Дорошевич Влас Михайлович - Сказки и легенды

"justify">  - Хотите, я вам скажу истинную правду?

  - Ну?

  - Мой папа совсем не умеет стрелять!

  - Вильгельм Телль?

  - В том-то и дело, что настоящий Вильгельм Телль не он, а я!

  Все задрожали от ужаса. А мальчик куражился:

  - Что ж вы думаете, - если бы он был хорошим стрелком, - Гесслер бы ему задал такую задачу? Для чего? Чтоб он попал? Чтоб его освободил? Очень это Гесслеру нужно было! Потому-то и заставил стрелять, что отец был знаменит, как плохой стрелок. В арбуз на голове сына не попадет! Гесслер и заставил: "Стреляй! Пусть убьет сына". А хорошего стрелка что заставлять стрелять!

  Все нашли, что в словах мальчика много правдоподобия.

  - Отец был в ужасе! - рассказывал мальчик. - Но я ему сказал: "Не робей! Ты знаешь мой глаз? Стреляй, как тебе угодно. Яблоко будет подставлено!" Хорошо. Стали. Тут все зависело от меня. Гесслер заранее хохочет. Отец дрожит. Боится. Я прищурил вот так глаз, - вижу, взял гораздо выше. Встал на цыпочки. "Пли!" Яблока как не бывало! "Меткий мальчик" имел колоссальный успех. Но скоро и это все знали наизусть, и его отдали в школу.

  Старый пономарь встретил "славного ученика" торжественной речью.

  - Дети! - сказал он. - Вы будете иметь счастье сидеть с первым ребенком Швейцарии! Герой, еще не умеющий читать! Молодой Телль, - он входит с яблоком на голове в вашу среду. Да послужит он вам примером. Подражайте ему, дети!

  Неосторожные слова!

  Потому что, привыкший к чужим яблокам, Телль выучил детей лазить через забор и грабить чужие сады. Когда их ловили, дети кричали:

  - Учитель велел. Мы с Телля берем пример!

  В науках он шел не особенно успешно.

  Когда приехало начальство производить экзамен, "гордость школы" вышел отвечать, не зная ни аза.

  - Что вы знаете по географии?

  - Швейцария. Фирвальдштетерское озеро, на котором мой отец, знаменитый Вильгельм Телль...

  - Довольно, довольно... По истории?

  - Когда наместник Гесслер обратился к знаменитому Вильгельму Теллю...

  - Довольно! По арифметике?

  - Яблоко. Два яблока. Три яблока. Стрела. Две стрелы. Три стрелы.

  - Ради бога!.. Каковы ваши успехи по чистописанию?

  Мальчик Телль отступил шаг назад, заложил палец за пуговицу и, высоко подняв голову, как будто на ней все еще лежало знаменитое яблоко, громко ответил:

  - У нас, у Теплей, пальцы созданы для того, чтоб держать стрелы, а не перья!

  Пришлось поставить ему круглое пять. Из патриотизма. В наше время из молодого Телля, наверное бы, вышел проводник по горам. Но в то время иностранцы в Швейцарию еще не ездили. И юноша шатался по горам просто, - бесплатно. Истории его не знали только новорожденные дети. Никто не хотел слушать:

  - Надоели нам эти яблочные вещи!

  И молодой Телль просто, без историй, брал у людей то, что ему нравилось.

  Яйца, цыплят, кур. Доил чужих коров. И когда его ловили с поличным, он же еще стыдил:

  - А? Хорош же ты патриот? Башку тебе за это проломить следует! Я для вас своей головы не жалел. Под яблоком из-за вас стоял. А вам для меня, черти поганые, курицы жаль?

  Люди махали рукой и отставали.

  - Действительно, он...

  Он носил, - говорят летописи, - шапку с пришитым на ней яблоком.

  И когда видел на дороге чужестранца, подходил, рекомендовался:

  - Мальчик Телль!

  И предлагал рассказать свою яблочную историю. И так до глубокой старости.

  - Один вопрос, пастор! Был он женат?

  - Нет. Ни одна девушка не соглашалась выйти за него замуж. "Сын такого плохого отца, который, не умея стрелять, стрелял в своих детей, сам должен быть плохим отцом".

  Он останавливал всякого встречного швейцарца одним и тем же вопросом:

  - Ну, что, брат, свободны? Швейцарец радостно улыбался:

  - Свободны!

  - А что, брат, хорошо быть свободным?

  - Известно! Нешто плохо!

  - Ни баронов!

  - Какие бароны, - ежели свобода!

  - Так что счастлив, доволен?

  - Разумеется.

  - А кому всем обязаны? Ну-ка, скажи! Кто за вас свой лоб подставлял? Кто с яблоком на голове стоял?

  - Известно, ваша милость, дай вам бог доброго здоровья...

  - То-то, моя милость! Присел бы тогда. И ни яблока, ничего бы не было.

  - Мы это очень хорошо понимаем!

  - То-то "понимаем". Развязывай кошель-то... Это ты столько за яблоко даешь? Ах, ты, шельма, шельма! Да хочешь, я тебе вдвое больше дам? Клади на голову яблоко, становись, я стрелять буду!.. Поневоле давали. В конце концов он так надоел, что швейцарцы, - говорят летописи, - были не рады своей свободе.

  А он еще грозился:

  - Все у меня в долгу неоплатном! И вам это яблоко-то соком выйдет! Тогда-то швейцарские ученые собрались, обсудили вопрос, как быть, решили, что остается одно, - и вынесли постановление:

  "На основании новейших изысканий, считать рассказ о Вильгельме Телле мифом, а самого героя никогда не существовавшим".

  Их поддержали в этом королевские ученые других стран.

  Так создалась легенда о легенде о Вильгельме Телле. "Молодого Телля", - ему, впрочем, в то время было уже за пятьдесят, - немедленно арестовали и посадили в тюрьму:

  - За бродяжничество и наименование себя чужим именем.

  - Как отнеслась к этому страна, пастор?

  - Ликование было всеобщее. Словно избавились от моровой язвы. Только потом, когда сын Вильгельма Телля умер, - нахлынули воспоминания, и пред невольно затуманившимся слезою глазом снова предстало это видение: отрок с яблоком на голове. Швейцарцы поставили над его могилой памятник:

  "Мальчик Телль, 62-х лет от роду".

  Мы оба сидели молча, подавленные тишиной и поднявшимся снизу, из долин, мраком. Бледная Юнгфрау казалась призраком горы на потемневшем небе, на котором загорелись уже звезды.

  - Как все призрачно на этом свете!- тихо сказал я. - Какая странная судьба борцов за свободу...

  Пастор, кажется, улыбнулся.

  - Повар готовит соусы для других. Сам он их не ест. То же и в деле свободы.

  Я заплатил за молоко. Мы пожали друг другу руки и разошлись. С гор спускался туман. Я шел в белом густом тумане, думал о тщете всего земного и получил насморк.

СЧАСТЬЕ

  (Татарская сказка)

  Ее вяло и безучастно рассказала старая татарка.

  Ее, шутя, пересказала молодая, хорошенькая женщина.

  Ее печально расскажу я вам. Жил-был на свете татарин Гуссейн. Был он беден, - хотел быть богат.

  Был одинок, - хотел быть женат. Был несчастен, - хотел быть счастливым. Клял и проклинал он Судьбу.

  - Ты грабишь одних, чтобы отдать все другим! Почему у одних все есть, когда ничего нет у других? Почему? Почему ничего нет у меня?

  И Гуссейн принимался клясть Судьбу так, что даже она, которую все всегда кляли, наконец, не выдержала, явилась к Гуссейну и сказала:

  - Чего тебе нужно, дурак?

  - Где мое счастье? Зачем ты украла мое счастье? Куда дела? Подай мне мое счастье!

  - Никто твоего счастья не крал. Оно - в Тридесятом царстве. Слушай. В Тридесятом царстве ждет тебя царевна такой красоты, какой еще свет не создавал. И видит тебя, молодца и красавца, во сне. Много знатных женихов, - все царские, королевские дети сватаются к ней. Ни за кого не хочет идти. В Тридесятом царстве царевна тоскует о тебе. В горе старый царь: вянет и блекнет царевна. Сегодня царь дал великий обет: "Кто бы ни был он, хоть нищий, кого выберет моя царевна, - отдам за него, сделаю его своим сыном, передам ему свое Тридесятое царство, свою несметную силу, свои несчетные богатства". Месяц дал царевне отец на размышление. Если же чрез месяц не выберет царевна мужа себе по душе, - выдаст ее царь Тридесятого царства за того королевича, кто ему придется по разуму: "стерпится- слюбится". Слушай. Сегодня новолуние. Если к следующей новорожденной луне будешь ты в Тридесятом царстве, - царевна, и царство, и богатство, и сила - твои. Будешь царем, будешь силен, будешь богат, жена будет красавица. Больше человеку нечего желать. Больше человеку нечего дать. Поспеешь, - все твое. Нет, - пеняй на себя. Сказала и исчезла.

  Стал спрашивать Гуссейн у людей:

  - Где Тридесятое царство? Только машут рукой. - За тридевять земель. - А можно поспеть туда до новой луны? Смеются:

  - Ежели на лошади ехать день и ночь, не переставая, - пожалуй, доедешь. Да лошадей, молодец, много загнать нужно. А у Гуссейна и одной нет. Был он молод. Значит - смел.

  - Была не была! Пойду! Людей слушать, - с печи не слезать. Может и дойду, если поскорее идти. Чего ноги жалеть? Пошел Гуссейн. Идет неделю, идет другую. Спит мало, идет напрямки во весь дух. - Отдохну с царевной!

  Наливается на небе месяц. Полным сверкает. Пошел на ущерб. Вот уж и последний тоненький ободок растаял на небе. Настали темные ночи. Не видно ни зги.

  Темные ночи напролет шагает Гуссейн. Днем в самую жару только спит. Часочек-другой. Спрашивает у встречных:

  - Близко ль до Тридесятого царства?

  Только глаза таращат:

  - Эк сказал! За тридевять земель.

  Встретил муллу:

  - А близко ль до новой луны?

  - Трое суток осталось.

  Припустился Гуссейн. А навстречу горы. На пути ему встала скала. И обойти невозможно.

  Влез на скалу Гуссейн, вскарабкался, падает от усталости. Жар сморил. Хотел прилечь.

  Смотрит, - а над самым обрывом гнездо. В гнезде птицы, голые, неоперившиеся, пищат. И ползет к гнезду змея. Блестит на солнце как кинжал.

  Извивается от наслаждения: сейчас птенцами полакомится. Как два острые шила - глаза. Схватил Гуссейн камень, разбил змее голову. Лег и тут же заснул.

  Прилетела во время его сна орлица-стервятница, - увидела человека около гнезда, испугалась за своих птенцов, заклекотала, взмахнула было крыльями, чтобы взвиться в синее небо, камнем оттуда пасть на врага, заклевать, растерзать человека.

  Но птенцы малые ее остановили:

  - Это добрый зверь, мама. Не трогай его. Он нас от змеи спас. Уж мы тебя видеть не чаяли. Подползла к нам змея. Глядела на нас колдовскими глазами. Жалом играла. Да этот зверь неведомый пришел и гада убил. Нас от неминучей смерти спас.

  Видит орлица - лежит около гнезда змея с разбитой головой.

  Съела ее и стала ждать, пока проснется человек. Проснулся Гуссейн. С испугом на солнце взглянул:

  - Эк я! Солнце уж низко! И бросился было во весь дух.

  Но орлица его остановила.

  - Спасибо тебе, добрый человек, за то, что спас моих птенцов. Куда ты идешь? И зачем? Не могу ли я тебе чем помочь, отплатить за добро? - сказала орлица человеческим голосом.

  - Иду я в Тридесятое царство. Жениться на тамошней царевне! - отвечал Гуссейн. - Там мое счастье. Да вряд ли до срока дойду.

  - А далеко ль до срока, человек?

  - До срока - три дня.

  Орлица сказала:

  - Для тебя невозможно. Для меня - можно. Ты спас мне мое счастье, - я помогу тебе достать твое. Долг платежом красен. Садись на меня, - и в три дня будем в Тридесятом царстве. Спустимся прямо перед теремом царевны. Только вот что. Дорога и для орлицы дальняя. Нужно сырое мясо. Как стану приставать, спрошу, - ты и дай мне кусок сырого мяса. Подкреплю силы, - и дальше полетим. А без того, без сил, на землю спустимся. Достань сырого мяса.

  Гуссейн спустился в долину, подкараулил, убил трех лисиц, связал их за хвосты, принес.

  - Довольно?

  - Побыстрей полечу, - так хватит. Садись.

  Сел Гуссейн на орлицу, как на коня, верхом. Взмахнула крыльями орлица. И только засвистело в ушах у Гуссейна. Мелькнули, полетели, как в пропасть, вершины деревьев. Горы, скалы, долины - все летит вниз. Становятся меньше и меньше.

  Леса кажутся густою зеленой травой. Реки - серебряными ниточками. Села, города - пятнышками. Летят они под облаками.

  Тяжелей и тяжелей стали взмахи крыльев орлицы.

  - Мяса! - сказала она.

  Отрезал ей Гуссейн кусок лисьего мяса, наклонился, сунул в клюв.

  И снова могуче взмахнула крыльями орлица, - и снова понеслись они. Плывут по небу.

  Их людям не видать, - им люди не видны. День, ночь несутся Гуссейн и орлица. Все чаще и чаще просит орлица:

  - Мяса.

  Леса внизу - то трава густая, то вырастут в кустарник.

  - Мяса. Дай скорей мяса!

  И снова лес полетит вниз. Снова взовьются они выше. Еще день, еще ночь пролетели. Последнюю ночь. Солнце взошло.

  - Вон, видишь, - далеко-далеко, - и Тридесятое царство. Видишь, точка золотая сверкает, - словно кто червонец уронил. Это - золотые крыши столицы Тридесятого царства. Там и терем царский. И царевна в нем. И твое счастье в ее сердце. До восхода луны долетим. Сегодня она родится! - говорит птица. Сердце замерло у Гуссейна.

  - Счастье!

  А птица говорит усталым голосом:

  - Мяса.

  - На. Последний кусок...

  Полетели. Далеко еще.

  - Мяса! - Нет больше!

  - Мяса! Мяса! - кричит птица. - Мяса! Упадем!

  - Да нету же! Нету! Собери силы. Только долететь! Ягнятами накормлю!

  Все реже, грузнее поднимаются крылья орлицы. Бессильней.

  - Мяса! Мяса! - стонет птица. Ближе и ближе земля. И домики маленькие видны. И люди - как муравьи. И шум с земли стал слышен. Лес из кустарника вырос в лес. Цветы уж видны на лугу!

  Вот-вот орлица заденет крылом за верхушку дерева.

  - Мяса! Гибнем! - вопит птица.

  - Да нету мяса! Нету! - стонет Гуссейн.

  - Давай хоть своего!

  Достал Гуссейн нож.

  - Для счастья-то? Не все ли равно?

  И отрезал кусок от ноги. Боли даже не почувствовал.

  - Для счастья?!

  И отдал птице. И снова взмахнула крыльями орлица, - и снова поднялись они ввысь.

  Далеко ли Тридесятое царство? Глянул Гуссейн. Далеко еще. Теперь уж не золотой, - а словно кучку золотых насыпал кто-то.

  Но далеко еще.

  А выбившаяся из сил птица требует:

  - Мяса!

  И снова ближе лес.

  В отчаянии Гуссейн отрезал еще кусок от ноги.

  - На!

  Снова летят.

  Кровью обливается Гуссейн. Зубы стиснул от боли адской. Огнем горят на солнце раны.

  Золотом горит на солнце столица Тридесятого царства. Уж из маленькой кучки золотых выросла целая груда. И нож, весь красный от крови, в окровавленной руке. Поминутно кричит не своим голосом выбившаяся из сил орлица:

  - Мяса! Мяса!

  И режет и терзает себя Гуссейн.

  - Счастье! Счастье все ближе.

  Вот уж долины наполнились мглою, и только на вершинах гор горит солнце.

  Пожаром вспыхнула столица Тридесятого царства. Как солнце, горят окна. Покраснели белые дома. Червонным золотом пылают крыши. Вон и терем царевны узорный. И погасло все.

  Только в высоком тереме, в окне, - видно-видно уж, - горит в последнем солнечном луче кокошник из самоцветных камней. Царевна стоит у окна.

  - Мяса! Мяса! - хрипит и судорожно бьется крыльями птица. Ночь наступила. Звезды загорелись.

  И среди них тоненькой золотой полоской, - словно осколок разбитого обручального кольца, - сверкнула новорожденная луна. Вовремя поспели!

  В тот же миг, без сил, опустилась на землю перед теремом царевны измученная орлица. Но на спине у нее сидел окровавленный скелет. Всего себя скормил птице Гуссейн.

ЖЕМЧУГ

  (Индийская легенда)

  Вишну забавлялся. Кликнул веселый клич своим ангелам. Клич прозвенел по вселенной.

  И, как слетаются бабочки на ветку, покрытую цветками, так слетались белые ангелы и, радостно трепеща крыльями, облепили престол бога. Вишну сказал:

  - Ангелы! Спуститесь на землю и объявите моим людям мою волю. Завтра в полдень я хочу рассыпать сокровища по земле. Пусть люди с радостью ожидают.

  И с темного неба, осыпанного золотой пылью звезд, пролился на землю дождь ангелов.

  Ангелы слетели к изголовьям спавших людей и прошептали:

  - Завтра. В полдень. Сокровища посыплются с неба.

  С радостью жди подарка бога Вишну. Вишну снова кликнул веселый клич.

  И клич его отдался в глубине океанов. Вишну призвал к себе жемчуг.

  И по кличу этому раскрылись перламутровые раковины и выпустили на волю драгоценные жемчужины. Самые крупные из них всплыли на поверхность океана. Словно туман, поднялся жемчуг к небесам и, играя в лунных лучах, облаком окружил престол бога.

  В розовом свете утренней зари играл Вишну крупным жемчугом, пересыпая его из руки в руку.

  А когда солнце остановилось на полдне, бог стал бросать жемчуг на землю горстями, как сеятель кидает семена на вспаханную, дымящуюся ароматом земли, ниву.

  И когда спал жар, Вишну спустился на землю, чтоб полюбоваться ею, осыпанной жемчугом. Он принял вид брамана и пошел по земле. Первый, кого он увидел, был его враг. Танг-Карна.

  Нечестивец. Который сидел теперь около своего дома и, похожий на дьявола, жарил на горячих углях еще теплое и дымящееся мясо только что зарезанной козы.

  Трава кругом была облита кровью. Смоченная кровью валялась шкура козы.

  Отвращение охватило бога при этом виде.

  - Убивающий живых! Разве ты не боишься богов? - воскликнул Вишну, принявший вид брамана.

  Танг-Карна встретил брамана хохотом:

  - А ты их видел? Ты уж не ловил ли сегодня в полдень сокровищ с неба? Покажи, много ли поймал! Тут все люди посходили с ума, в полдень стояли, разинув рот на небо, словно собирались проглотить солнце! Бог должен был их осыпать с неба сокровищами. Дождались! Ты вот что! Если хочешь есть, садись, я дам тебе кусочек козочки. Когда будешь сыт, на сердце станет веселее, забудешь про напрасное ожидание сокровищ с неба. Мы весело посмеемся над людьми, которые выдумали богов! Право, садись! Еще боги существуют или нет, - а коза вот она, жарится! И сейчас будет готова!

  С содроганием от смеха Танг-Карна отошел Вишну от безбожника.

  Он направился к дому Субрумэни, благочестивейшего из индусов.

  Сумбрумэни славил всем своим существованием и каждое мгновение создавших его богов.

  Не было прилежнее его в молитвах, в омовениях, в соблюдении всех священных обрядов.

  И к его дому направил свои стопы Вишну в одежде брамана. В доме Субрумэни было тихо, как в доме, который посетила печаль.

  И сам Субрумэни сидел на пороге своего дома, как человек, потерявший надежду.

  - Что с тобой, благочестивейший из индусов? - в изумлении воскликнул Вишну. - Отчего нет пения и плясок в твоем доме? Разве ты сегодня не получил подарка от бога Вишну, который знает и любит тебя? Или ты не поверил ангелу, возвестившему тебе радость, и не пошел в полдень за небесной наградой?

  - О, нет, благочестивый браман! - печально ответил Субрумэни. - Когда ангел явился ко мне во сне и сказал мне радостную весть, я, весь охваченный восторгом, проснулся и разбудил в доме всех. Несмотря на ночной час, мы пошли в поле. Я приказал обнести поле частой и высокой изгородью, чтобы небесные дары не перекатились на поля моих соседей. Я говорил: "Ставьте выше плетень. Вишну наполнит все это сокровищами!" Я приказал срубить все деревья и с корнями повыдергать все кусты на поле. Когда идет сильнейший дождь, под деревьями бывает сухо. Я приказал срубить деревья и выкорчевать кусты, чтобы они не метали падать на землю сокровищам, как мешают падать каплям дождя. Я работал сам, работала моя жена, работали мои дети, работали все мои слуги и к полудню все было сделано и кончено. Тени становились все короче и короче, все ближе и ближе подползали к деревьям, и вот тень от венчиков пальм обвила черным цветом стволы деревьев. Солнце стало на полдне. Я смотрел на небо, и сердце хотело выскочить из моей груди. Сейчас польется дождь сокровищ над моим полем и наполнит его горой выше плетня. И вдруг я услышал, словно большой жук пролетел мимо моего носа. Я увидел огромную черную жемчужину. Она пролетела мимо, упала и вдребезги разбилась о землю. Это было все!

  Вишну нахмурился и пошел к дому Кэнэбоди, трудолюбивого ремесленника, на последние деньги всегда украшавшего цветами алтарь богов.

  И в доме Кэнэбоди было тихо и печально. И сам Кэнэбоди сидел в слезах на пороге своего дома. Взгляд его был полон отчаяния.

  - Какое горе случилось с тобой, добродетельный Кэнэбоди? - спросил Вишну.

  - Не ударяй по ранам, браман! - отвечал Кэнэбоди, и голос его был полон страданья. - Сегодня ночью я слышал голос ангела, возвестившего великую милость неба, и проснулся, и не мог заснуть, и лежа с открытыми глазами, видел сны. Я видел дворец, в котором живу. Прозрачные, холодные, кристальные ручьи журчали среди благоухающих цветов. А среди волшебного сада стоял храм бога Вишну - храм, который я построил, чтоб отблагодарить бога за его великую милость ко мне. С этими мыслями я дождался полдня и пошел в поле. Я широко расставил руки, чтобы схватить сокровища, которые упадут с неба. Так я стоял, глядя на небо. Но вот солнце прямо взглянуло мне в глаза и словно вонзило в них длинные раскаленные иглы. Настал полдень. И словно маленький камешек просвистел мимо моего лица. С неба пролетела розовая жемчужина неописанной красоты. И я не успел схватить ее, потому что мои руки были расставлены слишком широко. Она ударилась о землю и разбилась в мелкий порошок. Кок же не плакать мне, бедному человеку, браман? Вишну, мрачный, отошел от его дома и пошел по селенью.

  Как вдруг слуха его коснулись музыка, и пенье, и топот пляшущих ног, и веселые крики.

  Весь украшенный листьями банана, словно во дни величайших праздников, стоял дом Свама-Найди.

  Вишну редко слышал благоухание его цветов, его слуха редко касались ленивые молитвы Свама-Найди. Вишну подошел к его дому.

  - Какая радость празднуется в этом доме? - спросил он.

  - Войди, браман, и ешь, и веселись, и гляди на танцовщиц! - радостно сказал ему Свама-Найди, в гирлянде из жасминов стоя на пороге своего украшенного дома. - Сегодня великая радость под этой кровлей. Сегодня в полдень я стал богат.

  - Как же случилось это? - спросил Вишну.

  - Ночью мне снился странный сон. Мне приснился ангел, который сказал, будто бог Вишну в полдень хочет сыпать на землю людям сокровища. Я проснулся и разбудил жену, чтобы рассказать ей свой сон. Женщины любят смеяться и охотно слушают, когда им рассказывают смешные вещи. Я и рассказал ей про забавный сон: "Боги собираются сыпать на людей богатства!" Женщины доверчивы. Жена сказала мне: "А может быть, это действительно был ангел, и тогда то, что он сказал, была правда!"

  Меня взяла злость. "Мало я переносил цветов в храмы, мало времени потерял на шептанье молитв? Очень много золотых посыпалось на меня с неба? Ждать сокровищ с неба! Это все равно, что ждать когда камни поплывут по реке!" Я отвернулся и заснул. На утро я забыл бы о сне, да жена стала надоедать: "Ну, что тебе сделается? Пойди в поле в полдень! Право, пойди!" Стыдно было мне, разумному мужчине, делать такие глупости. Да уж очень жена плакала. Чем ближе к полдню, тем сильнее. Я и пошел, чтоб только отделаться. Жена все просила, чтоб я взял хоть корзину для сокровищ. Но я сказал: "Вот еще, таскать по жаре!" Стал среди поля и разжал ладонь, да и то не совсем. "Чего ждать от богов! Много ли они могут послать!" Стоял и смеялся, думая, как буду хохотать над женой. Как вдруг словно что-то ударило меня по руке. Гляжу, - в пригоршне жемчужина. Да какая! Мне дали за нее золота столько, что я насилу мог унести. Даже не думал, что на свете есть его столько. Куда же ты, браман?

  Но Вишну поспешно удалялся от него, еще больше печальный, чем прежде. Тяжка была его божественная дума:

  - Получил награду от неба тот, кто меньше всех верил!

  Дойдя до перекрестка, браман исчез. Вишну унесся на небо.

  Печально рассказал он своей божественной супруге, прекрасной Лакчми, о печальном конце своей забавы:

  - Даже боги бессильны водворить на земле справедливость!

  И прекрасная Лакчми спросила своего бога:

  - Но что же ты сделал гнусному Танг-Карна за его кощунственный смех?

  Вишну сурово сдвинул брови:

  - Я наказал его! Я оставил его в неведении. Я не сказал ему, что бог есть, что бог перед ним!

  И Лакчми содрогнулась от жестокости своего божественного супруга.

ЧУМА

  (Индийская легенда)

  Принцесса Серасвати была прекрасна, как богиня, имя которой она носила.

  Серасвати видела уже пятнадцатую весну, - но еще не была замужем.

  Ее отец, раджа Джейпура, Субрумани, был горд, как бог войны, именем которого он был назван.

  Богдыхан далекого Китая, куда дошла слава о могуществе и знатности раджи Субрумэни, прислал ему, по китайскому обычаю, золотую цепь с брильянтовым драконом, ища его приязни.

  Но Субрумэни сказал пышному посольству:

  - Ваш повелитель ошибся. Это подарок для моего тигра, а не для меня. Хотя бы и золотой, но цепи раджа Джейпура не будет носить даже в том случае, если китайский богдыхан примет от меня собачий ошейник из брильянтов для ношения на шее!

  Когда близкие родные, раджапуты, спрашивали его:

  - Кому же суждено быть мужем прекрасной Серасвати?

  Субрумэни спокойно отвечал:

  - Пока не знаю. Но не следует беспокоиться. Его имя принесет нам слава. Это какой-нибудь могущественный раджа, который в настоящее время покоряет отдаленнейшие страны. Когда он покорит весь мир и дойдет к Джейпуру, - он будет здесь покорен принцессой Серасвати. И, обладая всем миром, получит еще и Джейпур.

  Потому что он думал, что весь мир - это только раковина, в которой лежит драгоценнейшая жемчужина - Джейпур.

  Серасвати жила в том блеске, который приличествует единственному ребенку столь великого раджи.

  Она могла бы покрыть всю себя драгоценностями, если б красота, в которую одела ее мать, не была прекраснее всех драгоценностей Голконды.

  Искусный зодчий сделал для ее драгоценностей помещение в стене, которое никогда не запиралось. В отверстие проходила только рука принцессы Серасвати.

  Он оказался льстецом и правдивым в одно и тоже время, чего с тех пор никогда не случалось на свете.

  Ручка Серасвати была так мала, что в это отверстие, кроме ее, не могла пройти ничья другая рука. Спальня принцессы не имела окон.

  Но стена ее, выходившая на восток, была сделана из такого тонкого и ценного мрамора, что первый же луч солнца окрашивал ее в розовый цвет, - и розовый сумрак наполнял комнату и нежно будил Серасвати:

  - Одно солнце встало, вставай и ты.

  Принцесса шла купаться в мраморном бассейне, пол которого казался усеянным цветами жасмина, а стены увешанными кистями винограда.

  Это искусный ювелир, чужеземец, из далеких стран, взятый в плен, врезал в мрамор инкрустации из перламутра и круглых изумрудов, без жалости разрезая их пополам.

  Воду для купанья принцессе каждый день привозили из Ганга, святой реки.

  Когда раджа со своими родственниками, двором, наложницами и баядерками ездил на охоту, Серасвати сопровождала его на черном боевом слоне, убранном серебром, и была искусна в метании копья.

  Когда же принцесса не охотилась, не играла с придворными дамами и надоедали танцы баядерок, - она лежала на мраморном полу, под которым летом текла холодная вода и в зимние месяцы - теплая, и ей читали про похождения бога Вишну на земле, про его аватары, про Кришну, про Раму.

  А то принцесса гуляла одна и мечтала, и это было продолжением того, что ей читали.

  Среди цветов, стройных деревьев, изумрудных лужаек, брильянтами сверкающих ручьев, красивых павлинов, - ей казалось, что вот-вот раздвинется куст бенгальских роз, и из него выйдет бог в образе юноши. Кришна или Рама.

  Это казалось ей простым, как то, что следствие родится из причины. Она думала, улыбаясь:

  "Многим кажется непостижимым существование богов. Мне казалось бы непонятным чудом, если бы в таком прекрасном мире не было богов. Мир достаточно хорош для этого!"

  И появление бога среди такого прекрасного мира казалось ей таким же естественным, как появление ребенка из утробы, переполненной жизнью.

  И Серасвати на каждом шагу ждала встречи с молодым богом.

  Однажды, гуляя и мечтая, она зашла слишком далеко, в лес, окружавший Джейпур.

  Как вдруг раздался страшный рев, и Серасвати увидела в нескольких шагах перед собой выпрыгнувшую из чащи тигрицу.

  В чаще были ее котята, и тигрица была разъярена. Она прижалась к земле, присевши на передние лапы, и медленно извивала хвост, глядя на Серасвати желтыми, раскрывавшимися все больше и больше посредине глазами, готовясь прыгнуть.

  В тот же миг из куста диких роз появился юноша, натянул свой лук, стрела вонзилась в ухо тигрицы и пронзила мозг.

  Все это случилось так быстро, что принцесса не успела даже испугаться.

  Она много раз видела, как убивали тигров, - но все те удары перед этим показались ей работой ремесленника перед чудом артиста.

  - Как мог, господин, попасть ты так метко? - спросила она, с восторгом глядя на стройного юношу.

  А он, - прекрасный, как бог, - стоял перед ней, и глаза его, изумленные и очарованные, как у тигра, становились все шире и шире.

  - Когда я метил в ухо тигру... - заговорил он. И ей показалось, что кругом в кустах запели птицы. - Когда я метил в ухо тигру, для меня во всем мире не было ничего, не было отчизны, не было меня самого, - ничего, кроме двух точек: конца моей стрелы и уха тигра. Так и сейчас, для меня нет ничего на свете, ни близкого, ни далекого, - ничего, кроме тебя. Кто ты, госпожа?

  - Я Серасвати.

  - Ты богиня?

  Серасвати радостно улыбнулась.

  - Нет. Это мое имя. Я дочь раджи Джейпура. А как мне называть тебя?

  - Те, кто любят меня, называют меня: Рама.

  - Рама, ты бог?

  И они улыбаясь, смотрели друг на друга. Так цветок, наклонившись к ручью, улыбается ручью, а ручей улыбается цветку.

  - Нет. Я простой бедный кшатриа, ищущий работы своему копью, мечу и стрелам.

  - Идем тогда к моему отцу. Он охотно возьмет такого стрелка, как ты.

  Юноша медленно покачал головой, так же пристально глядя на нее.

  - Нет. Слуга твоего отца, я буду слугой и тебе. А тебе я хотел бы быть или господином, или никем. Серасвати взглянула на него с робостью. - Тогда пойдем просто к моему отцу, чтоб он мог поблагодарить тебя за спасение моей жизни, как отец и как раджа. Юноша улыбнулся.

  - Тоже нет. Я не хочу, чтоб тебя оскорбили в моем присутствии, да еще твой отец!

  - Что говоришь ты? Как может оскорбить меня отец?

  - Что он даст мне в награду? Мешок золота или горсть алмазов? Я не хочу, чтоб при мне так дешево ценили твою жизнь!

  "Он - кшатриа, и только! Но цветы скрывают простую землю, на которой они растут. Его благородство покрывает собой происхождение. Но, может быть, он бог, он Вишну, сошедший на землю и сам забывший о своем небесном происхождении среди земного сна. Так случается с богами. Да, да. Это, несомненно, бог!" - подумала Серасвати.

  Она поставила ножку на голову убитой тигрицы. Маленькую ножку, пальцы которой были украшены драгоценными перстнями, а на щиколотке зазвенели тяжелые золотые браслеты.

  - Мне жаль бедного зверя! - сказала она, играя пальцами в тигровой шерсти.

  - Благодаря ему, я в первый и последний раз в жизни увидела человека, которому поверила бы, что он бог, если бы он мне это сказал.

  Рама побледнел.

  - Почему же в последний раз, принцесса? - Я принцесса для всех. Но кто любит меня, тот зовет Серасвати.

  - Почему же в последний раз, Серасвати?

  - Теперь я буду бояться выходить без стражи.

  - Разве нет на свете Рамы? Со мной ты можешь гулять в чаще леса так же спокойно, как по дорожкам своего сада. Мой взгляд будет обшаривать каждый куст, и мои стрелы...

  - Ты можешь пускать свои стрелы куда угодно, - но взгляды я хотела бы, чтоб направлялись на меня.

  Серасвати рассмеялась.

  - Ужасно весело разговаривать с человеком, который думает о тигрице и смотрит по сторонам! Я, юноша, всего в пятнадцатый раз в своей жизни вижу, как расцветают цветы. Но женщина пятнадцати весен в некоторых вещах старше мужчины тридцати. Женщина, юноша, боится невнимания не меньше, чем тигра.

  Юноша был смущен.

  - Что ж делать? Что делать? - повторял он.

  Принцесса смотрела на него, сверкая смеющимися глазами и смеющимися белыми-белыми зубами.

  - Надо гулять там, где нет тигров. Пойдем, я покажу тебе потайной ход, который ведет в храм, в средине нашего сада. Она провела его в глубь леса, к груде наваленных камней. - Вот. Отвали эти камни. Перед тобой будет длинный подземный ход. Он приведет тебя в маленький храм бога Вишну, который стоит среди зелени, в глубине дворцовых садов. Итак, завтра, как только горы станут черными на золотом небе, принимайся за работу. И лишь только по небу раскинут звездный ковер для пляски бога Сива, спускайся в потайной ход и иди. В этот час я молюсь в храме бога Вишну одна и совершаю жертвоприношение. Смотри, не опоздай, чтобы я не успела возложить всех цветов лотоса на алтарь бога, - тогда не останется ни одного, чтоб украсить твою голову. До завтра! Или? Она стыдливо посмотрела на него.

  - Зачем завтра, которое принадлежит богам, когда у нас сегодня принадлежит нам? Я жду тебя сегодня вечером. Звезд и тебя.

  Она убежала.

  Звезды загорелись, повисли и задрожали над землей. В темном храме бога Вишну, среди цветов и густых деревьев, в глубине дворцовых садов, раздался голос:

  - Серасвати!

  И из подземелья выросла темная фигура, стройная и среди мрака.

  От алтаря отделилась другая темная и стройная тень.

  - Мой Рама!

  - Не слишком ли я много нарвала цветов, что ими еще полны мои руки? - сказала Серасвати.

  - Я слишком торопился, милая, потому ты и не успела возложить их на алтарь бога! - сказал Рама.

  - Пусть не будет на нашем языке слова "слишком". Любовь не знает этого слова. Вот этот венок из жасминов я надену на твою прекрасную голову, как надевают венки на головы богов. А цветы лотоса мы будем возлагать вместе.

  - Как делают новобрачные.

  - Ты слишком торопишься! - вздохнула Серасвати.

  - Так боги быстро мчатся в непрестанной пляске своей.

  Рама упал на колени и обнял ее стройные колени.

  - Слушай, Серасвати! Я не бог, как, кажется, ты меня считаешь, - но я и не простой кшатриа. Я принц, законный наследник Непала. Мой дядя, после смерти моего отца, захватил мой престол и приказал меня умертвить. Но я бежал - и вот с тех пор, под именем простого кшатриа Рамы, я скитаюсь по свету, возмужал и служу в войсках у различных раджей, учась отваге и военному делу. Весь Непал ропщет под игом злодея-дяди, но близок час возмездия. Ты слышала, быть может, что раджа Непала тяжко болен. Пусть боги свершат за меня мое дело. Но если бы он выздоровел, я явлюсь и помогу времени. Я не хотел марать в его крови руки, которая имеет право убивать, потому что я кшатриа. Но теперь он заслоняет от меня не только престол, но и тебя. Я овладею моим Непалом. Вельможи, которые помогут мне взойти на престол моего отца, - я обопрусь об их руку. Те, кто будет мне препятствовать, - их трупы послужат мне ступенями к трону. Пусть боятся теперь не ненависти моей, а любви. Нет безжалостнее ко всему миру человека, который любит. Раджей Непала я явлюсь к радже Джейпура и попрошу у него дочери. Я знаю, что твой отец горд, Серасвати. Что он требует от будущего зятя завоевания чуть не целого мира. Но это завоевание возвратило бы ему дочь? Я сделал для него больше, чем сделал бы покоритель всего мира. Пусть он отдаст мне то, что я вырвал у смерти!

  - Бог, раджа или кшатриа, но ты мой бог, мой Рама, мой Кришна, мой Вишну! - ответила Серасвати.

  И не один еще вечер они гуляли рука об руку в темных аллеях садов раджи Джейпура, беседуя при звездах, невидимые никем.

  Но, вот, пронесся слух, что старый раджа Непала умер, и Рама исчез.

  Вскоре до Джейпура дошло известие, что в Непале явился истинный раджа - Рама, у которого дядя отнял престол. Что народ с радостью его встретил.

  Что молодой раджа с яростью набросился на сторонников дяди. Рассказывали об ужасных казнях и пытках, которым он подверг своих врагов и злодеев.

  При дворе раджи джейпурского все хвалили мудрость молодого раджи:

  - Он благоразумен, как старик. Не оставляет в живых ни одного врага. Единственное верное молчание - вечное.

  Но все же ужасались количеству жертв:

  - Все же, это были придворные!

  А Серасвати, слушая это, думала: "Все это из-за меня!" И в первый раз мир вызвал у нее удивление:

  - Неужели любовь родит в человеке жестокость?

  Прошло немного времени, и во дворец раджи Субрумэни, с блестящей свитой, в богатом воинском уборе, явился Рама.

  Сверх кольчуги, на тонкой золотой цепочке, на груди его висела огромная жемчужина, величиною с грушу, единственная в мире, украшение раджи Непала.

  Раджа Рама дважды преклонил колена пред полулежавшим на большом мраморном троне, отделанном драгоценными камнями, раджей Субрумэни.

  - Приветствую твою старость и мудрость!

  - Приветствую тебя, отец Серасвати!

  И в третий раз, не поклонившись до земли, сказал:

  - Приветствую тебя, раджа Джейпура!

  - Какой бог внушил тебе прекрасную мысль посетить Джейпур? - отвечая на приветствие, спросил Субрумэни.

  - Меня привела сюда богиня Лакчми, богиня любви и покровительница семейного счастья, - ответил Рама, по приглашению Субрумэни, занимая место около трона. - Я приехал, чтобы насладиться твоей мудрой беседой, господин, рассказать тебе, в свою