Лейкин Николай Александрович - На заработках

надцать часовъ, вдали около хозяйскаго дома мелькали мальчишки-тряпичники, вернувш³еся къ обѣду съ промысла. Нѣкоторые изъ нихъ подходили къ кучамъ на дворѣ и вываливали изъ мѣшковъ собранный по помойнымъ и мусорнымъ ямамъ товаръ. Все это работающ³я въ сараѣ женщины видѣли сквозь отворенныя двери сарая. Вскорѣ въ сарай заглянулъ прикащикъ и сказалъ женщинамъ:

   - Шабашьте. До двухъ часовъ у насъ на обѣдъ и на отдыхъ полагается.

   Сидѣвш³я среди тряпокъ женщины стали подниматься, выпрямлялись, потягивались и выходили изъ сарая на воздухъ.

  

  

   Нужно было обѣдать. Почти ни у кого изъ женщинъ никакого продовольств³я не было. Только двѣ демянск³я бабы принесли съ собой въ котомкѣ по небольшой краюшкѣ хлѣба, да и то онъ былъ черствый. Стали сговариваться, чтобы сообща купить хлѣба и соли, а у прикащика попросить ведерко воды на запивку и ковшичекъ. Подговаривала всѣхъ Лукерья. Она вызывалась и сходить въ лавку за хлѣбомъ.

   - Сколько насъ всѣхъ? ораторствовала она.- Нашей компан³и одиннадцать душъ, да три чуж³я - четырнадцать стало быть. Ежели на четырнадцать женщинъ каравай хлѣба въ двадцать три или четыре фунта купить, то намъ за глаза довольно. Полъ-фунта соли на всю брат³ю. Давайте, дѣвушки, по пятачку съ сестры, а что лишнее будетъ - я потомъ возвращу. Расчитаемся. Не разносоловъ еще какихъ-нибудь покупать отъ двугривеннаго заработка.

   - Лучку-бы, милыя, по головкѣ, лучку... Очень ужъ хорошо этотъ лукъ на ѣду тянетъ и всякая ѣда отъ него вкусна, предложила какая-то демянская баба.

   - Лучку! перебила ее демянская баба съ широкимъ лицомъ. - А ты знаешь-ли, что въ Питерѣ лукъ-то стоитъ?! По копѣйкѣ за головку, меньше не отдадутъ, а это полфунта хлѣба. Нѣтъ, Богъ съ нимъ, съ лукомъ! Так³е-ли сегодня заработки, чтобы лукъ ѣсть!

   - Да вы сыпьте по пятачку-то. Можетъ быть, я ухищрюсь на эти деньги и нѣсколько головокъ луку купить. Ну, по половинкѣ луковки подѣлимъ, коли ежели мало лавочникъ дастъ, а все-таки будемъ съ лукомъ. Анфисушка! Давай пять копѣекъ! приставала Лукерья къ женщинамъ и подставляла демянской бабѣ съ широкимъ лицомъ поднятый подолъ своего платья.

   - Да ты сначала сама-то пятачекъ просыпь. Что ты къ намъ-то пристаешь! Вишь, какая непрошенная старостиха выискалась! Кто тебя выбралъ? огрызнулась на Лукерью демянская баба съ широкимъ лицомъ, вспомня, что у Лукерьи и вчера не хватило двухъ копѣекъ на ночлегъ, да и сегодня утромъ Акулина положила за нее копѣйку на свѣчку.- Сыпь пятакъ-то, раскошеливайся. Посмотрю я, откуда у тебя деньги найдутся!

   Лукерья опѣшила. У нея дѣйствительно не было ни гроша денегъ.

   - Будь спокойна, насыплю и я. Я теперь на работѣ. Пятачекъ-то я завсегда могу у прикащика спросить. Полъ-дня отработала... Слава тебѣ, Господи! смущенно отвѣчала она.

   - Такъ прежде поди и спроси, а потомъ и старости. А то "сыпьте, сыпьте", а у самой ни полушки!

   Нѣкоторыя изъ демянскихъ женщинъ, приготовивш³я уже деньги, чтобы бросить Лукерьѣ въ подолъ, попридержали деньги.

   - Конечно-же, прежде поди спроси пять копѣекъ у прикащика, а деньги соберетъ вонъ Анфиса, что-ли, да и сходитъ въ лавку за покупками, заговорили онѣ, указывая на землячку съ широкимъ лицомъ.- Она тоже бывалая въ Питерѣ, знаетъ, какъ и что искупить.

   Лукерья совсѣмъ сконфузилась и, опустивъ передъ поднятаго платья, сказала:

   - Эк³я вы как³я невѣроятныя, Богъ съ вами. Денегъ нѣтъ! Да я, ежели и не брать у прикащика, такъ завсегда могу чулки продать. Вонъ у меня чулки-то... Нигдѣ ни дырочки. Всѣ паголенки крѣпк³я. Развѣ только что пятка продралась. Чулки продать, такъ за нихъ...

   - Такъ ты поди да и продай. Чего тутъ разговаривать! возвысила голосъ демянская скуластая женщина. - А то хочешь старостихой бытъ да на артельныя покормиться. Знаемъ мы васъ, питерскую шишгаль!

   - Сдѣлай, братъ, одолжен³е. Никогда я на чуж³я не кормилась, огрызнулась въ свою очередь Лукерья. - Около меня вотъ дѣйствительно разная шентропа кормилась, когда я при своихъ достаткахъ жила.

   - Было да прошло. Что тутъ вспоминать, что было да прошло! А теперь ты голь перекатная, да и норовишь въ чужой карманъ заѣхать.

   - Я? Я норовлю заѣхать? Ахъ, ты кислая дрянь! подбоченилась вышедшая изъ себя Лукерья.- Укажи, къ кому я заѣхала?

   - Да вонъ вчера на чуж³я двѣ копѣйки ночевала. Сегодня утромъ опять... Ужъ на что Богу на свѣчку - и то копѣйку у чужого человѣка выклянчила.

   - Не выклянчила, а въ займы взяла, кислая ты дрянь. Да и не у тебя взяла-то, такъ чего ты горло дерешь! Отдамъ я, все до полушечки отдамъ. Возьми, Акулинушка, мои чулки и дай мнѣ еще двѣнадцать копѣекъ. За пят³алтынный отдаю. Чулки хорош³е. Пятки заштопать, такъ совсѣмъ новые будутъ. Три копѣйки я раньше у тебя взяла, да теперь двѣнадцать дашь, такъ въ расчетѣ и будемъ.

   Лукерья сѣла на землю и принялась разуваться

   - Да не надо мнѣ, не надо твоихъ чулокъ, откликнулась Акулина.- Ну, куда мнѣ так³е тонк³е чулки! Что я барыня, что-ли! Лучше ужъ такъ пятачекъ за тебя положу.

   Акулина полѣзла въ карманъ за деньгами.

   - Эй, не давай ей, дѣвушка, больше денегъ! Надуетъ! кричала Акулинѣ женщина съ широкимъ лицомъ.

   - Не надуетъ. Что-жъ, надо-же ей пропитаться. А ужо вечеромъ отъ прикащика двугривенный расчету возьметъ - мнѣ и отдастъ восемь копѣекъ. Чисто какъ Богъ.

   Акулина перекрестилась и, держа въ рукахъ три пятака, прибавила:

   - Сбирайте-же, бабоньки. Вотъ за меня, за Арину и за Лукерью. Сбирайте вы, демянск³я, васъ больше здѣсь, вы артель.

   - Сбирай, Анфиса! Сбирай, Анфисушка! Будь ты старостихой! кричали демянск³я женщины.

   Анфиса сняла съ шеи ситцевый платокъ и разостлала его на землѣ. На платокъ посыпались мѣдныя деньги. Положила туда-же Анфиса и свой пятакъ.

   - Вотъ такъ-то ладнѣе будетъ! слышалось у демянскихъ бабъ.

   Старуха - николаевская солдатка, между тѣмъ, уходила со двора.

   - А ты что-жъ, бабушка! Или не хочешь въ нашу артель присосѣдиться? спросила ее Акулина.

   - Зачѣмъ-же въ вашу артель пойду, коли я сама по себѣ? отвѣчала старуха.- У меня уголъ есть. Я вотъ пойду домой, по дорогѣ захвачу въ лавочкѣ на двѣ копѣйки трески, да на двѣ копѣйки хлѣба, да дома на спокоѣ поѣмъ, на койкѣ своей отдохну послѣ обѣда. Живу-то вѣдь, почитай, рядомъ.

   Отказались отъ компан³и и двѣ друг³я женщины, работавш³я вмѣстѣ съ старухой, и отправились тоже съ ней, проговоривъ:

   - У насъ тоже свои углы есть. Что намъ на вонючемъ дворѣ отдыхать!

   - Постойте. Покажите хоть лавка-то гдѣ здѣсь! Проводите меня хоть до лавки-то! кричала имъ въ слѣдъ Анфиса и, собравъ со всѣхъ деньги, поспѣшно побѣжала за уходящими женщинами.

   - Лучку-то, лучку-то хоть немножко для вкусу захвати! говорили ей въ догонку демянск³я бабы, оставш³яся дожидаться ѣды.

   Всѣ тотчасъ-же начали выбирать чистенькое мѣсто на дворѣ, гдѣ-бы можно было расположиться для обѣда. Отихнувшая Лукерья, поблагодаривъ Акулину за довѣр³е пятачка и поцѣловавъ ее даже за это, желая хоть чѣмъ-нибудь услужить компан³и, побѣжала на хозяйск³й дворъ добывать ведерко воды и ковшикъ.

   - Лукавая! Охъ, какая лукавая пройдоха! Палецъ ей въ ротъ не клади! кивали на удаляющуюся Лукерью демянск³я женщины.

   Вскорѣ Лукерья вернулась съ ведромъ воды и ковшикомъ.

   - Нѣтъ прикащика-то, куда-то ушелъ, а то-бы ужъ я у него выпросила восемь копѣекъ и отдала-бы тебѣ долгъ, обратилась она къ Акулинѣ. - Ведерко и ковшичекъ ужъ у хозяйской кухарки выпросила. Вотъ, дѣвушки, получайте кофей, пошутила она, указывая на воду въ ведрѣ.

   Пришла и Анфиса съ караваемъ хлѣба и пяточкомъ луковицъ.

   - И луковокъ раздобыла? Вотъ за это спасибо! улыбнулась женщина съ скуластымъ лицомъ.- Спасибо, Анфисушка. Луковки кусочекъ отлично.

   - Что-жъ ты хлѣбъ-то не велѣла въ лавкѣ нарѣзать? замѣтила Анфисѣ Акулина. - Какъ-же мы теперь будемъ нерѣзанный-то дѣлить?

   - У насъ свой ножъ есть. Мы съ хозяйствомъ...- отвѣчала Анфиса.- Бывалыя въ Питерѣ полольщицы всѣ съ ножами. Безъ ножа иной разъ и гряду не прополешь, которая ежели травой заросла. Аграфена! Доставай-ка изъ мѣшка твой ножъ. Твой ножъ-то, мать, новый, такъ повострѣе,- обратилась она къ землячкѣ. - Да весь-то хлѣбъ рѣзать не будемъ, будемъ рѣзать по немногу, сколько съѣстся, а то разрѣзанные-то остатки скоро сохнутъ и черствѣютъ.

   Явился ножъ. Компан³я женщинъ покрестилась и усѣлась на землѣ вокругъ ведра съ водой. Анфиса накрошила на кусочки луковицы и, положивъ ихъ на разостланный платокъ, принялась кромсать отъ каравая ломти хлѣба. Женщины глядѣли на лукъ и облизывались.

   - Кабы были у насъ ложки да можно-бы было гдѣ-нибудь раздобыться чашками, то тюрю изъ хлѣба-то съ лукомъ на водѣ сдѣлать... То-то было-бы хорошо, дѣвушки, похлебать! говорила демянская женщина съ скуластымъ лицомъ.

   - Вишь, лакомка! Хороша и безъ тюри, отвѣчала ей Анфиса.

  

  

   Женщины предвкушали уже удовольств³е ѣды, какъ вдругъ Акулина воскликнула:

   - Ой, бабоньки! Какъ-же мы это послѣ такой грязи съ неумытыми руками ѣсть сбираемся? Въ попыхахъ-то вѣдь мы и забыли умыться. Отъ рукъ-то вѣдь страсть какъ воняетъ послѣ тряпокъ, да и въ носу свербитъ.

   - И то дѣло. Въ самомъ дѣлѣ, не помывшись то не хорошо за хлѣбъ руками браться. Как³я онѣ так³я эти самыя тряпки, кто ихъ вѣдаетъ,- откликнулись друг³я женщины и стали подниматься съ земли.- Ведро воды есть и ковшикъ есть, а для питья-то можно и во второй разъ съ ведромъ за водой сходить.

   - Ариша! Добѣги-ка, дѣвушка, до сарая, да вынь полотенце изъ котомки,- сказала Акулина Аринѣ.

   Пошли въ сарай и друг³я женщины. Появились полотенца. Арина, кромѣ полотенца, принесла и мыло. Началось умыванье. Лукерья черпала ковшикомъ воду изъ ведра и лила ее женщинамъ на руки, стараясь хоть этимъ услужить имъ, дабы онѣ были съ ней въ ладу. Но женщины, кромѣ Акулины и Арины, косились и продолжали недружелюбно относиться къ ней. Акулина полила Лукерьѣ въ свою очередь воды на пригоршни, и когда та умылась, дала ей утереться своимъ полотенцемъ.

   Только Анфиса отказалась умываться, сказавъ:

   - А я не въ васъ, милыя. Я какъ въ лавку давеча побѣжала, первымъ дѣломъ въ придорожной канавкѣ на улицѣ около забора умылась, а пока въ лавку да изъ лавки ходила, Богъ высушилъ.

   Лукерья сбѣгала съ ведромъ вновь за водой, всѣ опять усѣлись вокругъ ведра и началась скромная трапеза.

   Пообѣдавъ, женщины начали зѣвать. По заведенной рабочей привычкѣ ихъ тянуло ко сну. Одна за другой отправились онѣ въ сарай и улеглись на полу, положивъ подъ головы мѣшки и котомки. Пр³ютилась въ уголкѣ и Лукерья, положивъ подъ-голову полѣно, обернутое въ головной платокъ, такъ какъ у нея даже ни мѣшка, ни котомки не было. Въ сараѣ, отведенномъ женщинамъ прикащикомъ подъ ночлегъ и для отдыха, также пахло прѣлыми тряпками, хотя и въ меньшей степени чѣмъ въ томъ сараѣ, гдѣ онѣ сортировали тряпки, но женщины не обращали уже вниман³я на этотъ запахъ и заснули крѣпкимъ сномъ.

   Въ два часа дня надъ ними раздался возгласъ прикащика, кричавшаго.

   - Эй, вы, долгогривыя! Чего разнѣжились! Вставайте! Два часа уже било! За работу пора.

   Потягиваясь и позѣвывая, повскакали женщины и стали переходить на работу въ другой сарай. Старуха и двѣ ея спутницы были уже тамъ и работали.

   И опять сортирован³е вонючихъ тряпокъ вплоть до вечера, вплоть до возгласа прикащика: "шабашъ. Стройся въ рядъ. Сейчасъ по двугривенному одѣлять буду".

   Женщины вышли изъ сарая и размѣстились въ рядъ по наружной стѣнкѣ. Прикащикъ, пересыпая съ руки на руку стопочку мелочи, сталъ подавать каждой заработанныя ею деньги.

   - На завтра-то примешь, милостивецъ, насъ на работу? - пытливо и боясь отказа, спрашивали его деревенск³я женщины.

   - Есть приказъ отъ хозяина, чтобы всѣхъ взять, хотя не понимаю я, куда ему такую уйму,- отвѣчалъ прикащикъ.

   На лицахъ женщинъ выразилась радость.

   - Ну, вотъ спасибо, ну, вотъ спасибо,- заговорили онѣ.- Ночевать-то, стало быть, намъ здѣсь на дворѣ позволишь, какъ сказалъ?

   - Отъ слова не отопрусь. А только въ порядкѣ-ли у васъ паспорты? Чтобы безпаспортныхъ между вами не было. ,

   - Да что ты, милостивецъ! Изъ деревни въ Питеръ на заработки пришли, такъ нешто можно безъ паспортовъ... Вотъ посмотри. Паспорты у насъ въ котомкахъ.

   И деревенск³я женщины сдѣлали движен³е, чтобы идти въ сарай, гдѣ были сложены ихъ котомки.

   - Не надо, не надо. Не про васъ рѣчь,- отвѣтилъ прикащикъ, окинулъ подозрительнымъ взоромъ Лукерью и сказалъ:- А вотъ ты, питерская стрекоза въ серьгахъ, покажи паспортъ. У такихъ новомодныхъ дамъ не всегда бываетъ.

   Лукерья вспыхнула, но тотчасъ-же полѣзла къ себѣ въ чулокъ и вынула оттуда изъ-за подвязки замасленный паспортъ и подала прикащику, говоря:

   - Сдѣлай, братъ, одолжен³е, голубчикъ. Паспортъ у насъ завсегда есть.

   Прикащикъ посмотрѣлъ на паспортъ и тотчасъ-же возвратилъ его.

   - Ну, и ты можешь остаться. Спи въ волю.

   Получивъ разсчетъ, Лукерья тотчасъ-же отдала Акулинѣ восемь копѣекъ долгу, но отъ участ³я въ складчинѣ на ужинъ отказалась и, позвякивая мѣдяками, отправилась съ тряпичнаго двора на улицу. Демянск³я бабы, Акулина и Арина ужинали въ компан³и при томъ-же порядкѣ, какъ и обѣдали. Когда онѣ кончили ужинъ, Лукерьи еще не было. Смеркалось. Въ хозяйскомъ домѣ замелькали уже огни. Походивъ безцѣльно по двору, посидѣвъ на бревнахъ, женщины стали собираться на ночлегъ. Когда онѣ пришли въ сарай и улеглись спать, Лукерья все еще не возвращалась.

   - Пропала наша модница-то,- сказала про Лукерью Анфиса, позѣвывая и свертываясь калачикомъ, чтобы подтянуть подъ юбку начинавш³я зябнуть ноги.

   - Да поди, въ кабакѣ сидитъ. Двѣнадцать-то копѣекъ зашевелились у ней - вотъ и надо имъ протереть глаза. Пьющая бабенка, это сейчасъ видно,- отвѣчала какая-то демянская баба,- Съ чего у ней синякъ-то во весь глазъ? Прямо пьяная на какой-нибудь уголъ налетѣла да и задумала его съ мѣста сдвинуть.

   - И полно, дѣвушки, вамъ языки-то точить! Не осуждайте. Бѣдная она, остановила женщинъ Акулина.- Осуждать грѣхъ.- У ней вонъ даже полотенчика нѣтъ, чтобы лицо послѣ умывки обтереть.

   - Оттого и полотенца нѣтъ, что пьющая. Пропила.

   Въ сараѣ уже всѣ спали, похрапывали и посвистывали носомъ, когда вернулась Лукерья. Только Акулина не спала и слышала, какъ вошла Лукерья. Вошла она замѣтно нетвердыми шагами, на что-то наткнулась и выругалась. Акулина замѣтила, что въ рукѣ ея была зажженная папироска.

   - Акуль... А Акуль... Гдѣ ты растянулась? Откликнись...- проговорила Лукерья пьянымъ голосомъ.

   Акулина притворилась спящей и не отвѣчала. Лукерья опять выругалась, тихонько замурлыкала какую-то пѣсню, но языкъ Лукерьи заплетался. Она плюнула, пыхнула еще разъ папироской и стала опускаться на полъ.

   - Акуль... Да неужто ты дрыхнешь? А я тебѣ какое происшеств³е хотѣла...

   Отвѣта не послѣдовало и Лукерья умолкла. Черезъ минуту и ея храпъ присоединился къ сопѣнью другихъ женщинъ.

  

  

   Мартовск³я ночи въ Петербургѣ бываютъ всегда очень холодныя. Большинство спавшихъ въ сараѣ деревенскихъ женщинъ, кромѣ коротенькихъ душегрѣекъ да сермяжныхъ армяковъ, никакой другой теплой одежды не имѣло. Полушубки были только у Анфисы да еще у другой демянской женщины, но и то съ протертой овчиной, дырявые. У Лукерьи-же ничего не было, кромѣ ветхой драповой кофточки и такого же ветхаго байковаго платка. Сарай былъ изъ барочнаго лѣса, да къ тому-же и съ не вполнѣ припертыми дверьми. Спать было холодно. Женщины подтягивали подъ себя ноги, прикрывались чѣмъ только было можно, лежали въ плотную другъ къ дружкѣ чтобы было сколько нибудь теплѣе, но все-таки то и дѣло просыпались отъ холоду. Подъ утро нѣкоторыя изъ нихъ попробовали улечься между мѣшками и кулями съ разсортированными уже тряпками, наваливая на ноги мѣшки, но и это плохо согрѣвало. Подниматься онѣ начали ранѣе обыкновеннаго, едва только еще свѣтъ забрезжился. На дворѣ стоялъ морозный утренникъ. Доски и разный хламъ на дворѣ были подернуты бѣлымъ инеемъ. Какая-то лихорадочная дрожь обхватывала все тѣло.

   - Фу, дѣвушки! Совсѣмъ цыганск³й потъ пробираетъ, сказала Акулина, еле попадая зубъ на зубъ.

   Вся посинѣвшая, дрожала отъ холода и Арина. Отъ холоду всѣ начали размахивать руками, приплясывать, чтобы хоть сколько нибудь согрѣться. Лукерья еще спала, забравшись совсѣмъ подъ мѣшки съ тряпками, и оттуда торчала только ея голая нога, обутая въ дырявый сапогъ.

   Анфиса взглянула на нее и сказала:

   - Насдавала вчера въ себя на каменку, такъ вотъ и спитъ. А сильно, дѣвушки, она вчера, должно быть, хвативши пришла. Ночью я проснулась. Что, думаю, на меня это виномъ, словно изъ кабака, садитъ, а это она ко мнѣ подъ бокъ подкатилась, да полу моего полушубка на себя и натянула. Вѣдь должна была перелечь я, свѣтики. Очень ужъ я не терплю перегару-то этого самаго.

   - А съ меня такъ она прямо армякъ сдернула, да имъ и покрывалась, право слова, разсказывала другая баба.- Свѣтъ-то еле-еле мерцалъ, такъ на силу розыскала я свой армякъ. Подъ мѣшки-то, должно-быть, это она недавно подлѣзла. Лукерья! Чего ты дрыхнешь! Вставай.

   - Оставь ее... Пущай проспится, остановила землячку Анфиса.

   - Ну, что-жъ, бабоньки, теперь дѣлать? За работу приниматься, что-ли? спрашивала Акулина.

   - Да еще рано. Поди, какъ начинать, такъ прикащикъ выдетъ и скомандуетъ, отвѣчали ей.- Чего надсажаться-то.

   - Умыться-бы слѣдовало, слышалось гдѣ-то.- Да какъ начнешь умываться холодной водой, такъ еще хуже въ такую стужу продрогнешь.

   - Какое теперь умыванье! поддержали друг³я женщины.- Поѣсть теперь малость. Ѣда - она грѣетъ, черезъ ѣду теплѣе...

   - Да какъ-же это не умывшись-то и лба не перекрестя ѣсть... раздалось возражен³е.

   - Ну, вотъ... Богъ проститъ.

   - Ужасти какъ холодно! жалась Анфиса.- Нѣтъ, вторую ночь, кажется, такъ не проспишь. Надо куда нибудь на постоялый...

   - Да вѣдь на постоялый-то идти - надо, милыя, три копѣйки платить, а здѣсь даромъ спи, возражали друг³я женщины,

   - Артелью дешевле пустятъ. Поторговаться, такъ за двугривенный всѣхъ пустятъ. Надо вотъ только разузнать, гдѣ здѣсь постоялый. Ну, по двѣ копѣйки...

   - Да вѣдь и по двѣ копѣйки, ежели, Анфисушка, то тоже разсчетъ.

   - Такъ что-жъ околѣвать-то отъ холоду! Подохнешь, такъ хуже... Лучше ужъ не доѣсть, что-ли...

   - Ну, Богъ дастъ, слѣдующую ночь потеплѣетъ, сказала Акулина.

   - Да, дожидайся! Нѣтъ, землячки, вы какъ хотите, а я чай пить пойду, рѣшила Анфиса. - Тутъ въ прошломъ году, когда я работала, чайная была поблизости и въ ней по три копѣйки чаемъ поили. Хлебова не хлебаемъ, такъ надо хоть чаемъ разъ въ день грѣтися. Кто, дѣвушки, пойдетъ со мной?

   Вызвались три-четыре деревенск³я бабы. Друг³я переминались. Не рѣшались сказать ни да, ни нѣтъ и Акулина съ Ариной и стали перешептываться, совѣтуясь другъ съ дружкой, наконецъ начали считать свои деньги. Арина стала сдаваться на то, чтобъ идти пить чай.

   - Чтобы въ деревню сколько-нибудь денегъ послать - все равно до Пасхи не скопишь, говорила она.

   - Как³е тутъ скопы, Аришенька, коли двугривенный въ день на своихъ харчахъ! А я такъ разсуждаю, что вѣдь вотъ, пожалуй, всю Святую недѣлю изъ-за праздниковъ безъ работы придется промаячить, такъ хоть что-нибудь-бы себѣ на харчи приберечь.

   - Ну, ничего не останется на пищу, такъ армякъ мой проѣдимъ. Господи Боже мой! Что тутъ такъ ужъ очень-то надсажатися. Я, Акулинушка, страхъ какъ иззябла. У меня даже внутри все трясется.

   - Ну, пойдемъ, пойдемъ, попьемъ чайку, согласилась Акулина.- И мы идемъ, Анфисушка! сказала она Анфисѣ.

   - Да пойдемте ужъ всей артелью, бабоньки! крикнула Анфиса остальнымъ демянскимъ женщинамъ.- Авось артелью-то насъ и дешевле попоятъ чаемъ. Сколько насъ всѣхъ? Безъ Лукерьи десять женщинъ! Ну, поторгуемся. Десятерыхъ-то можетъ быть и за четвертакъ напоятъ. Идемте, бабоньки, идемте.

   Остальныя женщины нерѣшительно пошли за Анфисой.

   - А Лукерьюшку-то? напомнила Акулина.- Разбудить ее, что-ли, да тоже съ собой захватить?

   - Ну, ее... Ну, что пьяную!.. Пусть проспится. Да и не нашей она компан³и, отвѣчала Анфиса.

   Женщины направились къ воротамъ двора.

   - А только и баловницы-же мы, бабоньки! Смотри на милость, чай пить идемъ въ трактиръ, словно барыни как³я! улыбаясь говорила скуластая демянская женщина.

   - Такъ вѣдь не околѣвать-же. Надо-же погрѣться. Вишь, у меня руки даже не разминаются, до того смерзли, пробормотала Анфиса, дуя въ кулаки.

   - И я вся окоченѣла, Акулинушка, дрожа всѣмъ тѣломъ, но стараясь улыбнуться, сказала Арина и принялась подпрыгивать.

   - Ахъ, какая стужа! Вотъ стужа, такъ стужа! слышалось со всѣхъ сторонъ.

   - А для озими-то теперича какъ такая стужа нехороша! Просто бѣда, прибавилъ кто-то.- Людямъ-то еще туда сюда такая стужа, а храни Богъ, ежели морозъ озимь побьетъ и опять неурожай будетъ...

   Женщины вышли на улицу и поплелись по дорогѣ.

  

  

   Поспрашивая у прохожихъ, какъ пройти въ чайную, женщины дошли до чайной. Сначала имъ указали на трактиръ, но доведя до него женщинъ, Анфиса увидала красную вывѣску и остановилась. Какъ бывалая въ Петербугѣ, она знала, что подъ красной вывѣской берутъ за чай дороже.

   - Нѣтъ, дѣвушки, это трактиръ, тутъ красная вывѣска, тутъ дешево не напоятъ, тутъ сдерутъ. А намъ нужно чайную. Тамъ дешевле поятъ, сказала она и опять обратилась къ прохожимъ за указан³ями.

   И вотъ передъ женщинами чайная, помѣщающаяся въ маленькомъ деревянномъ ветхомъ домишкѣ съ мезониномъ. Надъ входомъ не было красной вывѣски и Анфиса оживилась.

   - Вотъ, вотъ... Сюда... заговорила она.- Здѣсь мы лѣтось и пили чай, когда на тряпичномъ дворѣ работали. Пойдемте, дѣвушки. Здѣсь женщина заведен³е держитъ.

   Компан³я вошла въ чайную. За стойкой, однако, стоялъ мужчина съ окладистой бородой, въ пиджакѣ и въ длинной серебряной часовой цѣпочкѣ, надѣтой черезъ шею, поверхъ жилетки. На стойкѣ лежали грудой булки, крендели и баранки, на отдѣльной подставкѣ около стойки кипѣлъ громадныхъ размѣровъ позеленѣвш³й самоваръ. Чайная состояла изъ двухъ комнатъ. За столами сидѣло человѣкъ десять-двѣнадцать неопредѣленнаго зван³я мужчинъ, очень плохо одѣтыхъ. Была и баба въ опоясанномъ полушубкѣ съ груднымъ ребенкомъ за пазухой, который тихо плакалъ. Войдя въ чайную, женщины прижались другъ къ дружкѣ, остановились и выпихивали впередъ Анфису, чтобы она торговалась.

   - Садитесь, садитесь вонъ налѣво. Вы артелью?.. Сейчасъ я вамъ два стола вмѣстѣ сдвину, заговорилъ мужчина въ пиджакѣ, выскакивая изъ за стойки.

   - Ты постой... Ты погоди... остановила его Анфиса.- Ты прежде скажи намъ, милостивецъ, за сколько ты насъ всѣхъ напоишь. Насъ тутъ десять бабъ.

   - Да вѣдь ужъ порядокъ извѣстный. Какъ вездѣ... Садитесь.

   - Нѣтъ, ты скажи. Ежели дорого, то мы и пить не будемъ, настаивала Анфиса.

   - Да у насъ по пятачку съ человѣка, а ежели артелью, да булки брать будете - ну, по три копѣйки.

   - Куда намъ булки, что ты! Вишь, что захотѣлъ! Булки... Чернаго хлѣба возьмемъ, пожалуй, ежели не дороже чѣмъ въ лавочкѣ.

   - Ну, вотъ видите... Стало быть и по три копѣйки васъ поить не расчетъ. Чернаго хлѣба мы не держимъ. Вы что тутъ? Работаете гдѣ-нибудь, что-ли?

   - А на тряпичномъ дворѣ, мы съ тряпичнаго двора.

   Мужчина въ пиджакѣ подумалъ и отвѣчалъ:

   - Ну, ужъ сказалъ, что по три копѣйки, такъ по три копѣйки и напою. Садитесь.

   - За три копѣйки дорого. А ты спусти что нибудь. За двѣ попой, продолжала Анфиса.

   - И разговаривать не стоитъ! Что вы бѣлены объѣлись, что-ли, что цѣнъ не знаете!

   - Спусти, милостивецъ... Мы тутъ на тряпичномъ всю недѣлю проработаемъ и кажиный день къ тебѣ ходить будемъ.

   - Да вѣдь ужъ и такъ спустилъ. Изъ-за этого только и спустилъ, что артелью. Десять васъ душъ - ну, за тридцать копѣекъ.

   - Ты за двадцать попой.

   - Поворачивайте оглобли!

   Мужчина въ пиджакѣ рѣшительно махнулъ рукой и удалился за стойку. Женщины стали шептаться. Черезъ минуту Анфиса сказала:

   - Ну, за четвертакъ. Спусти пятачокъ-то, голубчикъ.

   - Вамъ сказано, чтобы вы уходили!

   Нѣсколько женщинъ тронулись къ дверямъ. Друг³я начали ихъ останавливать. Началось опять перешептыванье. Арина и Акулина отдѣлились и сѣли за столъ.

   - Ну, подавай, подавай и намъ чаю, что ужъ съ тобой дѣлать! заговорила Анфиса и стала приглашать остальныхъ женщинъ къ столу.- Дорого ты, голубчикъ, берешь, дорого. Не расчетъ намъ къ тебѣ ходитъ пить чай. Тутъ лѣтось женщина за стойкой стояла, такъ она, я помню, дешевле поила коли ежели артелью.

   - Была да сплыла. Изъ-за того и сплыла, что дешево поила, отвѣчалъ мужчина въ пиджакѣ, гремя чашками, набирая ихъ на подносъ.- Вы тоже разочтите, что вѣдь за помѣщен³е платимъ, права выправляемъ, посуду бьемъ, такъ какъ дешевле-то трехъ копѣекъ поить! Вы вѣдь, деревня, ничего этого не понимаете. На десятерыхъ кипятку-то сколько надо! Вы вѣдь ведро вызудите.

   - Нѣтъ хлѣбушка-то здѣсь ржанаго. Надо будетъ въ лавку бѣжать. Сложимся, дѣвушки, по копѣечкѣ и купимъ на гривенникъ хлѣба. Нельзя вѣдь не позобливши до обѣда... Животы подведетъ... говорила Анфиса.

   - Да, да, да... Такъ ужъ ты будь старостихой... Сходи за хлѣбомъ, а потомъ и посчитаемся, отвѣчали женщины.

   Черезъ минуту былъ поданъ чай на составленные два стола, вскорѣ вернулась и Анфиса съ хлѣбомъ, и женщины отдались чаепит³ю. Съ необыкновенной жадностью глотали онѣ горячую влагу, съ шумомъ схлебывая ее съ блюдечекъ и жуя хлѣбъ. На лицахъ появились веселыя улыбки.

   - Въ теплѣ-то да за тепленькимъ, такъ какъ, дѣвушки, хорошо!.. Рай красный! говорила Акулина. Теперь вотъ и руки какъ руки... Въ себя пришли. А давеча, куда холодно было.

   - Еще-бы! Вѣдь цѣлую ночь въ холоду... слышалось со всѣхъ сторонъ.

   - Почтенный! Чайничекъ-то у насъ пустъ! Нацѣдите еще кипяточку! выкрикивала мужчинѣ въ пиджакѣ Анфиса.

   - Вотъ и я теперь оттаяла, сказала Арина, выпивъ чашекъ пять чаю.- А давеча просто не своя была. Не только-что снаружи, а даже нутро все тряслось.

   Чай былъ спитъ, но женщины все еще продолжали пить кипятокъ, до того онѣ назяблись за ночь, до того имъ пр³ятно было горячее. Наконецъ онѣ опрокинули чашки на блюдечкахъ кверху донышкомъ и чаепит³е кончилось. Анфиса разсчиталась съ хозяиномъ чайной и заторопила женщинъ:

   - На работу, дѣвушки, на работу. Долго мы сидѣли здѣсь. Прикащикъ-то на тряпичномъ, поди ужъ вставши, дожидается насъ и ругается. Закапризится, что поздно за работу примемся.. такъ вѣдь можетъ и со двора согнать.

   Всѣ поспѣшно повскакали и стали выходить изъ чайной на улицу. По улицѣ онѣ почти бѣжали по направлен³ю къ тряпичному двору.

   Прикащикъ на тряпичномъ дворѣ дѣйствительно былъ уже вставши и расковыривалъ крючкомъ какую-то сильно слежавшуюся кучу мусора, разсматривая, изъ чего она состоитъ. Изъ подъ навѣса виднѣлись уже старуха и двѣ ея товарки по работѣ. Онѣ сидѣли около тряпокъ и разбирали ихъ.

   - Долгонько, толстопятыя, вы по трактирамъ проклажаетесь, долгонько! - сказалъ женщинамъ прикащикъ.- Эдакъ вѣдь намъ нельзя, за это мы въ другой разъ и по шеямъ. Деньги вѣдь за работу-то берете, а не щепки. Ну, принимайтесь скорѣй за тряпки. Живо, живо!

   Женщины бросились подъ навѣсъ.

   - А гдѣ-же Лукерьюшка? - вспомнила про Лукерью Акулина.- Неужто еще все спитъ? Надо ее разбудить, а то вѣдь прикащикъ ее со двора сгонитъ.

   И она бросилась въ сарай за Лукёрьей. Лукерья оказалась дѣйствительно все еще спавшей подъ мѣшками съ тряпками. Акулина насилу раскачала ее.

   - Иди, мать, за работу. Прикащикъ ругается. Мы ужъ всѣ принялись и работаемъ, говорила Лукерьѣ Акулина.

   Лукерья, вылѣзши изъ-подъ мѣшковъ, ежилась отъ холоду и посоловѣлыми глазами смотрѣла на Акулину. Лицо ея было страшно отекши и опухши и отъ нея самой сильно разило виннымъ перегаромъ.

   - Страхъ какъ башка трещитъ! Ошиблась я вчера, сильно ошиблась насчетъ вина. Чулки-то продала да и вздумала выпить. Фу! Даже еще сегодня шатаетъ! жаловалась Лукерья Акулинѣ и нетвердыми шагами поплелась за ней изъ сарая подъ навѣсъ.

   Начался второй рабоч³й день на тряпичномъ дворѣ. Гдѣ-то на колокольнѣ заунывно звонили къ заутрени.

  

  

   Послѣ холодной ночи и утренняго мороза день разыгрался опять теплый и солнечный. Весеннее солнышко весело заглядывало подъ навѣсъ и свѣтлой узкой полосой ложилось по краю его. Хотя женщины сортировали тряпки въ той части мѣстности подъ навѣсомъ, которая оставалась въ тѣни, но работать и тамъ было не холодно. Время отъ времени, онѣ, впрочемъ, выходили на солнышко и съ наслажден³емъ потягивались. Принялась за работу и Лукерья, но работа со вчерашняго похмѣлья, видимо, была ей тяжела. Лукерья то и дѣло прерывала работу, чтобы закурить папиросу.

   - Чего ты, дура, деньги съ одного палишь. Лучшебы на хлѣбъ поберегла, говорили ей демянск³я женщины.

   - А вамъ какая забота? Чулки продала, такъ хватитъ и на хлѣбъ, и на папиросы.

   - Да вѣдь это на сегодня хватитъ. а надо о передѣ подумать. На Пасху вѣдь останешься совсѣмъ безъ работы.

   - Кофту продамъ и на нее сыта буду.

   - Кофту! Да развѣ можно кофту объ эту пору!.. А застудишься да заболѣешь?

   - Тѣмъ лучше. Въ больницу на даровые хлѣба лягу. У меня больничныя заплочены.

   - Ты и не завтракала сегодня, милушка? участливо отнеслась къ Лукерьѣ Акулина.

   - Какой тутъ завтракъ! Мнѣ и на ѣду-то противно смотрѣть послѣ вчерашняго. Теперь-бы стаканчикъ на поправку...

   - Да что ты! Вѣдь стаканчикъ-то пятачекъ стоитъ.

   - А что-жъ изъ этого? Плевать! Деньги найдутся.

   Акулина покачала головой и не возражала. Часовъ около десяти утра Лукерья вышла изъ подъ навѣса и изчезла. Черезъ полчаса она явилась обратно пьяная, сѣла около тряпокъ, но за работу не принималась и запѣла извѣстную пѣсню "Стрѣлочекъ". Голосъ ея былъ хриплый, она поминутно откашливалась, и изъ пѣсни ничего не выходило.

   - А я, дѣвушки, въ прежн³е годы и въ актрисахъ была, начала Лукерья.- Право слово, въ хору въ Нижнемъ, у Макарья на ярмаркѣ пѣла. Въ красномъ сарафанѣ, съ позументами, на головѣ повязка съ бусами. Вотъ житье-то! Купцы страсть какъ угощали. Бывало, на пиво-то мы и не глядѣли, а лимонадъ съ коньякомъ, либо красное вино, либо марсалу. Марсалу я ужасти какъ обожаю. Знаете-ли, что такое марсала?

   Женщины молчали и улыбались.

   - Ну да гдѣ вамъ знать: вѣдь вы сивая деревня необразованное невѣжество, продолжала Лукерья.- А ужъ и попила-же я въ Нижнемъ на ярмаркѣ этой марсалы! Или марсалу, или портеръ; или портеръ, или марсалу... Только это питье и обожала. Голосъ у меня въ тѣ поры былъ такой, что на отличку, коса до пояса... Право слово, коса до пояса. Изъ-за моей косы одинъ купецъ даже пожениться на мнѣ хотѣлъ. Не вѣрите? Брилл³антовое кольцо онъ мнѣ, милушки, въ сто рублей подарилъ - вотъ до чего былъ распалившись. А ужъ пуще всего онъ любилъ, когда я ему "Не уѣзжай, голубчикъ мой" пѣла:

  

   "Не уѣзжай, голубчикъ мой,

   Не покидай поля родныя,

   Тебя тамъ встрѣтятъ люди злые

   И сердцу не дадутъ покой".

  

   пѣла Лукерья, прерывая пѣн³е затяжкой папиросой и откашливаньемъ.

   - Да брось ты, пьяная дура! - оборвала ее старуха николаевская солдатка, работавшая тоже подъ навѣсомъ.- Ну, чего ты тоску-то наводишь. Еще ежели-бы выходило у тебя что, а то словно кошка съ прищемленнымъ хвостомъ.

   - Кошка съ прищемленнымъ хвостомъ... Какъ ты мнѣ смѣешь так³я слова говорить! огрызнулась Лукерья.- А вотъ хочу пѣть и буду. Нарочно буду. Никого я сегодня уважать не намѣрена. На всѣхъ мнѣ плевать! "Не уѣзжай! Не уѣзжай, голубчикъ мой"! начала она выводить и опять закашлялась.

   - Черти! Только съ тому сбили. Никакъ въ тонъ не могу попасть.

   - Да гдѣ тебѣ въ тонъ попасть, коли ты пьяна, какъ стелька! Ты вотъ въ тряпку-то лучше руками попадай, чтобы прикащикъ по шеѣ не прогналъ,- говорила старуха.

   - И на прикащика мнѣ вашего наплевать, и на все мнѣ наплевать! Хочу работать - работаю, не хочу - не работаю. Посмотрѣла-бы ты на меня, старая карга, какая я была въ хорѣ на ярмаркѣ и какъ меня тамъ всѣ почитали и уважали! Только, бывало и слышишь, что - Лизавета Федоровна, да Лизавета Федоровна. Тамъ я не Лукерьей, а Лизаветой называлась. Одинъ купецъ мнѣ шелковое платье подарилъ, а другой шаль турецкую. Да вѣдь какая шаль-то была! - прищелкнула языкомъ Лукерья и опять запѣла:

  

   Гляжу я безумно на черную шаль.

  

   - Кто это такъ распѣваетъ?! Кого это тутъ такое веселье разобрало?! послышался голосъ прикащика, заглянувшаго подъ навѣсъ. .

   - Я, откликнулась Лукерья, вставая и покачиваясь на ногахъ.- Что? Или понравилось, такъ послушать пришелъ.

   - Гдѣ намъ слушать! Намъ при дѣлѣ слушать не досугъ. А ты вотъ работай лучше основательнѣе, чѣмъ глотку-то драть! - э, мать! да ты совсѣмъ пьяна, проговорилъ прикащикъ, взглянувъ на Лукерью. Ну братъ, мы этого не любимъ, коли ежели кто на работѣ... Ступай, ступай со двора. Съ Богомъ! Пьяная ужъ какая работница... Ей только-бы пѣсни пѣть! Уходи.

   Лукерья подбоченилась и крикнула:

   - Расчетъ за полъ-дня, тогда пойду.

   - Какой тутъ расчетъ за полъ-дня, коли ты съ ранняго утра нализалась. Уходи, уходи, пока по шеѣ не спровадили.

   - Не имѣешь права по шеѣ. Не на такую напалъ. Расчетъ!

   - Тебѣ сказано, чтобъ ты уходила.

   - Не пойду безъ расчета.

   Лукерья опустилась на груду тряпокъ и сѣла.

   - Ну, сиди, коли такъ, а я сейчасъ за городовымъ схожу.

   - И городовой со мной ничего не подѣлаетъ, коли я расчета за работу не получала.

   - Да вѣдь ты съ ранняго утра пьяна, ты и не работала сегодня вовсе.

   - Нѣтъ, она работала съ утра, а только сейчасъ сходила въ питейный и грѣхъ сдѣлала, заступилась за Лукерью Акулина.

   - Ахъ, черти, черти! И на как³е вы капиталы пьете, двадцать-то копѣекъ въ день получая! Ну, вотъ тебѣ пятачекъ на стаканчикъ, сдался прикащикъ и прибавилъ:- Добръ я, только потому и даю.

   Лукерья взяла пятачокъ, ухарски подбросила его на рукѣ и запѣла:

  

   Ужъ какъ вѣетъ вѣтерокъ

   Изъ трактира въ погребокъ.

  

   - Ну, проваливай, проваливай! Заворотами попоешь, торопилъ ее прикащикъ.

   - Погоди, дай съ товарками-то попрощаться. Прощайте, товарушки, не поминайте лихомъ. Авось, опять на Никольскомъ рынкѣ свидимся. Прощай, Акулинушка, прощай, душенька, спасибо тебѣ за твою ласку.

   Она наклонилась къ Акулинѣ и поцѣловала ее мокрыми губами.

   - Ты знаешь, изъ-за кого я пью? шепнула она Акулинѣ на ухо. Изъ-за него.- Изъ за того купца, что мнѣ въ Нижнемъ брилл³антовое кольцо подарилъ и пожениться на мнѣ хотѣлъ. Право-слово. Съ него у меня и запой начался. Какъ вотъ вспомню про него подлеца - ну, и прощай... прибавила она вслухъ.- Прощай, Ариша. Сейчасъ пойду и за твое здоровье стаканчикъ выпью.

   Лукерья стала уже уходить изъ подъ навѣса, но вдругъ остановилась и обернулась.