Гончаров Иван Александрович - А. Рыбасов. И.А. Гончаров

даться жизнью и не знать труда.

   Ему неприятны жалобы управляющего на неполадки и беды в обломовском хозяйстве. "Ах, трогает жизнь!" - стонет Обломов. Ему хотелось бы как-либо избежать этих невзгод, хотя бы с помощью иллюзии, что все хорошо. Эти помыслы и желания Обломова напоминают собой "экономический", так сказать, хозяйственный "романтизм" гоголевского помещика. "И без того случается нам, - сетует он, - часто видеть, что вовсе неутешительно. Пусть лучше позабудемся мы! Зачем ты, брат, говоришь мне, что дела в хозяйстве идут скверно?.."

   Так же думает и поступает Обломов.

   "...Любопытно бы знать... отчего я... такой", - допрашивает себя Обломов. В романе дан ответ на этот вопрос. Обломовщина - вот причина всех бед и несчастий Обломова: "Итти вперед, или остаться?" - этот обломовский вопрос для Ильи был глубже гамлетовского. Но как он ни вслушивался "в отчаянное воззвание разума", вступить на спасительный путь не сумел. В отчаянии Обломов восклицает: "Прощай, поэтический идеал жизни!"

   В переживаниях Обломова поистине много драматического: "...Восстанут забытые воспоминания, неисполненные мечты, если в совести зашевелятся упреки за прожитую так, а не иначе, жизнь - он спит непокойно, просыпается, вскакивает с постели, иногда плачет холодными слезами безнадежности по светлом, навсегда угасшем идеале жизни". Гончаров, как и Гоголь и другие русские писатели, умел, говоря словами Белинского, и в "пошлости жизни найти трагическое".

   Всю безнадежность бытия Обломова оттеняют в романе хотя бы такие строки:

   "Настала одна из ясных сознательных минут в жизни Обломова. Как страшно стало ему, как вдруг в душе его возникло живое и ясное представление о человеческой судьбе и назначении и когда мелькнула параллель между этим назначением и собственной его жизнью... Он болезненно чувствовал, что в нем зарыто, как в могиле, какое-то хорошее, светлое начало (курсив мой. - А. Р.), может быть теперь уже умершее, или лежит оно, как золото, в недрах горы, и давно бы пора этому золоту быть ходячей монетой. Но глубоко и тяжело завален клад дрянью, наносным сором".

   Эту важную мысль романист повторил - устами Штольца - в конце романа. В Обломове, говорит Штольц Ольге, "есть и ума не меньше других, только зарыт, задавлен он всякой дрянью и заснул в праздности".

  

   * * *

  

   Судьба Обломова была типичной для многих людей из круга дворянской интеллигенции сороковых годов. "В лице Обломова, - писал Горький, - пред нами правдивейшее изображение дворянства обленившегося..." {М. Горький, История русской литературы. М" 1939, стр. 120.}

   В своей статье об "Обломове" Добролюбов указывал, что в настоящем своем положении Обломов "не мог нигде найти себе дела по душе, потому что вообще не понимал смысла жизни". В этих чертах Обломова Добролюбов увидел повод к сравнению его с прежними типами в русской литературе. "Давно уже замечено, - писал Добролюбов, - что все герои замечательнейших русских повестей и романов страдают оттого, что не видят цели в жизни и не находят себе приличной деятельности. Вследствие того они чувствуют скуку и отвращение от всякого дела, в чем представляют разительное сходство с Обломовым. В самом деле, - раскройте, например, "Онегина", "Героя нашего времени", "Кто виноват?", "Рудина" или "Лишнего человека", или "Гамлета Щигровского уезда", - в каждом из них вы найдете черты, почти буквально сходные с чертами Обломова".

   Несомненно, у Обломова есть несколько общих черт с так называемыми "лишними людьми", которые также испытывали на себе давление "гнусной обломовщины". Но наряду со сходством между Обломовым и "лишними людьми" есть существенные различия. Это ясно видел и понимал Гончаров. Имея в виду как раз героя "Кто виноват?" Герцена - Бельтова, Печорина и других, он указывал: "У них горизонт был широк, натура богата, а пищи не было, и они затерялись..." {Из письма И. А. Гончарова к С. А. Никитенко от 8 июня 1860 года из Мариенбада. "Литературный архив", изд. АН СССР, 1953, т. IV, стр. 116.}. То были мятущиеся натуры, они носили в себе гордое чувство независимости и свободы, смело выражали протест против фальшивой морали светского общества.. Как ни эгоистичны были они порой в своих стремлениях и поступках, они поднимались до осуждения крепостничества. Обломов же до конца остается крепостником. Крестьяне, полагает он, были от века и будут собственностью помещиков. Строя планы улучшения хозяйства, он вовсе не намерен отказаться от крепостного оброка Бельтов, Печорин, Рудин, Лаврецкий и другие "лишние люди" до конца своих дней не мирились с окружающей их жизнью, тогда как большая часть поместного дворянства вела обломовское существование.

   Добролюбов убедительно показал, как в ходе жизни, исторического развития "лишние люди" при определенных условиях разделяли судьбу Обломова, становились обломовцами.

   Добролюбов не отрицал того, что в прошлом люди типа Бельтова - Рудина сыграли известную прогрессивную роль. "Среди томительной и тлетворной духоты и засухи", как охарактеризовал двадцатые-тридцатые годы в России Белинский, всякое независимое и зовущее вперед слово было полезным для общества и являлось почти подвигом. Но жизнь не стоит на месте, а непрерывно развивается и изменяется. И то, что считалось добродетелью в "лишних людях" (возвышенные слова и призывы), со временем, в пятидесятых годах, когда становилась ясной задача "что делать", когда лучшие люди России вступили на путь решительной борьбы с крепостничеством и либеральными иллюзиями, стало пустой фразой, помехой реальному делу.

   По свидетельству критика, в тогдашней действительности еще встречались люди, представлявшие как бы сколок с прежних героев. Только в общественном сознании они более и более превращались в Обломова. Что превращение это уже началось, замечал Добролюбов, доказывает тип Обломова, созданный Гончаровым.

   Именно такова была эволюция "лишнего человека" в канун реформы, и это убедительно отобразил Гончаров. Критик особенно ставил в заслугу романисту низведение "лишнего человека" с "красивого пьедестала".

  

  

   В одной из своих работ Ленин, имея в виду Обломова, говорил: "Был такой тип русской жизни..." {В. И. Ленин, Сочинения, т. 33, стр. 197} С точки зрения Добролюбова, Обломов - это "живой, современный русский тип, отчеканенный с беспощадной строгостью и правильностью" (курсив мой. - А. Р.). Роман Гончарова "Обломов", по мнению критика, "существенный шаг вперед в истории нашей литературы".

   Сильнейшая черта гончаровского реалистического творчества выразилась в подходе к изображению действительности: художник не оставляет явления, на которое однажды бросил свой взгляд, не проследив его до конца, не отыскав его причин, не поняв связи его со всеми окружающими явлениями. Он стремится, как отмечал Добролюбов, "случайный образ, мелькнувший пред ним, возвести в тип, придать ему родовое и постоянное значение". В результате, замечает критик, постепенно в романе "перед вами открывается не только внешняя форма (то есть свойство Гончарова изображать явление во всех его мельчайших подробностях. - А. Р.), но и самая внутренность, душа каждого лица, каждого предмета".

   Можно считать, что, высказав это, Добролюбов проник в тайну, в сущность и форму процесса художественного обобщения, типизации у Гончарова.

   Для того чтобы образ был возведен в тип, нужны особые условия. В своей статье "Лучше поздно, чем никогда" Гончаров писал: "...Если образцы типичны,- они непременно отражают на себе - крупнее или мельче - и эпоху, в которой живут, оттого они и типичны, то есть на них отразятся, как в зеркале, и явления общественной жизни, и нравы, и быт".

   Это, конечно, первое и главное условие, определяющее природу типичного в искусстве.

   Гончаров говорит, что художник, изображая действительность, не должен далеко забегать вперед. Ему следует изображать только то, что уже "отлилось в формы". В художественное произведение, утверждал он, входит только то, что входит в "капитал", в "будущую основу" жизни.

   Гончаров, как видно из сказанного, чересчур ставил художника в зависимость от непосредственной действительности. В этом отношении Щедрин шел дальше Гончарова. Он предлагал изображать людей и их поступки, мысли, не только как они есть, но и какими бы они стали при определенных условиях.

   Посмотрим на особенности типизации у Гончарова. В Обломове прежде всего бросаются в глаза такие физические признаки: "среднего роста", "приятной наружности", "глаза темносерые", "цвет лица... безразличный", "обрюзг не по летам", "пухлые руки".

   Далее художник замечает, что это был человек "с отсутствием всякой определенной идеи, всякой сосредоточенности в чертах лица". Это уже особенности внутреннего, психологического характера.

   Мгновениями Обломов бывает по-своему одухотворен: "мысль гуляла вольной птицей по лицу, порхала в складках лба, потом совсем пропадала, и тогда во всем лице теплился ровный свет беспечности".

   Фиксируя свои наблюдения над личностью героя и окружающей его обстановкой, художник, как бы делая новое открытие для себя, замечает, что образ Обломова - это "ленивый образ".

   Так раскрывается внутренняя сущность Обломова.

   Если иногда у Обломова и появлялась тревога, то обычно разрешалась вздохом, "замирала в апатии или в дремоте".

   Художник с каждым штрихом углубляет портрет Обломова, ставит Обломова в различные положения, его образ мало-помалу "вбирает в себя черты психологии русского человека", зараженного обломовщиной. Словом, Обломов предстает перед нами как глубоко типичный образ, в котором все детали художественно необходимы, создают впечатление полного правдоподобия.

   Индивидуальные черты внешности и характера Обломова под пером романиста органически сливаются с типическими, образуя нечто нераздельное. В результате достигается впечатление, что именно вот таким и по внешности и по характеру должен быть этот человек.

   Рисуя характер, художник заставляет как бы сливаться с персонажем и вещи ("беспечность переходила в позу всего тела, даже в складки шлафрока", или: халат Обломова "как послушный раб покоряется самомалейшему движению тела").

   Гончаров очень подробно, даже скрупулезно изображает обстановку жизни и быта героя, - "всю, говоря словами Гоголя, страшную, потрясающую тину мелочей", которая опутывает людей. Именно в "Обломове" эта черта таланта Гончарова, бесспорно, унаследованная от Гоголя, получила свое полное и своеобразное выражение. Пожалуй, никто тогда из русских и западных писателей не умел эти изображения мелочей быта, деталей обстановки так "пропитывать" духом живущего среди них человека, так сливать в нечто единое целое человека и окружающий его материальный, так сказать, "вещный", микромир, как делал это автор "Обломова".

   Уменье раскрывать психологию героя не только посредством анализа его душевных переживаний, но и через изображение повседневной обстановки, предметов и вещей, среди которых протекает бытие героя, - одна из коренных и замечательных особенностей художественного мастерства Гончарова.

  

  

   Характерные черты обломовщины воплощены художником не только в образе Обломова, но и в фигуре Захара. Несмотря на то, что Обломов - барин, а Захар - его крепостной слуга, они сродни друг другу. Оба они, барин и раб, выросли на одной и той же почве, пропитались одними и теми же соками, испытывали на себе "обаяние обломовской атмосферы, образа жизни".

   В обоих этих образах с исчерпывающей полнотой показан кризис, распад патриархально-крепостнического уклада жизни, быта и нравов.

   Гончаров стремился показать, что тлетворное влияние крепостного права сказывалось не только на поместном дворянстве, но и на духовном облике и образе жизни других слоев общества. В своих произведениях (более всего в "Обрыве") он осудил, например, "аристократическую обломовщину" - уродливые обломовские нравы высших аристократических кругов. Заражала обломовщина косностью, апатией, ленью, нравственным рабством и слуг - людей крепостной дворни. Сопоставляя фигуры Обломова и Захара, романист проводит мысль, что судьбы этих людей неразрывны, жизнь одного из них невозможна и немыслима без другого. "Старинная связь, - говорится в романе, - была неистребима между ними". Они обречены быть навеки вместе, как рак-отшельник и улитка. Понятие о своем праве владеть и распоряжаться Захаром, как своей собственностью, как вещью, так же неистребимо в Обломове, как неистребимо и в Захаре его нравственное рабство. Хотя Захар и злится на барина за вечные упреки в лени и нерадивости, ворчит на его капризы, но про себя все это он "уважал внутренно, как проявление барской воли, господского права". Без этих капризов и упреков он не чувствовал бы над собой барина.

   У Захара была тоже своя мечта, свой "романтизм". "Захар любил Обломовку, как кошка свой чердак..." Он не мог забыть "барского широкого и покойного быта в глуши деревни", "отжившего величия", своей ливреи, в которой для него воплотилось все достоинство старого дома Обломовых. Если бы не эти воспоминания о былом, - "ничто не воскрешало молодости его".

   Захар, по словам романиста, принадлежал двум эпохам, и обе положили на него печать свою. От одной перешла к нему по наследству "безграничная преданность к дому Обломовых", а от другой, позднейшей, - определенные пороки. "Страстно преданный барину", Захар редкий день не солжет ему в чем-либо. Он любит и выпить, и бегать к куме подозрительного свойства, всегда норовит "усчитать" у барина гривенник. Тоска охватывает его, если барин съедает все. Он любит сплетничать, распускать про барина какую-нибудь небывальщину. Неопрятен. Неловок. Не дай бог, если воспламенится усердием угодить барину: бедам и убыткам нет конца. Но, несмотря на это, все-таки выходило, что он был глубоко преданный барину слуга. Он бы не задумался сгореть или утонуть за него, не считая это подвигом и поступая "без всяких умозрений".

   Несмотря на всю наружную угрюмость и дикость, Захар, как показывает художник, "был довольно мягкого и доброго сердца".

   Это уменье художника видеть глубокие внутренние противоречия в характерах даже таких ничтожных, или, как принято было в то время говорить, "пошлых" существ - одна из замечательных и высоко реалистических черт гончаровского художественного таланта.

   Глубоко чувствуя правду жизненных явлений, всю сложность и противоречивость человеческих отношений и психологии, романист не только сближает типы Обломова и Захара, но и противопоставляет иной раз их друг другу. Это позволяет ему еще глубже раскрыть сущность обломовщины, показать, насколько и Обломов и Захар - оба одинаково безнадежно погрязли в лени, апатии и бескультурье. Превосходно это изображено в следующей сцене: "Обломов с упреком поглядел на него, покачал головой и вздохнул, а Захар равнодушно поглядел на окно и тоже вздохнул. Барин, кажется, думал: "Ну, брат, ты еще больше Обломов, нежели я сам", а Захар чуть ли не подумал: "Врешь! Ты только мастер говорить мудреные да жалкие слова, а до пыли и до паутины тебе и дела нет". Обломов прикрывает свое ничтожество, апатию и лень возвышенными романтическими фразами и мечтами. Захар представлен в романе в своей прозаической наготе. Но сущность их одинакова.

   Захар необходим в романе, без него картина обломовщины была бы неполна. Захар, как и Обломов, - типичный образ дореформенной жизни.

  

  

   Наряду с изображением отрицательных, "противных", по выражению Гоголя, типов, русская реалистическая литература стремилась создать положительные образы героев. Так, Гоголь, подвергая в "Мертвых душах" беспощадному осуждению и критике "гнусную действительность", вместе с тем стремился показать величие русского народа. "...Может быть, в сей же самой повести, - писал он, - почуются иные, еще доселе небранные струны, предстанет несметное богатство русского духа, прийдет муж, одаренный божескими доблестями, или чудная русская девица, какой не сыскать нигде в мире, со всей дивной красотой женской души, вся из великодушного стремления и самоотвержения".

   Гоголь считал, что счастлив будет писатель, который создаст образы и характеры, являющие "высокое достоинство человека". "Мертвые души" Гоголя проникнуты большой любовью к родине, сознанием громадной силы, скрытой в народе, верой в светлое его будущее. Гоголь увидел тщетность своего намерения найти образы положительных героев в среде помещиков-крепостников. Попытка его во второй части "Мертвых душ" противопоставить "небокоптителям" "благородного помещика" {Эти слова принадлежат Добролюбову } Костанжогло оказалась несостоятельной.

   Героический образ Тараса Бульбы подтверждает тот факт, что подлинными героями в жизни и литературе могут быть люди из народа или сам народ, как собирательный образ.

   Стремление создать образы положительных героев мы находим и у Гончарова. Обломову и Захару в романе "Обломов" противопоставлены Ольга и Штольц, причем в ряде моментов Ольга противопоставлена и Штольцу и выражает более высокий и положительный идеал, нежели Штольц.

   Вероятно, образ Штольца возник у Гончарова раньше, чем образ Ольги. По мнению критика А. В. Дружинина, который был близок Гончарову и с которым, видимо, Гончаров делился своими замыслами, образ Ольги в ходе работы над романом несколько оттеснил собою Штольца.

   "Андрей Штольц исчез перед нею, как исчезает хороший, но обыкновенный муж перед своей блистательно одаренной супругою" {Журнал "Библиотека для чтения", 1859, N 12, стр. 17.}.

   Штольц резко противопоставлен в романе Обломову. Гончаров сделал это для всестороннего "уяснения Обломова и обломовщины" и для показа Штольца, как "представителя труда, знания, энергии, словом - силы". Обломова и Штольца связывает дружба, за которой скрывается, однако, глубокий конфликт. Они как бы олицетворяют собою столкновение двух социальных стихий: крепостнической обломовщины и буржуазной деловитости. Энергичный, предприимчивый и деловитый Штольц - полная противоположность ленивому и апатичному Обломову. Даже внешний его облик представляет собою полный контраст с Обломовым. Штольц, по словам романиста, "весь составлен из костей, мускулов и нервов, как кровная английская лошадь".

   Гончаров рисует Штольца гармонически цельным человеком. "Как в организме нет у него ничего лишнего, так и в нравственных отправлениях своей жизни он искал равновесия практических сторон с тонкими потребностями духа". В Штольце нет той душевной сухости, какой отличался дядюшка Адуев: буржуазную деловитость и практичность он сочетает с романтичностью, способностью тонко и красиво чувствовать, любить.

   Однако, несмотря на то, что романист наделил своего героя этими достоинствами и изобразил его спасителем и учителем Обломова в жизни, образ Штольца явно не удался художнику. Впоследствии сам Гончаров признавал, что образ Штольца "слаб, бледен, из него слишком голо выглядывает идея", "не знаешь, откуда и зачем он".

   В самом деле, идеальные черты в Штольце только декларированы автором, они не получили убедительного художественного воплощения.

   В чем же главная причина того, что образ Штольца оказался слабым, нереалистичным?

   Стремясь показать в романе дельца буржуазной складки, Гончаров, по замечанию Добролюбова, отдал дань своему времени. Все тогда только и говорили, что надо "дело делать". Но "Что делать?" - на этот вопрос отвечали по-разному. По-своему ответил на него в "Обломове" и Гончаров. Внимательно наблюдая русскую дореформенную действительность, он увидел, что в ней наметились тенденции к буржуазному развитию. Эти тенденции Гончаров пытался отобразить в личности и деятельности Штольца.

   Штольц развивает идеи капиталистического прогресса в сельском хозяйстве. Ленин, касаясь развития капитализма в земледелии, писал: "...Новая организация хозяйства требует и от хозяина предприимчивости, знания людей и уменья обращаться с ними, знания работы и ее меры, знакомства с технической и коммерческой стороной земледелия, - т. е. таких качеств, которых не было и быть не могло у Обломовых крепостной или кабальной деревни" {В. И. Ленин, Сочинения, т. 3, стр. 182.}. Именно эти черты и характеризуют деятельность Штольца в Обломовке. О пореформенной русской буржуазии Ленин говорил, что ее цель состояла в том, чтобы и землю превратить в предмет "торгового оборота", разрушить крепостнические "привязанности крестьянина к земле" {Там же, т. 15, стр. 57 и т. 29, стр. 443.}. Как раз этого добивается и Штольц. Он советует Обломову: "Лучше бы дать им паспорты, да и пустить на все четыре стороны... Кому хорошо и выгодно на месте, тот не уйдет; а если ему невыгодно, то и тебе не выгодно: зачем его держать?"

   Стремление русской буржуазии заменить барщину, отработочную систему хозяйства вольнонаемным трудом имело, безусловно, прогрессивное значение и было одним из тех предвестников распадения старого, крепостного режима, о которых говорил Ленин.

   Бесспорно, что такие буржуазные дельцы, как Штольц, не только были, но и быстро размножались в те времена в России. Поэтому Гончаров был верен действительности, когда задумал ввести в роман фигуру Штольца. Просчет же художника и известная узость его общественных воззрений выразились в том, что он сделал попытки искать в буржуазном дельце идеальные человеческие черты. Гончаров невольно приглушил критику теневых сторон в его облике.

   Это в какой-то мере и обеднило реалистическую значимость образа. В ряде моментов Штольц выглядит в романе фальшивым и надуманным. Добролюбов вовсе отрицал реальность этого лица.

   Справедливо говоря, что "литература не может забегать слишком далеко вперед жизни", Добролюбов, однако, был не прав, утверждая, что "Штольцев, людей с цельным, деятельным характером... еще нет в жизни нашего общества", будто бы "пока для них нет почвы". Ленинские работы о развитии капитализма в России убеждают нас, что в действительности дело обстояло несколько по-иному.

   Но Добролюбов был совершенно прав, когда говорил, что "Штольц не дорос еще до идеала общественного русского деятеля", - не только потому, что "еще рано", но и потому, что по своему существу они, Штольцы, не могут и никогда не дорастут до этого идеала. "Не он тот человек, - замечает Добролюбов, - который сумеет, на языке, понятном для русской души, сказать нам это всемогущее слово "вперед".

   Резко отрицательно отнесся к образу Штольца и А. П. Чехов. В одном из своих писем 1889 года он замечал: "Штольц не внушает мне никакого доверия. Автор говорит, что это великолепный малый, а я не верю. Это продувная бестия, думающая о себе очень хорошо и собою довольная. Наполовину он сочинен, на три четверти ходулен" {А. П. Чехов, Полное собрание сочинений, т. XIV. Гослитиздат, 19.49, стр. 354.}.

   Таким образом, в фигуре Штольца, нарисованной Гончаровым, проявились сильные и слабые стороны таланта и мировоззрения писателя.

   В своих произведениях Гончаров проводил мысль о том, что без труда и деятельности невозможно преодолеть общественной отсталости. Вместо старой, бездейственной, праздной дворянской романтики Гончаров стремился ввести в литературу идею новой, деятельной романтики - романтики труда.

   Сама по себе это была замечательная цель. В какой-то мере осуществить ее романист пытался в образе Адуева-старшего и в образе Штольца. Однако его постигла неудача: ни тот, ни другой не годились по своей социальной сущности для решения этой задачи.

   Замечательно то, что после всех попыток найти в Штольце положительные стороны и черты писатель в итоге объективно, в силу присущей большим художникам способности изображать правду, все же в известной мере развенчивает своего героя, вскрывает буржуазную ограниченность его общественных идеалов, эгоистическую подкладку всей его деятельности, его равнодушие к общественным интересам.

   Это, конечно, следует расценить как победу реализма над схемой.

   Ольга, а не Штольц, истинно положительное лицо, подлинная героиня в романе "Обломов". Ольга Ильинская - один из самых замечательных образов русской женщины в нашей классической литературе. В характере и стремлениях Ольги много общего с Еленой - героиней романа Тургенева "Накануне". Отдельные черты сближают ее и с Верой Павловной из "Что делать?" Чернышевского.

   Создание образа Ольги Ильинской явилось самым вдохновенным и волнующим моментом в жизни Гончарова. Первоначальный замысел образа сильно изменился в ходе работы над романом. По этому поводу Гончаров писал: "...В программе у меня женщина намечена была страстная, а карандаш сделал первую черту совсем другую и пошел дорисовывать остальное уже согласно этой черте, и вышла иная фигура" {И. А. Гончаров, Собрание сочинений, т. 8, стр. 291.}.

   Это признание, между прочим, показывает, что подлинный художник пишет не по заданным схемам, а как того требует естественное развитие самого образа. В этом и заключается одна из особенностей искусства, творчества.

   Какую же "совсем другую" черту внес Гончаров в облик своей героини? Не трудно видеть, что здесь речь идет о стремлении Ольги к подвигу, к борьбе с обломовщиной, о ее желании спасти и перевоспитать Обломова. Художник старался внести в образ Ольги Ильинской светлый идеал, который бы помог людям стряхнуть с себя обломовщину, звал идти вперед. Это свидетельствовало о взлете прогрессивных настроений писателя, о росте реалистических сил его таланта.

   В романе "Обломов" выражена мысль, что женщина призвана сыграть важную роль в общественной жизни. В вопросе о женской эмансипации Гончаров стоял на прогрессивных позициях. Он горячо отстаивал право женщины на равное положение в обществе с мужчиной. Гончаров обрисовал Ольгу Ильинскую как передовую русскую женщину сороковых-пятидесятых годов, со столь характерным для нее стремлением к независимости и активному решению жизненных вопросов. "Ольга, - замечал романист, - есть превращенная Наденька следующей эпохи".

   Ольга Ильинская - это в высшей степени гуманистический, полный любви и добра к человеку образ. Идеал ее жизни на много выше и благороднее идеала Штольца. Ее стремление к борьбе продиктовано не узко-эгоистическими интересами, а мечтой о светлом человеческом будущем, жгучей враждой к обломовщине. Ольга пытается спасти Обломова, чтобы он мог вновь "жить, действовать, благословлять жизнь". Страстное желание "возвратить человека к жизни" и затем возникшее чувство любви к Илье Обломову, той "деятельной любви", которая так страстно и горячо выразилась в образе Шурочки из "Иванова" А. П. Чехова, - все это определило чрезвычайно быстрый нравственный и духовный рост Ольги. "Только женщины, - говорится в романе, - способны к такой быстроте расцветания сил, развития всех сторон души. Она как будто слушала курс жизни не по дням, а по часам".

   Писарев в одной из своих ранних статей {Имеется в виду статья "Обломов". См. Д. И. Писарев, Сочинения. Гослитиздат, т. I. 1955.} указывал, что в Ольге Гончаров в полной мере раскрыл, какую громадную роль в формировании человека играет чувство.

   "Ольга, - отмечал он, - растет вместе с своим чувством; каждая сцена, происходящая между нею и любимым ею человеком, прибавляет новую черту к ее характеру, с каждою сценою грациозный образ девушки делается знакомее читателю, обрисовывается ярче и сильнее выступает из общего фона картины". Отличительными чертами Ольги, по мнению Писарева, являются "правдивость в словах и в поступках, отсутствие кокетства, стремление к развитию, уменье любить просто и серьезно, без хитростей и уловок, уменье жертвовать собою своему чувству настолько, насколько позволяют не законы этикета, а голос совести и рассудка".

   Прекрасен, вдохновенен, чист и серьезен облик Ольги Ильинской, поющей арию Нормы "Casta diva" {"Чистая богиня" (итальянск.), ария из популярной тогда оперы Беллини "Норма".}, "выплакивающей свою душу". По свидетельству Кропоткина, благодаря гончаровской Ольге эта песня стала тогда любимой песнью русской молодежи. Много сердца вложил в эту картину художник: когда-то эту арию пела ему Е. В. Толстая.

   Изумительная женственность, мягкость и чуткость сочетаются в Ольге с сильным характером и волей. Ольга живет напряженной духовной жизнью. Ее ничем не довольный ум "требует ежедневно насущного хлеба... душа ее не умолкает, все просит опыта и жизни". В деятельности Штольца она не видит идеала, который был бы созвучен ее стремлениям и мечтам. Штольц окружил ее довольством и комфортом. Но атмосфера безмятежного счастья тяготит Ольгу. "Мне грустно бывает иногда, - говорит она. - Все тянет куда-то еще, я делаюсь ничем недовольна". С каждым днем эта неудовлетворенность в ней усиливается и заставляет ее глубоко задумываться о своей участи. "...Ее смущала эта тишина жизни, ее остановка на минутах счастья... Но как она ни старалась сбыть с души эти мгновенья периодического оцепенения, сна души... настанет... смущение, боязнь, томление, какая-то глухая грусть, послышатся какие-то смутные, туманные вопросы в беспокойной голове". Ольга говорит: "Мне нужно чего-то еще, а чего - не знаю". Она требует "новых, небывалых явлений, заглядывает дальше вперед".

   Эти порывы, эти душевные тревоги и поиски Ольги пугают Штольца. Ограниченный и самодовольный, он не понимает их истинных причин. Он пытается успокоить Ольгу, убедить ее в том, что это "общий недуг человечества" и что с этим надо примириться. "Мы не титаны с тобой... Мы не пойдем с Манфредами и Фаустами на дерзкую борьбу с мятежными вопросами, - говорит он Ольге, - не примем их вызова, склоним головы и смиренно переживем трудную минуту, и опять потом улыбнется жизнь, счастье..."

   Ольга отвергает этот совет, ничем не отличающийся от обломовского. Она не может, как Лизавета Александровна Адуева, покориться судьбе, страдать, "смиренно склонить голову". Ольга жаждет деятельности и готова на борьбу. И это естественно, так как настало другое время, многое изменилось в России, и близок тот момент, когда "все вот-вот переворотится". Добролюбов указывал, что Ольга Ильинская способнее, нежели Штольц, к настоящему подвигу, что она "ближе его стоит к нашей молодой жизни", что она представляет "высший идеал, какой только может теперь русский художник вызвать из теперешней русской жизни".

   Мы видим, что у Ольги и Штольца - разные пути в жизни, и что разрыв между ними неизбежен. Правда, Гончаров только наметил этот конфликт в романе и не довел его до своего естественного конца. "...Она оставит и Штольца, - писал Добролюбов, - ежели перестанет верить в него. А это случится, ежели вопросы и сомнения не перестанут мучить ее, а он будет продолжать ей советы - принимать их, как новую стихию жизни, и склонить голову. Обломовщина хорошо ей знакома, она сумеет различить ее во всех видах, под всеми масками, и всегда найдет в себе столько сил, чтобы произнести над нею суд беспощадный..." "От нее, - замечал критик, - можно ожидать слова, которое сожжет и развеет обломовщину..." (курсив мой. - А. Р.).

   Роман "Обломов" отличается не только богатством заключенного в нем содержания, но и поистине современной художественной формой. "Огромная идея автора во всем величии своей простоты улеглась в соответствующую ей рамку, - говорится в одной из статей Писарева. - По этой идее построен весь план романа, построен так обдуманно, что в нем нет ни одной случайности, ни одного вводного лица, ни одной лишней подробности... В романе г. Гончарова внутренняя жизнь действующих лиц открыта перед глазами читателя; нет путаницы внешних событий, нет придуманных и рассчитанных эффектов, и потому анализ автора не теряет своей отчетливости и спокойной проницательности. Идея не дробится в сплетении разнообразных происшествии: она стройно и просто развивается сама из себя, проводится до конца и до конца поддерживает собою весь интерес, без помощи посторонних, побочных вводных обстоятельств... Редкий роман обнаруживал в своем авторе такую силу анализа..." {Д. И. Писарев. Сочинения. Гослитиздат, М., 1955, т. I, стр. 5-7.} Это, безусловно, очень тонкая и верная оценка основных особенностей и качеств, стиля и композиции гончаровского романа.

   Писатель действительно вложил много творческих сил в работу над архитектоникой романа, в то, чтобы добиться "полноты и оконченности целого здания". И в его воображении возникла такая картина:

   "Мне явился как будто целый большой город, и зритель поставлен так, что обозревает его весь и смотрит, где начало, середина, отвечают ли предместия целому, где расположены башни и сады, а не вникает, камень или кирпич служили материалом, гладки ли кровли, фигурны ли окна etc, etc".

   "Обломов" написан прекрасным художественным языком - он красочен, но и изумительно прост, ясен. Вначале эта простота смущала даже самого художника, во потом сомнения у него отпали. "Меня, - замечал романист, - перестала пугать мысль, что я слишком прост в речи, что не умею говорить по-тургеневски... Я видел, что дело не в стиле у меня..."

  

  

   Успех романа был громадным. Об успехе "Обломова" писали журналы и газеты различной общественной ориентации. "Обломов" победоносно захватил собой все страсти, все внимание, все помыслы читателей, - писал, например, журнал "Библиотека для чтения", который был далек от прогрессивных идей. - В каких-то пароксизмах наслаждения все грамотные люди прочли "Обломова". Толпы людей, как будто чего-то ждавших, шумно кинулись к "Обломову". Без всякого преувеличения можно сказать, что в настоящую минуту во всей России нет ни одного малейшего, безуездного, заштатнейшего города, где бы не читали "Обломова", не спорили об "Обломове"...

   "Обломов" и "обломовщина" - эти два слова не даром облетели всю Россию и сделались словами, укоренившимися в нашей речи" {Журнал "Библиотека для чтения", 1859, N 12, стр. 6-8.}.

   Именно в силу своей типичности эти явления стали нарицательными.

   Чрезвычайно высоко оценила роман передовая русская критика. На всю Россию прозвучала знаменитая статья Добролюбова "Что такое обломовщина?", появившаяся в "Современнике".

   И хотя затем вокруг "Обломова" разгорелась острая полемика, большинство русских читателей судило об "Обломове" не по высказываниям реакционных и либеральных критиков, а по статье Добролюбова.

   В этой полемике рельефно отразилась классовая борьба шестидесятых годов. Реакционная критика резко выступила против гончаровского обличения обломовщины, видя в ней воплощение устоев старины. Взяв под защиту обломовщину, эта критика всячески идеализировала старую поместную жизнь. Славянофильский журнал "Москвитянин" обвинял писателя в "злобно-сатирическом намерении". Отрицательное отношение Гончарова к обломовщине журнал расценивал как вредный "скептицизм".

   Либеральный критик А. В. Дружинин пытался выставить Гончарова как художника "чистого и независимого", чуждого гоголевскому направлению русской литературы, критическому реализму. Дружинин был против строгого суда над Обломовым, всячески доказывал привлекательность этого образа. "Обломов, - писал Дружинин, - любезен всем нам и стоит беспредельной любви... Сам его творец беспредельно предан Обломову, и в этом вся причина глубины его создания".

   Дружинин всемерно пытался затушевать антикрепостническую направленность романа, скрыть дворянско-помещичью, крепостническую сущность обломовщины. Обломовщину он объявил свойством "целого народа". Это была клевета на русский народ, на русский национальный характер.

   Роман Гончарова не давал никакого повода для таких выводов. Наоборот, Гончаров с предельной ясностью и обоснованностью показал, что обломовщина не общенациональное, а социальное явление, что она является порождением старого, отживающего уклада жизни, дворянско-поместного барства, крепостничества.

   Очень положительно гончаровский роман был встречен в передовых кругах русских писателей. "Обломов" тотчас же по выходе его в свет был прочитан Львом Толстым. В апреле 1859 года Лев Толстой писал А. В. Дружинину: "Обломов" - капитальнейшая вещь, какой давно, давно не было. Скажите Гончарову, что я в восторге от Облом(ова)... Обломов имеет успех не случайный, не с треском, а здоровый, капитальный и невременный".

   В своем письме от 13 мая 1859 года Гончаров принес "душевное спасибо" Толстому за его "ласковое слово" об "Обломове".

   Этот отзыв Льва Толстого об "Обломове", как и его положительный отзыв об "Обыкновенной истории", которую он прочитал вскоре после знакомства с Гончаровым, а именно в 1856 году, - одно из свидетельств того взаимопонимания и искреннего уважения, которое неизменно и всегда потом связывало двух корифеев русской литературы.

   Высоко и верно оценил "Обломова" и Тургенев. Уже на склоне лет, вспоминая о выходе "Обломова" в свет, Гончаров писал в "Необыкновенной истории": "И Тургенев однажды заметил мне кратко: "Пока останется хоть один русский, - до тех пор будут помнить "Обломова".

   Гончаров с присущей ему сдержанностью делился своей радостью по поводу успеха "Обломова" в письмах к своим друзьям. Так, в письме к И. Льховскому от 20 мая 1859 года он писал, что впечатление в публике "огромно и единодушно". Особенно обрадовала Гончарова "отличная статья" Добролюбова, где критик, по словам Гончарова, "очень полно и широко разобрал обломовщину". "Конечно, - замечал при этом писатель, - когда жар спадет, начнут и ругаться, особенно в Москве, хотя там страстно приветствовали первые две части. Но там живут славянофилы, а Штольц - немец". Действительно, вскоре московские славянофилы, эти представители крайней реакции, набросились на "Обломова".

   О полном удовлетворении статьей Добролюбова Гончаров писал П. В. Анненкову: "Взгляните, пожалуйста, статью Добролюбова об Обломове: мне кажется, об обломовщине - т. е. о том, что она такое - уже сказать после этого ничего нельзя. Он это, должно быть, предвидел и поспешил напечатать прежде всех. Двумя замечаниями своими он меня поразил: это проницанием того, что делается в представлении художника. Да как же он - не художник - знает это? Этими искрами, местами рассеянными там и сям, он живо напомнил то, что целым пожаром горело в Белинском... Такого сочувствия и эстетического анализа я от него не ожидал, воображая его гораздо суше".

   Владимир Ильич Ленин много раз пользовался образом Обломова и обломовщины для разоблачения пережитков прошлого, для борьбы с ними. Великая Октябрьская социалистическая революция ликвидировала почву, порождавшую и питавшую обломовщину. Но обломовщина живуча. Ленин говорил, что обломовщина еще не изжита до конца, что с такими ее проявлениями, как боязнь всего нового, передового, нерадивое отношение к труду, расхлябанность, беспечность и бескультурье, необходимо вести упорную и беспощадную борьбу.

   Ленин, призывая рабочих и крестьян к борьбе с бюрократизмом, говорил: "От этого врага мы должны очиститься, и через всех сознательных рабочих и крестьян мы до него доберемся. Против этого врага и против этой бестолковщины и обломовщины вся беспартийная рабоче-крестьянская масса пойдет поголовно за передовым отрядом коммунистической партии. На этот счет никаких колебаний быть не может" {В. И. Ленин. Сочинения, т. 33, стр. 199.}.

   Около ста лет тому назад вышел в свет "Обломов", но до сих пор он сохранил для нас свой интерес и свое воспитательное значение. Роман сыграл большую роль в развитии прогрессивного общественного сознания, в развитии русского критического реализма.

  

  

   Есть произведения, о которых можно сказать, что им была посвящена вся жизнь художника. У Гончарова таким произведением является "Обрыв".

   Первоначальный его замысел возник у писателя еще в конце сороковых годов. "План романа "Обрыв", - писал Гончаров в статье "Намерения, задачи и идеи романа "Обрыв" {Статья цитируется по т. 8 Собрания сочинений И. А. Гончарова. Гослитиздат, 1952-1955.}, - родился у меня в 1849 году на Волге, когда я, после четырнадцатилетнего отсутствия, в первый раз посетил Симбирск, свою родину. Старые воспоминания ранней молодости, новые встречи, картины берегов Волги, сцены и нравы провинциальной жизни - все это расшевелило мою фантазию, - и я тогда уже начертил программу всего романа, когда в то же время оканчивался обработкой у меня в голове другой роман - "Обломов".

   Но осуществление этого замысла отодвинулось на долгое время. В 1852 году Гончаров отправился в кругосветное плавание и "унес роман, возил его вокруг света в голове и программе" вместе с "Обломовым". Он кое-что вносил в рукописи и программы романов, но писать не мог, так как "был весь поглощен этим новым миром, новым бытом и сильными впечатлениями".

   К тому времени у писателя были накоплены для будущей работы над "Обрывом" "кучи листков, клочков, с заметками, очерками лиц, событий, картин, сцен и проч.".

   По возвращении из долгого и трудного плавания в Петербург в 1855 году Гончаров стал готовить к печати "Очерки путешествия" - "Фрегат "Паллада". В 1857-1858 годах он закончил писать "Обломова". Исполнив этот свой "долг", он намерен был вплотную приступить к "обработке", то есть написанию "Обрыва", образы, сцены, картины которого, по словам самого романиста, "теснились в воображении" и требовали "только сосредоточенности, уединения и покоя, чтобы отлиться в форму романа".

   Но таких благоприятных для творчества условий у Гончарова тогда не было. Все более он убеждался в том, что "служба и литература между собой не уживаются".

   Это, несомненно, являлось одной из причин того раздраженного состояния, которое он испытывал в это время. Но были и другие причины.

   Вообще 1859 год начался для Гончарова беспокойно и нервозно. Несмотря на то, что "Обломов" был написан и пошел в печать, - ни радости, ни душевного спокойствия это не принесло писателю. Еще не улеглось возбуждение от напряженной работы над романом, как возникли новые волнения. Не без тревоги писатель ждал оценки своего произведения читателями и крити