Есенин Сергей Александрович - С. Кошечкин.Весенней гулкой ранью..., Страница 12 - Книги

мог ничего сказать.

Дрожали, качались ступени,

Но помню

Под звон головы:

"Скажи,

Кто такое Ленин?.."

Поэт сделал паузу и, не поднимая головы, непередаваемо просто произнес:

Я тихо ответил:

"Он - вы".

На слове "он" голос его слегка дрогнул и как бы стал глуше, проникновеннее...

Писатель Иван Рахилло, еще в 1945 году рассказывавший мне об этом чтении Есениным "Анны Снегиной", после добавил:

- "Он - вы..." Вот уж поистине: чтобы словам было тесно...

Действительно, этими двумя словами сказано многое. Вдумаемся в них.

"Он - вы", - значит, Ленин неотделим от народа, как народ неотделим от своего гениального вождя: Ленин - плоть от плоти тех, кто веками вынашивал мечту о свободе, о счастье; Ленин живет тем, чем живут люди труда: у них и у Ленина думы и надежды - одни.

"Он - вы", - значит, неотвратима поступь революции, несгибаем дух борцов за новую жизнь, за справедливость на земле.

"Он - вы", - значит, вы, люди труда, - могучая сила, ваша судьба - в ваших собственных руках, ваше будущее зависит от вас, идите за Лениным и его партией, они - ваши ум, честь, совесть, они не подведут.

Когда размышляешь над этими стихами из "Анны Снегиной", на память приходят рассказы современников поэта, рассказы, которые помогают увидеть жизненную основу есенинских строк о вожде и народе.

Январь 1924 года. Вся страна в великом горе: умер Ленин.

"...Тяжело упала эта потеря на сыновнюю душу Сергея Есенина, - вспоминал писатель Юрий Либединский. - Получив пропуск из "Правды", он несколько часов простоял в Колонном зале, не сводя глаз с дорогого лица. Вместе с народом, бесконечной вереницей идущим мимо гроба, переживал он горе прощания".

О "траурном Есенине" тех горестных дней рассказывал мне Александр Безыменский. Из нескольких фраз, оброненных тогда при случайной встрече с Есениным, он запомнил одну - о том, что и "Рязань лапотная в карауле стояла".

- Может, он сам стоял в почетном карауле, - высказал предположение Безыменский.

Возможно, было и так. Но скорее всего, говоря о "Рязани лапотной в карауле", Есенин имел в виду другое. Вероятнее всего, речь шла о факте, описанном в газете "Правда" за 1 февраля 1924 года. В заметке, озаглавленной "Крестьянка в карауле", корреспондент писал, что на Красной площади в почетном карауле у гроба Ильича стояла пожилых лет крестьянка в желтом разодранном тулупе, в лаптях. После замены караула ее окружили старые большевики и стали расспрашивать, как она попала в Москву, на площадь, к гробу Ленина. Крестьянка оказалась жительницей глухой деревушки Рязанской губернии. Когда мужики, ездившие в город, принесли тяжелую весть, женщина продала свой последний скарб, собрала немного денег у односельчан и в товарном вагоне приехала в Москву. Всю ночь стояла в очереди у Колонного зала, накануне похорон, с вечера, - у Красной площади. После долгих просьб ее пропустили вместе с другими крестьянами; к гробу, в почетный караул ее провел - как она потом узнала - "всероссийский староста" Михаил Иванович Калинин...

Так его, Есенина, родная Рязанщина на Красной площади, у гроба, припорошенного январским снежком, оплакивала народного заступника, великого друга и вождя трудового люда. Оплакивала слезами безвестной нишей крестьянки, но уже обретшей веру в новую, лучшую долю. И эту веру дал ей Ленин.

То, что крестьяне все больше убеждаются в правоте ленинского дела, поэт замечал и во время поездок в родные места.

Одна из таких поездок состоялась незадолго до начала работы над поэмой "Анна Снегина", летом 1924 года. По возвращении в Москву Есенин, рассказывая Юрию Либединскому о жизни деревни, привел фразу своего отца: Советская власть для крестьян "очень подходящая, вполне даже подходящая...". И после прибавил: "Ты знаешь, чтобы из него такие слова вывернуть, большое дело надо было сделать. А все Ленин! Знал, какое слово надо сказать деревне, чтобы она сдвинулась. Что за сила в нем, а?.."

На этот свой вопрос поэт ответил в отрывке из неоконченной поэмы "Гуляй-поле":

Он мощным словом

Повел нас всех к истокам новым.

Он нам сказал: "Чтоб кончить муки,

Берите все в рабочьи руки.

Для вас спасенья больше нет -

Как ваша власть и ваш Совет".

. . . . . . . . . . . . . . . .

И мы пошли под визг метели,

Куда глаза его глядели:

Пошли туда, где видел он

Освобожденье всех племен...

Так мысли Ленина стали мыслями миллионов тружеников полей и заводов, объединили массы в могучем революционном порыве.

В траурные январские дни Есенин всем сердцем почувствовал, сколь глубока народная скорбь по любимому вождю. Он видел и то, как сплотила она трудящихся в их непреклонной воле довести дело Ильича до победного конца. Об этом говорили суровые, мужественные лица рабочих и крестьян, пришедших проститься с Лениным. Об этом были их слова, рожденные в глубинах души человеческой.

В том же номере "Правды" за 1 февраля 1924 года Есенин мог прочитать одно из многочисленных сообщений с мест о собраниях в память В. И. Ленина.

"Все мы, как один, - заявили крестьяне деревни Массаны Черниговской губернии, - считаем себя ленинцами и будем продолжать работу друга всех трудящихся".

"Считаем себя ленинцами..." - с такими словами народ проводил в последний путь своего Ильича. С такими словами рабочие и крестьяне пошли дальше по пути, намеченному великим вождем. И потому Ленин - это революционный народ, прокладывающий дороги в будущее.

"Он - вы..."

А. М. Горький сказал в Большом театре 31 мая 1928 года, обращаясь к собравшимся в зале представителям партийных, советских, профессиональных организаций, трудящихся столицы:

"Дорогие товарищи, на Красной площади лежит Владимир Ильич Ленин. Здесь сидит коллективный Ленин. Этот Ленин должен как-то углубиться, он должен создать много Лениных, таких огромных, таких великих, таких настоящих, массовых, громадных Лениных. Должен создать, - вот что я вам скажу, товарищи...

Вы достойны высокой оценки... Это вам говорит не художник и не литератор, вам говорит простой рабочий русский человек".

И сегодня новая историческая общность людей - советский народ - по праву несет в своем могучем сердце высокое и благородное имя - Ленин.

Имя, которое запечатлено на многих страницах поэтических книг, в том числе - есенинских.

Возница. Мельник. Мельничиха. Прон Оглоблин. Его брат Лабутя. Анна Снегина. Старая помещица. Наконец, поэт Сергей, от чьего имени ведется повествование...

Целая галерея людей, характеров, один на другой не похожих. Иной и появится-то ненадолго, скажет несколько слов и не вернется больше на страницы поэмы. Но его уже не забудешь: стоит перед глазами как живой.

Мельник. Этакий кряжистый - еще в силе - старик. Обнимет - "заревет и медведь". Умеет ладить и с помещицами (десять лет их знает!), и с крестьянами. Расторопен - не по годам - в делах. От мужика записку гостю принесет, позаботится о помещицах, оставшихся без земли и усадьбы, не поленится письмо послать давнишнему другу в Питер... В радости - подвижен, суетлив; не в пример Прону "не может связать двух слов". Не забыть его любимых: "Сергуха! За милую душу!.."

Мельничиха. Ворчлива, но с доброй душой. И говорит-то не по-женски сурово, зло: "Их надо б в тюрьму за тюрьмой", "гнусь". Всеми корнями - в старом укладе. Опора жизни - царь-батюшка. Прогнали его - все рухнуло:

"Пропала Расея, пропала...

Погибла кормилица Русь..."

Это "сквозь кашель, глухо" - "Расея..."

Лабутя, брат Прона. Болтун, "хвальбишка и дьявольский трус".

...Голосом хриплым и пьяным

Тянул, заходя в кабак:

"Прославленному под Ляояном

Ссудите на четвертак..."

Именно - "тянул". Иначе слово "прославленному" не произнесешь.

И как по-иному заговорит Лабутя, выдавая себя за некоего ветерана-революционера, будто полжизни проведшего в Нерчинске и Турухане:

"Да, братец!

Мы горе видали,

Но нас не запугивал страх..."

Вот он, как на ладони, - "мужик, что твой пятый туз". Нагрянут деникинцы, учинят расправу. Прона расстреляют, а Лабутя и тут не сплошает: отсидится в соломе. И уже не медали зазвенят в его словах - орден, красный орден. "Такие всегда на примете..."

Старая помещица. В поэме она - "дебелая грустная дама" - произносит всего несколько слов. За ними - самообладание, трезвость, сухость, жестокость.

"Рыдай - не рыдай, - не помога...

Теперь он холодный труп..." - "утешает" она дочь, получившую весть о гибели мужа. И дальше:

"Там кто-то стучит у порога.

Припудрись...

Пойду отопру..."

Смерть, горе, но все равно: "припудрись"...

"Давненько я вас не видала.

Теперь из ребяческих лет

Я важная дама стала, -

А вы - знаменитый поэт", - говорит Анна при первой встрече с Сергеем. Она и в самом деле внешне выглядит светской дамой. Белое платье, шаль, перчатки (летом - перчатки!). "Красивый и чувственный рот". Движенья изящны: "лебедя выгнув рукой", "тело ее тугое немного качнулось назад". Думая о "хуторском разоре", опускает свой взор "печально и странно". В словах - небрежность.

Дочь помещицы, жена офицера...

"Я важная дама... Вы - знаменитый поэт". Это было приглашение к разговору на равных. Такого разговора не получилось.

Во время последней встречи она признается Сергею о своей "преступной страсти".

"Конечно,

До этой осени

Я знала б счастливую быль...

Потом бы меня вы бросили,

Как выпитую бутыль...

Поэтому было не надо...

Ни встреч... ни вобще продолжать...

Тем более с старыми взглядами

Могла я обидеть мать".

Анна говорит так, будто поэт пытался сблизиться с нею. Но ведь этого не было! Их разъединяют не только и не столько годы, но что-то большее. Несовместимы их социальные положения. Помещица, владелица земли и демократически настроенный поэт, водящий дружбу с мужиками, - что может быть между ними общего, кроме воспоминаний о далеких встречах?

Из Лондона она напишет Сергею:

"Дорога моя ясна...

Но вы мне по-прежнему милы,

Как родина и как весна".

"Как родина..." Это, конечно, не Советская Россия, просто - Россия: родная, тихая усадьба, палисад с жасмином, береза и ель в синей заволоке, калитка... Без бунтующих мужиков, без новой власти, разрушившей все старое, привычное, милое...

Без всего того, что поэт воспринял как неотвратимую и справедливую кару "прохвостам и дармоедам...".

Поэт Сергей тоже не из криушан. "Воспитан ты был кулаком", - говорят ему мужики, -

Но все ж мы тебя не порочим.

Ты - свойский, мужицкий, наш.

Бахвалишься славой не очень

И сердце свое не продашь.

Бывал ты к нам зорким и рьяным,

Себя вынимал на испод..."

Он действительно их. Как и мужикам, ему война "всю душу изъела". Как и мужикам, ему ненавистны "купцы да знать", "мразь", бросающая пятак солдату-калеке. И все-таки он, автор стихов про "кабацкую Русь", поэт, чьи пьяные дебоши "известны по всей стране", не нашел еще своего места в жизни. Сочувствуя мужикам, принимая участие в их делах (поездка с Проном к Снегиной - "просить" землю), Сергей, однако, особой "рьяности" не проявляет. "Самый близкий" для Прона человек в то же время, по определению крестьян, "беззаботник". Его не захлестнули даже события, взбудоражившие всю жизнь деревни:

Я быстро умчался в Питер

Развеять тоску и сон.

Кстати сказать, в черновой рукописи есть вариант последней строки:

На красногвардейский фронт...

Есенин, видимо, почувствовал психологическую неоправданность такого шага своего героя и заменил строку.

В образе Сергея явственно проступают автобиографические черты самого поэта. Читая поэму, вспоминаешь слова Есенина о том, что он "в революцию покинул самовольно армию Керенского" и проживал дезертиром (в поэме: "Был первый в стране дезертир..."). Цикл стихов "Москва кабацкая", время создания которого в поэме "сдвинуто" на шесть-семь лет назад... Поездка Есенина (летом 1918 года) в родные места, где он, по свидетельству С. А. Толстой, "был очевидцем явлений, происходивших в революционной деревне". И когда "отчалившая Русь" являлась ему в ином свете:

Дождиком в нивы златые

Нас посетил Авраам...

Что дождик! - грозовые ветры пронеслись над родною землей.

Словно тройка коней оголтелая

Прокатилась во всю страну.

Напылили кругом. Накопытили.

И пропали под дьявольский свист.

А теперь вот в лесной обители

Даже слышно, как падает лист.

Это - из стихотворения "Несказанное, синее, нежное..." Оно появилось в печати почти одновременно с "Анной Снегиной". Бешеная скачка во времени и пространстве - и "стой, душа...".

Разберемся во всем, что видели,

Что случилось, что сталось в стране...

Спокойный и вдумчивый взгляд назад - через расстояние прожитых лет.

То, что тогда, вблизи, представлялось туманным "новым гостем", идущим "вынуть выржавленный гвоздь", обернулось простым русским мужиком, замахнувшимся дрекольем на вчерашних господ: "Теперь мы всех р-раз - и квас!"

То, что тогда, вблизи, представлялось "чудом", "глаголом судьбы", "пришествием", теперь обернулось смертельной схваткой между старым и новым - и "солдатская крепкая мать", и скрежет топоров, и свист казацкой плети, и залп белогвардейских винтовок, и кровь, кровь...

Вот "что случилось, что сталось в стране...".

И все это было рядом с теми самыми "голубой дорожкой", жасмином и милой сердцу калиткой...

Правда жизни открывается поэту во всей своей сложности, где доброе зачастую идет рука об руку с дурным, возвышенное соседствует с низким, красота - с безобразным. Автор "Анны Снегиной" хорошо знает психологию крестьянина. Тот самый мужик, что толкует о "новых законах", о вольном житье, "за пару измызганных "катек"... даст себя выдрать кнутом", сжимает "от прибыли руки" и ругается "на всякий налог". Поэт не умолчал и о том, как:

...чумазый сброд

Играл по дворам на роялях

Коровам тамбовский фокстрот.

И в том же самом "чумазом сброде", "сермяжной рати" Есенин увидел силу, способную утвердить в жизни справедливость, добиться того, чтобы человек не был игрушкой в руках "прохвостов и дармоедов", а стал хозяином своей судьбы.

"...Скоро в старый хлев он будет загнан палкой, народ, не уважающий святынь", - злобствовала после Октября Зинаида Гиппиус.

К маленькой частице этого народа - революционно настроенным крестьянам села Криуши - идет поэт Сергей "поклониться, как старый знакомый и гость".

К одному из миллионов тех, кому истерические кликуши тщетно готовили место в "старом хлеву", он обращается просто и сердечно: "Зачем ты позвал меня, Проша?" Ибо видит в нем человека. Человека, достойного счастья на благодатной и прекрасной земле.

Она поистине прекрасна, политая потом и кровью народной родная земля: и "равнинная тихая звень", деревенская даль под золотою порошею луны; и ельник, усыпанный "свечьими светляков"...

Природа живая, трепещущая. В первоначальной свежести, с неповторимыми красками, звуками, запахами, она вплетена в самую ткань повествования. Ее дыхание чувствуется во всей лирико-романтической атмосфере поэмы. Есенину чуждо бездумное умиление пейзажем; через него поэт как бы ощущает - каждый раз заново - свою связь с миром. Все безобразное чуждо гармонии природы, оскорбляет ее и потому не может не быть отвергнутым. Так говорит поэт.

И он же говорит, что прекрасна родная земля, ее вечно обновляющаяся природа, прекрасна целомудренная, в чистом сердце рожденная любовь, прекрасен человек, который борется за счастье людей, за свободу.

Не этой ли поэтической мыслью одухотворена есенинская "Анна Снегина", поэма, вставшая рядом с "Двенадцатью" Блока, "Главной Улицей" Демьяна Бедного, "Хорошо!" Маяковского...

"Песнь о великом походе", "Персидские мотивы", "Анна Снегина"...

Даже если бы в 1924-1925 годах Есенин написал только эти произведения, и то мы могли бы говорить о новом взлете его таланта. Но к ним надо прибавить 20 "маленьких поэм" (среди которых "Возвращение на родину", "Русь советская", "Поэтам Грузии", "Баллада о двадцати шести", "Письмо к женщине", "Мой путь"), более шестидесяти лирических стихотворений, "Сказку о пастушонке Пете, его комиссарстве и коровьем царстве", "Поэму о 36"...

"Так много и легко пишется в жизни очень редко", - слова из его батумского письма от 20 декабря 1924 года.

Когда думаешь о последних годах Есенина, его пребывании в Азербайджане и Грузии, вспоминаешь самое удачливое время в жизни Лермонтова, Некрасова, "болдинскую осень" Пушкина...

"И РАСЦВЕТАЮТ ЗВЕЗДЫ СЛОВ..."

В одной из статей Есенин писал: "У каждого поэта есть свой общий тон красок, свой ларец слов и образов". Есенинский "ларец" полон этих "своих" слов и образов. Но каждое слово, каждый образ живут не сами по себе, а в неразрывном единстве с другими словами и образами, со всеми элементами стихотворной речи. Изъять их из единой живой ткани стиха невозможно, ибо они сразу тускнеют и теряют силу.

Помня об этом, откроем есенинский "ларец" и, не претендуя на оценку всего его содержимого, попытаемся рассмотреть только эпитеты и сравнения - наиболее распространенные изобразительно-выразительные средства поэтического языка.

Эпитет - это художественное определение, усиливающее выразительность предмета путем подчеркивания объективно присущего ему или субъективно привносимого в него качества в соответствии с идейно-художественной задачей.

Эпитетам Есенина, как и всем образным средствам его языка, свойственна прежде всего исключительная эмоциональность. Характер этой эмоциональности зависит от содержания стихотворения и может быть то проникновенно-нежным, то патетическим, то гневным, то радостным, то грустным и т. д.

Вот поэт, устав от долгих странствий и многих переживаний, вернулся в родимый дом и снова, как в былые годы, видит за родительским ужином свою мать. Она

Смотрит, а очи слезятся, слезятся,

Тихо, безмолвно, как будто без мук.

Хочет за чайную чашку взяться,

Чайная чашка скользит из рук.

И это глубокое материнское волнение, не высказанное словами, но выдаваемое каждым ее движением, рождает в душе сына прилив сердечной теплоты, безграничной нежности, неисчерпаемой любви к родному человеку.

Милая, добрая, старая, нежная,

С думами грустными ты не дружись.

Слушай - под эту гармонику снежную

Я расскажу про свою тебе жизнь.

Четыре, казалось бы, самых обыкновенных, незатейливых эпитета... Связанные углубляющейся, проникновенной интонацией, плавной ритмикой, они точно и полно выражают чувство поэта. Включенное в единый эмоциональный поток, слово "старая", само по себе не имеющее эмоционального оттенка, здесь окрашено большим человеческим чувством.

В стихотворении "Мой путь" эпитет во взаимодействии с другими образными средствами выражает патетическую эмоцию:

Еще прошли года,

В годах такое было,

О чем в словах

Всего не рассказать:

На смену царщине

С величественной силой

Рабочая предстала рать.

Последние строки звучат широко и свободно. Сочетание эпитета "рабочая" с архаическим словом "рать", эпический глагол "предстала", патетический эпитет "величественная сила", приподнятая интонация - все это придает стихам особую торжественность, и мы вместе с поэтом восхищаемся непобедимой мощью пролетариата, свергнувшего ненавистный царизм.

В том же стихотворении, характеризуя "непроглядный ужас жизни" (Блок) в дореволюционной России, Есенин пишет:

Россия... Царщина...

Тоска...

И снисходительность дворянства.

Ну что ж!

Так принимай, Москва,

Отчаянное хулиганство.

Посмотрим -

Кто кого возьмет!

И вот в стихах моих

Забила

В салонный вылощенный

Сброд

Мочой рязанская кобыла.

Противопоставление "снисходительности" дворян и "отчаянного хулиганства", эпитеты "салонный вылощенный" убедительно выражают презрение, гнев, сарказм поэта, которые вызывали в нем господа буржуазного общества.

Торжественная лексика и интонация в строках, говорящих о "рабочей рати", находятся в резком эмоциональном контрасте со строками о "салонном вылощенном сброде", как бы отметают чуждый поэту мир изощренных эстетов.

При исключительной эмоциональности эпитет Есенина живописен, красочен, смел. Он, как солнечный луч, озаряет предметы и явления, вскрывая в них новые грани, вызывая неожиданные ассоциации.

Когда мы читаем строки стихотворения "Я красивых таких не видел...":

Что поет теперь мать за куделью?

Я навеки покинул село,

Только знаю - багряной метелью

Нам листвы на крыльцо намело, - картина поздней осени встает перед нами во всей жизненной конкретности. Мы воочию видим эту "багряную метель" - красноватые листья, подхваченные порывами ветра, беспорядочно кружащиеся над уже похолодевшей землей и бессильно опускающиеся на крыльцо. "Багряная метель" невольно ассоциируется с другой снежной метелью, которая скоро завьюжит по деревенской улице, наметет на крыльцо белые груды первого снега. Это есенинское словосочетание, как и многие другие, лишний раз подтверждает мысль о том, что эпитет - прежде всего образ, картина.

Для усиления выразительности образа Есенин, как уже отмечалось, широко и оригинально использует цветопись.

"Цветовые" эпитеты органично входят в ткань стиха, поскольку несут соответствующую смысловую нагрузку. Приведем отдельные строфы из произведений, где есть, скажем, слово "белый":

Этой грусти теперь не рассыпать

Звонким смехом далеких лет.

Отцвела моя белая липа,

Отзвенел соловьиный рассвет.

---

Когда-то у той вон калитки

Мне было шестнадцать лет,

И девушка в белой накидке

Сказала мне ласково: "Нет!"

---

Да, мне нравилась девушка в белом,

Но теперь я люблю в голубом.

В стихотворениях, откуда взяты эти строки, белый цвет обозначает чистоту, невинность, девственность. И это не случайно. С аналогичным явлением мы встречаемся в русских свадебных обрядах (белое одеяние невесты), в народно-поэтической речи (белая лебедушка, белая березонька), а также в классических произведениях, созданных под влиянием фольклора (у Пушкина: "Как весенней теплою порою, из-под утренней белой зорюшки..." - "Сказка о медведихе").

Золотой цвет в стихах Есенина нередко символизирует увядание:

Не жалею, не зову, не плачу,

Все пройдет, как с белых яблонь дым.

Увяданья золотом охваченный,

Я не буду больше молодым.

"Золото увяданья"... Нет, это не "философия тлена", не могильная меланхолия, не угрюмый пессимизм, а ясная и трезвая дума о неумолимом движении потока жизни, о неизбежном. И в эпитете нетрудно увидеть его жизненную основу: она - в природе, где цвет осенних листьев и трав напоминает цвет золота. Вспомним Пушкина:

Унылая пора! Очей очарованье!

Приятна мне твоя прощальная краса -

Люблю я пышное природы увяданье,

В багрец и в золото одетые леса.

("Осень")

---

Настала осень золотая.

Природа трепетна, бледна.

Как жертва, пышна убрана.

("Евгений Онегин", гл. 7, XXIX)

Эпитетам Есенина свойственна многозначность. Например, тот же эпитет "золотой" в ряде стихов выступает в значении "бесценный". При этом, в зависимости от характера переживания, на первый план выдвигается то эмоциональный, то изобразительный оттенок. В стихотворении "Спит ковыль. Равнина дорогая..." в строфе:

И теперь, когда вот новым светом

И моей коснулась жизнь судьбы,

Все равно остался я поэтом

Золотой бревенчатой избы, - эпитет "золотая" главным образом передает эмоциональное отношение поэта к "бревенчатой избе", дорогой его сердцу. В данном случае ему было нужно подчеркнуть любовь к старой, уходящей Руси, что он и сделал емким эпитетом.

Есенин при посредстве эпитета умел "малому вдохнуть душу большого" (М. Пришвин).

В стихотворении "Я красивых таких не видел..." поэт обращается к своей сестре:

Я красивых таких не видел,

Только, знаешь, в душе затаю

Не в плохой, а в хорошей обиде -

Повторяешь ты юность мою.

Ты - мое васильковое слово,

Я навеки люблю тебя.

Как живет теперь наша корова,

Грусть соломенную теребя?

Это стихотворение, две начальные строфы из которого приведены, дышит непосредственностью, неисчерпаемой искренностью.

Ты - мое васильковое слово... - Так мог сказать только Есенин. Будущие поэты, быть может, скажут лучше, но так не скажет никто, потому что Есенин, как каждый большой поэт, неповторим. Этот метафорический эпитет "васильковое слово" рождает в нашем сознании целую гамму разнообразных дальних ассоциаций, связанных с образом скромного василька. Цветок этот бесконечно дорог поэту как частица его родных полей, родной природы. Голубой василек напоминает о чем-то хорошем, чистом, нежном. "Васильковое слово" - самое задушевное, самое заветное, идущее из глубин сердца, пропитанное беспредельной нежностью слово.

Мопассан как-то сказал, что "у слов есть душа... Она появляется при соприкосновении слова с другими словами, вспыхивает и освещает некоторые книги неведомым светом, но нелегко высечь из слова этот огонь. Есть писатели, которые путем сближения и сочетания слов вызывают в воображении целый мир поэзии...". Есенин принадлежит к таким писателям. Он хорошо знал, что только мысль и чувство делают слово молодым и ярким, сильным и красивым. Без них в поэтическом произведении не живет ни одно слово.

Кажется, трудно допустить, чтобы в задушевном лирическом стихотворении на равных правах с сердечнейшими словами находилось далеко "не изящное" слово "корова". У Есенина это слово не только не выпадает из стиля, но является самым нужным, единственно уместным, незаменимым. Тепло большого человеческого чувства, выражающееся в ритмике, интонации, тропах, в том числе в метафорических эпитетах "васильковое слово" и "грусть соломенная", делает это слово мягким, ласковым, душевным.

Одним из непременных элементов выразительности эпитета явл