Белый Андрей - Крещеный китаец

;- комнатка -

  

  

   - малая: -

  

  

  

  

  - желто-оранжевой злобой глядели обои оттуда в мигающий свет керосиновой лампочки; вешалка, столик и стул: все - оранжево здесь; на оранжевом фоне кирпичною линией четко проходят: квадраты, квадраты; висит многогорбая вешалка; немо; три двери: в столовую, в кухню, в немой коридор; повисает, пылясь, занавеска на кухонной двери такого зеленого цвета, что больно глядеть, закрывая дверное стекло, чтоб не видели кухню; и сальный матрацик для Альмы, туда зарывающей кости и жир в расцарапанный лапами волос; -

  

  - бывало: -

  

  

   - в енотовой шубе и в котиковом колпаке залезал, громыхая в свой ботик, склоненный над Альмочко папа: на желто-оранжевом фоне обой, освещенных очками мигавшего пламени; Альмочка грызла жесткую желтую кость; и - кроваво косилась: а папа, наставив очки, говорил:

  - "Это - правильное собачье занятие: чтенье газет!"

  - "Эти кости, Дуняша, в собачьем быту - то же самое, что в человечьем газетное чтение".

  - "Альмочка кость погрызет, и - все знает".

  За папой спешила и мама, в ротонде и в маленькой плюшевой шапочке, с током (с огромным!); косясь на нее, он указывал пальцем, большим - на матрацик:

  - "А Альмочка, знаешь, - читает газеты!" У мамы при этом известии прыгала родинка под вуалеткою (белою, с черными мушками); глазки, туманяся, крылись ледками: она самодушием жала к полнеющей шее круглеющий свой подбородочек, важно надувшись; казалося: сделает:

  - "Уф!"

  Задевают ее, огорчают ее эти шуточки папы; рукой опираясь на спину Дуняши, натягивавшей на нее меховой, мягкий ботик, как ножницами, расстригала молчание:

  - "Пахнет опять!"

  - "Пахнет псиной!"

  - "Вонища!"

  - "Я вам говорила, Дуняша, что надо матрацик проветрить: на снег его, снегом!"

  И - дверь растворялась; и папа туда, в темноту, убегал, опустив нос в меха; убегала и мама за ним, опустив нос в меха; в двери веяло холодом: ворохом вывших времен; многоногие людогоны неслись по Арбату: -

  

  

  

  

  

  

  

  

  -

  несутся событий негромкие громы в огромные мороки мертвого мрака: хромает часами усталое время; оно - хромоногое!

  

  

  

  

  МАМОЧКА

  Знаю: мамочка наша больна! Это часто у ней за спиной выговаривал папа. Я знаю, что ей занеможилось плачем, когда она села из Питера в спальный вагон, чтобы плакать о питерской жизни; изнемогала в професорском круге она; - - появилось больными глазами лицо ее в сумерках: -

  

  

  

  

  

  

  - все, то немотствует, голову свесив на грудь, перебросивши косы на грудь, и - болеет размыслием; вдруг -

  - приподнимется: -

  

  

   - примется: перетирать безделушечки полотняною тряпкою; тут же, с бесцельным терением распространяется ропотом, возгласом, взвизгом, рассерженным носиком стоя пред папиной дверью: в ночной рубашонке - пред сном; и придирчиво смотрит не в дверь, а в... потопное прошлое, -

  

  

  

  

  

  

  

  

  

   - в дет- ство! -

  - Откуда уселась хозяйкою дома она среди стен Косяковского дома: я помню: -

  - четвертый Зачатьевский переулок; отсюда привез ее папа в парадной карете, во фраке, с букетом цветов -

  

  

  

  

  - и Максим Ковалевский, во фраке, с таким же букетом сидел против мамочки; мамочка, вспомнив про это, всегда заболеет глазами: поводит больными глазами: молчит бриллиантовым взглядом (от слез):

  - "Я - вас: всех!.. Убирайтесь: пошли, пошли все..."

  - "От меня... Ах, оставьте!"

  - "Оставьте..."

  - "Меня!" -

  

   - Я не верю: -

  

  

  

  - (ах, звездочка, белая блеском на кубовом небе белесыми полднями -

  

   - вся обезблещена!) -

  

  

  

  

   - Полдни наполнены ужасом ветхой, профессорской жизни и -

  

  

   - бороданником старых научных жрецов; -

  

  

  

  

  

  

  

   - оттого-то: -

  

  

  

  

  

  

  

  

  

   - рас- ширились глазки ее - колесом: побежали, бежали, бегут... да и выкатилися из глазок; алмазики перекатились в платочек: -

  

  

  

  

  

  - платочек сырой остается на кресле; -

   - ну что же: поплакала?

  Все у нас плачут!

  . . . . . . . . . .

  На пальчик уселось кольцо с бирюзою; вернулась из Питера; и - появились зеленые пятна на камне кольца -

  

  

  

   - очень плохо!-

  

  

  

  

  

   - все знают, -

  

  

  

  

  

  

  

   -

  как только испортится бирюзовая бирюза бирюзою зеленой, теряется в доме семейное счастье. И вот: -

  

   - уже пр_а_зелень: счастья хватились; карманы обысканы, полки в шкафах перерыты, а счастия нет: где оно? -

  

  

  

  

  

  

  - Знаю: не было! -

  

  

  

  

  

  

  

  

   - Шафер Максим Ковалевский в карете его утерял!.. -

  

  

  

  

  

  - Так пошли болтуш_и_нники: мама болеет болезнью чувствительных нервов; воссевши, молчит; опустила головку на грудь, перекинула косы на грудь; -

  - папа около ходит и около охает! -

  . . . . . . . . . . .

  Да, между папой и мамочкой - есть: что-то есть; пререкания тут быть не может, что есть пререкания, есть: очень крупные; некого только спросить: -

  

  

  

  

  

  

  

  

  

   - ну, кого бы спросить? -

  

   - Отвечают лишь воющим высвистом в стекла порывы за стеклами - там, затянув кисеею прозорьг: за стеклами; да отвечает лишь лютое время морозом; и виснет трескучее солнце жестокого цвета; и все белоперые стекла застыли; со всех подоконников скоро закапает...

  . . . . . . .

  Ах!

  Я - один: я один; я внимаю пришествию маленьких звуков; от двух до пяти тулумбукает кто-то у Помпула; рубят котлеты на кухне; Дуняша ругается; ранее: мама звонится словами, как связкой ключей, все о р_ю_ш_а_х, г_о_р_ж_е_т_к_а_х, ж_а_б_о; к двум уж скрылась; три: громкий звонок; тулумбасит калошами папа в передней - подмахивать листики; знаю, - под каждым появится подпись: "Д_е_к_а_н М. Л_е_т_а_е_в"; зевает и жмурится; свет ест глаза; бриллиантит окно ледопёра зимой: -

  

  

  

  

  

   - тарарыкнет оно светоперой весною! -

   - и высвистом, выснегом свищутся в стекла набеги метели; за стеклами белое клокотание; белый бежит - перегромом, бежит передрогом по крышам - от нас к Реттер_е_, над Гринбл_а_том, -

  

  

  

  

  - над Бланком -

  

  

  

  

  

  

  - куда-то -

  

  

  

  

  

  

  

   - откуда-то! -

  

  

  

  

  

  

  

  

  

   - Папа, изогнутый, трахнет крахмалом, чихая, и - выставит подпись: "Д_е_к_а_н М. Л_е_т_а_е_в". Уже морготня зажигаемых ламп; что-то водится: сорное, вздорное; тихо просели углы: в непрозорное, в черное; в ворохи, в шорохи -

  

  

  

  

  

  

  

  

  - мамочка плачет беззвучно! -

  

   - о чем? -

  

  

  

  - Папа встанет, качнется с натуги, посмотрит; и что-то захочет сказать: не сумеет - мымыкает, грустный быкан; поморгает на мамочку суриком переполненных глазок (от крови); махнувши рукою, уйдет в кабинетик: сидеть в ка-бинетике.

  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

  Время обеда - тяжелое: -

  - мама боками атласит к столу; недовольно схвативши салфетку, бросает салфетку; глазами в кольцо с бирюзою - - оно зеленеет: оно - зеленей, чем вчера! -

  - бирюзы не осталось: одна неприятная зелень бросается маме в глаза; - - и -

  - обед хрусталеет графином, стаканами, звонкой грустиной и матовой дутостью -

   - мамы, -

  

   - которая, что ни увидит и что ни услышит, - на все пятит губку, опухшую в ссору...

  И - папа теряется: как ему сесть да на что посмотреть...-

  - Начинает словесничать: эдак вот, эдак: -

  - "Оставьте: молчите... Ну что вы пристали?.. Ну что вы такое сказали? Опять - этот вздор... Та же все ерунда!.."

  - "Вы находите?.. Ах!"

  - "Очень глупо!" -

  

  

   - и выставив детскую родинку, мамочка потчует всех; нет, не взглядом, а ядом: все то, что ей скажут, ей лучше известно; и все виноваты: кругом виноваты; -

  

  

  

  - и брови взлетели на маленький лобик; и строят без слова такие зацепы из мнений, что -

  

  

  

  

   - суп застревает в дыхательном горлышке: кашляю; папа совсем растерялся; со страху он выскочил с громким вопросом.

  Всего мне страшней, что ко мне повернутся с вопросами: станут во мне за столом развивать любознательность к точному знанию; знаю, что мама на это нахмурится; и - поглядит исподлобья; и я - поникаю; и я - поперхнулся ответом; на папин вопрос - ни гу-гу: промолчу: -

  

  

  

  

  

  

  - потому что наверное, -

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  - папа уйдет, а когда я остануся с мамой один на один, то -

  

  

  

  

  

  

   - пребольно ухватится за руку, дернет к себе; и схвативши густую гребенку, вонзит ее.

  - "Ой, ой, ой!"

  - "Что такое? Ой, ой? Представляешься ты с "ой-ой-ой": замолчи!"

  И расчешет гребенкою волосы: лучше бы выдрала их, чем так мучить ребенка гребенкой: расплачусь; и тут получу: бирюзою по носику.

  - "Ну?"

  - "Пошел прочь!.."

  Бледноглазо ласкает, не грея меня, пустоцветное небо; закат розовеет с хрустальной сосульки; и розовый дым пробежит кисеею по розовой крыше.

  . . . . .

  - А то она пальчиком тихо грозит, показавши кольцо с бирюзою:

  - "Послушай-ка, Кот..."

  - "Заруби у себя на носу: ты мне будешь чужой!" И полнеющий вдруг подбородок прижмет она к шее; сидит - худовзорится.

  Время темнеет; и вот: фиолетовой флейтою льется триоль; и вишнеет клочочек ушедшего света: чернеет на небе; змея, полосатое время, - ползет; и беззубо оскалилась старость в чернотных пустотах губимого мира; уже чернорукая тьма протянула огромный свой перст сквозь стекло; безголово, безного столбом к потолку поднялся Чернорук, уронивши свои пятипалые руки на шейку; и - сжал мое горлышко: темными страхами. Я сожимаюсь: припрятать развитие (я - развиваюсь, увы!); недогадливый папа, ко мне обратясь за обедом с мудреным вопросом, желает скорей обнаружить развитие, чтоб подарить котелок, подарить сюртучок и футляр для очков, и брелок для часов; отвечаю нарочною глупостью; папины карие глазки забегают, очень печально завертятся, и - опускаются прямо в тарелку горячего супа (он дует на ложку); а я посмотрю исподлобья на мамочку: -

  

  

  

   - мамочкин взгляд изменился, когда заболела она: стал какой-то животный... -

  

  

  

   - и мама бросает животный свой взгляд, нападая на нас: и - понять невозможно: глядишь маме в глазки; за глазки; останутся мамины глазки, на глазки мои не ответят; не принятый маминым взглядом, мой взгляд побежит, как мышонок, от маминых глазок; и вижу, что папочка мой из тарелки моргает, внимательно глядя, как я заморгал; его глазки, мышата, метнутся на мамочку; глазки у мамы, что родинка: смотрят - не видят!

  . . . . . . . . . .

  Мы с папою редко вдвоем; разобщились молчанием; помнится мне невозвратное время, недавнее время, когда еще мама здорова была; так свободно пошучивал папа, вникая во все, что случалось со мной; и лечил от расстройства животика: -

  

  

   - помню: - однажды схватило животик; я плакал; а папа - крутой, головастый, приземистый, вдруг набежал из-за двери со склянкой касторки, тряся бородой с напускною свирепостью; забултыхался буфет; растяжелой стопой он ударил в паркет, заплясавши вокруг моих криков таким прыгуном; и столовою, ложкой махая под носиком, топал словами свой громкий стишок, сочиненный по этому поводу чтоб позабавить меня:

  

  

   Экий дурачишко, Котик!

  

  

   Ты не слушаешься няни:

  

  

   День и ночь пихаешь в ротик

  

  

   Всякой мерзости и дряни.

  

  

   В наказанье вместо порки

  

  

   Я принес тебе касторки...

  

  

   Раскрывай-ка, братец, ротик:

  

  

   Мы прочистим твой животик... -

  

  

  

  

  

  

  

  - И все рассмеялись; и тут же в столовую ложку наливши касторки, он вылил касторку в раскрытый мой ротик; шутливо подшаркнул и громко подпрыгнул под это событие; -

  

  

  

  

  

  

  

  

  - скоро меня потащили в отдельную комнату: чистить животик.

  . . . . . . .

  Мне помнится, да, невозвратное время, когда не боялся ласкаться я к папе; теперь не ласкаюсь к нему; я - догадливей: понял, что папе скандалы вредны; затаился от папы, любя его крепко; и было мне горько, и плакал я в зорьки; но слезы свои утаил: потеряли друг друга (утратил я друга!); и эта потеря в годах затерялась, когда потерял я способность: быть искренним с папочкой; все же я думал тогда: это есть добродетель моя; этот крест я понес по годам, как невидную помощь для папы и мамы; когда собирались они за столом, то могли друг на друга взорваться: словами и взглядами.

  Странно!

  Бывало хожу средь теней; и воздушно повиснет косматость теней; заведутся везде бороданники; я пробираюсь меж них, но сквозь них натыкаюсь на ужас, а ужас - хохочет: обнять меня хочет... -

  

  

  

  

  

  

  - Я мог провалиться сквозь пол, где живет зубной врач, поднимая зловоние снизу искусственной варкой зубов; он мой зуб оторвет и торжественно вставит чужой и зловонный... -

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  - Подолгу я думал о варке зубов и подолгу я слушал тяжелые стоны (там - дергались зубы); и мысли о гибели, бездне и варке зубов поднимались во время обеда, когда убегала душа в задрожавшую пятку от страха, что папа, схвативши тарелку, отгрохает в свой кабинетик, замкнувшись на ключ, и не выйдет: там канет навеки; собрав чемоданы, меж тем в Петербург убежит наша мамочка; а Генриэтту Мартыновну выкрадет "Ц_е_т_т"; я - останусь один; в одинокой квартире; и вот позвонят: -

  

  

  

  - и придет, отворивши из сумерок дверь - господин в сюртуке, в очень черном: с намереньем очень позорным; останемся с ним мы один на один; промычит на меня он бычачьею мордою: он -

  

  

  

  

  

  

  

  - Черномордик!

  . . . . . .

  Однажды я видел томительный сон, что - свершилось: что папа и мама потеряны, что унесен я в квартиру, такую ж, как наша; но знаю - не наша; какая-то дама (не мама) меня утешает (не так утешает!), меня уверяет, что мама она; вдруг проходит по комнатам папа; к нему я кидаюсь, ловлю за сюртук; повернулся он: вижу - лицо то не папино!..

  Странное что-то творится у нас; запирается папа от мамы; и там производит ужасные вещи, которых не знает никто; там становится он - клокотун: ярко-красный; дрожит пятипалой рукою над мухою он, уцелевшей от лета; и - "цап": ее ловит; и муха сидит у него в кулаке; -

  

  

  

  

  

  

  

   - оторвется ее голова - дергунцами, дрожащими пальцами; папа над мухой сидит - ярко-красный, ужасный; я знаю, что это не муха, а - мама...

  И странно, и страшно теперь в выдуваемых бурею комнатах; все-то мне кажется: что-то взвывает; вдруг: все освещается свечкою: видится мама за свечкою; хлопает, шлепает туфлями; шамкает туфлями прямо в переднюю: верно, подслушивать, что говорит про нее Афросинья (на кухне); вдруг звук: то забила, забегала палочка хвостика из уголочка: то Альмочка по полу хлопает хвостиком; -

   - нет -

  

   - не подслушала: в кухне - молчание; Альмочка выдала маму...-

  - И мама на Альму затопала: палочка снова захлопала; все освещается сызнова - только в обратном порядке; проходят со свечкою: мама за свечкою... Шлепает, шаркает, топает, шамкает... Что-то взвывает: -

  

  

  

  

  

  

  

  - прошедшею полночью было, я знаю наверное, -

  

  

   - шествие злых черничей от угла до угла: по ковру, мимо стульев; я - видел; сказать, - не расскажешь; они, черничи, проходили всегда: проходили года (от угла до угла) - по ковру, мимо стульев; луна нападала на них световыми мечами; и толпы немых черничей упадали, как замертво, на пол; луна уплывала за тучу; они ж, -

  

  

  

  

  

  

  - черничи, -

  

  

  

  

  

  

  

   - повосставши, валили ватагой из черной норы угловой: по ковру мимо стульев; и - не было им ни конца, ни названья!

  

  

  

  

  МИХАЙЛЫ

  Ноябрь, снегодар, выгоняющий саночки, дни осаждает обвейными хлопьями; папа свисает в передней огромной оторванной шубой (ее подшивали уже много раз, она рвется: наверное, он на ходу задевает о желоб) -

  

  

  

  

  

  

  

  - свисает в передней енотовой шубою, громко покашливая и отрясая снега; он стоит в превысоком своем колпаке из мягчайшего котика, с желтым, рогожным кульком и с портфелем; в портфеле - дела факультета, в кульке - златоглавые вина: двенадцать бутылок - мадеры, портвейны и хересы; это - кануны Михайлова дня; прибегут поздравители завтра: Михайлы - останутся дома.

  У нас - полотеры: отставили мебель, кровати, столы; и - сложили ковры; один ползал по комнатам, став на колени; рукою, сжимающей воск, процарапывал, хмуро потея, белесоватые, вощаные зигзаги, показывал грязную пятку, которую Альмочка, выставив морду, старалась куснуть и привзвизгнуть, как будто бы пяткою пнул полотер ее.

  С белой плетеной корзиной пришла Афросинья; у ней - пестроперая дичь: безголовая птица; я вижу - кровавое горло и желтую лапу; и знаю, что завтра к обеду все это иначе подастся на стол.

  Мама строго уткнулася носиком в пестроперого рябчика: нюхает:

  - "Нет".

  - "Нет, - нет-нет!"

  - "Не возьму: ни за что".

  О, скорее бы завтра.

  . . . . . . . . . . . . .

  И вот оно "з_а_в_т_р_а".

  О, сколько же розовых, рдяных носов рдеет в рдяный мороз. Сколько розовых рдяных стрекоз приседает: поблескивать холодом; и за окном рассыпают песок, чтоб не падали; нет, не ноябрь, а - декабрь: и рождественским снегом, и блещенским холодом будут выскрипывать ноги на улице; будут вынюхивать дымы; лопаты ударно захаркали жестким железом о мерзлые льды.

  И звонок, очень звонкий: приносят картонку; от нетерпения сердце мое - ходуном; а у мамы глаза - колесом; мамин ротик цветком раскрывается: там язычок-червячок; и она - облизнется, как кошечка, от удовольствия: торт Толстопятое прислал; и картонку несут прямо к папе; прелюбопытно уставился он из халата на торт, поправляя набрюшные кисти:

  - "Скажите, пожалуйста..."

  Мама наклонится, вытянет губки:

  - "Ну вот: поздравляю..."

  И глазки - две ласки: проглядные, как абажурики: снимешь их - два огонька; и прилобился наш именинник к протянутым губкам; я знаю: от глазок теперь подожгутся; у всех огоньковые глазки зажгутся; да, да, - сколько раз именинничал папа; и - будет еще именинничать он: а уж там поглядишь, и - ударная старость стоит с своим даром: с неблагодарным ударом.

  И папочка стар: пятьдесят уже лет.

  Он сидит за столом, отдыхая пред трудной обязанностью: угощать посетителей, предлагая то сига, то сыру, то масла, то хересу, - перед куском шоколадного цвета стены, опираясь большой головой в косяки своих полок кофейного цвета; сидит без очков в бледносером халате; сидит - в большой нежности - так, ни с того ни с сего, пред собою поставивши кремовый торт Толстопятова, весь припадая опущенным плечиком к стулу, - такой большелобый, с упавшею прядью; его голова, чуть склоненная на-бок, доверчиво нам удивлялась совсем голубыми глазами (не карими):

  - "Вот ведь скандал!"

  - "Именинник".

  - "Скажите, пожалуйста".

  Он улыбался тишайше себе и всему, что ни есть; и казался китайским подвижником, обретающим "Середину и Постоянство" Конфуция; эдакой ясности - нет, я не видывал.

  А между тем приходили к нему, то Дуняша, то мама:

  - "Пришли поздравлять педеля".

  - "Пришел дворник Антон..."

  - "Ночной сторож..."

  - "Водопроводчик..."

  Помаргивал папа беспомощно в нас виноватыми глазками; и выгрохатывал шуточки:

  - "Педель не пудель".

  - "Антон-с? Без антоновки?"

  И, доставая бумажник, выкладывал деньги.

  Перевалило уже за одиннадцать утро: заглазалась в окна ворона:

  "Шу, шу".

  Пролетела.

  В столовой теперь расставлялись столы; и вкладные, огромные доски теперь закрывались снежайшею скатертью; горы фарфоровых звонких тарелок блистали протерто; бренчали о вилки ножи, полагаемые Дуняшею; выставив глупую морду, коптился на блюде промасленный сиг, золотисто-коричневый; и появлялись сыры и колбасы, и рюмки, и стая бутылок; и гнутые полукруги сидений обставили стол; чистота и порядок - во всем.

  Это мамочка распоряжалась, нарядная, в клетчатой юбке, виляя огромным турнюром, шурша казакином, прекрасным и розовым, с острой, как башня, прической, проколотой золотым гребешечком; и с глазками, укусившими больно шершавую руку Дуняши:

  - "Нет, нет".

  - "Не сюда".

  С зажигавшимся розовым личиком маленькой куколки: горло заколото брошью, которая - круглая; в ней - белоперая дама сидит с волосами совсем рыже-красными: это какая-то там фаворитка: м_а_д_а_м; вижу: мамины глазки, туманные глазки, теперь обострились, как пьявкины глазки; зелененькие огонечки забегали по серьге с бриллиантом:

  - "Опять напустили вы чаду из кухни".

  И - красненькие огонечки забегали по серьге с бриллиантом.

  Звонок - очень звонкий:

  - "Мамаша".

  То бабушка: в светлом, коричневом плисовом платье с парадными лентами плисовой свежей наколки, с лиловеньким поминаньем в руках; и она без турнюра; за нею бледнеет безлобая тетечка худенькой палочкой; следом за ней - остолбенело войти не решается, весь озлащенный веснушками, переправляя, представьте же, белый свой галстух, сам дядя Вася. И мама ему:

  - "Это верх неприличия! При сюртуке белый галстух".

  И вот понесло пирогами из кухни: с капустою, с рисом - с рыбой, с вязигой, с морковью и с мясом.

  О, сколько же розовых, рдяных носов будет рдеть, забегая в переднюю, шаркать ногами, покрякивать, громко сморкаться и спихивать шубы в Дуняшины руки, внося за собой из мороза щекочущий запах горелого; будет отряхивать блещенский снег с обсосуленных усиков, чтобы, украсившись всякой игрой, миловидно влетать, спотыкаясь о блюдо вносимой большой кулебяки; звонок: быконогий профессор, седой бородавочник, тут белоброво пройдет с поздравлением, сядет, засунет кусок кулебяки в зашлепавший рот; и забрызжет слюнными словами; звонок: Малиновская станет ободранным остовом, с белым, бескровным лицом - переплющенным плющиком; едко напомнит: понюхает воздух своим фиолетовым носиком; воздух испортит зловонным вопросиком; с ней проплывет многородная дама с большим животом; Малиновская спросит:

  - "Который?"

  - "Двенадцатый".

  Самославный нахал, сочноротый присяжный поверенный, крякнув крахмалом, покажет себя, как-то вишнево взором уставится в херес, прозубит двусмысленный свой каламбурчик и, клюнув из рюмки, баранно изблеется; перекрахмаленный же щелкач - тут как тут: щелк да щелк-толк толочь. Кто-то, странно запачканный, хмурый, как йодный раствор, позабудет уйти; и останется с нами обедать; трескочный негодник поднимется с места н, сделавши общий поклон, на который ему не ответят, пройдет в полусумрак передней, несолоно с'евши; перегрохочет у нас за столом в своем полном составе, как кажется, весь факультет; попечитель учебного округа сам занесет свою карточку, но не войдет; будет щуриться, ласково кланяясь, добрый такой и стыдливый профессор Жуковский: мужчина мужчиной, а голосом плачет, как женщина; неизменяемо выйдет из двери, столкнувшись с уже уходящим Жуковским, принесший с создания мира свою седину, очень маленький, мило моргнувший Янучин; казался мне малой рыбешкой, но очень костистой (проглотишь - подавишься: сядет у нас презирать настроение общества: ухо держите востро. Верно, "Русские Ведомости" получили известие): -

   - я недавно еще его встретил на улице: встретивши, вспомнил, что тридцать пять лет его знал совершенно таким же: всегда очень стареньким, седеньким; верно, с пеленок он ходит с седою бородкой, с вихрами белейших волос, привскочивших над маленьким, очень морщистым лобиком, с красным, свисающим носом, который хватает он пальцами; -

  

  

  

  

  

   - вломится тучный, всегда запыхавшийся словом, Сергей Алексеевич Усов, чеботарея тремя-четырьмя бородавками, точно вкуснейшею ягодкой: да, земляничка на нем вырастает; его фунтовое, тяжелое слово прихлопнет совсем щелкача; тот, прихлопнутый, фукнет, как пыльник; и облачком фука, зеленого фука, - осядет на скатерть: -

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  - не то Веселовский -

  

   - иной, волоокий, надутый таким невесовым превыспренним воздухом: все выдувает легчайшее, витиеватое слово, которое носится сдунутым пухом (коль в нос попадет, так чихнешь, - не поймешь); и не то говорит Алексей Веселовский нам спич, а не то преднадменно сдувает цветки одуванчика; пухом несется, не зная куда и зачем, на словах, обрамленный власами: -

   - Сергей Алексеевич Усов, куря, осыпается пеплом, насмешливо слушает; вдруг засипит, да и выпустит дымным кольцом бедокурное слово: -

  

  

  

  

  

  

  

  

  

   - летит бедокур в перекур: -

  

  

  - да, я знаю, что все они будут.

  . . . . . . . . . . . . .

  Ну вот, начинается: слышу звонки; я сажусь - наблюдать (под окошечко; там за окошком: ворона стучит черноносо в окошко из белого снежного пуха; пошли облака; и пушисто летит среброперый снежок): а в столовую быстро влетает студент-первокурсник, носатенький, с черной бородкой, при шпаге; и папа выходит навстречу ему; он стремительно подлетает, восторженно дергает папину руку; и щелкнувши ножкой, от силы щелчка отлетает чрез комнату в угол с оторванной бедной рукою (о, сколькие руки оторваны им); он отсюда проходит к столу: опустить над тарелкою нос: это - Батюшков, внучек поэта; его теософия ждет впереди; и приходят еще два студента: один - Алексей Николаевич Северцев, тощий, высокий, старообразно изогнутый; Паша же Усов, студент богатырского вида, пройдет, мимоходом, подкинувши в воздух ладонь: -

  - и летит среброперый пушистый снежок за окошком, пушисто ложится; ворона нахохлилась; шариком стала: давно цепенеет она; я смотрю и туда и сюда: за окошко и в дверь; подают кулебяки; снежайшие старцы проходят почтенно; строжайшие старцы глядят вдохновенно: в пространстве столовом бубухают словом: сутулится папа с ненужною помощью; широконосо, порой указуя на стол:

  - "Дичий сыр".

  - "Предлагаю вниманию".

  И миловзорится мамочка:

  - "С мясом".

  И все среброперый снежок пролетает безвесным сметаемым пухом; вороны прижались друг к другу на крыше: баранно проблеяли смехом: да, да, - Малиновская вкусом - сухая тарань, а костями - колючая корюшка; для чего она делает вид, что она либеральная телка. И руку отставит, и ногу отставит, и просто молочные реки текут; -

  

  

  

  - и баранно проблеяли смехом; стоит: га-га-га, - ба-ба-ба-"Дбакра... Обокрали... Баллотируют" - пересекаются фразы: - "Но нет-с, - поспешите подать резолюцию... вы в факультетском порядке..." "Дуняша, вы что?" - Шубы, барыня, негде уж вешать... "Повесьте на стенке диплом, сударь мой..." Абакра... Ба-ба-ба - га-га-га. -

  

  

  

  

  

  - Затрясется буфет: это папа, сияя глазами, проходит с бутылкой рябиновки и наклоняется в быстрой услуге:

  - "Рябиновки". -

  

  

  - "Э, да, он мыльник: надутый словами, летал пузырями; он - лопнул-с. Я вам говорю, что он лопнул", - - сипит перекуром Сергей Алексеевич Усов -

  

   - но тут появляется сам Алексей Николаевич Веселовский, надменно надутый; и все - замолкают: -

  - "Ппсс".

  - "Ппсс" -

  

  - Засвитал пульверизатор сосновой струею: то мамочка хочет очистить закуренный воздух: -

  

  

  

  - "Мы с Мимочкой, Фимочкой, Фифочкой, Фофочкой, Мисиком, Тосиком едем на праздники к брату в деревню... -

  

  

  

  

  

  

  

  - Га-га-ба-ба-ба". -

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  - Папа выскочил быстро, карманом своей разлетайки опять зацепился за ручку, карман оборвал:

  - "Обратите