Лейкин Николай Александрович - На заработках

ъ не будешь. А я вотъ къ вамъ пришла... Не примете-ли вы меня опять въ артель? Уходить мнѣ отъ него надо.

   - Что-жъ, приставай... Ты работящая, мы тебѣ всегда рады... заговорили демянск³я женщины.- Не слѣдовало только тебѣ отъ насъ раньше-то уходить.

   - Да что ужъ объ этомъ говорить! Что сдѣлано, того не воротишь, махнула рукой Арина.- Была моя проруха - за проруху свою и казнюсь.

   Когда Арина повѣдала свое горе демянскимъ женщинамъ, на душѣ у ней сдѣлалось легче. Она потолкалась около нихъ и сказала:

   - Такъ я ужъ сегодня и къ вамъ... Проснутся вотъ Андрей съ Аграфеной, сведу я съ ними расчеты и приду.

   - Приходи, приходи. Будемъ ждать. Пилы у насъ теперь свои, выкупили мы ихъ у прикащика. Войдешь въ долю за пилы, такъ, когда и продавать ихъ будемъ послѣ пилки, съ тобой подѣлимся.

   Арина медленно стала уходить, направляясь къ шалашамъ, гдѣ спали Андрей и Аграфена. На сердцѣ у ней было уже совсѣмъ легко. Чувство грусти замѣнилось чувствомъ ненависти къ Андрею и Аграфенѣ.

   - "Посмотрю я, какими-то они глазами на меня смотрѣть будутъ, когда проснутся!" думала она.

   Когда она подошла къ шалашамъ, Андрей былъ уже вставши, а Аграфена еще спала. Андрей сидѣлъ и почесывался. Голова его была всклочена. Увидавъ Арину, онъ сказалъ:

   - Что бродишь-то?! Ядумалъ, что ты и невѣдь, сколько ужъ дровъ наколола и сложила, а ты безъ дѣла слоняешься. Хоть-бы костеръ зажгла, чтобы можно было воду согрѣть для чая, а то и того нѣтъ.

   Губы у Арины задрожали и она, сверкнувъ глазами, произнесла:

   - Не хочу я больше съ подлецомъ и подлячкой работать. Я, Андрей, сегодня ухожу отъ васъ къ демянскимъ бабамъ. Сосчитаемъ выставленныя дрова, и выдѣли меня.

   Андрей вскинулъ на нее глаза и улыбнулся.

   - Тсъ... Вотъ какъ разговариваешь! Бабы, должно быть, что-нибудь тебѣ наплели? А ты глупыхъ-то разговоровъ поменьше слушай.

   - Врешь! Не глупые это разговоры, а истинные! Да и нечего мнѣ чужихъ разговоровъ слушать, коли я сама, сама своими глазами все видѣла! закричала Арина.

   - Что видѣла? опять улыбнулся Андрей.

   - Все, все видѣла. Вотъ на этой самой чуркѣ. Я не спала... Видѣла, видѣла...

   - Да что видѣла-то? Грушку обнималъ? Съ Грушкой шутилъ? Такъ я всѣхъ дѣвокъ и бабъ такъ обнимаю. Такой ужъ у меня характеръ ласковый..

   Андрей всталъ и обдернулъ рубаху.

   - А ты вотъ что... Ты всю эту глупость-то брось... Что мнѣ такое Грушка? Грушка такъ себѣ землячка, да и дѣвка верченая, а ты моя суженая, высватанная... заговорилъ онъ и сталъ подходить съ улыбками къ Аринѣ.

   Арина отшатнулась отъ него какъ ужаленная.

   - Прочь, мерзавецъ! взвизгнула она, схватила. полѣно и замахнулась.- Подавай расчетъ, а самъ пальцемъ не смѣй меня тронуть!

   - Вишь, взъѣлась, дура! А ты выслушай... остановился передъ ней Андрей.

   - Ничего я не хочу отъ тебя слушать! Считай сажени, сходи къ прикащику за расчетомъ и выдѣляй меня.

   - Взаправду уходишь? Ну, чортъ съ тобой! Скатертью дорога. Только смотри, вернешься назадъ, такъ ужъ я тогда скажу: "отваливай"...

   - Считай дрова! Не желаю я съ тобой больше разговаривать, строго сказала Арина и отбросила отъ себя въ сторону полѣно, которое держала въ рукѣ.

   - Дура, совсѣмъ дура, своего расчета не понимающая! пробормоталъ Андрей и, взявъ самодѣльную сажень, принялся мѣрить распиленныя дрова.

   Арина стояла отъ него въ отдален³и и слѣдила, за обмѣриваньемъ.

  

  

   Послѣ полудня Андрей, побывавъ у прикащика и коммис³онера и получивъ изъ конторы деньги, выдалъ Аринѣ ея долю за распиленныя и сложенныя въ полѣнницы дрова. Расчитавшись съ ней, онъ сказалъ: - Коли ужъ по своей волѣ изъ артели бѣжишь, то надо съ тебя что-нибудь и за пилу и за топоръ получить. Ты вѣдь моей пилой и моимъ топоромъ дрова-то пилила.

   Арина вспыхнула.

   - А коли съ меня за пилу и за топоръ, то подай мнѣ и за стирку твоихъ рубахъ и подвертокъ, заговорила она.- Что я тебѣ за батрачка, что даромъ на тебя работала?! Я и стряпушничала, я и стирала, мыло на свои деньги покупала, дырья на тебѣ штопала.

   - Врешь. Стирали и стряпушничали вы вмѣстѣ съ Грушкой. Ну, да не хочешь отдавать за инструментъ честь честью, такъ чортъ съ тобой. А что до стирки, то ты на меня стирала, а я тебѣ письма въ деревню писалъ. Сунься-ка письмо-то написать къ грамотѣю - никто меньше гривенника не возьметъ, а я тебѣ два письма написалъ.

   - За письма твои тебѣ моя доля отъ ведра остается. Ведро я пополамъ съ Грушкой покупала, уполовникъ на свои деньги покупала. Четыре копѣйки за него дала. Чашка для хлебова наполовину моя.

   - Подавись своимъ уполовникомъ. Можешь его взять.

   - И возьму. Однако моимъ-то уполовникомъ ты все-таки черпалъ изъ котелка въ чашицу.

   Арина быстро начала собираться, взяла свою котомку, сапоги, уполовникъ, ложку деревянную, чашку чайную. Съ Аграфеной она почти не разговаривала, да и Аграфена какъ-то совѣстилась смотрѣть ей прямо въ глаза и сторонилась отъ нея, прячась за полѣнницами. Однако, когда Арина, забравъ свои вещи стала уходить, Аграфена крикнула ей изъ-за дровъ:

   - Отдай Андрею мои ножницы и мотокъ нитокъ.

   - Давно твои паршивыя ножницы въ лукошко выкинула. Тамъ и нитки лежатъ, отвѣчала Арина,- Мнѣ чужаго не надо. Не воровка я.

   - Нѣтъ, вѣдь я только къ тому, что вѣдь ты въ послѣдн³й разъ ножницы брала, когда Андрею волосы подстригала, такъ чтобъ какъ-нибудь не забыла-бы.

   - Въ лукошкѣ они. Въ лучшемъ видѣ можешь зарѣзаться ими, когда Андрей тебя также, какъ и меня, надуетъ.

   Аграфена промолчала. Арина быстро уходила.

   - Что-жъ ты честь честью проститься не хочешь? крикнулъ ей вслѣдъ Андрей.

   - Съ подлецами я не прощаюсь!

   - Однако, все-таки товарищи, хлѣбъ вмѣстѣ ѣли,

   - Не товарищи, а мерзавцы - вотъ вы кто.

   Къ демянскимъ женщинамъ Арина пришла въ то время, когда онѣ поднимались послѣ послѣобѣденнаго отдыха.

   - Ѣла-ли ты что-нибудь сегодня послѣ переполоха-то? спросила ее Фекла.

   - Съ куску не прикоснулась. Дайте хлѣбца пожевать.

   - Похлебай вонъ кашицы. Мы тебѣ кашицы оставили.

   Арина присѣла къ котелку и стала ѣсть холодную кашу. Теперь, когда она покончила съ Андреемъ и Аграфеной, на душѣ у ней сдѣлалось легче, но она была усталая, измученная, чувствовала слабость. Поѣвъ каши, она сказала:

   - Я ужъ, дѣвушки, завтра начну работать, а сегодня прилечь надо да соснуть. Я вѣдь всю ночь не спала. Ноженьки насилу ходятъ. А за хлѣбъ вашъ съ сегодня съ меня считайте.

   - Ладно, ладно. Конечно-же сосни, заговорили женщины.

   И Арина водворилась опять въ средѣ демянскихъ женщинъ, но работа шла не такъ успѣшно, какъ съ Андреемъ и Аграфеной. Андрей былъ, что называется, работникъ-ломъ, работа въ рукахъ его такъ и кипѣла, онъ воодушевлялъ Арину и Аграфену, которыя тоже были молодыя и работящ³я, здѣсь-же Аринѣ пришлось работать вмѣстѣ съ пожилыми уже женщинами. Феклѣ было за сорокъ лѣтъ, одна демянская женщина страдала ломотою въ плечахъ, да и сама Арина послѣ передряги каждый день чувствовала, что ей не по себѣ. Она похудѣла, осунулась и очень уставала. Три рабочихъ дня показали Аринѣ, что заработка ихъ артели сравнительно съ заработкой, которую она имѣла, корда работала въ артели съ Андреемъ и Аграфемой, дала по пят³алтынному на человѣка меньше, хотя работать было удобнѣе: дни становились теплѣе, ночи свѣтлѣе и не приходилось уже коченѣть подъ утро отъ холодныхъ утренниковъ, какъ прежде. Прежде уходило много времени на то, пока поутру согрѣются отъ ночнаго холода у костра и придутъ въ себя, но теперь можно было уже сразу приступать къ работѣ, но все-таки дѣло спорилось хуже, чѣмъ раньше въ артели Андрея.

   Андрей и Аграфена по прежнему работали на берегу, становище ихъ было вблизи отъ демянскихъ женщинъ, но Арина какъ-то рѣдко видѣла Андрея и Аграфену. Дабы идти Андрею и Аграфенѣ въ мелочную лавочку на деревню, нужно было проходить мимо шалашей демянскихъ женщинъ, но Андрей и Аграфена какъ-то обходили это мѣсто и дѣлали крюкъ. Въ туже сторону, гдѣ работалъ Андрей, избѣгала ходить Арина. Раза три пришлось ей встрѣтиться съ нимъ на деревнѣ, но она юркнула въ сторону и прошла мимо избъ на зады. Слышно было, впрочемъ, что Андрей и Аграфена жили не особенно ладно. Демянск³я женщины разнюхали, что Андрей пилъ и два раза колотилъ Аграфену, что Аграфена ходитъ съ синякомъ подъ глазомъ.

   Такъ дѣло шло до половины мая. Демянск³я женщины и Арина ходили въ праздникъ въ больницу навѣщать больную Анфису и носили ей ситника въ гостинецъ. Анфиса не поправлялась. Ноги ея, какъ и раньше, продолжали быть парализованы отъ ревматизма. Она съ трудомъ сидѣла на койкѣ, высохла какъ скелетъ и даже говорила невнятно. Сидѣлка сказала женщинамъ, что докторъ объявилъ ей, что Анфисѣ трудно поправиться и что по всѣмъ вѣроят³ямъ, она скоро умретъ.

   - Написать деревенскимъ-то твоимъ, что ты вотъ хвораешь? Написать, что ты въ больницѣ-то, что-ли? спрашивала Анфису Фекла.

   Анфиса вскинула на нее угасающ³й взоръ и прошептала:

   - Напиши...

   Женщины печально покачали головами, простились съ ней и ушли.

  

  

   Наступило лучшее время для сѣверной полосы Росс³и - начались свѣтлыя, бѣлыя ночи, правда, все еще по временамъ прохладныя, но уже дозволяющ³я спать спокойно. Дни были уже совсѣмъ теплые. Природа вся распустилась и благоухала. Ароматомъ дышали деревья съ молодой свѣтло-зеленой листвой, появилась сочная. трава на лугахъ. Пильщики набили себѣ мѣшки травой и уже спали на хорошей подстилкѣ. Житье подъ открытымъ небомъ дѣлалось сноснѣе, огни въ кострахъ на ночь уже не поддерживались и ихъ оставляли потухать. Въ одеждѣ пильщиковъ появилась нѣкоторая перемѣна къ лучшему. То тамъ, то сямъ мелькали новые ситцевые платки на головахъ бабъ, у мужиковъ виднѣлись свѣж³я ситцевыя рубахи. Лица рабочихъ, выдержавшихъ крутую пору ранней холодной весны, сдѣлались веселѣе, но были и так³е, которыхъ сломили весенн³е холода. Лихорадка и ломота дали себя знать. Хворые рабоч³е мазали пораженныя ломотой мѣста керосиномъ, пили отъ лихорадки водку, настоенную на ивовой корѣ, отваръ изъ ивовой коры, но это помогало мало. Хворь, разумѣется, мѣшала имъ успѣшно работать. Желтые, изнуренные, они то и дѣло бросали пилить и колоть дрова и присаживались у костровъ или на солнечномъ припекѣ, дабы переждать приступы лихорадки и ломоты. Так³е больные составляли, разумѣется, бремя для артелей, въ которыхъ они работали, и артели отъ нихъ старались отдѣлаться, съ ними ссорились. Двѣ-три так³я больныя бабы, заручившись кой-какимъ заработкомъ, побрели въ Петербургъ искать работы на огородахъ, считая огородную работу болѣе легкою. Одна баба поѣхала на пароходѣ тоже въ Петербургъ прямо для того, чтобы лечь въ больницу. Было бремя и въ артели, гдѣ работала Арина. Расхворалась Фекла и ее цѣлые дни трясла лихорадка, страдала ломотой въ ногахъ и еще одна женщина, то и дѣло бросавшая работу, чтобы присѣсть, отдохнуть, погладить болѣвш³я ноги, а артель состояла всего изъ пяти женщинъ. Хорошихъ работницъ въ артели было только три, работа не спорилась и, вслѣдств³е этого, заработокъ, дѣлящ³йся поровну, уменьшился. Артель не могла выработать уже и по полтиннику, какъ три здоровыя женщины ни надсажались на работѣ. Арина очень объ этомъ горевала, плакались на свою судьбу и здоровыя демянск³я женщины. Одна изъ нихъ, Марфа, предложила Аринѣ даже уйти отъ больныхъ и работать отдѣльно, ее поддержала и другая демянская женщина Устинья.

   - Право, уйдемъ на новое мѣсто пилить. Чего тутъ? Ихъ двѣ больныхъ есть - пусть онѣ двѣ больныя вмѣстѣ и пилятъ, а мы трое будемъ отдѣльно пилить. Больная съ больной, а здоровыя съ здоровыми. А то что это такое! Мы ломъ ломаемъ, а онѣ сидятъ и хохлятся, говорила Марфа. Арина подумала и отвѣчала:

   - Нѣтъ, дѣвушка, не говори этаго... Не по-божески это. Да онѣ скоро и поправятся.

   - Гдѣ поправиться! Все расхварываются и расхварываются. Съ какой стати намъ черезъ нихъ въ работѣ себя обижать?!

   - Да конечно-же отдѣлимся отъ нихъ, прибавляла къ словамъ Марфы Устинья. - Больныя тоже будутъ работать, а только меньше заработывать станутъ. А намъ зачѣмъ-же ихъ награждать? Небось, не помрутъ съ голоду и безъ насъ.

   - Погодимъ, Устинька, еще денекъ, другой. Право, онѣ поправятся, стояла на своемъ Арина.

   Марфа и Устинья подождали еще день, работали не охотно и, наконецъ, порѣшили вдвоемъ отдѣлиться отъ артели, ежели Арина не отдѣлится, о чемъ заявили и больнымъ товаркамъ. Арина, убѣжденная доводомъ, что больныя все-таки не умрутъ съ голоду, ибо все-таки понемногу будутъ работать, тоже, скрѣпя сердце, хотѣла отдѣлиться съ Марфой и Устиньей, но, при расчетѣ, Фекла до того горько заплакала, что Арина не вытерпѣла и, сама заплакавъ, сказала Марфѣ и Устиньѣ:

   - Нѣтъ, не пойду я. Уходите вы вдвоемъ, а я останусь съ Феклушей. Она и къ моей покойной Акулинушкѣ была сердечна, когда та хворала, съ ней мы и Анфисушку вмѣстѣ свезли въ больницу, такъ какъ-же я еето покину?

   - Да мы Феклу Степановну не покинемъ, мы рядомъ будемъ работать, а только отдѣльнымъ кустомъ, и коли ежели она очень расхворается, то мы всегда около нея походить можемъ, доказывала Марфа.

   - Нѣтъ, нѣтъ. Я остаюсь, рѣшила Арина.

   Фекла бросилась ее обнимать и плакала отъ благодарности.

   Марфа и Устинья отдѣлились вдвоемъ отъ артели.

   Арина осталась работать съ больными и заработокъ умалился до тридцати копѣекъ въ день, хотя больныя женщины надсаживались на работѣ даже черезъ силу. Видя все это, онѣ ужъ и сами стали уговаривать Арину, чтобы она уходила къ Марфѣ и Устиньѣ.

   - Уходи, милушка, Богъ съ тобой... Довольно ужъ ты поработала на насъ, а то право и насъ-то совѣсть беретъ, что ты изъ-за насъ страдаешь. Уходи,- говорили онѣ.

   - Нѣтъ, не пойду. Поправляйтесь пока, стояла на своемъ Арина.

   - Такъ ужъ бери отъ насъ хоть по гривеннику за наше ослаблен³е. По гривенничку въ день мы тебѣ отъ нашей заработки отдавать будемъ. Все-таки у тебя будетъ полтина въ день, ну а мы, больныя, съ двугривеннымъ останемся. Чего тутъ! Бери! Мы и на двугривенный прокормимся. Ты больше работаешь, тебѣ и большая заработка.

   На это предложен³е, послѣ долгихъ настаиван³й со стороны больныхъ, Арина согласилась.

   Такъ проработали онѣ еще нѣсколько дней. По утрамъ и по вечерамъ къ нимъ приходили Марфа и Устинья спровѣдать больныхъ и хвастались, что вырабатываютъ по восьми гривенъ. По вечерамъ Марфа и Устинья приходили съ своимъ чаемъ и сахаромъ, и поили больныхъ и Арину; разъ принесли два фунта баранокъ, другой разъ ситнику. Очевидно, что онѣ хоть и отдѣлились отъ больныхъ, но совѣсть ихъ была неспокойна, и онѣ хоть чѣмъ-нибудь старались утѣшить ихъ. Однажды онѣ пришли вечеромъ раньше обыкновеннаго, были сильно взволнованы и объявили, что Анфиса въ больницѣ умерла. Вѣсть эту принесъ имъ мужикъ, зарубивш³й себѣ топоромъ руку и ходивш³й въ больницу къ доктору и справлявш³йся объ Анфисѣ.

   - Не выжила-таки, голубушка! воскликнула Фекла, заплакала и стала креститься, говоря:- Царство небесное ея душечкѣ, покой ей вѣчный, голубушкѣ...

   Крестилась набожно и Арина, крестились и друг³я женщины. Арина, всхлипывая, бормотала:

   - Панихидку... непремѣнно надо панихидку отслужить... Вотъ по Акулинушкѣ да по Анфисушкѣ вмѣстѣ и отслужимъ. Тяжелый камень у меня на сердцѣ лежитъ, что я по Акулинушкѣ до сихъ поръ панихидки не отслужила. Она, голубушка, то и дѣло мнѣ по ночамъ снится и словно проситъ, чтобы я по ней панихидку отслужила.

   - Отслужимъ, отслужимъ, въ воскресенье-же отслужимъ, поддержали Арину Марфа и Устинья.

   - Да, да... Сложимся по гривеннику и отслужимъ. Нельзя безъ панихидки, товарки вѣдь мы тоже покойницѣ были, подхватила Фекла, все еще плача.

   При больныхъ разстроенныхъ нервахъ - она долго плакала.

  

  

   На утро Марфа и Устинья собрались въ больницу, проститься съ покойницей Анфисой. Когда онѣ, отправляясь въ путь, зашли по дорогѣ къ шалашамъ Феклы и Арины, къ нимъ захотѣла присоединиться и Арина.

   - Пойду и я съ ними, Фекла Степановна, сказала она Феклѣ.- Надо сходить проститься съ Анфисушкой. Вѣдь сколько горя-то мыкали вмѣстѣ!

   - Да конечно-же сходи. И мы-бы пошли, да вотъ хворость-то меня и землячку одолѣла, кивнула Фекла на желтую, испитую отъ лихорадки и ломоты товарку.- На вотъ отъ насъ на свѣчку... Свѣчку въ церкви поставишь за упокой, прибавила она, подавая Аринѣ три копѣйки.

   Арина быстро накинула на голову новый ситцевый платокъ, пр³обрѣтенный ею съ недѣлю назадъ на деревнѣ у прохожаго торговца-татарина, и отправилась вмѣстѣ съ Марфой и Устиньей въ путь.

   Вышли женщины рано утромъ, въ больницу пришли часамъ къ одиннадцати, но тамъ имъ сказали, что Анфиса ужъ отвезена въ сельскую церковь, что сегодня ее хоронятъ на сельскомъ кладбищѣ. Въ церковь пришлось идти обратно. Такъ какъ было уже поздно и женщины боялись, что обѣдня отойдетъ и Анфиса будетъ похоронена безъ нихъ, то онѣ пустились бѣжать до церкви. Войдя въ церковь усталыя, запыхавш³яся, онѣ все-таки застали отпѣванье. Анфиса лежала въ дощатомъ некрашенномъ гробѣ съ вѣнчикомъ на лбу. Когда-то широколицая, она до того осунулась, что ее узнать было трудно. Толстый ея носъ, луковицей, заострился, выдвинулся впередъ подбородокъ, на глазахъ лежали двѣ мѣдныя монеты, очевидно остатокъ ея расходныхъ денегъ, оставленныхъ ей товарками. Арина заглянула ей въ лицо и ужаснулась.

   - Дѣвушки, да она-ли это? съ сомнѣн³емъ обратилась Арина къ Марфѣ и Устиньѣ.

   - Она, она. Вонъ и колечко ейное мѣдное на рукѣ. Мѣдное, такъ не сняли.

   - Да вѣдь так³я мѣдныя колечки у многихъ есть. Право, какъ будто не она, твердила Арина и тогда только перестала сомнѣваться, когда священникъ отпѣлъ Анфису.

   Отпѣван³е кончилось, женщины простились съ покойницей, крышка гроба забита двумя гвоздями и два мужика потащили гробъ на кладбище. Женщины бросились помогать имъ.

   - Вы знакомыя ейныя, землячки? спрашивали женщинъ мужики.

   - Землячки, землячки, голубчикъ.

   - Ну, такъ съ васъ на вино надо, на поминовен³е души. И такъ ужъ отъ больницы даромъ хоронятъ.

   - Дадимъ, дадимъ вамъ по пятачку, отвѣчали женщины.

   Вотъ и могила. Въ нее опустили гробъ. Женщины бросили на крышку его по комку мокрой земли. Марфа расчувствовалась, завыла и начала причитать. Ей вторила Устинья.

   - Охъ, болѣзная! Охъ, сердечная! На чужой сторонѣ скончалась безъ сродственничковъ и чуж³е люди глазоньки тебѣ твои закрыли... Охъ, безталанная! Некому будетъ и на могилку-то твою въ родительскую субботку придти... слышались ихъ голоса.

   Плакала вмѣстѣ съ ними навзрыдъ и Арина.

   Похоронивъ Анфису, женщины только часамъ къ шести вечера вернулись къ своимъ шалашамъ на Тосну.

   - Ну, что, простились съ Анфисушкой? Когда хоронить-то ее будутъ? встрѣтила ихъ Фекла.

   - Да ужъ похоронили, сегодня похоронили. Къ самымъ похоронамъ мы и пришли. Еще-бы чуточку промедлили, такъ, пожалуй-бы, и не застали, а тутъ все честь честью,- какъ слѣдуетъ и попрощались съ ней, и поголосили надъ ней, и землицы на гробикъ бросили, отвѣчала Марфа.

   - Скажи на милость, какъ вы ловко потрафили. Хорошо, что такъ привелъ Господь... Ну, а теперь помянуть покойницу надо. Бѣгите-ка за овсяной мукой въ лавку на деревню, а я къ ужину кисель заквашу - вотъ и помянемъ, вызвалась Фекла, ковыляя на больныхъ ногахъ около костра, на которомъ уже кипятилось въ котелкѣ какое-то хлебово.

   Но ходивш³я на похороны женщины были до того уставши, что стали просить сходить за овсяной мукой одну изъ сосѣдокъ по шалашамъ, а сами растянулись на землѣ и лежали.

   - Хотѣла въ ночь работать, колоть дрова, чтобы наверстать прогулъ-то свой сегодняшн³й, а кажется ужъ будетъ не въ моготу, проговорила Арина, потягиваясь и позѣвывая.

   - Какая ужъ сегодня работа! отвѣчала Марфа.- Только бы похлебать, да и на бокъ. Ноги-то словно колоды у меня. А насчетъ наверстки - въ воскресенье на работу поналечь можемъ.

   - Въ воскресенье, дѣвушки, вѣдь мы хотѣли панихидку по Акулинушкѣ и Анфисушкѣ въ здѣшней деревенской церкви отслужить, сказала Арина.

   - Ну, такъ что-жъ изъ этого? Послѣ обѣдни отслужимъ, а потомъ, отдохнувъ, и понавалимся на пилы...

   Изъ принесенной овсяной муки Фекла сдѣлала нѣчто въ родѣ киселя. Разумѣется, мѣсиво закиснуть не могло, но Фекла все-таки сварила его и женщины ѣли. Помянуть киселемъ Фекла пригласила и сосѣдей, знавшихъ Анфису. Кромѣ киселя, у Феклы была и бутылка водки, за которой она распорядилась послать вмѣстѣ съ овсяной мукой. Водку дѣлили, наливая по половинѣ чайной чашки. Ее пили всѣ женщины, не исключая и Арины. Принимая въ руки чашку, каждая крестилась, говорила "упокой, Боже, рабу Твою Анфису", выпивала водку, морщилась и закусывала ложкой овсянаго киселя.

   Такимъ образомъ по Анфисѣ были справлены и поминки. Фекла была очень довольна этимъ и, укладываясь спать подъ шалашъ, сегодня какъ-то меньше кряхтѣла и охала, и говорила Аринѣ:

   - Все-таки, дѣвушка, честь-честью все по Анфисушкѣ справили. Вотъ и помянули какъ слѣдуетъ, а черезъ это и душенькѣ-то ейной на томъ свѣтѣ будетъ легче.

   - Само собой, отвѣчала ей Арина, натягивая на голову свой армякъ и собираясь ложиться тоже на покой.

  

  

   Въ первое-же воскресенье Арина и демянск³я женщины служили въ складчину въ мѣстной деревенской церкви панихиду по Акулинѣ и Анфисѣ. На панихиду приплелись и больныя - Фекла и Гликер³я. Гликер³я еле передвигала ноги, опираясь на палку. Лихорадочная Фекла пришла въ полушубкѣ, хотя день былъ теплый и солнце свѣтило во всю. Идя въ церковь, больныя женщины останавливались раза два отдыхать и садились. Тоже было и на возвратномъ пути. Феклу, кромѣ лихорадки, одолѣвала и одышка.

   - Нѣтъ, ужъ видно намъ не поправиться съ тобой, Гликерьюшка, говорила она своей больной товаркѣ.- Протянемъ и мы ноги. Придется и по насъ Аришѣ съ Марфуткой панихиду служить.

   - Эко мелево! Мели, Емеля - твоя недѣля, утѣшала ее Арина.- То-есть, такъ-то еще поправишься, что въ лучшемъ видѣ. Теперь пошли дни теплые.

   - Однако, вотъ не поправляемся, а все хуже и хуже, кряхтѣла Гликерья.- Я такъ даже прямо изъ кулька въ рогожку: сначала у меня ноженьки ныли только до колѣна, а ужъ теперь и вверхъ пошло. Вотъ тебѣ и теплые дни! Нѣтъ, ужъ намъ коли есть какая поправка, то поклониться заработкамъ и ѣхать къ себѣ въ деревню, а тамъ ложиться на печь и околѣвать съ голоду.

   - Ужъ и съ голоду околѣвать! опять возражала Арина. - Шесть рублей у тебя есть принакоплено, семь рублей своимъ въ деревню послала, платьишко ситцевое здѣсь себѣ справила, рубль съ лишнимъ послѣ завтра отъ прикащика получишь...

   - Эхъ, милая! Больш³я деньги шесть рублей, что говорить, коли-бы я могла въ деревню-то пѣшкомъ идти, а то вѣдь вонъ я какая - еле до церкви доковыляла. А вѣдь до деревни-то ѣхать, такъ изъ шести-то рублей надо больше половины на чугунку издержать.

   - Поѣду, Аришенька, и я въ деревню на поправку - мочи моей нѣтъ, рѣшила Фекла.- Должно быть ужъ мы не въ часъ въ Питеръ пришли, что-ли!

   - Какое не въ часъ! возразила Марфа.- Просто тебя и Гликер³ю кто-нибудь сглазилъ здѣсь. Все говорили про васъ: вотъ ломовыя бабы, вотъ работящ³я! Вотъ тебѣ и работящ³я! Право-слово - сглазили.

   - Да кому сглазить, Марфуша? Вѣдь это надо, чтобы по злобѣ.

   - А хоть-бы тотъ-же Андрей. Чего парень къ намъ тогда привязался?

   - Не къ намъ онъ, милая, привязался, а дѣвка ему понравилась. Изъ-за Аршпи онъ.

   - А коли ежели ему Арина такъ нравилась, то не промѣнялъ-бы онъ ее на Аграфену.

   При упоминан³и объ Андреѣ Арина вспыхнула и сказала:

   - Да полноте вамъ объ этомъ разговаривать. Бросьте!

   - Просто ему артель захотѣлось разстроить, этому Андрюшкѣ - вотъ онъ и разстроилъ, продолжала Марфа.- Мы врознь, вы отдѣльно, Аграфена въ сторону, двѣ изъ нашихъ на огородъ пошли, а ему этого только и надо было, чтобы артель повредить. Злой человѣкъ видитъ соглас³е - его и мутитъ. У него глаза воровск³е.

   Арина поднялась съ земли.

   - Ну, отдохнули и будетъ, проговорила она, чтобы прервать разговоръ объ Андреѣ.- Пойдемте къ шалашамъ. Обѣдать надо.

   Кряхтя и охая стали подниматься Фекла и Гликер³я и стали продолжать путь, но идти было имъ трудно, до того трудно, что когда онѣ выбрались на берегъ Тосны,- а до шалашей было еще болѣе версты,- то онѣ попросили у стоявшихъ у берега на баркѣ рабочихъ лодку, дабы доѣхать до мѣста своей стоянки.

   Послѣ незамысловатаго обѣда изъ хлебова съ картошкой и кускомъ солонины ради праздника, больныя женщины окончательно рѣшили ѣхать домой въ деревню и назначили даже день отъѣзда послѣ завтра, о чемъ объявили и Аринѣ.

   - А ты, милушка, отъ больныхъ освободишься и приставай къ здоровымъ, ступай работать съ Марфушей и Устей, сказала ей Фекла.

   - Нѣтъ, я безъ васъ здѣсь не останусь. Я уйду въ Питеръ и буду на огородѣ мѣста искать, отвѣчала Арина.

   - Что такъ?

   - Надоѣло мнѣ здѣшнее мѣсто. Глаза-бы не глядѣли... И давно-бы я отсюда ушла, да изъ-за Анфисушки, да изъ-за тебя, Фекла Степановна, оставалась, а Анфисушка померла, ты уходишь - ну, и я ухожу. Провались эти мѣста, опостылѣли онѣ мнѣ.

   - Изъ-за Андрюшки? полюбопытствовала Фекла.

   - Да что все изъ-за Андрюшки, да изъ-за Андрюшки! Плевать мнѣ на Андрюшку! Изъ-за себя опостылѣли... Сама была глупа. Не будь сама глупа - и Андрюшка-бы ничего не подѣлалъ! воскликнула Арина, стала кусать губы и расплакалась.

   - Полно, дѣвушка, плакать. Не ты одна глупа, а всѣ дѣвки на чужой сторонѣ глупы. На чужой сторонѣ уберечься трудно, утѣшала Арину Фекла.

   Потолковавъ еще немного, Фекла и Гликер³я вытащили изъ шалашей свои мѣшки съ травой и легли отдыхать на солнышкѣ, а Арина присѣла на чурку и стала смотрѣть на воду. На водѣ играла рыба, дѣлая широк³е круги, вдали кто-то наигрывалъ на гармон³и и тянулъ какую-то грустную ноту. Грустная нота задѣла Арину за сердце, и она опять всплакнула, но, наконецъ, утерла слезы, полѣзла въ карманъ платья, нашла тамъ горсточку подсолнуховъ и принялась ихъ грызть. Когда подсолнухи были съѣдены, Арина запѣла какую-то пѣсню, но пѣсня не пѣлась. Аринѣ вспомнилась родная деревня, отецъ_} мать, братишка маленьк³й, сестренка.

   "Что-то они теперь подѣлываютъ? Какъ-то они? Поправились-ли"? мелькало у ней въ головѣ - и къ горлу опять стали подступать слезы,

   Вдругъ Арина за собой услыхала шаги и чей-то мужской голосъ говорилъ:

   - Вотъ тутъ спроси... Вотъ тутъ демянск³я пилятъ и промежъ ихъ есть одна боровичская.

   Арина быстро обернулась и вздрогнула. Передъ ней стоялъ мужикъ въ розовой ситцевой рубахѣ, безъ картуза, безъ опояски, и указывалъ на нее, Арину, а за мужикомъ стояла блѣдная, исхудалая Акулина съ сапогами, перекинутыми черезъ плечо, и опиравшаяся на палку. Вздрогнувъ, Арина тотчасъ-же оправилась и стала вглядываться въ Акулину - она, Акулина. Въ довершен³е всего Акулина заговорила:

   - Аришенька, душечка, наконецъ-то...

   Услыша голосъ Акулины, Арина взвизгнула и закрыла лицо руками.

   - Да что ты, ангелка? Чего ты?... продолжала Акулина.

   - Не подходи, не подходи! Святъ! Святъ! Наше мѣсто свято! пронзительно кричала Арина, вскочивъ съ чурки и прижимаясь къ полѣнницѣ дровъ.

   - Да чего ты, глупая! Здравствуй!

   - Феклуша! Фекла Степановна! Гликерьюшка! Помогите!

   Фекла и Гликер³я, спавш³я тутъ-же, проснулись отъ крику, сидѣли на подстилкахъ, заспанными глазами вглядывались въ Акулину и недоумѣвали.

   Гликер³я крестилась.

   - Здравствуйте, Фекла Степановна здравствуй, голубушка... говорила Акулина.

   Фекла первая пришла въ себя.

   - Господи ²исусе! Да неужели это ты, Акулинушка? Вѣдь ты умерла...

   - Умирала, милая, совсѣмъ умирала, сама не чаяла, что жива буду, лежала безъ памяти, да, вотъ, поправилась и ужъ съ недѣлю какъ вышла изъ больницы. Аришенька! Да подойди-жъ ты ко мнѣ. Чего ты боишься? обратилась Акулина опять къ Аринѣ.

   Но тутъ Арина опять взвизгнула, на этотъ разъ уже не отъ испуга, а отъ радости, и со словами: "живая, совсѣмъ живая" - бросилась къ Акулинѣ на грудь и заплакала.

   Фекла и Гликер³я сидѣли на подстилкахъ и продолжали креститься.

   - Вотъ оказ³я-то... Живая, совсѣмъ живая, а мы по ней панихиду служили... удивленно бормотала Фекла.

   Гликер³я, молча, покачивала головой.

  

  

   Какъ только женщины пришли въ себя отъ испуга и удивлен³я при видѣ Акулины, сейчасъ-же принялись ее распрашивать, какъ могло случиться, что она оказалась въ живыхъ, и при этомъ разсказали ей, какъ онѣ наводили о ней справку въ больницѣ, какъ толстый человѣкъ въ конторѣ сказалъ имъ, что она, Акулина, умерла и похоронена на Преображенскомъ кладбищѣ.

   - Помилуйте, дѣвушки, и не думала умирать, очень спокойно отвѣчала Акулина.

   - Странно. Съ чего-же это онъ сказалъ-то? пожимали плечами женщины.

   - Да ужъ не иначе какъ съ пьяна что-нибудь перепуталъ, опять дала отвѣтъ Акулина.

   - Трезвый, трезвый былъ, подхватила Арина.- А только сильно заспавшись. Со сна мы его подняли и онъ долго въ книгу глядѣлъ.

   - Ну, такъ съ просонья это случилось. Съ просонья, вы сами знаете, иногда человѣкъ бываетъ совсѣмъ ополоумѣвши. Иной разъ глядишь, видишь - и не понимаешь, что видишь.

   - Какъ-же ты узнала, что мы здѣсь на Тоснѣ дрова пилимъ? допытывалась у Акулины Арина.

   - А отъ Надюшки нашей боровичской. Она два раза приходила ко мнѣ съ огорода Ардальона Сергѣева, и я вотъ у ней была, какъ изъ больницы-то вышла. И, дѣвушки, какъ она живетъ! Безъ варенья и чай пить не садится. Каждый день ситный пирогъ про себя стряпаетъ. Въ конецъ забрала въ руки Ардальона Сергѣева.

   Разсказывая это съ нѣкоторымъ воодушевлен³емъ, Акулина остановилась и схватилась за грудь. У ней была одышка.

   - Все еще грудь нудитъ послѣ болѣзни-то, сказала она.

   - А ты не торопись, ты потихоньку... посовѣтовала ей Фекла.- Бѣда съ болѣзнью-то. Захвораешь въ минуту, а на поправку-то и мѣсяца мало. Я и Гликер³я тоже вотъ расхлябались. У ней ноги, а меня лихорадка треплетъ неудержимо. Ты потихоньку...

   - И то надо потихоньку... согласилась Акулина и стала разсказывать.- Около шести недѣль, милыя мои, вѣдь я въ больницѣ-то вылежала. А только все это напрасно про больницу говорятъ, что тамъ въ кипятокъ сажаютъ. Рай красный тамъ жить - вотъ какъ хорошо. Докторъ этотъ самый, мужчина хоть и строг³й, но такой добрый, сидѣлки - ничего, тоже ласковыя. Одно только - пищи этой самой въ умален³и, а ѣсть-то хочется. Какъ выздаравливать стала - страхъ хотѣлось, а не даютъ. И какъ мнѣ капустки кисленькой или клюковки хотѣлось, такъ просто ужасти, словно вотъ при беременности. Былъ гривенничекъ, просила послать купить - ни Боже мой. Да ужъ Надюшка пришла меня навѣстить, а я ей и говорю: "принеси, милая, капустки квашеной мнѣ поѣсть". Ну, принесла въ синей бумагѣ. Ужъ и поѣла-же я въ сласть! И хорошо таково сдѣлалось на нутрѣ, такъ что ужъ изъ больницы на утро хотѣла проситься, а вдругъ къ вечеру хуже, опять разгасилась, что было - не помню, и три недѣли еще пролежала. Да... Шесть недѣль. И во все время только одна Надюшка пришла навѣстить. А ужъ какъ-же мнѣ горько было, дѣвушки, что вы-то меня забыли.

   - Странная ты какая, Акулинушка, да вѣдь мы думали, что ты померши, перебили ее женщины.- Арина даже и въ деревню о тебѣ твоимъ писала, что ты померши, и пришелъ отвѣтъ, что по тебѣ тамъ панихидку служили. Пишутъ, чтобы одежу твою и сапоги прислали имъ съ оказ³ей.

   - Отвѣтъ былъ? быстро спросила Акулина.- Господи ²исусе! А я ужъ недѣли двѣ тому назадъ имъ черезъ сидѣлку Марью Ивановну писала изъ больницы - и мнѣ отвѣта никакого. Ну, что мой голубчикъ Спиридоша живъ-ли?

   - Живъ, живъ, отвѣтила Арина.

   - Ну, слава тебѣ Господи, слава тебѣ Господи!

   Акулина стала креститься, верхняя губа ея затряслась, глаза заморгали и она заплакала.

   - Чего-жъ ты ревешь-то? Чего? Вѣдь живъ!- утѣшали ее женщины.

   - Живъ-то живъ, да не красна, я думаю, жизнь-то. Вѣдь ни копѣечки я имъ въ деревню послать не могла изъ-за моей болѣзни.

   - Ты благодари святителей, что сама-то цѣла осталась. Ты какъ добралась-то сюда? Вишь, дрожишь даже вся. Неужто пѣшкомъ? спросила Арина Акулину.

   - Нѣтъ, душечка, разорилась, на пароходѣ пр³ѣхала. Сорокъ копѣекъ за пароходъ взяли, ни пито, ни ѣдено, Мнѣ Надюшка рубль-цѣлковый взаймы дала. Гдѣ пѣшкомъ! Я и отъ парохода-то сюда шла, такъ три раза по дорогѣ присаживалась.

   Фекла взглянула на держащуюся за грудь Акулину и, подмигнувъ Гликер³и, сказала:

   - Вотъ теперь насъ три калѣки.

   - Поправитесь, сказала имъ Арина.

   - То-то думаю, что поправлюсь на работѣ. Теперь дни теплые, отвѣчала Акулина.- Хотя докторъ нашъ, выписывая меня изъ больницы, сказалъ: "а работу теперь ужъ брось и поѣзжай къ себѣ въ деревню". Чудаки эти доктора, право... Какъ работу бросить, какъ въ деревню ѣхать, коли ни копѣйки еще своимъ не послано?

   - Мы вотъ тоже думаемъ послѣзавтра ѣхать къ себѣ въ деревню. Здѣсь намъ не поправиться, сказала, кряхтя, Гликер³я.

   - Вы дѣло десятое, умницы, вы поработали и, поди, въ деревню послали, а я-то, грѣшная, ни копѣечки...

   - Пошлешь еще... Теперь не ранняя весна, работы повсюду достаточно, сказала ей въ утѣшен³е Арина и стала варить воду на кострѣ, дабы приготовить чай по случаю прибыт³я гостьи.

   Къ чаю пришли и Марфа съ Устиньей. Напившись чаю, Акулина прилегла въ тѣни около шатра, а Арина сѣла около нея.

   - Здѣсь и намъ нечего оставаться, Акулинушка, здѣсь работа трудная и тебѣ не подъ силу, сказала она Акулинѣ. - Здоровому человѣку здѣсь работа на отличку, а больному человѣку только одно умален³е. Пойдемъ искать работы въ другое мѣсто.

   - Нѣтъ, нѣтъ. Что ты говоришь! Я тутъ попробую... Я здорова, совсѣмъ здорова, упрямилась Акулина.- Одно вотъ только, что грудь нудитъ.

   - Ну, вотъ изъ-за груди-то и нужно ночевать въ избѣ, а не въ сырости по землѣ цѣлыя ночи валяться.

   - Полно, полно, дѣвушка. Теперь ночи теплыя, люди говорятъ, скоро Константина и Елены будутъ - огурцы сажать время. Вотъ завтра и примусь за работу...

   Арина не возражала, хотя по тяжелому дыхан³ю и слабости голоса Акулины ясно видѣла, что Акулина долго еще не работница. Разговаривая такимъ манеромъ, Арина сообщила ей о своемъ житьѣ бытьѣ на берегу Тосны, о томъ какъ онѣ сначала работали большой артелью, а потомъ подѣлились, но объ Андреѣ и своемъ знакомствѣ съ нимъ и ссорѣ умолчала. Слушая ее, Акулина стала дремать и заснула.

  

  

   На другой день, въ понедѣльникъ, Фекла и Гликер³я окончательно рѣшили отправиться къ себѣ въ деревню на поправку и просили у Арины сдѣлать расчетъ работы. Уходить онѣ положили во вторникъ, утромъ. Арина начала вымѣривать распиленныя дрова, сдала ихъ прикащику, взяла отъ него записку, сходила съ запиской въ контору къ коммисс³онеру и получила деньги, которыми и расчиталась съ товарками. Тѣ, какъ обѣщали, отдѣлили ей отъ заработка каждаго дня по гривеннику. Въ расчетахъ этихъ прошло полъ-дня. Акулина стряпала обѣдъ. Послѣ обѣда Фекла и Гликер³я ходили по берегу и прощались съ знакомыми пильщицами. Зашли онѣ и къ Андрею. Андрей не работалъ, былъ съ похмѣлья, сидѣлъ одинъ около дровъ и пищалъ на гармон³и.

   - Уходите? Нажились? Ну, скатертью вамъ дорога. Кланяйтесь нашимъ, когда увидите своихъ, сказалъ онъ съ прибаутками.

   - Какая нажива, милый! Только-бы привелъ Богъ добраться. Отъ болѣзни уходимъ, отвѣчали женщины.

   - Все-таки, поди, новые ситцы и платки везете.

   - Да полно шутки-то шутить. Прощай... Счастливо тебѣ оставаться.

   - Постой... Такъ не прощаются. У меня и вино при себѣ есть. Вотъ выпейте-ка по полъ-чашечки на отвальную. Безъ отвальной нельзя. Да и я съ вами за компан³ю ковырну.

   Андрей досталъ изъ шалаша бутылку съ остатками водки, чайную чашку и сталъ наливать. Женщины не могли отказать ему и выпили по полъ-чашкѣ.

   - А гдѣ-же у тебя