Лейкин Николай Александрович - На заработках

ывѣской, то и дѣло визжала блокомъ, пропуская въ трактиръ дворниковъ въ шерстяныхъ фуфайкахъ и передникахъ, мастеровой народъ въ опоркахъ на босую ногу и въ накинутыхъ на плечи пальтишкахъ.

   - Поѣсть-бы надо передъ работой-то, да не знаю успѣемъ-ли?.. Вонъ лавочка, такъ хлѣбца купить, что-ли, сказала Аринѣ Акулина.

   - Купи, Акулинушка. Я смерть ѣсть хочу.

   - Да и я хочу. Такъ ты посиди у воротъ, а я за хлѣбомъ сбѣгаю.

   Когда Акулина вернулась изъ лавочки съ хлѣбомъ, у воротъ стоялъ дворникъ и говорилъ Аринѣ:

   - Идите въ квартиру. Сейчасъ я носилъ дрова, такъ лакей уже всталъ, да и кухарка встала. Вамъ вѣдь придется плиту растопить, да воду согрѣть, иначе какъ-же поломойничать.

   - А мы, миленьк³й, хотѣли малость хлѣбца пожевать, сказала Акулина.

   - Тамъ и пожуете, пока вода грѣться будетъ.

   Дворникъ провелъ Акулину и Арину на дворъ и указалъ на лѣстницу, по которой нужно было взобраться въ трет³й этажъ. Въ кухнѣ ихъ встрѣтилъ тотъ самый бакенбардистъ, который нанималъ ихъ съ вечера на работу. Это былъ дѣйствительно лакей. Въ сообществѣ кухарки онъ сидѣлъ въ кухнѣ около самовара и пилъ чай.

   - А! Госпожи капорск³я француженки! привѣтствовалъ онъ ихъ. - Ну, чтожь, разоблакайтесь да топите плиту, а я вотъ напьюсь чаю да за мыломъ вамъ сбѣгаю. Вонъ дрова въ ящикѣ лежатъ. Кладите въ топку.

   Акулина и Арина сняли котомки и душегрѣи и принялись класть въ топку дрова.

   - Молоденькая-то совсѣмъ кренделекъ, подмигнулъ на Арину лакей, обращаясь къ кухаркѣ.

   - Ну ужъ... Рожа, какъ тарелка, прошептала кухарка, презрительно сморща носъ.

   - Зато свѣжье. Мамзель! Вы говорите-ли по-французски-то? обратился лакей къ Аринѣ.

   Та молчала и потупила взоръ.

   - Ничего. Кусокъ не вредный... продолжалъ лакей.- Эй, тетка, вы давно-ли изъ деревни-то? крикнулъ онъ Акулинѣ.

   - Четвертый день, голубчикъ, четвертый день.

   - Бывалыя въ Питерѣ-то?

   - Нѣ, милый человѣкъ, не бывали еще.

   - Сиволапость стало-быть форменная. Ну, вы будете мыть въ комнатахъ, такъ съ господскими-то вещами поосторожнѣе. Поломаете что, такъ сохрани васъ Богъ. У насъ каждая вещь дороже васъ въ десятеро. Марфа Ивановна! Припаси имъ ведра для поломойства, да мочалки.

   - Позволь, милостивецъ, прежде покормиться малость, поклонилась Акулина.- Сейчасъ хлѣбца купили.

   - Ѣшьте, ѣшьте. Я еще за мыломъ побѣгу.

   Плита уже топилась, въ вмазанный въ нее котелъ была уже влита вода Акулиной и Ариной, и онѣ принялись ѣсть хлѣбъ. Лакей смотрѣлъ на нихъ и говорилъ:

   - Вишь, какъ уписываютъ! Чай-то пилили сегодня?

   - Нѣ, голубчикъ... Какой тутъ чай! отвѣчала Акулина.

   - Или ужъ попоить васъ чайкомъ-то? Ну, садись. Чай еще крѣпк³й. Дай имъ, Марфа Ивановна, по куску сахару, да налей по чашкѣ чаю.

   - Спасибо тебѣ, голубчикъ, спасибо... заговорили Акулина и Арина, присаживаясь къ столу.

   Лакей скосилъ на Арину глаза и еще разъ произнесъ:

   - Ей-ей, бабецъ не вредный!

  

  

   Напившись чаю, Акулина и Арина разулись и принялись за мытье половъ и дверей. Лакей присутствовалъ тутъ-же. Онъ распоряжался, приказывалъ, отодвигалъ мебель, мѣшавшую поломойкамъ, и ежели подходилъ къ Аринѣ, не могъ удержаться, чтобы не тронуть ее то ущипнетъ, то потреплетъ по спинѣ или по плечу и при этомъ приговаривалъ: "свѣжье", "корюшка", "фрикадель". Арина всяк³й разъ вздрагивала, роняла мочалку и говорила:

   - Да полно вамъ... Оставьте... Ну, чего вы?.. Вѣдь я столкнуть какую нибудь вещь могу.

   - А ты веди себя смирно, такъ и не столкнешь. Чего отмахиваешься-то? Я тихо, ласково...

   Все это происходило на глазахъ Акулины. Акулина, боясь разгнѣвать его и тѣмъ лишиться заработка, сначала ничего не говорила, но наконецъ и она сказала:

   - А ты зачѣмъ, милый, трогаешь дѣвушку? И ласково не слѣдъ. Не замай ее. Не хорошо.

   - Не замай... Не хорошо... Ахъ, деревня сивая! Да она должна радоваться, что генеральск³й главный управляющ³й съ ней шутки шутитъ.

   Часу въ десятомъ лакей, впрочемъ, исчезъ. Его позвалъ проснувш³йся баринъ. Подавъ барину умыться, одѣться, напоивъ его чаемъ и проводивъ на службу, лакей снова явился. По уходѣ барина, онъ сдѣлался смѣлѣе, сталъ разговаривать громче, закурилъ папироску и сѣлъ въ кресло, смотря какъ поломойки мыли двери.

   - Дѣвушка? - спросилъ онъ Арину.

   - Дѣвушка.

   - А ты? - отнесся онъ къ Акулинѣ.

   - Замужняя, милый.

   - Ну, а я холостой, и баринъ нашъ холостой. У насъ два барина: одинъ въ генеральскомъ чинѣ, а другой гимназистъ, а я у нихъ старш³й управляющ³й. Да вотъ что я еще хотѣлъ сказать: ужо баринъ вернется къ обѣду со службы, да ежели онъ васъ спроситъ, почемъ вы поряжены, такъ говорите ему, что по три четвертака, ну, а я вамъ за это по пятачку прибавлю. По сорокъ пять копѣекъ получите. Слышали вы?

   - Слышали, голубчикъ,- отвѣчала Акулина.

   - Ну, такъ вотъ... Подрядъ... Нельзя... Надо чтобы и управляющему отъ подряда что нибудь очистилось. У меня все такъ... "По три, молъ, четвертака, ваше превосходительство"... Похлебать мы вамъ въ двѣнадцать часовъ тоже дадимъ. У насъ варева много. Это по нашему завтракъ, а по вашему, простонародному, обѣдъ.

   - Спасибо тебѣ, милый... - сказала Акулина радостно взглянувъ на Арину.

   - Ну, то-то. Вотъ какъ я добръ! Намъ господскаго не жаль. Ѣшьте. И чай послѣ завтрака будемъ пить, такъ остатки вамъ... Пейте, зудите до отвалу... Все равно остатки выливать придется.

   - Благодаримъ покорно.

   - Ну, вотъ... А ты давеча говоришь мнѣ про свою товарку: "не замай". Во-первыхъ, это и слово мужицкое, а во-вторыхъ, что за бѣда, ежели холостой человѣкъ пошутить хочетъ, У насъ и господа холостые, и я холостой. Кухарка замужняя, потому она кучерова жена. Вотъ давеча кучеръ-то приходилъ, такъ это мужъ ейный.

   Лакей помолчалъ, сообразилъ и прибавилъ:

   - Да что-жъ вы обѣ за однимъ-то дѣломъ возитесь! Постой-ка я васъ на разныя дѣла разставлю. Вѣдь намъ нужно еще всѣ окна перемыть. Ты, курносенькая... какъ тебя звать-то?

   - Арина.

   - Ну, такъ вотъ ты, Арина, оставайся здѣсь и мой двери, а ты... Тебя какъ звать?

   - Акулина.

   - А ты, Акулина Савишна, вчерашняя давишна, отправляйся вонъ въ ту комнату, въ заднюю, спальня это, по нашему, и начинай тамъ окна мыть. Я тебѣ табуретку дамъ. Знаешь, какъ. окна мыть? Табуретку-то на подоконникъ поставишь, встань на нее и мой. Только осторожнѣе.... смотри, не скувырнись за окно... а то изъ-за тебя потомъ въ отвѣтѣ будешь. Ну, бери ведро и мочалки. Авось, такъ у насъ дѣло успѣшнѣе пойдетъ.

   Лакей увелъ Акулину и минутъ черезъ десять опять вернулся къ Аринѣ. на лицѣ его с³яла сладенькая улыбка. Онъ подошелъ къ Аринѣ и сказалъ:

   - Акулину свою, что-ли, церемонилась, что давеча такая недотрога была, что чуть что сейчасъ: не тронь, да не тронь?

   Арина молчала и продолжала усердно натирать двери мочалкой.

   - Сродственница она тебѣ, что-ли? продолжалъ лакей...

   - Просто такъ, землячка... Ну, да мы по деревенски въ сватовствѣ... тихо пробормотала Арина. - Въ сватовствѣ-то мы родня.

   - Знаю я, что значитъ въ сватовствѣ. Мы хоть и городск³е, а понимаемъ.

   Арина старалась не смотрѣть на лакея и стояла къ нему спиной. Онъ помолчалъ и зашелъ къ ней спереди, чтобы видѣть ее въ лицо.

   - Вотъ мы теперь одни, такъ намъ свободнѣе разговаривать, сказалъ онъ.- Глазенки-то у тебя хорош³е... вотъ и носъ курносъ, а я такой люблю. Что толку въ длинныхъ-то носахъ!

   На такую похвалу Арина невольно улыбнулась, но тотчасъ-же отвернула отъ лакея голову. Тотъ продолжалъ:

   - Чего-жъ ты отвертываешься-то? А ты гляди на меня. Я человѣкъ хоть и образованный, а деревенскихъ до смерти люблю. Наши городск³я трепанныя перетрепанныя, а деревенская дѣвушка свѣжье. Одно только, что вотъ онѣ настоящей учтивости не понимаютъ и брыкаются. А ты не брыкайся. Коли пришла въ Питеръ, то учись по городскому.

   - Зачѣмъ-же мы этому будемъ учиться? Намъ не слѣдъ. Мы въ Питеръ пришли на заработки, проживемъ здѣсь до осени, а по осени обратно въ деревню уйдемъ, тихо пробормотала Арина.

   - Заговорила таки! радостно подмигнулъ лакей. - а я ужъ думалъ, что ты языка лишена и только и умѣешь, что - "ахъ оставьте", да "не замай".

   - Мы деревенскими были, деревенскими и останемся... продолжала Арина.

   - Да ужъ слышали, слышали... Женская нравность намъ извѣстна, перебилъ ее лакей.- А ты все-таки не брыкайся, коли къ тебѣ хотятъ съ комплиментомъ...

   - Не троньте меня - я и не буду брыкаться.

   - Да ужъ слышали, слышали... А ежели не въ моготу? Вѣдь человѣкъ въ себѣ не воленъ, коли: ежели онъ влюбившись. А ты вотъ какъ давеча вошла, такъ сейчасъ меня и поразила.

   - Да полно вамъ... махнула ему рукой Арина съ сдержанной улыбкой.

   - Чего - полно! Я нарочно и землячку-то твою отсюда увелъ, чтобы намъ можно было свободно разговаривать.

   - Разговаривать разговаривайте, а только рукамъ воли не давайте.

   - Да вѣдь я деликатно, я не по мужицки...

   - Вовсе этого не надобно.

   - Чудная! покрутилъ головой лакей, сѣлъ на диванъ и сталъ манить Арину къ себѣ пальцемъ.

   - Чего вы пальцемъ-то кривляете? спросила. она.

   - Ага! Расшевелилась! Настоящ³й разговоръ пошелъ! радостно проговорилъ лакей и тихо прибавилъ:- Бросай мочалку, или сюда и садись со мной на диванъ рядышкомъ. Тебѣ отдохнуть надо.

   - Нѣтъ, не надо. Да и не слѣдъ мнѣ на барск³я мѣста садиться, спокойно отвѣчала Арина.

   - Садись, садись. Или до тѣхъ поръ будешь манежиться, покуда тебя подъ ручку не поведутъ. Ну, ладно. Пусть будетъ по твоему.

   Лакей поднялся съ дивана и направился къ. Аринѣ. Та бросила мыть дверь, прислонилась къ стѣнѣ и, держа передъ собой мочалку, испуганно говорила:

   - Не надо! не надо! Все равно я не сяду! Не троньте меня!

   Въ дверяхъ стояла Акулина и говорила:

   - Милый! Да дай намъ вмѣстѣ работать. Вмѣстѣ-то все-таки хоть словечкомъ другъ съ дружкой перекинешься. Ты не бойся, мы лѣниться не станемъ. Вдвоемъ мы тебѣ взамѣсто лошадей - вотъ какъ усердно.

   Появлен³е Акулины было до того неожиданно, что лакей плюнулъ, махнулъ рукой и ушелъ въ кухню.

  

  

   Послѣ полудня, когда лакей, кучеръ и кухарка отзавтракали, лакей настоялъ, чтобы кухарка дала Акулинѣ и Аринѣ остатки щей и когда тѣ принялись хлебать, онъ сѣлъ противъ нихъ и смотрѣлъ, какъ онѣ ѣдятъ. Ложки имъ подали мельх³оровыя. Акулина взглянула на ложки и невольно улыбнулась.

   - Ложки-то как³я у нихъ! Серебряныя, господск³я, толкнула она слегка въ бокъ Арину.- Такими ложками никогда и хлебать-то, дѣвушка, не трафилось. Ѣла-ли ты такими ложками?

   - Гдѣ-же ѣсть-то, Акулинушка! Сама знаешь... отвѣчала та.

   - Хлебайте, хлебайте на здоровье, сказалъ лакей, замѣтивъ, что женщины улыбаются.- Щи у насъ вкусные, настоящ³е. У насъ прислугѣ варится также какъ и господамъ, на господск³й манеръ. У насъ нѣтъ этого, чтобы для прислуги кой-какъ...

   - Спасибо, милый, спасибо... бормотала Акулина.

   - Отхлебаете щи - и втораго блюда дадимъ, продолжалъ лакей. - Ѣшьте сколько влѣзетъ. Вотъ вы на сегодня и съ харчами. Нанималъ безъ харчей, а предоставилъ и харчи. Это для васъ прямо три гривенника эконом³и для двоихъ. Марфа! Давай имъ и макаронъ послѣ щей. Пускай поѣдятъ,- обратился онъ къ кухаркѣ.

   - Съ чего это ты такъ раздобрился? спросила кухарка, улыбаясь и подавая остатки макаронъ.

   - Да что ужъ тутъ! Пусть поѣдятъ. Народъ пришлый.

   Акулина и Арина никогда не ѣдали макаронъ, а потому при видѣ макаронъ переглянулись. Арина шепнула что-то Акулинѣ и та спросила лакея:

   - Да можетъ быть, милый человѣкъ, это скоромь? А вѣдь теперь велик³й постъ.

   - Постное, постное. На подсолнушномъ маслѣ. Щами потчивали грибными, такъ неужто ужъ на второе-то скоромное подадимъ? Мы тоже христ³ане.

   Акулина и Арина попробовали ѣсть ложками, но длинныя макароны были скользки и не поддѣвались на ложку. Лакей увидалъ это и расхохотался.

   - Ахъ, деревня! воскликнулъ онъ.- Да кто-же макароны ложками ѣстъ?! Вы вилками тыкайте, вилками.

   Арина поддѣла вилкой длинную макарону и никакъ не могла ее упрятать въ ротъ.

   - Втягивай, втягивай макарону-то въ себя. А то обмотай ее на вилку да и запихни въ ротъ - вотъ какъ это дѣлается, училъ лакей.

   Наконецъ съ макаронами кой-какъ женщины справились.

   - Не видали мы, милостивецъ, такой ѣды-то никогда. Ужъ больно ѣда-то у васъ мудреная. Поди-жъ ты, что твои черви или змѣи, сказала Акулина.- Ну-съ, за хлѣбъ за соль. Очень тебѣ благодарны. Благодаримъ покорно.

   Поблагодарила и Арина.

   - Не за что, отвѣчалъ лакей и прибавилъ:- Ну, теперь можете и отдохнуть часикъ. Работой я васъ неволить не хочу.

   - Да, милый... Прилечь-бы гдѣ... Очень ужъ мы сегодня рано вставши, проговорила Акулина.

   - И прилечь дадимъ. Ступай въ прихожую и ложись на деревянный диванъ, а Аришу твою я куда-нибудь въ другое мѣсто положу. Пойдемте... повелъ лакей женщинъ.

   - Да намъ, голубчикъ, хоть на полу, да только-бы вмѣстѣ. Мы вмѣстѣ и ляжемъ.

   - Зачѣмъ-же на полу, коли есть мебель? Ложись вотъ тутъ, а Арину я въ людскую. Пусть тамъ ложится на мой диванъ. Я спать не буду. Я сейчасъ газеты въ кабинетѣ читать стану.

   - Нѣтъ, голубчикъ, мы ужъ вмѣстѣ... стояла на своемъ Акулина.- Не отпущу я отъ себя дѣвушку. Мнѣ съ ней кой о чемъ поговорить надо.

   - Послѣ поговоришь, за работой поговоришь. Пойдемъ, Арина.

   - Нѣтъ, господинъ, не пойду я...- сказала Арина.

   - Экая вѣдь какая упрямая! Вамъ хотятъ сдѣлать, чтобы было лучше, удобнѣе. а вы не согласны.

   - Очень намъ хорошо, милостивецъ, будетъ и здѣсь на полу,- говорила Акулина.

   Лакей разсердился и плюнулъ.

   - Ну, чортъ съ вами! Ложитесь гдѣ хотите. Деревня, такъ деревня и есть. Упрямыя лошади!

   Арина и Акулина улеглись на полу. Лакей оставилъ ихъ и ушелъ куда-то. Оставшись съ Ариной глазъ на глазъ, Акулина спросила ее:

   - Пристаетъ?

   - Пристаетъ. Даве то щипается, то за платокъ дергаетъ.

   - Фу, ты пропасть! И что это здѣсь въ Питерѣ за мужчины так³е! Совсѣмъ нахальники. Вѣдь вотъ поди-жъ ты, кажись, и человѣкъ добрый...

   - Да онъ, Акулинушка, и добръ-то изъ-за этого самаго. Я, Акулинушка, боюсь его.

   - Ну, чего-жъ тутъ бояться! Я всегда при тебѣ. День сегодня проработаемъ и уйдемъ.

   Лакей не на шутку началъ пр³ударять за Ариной. Онъ то и дѣло искалъ случая остаться съ Ариной наединѣ и когда послѣ обѣденнаго отдыха, женщины опять принялись за работу, онъ долго ходилъ около нихъ, что-то соображалъ и наконецъ сказалъ:

   - Не чисто вы моете. У насъ баринъ такъ не любитъ и мнѣ отъ него навѣрно будетъ гонка. Надо будетъ попробовать мыть съ содой. Ты вотъ что, Акулинушка... Ты сходи въ лавочку, вотъ тутъ напротивъ лавочка, и возьми тамъ соды на гривенникъ. Снадобье такое есть. Сода. Съ содой мыть, куда чище будетъ. Вотъ тебѣ гривенникъ.

   Акулина сразу сообразила, что онъ хочетъ удалить ее, чтобы остаться съ Ариной, и сказала:

   - Да ты-бы, милостивецъ, Аришу послалъ. Она дѣвушка молодая, ноги у ней быстрыя - живо сбѣгаетъ.

   - Зачѣмъ-же Арину, коли я тебя посылаю! воскликнулъ лакей.- Что за нравъ такой капризный! Можешь наконецъ ты уважить моей фантаз³и. Къ вамъ и такъ, и сякъ, и харчи вамъ даютъ, и чаемъ васъ сбираются поить послѣ обѣда, а вы все въ контру. Что за неблагодарный народъ такой!

   Акулина взяла гривенникъ и отправилась въ лавочку за содой.

   - Соды, соды возьми. Смотри, не перепутай. Слышишь: соды! кричалъ лакей.

   Когда Акулина вернулась изъ лавочки съ содой, Арина была вся въ слезахъ.

   - Опять приставалъ?

   - Приставалъ. Такъ и лѣзетъ цѣловаться. Я ужъ бѣгала въ кухню кухаркѣ жаловаться, такъ та стыдить его начала. И что я за несчастная такая, что ко мнѣ всѣ пристаютъ! плакалась на свою судьбу Арина.

   Лакей долго не показывался. Акулина пошла его искать и нашла его въ маленькой лакейской каморкѣ. Онъ лежалъ на диванѣ, курилъ папиросу и читалъ газету.

   - Принесла я, голубчикъ, соду-то. Ты приди и покажи, что намъ съ ней дѣлать, сказала она.

   - Ну, теперь мнѣ некогда. Видишь, я занятъ, отвѣчалъ лакей.- Я ужъ показывалъ, разсказывалъ, но что-жъ, коли вы так³я безпонятливыя дуры. Показывалъ и тебѣ, и Аринѣ. А та ужъ дура вдоль и поперекъ. Ее натолкнешь на что-нибудь, тронешь за руку, за плечо, а она отмахивается и бѣжитъ. Думаетъ, что не вѣдь что такое! Придумала, что я къ ней цѣловаться лѣзъ. Не видалъ я такой сивой дряни!

   - Ты только скажи, что намъ съ снадобьемъ-то твоимъ дѣлать, съ содой-то?

   - Повалите ее въ ведра, да и мойте съ ней.

   Часовъ около четырехъ дня въ кухнѣ прислуга пила чай, но лакей уже не приглашалъ Акулину и Арину къ чаю. Въ началѣ шестаго часа полы, двери и окна были вымыты, и Акулина пришла объ этомъ сказать лакею.

   Лакей сурово, недружелюбно посмотрѣлъ на нее и произнесъ:

   - И дня даже не работали, а подай вамъ за день расчетъ.

   - Да вѣдь ужъ это не отъ насъ. Укажи, голубчикъ, на работу и мы тебѣ до вечера проработаемъ, сказала Акулина.

   - Не надо намъ, ничего не надо. Вотъ вамъ восемьдесятъ копѣекъ и проваливайте ко всѣмъ чертямъ.

   - За что-же такъ, милый?

   - Неучи, сивое невѣжество! Вотъ деньги.

   Лакей вынулъ четыре двугривенныхъ и бросилъ ихъ передъ Акулиной на столъ. Та поблагодарила.

   Когда онъ пошелъ посмотрѣть, всели вымыто, что нужно было вымыть, женщины стояли ужъ обувш³яся и въ котомкахъ. Онъ посмотрѣлъ на котомки и произнесъ:

   - Всѣ-ли вещи-то господск³я цѣлы у насъ? Не сперли-ли чего?

   - И что ты, голубчикъ! Храни Богъ! испуганно воскликнула Акулина.- Да хоть обыщи насъ.

   - Не требуется. Коли чего не хватитъ, то съумѣемъ и черезъ полиц³ю васъ найти. Все цѣло, окинулъ онъ глазами комнату.- Ступайте.

   Акулина и Арина попрощались съ нимъ и съ кухаркой, поблагодарили за хлѣбъ-соль и ушли.

  

  

   Выйдя послѣ работы за ворота на улицу, Акулина и Арина невольно задали другъ другу вопросъ: куда теперь идти? Былъ всего еще шестой часъ и весеннее солнце ярко с³яло.

   - Бѣда, коли не знаешь, гдѣ приткнуться, гдѣ переночевать, сказала Акулина.

   - Бѣда-то бѣда, а только, Акулинушка, ужъ я куда рада, что мы изъ этого дома ушли, гдѣ полы и двери мыли, отвѣчала Арина.- Очень ужъ меня обидѣлъ этотъ самый... управляющ³й онъ, что-ли...

   - Ну, что, дѣвушка, терпи... Въ людяхъ жить, такъ терпѣть надо. Вѣдь не поддалась. А я вотъ что думаю: вѣдь теперь еще не поздно... Эво, какъ солнце-то стоитъ... Такъ не пойти-ли намъ опять на Никольск³й рынокъ? Можетъ статься опять, кто нибудь съ вечера на работу найметъ?

   Арина согласилась и онѣ отправились. Поспрашивая, какъ имъ пройти, онѣ черезъ нѣсколько времени пришли къ Никольскому рынку.

   Подъ навѣсомъ у рабочихъ на этотъ разъ было многолюднее, чѣмъ вчера. Пришлыхъ деревенскихъ женщинъ съ котомками было до пятнадцати, переминался съ ноги на ногу вчерашн³й носильщикъ, покуривая махорку въ свернутой изъ газетной бумаги папиросѣ, была вчерашняя женщина съ синякомъ подъ глазомъ, но Ф³оны не было. Большинство деревенскихъ женщинъ очевидно были землячки, изъ одного мѣста. Женщинъ семь или восемь сидѣли группой и ужинали, дѣля огромный каравай хлѣба. Около нихъ стояла объемистая деревянная чашка съ варенымъ картофелемъ, купленнымъ у торговки, и онѣ всѣ хозяйничали, выбирая изъ этой чашки картофель. Съ женщиной, съ синякомъ подъ глазомъ Акулина и Арина встрѣтились уже какъ съ знакомой.

   - Не нанялась еще, милая? спросила ее Акулина.

   - Гдѣ наняться! Сегодня почитай что и найма-то не было. Плотниковъ брали, мостовщиковъ брали, а женщины съ утра безъ почину сидятъ. Вонъ ихъ сколько.

   - Откуда, милыя? Изъ какого мѣста? отнеслась Акулина къ ужинающимъ женщинамъ.

   - Демянск³я, изъ подъ Демянска, Новгородской губерн³и.

   - Ну, и мы новгородск³я, только Боровичскаго уѣзда. На огороды пр³ѣхали?

   - Пр³ѣхали на огороды, ходили по огородамъ да не берутъ, вездѣ говорятъ, что послѣ Пасхи наймы будутъ.

   - Вотъ и намъ тоже самое говорятъ. Никуда еще не нанимались?

   - Да куда-же наниматься-то? Два дня ходили по огородамъ и все попусту. Вотъ завтра, коли ежели здѣсь не наймутъ, хотимъ толкнуться къ тряпичнику одному на Петербургскую сторону тряпки и кость перебирать. Тамъ, говорятъ, всегда есть работа. Только ужъ очень дешево платитъ. Всего по двугривенному въ день и харчи свои, пропитывайся, какъ хочешь,- отвѣчала скуластая съ краснымъ обвѣтреннымъ лицомъ баба.

   - Есть, есть, подхватила широколицая женщина.- Лѣтось я у него работала, но работать-то только у него очень непр³ятно, умницы. Вонь, смрадъ отъ тряпокъ и отъ костей. Иныя вѣдь кости-то отъ падали.

   - Да гдѣ-жъ ужъ тутъ духи-то разбирать, коли жрать нечего! возразила скуластая женщина,- При безработицѣ и это работа. Только-бы живу быть. На двутривенный все-таки кой-какъ прокормиться можно. Вотъ завтра пойдемъ его отыскивать, этого самаго тряпичника.

   - Да нечего и отыскивать, коли я знаю, гдѣ его дворъ, сказала широколицая женщина.

   - Ну, вотъ и веди насъ завтра. Здѣсь ужъ видно, что никакого найма не будетъ.

   - Все-таки, землячки, завтра утречкомъ нужно здѣсь посидѣть. Авось, что нибудь и получше наклюнется.

   - Ну, утромъ-то посидимъ, а послѣ обѣда и пойдемъ. Можетъ статься, при двугривенномъ-то онъ и уголъ дастъ, чтобы ночевать, а то вѣдь бродя безъ дѣла-то каждый день и за ночлегъ плати.

   - Дастъ, дастъ. У него въ сараѣ ночуй сколько хочешь. Этого онъ не запрещаетъ. Сараи большущ³е-пребольшущ³е.

   - Ну, вотъ видишь. Стало быть завтра послѣ полудня и веди насъ всѣхъ къ нему.

   - Только въ сараяхъ-то запахъ. Охъ какой запахъ! сморщилась широколицая женщина.

   - Дался ей этотъ запахъ! Люди послѣдн³я свои копѣйки безъ дѣла проѣдаютъ, а она: запахъ! заговорили со всѣхъ сторонъ женщины.

   - Вы, милыя, ужъ и насъ завтра съ собой возьмите, коли мы никакой работы себѣ не найдемъ,- сказала Акулина.- Вотъ я съ дѣвушкой... Насъ двое.... на работу мы не привередливы, а тамъ все-таки двугривенный.

   - Ну, вотъ... Не вѣдь откуда пришли, да и брать васъ! - послышались протесты.- Намъ самимъ работа нужна. Ищите себѣ сами работы. А то еще водить васъ, да хлѣбъ у себя отбивать.

   - Не отобьютъ, не отобьютъ, милыя. Тамъ всегда много работы,- отвѣчала женщина съ широкимъ лицомъ.- Туда приходи хоть пятьдесятъ человѣкъ, и всегда про всѣхъ работы хватитъ, а только не особенно-то льстятся на эту работу, потому иныхъ прямо съ души воротитъ. Вы вѣдь не знаете, какой запахъ. Очень мног³я не выдерживаютъ.

   - Ну, а мы выдержимъ, стояла на своемъ скуластая баба.- А то чужихъ набирать въ компан³ю, такъ еще жеребьевка понадобится, кому оставаться на работѣ,

   - Да не придется жреб³я кидать. Говорю тебѣ, что цѣлыя горы костей, тряпокъ и всякаго мусору навалено и тряпичникъ радъ, коли много народу приходитъ. Пойдемте, боровичск³я, ничего. Про всѣхъ работы хватитъ.

   - Да мы, умницы, вотъ какъ сдѣлаемъ, сказала Акулина.- Какъ придемъ, да ежели жеребьевка, то мы и отстанемъ. Кидайте вы тогда только промежь себя жреб³й, а намъ ужъ не надо. Мы назадъ пойдемъ.

   Демянск³я женщины не возражали.

   Акулина и Арина подсѣли къ своей вчерашней знакомкѣ, женщинѣ съ синякомъ подъ глазомъ. Акулина освѣдомилась, не знаетъ-ли эта женщина что-нибудь о Ф³онѣ.

   - Это такая въ платкѣ-то закутанная? на манеръ кувалды? - спросила женщина съ синякомъ подъ глазомъ.

   - Ну, вотъ, вотъ. Еще она все на ноги жаловалась, съ больными ногами. Мы вчера съ ней вмѣстѣ ночевали, такъ интересно-бы знать.

   - Ну, знаю теперь, про кого ты спрашиваешь, а то вѣдь много тутотка перебываетъ. Была она сегодня утречкомъ, да расхворалась. Ходила потомъ въ больницу, чтобы лечь, да не взяли ее: "не такая, говорятъ, у тебя болѣзнь, чтобы въ больницѣ лежать. Твоя болѣзнь долгая и скоро отъ нея въ больницѣ не поправишься". Посидѣла она тутъ часовъ до четырехъ, поныла да и пошла домой лежать.

   - Эка, бѣдная! - покачала головой Акулина.- При болѣзни-то рабочему человѣку просто бѣда! Право, бѣдная.

   - Всѣ мы бѣдныя. Всѣмъ намъ бѣда. Жалѣть всѣхъ, такъ и про себя жалости не хватитъ,- злобно отвѣчала женщина съ синякомъ подъ глазомъ.- Я вотъ четвертый день сюда хожу и хоть-бы грошъ заработала. Да недѣли три уже такое несчастье. День проработаю, а четыре дня безъ дѣла. Платокъ проѣла, подушку проѣла. Теперь и закладывать нечего, только вотъ всего и добра-то, что на мнѣ. Сначала уголъ нанимала, а потомъ ужъ хозяйка и изъ угла согнала. Теперь по ночлежнымъ домамъ ночую.

   - Да просись вонъ у демянскихъ-то бабъ, чтобы съ собой онѣ тебя завтра къ тряпичнику взяли,- сказала Акулина.

   - А съ какой стати мнѣ проситься, коли я въ лучшемъ видѣ знаю, гдѣ этотъ тряпичный дворъ! Я даже сама ихъ поведу на дворъ. Пойдемте и вы, тамъ работы про всѣхъ хватитъ. Дешево ужъ, только платятъ, охъ, какъ дешево! Вотъ оттого-то я и не шла туда.

   Спускались сумерки. Темнѣло. Ожидавш³я найма женщины стали собираться на ночлегъ. Со всѣхъ сторонъ слышались разговоры, кто куда пойдетъ.

   - Мы вчера на Лиговкѣ, на постояломъ ночевали, говорили демянск³я женщины:- да больно ужъ далеко туда идти. Сегодня утромъ оттуда шли, шли сюда - и конца нѣтъ.

   - Такъ самое лучшее въ ночлежный домъ, у кого пятачекъ есть. За эти деньги даже покормятъ и чаемъ попоятъ, предложила женщина съ синякомъ подъ глазомъ.- Вотъ и отправимся. Иногда тамъ мѣстовъ не бываетъ, но ежели пораньше придти, то про всѣхъ мѣста хватитъ.

   - А далече, милая, отсюда этотъ ночлежный домъ? - спрашивали демянск³я женщины,

   - Да ужъ куда ближе, чѣмъ на Лиговку-то переть.

   - Ну, такъ пойдемте, бабоньки?...

   - Да, конечно, пойдемте. Она знаетъ, она бывалая.

   - Еще-бы! Всѣ ночлежные дома произошла, похвасталась женщина съ синякомъ подъ глазомъ.- Въ одномъ домѣ для всѣхъ ночлега не найдемъ, такъ въ другой сведу. Не вездѣ только кормятъ, чаемъ-то поятъ на ночлегѣ, а ужъ переночевать гдѣ - найдемъ. Коли ежели безъ ѣды да безъ чаю, то и за три копѣйки ночлегъ вамъ сыщу.

   Всѣ тронулись въ путь подъ предводительствомъ женщины съ синякомъ подъ глазомъ. По улицѣ шла цѣлая толпа женщинъ съ котомками и мѣшками за плечами. Къ этой толпѣ примыкали и Акулина съ Ариной.

  

   Женщина съ синякомъ подъ глазомъ была предводительшей толпы бабъ по дорогѣ въ ночлежный домъ. Она шла впереди всѣхъ, поминутно оглядывалась и торопила товарокъ. Сначала онѣ шли по тротуару, но первый-же городовой согналъ ихъ на мостовую, сказавъ, что по тротуару съ ношей ходить не велѣно. Пришлось идти по мостовой. Деревенск³я женщины, непривычныя къ булыжному камню, торопясь, то и дѣло спотыкались и поправляли съѣзжавш³е съ плечъ мѣшки и котомки. Проходя мимо церквей и часовенъ, онѣ останавливались и крестились. Женщина съ синякомъ подъ глазомъ и здѣсь торопила. ихъ.

   - Скорѣй, скорѣй, а то опоздаете! Поторапливаться надо. Въ ночлежный домъ, гдѣ за пятакъ и чаемъ поятъ, очень мног³е льстятся, а потому мѣста надо захватывать пораньше, говорила она, крестясь на ходу.

   Извощики, видя толпу женщинъ, подшучивали надъ ними и кричали:

   - Эй, бабье войско! Пушку потеряли!

   Женщины смѣялись и шли далѣе. Когда онѣ пришли, ночлежный домъ еще былъ запертъ для ночлежниковъ, но у входа на лѣстницу уже стояла толпа человѣкъ въ пятнадцать, большей частью мужчинъ. Женщинъ всего было только двѣ или три.

   - Въ самый разъ попали... Еще не пускаютъ въ нутро-то. Здѣсь съ восьми часовъ пускаютъ. Теперь попадемъ. Всѣ будемъ въ одномъ мѣстѣ ночевать, сказала женщина съ синякомъ подъ глазомъ.- Становитесь только ближе ко входу и не пускайте никого изъ чужихъ впередъ.

   Женщины навалились на двери. Двѣ-три изъ нихъ сняли съ себя котомки, положили ихъ на землю и приготовились было садиться на нихъ, но женщина съ синякомъ подъ глазомъ запретила это дѣлать.

   - Нѣтъ, такъ нельзя. Надо плечо въ плечо сомкнуться, а то живо кто-нибудь забѣжитъ впередъ и тогда нѣкоторыя изъ нашихъ могутъ не попасть сюда на ночлегъ! кричала она.- Здѣсь впускаютъ по счету, здѣсь женскихъ мѣстовъ не много.

   Около ночлежнаго дома бродилъ разносчикъ съ корзинкой и продавалъ желающимъ хлѣбъ и куски варенаго соленаго судака. Двое мужчинъ изъ числа ожидающихъ закусывали, отщипывая крохотными кусочками купленную рыбу и отправляя ее въ ротъ, остальные курили, накуриваясь на всю ночь, такъ какъ въ ночлежномъ домѣ курить открыто не дозволяется. Въ большинствѣ случаевъ одна папироска ходила по тремъ-четыремъ ртамъ. И какихъ, какихъ только одеждъ не было у этихъ чающихъ ночлега мужчинъ! Тутъ были и рваныя сермяги, и пестрядинные штаны, заправленные въ худые стоптанные сапожонки, были опорки, одѣтые на босую ногу, были дырявые валенки и даже туфли, сплетенные изъ суконныхъ покромокъ и подшитые кожей отъ чайныхъ цибиковъ. У нѣкоторыхъ сквозь прорѣхи ветхой одежды сквозило голое тѣло. Въ особенности это выдѣлялось у двухъ ночлежниковъ, одѣтыхъ въ городск³е костюмы. Одинъ былъ въ легкомъ, когда-то гороховомъ, пальто, опоясанномъ мочальной веревкой, такъ какъ оно не имѣло ни одной пуговицы. Около горла, по воротнику, оно было стянуто какой-то грязной тряпицей, но все-таки настолько плохо стянуто, что сквозила голая мохнатая грудь. Владѣлецъ этого пальто имѣлъ на головѣ дѣтскую жокейскую, когда-то свѣтло-синюю фуражку, которая еле-еле держалась у него на макушкѣ. Другой былъ въ мятомъ плюшевомъ цилиндрѣ на головѣ и въ женской ситцевой ватной кацавейкѣ, подпоясанной ремнемъ, изъ короткихъ рукавовъ которой выглядывали красныя жилистыя руки.

   Мужчины все прибывали и прибывали. Пришелъ какой-то пьяный усатый человѣкъ въ рваной кожаной курткѣ и въ валенкахъ и хриплымъ голосамъ сталъ балагурить.

   - Три двугривенныхъ, братцы, удалось сегодня съ гробовщика содрать. Человѣкомъ съ фонаремъ впереди ходилъ... Сорокъ копѣекъ отъ гробовщика да двадцать копѣекъ съ сродственниковъ покойника очистилось, а вотъ теперь всего только пятакъ на ночлегъ остался да три папироски. Яко благъ, яко нагъ, яко нѣтъ ничего. Все спустилъ за упокой господина покойничка! говорилъ онъ.

   - Куда ты пьяный-то лѣзешь! Вѣдь не впустятъ.

   Здѣсь строго, замѣчали ему друг³е мужчины.

   - Да будто я пьянъ? О!

   - Конечно-же пьянъ. А то нѣтъ, что-ли?

   - Ну, коли по вашему пьянъ, то притворюсь трезвымъ - вотъ и не замѣтятъ.

   - Какъ-же не замѣтятъ-то, коли ты шатаешься.

   - Я шатаюсь? А хочешь, я сейчасъ по одной половицѣ пройду?

   - Иди, иди прочь съ Богомъ.

   - Какъ: иди? А гдѣ-же мнѣ ночевать?

   - Да въ участкѣ. Самое для тебя лучшее мѣсто будетъ.

   - Ну, веди меня въ участокъ, коли такъ. Предоставь. Пусть возьмутъ.

   - Очень мнѣ нужно съ пьянымъ возиться. День-то деньской по городу слонялся я, слонялся, такъ только-бы на нары приткнуться.

   - Ну, то-то! прищелкнулъ языкомъ пьяный.- Не возьмутъ меня, а то я въ лучшемъ-бы видѣ на даровую квартиру пошелъ. Въ участокъ берутъ только тѣхъ, кто на ногахъ не стоитъ, на тротуарѣ валяется. А я... Хочешь, я сейчасъ предъ тобой трепака спляшу?..

   - Тьфу пропасть! Вотъ навязался! Да отойди ты отъ меня, Христа ради! А то и меня могутъ за твою пьяную компан³ю счесть и не пустятъ. Ну, уйди. Честью тебя просятъ. Вѣдь сейчасъ дверь отворятъ, а ты тутъ около меня мотаешься.

   - О?! А нешто пропить этотъ послѣдн³й пятакъ?..

   Въ это время щелкнулъ замокъ и отворилась дверь на лѣстницу.

   - Протискивайтесь, бабы! Протискивайтесь скорѣй впередъ! командовала женщина съ синякомъ подъ глазомъ, стоявшая около самыхъ дверей и влетѣвшая на лѣстницу первая.

   Деревенск³я бабы и дѣвки толпой хлынули за ней. Въ толпѣ проскользнули на лѣстницу и Акулина съ Ариной.

  

  

   Ночлежный домъ, въ который попали Акулина и Арина съ товарками, былъ одинъ изъ тѣхъ, которыми завѣдывало общество ночлежныхъ домовъ. Дома эти устроены съ благотворительной цѣлью и хотя общество беретъ за ночлегъ пять копѣекъ съ человѣка, но каждый ночлежникъ обходится обществу гораздо дороже. За пять копѣекъ общество, кромѣ ночлега, выдаетъ ночлежнику передъ сномъ небольшую чашку щей съ кускомъ хлѣба или каши, а утромъ, передъ выходомъ съ ночлега, кружку чаю съ кускомъ сахару.

   - Не напирай, не напирай! Столъ опрокинете! Куда всѣ сразу лѣзете! Бабы! Осади назадъ! Осади, говорятъ вамъ, назадъ! Которая будетъ напирать - вонъ вышвырну! раздался съ площадки, у которой кончалась лѣстница, мужской голосъ.

   На площадкѣ стоялъ столъ въ видѣ стойки, онъ загораживалъ входъ въ ночлежныя комнаты и около стола сидѣлъ смотритель дома, онъ-же и кассиръ, человѣкъ торговаго типа въ потертомъ пальто-пиджакѣ и шапкѣ. Человѣкъ этотъ пропускалъ мимо себя ночлежниковъ, принималъ пятаки и выдавалъ билеты, вырывая ихъ изъ книжки.

   Женщины, оповѣщенныя предводительшей - женщиной съ синякомъ подъ глазомъ, что въ ночлежный домъ можно и не попасть, ежели мѣстовъ не будетъ, въ особенности напирали на столъ, стараясь протискаться къ нему. Стоялъ говоръ визгливыхъ женскихъ голосовъ. Кто-то кричалъ въ толпѣ:

   - Бабоньки! Что-же это такое! Я башмакъ съ ноги потеряла! Дайте-же нагнуться. Вѣдь пропадетъ башмакъ. Какъ-же мнѣ объ одномъ башмакѣ!..

   - Вамъ-же сказано, чтобы вы не тискались, бабье племя! Что это такое! Я, ей-ей, перестану билеты выдавать! возглашалъ смотритель.

   Арина получила уже билетъ, проскользнула мимо стола и кликала Акулину:

   - Акулинушка! Гдѣ ты! Иди скорѣй! А то разрознимся.

   - Я здѣсь, здѣсь, милая. Погоди немножко... Сейчасъ... Видишь, пускаютъ по очереди, отвѣчала Акулина, стоя въ толпѣ сзади женщины съ синякомъ подъ глазомъ.

   Женщина съ синякомъ подъ глазомъ рылась въ карманѣ, шаря денегъ. У ней оказалось въ наличности только три копѣйки, но смотритель за три копѣйки билета не выдавалъ.

   - Какъ-же ты лѣзешь, мать, не сосчитавъ деньги? Вѣдь знаешь, что сюда за три копѣйки не пускаютъ, а надо пять, говорилъ смотритель.- Ну, ступай назадъ. Нечего тебѣ тутъ толкаться...

   - Да у меня, голубчикъ, было пять копѣекъ, три и двѣ копѣйки, да карманъ-то дырявый... Сама считала, что пять. Ахъ, ты Господи! Да неужто-же я двѣ-то копѣйки потеряла?

   - А потеряла такъ и уходи. Зачѣмъ-же ты другихъ задерживаешь!

   - Постой, я въ юбкѣ пошарю. Тамъ тоже карманъ.

   - Отстраняйся, отстраняйся! Пропускай другихъ. Некогда тутъ шарить да вчерашняго дня искать.

   Мѣсто женщины съ синякомъ подъ глазомъ заступила Акулина и ей тотчасъ-же былъ выданъ билетъ.

   - Бабоньки! Дайте двѣ копѣйки! Ей-ей, я куда-нибудь эти двѣ копѣйки засунула, обратилась женщина съ с