Лейкин Николай Александрович - На заработках

е въ рогожи. Разнузданныя лохматыя лошаденки ѣли сѣно, положенное прямо на землю. Сами владѣльцы этихъ телѣгъ - мужикъ и баба сидѣли на крыльцѣ и уписывали съ бумаги изрѣзанную на куски астраханскую селедку, заѣдая ее хлѣбомъ. Акулина и Арина зашли въ лавку и, купивъ себѣ три фунта хлѣба, усѣлись тутъ-же на крыльцѣ и стали жадно пожирать хлѣбъ. Проѣзж³е мужикъ и баба, съѣвъ селедку, принялись пить квасъ, который имъ вынесъ въ жестяномъ ковшѣ лавочный мальчишка. Арина соблазнилась квасомъ и спросила бабу:

   - А почемъ здѣсь, тетенька, квасъ? Мы не здѣшн³я, такъ не знаемъ.

   - Да вотъ на копѣйку-то даже не полный ковшъ дали. Здѣсь все дорого, отвѣчала баба.

   - Кваску-то, Акулинушка, на копѣйку все-таки купимъ, шепнула Арина Акулинѣ.

   - Эка ты, дѣвка, лакомка, посмотрю я на тебя, пробормотала Акулина.- Ну, да ужъ ладно, купимъ. Вотъ только хлѣбъ дожуемъ.

   Проѣзжая баба, посмотрѣвъ на Акулину и Арину, спросила ихъ, откуда онѣ, куда идутъ и, узнавъ всю подноготную, сказала:

   - Трудно нонѣ въ Питерѣ насчетъ заработковъ. Да и рано вы пришли въ Питеръ насчетъ заработковъ. Надо-бы позже, такъ къ началу мая мѣсяца. Конечно, вы отъ голодухи, но все-же лучше было-бы до Еремѣя-то запрягальника промаячить.

   - Намъ-бы хоть какую-нибудь работу, проговорила Арина.- Мы вотъ на Никольск³й рынокъ пойдемъ, такъ зарываться не станемъ. - На огородъ, такъ на огородъ, поломойничать, такъ поломойничать, на фабрику, такъ на фабрику.

   - Отъ Никольскаго рынка, милая, на фабрики не берутъ. Тамъ либо на огородъ рядятъ, либо въ прислуги.

   - Ну, въ прислуги.

   - А ты дѣлать-то что-либо по домашеству умѣешь-ли? Вѣдь въ прислуги берутъ, такъ тоже спрашиваютъ, чтобъ все умѣла, что около господъ требуется.

   Уѣзжая отъ лавочки, мужикъ и баба разсказали Акулинѣ и Аринѣ, какъ пройти къ Никольскому рынку. Напившись квасу, Акулина и Арина отправились въ путь. По дорогѣ имъ попались еще два-три огорода. Онѣ заходили на нихъ, но тамъ жили только хозяева съ двумя-тремя работниками, которые и исполняли первоначальныя весенн³я огородныя работы. Женщинъ-же работницъ покуда еще не требовалось.

   Только часу въ четвертомъ дня пришли Акулина и Арина къ Никольскому рынку и расположились подъ навѣсомъ на скамейкѣ среди десятка бабъ и мужиковъ, также какъ и онѣ ожидающихъ найма. Акулина и Арина были сильно уставши. Сегодня имъ пришлось пробродить болѣе десяти верстъ.

  

  

   Какъ только Акулина съ Ариной появились подъ навѣсомъ около никольскаго рынка, на нихъ тотчасъ-же было обращено вниман³е всѣхъ присутствовавшихъ тамъ мужчинъ и женщинъ. Всѣ начали коситься на нихъ и осматривать ихъ съ ногъ до головы.

   - А бабья-то таки подваливаетъ, произнесъ рослый старикъ-носильщикъ типа николаевскихъ солдатъ съ пробритымъ, начинающимъ поростать сѣдой щетиной подбородкомъ, и кивнулъ на Акулину и Арину бродячему сапожнику, чинившему ему сапогъ. Такъ какъ одинъ сапогъ былъ у сапожника, то носильщикъ вслѣдств³е этого былъ на одну ногу босъ. Одѣтъ онъ былъ въ рваную кожаную куртку, опоясанную въ нѣсколько разъ толстою веревкой, на одномъ концѣ которой висѣлъ кожаный набитый мочалой тюфячекъ для ношен³я тяжести на головѣ. Сапожникъ, постукивавш³й молоткомъ по подошвѣ сапога, отвѣчалъ:

   - Да, братъ, голодуха-то не свой братъ. Изъ всѣхъ щелей лѣзутъ. Страсть, что этой самой бабы нынѣшнимъ лѣтомъ въ Питеръ припретъ. Вѣдь вотъ наши, тверск³я, еще не тронулись, а и наши полезутъ. Вы каковск³я, сестрицы, будете? спросилъ онъ Акулину и Арину.

   - Боровичск³я, Новгородской губерн³и, милый человѣкъ.

   - Пѣшкомъ въ Питеръ-то пришли?

   - Ино пѣшкомъ, ино по желѣзной дорогѣ.

   - Такъ. Порядокъ извѣстный. Мног³я нонѣ изъ-за голодухи пѣшкомъ придутъ.

   Разговоръ пресѣкся. Находившаяся подъ навѣсомъ баба торговка, продававшая съ лотка соленую рыбу и хлѣбъ, крикнула Акулинѣ и Аринѣ:

   - Трески, тресочки, умницы! Рыбки съ хлѣбцемъ позоблить не хотите-ли?

   - Обѣдали ужъ, благодаримъ покорно, отвѣчала Акулина.

   - А ты такъ, безъ обѣда поѣшь. Охъ, чтой-то у меня нонѣ за покупатели скупые! И десяти фунтовъ рыбы съ утра не продала.

   - Продай въ долгъ безъ отдачи, такъ куплю, а то на как³е шиши, коли вотъ я второй день безъ найма здѣсь сижу! откликнулась пожилая баба съ головой, закутанной въ сѣрый байковый платокъ.

   - Плохи наймы-то, милая? спросила бабу въ платкѣ Акулина.

   - Да почитай что никто не рядитъ, а вотъ ужъ я со вчерашняго сижу. За четыре рубля-бы, кажись, въ мѣсяцъ на своемъ горячемъ куда-нибудь въ кухарки пошла.

   - Господи ²исусе! Да что-же это такъ?

   - Такое время. Время теперь такое плохое для найма. Всякая прислуга передъ Пасхой на мѣстѣ крѣпится и не соскакиваетъ съ мѣста, чтобы подарокъ на праздникъ заполучить. Развѣ ужъ которую сами хозяева прогонятъ за пьянство. Да передъ праздникомъ-то и не пьянствуютъ, а всѣ тише воды, ниже травы.

   - А непремѣнно трафишь прислугой, а не на огородъ?

   - На огородъ не могу. Тамъ пропалывать, такъ надо либо на корточкахъ сидѣть, либо на колѣнкахъ стоять, а у меня въ колѣнкахъ ломота и слабы они. Застудила я, милая, ноги себѣ, нынѣшней зимой на плоту бѣлье полоскавши. Зиму-то всю поденно по стиркамъ проходила - ну, и застудила.

   - Зиму-то тутотка въ Питерѣ жила?

   - Въ Питерѣ. Я ужъ съ прошлаго лѣта изъ деревни: Тверск³я мы. Вдова я, милая. Все жила въ деревнѣ, мужъ по лѣтамъ на баркахъ ходилъ, а я дома хозяйствомъ занималась, а вотъ какъ мужъ два года тому назадъ около вешняго Николы утонулъ съ барки - все хозяйство у насъ по деревнѣ прахомъ пошло. Сдала я свою дѣвочку невѣсткѣ... Дѣвочка у меня по шестому году... Сдала я дѣвочку невѣсткѣ, а сама въ Питеръ на заработки... Да плохо, очень плохо... А вѣдь вотъ придется въ концѣ мая или деньги на паспортъ въ деревню посылать или здѣсь отстрочку брать. А денегъ-то, люди говорятъ, надо три рубля, да на больничное рубль. Откуда четыре рубля взять?

   Вмѣсто отвѣта Акулина только покачала головой. Черезъ минуту она спросила бабу:

   - Ну, а какъ наймы на огородъ?

   - Да тоже плохо, Сегодня вотъ я съ утра здѣсь сижу, ни одинъ хозяинъ не приходилъ и не спрашивалъ. Рано вѣдь еще на огородъ-то. Огородъ такъ, къ примѣру, около Николина дня.

   - Спаси Господи и помилуй! ужаснулась Акулина и прибавила:- А мы вѣдь вотъ съ этой дѣвушкой на огородъ трафимъ.

   - Коли ежели на городъ трафите, то надо самимъ по огородамъ походить, да поспрашать. Нонѣ всѣ сами ходятъ. Хозяева-огородники до Николина дня сюда рѣдко заглядываютъ.

   - Да ужъ ходили мы, умница, по огородамъ-то, но все не удачно.

   - Работы нѣтъ? Ну, вотъ... А здѣсь еще неудачнѣе сидѣть будете. Здѣсь теперь мѣсто вотъ какое: здѣсь мѣсто стряпушье, кому ежели въ стряпки или по поломойной части, а насчетъ огорода это послѣ Пасхи.

   - Ариша, слышишь? окликнула Акулина дѣвушку, которая сидѣла грустно опустя голову и задумавшись.

   - Слышу, слышу, Акулинушка... отвѣчала та и прибавила, обращаясь къ бабѣ въ платкѣ:- Да намъ, милушка, покуда хоть-бы и по поломойной части работки найти. Намъ только-бы живу быть.

   - По поломойной части работа наклевывается. Теперь время передпраздничное. Всѣ по квартирамъ чистятся и полы и окна моютъ. Даве утречкомъ приходили, рядили. Съ пятокъ женщинъ ушло на работу поденно, а я не могу, не могу я, милая, по полу ползать, потому у меня ноги застужены. Еще одинъ полъ понатужиться и вымыть - туда сюда, а такъ чтобы цѣлый день съ утра до вечера согнувшись по поламъ мочалкой елозитъ - этого не могу.

   - Ну, а какъ ряда за поломойничанье была?

   - Да кто за полтину, кто за сорокъ копѣекъ ушелъ.

   - Это то-есть, стало быть харчи ужъ свои?

   - Само собой, свои. Развѣ хозяева чайкомъ попоятъ.

   - Что-жъ, Ариша, пойдемъ поломойничать... опять отнеслась Акулина къ Аринѣ.

   - Куда хочешь, Акулинушка. Я во всякую работу готова.

   - Ну, вотъ и пойдемъ. Что-жъ, полтину серебра въ день заработать это хорошо. Двугривенный на харчи, пятачокъ на ночлегъ, пятачекъ даже на чай можно, а двугривенный все-таки на рукахъ останется.

   - Такъ-то оно такъ, милая, но вѣдь на одинъ день поломойничанье-то. Сегодня наймутъ, а завтра опять безъ работы останешься и должна приходить сюда, замѣтила баба.

   - А завтра опять наймутъ, на другое мѣсто наймутъ.

   - Не такъ-то это легко, ангелка, дѣлается. По два да по три дня безъ найма сидятъ. А ты также разочти, что вотъ Пасха будетъ, праздники начнутся, такъ и совсѣмъ здѣсь наймовъ не будетъ.

   - Да, да, да...

   Акулина вздохнула и снова покрутила головой.

   - Нейдутъ что-то нанимать-то. Никто не идетъ прибавила она, помолчавъ.

   - Кому-же идти-то объ эту пору? Объ эту пору никогда наемщиковъ не бываетъ. Вотъ ужъ развѣ что къ вечеру, чтобы съ утра заказать поденьщицѣ на работу придти. Каждый хозяинъ тоже расчитываетъ, чтобы поденьщица у него цѣлый день отработала.

   Акулина и Арина сидѣли подъ навѣсомъ уже больше часа, а наемщики все еще не являлись. Баба съ головой закутанной байковымъ платкомъ, соскучившись сидѣть, подняла ноги на лавку, легла свернувшись калачикомъ и, закрывъ глаза, стала похрапывать.

  

  

   День клонился къ вечеру, а нанимать рабочихъ, ожидающихъ заработка, никто не приходилъ. Только носильщика наняли за двадцать копѣекъ отнести куда-то большую корзину съ посудой изъ лавки Никольскаго рынка. Подъ навѣсомъ распространилось унын³е. Это унын³е особенно было замѣтно среди женщинъ. Нѣкоторыя, впрочемъ, бодрились и утѣшали себя, что наймы происходятъ главнымъ образомъ утромъ.

   - Судите сами, милыя, кто-жъ пойдетъ на вечеръ глядя народъ нанимать. Утромъ это дѣло дѣлается, говорила женщина городскаго типа, одѣтая чуть не въ рубище, съ грязнымъ подоломъ ситцеваго платья и съ синякомъ подъ глазомъ.

   - Ну, не скажи. Задастся день, такъ и утромъ ничего не наклюнется, откликнулась баба съ головой, окутанной байковымъ платкомъ.- Вотъ я съ шести часовъ утра здѣсь сижу, а только четырехъ женщинъ въ поломойки взяли. Плотниковъ утромъ нанимали - это точно, а насчетъ женщинъ просто умален³е. Приходила еще жидовка прислугу за три рубля въ мѣсяцъ нанимать, но кто-же къ жидовкѣ пойдетъ, да къ тому-же и за три рубля! Конечно, это передъ праздникомъ, оттого оно такъ и выходитъ, но все таки...

   Кой-кто изъ ожидающихъ найма стали ужинать, покупая себѣ хлѣбъ и астраханскую селедку или треску, или пару соленыхъ огурцовъ. Все это продавалось тутъ-же подъ навѣсомъ съ лотковъ, поставленныхъ на разноски, и съ ларьковъ. На нѣкоторыхъ ларькахъ задымились корчаги щей, вареный картофель, горшки каши, но горячую ѣду, какъ болѣе дорогую, ѣли не ожидающ³е найма, разумѣется, очень стѣсненные въ денежныхъ средствахъ, а заходивш³е подъ навѣсъ прохож³е. Акулина и Арина, прицѣнившись къ щамъ, и узнавъ, что они стоятъ по пяти копѣекъ чашка, купили себѣ только на три копѣйки картофелю и стали его ѣсть съ оставшимся у нихъ еще отъ обѣда хлѣбомъ. Оставшагося хлѣба было, впрочемъ, мало и пришлось прикупить еще на три копѣйки. Повсюду слышались разговоры о ночлегѣ.

   - Еще милость Божья, что у меня уголъ есть и за него до послѣзавтраго впередъ заплачено, а то была-бы просто бѣда, продолжала баба съ головой укутанной платкомъ.

   - Тоже, должно быть, издержалися, милая? поинтересовалась Акулина.

   - Да вѣдь, почитай, недѣлю безъ работы живу, такъ какъ-же... Останусь на Пасху безъ мѣста, такъ ужъ не знаю, что и дѣлать. Есть у меня, кромѣ этого платка, еще одинъ платокъ на квартирѣ, этотъ платокъ можно и по боку, но за него больше полтинника никто не дастъ, потому платокъ дыра на дырѣ. Развѣ что ужъ на подушку придется жить, потому, разсуждаю я такъ, что можно и безъ подушки спать, а платье подъ голову.

   - Наймешься еще къ Пасхѣ-то. Полно тужить, тетенька, успокоивала ее Арина.

   - Ну, не скажи. По вчерашнему и по сегодняшнему найму просто колодой заколодило. Идти въ контору и тамъ записаться на наемъ - сейчасъ деньги потребуютъ за записку. А гдѣ ихъ взять? Бѣда, чистая бѣда.

   - Акулинушка, гдѣ-же намъ сегодня переночевать-то, ежели не наймемся на мѣста? спрашивала свою землячку Арина.

   - Да ужъ теперь как³е наймы! отвѣчала та.- Дѣйствительно надо о ночлегѣ подумать.- Милушка, а гдѣ-же здѣсь, къ примѣру, постоялый дворъ, коли ежели переночевать намъ? отнеслась она къ бабѣ съ головой окутанной платкомъ.

   - Да переночевать-то можно и у насъ въ углахъ, коли ежели у васъ паспорты въ порядкѣ.

   - Въ порядкѣ, въ порядкѣ, милая.

   - Ну, такъ хозяйка пуститъ. Пойдемте со мной. По пятачку она пуститъ.

   - По пятачку съ каждой?

   - Ну, да.

   - Фу, какъ дорого!

   - Какъ дорого? Да ты, умница, должно быть, цѣнъ питерскихъ не знаешь. Въ ночлежномъ домѣ - и то берутъ по пяти копѣекъ съ носа.

   - Въ ночлежномъ домѣ за пять копѣекъ съ угощен³емъ, откликнулась женщина съ синякомъ.- Тамъ вечеромъ кружка чаю съ кускомъ сахару и съ кускомъ хлѣба полагается.

   - Такъ вѣдь въ ночлежный-то домъ, гдѣ съ угощен³емъ, не всегда и попадешь, коли попозднѣе придешь. Тамъ, милая, спозаранку мѣста караулятъ - и всегда всѣ мѣста заняты, особливо на женской половинѣ, отвѣчала баба съ головой окутанной платкомъ.- Женское отдѣлен³е маленькое - ну, и умален³е всегда. Я по зимѣ раза три туда совалась - и все полно, да полно. Придешь - и поворотишь оглобли назадъ. Пять копѣекъ за ночлегъ и въ такихъ домахъ берутъ, гдѣ вовсе безъ всякаго угощен³я.

   - Врешь. Есть и за три копѣйки. Вотъ я три дня подъ рядъ ночевала за три копѣйки, да и сегодня туда пойду.

   - Голубушка, нельзя-ли съ тобой намъ идти? Проводи насъ,- обратилась Акулина къ женщинѣ съ подбитымъ глазомъ.

   - Отчего-же? Очень просто. Пойдемте.

   - Да ужъ пожертвуйте вы по пятачку-то и идите къ намъ, приглашала Акулину баба съ головой укутанной платкомъ.- У насъ квартира, у насъ, по крайности, спи спокойно и чувствуй, что у тебя всѣ твои вещи цѣлы будутъ. А вѣдь за три копѣйки не вѣдь гдѣ ночевать, такъ того и гляди, что или чулки у тебя украдутъ или платокъ стащутъ.

   - Сдѣлай, братъ, одолжен³е... Коли хозяину что отдашь - все цѣло будетъ,- отвѣчала женщина съ подбитымъ глазомъ.

   Баба съ головой укутанной платкомъ продолжала звать къ себѣ Акулину и Арину:

   - Пойдемте, землячки, къ намъ. По пятачку отдадите, такъ ужъ право спокойнѣе будетъ.

   - Умница, да откуда денегъ-то взять? Вѣдь намъ надо тоже тотъ разсчетъ держать, что ежели завтра не наймемся, такъ было-бы на что поѣсть.

   - Ну, Богъ не безъ милости. Авось завтра и найметесь. Вѣдь вы вотъ съ здоровыми ногами, вы на поломойство наняться можете, такъ вамъ съ полъ-горя. Хозяйкѣ по пятачку отдадите, да ежели на копѣйку сахару купите, то я васъ и чайкомъ дома попоить могу. Чай у меня есть. Заваривать у хозяйки буду, такъ и васъ попою за милую душу.

   Акулина и Арина колебались, куда имъ идти на ночлегъ. Напиться чаю, не видавъ цѣлый день горячей пищи, было заманчиво. Онѣ стали шептаться другъ съ дружкой, разсчитывая сколько у нихъ останется на завтра денегъ, ежели онѣ позволятъ себѣ это удовольств³е.

   Въ это время подъ навѣсъ зашелъ какой-то башенбардистъ въ потертомъ пальто и въ войлочной рыжей шапкѣ, посмотрѣлъ направо и налѣво, обозрѣвая присутствующихъ, и сказалъ:

   - Двухъ поденщицъ намъ на завтра съ утра требуется. На Гороховую улицу. Будемъ рамы зимн³я выставлять, такъ чтобы всѣ окна перемыть, двери, полы, которые ежели не паркетные и все прочее.

   Подъ навѣсомъ прос³яло. Почти всѣ женщины поднялись со скамеекъ и приблизились къ нему.

   - Придти къ семи часамъ утра. Я сейчасъ адресъ дамъ, продолжалъ бакенбардистъ.

   - Давай, голубчикъ, давай. Вотъ я могу, да вотъ и она, послышалось со всѣхъ сторонъ и нѣсколько рукъ протянулось къ нему.

   Всѣ протискивались, стараясь быть впереди. Подскочила къ бакенбардисту и Акулина.

   - Насъ возьмите, баринъ, насъ! кричала она.- Мы вотъ двѣ изъ одного мѣста. Арина! Иди сюда! Чего ты, дура, тамъ сзади-то торчишь!

   - Постой! Постой! Не напирай! Чего вы лѣзете-то! крикнулъ бакенбардистъ. - Цѣна?

   - Да вѣдь ужъ положен³е извѣстное: шесть гривенъ, раздалось гдѣ-то.

   - Вретъ, вретъ она. Положен³е - полтина. Чего ты запрашиваешь-то!

   - Я считаю, что и полтину-то дорого.

   - Какъ дорого? На стирку по полтинѣ-то въ поденщину ходимъ, такъ тамъ кофеемъ поятъ и харчи даютъ.

   - У насъ и работы-то всего часовъ до трехъ-четырехъ дня. Ну, ладно, и мы чаемъ попоимъ. А только сорокъ копѣекъ. Намъ двухъ женщинъ требуется.

   - Хоть шесть штукъ, а только меньше полтины нельзя, слышалось со всѣхъ сторонъ.

   - Бери насъ, баринъ, бери... Мы вотъ двое и за сорокъ копѣекъ пойдемъ, тронула Акулина бакенбардиста за рукавъ и указала на себя и Арину.

   Бакенбардистъ посмотрѣлъ на нихъ и сказалъ:

   - Ну, ладно. Приходите. Гороховая улица, No 117. Къ господину Крылину. Да вотъ я сейчасъ запишу. Только приходите къ семи часамъ утра.

   Бакенбардистъ вынулъ изъ кармана клочекъ оберточной бумаги и карандашъ и сталъ писать адресъ.

   На Акулину и Арину со всѣхъ сторонъ сыпались ругательства, зачѣмъ онѣ цѣну сбили. Женщины не жалѣли ни горла, ни отборныхъ словъ.

  

  

   Вотъ плакались, что нѣтъ найма, анъ оказывается, что и съ заработкомъ,- привѣтливо сказала Акулинѣ съ Ариной женщина съ головой окутанной платкомъ.- Это только моя такая доля несчастная, что я изъ-за моихъ проклятыхъ ногъ ни на поломойство, ни на стирку идти не могу. Какъ наклонишься къ полу - ломятъ, да и что ты хочешь! Не наймусь завтра или послѣ завтра въ прислуги, такъ въ больницу лечь, что-ли, на праздникъ? Да не возьмутъ и въ больницу съ моей болѣзнью. Скажутъ: какая ты больная, коли ходить можешь! разсуждала она и прибавила:- Ну, что-жъ, милушки боровичск³я, пойдемте къ намъ въ углы ночевать, прожертвуйте по пятачку-то, вѣдь ужъ завтра по два двугривенныхъ заработаете.

   - Можно, можно теперь по пятачку за ночлегъ прожертвовать, Пойдемъ къ вамъ, коли у васъ такъ хорошо. Веди насъ, радостно отвѣчала Акулина.- Сейчасъ пойдемъ или еще здѣсь сидѣть будешь?

   - Да сиди или не сиди - все равно ничего вечеромъ не высидишь. Вонъ ужъ темнѣетъ. Кто-же, на ночь глядя, будетъ прислугу нанимать,- сказала баба съ головой, окутанной платокъ, и кряхтя, стала вставать со скамейки.- Охъ, ноженьки мои, ноженьки! Совсѣмъ вы меня обезручили! - вздохнула она..

   Вставъ на ноги, она покачнулась. Видно было что ноги ее дѣйствительно мучили.

   - Еще разойдусь - ничего,- прибавила она.- А вотъ встать, да на первыхъ порахъ идти, такъ просто наказан³е! Пойдемте, милыя.

   Акулина, Арина и женщина съ головой окутанной байковымъ платкомъ отправились на ночлегъ. По дорогѣ Акулина и Арина узнали, что женщину съ головой, закутаной въ байковый платокъ, зовутъ Ф³оной и сами сказали ей свои имена.

   - Ежели ужъ чайкомъ насъ попоишь на ночлегѣ, то пусть будетъ такъ, что чай твой, а сахаръ нашъ и для тебя. Изъ-за этого я ужъ на двѣ копѣйки сахару-то куплю, сказала Акулина.

   Она зашла въ мелочную лавочку и на двѣ копѣйки ей дали четыре кусочка сахару.

   - Сложиться развѣ по двѣ копѣйки да ситничку фунтикъ купить? предложила Ф³она.- Вы на завтра съ заработкомъ, а у меня хоть только пятачекъ на все про все остался, но завтра все равно, какъ ни бейся, а одинъ платокъ или подушку надо будетъ по боку.

   - Нѣтъ, нѣтъ. Что ты! Какой тутъ ситникъ! Праздникъ, что-ли, сегодня! Вотъ развѣ чернаго хлѣбца къ завтраму немножко... А то вдругъ эдак³я деньги за ситный платить! отказалась Акулина.

   Ф³она, однако, склонила ихъ купить фунтъ полубѣлаго хлѣба за три копѣйки. Онѣ купили и уже отправились на ночлегъ.

   Идти было не близко. Квартира, гдѣ жила Ф³она, была близь Калинкина моста, въ одномъ изъ переулковъ и помѣщалась на дворѣ въ полуразвалившемся деревянномъ домишкѣ.

   Когда женщины вошли, ихъ встрѣтила хозяйка - здоровая, полная женщина въ линючемъ ситцевомъ платьѣ, съ засученными по локоть рукавами. Она стояла около закоптѣлой русской печки и жарила на щепкахъ, на таганѣ, поставленномъ на шесткѣ, картофель.

   - А я, Марья Тимофѣвна, къ тебѣ ночлежницъ привела, начала Ф³она.- Пусти ихъ переночевать. Женщины хорош³я, смирныя. По пятачку съ нихъ взять тебѣ не мѣшаетъ.

   Хозяйка оглядѣла Акулину и Арину съ ногъ до головы и отвѣчала:

   - Да развѣ въ проходномъ корридорчикѣ улягутся, а то вѣдь больше негдѣ. У меня, сама знаешь, всѣ углы заняты.

   - И, милая! Намъ только-бы гдѣ-нибудь приткнуться, сказала Акулина.

   - Смотрите, вѣдь ночью черезъ васъ жильцы ходить будутъ, такъ какъ-бы не наступили.

   - Ничего, голубушка, какъ-нибудь посторонимся. Вѣдь ужъ на живаго человѣка нарочно ступать не будутъ, а только развѣ споткнутся.

   - Ну, не скажи. У меня корридоръ темный, а жильцы могутъ быть и хмельные.

   - Никто, Богъ, ангелка... Всѣ подъ Богомъ... А мы не привередливы.

   - Инъ оставайтесь тогда, давайте паспорты. Безъ паспортовъ чужихъ людей не пущу. У меня тоже добро есть, а вы кто васъ знаетъ как³я так³я...

   - Возьми, возьми, душечка, паспорты...

   И Акулина, и Арина полѣзли въ котомки за паспортами и передали ихъ хозяйкѣ.

   - Только ужъ ты, Марья Тимофѣвна, пусти ихъ въ нашей комнатѣ къ столику чайку напиться, сказала Ф³она.

   - Что-жъ, пусть пьютъ. Только-бы жильцы не заругались, что навела чужихъ.

   - За что-же ругаться-то? Онѣ мои гостьи. Къ жильцамъ гости-же ходятъ.

   Ф³она повела Акулину и Арину въ комнату, гдѣ она занимала уголъ. Комната была очень небольшая и въ ней стояло пять коекъ. На одной изъ коекъ лежала ужъ какая-то босая женщина и спала. На другой койкѣ сидѣла старуха съ сѣдой косматой головой и въ полутьмѣ, на обумъ, вязала чулокъ. У окна помѣщался простой некрашеный столъ и около него двѣ так³я-же табуретки. На столѣ горѣла маленькая жестяная керосиновая лампочка и тускло освѣщала комнату.

   - Ну, вотъ, присаживайтесь къ столу, а я добѣгу съ чайникомъ до трактира да заварю чай,- приглашала Акулину и Арину Ф³она.- Трактиръ тутъ у насъ рядомъ.- Двѣ чашки у меня есть въ коробу подъ кроватью, а третью мы у жилицы спросимъ. Анна Марковна, дай, мать, намъ твою кружечку на подержан³е. Гостью мнѣ вотъ попоить, обратилась она къ старухѣ.

   - Да спроси у хозяйки. Что все у жильцовъ побираться! прошамкала старуха.

   - У хозяйки-то я жестянаго чайничка попрошу. Ну, что ты кружку-то жалѣешь! Цѣла останется.

   - А небось, какъ я вчера у тебя пуговицу съ окна взяла, такъ ты какой содомъ подняла!

   - Да пуговица, милая, отъ моей кацавейки была. Пришить ее нужно было. Какъ-же я безъ пуговицы-то застегнулась-бы. Ну, имъ Богъ съ тобой. Я у хозяйки спрошу.

   Ф³она вытащила изъ короба, находящагося подъ кроватью, двѣ чашки съ блюдечками и заварку чаю въ бумажкѣ, чашки поставила на столъ, а сама пошла въ кухню къ хозяйкѣ. Слышно было, какъ она выпрашивала у хозяйки чайникъ и чашку.

   Оставшись однѣ, Акулина и Арина сейчасъ-же начали разуваться. Разувшись, онѣ посмотрѣли по сторонамъ и стали обозрѣвать комнату. Комната была оклеена смѣсью розовыхъ, синихъ и желтыхъ кусковъ обоевъ, которые мѣстами отстали отъ стѣны. Надъ каждой койкой висѣла одежда жильцовъ, въ двухъ мѣстахъ на стѣнѣ были налѣплены картинки, вырѣзанныя изъ иллюстрированныхъ журналовъ, а въ углу висѣло нѣсколько иконъ жильцовъ, одна изъ коихъ была въ фольговой ризѣ, въ к³отѣ и съ вѣнчальными свѣчами, прикрѣпленными по сторонамъ иконы, за стекломъ к³оты. За иконами было заткнуто нѣсколько пучковъ вербы. Такая-же верба стояла на окнѣ въ бутылкѣ съ водой. Обозрѣвъ комнату, Акулина не утерпѣла и сказала Аринѣ:

   - Горницы-то как³я въ Питерѣ хорош³я. Бумажками оклеены и картинки на стѣнѣ.

   - Изъ деревни пр³ѣхали? угрюмо спросила Акулину старуха.

   - Да, бабушка, изъ деревни на заработки,

   - И чего вамъ тамъ въ деревнѣ не сидится, шлендамъ! Лѣзете сюда въ Питеръ у питерскихъ хлѣбъ отбивать. И такъ ужъ здѣсь для питерскихъ работы мало.

   - Да вѣдь съ голодухи, бабушка. Неужто отъ радости полѣзли-бы?

   - Поди ты! Съ голодухи! Здѣсь голодуха-то хуже. Просто шленды бить хочется.

   Вскорѣ явилась Ф³она съ большимъ жестянымъ чайникомъ, изъ подъ крышки котораго струился паръ. Въ другой рукѣ она держала чашку на блюдечкѣ.

   - Ну, давайте попьемте чайку, пока онъ горячъ, радушно сказала она Акулинѣ и Аринѣ и стала разставлять все на столѣ, приготовляясь къ чаепит³ю.

  

  

   Чаепит³е продолжалось долго. Съ жадностью схлебывали съ блюдечекъ Акулина и Арина горяч³й, слабеньк³й настой дешеваго чая, припахивающаго вѣниками, и закусывали его полубѣлымъ хлѣбомъ. Со вчерашняго вечера во рту у нихъ еще ничего не было горячаго.

   Ф³она пила тоже и говорила:

   - Вотъ до квартиры доберешься и попьешь горячаго, такъ рай красный. И ноги перестанутъ ныть. А на вѣтру да на сырости, такъ просто бѣда. Ино, милушки, до того доходитъ, что даже хоть въ слезы... Ну, судите сами, какая я работница! А пить-ѣсть надо, стало быть и работать надо. И то ужъ, грѣшница, подчасъ подумываю: "коли-бы было хорошо, кабы Господь прибралъ меня". Да вотъ дѣвочку жалко. Дѣвочку въ деревнѣ у невѣстки оставила. Хорошенькая такая. Выростетъ большая, такъ кормилицей будетъ.

   Ф³она заплакала и стала утираться кончикомъ шейнаго платка. Акулина махнула рукой и тоже слезлива заморгала глазами.

   - Охъ, и не говори умница! И у меня въ деревнѣ у свекрови мальчикъ, заговорила она.- Нынче зимой подъ Спиридоновъ день я его родила. День и ночь о немъ думаю, какъ онъ теперь на соскѣ лежитъ. Конечно свекровь - родня, да вѣдь все-же не мать. А главное, что онъ на соскѣ-то. Вѣдь всего только четвертый мѣсяцъ, а я ужъ его отъ груди отняла и на соску посадила. Мальчикъ-то слабеньк³й. Ангелъ изъ себя, а слабеньк³й.

   Слезы еще больше стали подступать къ горлу Акулины и она навзрыдъ заплакала.

   - Никто какъ Богъ, Акулинушка, никто какъ Богъ, утѣшала ее Ф³она, а сама продолжала заливаться слезами.

   - Не выживетъ... на соскѣ не выживетъ... прошептала Акулина.

   - Ну, вотъ... Съ перваго мѣсяца, случается, что на соскахъ поднимаютъ.

   Въ короткое время Акулина разсказала все нерадостное положен³е своей семьи въ деревнѣ и прибавила:

   - Пять рублевъ обѣщалась имъ къ Николину дню въ деревню на подмогу послать, а вотъ гдѣ так³я деньги взять! Смотри безработица. На огородахъ не вездѣ еще начинали работать, а гдѣ начали, такъ изъ за пят³алтыннаго въ день, а то такъ прямо только изъ-за харчей покуда берутъ. Бѣда, чистая бѣда.

   Часу въ одиннадцатомъ двѣ комнаты, отдаваемыя хозяйкой, стали наполняться жильцами, Въ комнатѣ, гдѣ сидѣли Акулина съ Ариной и гдѣ имѣла койку Ф³она, жили только женщины. Въ комнатѣ рядомъ, въ которую, какъ и въ эту комнату, нужно было проходить черезъ узеньк³й корридоръ, идущ³й изъ кухни, обитали мужчины. Тамъ уже громыхали сапогами и слышалась крѣпкая ругань. Сама хозяйка съ мужемъ, работающимъ гдѣ-то на фабрикѣ, жили въ кухнѣ, гдѣ за ситцевой занавѣской помѣщалась ихъ кровать. Мужъ тоже ужъ пришелъ съ фабрики и слышно было, какъ онъ и жена гремѣли посудой, ужиная. Ужинали и обитательницы женской комнаты. Почти всѣ ѣли больш³я астраханск³я селедки съ хлѣбомъ, такъ какъ былъ постъ, и вслѣдств³е этого комната пропахла селедками. Развѣшанные у коекъ для просушки чулки жилицъ также издавали свой специфическ³й запахъ прѣлью. Изъ мужской комнаты черезъ корридоръ пробирался махорочный дымъ. Воздухъ становился сильно спертымъ. Огонь въ жестяной лампочкѣ сталъ горѣть тусклѣе. Къ лампѣ подсѣла жилица-папиросница, пришедшая съ фабрики, молодая еще женщина съ сильно испитымъ лицомъ и, покашливая, принялась чинить какую-то ветошь, наскоро зашивая ее иголкой. Жилица-старуха перекликалась черезъ перегородку съ мужчиной изъ мужской комнаты и просила его написать куда-то прошен³е о помощи на бѣдность.

   - Завтра, бабушка, завтра вечеромъ. Сегодня усталъ какъ собака, да и бумаги нѣтъ, отвѣчалъ изъ мужской комнаты басистый хриплый голосъ.

   - Бумагу-то можно и купить. Лавочки еще незаперты. Сходи, Меркулъ Иванычъ, купи. Вѣдь я не даромъ прошу, стояла на своемъ старуха.- Я тебѣ гривенничекъ на вино пожертвую,

   - Знаю я. На этомъ благодаримъ покорно. Но, понимаешь ты, сегодня просто ноги подломились - вотъ до чего усталъ. Чего тебѣ приспичило! Успѣешь еще прошен³е-то подать. Времени еще много.

   - Много! Много и нужно. Прошен³я надо заранѣе передъ праздникомъ подавать. Пока прочтутъ, пока придутъ меня осматривать. Ты мнѣ, голубчикъ, два прошен³я напиши, есть еще одно мѣсто, куда можно подать, а я тебѣ за это пятачекъ еще прибавлю.

   - И два напишу, только не сегодня. Я вотъ летъ на койку - и подняться не могу, до того спину ломитъ. Да и пригрѣлся таково важно.

   Старуха умолкла, умолкъ и басистый жилецъ. Въ мужской комнатѣ звякнула посуда и заговорили друг³е голоса.

   - Гдѣ денегъ-то взялъ, что водку пьешь? Вѣдь не было ни копѣйки.

   - У извощика три гривенника выигралъ. Больше-бы выигралъ, такой козыристый попался, что страсть, да товарищи, друг³е извощики отъ меня оттащили. Работы нѣтъ, такъ хоть билл³ардомъ брать; благо руку набилъ.

   - Поднеси полстаканчика. Я тебя самъ завтра попотчую.

   - Вишь ты какой! И всего-то только я себѣ на гривенникъ купилъ, чтобы на сонъ грядущ³й...

   - Я тебѣ за полстаканчика завтра цѣлый пятачковый стаканчикъ... Ей-ей...

   - Надуешь.

   - Вотъ тѣ Христосъ!

   - Ну, пей.

   Акулина и Арина начали зѣвать. Сонъ такъ и клонилъ ихъ, Ф³она, убравъ посуду, сидѣла уже на койкѣ и мазала себѣ какой-то мазью ноги.

   - Прикурнуть-то ужъ можно намъ, умница? спросила ее Акулина.

   - Идите въ корридоръ да и стелитесь. Теперь тревожить ногами не будутъ. Жильцы, кажись, ужъ всѣ собрались.

   Акулина и Арина захватили котомки и отправились въ корридоръ. Корридоръ былъ узк³й и, начавъ укладываться въ немъ къ стѣнкѣ, онѣ заняли почти всю ширину его. Заслыша, что онѣ копошатся въ корридорѣ, вошла хозяйка.

   - У насъ, милая, такой порядокъ, что за ночлегъ впередъ беремъ. Давайте по пятачку, сказала она.

   Акулина полѣзла въ карманъ за деньгами и отдала хозяйкѣ гривенникъ.

   - Денегъ-то ужъ у насъ, Аришенька, очень немного осталось, шепнула Акулина Аринѣ по уходѣ хозяйки:- Вдругъ ежели мы завтра этого барина, который насъ нанималъ, не сыщемъ и безъ работы останемся, что тогда?

   Арина ничего не отвѣчала. Она стояла на колѣняхъ на разостланной на полу душегрѣѣ, около котомки, долженствующей замѣнить ей подушку, и смотря изъ темнаго корридора въ просвѣтъ двери женской комнаты, крестилась на иконы, висѣвш³я въ углу. Акулина все еще въ раздумьѣ, что онѣ завтра могутъ и не найти "барина", покрутила печально головой и тоже начала креститься и шептать молитву, глядя въ просвѣтъ двери.

   Черезъ минуту онѣ улеглись. Въ женской комнатѣ брюзжала старуха на жилицъ товарокъ, въ мужской комнатѣ кто-то спорилъ, громко ругаясь, но Акулина и Арина тотчасъ-же заснули.

   Акулинѣ снился радостный сонъ: видѣла какъ она кормила своего мальчика, маленькаго Спиридона, и онъ весело улыбался ей.

  

  

   Мягкое что-то, но тяжелое наступило на руку Арины выше локтя. Она взвизгнула, проснулась и сѣла на полъ, бормоча: "О, Господи! Что это такое"! Хриплый мужской голосъ говорилъ:

   - Вишь, гдѣ чертей анафемскихъ улечься угораздило! Въ проходномъ корридорѣ... Подвиньтесь къ сторонкѣ, окаянныя, что-ли...

   Вслѣдъ за симъ Арина почувствовала ударъ босой ноги въ бокъ. Она пришла въ себя и увидѣла босаго мужчину съ всклокоченной головой и въ ситцевой рубахѣ безъ опояски. Онъ стоялъ надъ ней и теръ себѣ ладонью лобъ.

   - Башкой черезъ васъ, проклятыхъ, о стѣну двинулся. Завтра, пожалуй, синякъ будетъ, пробормоталъ онъ, умѣряя тонъ, и прошелъ въ кухню.

   Уже разсвѣло. Черезъ просвѣтъ двери изъ женской комнаты въ корридоръ падалъ сѣроватый утренн³й свѣтъ. Арина продолжала сидѣть на полу и гладила рукой то мѣсто, на которое ей сейчасъ наступили. Въ такомъ-же положен³и сидѣла и Акулина, тоже проснувшаяся, и почесывала грудь.

   - Наступилъ на тебя кто-нибудь, дѣвушка? спрашивала она Арину.

   - Мужчина наступилъ. Да какъ больно-то! Съ просонокъ-то просто не знала, на что и подумать. Не пора-ли вставать, Акулинушка? Вѣдь ужъ день бѣлый.

   - Да конечно-же пора. А то какъ-бы на работу не опоздать. Гдѣ она эта самая Гороховая-то улица, куда насъ вчера баринъ нанялъ? Вѣдь ничего не знаемъ. Можетъ статься и далеко.

   Акулина и Арина поднялись и сунулись въ женскую комнату. Тамъ еще всѣ спали. Съ коекъ торчали голыя ноги. Въ кухнѣ также было все тихо, но въ мужской комнатѣ кто-то кашлялъ и съ раскатомъ громко харкалъ. Акулина и Арина сѣли на табуретки и начали обуваться. Босой мужчина съ всклокоченной головой прошелъ по корридору обратно и исчезъ въ мужской комнатѣ. Тамъ послышался разговоръ, заскрипѣли доски чьей-то койки и кто-то громыхнулъ о полъ сапогами, очевидно надѣвая ихъ. Черезъ нѣсколько минутъ раздалась громкая зѣвота и въ кухнѣ. Кто-то тяжело ступалъ босыми ногами по полу. Акулина заглянула въ кухню. Хозяйка была уже вставши, вышла изъ-за ситцевой занавѣски, гдѣ спала, и накидывала на себя юбку.

   - Который-то теперь часъ, милая? спросила ее Акулина.

   - Да ужъ пятый. Уходите что-ли?

   - Надо уходить. Мы на работу порядились. Гдѣ-бы тутъ, желанная, умыться водицей?

   - Иди въ сѣни. Тамъ есть ушатъ и рукомойникъ.

   Акулина и Арина, захвативъ полотенце, направились въ сѣни умываться. Было очень холодно въ сѣняхъ. Холодный свѣж³й воздухъ и холодная вода освѣжили ихъ. Вернувшись опять въ комнаты, онѣ уже чуть не задыхались отъ спертаго воздуха, хотя ночью его и выносили.

   - Сейчасъ я вамъ паспорты ваши отдамъ, сказала имъ хозяйка и подала паспорты. - Приходите ужо вечеромъ опять ночевать. Видите, какъ у насъ смирно, приглашала она.

   Акулина и Арина одѣлись, накинули на плечи котомки и стали уходить, распросивъ хозяйку, какъ имъ пробраться на Гороховую. Хозяйка подробно разсказывала, но изъ всего ея разсказа онѣ поняли только, что изъ воротъ надо идти налѣво. Съ ними вмѣстѣ вышли на улицу и двое мужчинъ, отправляющихся тоже на работу. Мужчины эти вывели ихъ изъ переулка и опять разсказали дорогу на Гороховую. Арина и Акулина вышли на Фонтанку и поплелись по набережной. На улицахъ было еще совсѣмъ пусто. Кой гдѣ попадался спящ³й на дрожкахъ ночной извощикъ, кой гдѣ дворникъ мелъ улицу. Мелочныя лавки и трактиры были еще заперты. Идти пришлось долго, спрашивать пришлось много, но вотъ онѣ и на Гороховой. Онѣ показали городовому записку съ адресомъ дома. Городовой послалъ дальше. Наконецъ домъ найденъ. Ворота были заперты и отворена была только калитка, у которой стоялъ дворникъ въ полосатой фуфайкѣ съ заспанными глазами и почесывался. Опять показана была записка. Дворникъ прочелъ ее и сказалъ:

   - Здѣсь. Вы къ кому такую рань?

   - Да баринъ тутъ такой въ дикомъ пальтѣ и въ рыжей шапкѣ поломойничать насъ нанялъ. Чтобъ окна, значитъ, вымыть, двери, полы и тамъ разное.

   - Не баринъ должно быть, а лакей евонный. Тутъ баринъ генералъ. Рано только идете. Теперь тамъ всѣ спятъ еще.

   - Такъ миленьк³й, намъ быть-то?

   - А вотъ погодите у воротъ. Черезъ полчаса я понесу туда въ кухню дрова, такъ разбужу. Садитесь вотъ тутъ на скамеечкѣ.

   У воротъ стояла неубранная еще скамейка дежурнаго дворника и Акулина съ Ариной присѣли. Напротивъ воротъ черезъ улицу отворилась мелочная лавочка. Отворивш³й двери прикащикъ въ полушубкѣ и передникѣ вышелъ на тротуаръ и сталъ креститься на виднѣющ³йся вдали золотой крестъ церкви. Покрестившись, онъ опять ушелъ въ лавку. На тротуарѣ все чаще и чаще стали показываться пѣшеходы, по большей части рабоч³й народъ. Прошли плотники съ топорами за поясомъ, прошли землекопы съ лопатами на плечахъ. Наискосокъ черезъ улицу помѣщался черный трактиръ. Дверь трактира, находившаяся подъ красной в