то сырой, холодный. Вчера тоже спали на полу у хозяйки, такъ мужики чуть насъ не задавили, по намъ ногами ступавши. Аришѣ на руку наступили, такъ у ней весь день вчера рука ныла. Хорошо, очень чудесно здѣсь.

   - Ну, а ужъ у тряпичника работать будемъ, такъ такого ночлега не будетъ, сказала Лукерья и опять заторопила товарокъ.- Сбирайтесь, бабы, сбирайтесь скорѣй на тряпичный-то дворъ. Нельзя прохлаждаться.

   Демянск³я женщины, а также Акулина и Арина потянулись въ ночлежную надѣвать на себя котомки. Спустя нѣсколько минутъ, онѣ гурьбой выходили на улицу.

   - Подай Боже, чтобы всѣхъ насъ взяли тамъ на работу. А то какъ будетъ обидно, ежели ни съ чѣмъ-то съ этого тряпичнаго двора уйти придется, говорила какая-то баба.

   - Будетъ работа, будетъ. Тамъ только дешево ужъ очень платятъ, а работа всегда про всѣхъ найдется, утѣшала ее Лукерья.

  

  

   Толпа деревенскихъ женщинъ подъ предводительствомъ Лукерьи двигалась на тряпичный дворъ, на Петербургскую сторону, направляясь къ Троицкому мосту. Уличное движен³е только еще начиналось. Попадались плотники съ топорами за поясомъ и съ пилами на плечахъ, идущ³е на работу, штукатуры въ картузахъ и сапогахъ, забрызганныхъ растворомъ извести, каменьщики-кладчики и друг³е мастеровые. Утро было теплое, ясное, обѣщающее хорош³й день. Пройдя версты съ три, женщины стали освѣдомляться у Лукерьи, далеко-ли еще идти.

   - Что вы, матери! И половины дороги еще не прошли, отвѣчала та.- До Троицкаго моста столько еще идти, сколько шли, да отъ Троицкаго-то моста нужно колесить, да колесить.

   - Въ такомъ разѣ чего-жъ намъ зря сапоги-то топтать! Лучше разуться и идти босикомъ, раздалось среди демянскихъ женщинъ.

   - Конечно-же лучше разуться. Сапоги-то еще пригодятся, а сегодня и безъ нихъ тепло, поддержали друг³е голоса и нѣсколько женщинъ, присѣвъ на возвышенный тротуаръ и спустивъ ноги на мостовую, стали разуваться.

   Разулись и Акулина съ Ариной. Лукерья не разувалась. Она посмотрѣла на свой рваные сапоги и съ усмѣшкой сказала:

   - Ну, а у меня таковск³е, что ихъ жалѣть нечего. Скори и сами съ ногъ свалятся.

   Женщины перекинули сапоги и чулки черезъ плечи и опять отправились въ путь.

   Близь Невскаго проспекта у нѣкоторыхъ женщинъ явилось сомнѣн³е относительно тряпичнаго двора и онѣ стали шушукаться, не идти-ли имъ лучше къ Никольскому рынку.

   - На Никольскомъ-то рынкѣ на поломойство вонъ по два двугривенныхъ въ день нанимаютъ, а на тряпичномъ дворѣ нужно за двугривенный работать, такъ лучше-же на Никольск³й и идти.

   - А какъ не наймутъ, да безъ найма просидишь, такъ что тогда? возражала Лукерья.- Наймы-то нынче ой-ой-ой въ какомъ умален³и. Я вонъ нѣсколько дней на Никольскомъ просидѣла и хоть-бы кто плюнулъ, а на тряпичный-то дворъ иду, такъ ужъ знаю, что тамъ навѣрное два гривенника заполучу.

   Сомнѣвались и Акулина съ Ариной, но Акулина спросила Лукерью:

   - А ты мнѣ вотъ что, милушка, скажи. Какъ тамъ на тряпичномъ-то: только на одинъ день въ работу возьмутъ или можно и на завтра остаться?

   - Да хоть вплоть до Пасхи работай. Тряпокъ и разнаго хлама горы за зиму накопили и все теперь разбираютъ. Одно только - заработка двугривенный мала, а насчетъ работы не сомнѣвайся.

   - Ну, такъ мы съ тобой на тряпичный - и будемъ тамъ работать до Пасхи, а послѣ Пасхи ужъ, что Ботъ дастъ, на огородъ... рѣшила Акулина.- Идемъ, Арина, нечего тутъ думать.

   Пять демянскихъ бабъ, однако, попрощались съ товарками и свернули съ дороги, отправляясь къ Никольскому рынку.

   - Эй, не промѣняйте, землячки, синицу на ястреба! кричали имъ вслѣдъ товарки...- Лучше вернитесь и пойдемте съ нами.

   - Ну, будь, что будетъ! Попытаемъ счастья, благо сегодня на харчи и на ночлегъ денегъ хватитъ, отвѣчали тѣ, махнувъ руками.

   Толпа женщинъ порѣдѣла. Вотъ и Троицк³й мостъ. Оставш³яся въ толпѣ женщины, хоть и шли за Лукерьей на тряпичный дворъ, но также, видимо, сомнѣвались, хорошо-ли онѣ дѣлаютъ, что идутъ туда.

   - А ужъ больше двугривеннаго въ день тамъ не дадутъ? спросила наконецъ Лукерью скуластая тощая женщина.

   - Нѣтъ, ужъ у тамошняго хозяина положен³е двугривенный. Онъ такъ и расчитываетъ на такихъ, которымъ дѣться некуда. Да чего ты сомнѣваешься-то! По нынѣшнему времени, когда работы нигдѣ нѣтъ, и двугривенный Бож³й даръ.

   - Такъ-то оно такъ, но все-таки...

   - А ночлегъ, умница, даютъ? Ты это навѣрное знаешь? допытывалась у Лукерьи женщина съ широкимъ лицомъ. Лѣтось я работала, такъ давали.

   - Даютъ, даютъ, и теперь даютъ. Сколько-же разъ я тамъ въ началѣ поста работала. У него сараевъ много. Спи сколько хочешь.

   - А ужъ меньше двугривеннаго въ день ряды не бываетъ?

   - Не любитъ онъ вотъ когда опаздываютъ и опоздавшимъ иногда по пят³алтынному вмѣсто двугривеннаго предлагаетъ - это точно, ну, да мы сегодня, кажись, не опоздали.

   - Ну, вотъ видишь, все-таки бываетъ ряда и по пят³алтынному, а за пят³алтынный-то какъ-же работать, коли ежели на своихъ харчахъ?

   - Да полноте вамъ плакаться-то! Богъ милостивъ.

   Перешли Троицк³й мостъ и пошли по улицамъ Петербургской стороны. Вотъ и церковь, обнесенная оградой, за которой высились еще голыя, но уже съ надувшимися почками деревья и кустарники. На колокольнѣ заунывно звонили къ заутрени. Женщины остановились передъ церковью и стали креститься. Взоръ Акулины упалъ на часовенку, помѣщающуюся около церкви на углу ограды. Часовенка была открыта и въ отворенную дверь виднѣлся подсвѣчникъ съ нѣсколькими горящими свѣчами передъ старымъ потемнѣлымъ образомъ.

   - Голубушки, сложимтесь на свѣчку отъ усерд³я и поставимте вонъ въ часовенкѣ, предложила товаркамъ Акулина.- Намъ за это Богъ подастъ, что ужъ насъ всѣхъ до единой на тряпичный дворъ въ работу возьмутъ. Умницы, кто усердствуетъ?

   Мгновенно опустились руки въ карманы, начались развязываться узелки кончиковъ головныхъ платковъ, гдѣ были у нѣкоторыхъ женщинъ спрятаны деньги, и Акулинѣ стали подавать копѣйки. Подавая монеты, женщины набожно крестились.

   - Положи ужъ и за меня копѣечку, Акулинушка, ежели милость твоя будетъ, шепнула Акулинѣ Лукерья.- Двѣ копѣйки я тебѣ должна, ну, а теперь ужъ три должна буду. Я, ей-ей, отдамъ. Ты не сомнѣвайся.

   - Ладно, ладно, отвѣчала Акулина, сосчитала деньги и пошла въ часовню купить свѣчку.

   Черезъ минуту м³рская свѣчка теплилась уже передъ образомъ. Толпа женщинъ стояла передъ входомъ въ часовню и опять набожно крестилась.

   - Ну, поторапливайтесь теперь, товарушки, поторапливайтесь, а то какъ-бы не опоздать, да не привязался-бы хозяинъ-то, что поздно пришли, торопила Лукерья женщинъ.

   - Нѣтъ, ужъ теперь не привяжется, теперь намъ Богъ поможетъ, потому хорошее дѣло мы сдѣлали по своему усерд³ю, не попуститъ Царица Небесная, чтобы онъ привязался, весело и увѣренно сказала Акулина и быстро зашагала, стараясь опередить Лукерью.

   - Далеко еще идти? спрашивала Лукерью демянская женщина съ широкимъ лицомъ.- Вѣдь вотъ и работала я здѣсь лѣтомъ, а дорогу, хоть убей, не помню.

   - А вотъ эту большую улицу пройдемъ, свернемъ въ первый переулокъ, потомъ во второй - въ этомъ, во второмъ переулкѣ и будетъ.

   Попадались деревянные домики, выкрашенные желтой или сѣрой краской, весело смотрящ³е, но наконецъ начались заборы, которыми были обнесены пустыри. Свернули въ послѣдн³й переулокъ, прошли далеко уже не весело смотрящ³й ветх³й домъ съ деревянной, начинающей гнить, крышей, мѣстами на которой виднѣлся мохъ. Домъ этотъ совсѣмъ вросъ въ землю, нижняя часть его оконъ, съ заплатками на стеклахъ, почти касалась земли. За домомъ пошелъ покачнувш³йся заборъ, сколоченный изъ барочнаго лѣса.

   - Вотъ это тряпичный дворъ и есть. Сейчасъ ворота будутъ. Надо въ ворота входить, сказала Лукерья, указывая на заборъ.

   - Вотъ, вотъ теперь и я вспомнила! воскликнула женщина съ широкимъ лицомъ.

   - Ну, слава Богу! Пришли наконецъ. Коли было-бы хорошо, кабы намъ всѣмъ сюда безъ жеребьевки на работу попасть! послышалось въ толпѣ.

  

  

   Предводительствуемыя женщины, Лукерьей, свернули въ ворота, сдѣланныя въ заборѣ, и глазамъ ихъ представился огромный грязный дворъ, на которомъ то тамъ, то сямъ стояли покачнувш³еся ветх³е деревянные навѣсы и сараи. Подъ навѣсами виднѣлся разный хламъ, опрокинутыя койки телѣгъ, старые ящики, старыя колеса, оси, дышла, на половину поломанные кузовы городскихъ экипажей, виднѣлся даже опрокинутый на бокъ омнибусъ безъ колесъ. Между навѣсами, прямо на землѣ, также были навалены груды разнаго хлама. Груды эти равнялись чуть не съ крышами навѣсовъ. При ближайшемъ разсмотрѣн³и, въ грудахъ можно было видѣть и обручное желѣзо, и ржавые гвозди, и кости, и стеклянный бой, пробки, катушки, жестяныя коробки и банки изъ-подъ консервовъ. На одной изъ грудъ лежала даже портретная, когда-то вызолоченная, рама съ обрывками темнаго закрашеннаго полотна, оставшагося уже только въ одномъ углу рамы. Три женщины буквально въ рубищѣ стояли наклонившись около одной изъ кучъ и, раскапывая палками, выбирали что-то такое изъ нея и складывали въ грязныя корзинки. Когда толпа вошедшихъ на дворъ женщинъ подошла къ роющимся въ кучѣ женщинамъ, послѣдн³я обернулись и выпрямились. Одна была старуха и двѣ среднихъ лѣтъ.

   - Богъ на помочь,- сказала имъ Лукерья.

   - Спасибо, отвѣчала старуха, изъ подъ-лобья посматривая на пришедшихъ, и прибавила:- Вишь, васъ сколько навалило! Работать, что ли, пришли?

   - Да, загнала нужда. А гдѣ прикащикъ? Прикащикабы намъ повидать.

   - Емельяна Алексѣича? Въ трактиръ чай пить ушелъ. Скоро вернется.

   - Будемъ ждать, пробормотала Лукерья и, подмигнувъ пришедшимъ съ ней женщинамъ, сказала:- Опоздали вѣдь, милыя.

   Демянск³я бабы и Акулина съ Ариной мгновенно переглянулись и испуганно покачали головой.

   - Стало быть ужъ теперь и по двугривенному не заполучишь? спросила Лукерью Акулина.

   - Прикащикъ-то еще ничего, а вотъ хозяинъ... А все-таки и прикащикъ любитъ, чтобы пораньше являлись. Вотъ ужъ онъ въ трактиръ чай пить ушелъ. Вы вновѣ, милыя, или уже давно работаете на здѣшнемъ дворѣ? отнеслась Лукерья къ работающимъ женщинамъ.

   - Я съ недѣлю, а вонъ онѣ, кажется, трет³й день, дала отвѣтъ старуха,

   - По двугривенному?

   - По двугривенному. Здѣсь ужъ положен³е извѣстное.

   - Хозяинъ-то самъ еще не выходилъ?

   - Да вѣдь онъ никогда такъ рано не выходитъ.

   - Нѣтъ, тутъ я какъ-то въ началѣ поста работала, такъ онъ, бывало, спозаранку ужъ бродилъ по двору. Даже самъ и въ работу принималъ, которая ежели... Ухъ, какой жохъ!

   - Да вѣдь въ началѣ поста рабочее утро-то когда начиналось? Часу съ восьмаго, потому раньше-то еще темно. Ну, а теперь иной расчетъ, теперь съ шести часовъ... Спитъ еще хозяинъ. Онъ часовъ въ восемь выходитъ. Вонъ онъ въ томъ домѣ живетъ.

   И старуха указала на ветх³й деревянный домъ, отгороженный, впрочемъ, отъ двора покосившейся невысокой рѣшеткой.

   - Знаю, знаю я. Что ты мнѣ разсказываешь-то! Я бывалая.

   Старуха и двѣ ея товарки снова принялись за работу. Старуха выбирала изъ кучи пробки, двѣ друг³я женщины вытаскивали стекло и жестяныя коробки и сортировали ихъ по корзинкамъ. Пришедш³я съ Лукерьей женщины присѣли на бревна, лежавш³я около запертаго сарая. Изъ сарая пробивалась сильная вонь.

   - Фу, какъ смердитъ оттуда, дѣвушки! замѣтила Акулина.

   - Тряпки тамъ лежатъ. Всегда пахнетъ. Ужасъ какая вонь. Тряпки тоже всяк³я есть. А сложены онѣ въ кучу, такъ прѣютъ, спокойно сказала Лукерья.- Вотъ ежели ихъ разбирать заставятъ, такъ ино просто съ души претъ.

   Вскорѣ въ воротахъ показался прикащикъ. Это былъ вертлявый человѣкъ съ рыженькой клинистой, очень рѣдкой бородкой, въ картузѣ и синемъ армякѣ. Шелъ онъ торопясь и размахивая руками. Лукерья и пришедш³я съ ней женщины поднялись съ бревенъ. Подойдя къ женщинамъ, онъ улыбнулся и произнесъ:

   - А! Бабья команда! Экъ, васъ сколькихъ проняло придти! То все не было никого, а тутъ какъ словно волки васъ на дворъ загнали. Разъ, два, три, четыре... Одиннадцать душъ, сосчиталъ онъ.- Поработать хотите?

   - Возьми, милостивецъ, поклонилась Акулина.

   - Да много мнѣ одиннадцать-то душъ. Куда мнѣ столько!

   - У васъ, голубчикъ, всегда много работы. Про всѣхъ хватитъ, сказала Лукерья.

   - Хозяинъ осерчать можетъ... Скажетъ: эку уйму бабьяго племени набралъ!

   - Не осерчаетъ.

   - Цѣну нашу знаете?

   - Да по двугривенному, голубчикъ.

   - Эво! А по пят³алтынному не хотите?

   - Не тѣсни, милый. Ну, что тѣснить! Пожалѣй насъ проговорила Акулина.

   - Да вѣдь я, коли ежели что, вплоть до страстной пятницы найму. Работайте даже до страстной субботы.

   - На этомъ благодаримъ покорно, а только ужи не утягивай, милый. Вѣдь ужъ у васъ на дворѣ положен³е по двугривенному.

   - Положен³е-то положен³емъ, а только голоднаго-то брюха нонѣ много, такъ зачѣмъ баловать! Эво сколько васъ привалило! Вѣдь не отъ радости пришли.

   - А не отъ радости, такъ ты горю-то нашему и помоги, опять поклонилась Акулина.

   Прикащикъ подумалъ, почесалъ затылокъ и сказалъ:

   - Ну, ладно. Начинайте работать. Надо намъ кость отбирать, указалъ онъ.- Вонъ въ грудахъ лежитъ. Я вотъ сейчасъ покажу какъ. А только ужъ уговоръ лучше денегъ. Не прогнѣвайтесь, коли хозяинъ выйдетъ на дворъ, да скажетъ, что много народу. Тогда онъ отберетъ сколько ему народу нужно, выкините жреб³й и кто не попалъ, уходите со двора безъ всякихъ разговоровъ.

   - Да полно тебѣ. Вѣдь у васъ страсть что работы... проговорила Лукерья.

   - Я не про себя, а про хозяина. Мое понят³е одно, а его другое.

   - Мы его попросимъ.

   - Ужъ это тамъ какъ хотите, а я сказалъ мое мнѣн³е. Ну, пойдемте. Сейчасъ я вамъ дамъ корзинки и крючки.

   - Голубчикъ... Вотъ еще что... перебила его Лукерья.- Ты ужъ само собой и ночевать намъ на дворѣ дозволишь? Вѣдь мы бездомовныя. Намъ вотъ какой нибудь сарайчикъ.

   - Бездомовныя... Ночевать... Насъ тоже за ночевку безъ прописки-то по головѣ не гладятъ. Запрещено это нонѣ... отвѣчалъ прикащикъ.

   - Полно, голубчикъ. Никто и не узнаетъ. Мы народъ смирный... Женщины тих³я.

   - Уйма васъ большая. Это вѣдь не одна, не двѣ. Одиннадцать бабъ - не булавка. Одиннадцать душъ скрыть трудно - вотъ что. Конечно, пустопорожн³й сарай у насъ есть...

   Прикащикъ колебался.

   - Паспорты у васъ у всѣхъ въ порядкѣ? спросилъ онъ наконецъ.

   - Да какъ-же иначе-то? Въ порядкѣ, въ порядкѣ!

   - Ну, ладно, я скажу хозяину. А только вечеромъ послѣ работы, чтобъ показать паспорты.

   - Да смотри, голубчикъ, хоть сейчасъ...

   Бабы засуетились и нѣкоторыя изъ нихъ стали снимать съ себя котомки.

   - Не надо, не надо теперь, остановилъ ихъ прикащикъ.- Передъ ночевкой и покажете. А теперь зачѣмъ-же?... Ну, идите, котомки-то вонъ въ тотъ сарай сложите, а потомъ и за работу... Сейчасъ я отопру сарай.

   Прикащикъ полѣзъ въ карманъ за ключами, звякнулъ ими и повелъ женщинъ къ сараю, стоящему въ отдален³и.

  

  

   У тряпичника, Акима Михайлова Лузина, было такое обыкновен³е: изъ эконом³и онъ никогда не отыскивалъ себѣ работницъ-поденьщицъ на тряпичный дворъ, а ограничивался только тѣми, которыя сами придутъ къ нему и попросятъ работы, и при этомъ ужь болѣе двугривеннаго въ день не давалъ. Женщинамъ и мужчинамъ - всѣмъ была одна плата. Разумѣется, поденьщики и поденьщицы являлись къ нему только въ безработицу, когда дѣться некуда, прямо, чтобы выработать только на скудный насущный хлѣбъ; въ рабочую-же пору, когда трудъ былъ въ спросѣ, дворъ Лузина пустовалъ безъ рабочихъ, но Лузинъ не унывалъ и въ это время ограничивался только тѣмъ, что собиралъ товаръ, то-есть тряпки, кости, жесть, желѣзо, стекло, разный хламъ и валилъ это все безъ разбора въ кучу. Кучи эти лежали и ждали опять безработицы, когда безъисходная нужда загонитъ къ нему поденьщиковъ и поденьщицъ для разбора и разсортировки товара. Собиран³емъ-же товара занимался у него цѣлый штатъ служащихъ у него мальчишекъ, въ большинствѣ случаевъ взятыхъ прямо изъ деревни. Этимъ мальчишкамъ онъ давалъ помѣщен³е, не мудрую, скудную одежду и харчи. На обязанности ихъ лежало ходить по дворамъ съ мѣшкомъ и трехъ-зубнымъ крючкомъ и собирать изъ помойныхъ ямъ и мусорныхъ кучъ товаръ. Утромъ мальчики уходили на промыселъ, а къ обѣду являлись къ хозяину на тряпичный дворъ съ мѣшками, переполненными товаромъ. Ихъ кормили и вновь отправляли на промыселъ вплоть до ужина. Явившихся домой безъ товара не кормили на томъ простомъ основан³и, что, значитъ, они товаръ набрали и продали на сторону. Ежели мальчикъ часто являлся безъ товара, его выгоняли вонъ. Болѣе усердныхъ сборщиковъ товара, приносящихъ въ день по три и четыре мѣшка, хозяинъ поощрялъ денежными подачками. Нѣкоторымъ, болѣе надежнымъ, мальчикамъ хозяинъ давалъ деньги и на покупку товара. Они ходили по дворамъ и покупали у кухарокъ и иной прислуги кости, бутылки, банки, тряпки, а подчасъ и болѣе цѣнныя вещи, часто украденныя прислугой, ищущей случая поскорѣе сбыть ихъ. Тряпичнымъ дворомъ, мальчишками и поденными рабочими завѣдывалъ прикащикъ Емельянъ Алексѣевъ. Совсѣмъ, впрочемъ, дворъ никогда не пустовалъ безъ поденныхъ рабочихъ. Даже и въ дни спроса на трудъ - на тряпичномъ дворѣ всегда работали двѣ или три поденьщицы, по большей части старухи, проживающ³я гдѣ-нибудь по сосѣдству въ углахъ и негодныя ни на какую друтую работу, кромѣ сортировки костей, тряпокъ и желѣза. Старухъ часто привлекалъ этотъ трудъ потому, что онѣ могли имъ заниматься сидя около кучъ на какихъ-нибудь обрубкахъ дерева, тогда какъ большинство всѣхъ остальныхъ работъ производится стоя.

   Демянскимъ деревенскимъ женщинамъ, а также Акулинѣ, Аринѣ и Лукерьѣ прикащикъ Емельянъ Алексѣевъ поручилъ разбирать кучу съ костями и сортировать кости на больш³я и маленьк³я, полыя и не полыя и ссыпать ихъ въ мѣшки. Женщины принялись за работу усердно. Работа кипѣла. Прикащикъ стоялъ, смотрѣлъ и одобрительно говорилъ:

   - Молодцы, бабы, молодцы! Такъ, такъ...

   - Да ужъ мы-то постараемся, а ты вотъ похлопочика, землячекъ, чтобы хозяинъ насъ за наше усерд³е чайкомъ вечеромъ попоилъ, сказала Акулина.

   - Ну, ужъ этого у насъ не полагается. А получишь вечеромъ двугривенный, такъ на эти деньги можешь пить хоть шампанское, отвѣчалъ прикащикъ и отошелъ отъ поденьщицъ.

   - Кости-то, дѣвоньки, разбирать рай красный, заговорила баба съ широкимъ лицомъ. - Онѣ хоть и воняютъ, да не очень. А вотъ какъ я, лѣтось, тряпки разбирала, такъ просто бѣда. Такая вонь, что не приведи Богъ. Да и пыль летитъ. Ѣдкая-преѣдкая пыль эдакая. Глаза кусаетъ, въ носу свербитъ. И кашель, и чиханье тебя пройметъ. Ужъ мы въ тѣ поры что дѣлали? Платками ротъ и носъ себѣ завязывали. Право слово.

   - Вишь, ты, нѣженка какая! откликнулась Лукерья.- А я такъ здѣсь тоже тряпки разбирала - и ничего.

   - Это, дѣвушка, у кого нутро какое. У одного нутро выноситъ, а у другаго не выноситъ.

   - Непр³ятно, что говорить, продолжала Лукерья.- Дѣйствительно въ носу свербитъ, но прочихаешься, папироску покуришь - и ничего.

   - Ну, мы этимъ баловствомъ не занимаемся, а потому мнѣ куда трудно было, отвѣчала женщина съ широкимъ лицомъ.

   Въ это время въ отдален³и показался самъ хозяинъ двора Акимъ Михайловъ Лузинъ. Его подводилъ къ работающимъ женщинамъ прикащикъ.

   - Хозяинъ идетъ, хозяинъ... заговорила демянская скуластая женщина.- Понавалитесь, дѣвушки, на работу, прнавалитесь! прибавила она.

   Женщины нагнулись надъ кучей и усердно заработали, разбирая кости.

  

  

   Хозяинъ тряпичнаго двора, Акимъ Михайловъ Лузинъ, былъ плотный, рослый человѣкъ съ окладистой русой бородой, съ заплывшими жиромъ глазами и съ значительно выдающимся чревомъ. По одеждѣ онъ ничѣмъ не отличался отъ своего прикащика Емельяна Алексѣева; развѣ только сапоги были тщательно вычищены и имѣли больше сборокъ на голенищахъ. Съ поденьщицамъ хозяинъ подошелъ вмѣстѣ съ прикащикомъ и остановился, барабаня себя пальцами по животу. Поденьщицы перестали работать и въ поясъ поклонились ему, но онъ не пошевелилъ даже и картуза въ отвѣтъ на поклонъ и сказалъ прикащику:

   - Убавлять народа не будемъ. Зачѣмъ обижать, коли ужъ ежели пришли! А только напрасно ты ихъ кость-то разбирать заставилъ. Кость такой товаръ, что можетъ сколько хочешь лежать, ей ничего не дѣлается, а у насъ тряпка прѣетъ, надо намъ на тряпку поналечь и съ ней разобраться. Льняная тряпка всегда въ спросѣ. На нее даже есть у меня и теперь покупатель. Отобрать ее, да и свезти на фабрику.

   - Да вѣдь я собственно изъ-за того кость заставилъ разбирать, что думалъ, что не весь народъ возьмете,- отвѣчалъ прикащикъ.- Просто, чтобы имъ безъ дѣла до васъ не мотаться. А потомъ, думаю, отберете сколько народу требуется, такъ я ихъ на тряпку и посажу.

   - Всѣхъ оставимъ. Только пересади на тряпку.

   - Спасибо тебѣ, господинъ хозяинъ, спасибо, заговорили женщины.

   - Ну, вотъ что, бабы... сказалъ прикащикъ.- Поналягте поусерднѣе, съ этой грудой покончите, перенесете кости въ корзинкахъ вонъ подъ тотъ навѣсъ, да я васъ въ сарай посажу. Надо тряпкой заняться. Всѣ четырнадцать душъ на тряпки садить, Акимъ Михайлычъ?

   - Всѣхъ, всѣхъ...

   - Тетки! Кончайте и вы здѣсь! И вы на тряпки!.. крикнулъ прикащикъ старухѣ и двумъ женщинамъ, которыя рылись за отдѣльной кучей еще до прихода парт³и поденьщицъ, предводительствуемой Лукерьей.

   - Что-жъ, мнѣ тряпки-то лучше разбирать. Около тряпокъ-то я по крайности сяду и сидя буду разбирать, отвѣчала старуха.- Здѣсь стоя и согнувшись, а старыя-то ноги да спина, самъ знаешь...

   - Ну, ты бобы-то не разводи, а слушай...

   Хозяинъ потоптался и сталъ уходить. Прикащикъ остался около поденьщицъ.

   - Понавались, ребята, понавались! воодушевительно крикнулъ онъ имъ.- А ты, косоглазая, и ты, курносая... Какъ васъ звать-то?.. Вы вотъ ссыпайте кость по сортамъ въ корзинки и стаскивайте подъ навѣсъ въ кучи, такъ дѣло-то скорѣе пойдетъ.

   Двѣ демянск³я бабы отдѣлились и стали перетаскивать кость подъ навѣсъ. Вскорѣ къ нимъ присоединились и Акулина съ Ариной, ибо разборъ кучи приходилъ уже къ концу. Прикащикъ зазвенѣлъ связкой ключей и пошелъ отворять сарай, гдѣ были сложены не разсортированныя еще тряпки. Скрипнули полотна широкихъ сарайныхъ дверей, распахнувшихся настежъ, и всѣхъ обдало дѣйствительно сквернымъ, противнымъ запахомъ грязныхъ тряпокъ.

   - Ну, что, дѣвушки, не говорила я вамъ? Слышите, какой противный духъ пошелъ! сказала товаркамъ демянская баба съ широкимъ лицомъ, морща носъ.

   - Ну, чего ты пугаешь-то?! перебила ее Лукерья.- Это оттого, что тряпки въ заперти были, а сейчасъ провѣтрятся и духъ будетъ меньше.

   - Ну, идите! Идите сюда всѣ въ сарай! манилъ прикащикъ женщинъ...- Вотъ тряпка... указалъ онъ имъ на цѣлые ворохи тряпья, когда онѣ подошли и остановились на порогѣ дверей.- Тутъ она у насъ разная, безъ разбора, всѣхъ сортовъ. Тутъ и льняная, тутъ и шерстяная, тутъ и бумажная, такъ нужна ее по сортамъ...

   - Знаемъ... Не учи... Ученыя... Работали здѣсь... отвѣчала Лукерья.

   - Кожа попадается - кожу тоже отдѣльно кладите. Да которая тряпка ежели комкомъ, то вы ее развертывайте, а такъ не кладите. Нужно, чтобы провѣтрить и просушить. Ну, съ Богомъ. Принимайтесь... Работа эта не трудная. Тутъ и присѣсть можете.

   Женщины принялись за тряпки. Полетѣла пыль отъ перепрѣлаго волокна. Прикащикъ чихнулъ и шутя, прибавилъ: .

   - Что твой табакъ носъ свербитъ. Которыя ежели изъ васъ нюхающ³я, такъ табаку покупать не надо. Первый барышъ.

   Зачихали и женщины. Демянская баба съ широкимъ лицомъ чихнула разъ пять, такъ что на глазахъ ея выступили даже слезы и, смѣясь сказала:

   - Фу, бабенки! Даже безъ удержу и до слезъ...

   - На табачной фабрикѣ, такъ даже хуже, коли ежели безъ привычки, ободрительно произнесла Лукерья.- Тамъ такой чихъ и кашель поднимется, что просто бѣда, а потомъ привыкнешь, обтерпишься - и ничего.- Ты на табачной-то фабрикѣ работала-ли?

   - Да гдѣ-же работать-то!

   - Ну, а я работала. На табачной фабрикѣ даже чахотку въ нутро нагнать можно.

   - Да и здѣсь нагонишь, коли подольше поработать.

   - Отъ тряпокъ-то? хватила тоже!

   - Да вѣдь тряпки-то грязныя... Кто ихъ знаетъ, откуда онѣ? Ну, смотри... Вотъ даже тряпка въ крови... Вѣдь это кровь засохшая. Оттого она такъ и смердитъ. Тьфу!

   Чихали, кашляли и плевались и Акулина съ Ариной. Нѣкоторыя женщины завязали ротъ и носъ шейными ситцевыми платками, оставивъ открытыми только глаза, въ томъ числѣ и Арина, но черезъ полчаса стали одна за другой снимать обвязки.

   - Обтерпѣлись? спросила Лукерья.

   - Да хуже съ платками. Больше еще, кажется, подъ платокъ-то пыли идетъ. Да ужъ теперь и ничего... Принюхались.

   - Ну, что? Не говорила-ли я вамъ? И, миленьк³я! Человѣкъ ко всему привыкаетъ.

   - Не скажи... Поработать съ недѣльку эдакимъ манеромъ, такъ и глаза вспухнутъ и вереда по всему тѣлу пойдутъ,- возразила старуха въ рубищѣ.- Я вотъ часто здѣсь работаю, такъ у меня разъ что-же?.. Вдругъ ни съ того, ни съ сего рана на ногѣ и струпья на головѣ. Пошла я къ доктору - прямо говоритъ, что отъ тряпокъ. Далъ мазь, упросила я хозяина, чтобы мнѣ съ тряпки на пробку и на желѣзо со стекломъ перейти - ну, и прошло, а то чистая бѣда. Доктора сильно эту самую тряпочную работу запрещаютъ.

   - Ну, докторовъ-то послушать, такъ безъ куска хлѣба насидишься,- отвѣчала демянская женщина съ широкимъ лицомъ.

   - А ты часто, бабушка, здѣсь работаешь? - спросила старуху Акулина.

   - Часто. Я у него, у здѣшняго хозяина, чуть-ли не постоянная. Я тутотка около и живу, вонъ въ томъ переулкѣ. Дешево онъ платитъ, да за то близко мнѣ изъ дома ходить, да и всегда работа есть.

   - Питерская?

   - Николаевская солдатка я. Три рубля пенс³и въ мѣсяцъ получаю. На уголъ-то вотъ есть, а на пропитан³е не хватаетъ - ну, и надо работать. Жила я и по прислугамъ прежде - да что! Такъ лучше. Хоть ино не допьешь, не доѣшь, а все-таки въ углу сама себѣ госпожа. Да и не берутъ нонѣ въ прислуги-то: говорятъ, что стара стала. Бѣдность-то бѣдность, а ничего - живемъ день за день изъ кулька въ рогожку...

   Изъ Петропавловской крѣпости съ колокольни стали доноситься куранты, отбивающ³е двѣ