Дорошевич Влас Михайлович - Сказки и легенды

 - Султан мог бы иметь платье и почище. Он сидит на верблюде, а весь в пыли. Человек должен соблюдать чистоту. Это противно святому закону.

  Злой сидел султан Керим в своем дворце. Зол был султан, что даром только пробежал целый перегон за верблюдом и даром глотал пыль из-под его копыт.

  - Аллах послал мне случай прославиться, как Омэру, - и я потерял его из-за женщины!

  Он хватался за голову:

  - Я въехал в город с женой, но без славы. Лучше бы мне въехать без жены, да со славой!

  Он был в отчаянии:

  - Справедливо сказано: кто собирается на доброе дело, не должен брать с собой женщины. Женщина и хорошее дело, - это не по дороге.

  Он клял себя:

  - Верно говорят в народе: "Человек, который слушает женщины, похож на слепого, который взял себе поводырем свинью. В конце концов он непременно утонет в грязи!"

  И вне себя Керим крикнул своей жене:

  - Я отпускаю тебя!

  И повторил:

  - Я отпускаю тебя!

  Для развода надо повторить это три раза. Но едва Керим открыл рот, чтобы сказать страшные слова в третий раз, жена упала в слезах к его ногам:

  - Повелитель! Ты хочешь быть справедливым и слушаешь одного только советчика: свой гнев. Именем Омэра Справедливого заклинаю тебя, посоветуйся с имамом, он знает коран и скажет тебе, согласно ли твое решение с законом и будет ли угодно аллаху. Клянусь, что я забочусь о твоей славе столько же, сколько и о моей жизни!

  Султан Керим, который хотел быть справедливым, позвал имама.

  Рассказал ему все, как было. И сообщил свое решение прогнать жену.

  - Я уже два раза отпустил ее. Теперь остается повторить в третий раз.

  Имам немного помолчал, как они делают это всегда для важности, и ответил:

  - Твое решение мудро. И справедливо. Но в нем есть один недостаток: оно опоздало. Тебе следовало бы три раза сказать жене: "я оставляю тебя" в пустыне, когда она уговаривала тебя совершить несправедливость по отношению к рабу. И ты въехал бы в город без жены, но со славою, еще большей, чем Омэр!

  - Она погибла бы одна в пустыне! - заметил Керим. - Султаны существуют на земле для справедливости. Кто хочет заставить султана совершить несправедливость, похож на дьявола, который хотел бы погасить солнце. И заслуживает смерти.

  Керим воскликнул в ярости:

  - И она заставила меня сделать несправедливость! Пусть же отправляется к тому дьяволу, который нашептал ей такую мысль! Аллах! Ты велик и премудр, - зачем же ты создал женщину на погибель мужчине и его добрым делам, и его славе!

  - Аллах создал и лошадь, - улыбнулся имам, - но для того, чтобы на ней ездить, а не возить ее на себе! И человек, который повез бы на себе свою лошадь, напрасно бы восклицал: "Аллах! Зачем ты создал лошадей?!"

  Керим вскочил:

  - Благодарю тебя, имам! Теперь я знаю, что мне делать!

  И пошел в гарем, чтобы немедленно прогнать жену, давши ей развод.

  Но имам остановил его, ставши у него на пути:

  - Постой, султан! Однажды дикая, свободная лошадь спросила у верховой: "А тебе, должно быть, тяжеленько возить на спине своего хозяина?" - Та отвечала: "Да, он так толст и тяжел!" - "Почему же ты его не сбросишь?" - "Хорошо тебе говорить, - со вздохом отвечала лошадь, - ты дикая! Я верховая и существую для того, чтобы на мне ездили. Сброшу этого, сядет другой хозяин, пожалуй, еще тяжелее!" Кто слушает женщины, тот уж верховая лошадь. И стоит ли сбрасывать одного хозяина? Сядет другой, быть может, еще тяжелей?

  Керим закрыл лицо руками и заплакал, и остался на месте.

  И народ, узнавши эту историю, прозвал его:

  - Плаксивым.

  И это осталось на веки веков.

  А халиф Омэр был справедлив!

ИСКУССТВО УПРАВЛЯТЬ

  (Турецкая басня)

  Да будет благословен аллах, посылающий власть. Его святая воля! Да будет трижды благословен аллах, посылающий власти мудрость.

  Лев умирал в пустыне. Старый, больной, бессильный. Один. Когда он заболел, приближенные волки сидели вокруг него и на каждый стон повелителя откликались печальным воем.

  Но увидев, что лев потерял всю силу и не может даже подняться, волки покинули его и разбежались по своим делам. Одни овцы подходили довольно близко и с любопытством смотрели на льва. Они раньше никогда не видели своего властителя, не смея приблизиться и взглянуть. Они смотрели на умирающего льва и находили грустное утешение:

  - Что ж нам жаловаться на свою участь, если и львы бывают так бессильны!

  Лев лежал, полузакрыв глаза, на песке, всеми брошенный, тяжело дышал. И умирал.

  Он мог бы ревом огласить пустыню от края до края и созвать своих четырех сыновей: Хакки, Гази, Заида и Акбара, которые охотились в дальних краях.

  Но старый лев берег свои силы для последнего, страшного рева.

  Страшен должен быть рев льва, когда он вступает во власть. И страшен должен быть рев его, когда он расстается со властью и жизнью.

  В последний раз ужасом должен он наполнить сердца всего живущего.

  Так умирали его предки. Так умрет он.

  Лев встал, полузакрыл глаза и смотрел на пустыню, где царили его предки, где царил он, где будут царить его потомки во веки веков. День погас.

  Красным золотом горела пустыня.

  Солнце, красное и большое, дотронулось до земли, прося у нее отдыха на ночь. И земля проглотила солнце. День погас.

  И вместе со днем погас старый лев. Он поднялся, заревел и упал.

  Испуганно задрожало все в пустыне от его последнего рева. И другой рев, такой же страшный, ответил ему с края пустыни.

  Это Хакки, - что значит Справедливый, - уведомлял, что вступил во власть.

  Огромными прыжками понесся он через пустыню и с первым лучом солнца был на том месте, где лежал его мертвый отец.

  Хакки внимательно оглядел песок кругом и с яростью ударил себя хвостом по ребрам.

  - Они дрожали около силы и покинули бессилие! На песке не было волчьих следов.

  По следам было видно, что одни овцы на почтительное расстояние подходили к повелителю и посещали умирающего льва.

  Грозным ревом созвал Хакки всех зверей пустыни и проревел:

  - Не могу ли я растерзать пантеры так же легко, как хорька? Следовательно, передо мной все равны. Почему же волки считают себя выше овец? Объявляю всем свою волю: пусть овцы живут под моей властью так же спокойно, как волки. И если с этого часа волк посмеет растерзать овцу, - он будет тут же разорван мною на части. Идите и не бойтесь отныне никого, кроме меня! Овцы радостно заблеяли. Волки разошлись, повесив хвосты. В пустыне настала тишина.

  Больше не было слышно овечьих предсмертных криков. Только волки по ночам выли, подняв морды вверх и жалуясь небу на несправедливость. И плакали о прежних добрых временах: - Когда в пустыне жилось хорошо! Овцы от спокойствия плодились несметно. Волки ходили поджарые и щелкали на них голодными зубами.

  Однажды Хакки, играя, занозил себе лапу шипом дикого терновника и лежал, не мог двигаться.

  К нему подошло десять волков и начали его издали дразнить. Хакки поднялся, чтобы одним прыжком кинуться на дерзких и растерзать.

  Но со стоном опустился на песок: у него болела лапа. В это мгновение на него, сзади, кинулась стая оголодавших волков и растерзала его.

  И жалобно пронесся по пустыне последний стон, полный бессилия, больного льва.

  Этот вопль услыхал его брат, лев Гази, - что значит Победитель, - и ответил могучим ревом вступающего во власть льва.

  Как вихрь, примчался он к растерзанным останкам брата и печально опустил голову, и задумался:

  - Ты был мне повелителем, старшим и любимым братом, мы играли вместе на песке, когда были маленькими, и рядом сосали молоко матери. Но тебя звали Хакки, - что значит Справедливый, - и быть справедливым над твоим трупом - значит наилучше почтить твою память. Справедливость выше дружбы и должна быть выше рабства. Ты поступил неумно. Если мы будем со слабыми, мы будем слабы сами. Чтобы быть сильными, надо быть вместе с сильными. Ты погиб из-за своей ошибки!

  Он созвал зверей и прорычал:

  - Что такое лев, потерявший силу? Вы видите! На силе основана моя власть. И только сила должна быть мне близкой и родной. Поистине, я не знаю лучшего способа почтить память умершего брата, как исправить сделанную им ошибку. Отныне мы возвратимся к божественным законам, данным нам самою природой. Пусть волки терзают овец, сколько им угодно. На то овцы и бессильны. Только сильные мне близки. Только волки могут рассчитывать на мое покровительство.

  Овцы, слыша это, многие умерли от страха. А волки, еще окровавленными от крови Хакки мордами, провыли:

  - Да здравствует лев Гази! Могучий покровитель силы!

  С этих пор в пустыне от восхода до заката солнца стояли сплошные вопли и стоны.

  Волки спешили наверстать потерянное и резали овец даже когда не были голодны.

  Зато ночи были тихи, сытые волки спали, не выли на луну и не жаловались небу. И лев Гази мог спать спокойно, не боясь коварства волков.

  Волки стали жирны.

  Овец становилось все меньше, меньше, и, наконец, они исчезли совсем. Последние куда-то попрятались так, что их нельзя было разыскать. Сам лев лежал голодный и без сил. Ему нечего было есть.

  Он давно уже забыл добрый обычай - съедать молодого барашка с восходом солнца и этим начинать удовольствия дня.

  Он мечтал теперь хотя бы о старом, жестком баране. Но не было и того.

  Среди волков, после обжорства, наступил голод. И вместе с голодом родилось недовольство. Они кинули голодную страну, разбрелись и бросили голодного, бессильного льва одного: - Умирай в своей голодной стране. И лев Гази умер.

  Он умер от голода в своей голодной стране, и был последний рев его похож на жалобный крик голодного нищего.

  Сердце перевернулось от жалости от этого крика у Заида, - что значит Счастливый, - третьего льва:

  - Так ли рычали, умирая, наши предки?

  Он глубоко задумался:

  - Трудно управлять страной, населенной волками и овцами. Надо делать так, чтобы волки были сыты и овцы целы. Единственный способ: раз будет меньше волков, будет больше овец.

  Так сказал себе Заид и приказал овцам выйти из убежища и, ничего не боясь, плодиться, и призвал назад волков.

  - Я буду править мудро, вы поступайте мудро. Мы достаточно научены горьким опытом. Ешьте овец мудро. Дадим им сначала расплодиться. Затем вы терзайте овец. А я буду терзать кого мне угодно, потому что я сильнее всех.

  Проголодавшиеся волки нашли, что устами льва говорит сама мудрость.

  Овцы, которых стали есть с мудростью, быстро расплодились. Волки были сыты. Лев Заид бросил питаться овцами:

  - Это волчья еда!

  И растерзывал себе на завтрак, на обед и на ужин самых прожорливых волков. Волки терзали овец. Лев терзал волков. Так и жили. Мудро.

  Волков стало не так много. Овцы успевали плодиться достаточно. И все жили в достатке. Все были сыты.

  Но волки ели вкусное овечье мясо. А лев - могучий лев! - питался жестким волчьим мясом. Какого не едят и собаки. Заид, со своей мудростью, стал посмешищем всех:

  - Лев, который ест хуже последнего из своих волков!

  Так Заид жил в бесчестье.

  И в бесчестье скоро умер, ослабев от жесткого волчьего мяса. Он радостно проревел в последний раз. Радуясь смерти, как освобождению. Без горя покидая землю:

  - Что на ней хорошего? Жизнь отвратительна, как жесткое волчье мясо.

  Услыхал его радостный последний рев самый младший из братьев, сыновей старого льва, и заревел так, что все в пустыне прилегло к земле от ужаса.

  Это был самый сильный из четырех братьев, и потому его звали Акбар, - что значит Великий.

  Акбар приказал волкам согнать самых жирных овец и привести молодых волчат.

  И, к общему удивлению, отдал овец на растерзание волчатам, а сам, голодный, лег в стороне и смотрел, как волчата ели.

  Когда же волчата наелись, Акбар встал, разорвал одного из них, съел. И объявил:

  - Утром и в полдень я буду съедать по овце, - но вечером, прежде чем ложиться спать, я буду лакомиться молодым волчонком. Нет ничего вкуснее молодого волчонка.

  Известно, что низшие всегда подражают высшим. И если повелитель скажет, что лук слаще меда, все придворные начнут жевать лук, находя, что он лучше всяких шербетов.

  - Быть как султан! Разве это не мечта всякого знатного? А:

  - Быть совсем как знатный! Разве это не мечта всякого простолюдина? Известно также, что слуга всегда хочет превзойти в блеске своего господина.

  Нет ничего удивительного, что стоило распространиться слуху:

  - Сам лев ест мясо волчонка как лакомство! И все нашли, что, действительно, нет ничего вкуснее, как мясо молодого волчонка. Даже овцы плакались, что им никогда не удастся съесть волчонка!

  Лев съедал волчонка только на ужин. Волки стали есть друг у друга волчат на завтрак, на обед и на ужин.

  - Султанская еда!

  И в стране настало благополучие. Акбар один питался овцами. Волки, как это всегда бывает со знатными, хотели превзойти друг друга в великолепии и рвали друг друга. Акбар съедал трех овец в день, но каждый вечер, чтобы показать пример, разрывал волчонка, хоть и прятал потихоньку его мясо в песок.

  В стране воцарилось богатство. Волки рвали друг друга, и число их не росло. Овец от этого становилось все больше и больше. Овцы плодились и жили прямо в благополучии. Акбар стравил между собой волков, ел хорошо и пищу имел обильную.

  Да будет благословен аллах, посылающий власть. Да будет трижды благословен он, посылающий власти мудрость!

СУД НАД САНОВНИКОМ

  (Нравоучительная персидская сказка)

  В старые годы, давным-давно, в славном городе Тегеране случилось такое происшествие.

  Во дворец великого визиря, в час, назначенный для приема жалоб, явился крестьянин Абдурахман.

  Так как он пришел с подарком, то стража пропустила Абдурахмана, а начальник караула даже похвалил его:

  - За догадливость и за усердие. Вдвое.

  Абдурахман подошел к слуге, которому было поручено принимать жалобы и доказательства. Поклонился ему до земли, как аллаху, и сказал:

  - Великий шах, - да прольется благодатный дождь над его садом, и только дорожка, по которой он изволит гулять, пусть останется сухой! - великий шах наш поставил своего великого визиря, чтобы его рукой рассыпались милости, награды и подарки на головы достойных, отличившихся, преданных и мудрых сановников. Вот все, что я имею, - уздечка для осла. Я хотел бы подарить ее хану Магомету-Бэн-Ахмету, но так как награды должны сыпаться на головы сановников рукою великого визиря, то я принес ему эту уздечку. Пусть он своими руками передаст этот подарок хану Магомету-Бэн-Ахмету!

  Сказал и ушел.

  Великий визирь никогда не упускал случая отличить достойного сановника.

  Узнав о приношении Абдурахмана, великий визирь чрезвычайно заинтересовался:

  - Чем это хан Магомет-Бэн-Ахмет так сумел заслужить расположение и благодарность народа, что простой крестьянин приносит ему в подарок последнее, что имеет?

  С другой стороны, он обеспокоился:

  - Слова этого мужика кажутся мне загадочными: почему это он хочет украсить "голову хана Магомета-Вэн-Ахмета" ослиной уздечкой? Что это значит? И нет ли тут унижения для власти?

  Великий визирь приказал немедленно разыскать Абдурахмана.

  Абдурахмана схватили и привели.

  - Почему, - грозно спросил великий визирь, - ты принес в подарок хану Магомету-Бэн-Ахмету ослиную уздечку? Говори так, как будто бы ты говорил перед самим аллахом и в последний час твоей жизни!

  - С самым младшим из твоих слуг я говорю так, как будто я говорю с самим аллахом! - стоя на коленях, ответил Абдурахман. - Как же я осмелюсь иначе говорить перед тобой самим? А что касается до последнего часа, - с тех пор, как я умираю от голода, я каждый час своей жизни считаю последним. Я, действительно, принес ослиную уздечку в подарок хану Магомету-Вэн-Ахмету. На что мне уздечка, если хан Магомет-Бэн-Ахмет украл у меня осла? У него осел, у него пусть будет и уздечка!

  Великий визирь вскричал:

  - Может ли это быть, чтобы хан у мужика украл осла?!

  - Последнего! - кланяясь в ноги, с покорностью подтвердил Абдурахман. - И так я был нищ, а теперь хан Магомет и вконец меня обобрал. Единственный способ, чтобы я не умер от голодной смерти - это посадить меня на кол.

  - Может ли это быть? - хватаясь за чалму, воскликнул великий визирь. - Неужели это правда?!

  - Правда! - отвечал, кланяясь в ноги, Абдурахман. - И если бы мои ребра могли говорить, они подтвердили бы, что я говорю правду. И глаза тоже. Я сам, вот этими глазами, видел хана Магомета-Бэи-Ахмета на моем осле. Осел даже закричал от радости, увидав меня. Люди врут, ослы, ты сам знаешь, - никогда. И если бы ослы могли говорить, а люди замолчали, в мире слышалось бы столько же правды, сколько теперь лжи. И я, и осел сказали, что хан едет на краденом животном. Но хан Магомет дал ослу один удар палкой, а мне - столько, что каждое ребро мое может подтвердить правоту моих слов.

  - Иди, - сказал великий визирь, грозный, как туча, - и живи спокойно: дело будет разобрано, и виновный получит то, что заслужил.

  И приказал позвать к себе хана Магомета-Бэн-Ахмета.

  - Тебя следовало бы посадить на кол, - закричал великий визирь, едва хан Магомет переступил порог его покоя, - если бы ты не заслуживал, чтобы тебя повесили вот на этой уздечке! Как?! Хан украл у нищего мужика последнего осла?!

  Хан Магомет, видя, что великий визирь все знает, стал на колени и сказал:

  - Мой отец Саид-Али-Бэн-Омар был великий воин и своими победами прославил и расширил границы Персии. Я женат на дочери Ассумана-Бэн-Ралида, богатейшего среди торговцев Тегерана. Прошу тебя не за себя, а за этих знаменитых и славных людей. Подумай, какое горе и бесчестье причинишь ты им, подвергнув меня позору!

  - Славному Саиду-Али-Бэн-Омару лучше было бы быть убитым в первом же бою, когда он еще был холостым, чем иметь потом такого сына, как ты, - гневно ответил великий визирь, - а почтенному Ассуману-Бэн-Ралиду лучше бы вечно видеть дочь девушкой, чем тебя - своим зятем! Ты посадил их честь на краденого осла. Когда ты будешь болтаться на этой уздечке, с них будет снято грязное пятно: в их роду не будет вора!

  Великий визирь призвал к себе судью Азирбина-Бэн-Асмана и приказал:

  - Да воссияет хоть на этот раз справедливость! Преступление слишком кричит о себе, чтобы правосудие молчало. Исследуй вину этого человека и доложи ее совету сановников. Пусть совет сам увидит, в чем этот человек повинен, и отдаст его верховному суду! Ступайте все и ищите справедливости.

  В тот же вечер собрался совет сановников, и судья Азирбин-Бэн-Асман встал, поклонился всем и сказал:

  - Аллах - как воздух. Аллах невидим, но аллах везде. И без аллаха мы не могли бы дышать. И, говоря в вашем почтенном собрании, я говорю в присутствии аллаха. Не подозревайте же меня в кознях, злобе или низких замыслах. Свидетель аллах, с радостью я посадил бы на кол Абдурахмана за ложный донос, за клевету на хана: "Тебе приходили в голову гнусные мысли, когда ты лежал у себя на постели, - может быть, придут хорошие, когда ты будешь сидеть на колу! Но сказанное им - увы! - совершенная правда. Лучшие из свидетелей видели осла Абдурахмана в стаде хана Магомета: мои глаза. И если бы было наоборот, - если бы Абдурахман украл осла у хана Магомета, - я не задумался бы вынести приговор: "Абдурахман - вор". Отрубил бы ему правую руку, посадил бы его на кол, а на друзей его и родственников наложил бы штраф: "Вы сами должны быть плохими людьми, если среди вас водятся воры. Тухлая та вода, в которой лежит тухлая рыба". Но сказать это хану Магомету-Бэн-Ахмету! Сказать это вам, почтенные сановники, его друзьям, близким и знакомым! Не значило ли бы это оскорбить вас? А если даже судья, поставленный охранять уважение к власти, оскорбляет вас, что же будет делать простой народ?

  Весь совет, потупившись, задумчиво гладил бороды.

  - Великий визирь возмущен, - продолжал судья Азирбин-Бэн-Асман, - чем? Тем, что в Персии украли осла? Но воруют даже слонов! Тем, что вор пойман? Но этому надо только радоваться! Великий визирь возмущен до глубины своей праведной души тем, что вором оказался сановник. Сановник возмущен, - чего же ждать от простого народа? Если негодует свой, чего же ждать от чужих? Не скажут ли нам: "Вы - тухлая вода, если в вас лежала тухлая рыба? " Не уроним ли достоинства власти, назвав деяние хана Магомета-Бэн-Ахмета "кражей"? Да свершится правосудие! Я - судья, и первый говорю это. Но да не будет произнесено слово "кража", - я стою на страже достоинства власти и первый этого требую. Мы не можем сказать: "Хан Магомет-Бэн-Ахмет украл осла у нищего крестьянина Абдурахмана".

  Тяжелое молчанье воцарилось после этих слов судьи в со-тарт.

  Кто не хан?

  - После этого хоть не выезжай на улицу, если мы сами ханов так честим!

  Тамбэн-Бэн-Абдалла первый прервал молчание и, погладив свою седую бороду, сказал:

  - Судья Азирбин-Бэн-Асман совершенно прав. Следует сказать так: "Хан Магомет-Бэн-Ахмет виновен в том, что взял без спроса осла у крестьянина Абдурахмана". Так будет лучше!

  - Позволь, почтенный Тамбэн-Бэн-Абдалла! - с живостью воскликнул сановник Абдрохаман-Бэн-Бамба. - Отпуская яд, надо взвешивать каждую крупинку. Слово - яд. И мы должны взвешивать каждое слово. Почему же непременно: "у крестьянина Абдурахмана". Хан Магомет мог и не знать, что осел принадлежит именно Абдурахману. Он взял просто чужого осла. Так и скажем: "Виновен в том, что взял без спроса неизвестно кому принадлежащего, чужого осла!"

  Все согласились было, но хан Али-Бэн-Ивесси воскликнул:

  - Стойте, почтенное собрание! "Неизвестно кому принадлежащего". Это уж меняет дело! Неизвестно кому принадлежащая вещь. Это находка! И хан Магомет-Бэн-Ахмет виновен "в утайке находки, неизвестно кому принадлежащего, чужого осла"!

  - Верно! Верно! - послышалось было среди сановников, но их остановил Ахаба-Бэн-Мохаддин:

  - Сановники! Это уже несправедливо! Хан Магомет взял не чужого осла. Раз осел был находкой, половина принадлежала нашедшему. Значит, хан Магомет взял не чужого осла, а только не совсем своего. Это разница! Он принял не совсем своего осла за своего. Это большая ошибка! Хан Магомет-Бэн-Ахмет должен лучше знать своих ослов! И не ошибаться!

  Судья Азирбин-Бэн-Асман вскочил даже с места:

  - Вот, вот! Скажи, что ты ешь, почтенный Ахаба-Бэн-Мохаддин, что ты такой умный? Скажи, чтобы и я поел этого блюда! Кражи, следовательно, совсем не было! Хан Магомет виновен только в том, что он сам не знает своих ослов.

  И совет сановников единогласно постановил:

  - Разобрав

  все

  подробности дела,

  признать

  хана Магомета-Бэн-Ахмета виновным в том, что он не знает своих ослов. Ввиду же того, что это незнание повело к тяжелым последствиям для крестьянина Абдурахмана, предать хана Магомета верховному суду.

  Верховный суд собрался, грозный, как всегда. Перед судом стояла плаха. Около нее стоял палач с остро наточенной секирой. Его помощники держали наготове заостренные и обитые железом колья.

  Но хан Магомет-Бэн-Ахмет вошел в это грозное судилище с гордо поднятой головой, со смелым взглядом, как человек, у которого в карманах нет ничего чужого. Старейший из судей сказал:

  - Хан Магомет-Бэн-Ахмет, сын хана Саида-Али-Бэн-Омара, ты обвиняешься в том, что не знаешь своих ослов. Это причинило тяжелое несчастье крестьянину Абдурахману, который, благодаря твоему незнанию, должен умирать с голода. Так обвиняют тебя люди. Обвиняет ли тебя твоя совесть?

  Хан Магомет с достоинством поклонился судьям и ответил:

  - Нет! В том, что крестьянин Абдурахман, когда у него взяли осла, помирает с голода, я не виноват: не моя вина, что у него, кроме осла, ничего не было. В том же, что я не знаю своих ослов, я виноват не больше, чем вы. Сделаем опыт. Прикажите смешать вместе все стада ваших ослов. И пусть каждый из вас отберет своих. Всякий, который чужого осла примет за своего, платит большой штраф. А все ослы, которые не будут опознаны их хозяином, идут в пользу шаха. Желаете?

  В верховном суде все переглянулись. Хан Магомет улыбнулся:

  - Почему же, в таком случае, вы судите меня, а не я - вас?

  Старший из судей спросил его:

  - А сколько у тебя ослов?

  Хан Магомет ответил:

  - Пятьсот.

  Верховный суд вынес приговор:

  - Принимая во внимание, что невозможно знать в лицо 500 ослов, признать хана Магомета-Бэн-Ахмета оправданным.

  Хан Магомет отправился к великому визирю, поклонился ему и сказал:

  - Правосудие изрекло свое слово. И все ли должно пред ним преклониться?

  - Все! - твердо отвечал великий визирь.

  - Даже клевета?

  - Как низкая гадина, она должна ползти по земле, пока ее не раздавят пяткой.

  - Почему же я не вижу ползущего у моих ног Абдурахмана? - воскликнул хан Магомет. - И почему же твоя пятка не раздавит его? Он обвинил невинного, - это доказал суд, оправдавши меня. Ты справедлив. Ты не отказал в правосудии крестьянину Абдурахману. Надеюсь, ты не откажешь в справедливости хану Магомету.

  Великий визирь воскликнул:

  - Ты прав! Я требовал правосудия, но и сумею заставить его уважать, когда оно пришло.

  Он приказал немедленно привести Абдурахмана. Но Абдурахман, оказалось, скрылся.

  - Он бежал в тот же самый день, как ты приказал отдать под суд хана Магомета! - донес посланный.

  - И о нем нет ни слуха ни духа? - спросил великий визирь.

  - Убегая, он оставил письмо домашним. "Дорогие мои, - писал Абдурахман своим близким, - завтра, с рассветом, увидев, что меня нет, вы спросите с горем и недоумением: почему же Абдурахман бросил свой бедный, милый дом, близких, которых он любил, деревню, в которой родился, страну, населенную его народом? И когда же? В тот день, когда его злодей, когда хан Магомет отдан под суд? На это я вам отвечу старой сказкой. Лисица встретила на опушке леса зайца. Заяц летел сломя голову из родного леса. "Что случилось?"- спросила лисица. "И не говори!- ответил заяц. - Большое горе: пришли люди, убили волка!" - "Тебе-то что? Разве ты так любил волка?" - "Любил! Тоже скажешь! Первый лиходей! Деда, прадеда, пра-пра-пра-прадеда разорвал. Всех моих близких!" - "Чего ж тебе так волноваться?" - "Не понимаешь! Раз уж волка - и того убили, - чего же, значит, зайцу-то ожидать?" Вот почему я бегу из моей страны, мои близкие. Раз самого хана Магомета отдали под суд, чего же Абдурахману ждать?

  Великий визирь выслушал письмо. Долго гладил бороду. И сказал:

  - Да!.. Сановников не надо отдавать под суд. Это пугает простой народ.

ЗЛОУМЫШЛЕННИК

  (Персидская сказка)

  К великому визирю Абдурахман-хану пришел его верный слуга Ифтагар, поклонился в ноги и сказал:

  - Для ветра нет заслуги, если он пахнет цветами. Но и не его вина, если он пахнет навозом. Все зависит, откуда он дует. Не может ветер пахнуть цветами, если он дует от навозной кучи. Я приношу плохие вести потому, что прихожу из плохого места.

  Великий визирь сказал:

  - Не бойся и говори.

  - Будучи назначен твоей мудростью следить за тем, что не только говорят, но и думают в народе, - я зашел, по долгу службы, в кофейню, которую содержит некто Саиб на Большом Базаре, и, в интересах государства, стал есть плов с изюмом и бараниной. Другие персы делали для своего удовольствия то же, что я делал из ревности к службе. Ели плов, пили кофе, лакомились фруктами и рахат-лукумом, слушали музыку и смотрели на ученого медведя. Но один из них, по имени Садрай, - он учит в школах и преподает святой закон маленьким мальчикам, - начал громко говорить о твоей милости.

  - Громко говорить обо мне? Хвалил?

  - Как должно быть у доброго перса, - мой язык в ссоре с ушами. И никогда не повторит того, что слышал.

  Великий визирь сказал:

  - Ветра не накажу. Говори!

  - Он говорил... Он говорил, что твое могущество - вор!

  - Гм! - произнес великий визирь. - Но добрые персы ему не поверили?

  - Увы! - вздохнул Ифтагар. - Негодяй говорил с таким красноречием, с каким дай аллах всякому персу хвалить свое начальство. К тому же он слывет в народе человеком столь же праведным и добродетельным, сколь ученым и мудрым. Ему поверили все. И в кофейне в один голос повторяли: "Великий визирь"... ты сам знаешь что. Слушая это, я страшно огорчился. Чтобы какие-нибудь гуляки, проводящие свое время в том, что они смотрят на танцующих медведей; обжоры, которые едят пригоршнями плов с бараниной; праздные люди, целый день сидящие в кофейне, - чтобы такие даже люди смели говорить о твоей милости, будто ты... я сказал, что. Я так встревожился, что нашел необходимым донести тебе.

  Великий визирь сказал:

  - Хорошо! Пожар, когда о нем знают в самом начале, наполовину уж погашен.

  Он позвал к себе начальника стражи и сказал:

  - Отправляйся сейчас в кофейню Саиба, на Большом Базаре. Все кушанье, которое там найдете, съешьте. Деньги, которые найдете в выручке, возьми себе. Кофейню закрыть. А шляющегося туда учителя Садрая немедленно арестовать и посадить в тюрьму! Будут знать, как учить гуляк говорить гадости про свое начальство!

  Не прошло и получаса, как начальник стражи явился и сказал:

  - Доношу, что приказание исполнено. Саиб разорен. Садрай - в тюрьме. Мое донесение - это гром, молния поразила уже виновных. Таково должно быть правосудие.

  Великий визирь успокоился:

  - Дурной цветок уничтожен, и с самым горшком.

  Прошло две недели.

  Проходя по базару, Ифтагар услышал громкий спор двух торговцев, по обязанности своей заинтересовался, остановился и прислушался.

  Один торговец упрекал другого в том, что тот, продавши ему десяток огурцов, обсчитал на две штуки.

  - Ты - вор! - кричал обиженный.

  Но обсчитавший только улыбнулся на такое оскорбление.

  - В другое время я, может быть, взял бы тыкву и ударил тебя по голове, чтобы ты не ругался так скверно. Но теперь в слове "вор" нет ничего оскорбительного. Это все равно, что назвать меня "великим визирем". Если уж самого великого визиря зовут вором, то как же еще титуловать меня? Раз сам великий визирь - вор, нам, простым смертным, и аллах велел!

  Ифтагар, по обязанностям службы, заинтересовался и спросил:

  - Откуда ты знаешь, добрый человек, что наш великий визирь... вот то, что ты о нем говоришь?

  - Что он вор-то? - расхохотался торговец. - Стыдно было бы этого не знать. Мне сказал шурин, который полгода сидел в тюрьме за кражу и только что вышел. У них в тюрьме иначе и не называют великого визиря, как "вором". Им это очень хорошо рассказал учитель Садрай. Хо-хо-хо! Если даже мошенники, жулики, конокрады, обманщики, содержащиеся в тюрьме, иначе не называют великого визиря, как "вором", - хотел бы я слышать, как же отзываются о нем честные-то люди?

  Ифтагар арестовал торговца и побежал донести обо всем этом великому визирю.

  Визирь пришел в гнев на самого себя:

  - Захотел наказать: положил свинью в грязь!

  Приказал немедленно извлечь Садрая из тюрьмы и привести к себе.

  - Не умел, негодяй, жить в просвещенном городе Тегеране, где и поесть можно хорошо, и музыку послушать, и танцовщиков посмотреть, и ученых медведей, и другие всевозможные удовольствия...

  - Мне-то трудненько было ими пользоваться, - улыбнулся Садрай, - я сидел в тюрьме!

  - Забыл пословицу: "Что такое язык?" Язык - это ключ от собственной тюрьмы, который всякий носит при себе! - продолжал великий визирь. - Не умел жить среди просвещенных людей, - поживи среди дикарей.

  И приказал немедленно же сослать Садрая из Тегерана в самую дальнюю провинцию в полунощных странах.

  Прошло месяца два, и великий визирь стал уже забывать о самом имени Садрая.

  Как вдруг, однажды проходя по улице, Ифтагар заметил странно одетого человека, который шел и с любопытством рассматривал дома.

  - Должно быть не здешний! - подумал Ифтагар.

  По обязанностям службы, Ифтагар приветливо сказал:

  - Мир тебе, незнакомец! Ты, должно быть, из далеких краев и, кажется, что-то разыскиваешь. Не могу ли я быть полезен тебе? Я здешний и все здесь знаю.

  - Я, действительно, издалека и в первый раз приехал, по своим торговым делам, в Тегеран! - отвечал незнакомец. - Мне хотелось бы увидать дом великого визиря, а если можно, то и его самого.

  - Доброе желание! - сказал Ифтагар. - Но почему же тебя так особенно интересует великий визирь, добрый человек?

  - Да уж очень, говорят, он вор! - простодушно отвечал приезжий из дальней провинции. - Я сам купец, и мне интересно было бы посмотреть такого вора.

  - Кто тебе сказал это? - ужаснулся Ифтагар.

  - Да неужели у вас, в Тегеране, об этом не знают? - диву дался купец. - Ну и столица! Нечего сказать: просвещенный город! Хо-хо-хо! В самых отдаленных пределах Персии знают, а вы не знаете! На что у нас дичь! Самая глухая провинция в полунощных странах! И то каждый вот этакий мальчишка знает: "великий визирь - вор". Этому научил нас ученый, мудрый и праведный Садрай, которого прислали из Тегерана, чтобы нас просвещать.

  Ифтагар приказал арестовать купца и побежал донести великому визирю.

  Великий визирь пришел в страшный гнев на самого себя:

  - Желая от людей скрыть тайну, сам им об ней письмо послал. Сам постарался, чтоб обо мне во всех концах земли раструбили. Пустил паршивую овцу пастись в чистое стадо!

  И приказал:

  - Взять немедленно негодяя Садрая из полунощной провинции, отвезти его в самую полуденную и бросить там в дремучем лесу одного. Не умел с людьми жить, пусть живет с обезьянами!

  Так и сделали. Прошло три месяца.

  Великий визирь совсем уж было забыл обо всех этих неприятностях.

  Как вдруг, однажды, его собственный попугай, только что присланный ему в подарок отдаленным губернатором, крикнул во все горло:

  - Великий визирь - вор!

  На базаре продавали только что привезенных, только что пойманных попугаев.

  Совсем диких, которые не умели еще даже сказать:

  - Дурак!

  Но каждый дикий попугай кричал:

  - Великий визирь - вор!

  Даже во дворце самого шаха только что привезенный попугай крикнул было:

  - Великий визирь...

  Но, к счастью, верный Ифтагар, - он и во дворце бывал по тем же обязанностям службы, - успел ему в эту минуту откусить голову.

  Чем и помешал докончить крамольную фразу. Великий визирь пришел в смятение:

  - Что ж это? Неужто же сама природа против меня? Но природой повелевает аллах. Аллах совершенен. Он не может быть неблагодарен: я каждый год жертвую в мечеть по ковру!

  Он позвал к себе верного Ифтагара и сказал:

  - Пойди и узнай, что за негодяй учит птиц таким гадостям? Кто из попугаев сделал собственный язык?

  Ифтагар пробегал по городу три дня, не спавши и не евши, и пришел исхудалый и потрясенный:

  - Верь моей опытности, властитель моих дней! Никто попугаев не учит. Мы имеем дело с чудом. Я арестовал всех продавцов попугаев. Они все в один голос показали одно и то же. Попугаи нынче стали родиться такие, что от природы умеют тебя ругать. Они говорят, что весь дикий лес в полуденной стране, где ловят этих птиц, стоном стоит от их крика: "Великий визирь..." далее следует попугайское слово. Чудо!

  Великий визирь ударил себя по лбу и воскликнул:

  - Бьюсь об заклад! Ставлю верблюда против курицы, - что все это штуки Садрая! Это он, негодяй, в лесу учит птиц разным гадостям! Хорошо же, теперь я знаю, что мне с ним сделать!

  И приказал немедленно же отправить целый отряд, оцепить лес в полуденной стране, поймать и привести Садрая. Целая война!

  Целое войско обложило лес в полуденной стране. По лесу пошел стон, треск от валившихся деревьев.

  По ошибке было арестовано и заковано в кандалы 375 обезьян, которых сначала приняли за Садрая.

  А перепуганные попугаи перелетали с ветки на ветку и во все горло орали:

  - Великий визирь - вор!

  Что еще больше увеличивало ярость сражающихся воинов. Наконец, злодей был пойман. И притом на месте преступления.

  Он сидел на лужайке, кормил попугаев орехами и учил их крамольным вещам. А те, сдуру, кричали во все горло:

  - Великий визирь - вор.

  Так они, вместе с пищей, вкушали семена крамолы. И так злодей, вместе с орехами, садил плевелы. Воины схватили Садрая, заковали по рукам и по ногам в кандалы и, с великой радостью, с музыкой, привели его к великому визирю.

  - А, негодяй! - сказал великий визирь. - Мало тебе было людей учить, - ты и птиц! Да не на того напал! Согрешил я перед небом и перед землею нашей! Избытком доброты согрешил. Умеренность - вот закон природы. И солнце само - греет умеренно - хорошо. Чересчур начнет греть - засуха. И дождь - выпадет умеренно - благодать нивам. Чересчур - потоп. И добродетель, как солнце, должна быть умеренна. Прегрешил я добротой к тебе. Но теперь я сумею заткнуть тебе глотку.

  И приказал:

  - Посадить его на кол!

  - Странный способ затыкать именно глотку! - только и заметил Садрай.

  В тот же день его посадили на главной площади на заостренный и обитый железом кол. Люди любят зрелища. Если нет хороших, - смотрят плохие. Весь Тегеран сошелся смотреть на казнь. Садрай сидел на колу, охал и опускался все ниже.

  - За что его? - спрашивали в толпе не знавшие.

  - Да все за то, что говорил: "Великий визирь- вор!" - отвечали знавшие. Благоразумные люди жалели Садрая.

  - Зачем ты это говорил? Как будто ему от этого делалось легче. Садрай, среди охов, криков, стонов, отвечал:

  - Что ж мне было говорить, если правда?.. С детства сам учился, а потом и других учил, что надо говорить правду... Сказал бы про него другое, - никто бы не поверил, потому что все другое было бы ложью.

  И, глядя, как мучился и умирал Садрай, толпа решила:

  - Значит, правда, - если человек, и на колу сидя, то же говорит! Значит, другого ничего про великого визиря и сказать нельзя, если даже на колу сидя, человек ничего