Чехов Антон Павлович - Рассказы и повести 18981903 гг., Страница 12 - Книги

любви", "Дама с собачкой" и "В овраге" (стр. 140).

Еще более определенно и развернуто говорит Михайловский о перемене своих оценок творчества Чехова, отражающей его эволюцию, в статье "О повестях и рассказах гг. Горького и Чехова" ("Русское богатство", 1902, No 2).

Изменения претерпевают и взгляды другого критика - А. М. Скабичевского, автора унизительных слов о молодом Чехове, якобы рискующем превратиться в одного из "легковесных балаганщиков, смехотворных "клоунов"" ("Пестрые рассказы А. Чехонте...". - "Северный вестник", 1886, No 5, стр. 123). В статье "Есть ли у Чехова идеалы?" Скабичевский откажется от упреков в "художественном индифферентизме" (А. Скабичевский. Сочинения, т. II, 1892, стр. 793-823). И всё же мысль об отсутствии у Чехова цельного миросозерцания остается, хотя и претерпевает серьезные изменения. В ноябрьской книжке "Русской мысли" за 1901 г. Скабичевский выступает со статьей "Новые течения в современной литературе". Здесь он снова говорит о "конкретности изображения" у Чехова как своеобразной эмпиричности.

К еще более безотрадным выводам приходил Созерцатель (Л. Е. Оболенский). В критическом этюде - "Максим Горький и причины его успеха (опыт параллели с А. Чеховым и Глебом Успенским)". СПб., 1903 - он тоже оспаривал прежнюю точку зрения Михайловского - о чеховском "безразличии к изображаемому". Главное в писателе, на его взгляд, любовь к маленьким людям. "Всех героев Чехова вы жалеете, потому что он умеет показать вам их маленькие, жалкие души" (стр. 23). С этой точки зрения рассматривался и герой рассказа "Крыжовник". Вообще герои Чехова - "слабые, безвольные, и инертные, отупевшие"; "смеясь над ними, он плачет и над всей окружающей их средой" (стр. 39). Отсюда - ощущение исчерпанности Чехова, которому противостоит жизнеутверждающий Горький.

В 80-е годы либерально-народническая критика обвиняла Чехова в общественном индифферентизме, безыдейности - теперь она видит истоки его пессимизма в безнадежном противоречии идеала и действительности. Вторая точка зрения, связанная с представлением о Чехове - певце тоски и печали, "сумерек" русской жизни, - сложившаяся еще при жизни писателя, окажется особенно долговечной.

Мысль о переломе в творчестве Чехова положена в основу критического очерка В. Альбова "Два момента в развитии творчества Антона Павловича Чехова" ("Мир божий", 1903, No 1). Автор ставит задачу "проследить развитие, постепенный рост художественного таланта" (стр. 85), Вслед за Михайловским и, возможно, опираясь на него, Альбов говорит о трех обликах Чехова: "В сущности его произведения есть история его души, сначала беспечной, потом глубоко тоскующей и наконец, по-видимому, нашедшей удовлетворение" (там же). "В последние годы в творчестве г. Чехова намечается новый и очень важный перелом, - утверждает автор. - Временами прорывается еще прежнее настроение (имеется в виду пьеса "Три сестры"), но нет уж и следа прежнего уныния, подавленности, отчаяния. Напротив, всё сильнее слышится что-то новое, бодрое, жизнерадостное, глубоко волнующее читателя и порой необыкновенно смелое" (стр. 103).

Интересно отметить, что статья Альбова понравилась Чехову. В письме к Батюшкову от 11 января 1903 г. он говорит, что прочел ее "с большим удовольствием. Раньше мне не приходилось читать Альбова, хотелось бы знать, кто он такой, начинающий ли писатель или уже видавший виды".

Мысль Альбова, опиравшегося на работы Михайловского о творческой эволюции Чехова, о трех периодах его развития, продолжил Батюшков (статьи в "Мире божьем", 1904, No 8; 1905, NoNo 6 и 7; 1906, No 4). Позднее концепция трех периодов в творчестве Чехова (от Антоши Чехонте к Антону Чехову. 1880-1886; период хмурых дум и "пересмотра". 1887-1893; вера в человека и в устойчивую правду. 1893-1904) будет изложена Батюшковым в статье "А. П. Чехов" ("История русской литературы". Под ред. Д. Н. Овсянико-Куликовского. Т. 5, 1910). Представление о "триедином" облике Чехова разделялось В. Г. Короленко (см. его статью "Памяти А. П. Чехова". - "Русское богатство", 1904, No 7).

Либеральная критика с разных сторон подходила к вопросу о взаимоотношениях чеховского героя с окружающей средой. Скабичевский, разбирая рассказ "Человек в футляре", решительно оспаривал традиционные представления о всесилии обстоятельств и условий жизни героя ("среда заела") - см. в примечаниях к рассказам "О любви" (стр. 386).

Это положение развивает Р. И. Сементковский: "По мысли Чехова, не в условиях дело, а в самих людях" (Р. И. Сементковский. Что нового в литературе? - "Ежемесячные литературные и популярно-научные приложения к "Ниве"", 1904, No 8, стлб. 616-617). Вывод этот получает под пером критика общелиберальное истолкование.

Лишь отдельные литераторы и критики, писавшие в те годы о Чехове, рассматривали его "тоску по идеалу" как начало внутренне активное, связанное с идейно-творческим преодолением Жизни как она есть. Следует выделить отзыв Л. Андреева. "По-видимому, с пьесой А. П. Чехова, - писал он спустя несколько месяцев после опубликования "Трех сестер", - произошло крупное недоразумение, и, боюсь сказать, виноваты в нем критики, признавшие "Трех сестер" глубоко пессимистической вещью <...> Тоска о жизни - вот то мощное настроение, которое с начала до конца проникает пьесу и слезами ее героинь поет гимн этой самой жизни. Жить хочется, смертельно, до истомы, до боли жить хочется! - вот основная трагическая мелодия "Трех сестер"" ("Курьер", 1901, No 291, 21 октября, подпись: Джемс Линч).

В этом же ряду находится статья Д. Н. Овсянико-Куликовского "А. П. Чехов", которая заканчивается словами: в рассказе Чехова "Ионыч", как и в других произведениях, "руководящей точкой зрения служит мрачный, безотрадный взгляд на человека и на современную жизнь. Но этот взгляд так выражен <...>, что внимательный и вдумчивый читатель чувствует присутствие идеала, его тихое, еще неясное веяние, и вместе с художником устремляет свой умственный взор в туманную даль грядущего, где уже чувствуется бледный рассвет новой жизни" (в его кн. "Вопросы психологии творчества". СПб., 1902, стр. 234. Ср. его же: Наши писатели. I. А. П. Чехов. - "Журнал для всех", 1899, No 2, стр. 138).

Говоря об откликах на творчество Чехова, следует учитывать не только критические работы, но и огромное количество писем к нему, в которых звучал голос демократического читателя - учителя, врача, студента, грамотного рабочего. Здесь ясно высказывалась мысль о преодолении в чеховском творчестве последних лет безнадежно мрачного взгляда на жизнь, о "беспокойном", активно пробуждающем воздействии его книг и пьес (см., например, письма врача П. И. Куркина - Записки ГБЛ, вып. 8; студента Н. Н. Тугаринова - Из архива Чехова). Авторы писем спорят с широко распространенным в те годы представлением о нем как о беспросветном пессимисте.

Во многих работах "тоска по идеалу" характеризуется как тоска безысходная, безнадежная - именно потому, что никаких путей перехода от идеала к действительности нет и быть не может. В этом отношении весьма показательна книга Волжского (А. С. Глинки) "Очерки о Чехове" (СПб., 1903). Исходный момент его рассуждений о Чехове - мысль о несоединимости идеала и "условий его реализации" (стр. 22); Чехов - не просто идеалист, но идеалист пессимистический (стр. 32). Его идеализм "безнадежен".

С положениями книги Волжского перекликается упоминавшийся этюд Ляцкого "А. П. Чехов и его рассказы". Как и Скабичевский, автор полагает, что изображения у Чехова "конкретно-жизненны, но в поражающем большинстве случаев отнюдь не типичны" ("Вестник Европы", 1904, No 1, стр. 117). Его герои, интеллигенты, страдают "ущербом нормального чувства", "не живут полной жизнью" (стр. 133). Так возникает мысль о глубоком изначальном пессимизме Чехова. Отсюда, по мнению Ляцкого, и недостатки художественной манеры: "почти протоколизм изложения и полное отсутствие жизненной типичности в изображениях фигур" (там же). Всё это завершается безнадежным выводом о творчестве Чехова - это "только этап для больных, малодушных и отставших, - и мы на нем не остановимся долго" (стр. 162).

Критик был не единственным, кто пытался связать с отсутствием ясного и законченного писательского взгляда на жизнь некоторые особенности художественной манеры: ограниченная роль автора в повествовании, протоколизм изложения, импрессионистичность и отрывочность повествования и т. д. Оспаривая это распространенное тогда представление о Чехове-художнике, Овсянико-Куликовский подчеркивал целостность его произведений, единство и стройность композиции, органичность образов (см. его статью "Наши писатели" в "Журнале для всех", 1899, No 3, стр. 270).

Последовательно проведена концепция Чехова-пессимиста в этюде Е. М. де Вогюэ "Антон Чехов" (М., 1902, пер. с франц.). Автор обнаруживает редкое непонимание писателя: по его мнению, "в душе толстовских героев продолжается внутренняя работа, в душе чеховских нет ничего, кроме пустоты" (стр. 30). Философский нигилизм здесь "граничит с полным умственным отупением" (стр. 33). "Россия, как ее созерцает и изображает автор, - это огромный труп, распростертый на снежном саване" (стр. 37-38). Реплики Чебутыкина в финале пьесы "Три сестры": ("Тара... ра... бумбия... Сижу на тумбе я... Всё равно! Всё равно!"), как уверяет Вогюэ, исчерпывают духовное содержание чеховских героев - разного рода Чебутыкиных (стр. 39).

Стремление истолковать творчество Чехова идеалистически, характерное для работ Волжского, Ляцкого, обнаруживается в критике гораздо раньше. Многие из пишущих о Чехове в конце 90-х - начале 900-х годов обращаются к книге Н. М. Минского "При свете совести. Мысли и мечты о цели жизни" (СПб., 1890), где автор провозглашал наступление "сумерек противоречий, для которых, очевидно, нет рассвета" (стр. 159), звал к экстатическому постижению "абсолютно несуществующего, но единственно заветного и священного".

Андрей Белый в статье "Чехов" ("Весы", 1904, No 8) пишет в платоновском духе о жизни - "замкнутой отовсюду комнате" с прозрачными стенами. Главное содержание жизни - по ту сторону стен. Единственная реальность в искусстве - символ, ведущий "туда". Чехов - истинный символист. Как пример чеховского символа, устремленного к постижению потустороннего, приводится пейзаж на выставке, который понравился Юлии ("Три года").

В конце 90-х - начале 900-х годов обостряется внимание к Чехову реакционной и, в частности, нововременской критики. Главное обвинение - чересчур мрачное, пессимистическое изображение российской действительности.

Нововременский критик В. П. Буренин много пишет о Чехове в 80-е - 90-е годы. Сначала он одобрительно отзывается о его рассказах, о "Степи", а после разрыва Чехова с "Новым временем" подвергает писателя грубым и непристойным нападкам. В одной из рецензий Буренин причисляет Чехова к "крупным второстепенным писателям" ("Новое время", 1900, No 8847, 13 октября). Об откровенно реакционной рецензии на повесть "В овраге" ("Критические заметки". - "Новое время", 1900, No 8619, 25 февраля) см. в примечаниях к повести.

Со своими замечаниями по поводу творчества Чехова выступают критики реакционного "Гражданина". В редакционных дневниках "газеты-журнала" воздают должное таланту Чехова, но сурово корят его за обличительный дух в изображении российской жизни. Анонимный автор (очевидно, В. П. Мещерский) видит слабость и ограниченность Чехова в том, что он "стал свою жажду творчества утолять неопределенными и отрицательными типами грустных и симпатичных страданий жизни, не чуя, что за ними есть целый мир сильных и светлых носителей русского духа" ("Гражданин", 1904, No 54, 8 июля, стр. 21).

Автор, подписавшийся "Серенький" (И. И. Колышко), в разделе "Маленькие мысли" заявляет, что Чехов дошел "до предела того, что называют отрицанием и пессимизмом" ("Гражданин", 1904, No 55, 11 июля, стр. 4).

[См. в статье В. А. Поссе "Московский Художественный театр (по поводу его петербургских гастролей)" в жури. "Жизнь", 1901, т. IV: "Талант Чехова растет беспрерывно, становится всё серьезнее и опаснее для гг. "сереньких"".]

"Всё, что написал Чехов, за исключением единичных рассказов, рисует наше кисляйство, нашу душевную слякотность, лень, пьянство, обжорство и сладострастие" (стр. 5) - ничего иного критик у Чехова не увидел (в статье Серенького в "Гражданине", 4901, No 25, 8 апреля, стр. 4 Чехов обвинялся в "безнадежно мстительно-злобном отношении к жизни").

Еще при жизни Чехова публикуются первые работы о нем марксистской критики. Это прежде всего статьи, вызванные полемикой вокруг повестей "Мужики" (см. примечания в т. IX) и "В овраге" (см. стр. 443 наст. тома). Появляются рецензии и на другие произведения, а также статьи общего характера, где авторы стремятся осмыслить творчество Чехова в целом. Критики выступают против народнических субъективистских концепций, против либерального краснобайства, абстрактности подхода к чеховскому творчеству, не говоря уже об откровенно идеалистических и реакционных теориях.

О Чехове пишут и марксисты-революционеры, и легальные марксисты, и литераторы, в той или иной мере близкие марксистскому направлению (см. об этом: Е. П. Охременко. А. П. Чехов в оценке дореволюционной марксистской критики. - В сб. "А. П. Чехов". Сахалинское кн. изд-во, 1959; О. Семеновский. Марксистская критика о Чехове и Толстом. Кишинев, 1968).

На полемике с высказываниями Михайловского построена "Книга о Максиме Горьком и А. П. Чехове" (СПб., 1900) Андреевича (Е. А. Соловьева), сотрудника "Жизни" и "Журнала для всех". "Нет, не о холодной крови приходится тут говорить, - возражал он, - не об идеализации серенькой и тусклой жизни, а о чем-то другом, совсем этим обеим вещам постороннем" (стр. 257).

[В статье "О некоторых мнениях г. Подарского об А. П. Чехове" ("Журнал для всех", 1902, No 3, подпись: В. Мирский) автор спорит с обвинением в "безразличии", с позицией критиков "Русского богатства".]

В "Очерках по истории русской литературы XIX века" (СПб., 1902) Е. А. Соловьев-Андреевич предпринимает попытку найти "социологическую почву, на которой Чехов рисует свои жизненные драмы" (стр. 514). Говоря о жизни, отданной "во власть хищника" (стр. 516), о торжествующей пошлости (стр. 517), он подчеркивает, что Чехов не довольствуется изображением этого - писатель хочет "выйти из узких и тесных рамок данного исторического момента, данной провинциальной обстановки и свой пессимизм, свою тоску неверия распространить на жизнь вообще, связать ее ничтожество не с временными обстоятельствами, которые могут измениться, а с органическими свойствами человеческой природы" (стр. 514). Такова эклектическая позиция Соловьева-Андреевича - он обращается то к социальным факторам, то к извечным свойствам человеческой натуры.

В этом смысле более последователен Л. Н. Войтоловский, регулярно работавший с 1904 г. в марксистской печати. Его статья "Идеалы общественности в произведениях А. П. Чехова" (журн. "Правда", 1904, декабрь) - одна из первых попыток осмыслить чеховское творчество с марксистских позиций. Возражая против абстрактно-либеральных дефиниций, автор говорит о конкретных социальных силах, отразившихся в повестях и рассказах Чехова последних лет, о хищнике-накопителе, об угнетенном и задавленном народе, об интеллигентах. Подробно разбирает он образы хозяев цыбукинского дома ("В овраге"), однако не избегает при этом и упрощенных, прямолинейных характеристик.

И все же, несмотря на схематические и односторонние определения, Войтоловский верно показал, как раскрывает Чехов внутреннюю непрочность царства Цыбукиных, которым противостоят Липа, плотник Елизаров (Костыль) с его изречением: "Кто трудится, кто терпит, тот и старше" (стр. 61).

В первых статьях о Чехове марксистская методология нередко подменялась упрощенно-социологическим и догматическим подходом. Так, М. С. Ольминский, полемизируя со статьей Овсянико-Куликовского (см. примечание к повести "В овраге"), рассматривал произведение Чехова как широкую картину социальных язв российской деревни начала века. Однако критик отказывался видеть в Чехове "беллетриста-реалиста"; на его взгляд, повесть страдает "неопределенностью", "нечеткостью и расплывчатостью" ("Об А. Чехове и Овсянико-Куликовском". - "Восточное обозрение", 1900, No 216, 218 и 219. Цит. по кн.: М. Ольминский. По литературным вопросам. М., 1932, стр. 50, 51). В другой своей статье - "Литературные противоречия (о "Трех сестрах" А. Чехова)" критик настаивал на том, что "к г. Чехову вообще реалистическая мерка неприложима, как мы уже пытались выяснить, говоря о его повести "В овраге"" ("Восточное обозрение", 1901, No 168. Цит. по кн. М. Ольминского "По литературным вопросам", стр. 53).

В те годы не избежал вульгарно-социологического подхода к Чехову и А. В. Луначарский. В журнале "Русская мысль" (1903, No 2) напечатана его статья "О художнике вообще и некоторых художниках в частности". Отдавая должное таланту писателя ("Я не знаю, есть ли сейчас в Европе талант, равный Антону Павловичу Чехову, если исключить, конечно, Л. Толстого", стр. 58), Луначарский упрекал его в том, что он не показывает человека, "который может прорвать тину и вынырнуть из омута на свежий воздух". Вместо этого - "Чехов пошел навстречу Чеховцу и стал Помогать ему оправдать себя..." (стр. 59). По мнению критика, писатель вообще напрасно столько "возится" со своими не заслуживающими серьезного внимания героями. В общем критически оценил он и последний рассказ Чехова "Невеста", и его главную героиню, далекую от настоящего "человека-борца" ("Образование", 1904, No 2, стр. 140, вторая нумерация).

В оценке Чехова проявилась общая концепция художественного творчества, отстаиваемая Луначарским в те годы: искусство, по его мысли, соответствует гармоническому "идеалу жизни", творческий процесс - счастливая и свободная игра сил творца. Эти положения, несущие на себе печать богдановского эмпириокритического подхода, явственно отразились в упомянутой выше статье "О художнике вообще и некоторых художниках в частности". В таком свете творчество Чехова вообще "неправомерно" - ему не хватает активности и жизнелюбия. Очень скоро, уже в работе "Марксизм и эстетика. Диалог об искусстве" (1905 г.), Луначарский придет к иным выводам о роли и назначений искусства, о его общественной функции.

Особенно рельефно проявились вульгарно-социологические тенденции в работах одного из первых литературных марксистских критиков В. М. Шулятикова. В московской газете "Курьер" (1903, No 296, 24 декабря) он публикует "Критические этюды" - рецензию на рассказ "Невеста". Отмечая перемены в мировоззрении автора рассказа, он подчеркивает: "Мы не имеем ни малейшего права преувеличивать ценность этого финала". Весь смысл произведения Шулятиков видит в борьбе против мещанства - в этом ограниченность "социального кругозора" писателя и его героев. Всё это увенчивается выводом о Чехове как о ""протестанте" против "мещанства"", писателе, в чьем творчестве проявилась ограниченность его общественной группы. (Упреки Чехову в ограниченности содержала и статья Шулятикова "О драмах г. Чехова". - "Курьер", 1901, No 70, 12 марта. См. также обзор литературы за год в "Курьере", 1902, No1, 1 января, подпись: В. Ш.)

В ряду первых марксистских работ о Чехове заметно выделяется статья В. В. Воровского "Лишние люди" (журнал "Правда", 1905, кн. VII, июль, подпись: Ю. Адамович).

[В. В. Воровскому принадлежат также статьи "А. П. Чехов" ("Наше слово", 1910, 17 января), "А. П. Чехов и русская интеллигенция" ("Бессарабское обозрение", 1910, 17 января).]

Хотя она и выходит за рамки "прижизненного" времени Чехова, обойти ее невозможно: именно здесь были глубоко и тонко истолкованы судьбы русской интеллигенции, процесс ее развития и социальной дифференциации.

Ощущение социально-исторической перспективы - сильная сторона статьи Воровского. Вместе с тем современному читателю ясна и ее ограниченность - это касается, в частности, тех мест, где критик слишком прямолинейно рассматривает связь Чехова с его героями, чересчур жестоко и категорично этих героев судит.

[В том же номере журнала "Правда" А. А. Дивильковский подвергал критике концепцию Чехова - "мрачного пессимиста" (стр. 103).]

Лучшим произведением критики последних лет жизни Чехова и, шире, дореволюционного времени, не утратившим в наши дни своего значения, является статья Горького "По поводу нового рассказа А. П. Чехова "В овраге"" ("Нижегородский листок", 1900, No 29, 30 января). Чехов писал Горькому: "...Ваш фельетон в "Нижегородском листке" был бальзамом для моей души. Какой Вы талантливый! Я не умею писать ничего, кроме беллетристики, Вы же вполне владеете и пером журнального человека" (15 февраля 1900 г.).

Решительно отвел Горький упреки в отсутствии миросозерцания, высказывавшиеся почти на всем протяжении творческого пути Чехова. Горький раскрыл "страшную" силу чеховского таланта - "он никогда ничего не выдумывает от себя, не изображает того, "чего нет на свете"". Тем самым автор наносил удар по многим идеалистическим концепциям творчества Чехова. Вместе с тем в статье Горького глубоко объяснен социальный смысл чеховской правды. О жене лавочника Цыбукина говорится: "...ей не хочется обижать народ, но порядок жизни таков, что надо обижать".

Мысль Горького - "каждый новый рассказ Чехова всё усиливает одну глубоко ценную и нужную для нас ноту - ноту бодрости и любви к жизни" - не противоречит словам о том, что Чехов "никогда ничего не выдумывает от себя". Два эти положения, в сущности, тесно взаимосвязанные, ведут к выводу о новом качестве реализма Чехова (ср. слова Горького о "Даме с собачкой" в письме к Чехову после 5 января 1900 г. - Горький, т. 28, стр. 112-113; наст. том, стр. 425).

После смерти Чехова борьба за его наследие, спор о нем критиков разных направлений вспыхнет с новой силой. Лучшее из того, что издано при жизни Чехова - статья М. Горького, высказывания Льва Толстого, работы и отзывы Вл. И. Немировича-Данченко, К. С. Станиславского, отклики Короленко, Репина, Бунина, Куприна, Гарина, отдельные статьи Михайловского, Альбова, Батюшкова, Воровского и других критиков, - всё это оставит глубокий след в истории изучения творчества Чехова.

__________

Тексты подготовили: В. Б. Катаев ("У знакомых", "Архиерей"), Л. М. Долотова ("Ионыч"), Т. И. Орнатская ("Человек в футляре", "Крыжовник", "О любви", "Случай из практики"), А. С. Мелкова ("По делам службы", "Новая дача", "Душечка", "Дама с собачкой", "На святках"), Т. В. Ошарова ("В овраге"), Л. Д. Опульская ("Невеста"), Э. А. Полоцкая ("Неоконченное").

Примечания написали: В. Б. Катаев ("У знакомых", "Архиерей"), Л. М. Долотова ("Ионыч", "Случай из практики"), М. П. Громов ("Человек в футляре", "Крыжовник", "О любви"), А. С. Мелкова ("По делам службы", "Душечка", "Новая дача", "Дама с собачкой", "На святках"), Т. В. Ошарова ("В овраге"), Л. Д. Опульская и А. П. Чудаков ("Невеста"), Э. А. Полоцкая ("Неоконченное").

Вступительную статью к примечаниям написал З. С. Паперный.

У ЗНАКОМЫХ

Впервые - "Cosmopolis. Международный журнал". Русский отдел, 1898, т. IX, No 2, февраль (ценз. разр. 1 февраля), стр. 103-120. Подпись: Антон Чехов.

Сохранился беловой автограф рассказа (ИРЛИ); подпись: Антон Чехов. В автографе 24 страницы, 10-я стр. утрачена. Сохранились также корректурные гранки (1, 2, 4, 5, 6) рассказа с авторской правкой (ГПБ, ф. 333, No 13). Текст утраченной страницы автографа и частично текст утраченной гранки факсимильно воспроизведены: На памятник Чехову, стр. 134-136.

Печатается по тексту гранок (в журнале авторская правка была учтена неполно и неточно) и частично по журналу "Cosmopolis", с исправлением по беловому автографу:

Стр. 7, строка 14: романсы - вместо: романы.

В записных книжках Чехов сделал несколько записей, которые впоследствии использовал в рассказе "У знакомых": "Женщина-врач, уже седеющая, впадающая в мистицизм. Имение скоро пойдет с молотка, бедность, а лакеи всё еще одеты шутами"; "Муж всё сопел, обзывал гостя милым, дорогим"; "Он был знаком с ж<енщиной>-врачом, когда она была еще девочкой, тогда она была умна, теперь же постарела и многого не понимает"; "У мужа однобортный куцый пиджак, застегнутый так, что кажется, лопнет под напором толстой груди"; "Докторша затянута в корсет, большие рукава"; "Муж всё время озабочен тем, как удовлетворить свою животную натуру" (Зап. кн. II, стр. 46, 47). "Полная девочка похожа на булку"; "Когда женщина любит, то ей кажется, что предмет ее любви устал, избалован женщинами - и это ей нравится"; "Женщина-врач затянута в корсет, высокие рукава, уже седеет, впадает в мистицизм" (Зап. кн. I, стр. 70, 73).

Записи могут быть датированы октябрем 1896 - мартом 1897 г. Эти месяцы и можно считать временем возникновения замысла рассказа. Вначале Чехову виделись лишь отдельные действующие лица будущего рассказа: "женщина-врач, докторша", "муж" и "он, гость" - герой рассказа, причем первые два действующих лица сразу появились с характерными чертами их внешнего облика и поведения. Возможно, что не сразу все эти заметки связывались с одним и тем же замыслом: записи находятся среди заготовок, использованных затем в других рассказах 1897 - 1898 годов.

Летом 1897 г., во время вынужденного творческого простоя, вызванного обострением болезни и лечением, никаких новых записей, которые говорили бы о развитии замысла, сделано не было.

Осенью этого года, когда Чехов приехал в Ниццу, наступила полоса творческой активности. Тогда же, между 9 октября и 15 ноября, появились новые записи, относящиеся к задуманному рассказу. Возникло его название (а может быть, рабочее обозначение: "Крик" - и развиты характеристики действующих лиц; теперь фигурирует, помимо героя, докторши и мужа, новое действующее лицо, "жена": ""Крик": с ее мужем он раз встретился у кокотки и после этого не бывает у нее, было неловко, так как, зная тайну ее мужа, он участвовал в измене..."; "Что прикажете делать с ч<елове>ком, к<ото>рый наделал всякой мерзости, а потом рыдает"; ""Крик": Он, т. е. муж, имел и имеет успех у ж<енщи>н; они про него говорят, что он добрый, и потому и расточителен и непрактичен, что он идеалист. И они [жена и докторша] не могут удержаться от маленькой жестокости, чтобы не попрекнуть молодого ч<елове>ка: "А ваше поколение, Жорж, уж не то". При чем тут поколение? Ведь разница в летах только 8-10 лет, они почти сверстники" (Зап. кн. I, стр. 79, 80). ""Крик": Он имеет успех у ж<енщи>н, про него говорят, что он идеалист" (Зап. кн.. III, стр. 17). Последняя запись появилась между 15 ноября и 13 декабря: ""Крик": У жены есть сестра, на которой его хотят женить" (Зап. кн. I, стр. 81).

Еще весной 1897 г. Чехов получил от Ф. Д. Батюшкова, незадолго перед тем ставшего редактором русского отдела журнала "Cosmopolis", письмо с просьбой о сотрудничестве в журнале. Сообщив, что в других отделах журнала были помещены произведения Г. Зудермана, А. Франса, П. Бурже, Р. Киплинга и др. зарубежных писателей, Батюшков продолжал: "...неужели в pendant к ним не удастся нам украсить русский отдел "Космополиса" именем Антона П. Чехова?.." (письмо от 16 апреля 1897 г. - ГБЛ).

Чехов ответил 21 апреля из Мелихова: "От всей души благодарю Вас за приглашение и вообще за Ваше письмо. Я непременно пришлю рассказ для "Cosmopolis'a". <... > Прошу Вас подождать до осени. Если же случится, в течение лета напишу рассказ, то я не замедлю прислать его Вам. Рассказ, по всей вероятности, не превысит полулиста".

В письме от 3 ноября Батюшков напомнил про обещанный рассказ: "Быть может, Вы захотели бы поделиться на страницах "Cosmopolis'a" или какими-нибудь впечатлениями "международной жизни", или сообщить очерк, рассказ, повесть - словом, как я Вам уже писал, всё, что выйдет из-под Вашего пера, будет принято с живой признательностью" (ГБЛ).

Чехов подтвердил свое обещание "написать рассказ для "Cosmopolis'a" при первой возможности" и предполагал прислать его в декабре (письмо от 9 ноября 1897 г.). Но он был связан обязательствами по другим редакциям. Помимо рассказа "У знакомых", в это время в записных книжках намечено еще несколько сюжетов: о больном трактирщике, сестре-староверке и докторе и другие (Зап. кн. I, стр. 78-81).

В начале декабря 1897 г. творческое воображение Чехова получило толчок извне, заставивший его опять вернуться к рассказу, в котором участвуют молодой человек, женщина-врач, жена и муж. Это были письма от М. В. и А. С. Киселевых, владельцев усадьбы Бабкино, где Чехов жил на даче три лета, в 1885-1887 годах.

Письма от Киселевых были уже неожиданностью для Чехова: в последний раз в Бабкине он был в декабре 1889 г., последний раз видел М. В. Киселеву в 1890 г., переписка с Киселевыми, активная вначале, почти полностью прекратилась, хотя тон этих редких писем с обеих сторон продолжал оставаться дружественным. Киселевы в письмах от 1 и 2 декабря подробно рассказывали о бабкинском имении, о надвинувшейся старости, о выросших детях (см. подробнее о них в т. VII Писем).

На связь рассказа "У знакомых" с этими письмами прежде всего указывает то, что в его текст Чеховым почти без изменений были включены слова из письма Киселевой. Киселева писала: "Я так изменилась, Антон Павлович, - не говорю физически, - что часто сама не узнаю себя <...> я убедилась в одном: случайности не существуют. В пору моих самых жгучих тревог у меня было несколько случаев ясновидения, да такого, что вся семья моя уж не глумится более над "вздорными" вопросами. <...> Странности эти произвели такой переворот во всех нас, что мы точно вновь родились..." (ГБЛ). Ср. слова Вари в рассказе (стр. 15).

Внимательное изучение общей ситуации и отдельных деталей рассказа позволяет говорить о конкретном, "бабкинском" его колорите, а в А. С. Киселеве видеть прототип одного из героев рассказа, Сергея Сергеевича Лосева.

Топография и хронология рассказа во многом совпадают с тем, что было знакомо самому Чехову по пребыванию в Бабкине, Подгорин "живал в Кузьминках" "лет десять - двенадцать назад", во флигеле, рядом с большим домом с террасой. Приметы, по которым в памяти Подгорина встает картина прошлой жизни в Кузьминках, известны по воспоминаниям о пребывании Чехова в Бабкине, мемуарам М. П. Чехова, М. П. Чеховой, Н. В. Голубевой, Е. К. Сахаровой, А. С. Лазарева (Грузинского).

Тема пришедшего в упадок некогда прекрасного уголка, помещичьего имения, в значительной степени навеяна историей разорения Бабкина. К 1897 г. Бабкино было таким же разоренным имением, как Кузьминки в рассказе "У знакомых". Разорение началось уже давно - об этом Чехов знал из писем Киселева (ГБЛ). Среди писем Киселева к Чехову нет почти ни одного, где бы не содержались жалобы на ухудшающееся положение в имении.

В рассказе - дословные совпадения с жалобами Киселева. Так, еще 14 января 1886 г. Киселев писал: "...нужно внести в банк более 400 рублей, а их-то у меня нет и когда будут, одному аллаху известно. Последний срок взноса 1-го марта, а затем опись, продажа и всех нас в шею из любимого гнезда". 24 сентября 1886 г.: "Ну-с, Чехонте, придумайте, как мне быть? А я все-таки придумал - посадил мою литераторшу (М. В. Киселеву) и заставил ее написать слезливое письмо пензенской тетушке, выручай, дескать, меня, мужа и детей <...> Авось сжалится и пришлет не только для уплаты пятисот рублей, но и всем нам на бомбошки <...> Что Вам написать про себя? Толстею, ем-пью изрядно, сплю еще лучше, ноги болят, а всё же без денег жить скверно". Письмо от 1886 г., без числа и месяца: "Если Ваш кошель в хорошем состоянии и Вы можете уделить мне что-нибудь, то буду очень благодарен. Сейчас предстоит сделать расход, не требующий отлагательства, и сам должен ехать в Москву, а у меня даже на билет нет ни гроша". 10 ноября 1887 г.: "Судьба наша в руках пензенской тетушки..." 10 августа 1892 г.: "Я приготовляюсь к тому, что Бабкино отнимут, выйти из этого положения трудно". 16 октября 1892 г.: "...меня <...> волнует день и ночь мысль, что скоро Бабкино будет продано с молотка. Первая публикация уже вышла, жду второго предостережения, а после третьего - капут". 28 февраля 1893 г.: "...денег ни гроша, в конце марта - Бабкино пойдет с аукциона". 27 марта 1893 г.: "А я всё маюсь с долгами и даже 3-х копеек не в состоянии уплатить, всё жрут проценты, и, несмотря на их уплату, дамоклов меч висит над головой. <...> Денег 20-30 тысяч нужно".

Не только тема разорения, но и многие конкретные детали рассказа были подсказаны письмами Киселева. Кузьминки разорены разными хозяйственными затеями Лосева, его жаждой удовольствий, частыми поездками в Москву. В письмах Киселева: "...вчера последние гроши затратил на покупку пегой лошади, сформировал тройку на удивление всей Европы" (7 июня 1888 г.); "Сегодня нанял я горничную 19-ти лет, вряд ли ей придется оставаться в этом звании, легко может быть я увлекусь этим милым созданием, и тогда неминуемы расходы: наем квартиры, обстановка, месячный куш для прожития и проч." (17 мая 1892 г.). "Дней через десять отправляю Мар. Влад. с Василисой (дочерью Сашей) в Петербург, месяца на полтора. Остаюсь один, от скуки буду летать в Москву, и тогда я к Вашим услугам - готов дебоширить с Вами вместе" (8 октября 1892 г.).

Лосев в рассказе, склонный к напыщенной фразеологии и всегда подражавший кому-нибудь, говорит Подгорину: "Теперь царит рубль". А Киселев писал Чехову: "Мы, дворяне, оскудели, кредитом не пользуемся, приходится согласиться с предложением "Гражданина" и продать свое достоинство какому-нибудь кулаку" (28 февраля 1893 г.). Единственное спасение, которое видят в рассказе родные Лосева, - устройство его, по протекции, на службу. Киселев 26 января 1893 г. писал Чехову о том, что влиятельные знакомые в Петербурге предложили ему занять "место управляющего казенной палатой или дворянским банком в одной из внутренних губерний".

Назойливость Лосева, его измены жене, просьбы о займах, стремление казаться чисто русским - эти и другие черты сходны с обликом Киселева, как он раскрывается в его письмах к Чехову. Даже такая деталь, как постоянная фраза Сергея Сергеевича "Он ахнуть не успел, как на него медведь насел", как-то связана с бабкинскими воспоминаниями. В речи обитателей Бабкина, в бытность Чехова там, установилась своя система прозвищ, намеков, иносказаний - она встречается в письмах Чехова к Киселевым и в их ответных письмах. В письме Чехова к Киселевой от 11 марта 1891 г., например: "Да, Мария Владимировна! В писании сказано: он ахнуть не успел, как на него медведь насел..." (введенная в речь Лосева, эта фраза затем использована в пьесе "Три сестры" как реплика Соленого).

Некоторые из этих мотивов были и в первоначальном замысле рассказа. Возможно, после того, как рассказ получил "бабкинскую" окраску, эти частные моменты замысла были соотнесены с окончательным обликом героя - "мужа". Таким образом, Чехов более 10 лет накапливал наблюдения, положенные в основу образа Лосева - барина-бонвивана, "проевшего" имение и не способного понять свое истинное положение, изменить свой образ жизни (затем этот персонаж трансформируется в героя "Вишневого сада" Гаева).

Хотя отражение в Лосеве черт Киселева очевидно, этот образ не рождался как портрет с натуры: писатель отобрал и сгруппировал определенные черты, позволившие создать образ, характерный для русской жизни его времени. "Бабкинский" и "киселевский" материал в рассказе изменен, дополнен другими наблюдениями, реальный источник которых неизвестен. О прототипах других образов могут быть высказаны лишь догадки. Можно предположить, что женские образы рассказа - "жена" и "докторша" - почти всецело определены еще первоначальным замыслом. Но образ "докторши", Вари-курсистки, возможно, приобрел какие-то черты знакомой Чехова в бабкинский период Е. К. Сахаровой, кончившей Бестужевские курсы (ее воспоминания хранятся в ЦГАЛИ).

Интенсивная работа над рассказом началась после получения писем от Киселевых, около середины декабря 1897 г. К этому времени Батюшков, истолковав слова Чехова в письме к нему от 9 ноября как вполне определенное обещание дать рассказ в журнал "Cosmopolis", выслал Чехову, без его просьбы, аванс в размере 200 рублей (см. письмо Батюшкова от 1 декабря 1897 г. - ГБЛ). Из ответного письма Чехова от 15 декабря видно, что настойчивость Батюшкова была ему неприятна, но в том же письме он впервые упомянул о писании рассказа для журнала: "Я пишу рассказ для "Cosmopolis'а", пишу туго, урывками. Обыкновенно я пишу медленно, с напряжением, здесь же, в номере, за чужим столом, в хорошую погоду, когда тянет наружу, пишется еще хуже, - а потому пообещать Вам рассказ раньше, как через две недели, не могу. Пришлю до первого января, затем Вы будете добры, пришлете мне корректуру, которую я не продержу у себя дольше одного дня, и таким образом можете рассчитывать на февральскую книжку, не раньше".

В конце письма Чехов делает замечание, важное для понимания психологии его творчества вообще и особенно значимое в применении к рассказу "У знакомых": "Вы выразили желание в одном из Ваших писем, чтобы я прислал интернациональный рассказ, взявши сюжетом что-нибудь из местной жизни. Такой рассказ я могу написать только в России, по воспоминаниям. Я умею писать только по воспоминаниям, и никогда не писал непосредственно с натуры. Мне нужно, чтобы память моя процедила сюжет и чтобы на ней, как на фильтре, осталось только то, что важно или типично".

О работе над рассказом "У знакомых" Чехов сообщал еще в нескольких письмах к М. П. Чеховой, относящихся к декабрю 1897 - началу 1898 г. 23 декабря он писал: "К двум часам вернусь из Villefranche и сяду писать для "Cosmopolis'а"..."; см. ей же от 29 декабря.

3 января 1898 г. Чехов выслал Батюшкову беловую рукопись рассказа "У знакомых". Рукопись хранит следы правки, внесенной Чеховым при переписывании рассказа. Это, в основном, небольшие поправки стилистического характера: вычеркивания, замена одних слов другими, изменение порядка слов.

Посылая рассказ, Чехов писал Батюшкову: "Пожалуйста, пришлите корректуру, так как рассказ еще не кончен, не отделан и будет готов лишь после того, как я перепачкаю вдоль и поперек корректуру. Отделывать я могу только в корректуре, в рукописи же я ничего не вижу".

15 января Батюшков выслал корректуру.

За три или четыре дня, в течение которых Чехов держал корректуру - с 19 по 23 января, - он в значительной степени переработал рассказ. Переработка коснулась стиля, характеристики персонажей.

О некоторых направлениях работы Чехова говорит его переписка тех дней. Так, он просил своих знакомых О. Р. Васильеву и II. Н. Тугаринова, живших в Каннах и в Ницце, срочно найти для него текст стихотворения Некрасова "Железная дорога" (см. т. VII Писем). Васильева нашла стихотворение, о чем сообщила Чехову 22 января телеграммой. Рассказ был дополнен целым эпизодом, связанным с "Железной дорогой".

Этот мотив мог появиться в рассказе вполне естественно М. П. Чехов писал, что в компании молодых врачей, офицеров, студентов, в которой Чехов бывал в 80-е годы, "со смаком декламировали Некрасова" (Вокруг Чехова, стр. 138). Непосредственным поводом, заставившим Чехова обратиться к стихам Некрасова, видимо, было 20-летие со дня смерти поэта, исполнившееся 27 декабря 1897 г. В номерах "Русских ведомостей" и "Биржевых ведомостей", полученных в Ницце в начале января, Чехов мог прочитать статьи, связанные с этой датой.

На полученной от Васильевой телеграмме Чехов набросал несколько строчек: "...и с неуменьем брать от нее то, что она может дать, и страстной жаждой того, чего нет и не может быть на земле" (см. т. XVII Сочинений). Этими строчками, затем еще раз переработанными, Чехов дополнил в корректуре характеристику Подгорина. Основная же часть исправлений и дополнений отражена в корректурных гранках, испещренных поправками.

Значительной была правка, связанная с действующими лицами рассказа. Чехов изменил фамилии главного героя и мужа, данные им в беловой рукописи: Подгорин вместо Подгорский, Лосев вместо Горбылин. Наибольшие перемены коснулись именно этих двух образов. Чехов сильнее подчеркнул такие черты Лосева, как позерство, склонность его к пустым тратам. Усиливая отрицательные оценки Лосева, Чехов делал более определенным не только его характер, но и характер Подгорина, от лица которого эти оценки выносятся. Отношение главного героя рассказа к Лосеву стало гораздо более резким (см. добавленные в корректуре размышления Подгорина после разговора с Лосевым - стр. 20-21).

Коренным образом переработан большой абзац, в котором говорится о размышлениях Подгорина на площадке башни в присутствии Надежды. Конец этих размышлений Подгорина дополнен важным для общего звучания рассказа фрагментом (см. стр. 22-23).

Таким образом, если в первоначальном виде рассказ звучал как элегическое прощание с невозвратно ушедшим прошлым, то после переработки в корректуре стала более резкой, определенной характеристика персонажей, а в звучании рассказа появился мотив предчувствия "новых форм жизни". Первоначально рассказ был близок к произведениям, созданным в последние месяцы 1897 г.; новый мотив - возможность ухода от прежнего жизненного порядка - сближает "У знакомых" с такими последующими произведениями Чехова, как "Крыжовник", "Случай из практики", "Невеста", "Вишневый сад". "У знакомых" стоит в начале этого ряда произведений.

Помимо общих перемен в жизни русского общества, которые чутко улавливал Чехов, помимо соображений творческого порядка, конкретной причиной существенных изменений в рассказе могла явиться перемена в настроениях Чехова в связи с делом Дрейфуса, свидетелем нового этапа которого он стал зимой 1897/98 г. (на это указано в статье В. К. Гайдука "К творческой истории рассказа А. П. Чехова "У знакомых"". - Иркутский гос. пед. ин-т. Сборник аспирантских работ. 1964, стр. 193-209).

Первое критическое суждение о рассказе содержалось в письме Батюшкова к Чехову от 15 февраля 1898 г.: "...мне неизменно нравится и Ваш новый очерк и глубоко грустное, щемящее настроение его, но буду ожидать, что по возвращении на родину, напитавшись солнцем и живой энергией его лучей, Вы дадите нам бодрое, возбуждающее дух к жизни и деятельности произведение. Ведь надо жить, Антон Павлович, надо справляться с грустными думами о том, что нет ничего устойчивого, что то, что было возможно вчера, сегодня уже невоскресимо. Вот Вы помогли нам пережить это настроение - помогите перейти и к другому, что всё же есть смысл в жизни. Однако простите, что Вам пишу "не по-редакторски" <...> - кому много дано, от того много и ожидается, и даже больше "многого" - хочется всего" (ГБЛ).

Рассказ остался не замеченным русской критикой, вне поля зрения которой, видимо, был весь журнал "Cosmopolis".

Сам Чехов был недоволен рассказом. 6 февраля 1898 г. он писал А. С. Суворину: "На днях я прочел на первой странице "Н<ового> в<ремени>" глазастое объявление о выходе в свет "Cosmopolis'а" с моим рассказом "В гостях". Во-первых, у меня не "В гостях", а "У знакомых". Во-вторых, от такой рекламы меня коробит; к тому же, рассказ далеко не глазастый, один из таких, какие пишутся по штуке в день".

У Чехова действительно могли быть причины для неблагоприятного мнения о своем рассказе: для срочного выполнения обещания, данного "Космополису", ему, видимо, пришлось пожертвовать каким-то замыслом ("Крик"). К тому же, возможно, он не хотел привлекать внимание к рассказу, в котором содержались намеки на определенных лиц. Вероятно, эти причины оказались решающими, когда Чехов отказался включить рассказ в собрание сочинений.

Решение не включать рассказ в собрание сочинений было принято не сразу. Первоначально Чехов думал включить его в том VIII или IX. Это видно из его письма к А. Ф. Марксу от 9 августа 1900 г. 18 июня 1901 г. Чехов писал Марксу: "...один рассказ - "У знакомых" как-то ускользает из моей памяти, я не помню даже его содержания, и Вы очень обязали бы меня, если бы сообщили мне хотя 3-4 первые строки этого рассказа, чтобы я мог вспомнить и потом прислать Вам ответ". 9 июля он распорядился, чтобы рассказ "У знакомых" был помещен в томе X. Однако в этом томе был напечатан "Остров Сахалин", а впоследствии, в 1903 г., включив в том XII приложения к "Ниве" рассказы 1898-1902 гг., Чехов отказался от рассказа "У знакомых". Это единственный случай, когда в издание Маркса не вошел рассказ, написанный после 1892 г.

С. Д. Балухатый впервые отметил, что Чехов использовал многие образы, положения, отдельные фразы рассказа "У знакомых" в позднейших пьесах: "Три сестры" и особенно "Вишневый сад" (С. Д. Балухатый. От "Трех сестер" к "Вишневому саду". - "Литература", 1931, No 1; С. Д. Балухатый, Н. В. Петров. Драматургия Чехова. Изд. Харьковского театра русской драмы, 1935; С. Д. Балухатый. Чехов-драматург. М., 1936). Тогда же он высказал предположение, что рассказ в собрание сочинений Чеховым "включен не был, вероятно, из желания избежать возможного у критиков, в силу исключительной близости рассказа к пьесе "Вишневый сад", сравнения этих двух произведений" (С. Д. Балухатый. От "Трех сестер" к "Вишневому саду", стр. 154). Вероятнее предположить обратную последовательность: Чехов не включил рассказ в собрание сочинений и, учитывая его неизвестность критикам и публике, использовал его материал в работе над последующими пьесами.

Рассказ оставался неизвестным даже для самых внимательных читателей Чехова. Так, в составленную И. Ф. Масановым "Библиографию сочинений А. П. Чехова" (М., 1906) рассказ "У знакомых" не вошел. Он был напечатан вновь лишь в дополнительном томе посмертного издания сочинений Чехова в 1906 г.

При жизни Чехова рассказ был переведен на немецкий язык.

Стр. 11. Всё ли благополучно в Датском королевстве? - Подгорин перефразирует слова Марцелла из трагедии Шекспира "Гамлет" (акт I, сцена 4).

Стр. 13. - Цитаты из стихотворения Н. А. Некрасова "Железная дорога".

Стр. 14. Он ахнуть не успел, как на него медведь насел... - Неточная цитата из басни И. А. Крылова "Крестьянин и Работник".

Стр. 18. И бу-удешь ты царицей ми-ира... - Из арии Демона (опера А. Г. Рубинштейна "Демон").

ИОНЫЧ

Впервые - "Ежемесячные литературные приложения к журналу "Нива"", 1898, No 9, сентябрь (ценз. разр. 31 августа), стлб. 1-24. Подзаголовок: Рассказ Антона Чехова.

Вошло в издание А. Ф. Маркса.

Печатается по тексту: Чехов, т. IX, стр. 323-344.

Сохранился беловой автограф (ЦГАЛИ), который служил оригиналом для набора при первой публикации. Подзаголовок: (Рассказ). Подпись: Антон Чехов. На первой странице автографа - пометы, сделанные в редакции "Ежемесячных литературных приложений к "Ниве"" при отправке в типографию: "Корпус обыкнов<енный>"; "Лит<ературные> Пр<иложения> No 9": "Набрать тотчас же и прислать мне корректуру".

История