Белый Андрей - Крещеный китаец, Страница 9 - Книги

- "Туман! Это немцы туман напускают!"

Но ясность французских мыслителей лопнет под звуками Шумана; не понимает он музыки; и - называет все то, что там скачет по клавишам - шумом: не Шуманом; скачет не шум, а -

- веселенький пансиончик из маленьких девочек; все - в пелеринках, и т_р_а-л_я-л_я-л_я: -

- побежали подкидисто девочки всем пансиончиком: быстро состроились в пары; подкидисто, быстро прошли в коридор: -

- коридорная дверь затворилась: закрыто пианино: погасли подсвечники...

СПУТНИК

Бежали минуты, как девочки по коридорчику: вечным своим пансиончиком; двигалась стрелка часов оттого, что бежали они; в воскресенье, поднявшись, кряхтя, на давно раскачавшийся стул, сопровождаемый возгласом: - "Эдак проломите стуло" -

- мне папа устраивал время, закручивая часовую пружину; и -

- трр -

- повороты хрипели, закручивая: понедельники, вторники, среды: и - "трр-трр-трр" - до субботы: включительно! Новая неделя затикала!

Дни выпадали рябые: то - солнце, то - тень; то снежок, а то - дождик; снега растворялись; и я проходил по мутнеющим днем шоколадными лужами, говором шамкнувших снегом лопат и веселою брызнью извозчиков; вечером март был - сияющим мартом; устраивал хрясты ледянистых ракушек; ножкою я наступаю на ракушку лужицы: и - заметаются быстро под ракушкой темные пятна; и - в лужицу ножка уйдет. К Севастьянову жаворонки прилетели; от Севастьянова - к нам прилетели: румяно и сдобно; изюминки-глазки люблю выковыривать им; и озакусывать вкусно головкой: с'едобно и сдобно - совсем бесподобно; покушаешь - после поднимется к горлышку "ик"!

Пролетела неделя: и папа - заводит иную, апрельскую: -

- юной весной сковыряли замазку; и - юной весной мы просунулись в грохоты; образовались сух_и_ничи там, где грязнели окляклые мягкости; пышечник ходит по дворику; слышны его прибаутки:

- "Мальчишки, принес я вам пышки: тащите ко мне пятачишки!"

Разносчик орет горлодером "купить-продавать"; тарарыкает грохотно водовозная бочка: и мебель с обивкой линючего цвета поставили: бьют выбивалкою; хлопают громко ковры меж двумя полотерами; жизнь на дворе занимает меня! Дубоносая дылда, Антон, растопырился вон не в тулупе, а в розовом ситце; торопится: сквернословит в пространство; торопится за белокурою курицей красный петух; ухватившись за шейные перья своим щипким клювом, он перую спину намнет ей пернатыми шпорами ног, прокачавшись совсем кровяным гребешечком.

У нас - изменения: в воздухе носятся желтые моли; в передней две папиных шляпы - коричневая (чужая) и серая (то же). А папа взлезает на стул; и - заводится третья неделя; он есть время - вод: коновод! Удивительный!

. . . . . . . .

- Скрипен и прост, но он - скрытен: скрипит и спешит на весь дом, суетою вертясь среди нас, нарушая порядок: беспомощным зовом к порядку; нет, он не хитер, но... какую-то тайну вложили в него: запечатанный, склепанный он, как бочонок, который, прегрохотно сброшенный с лестницы, может в своем проверженьи давнуть очень больно, перескочивши чрез встречное, чтобы, упавши, подпрыгнуть и кракнуть расколотым деревом.

Неотвратимы мгновенные выбеги с карандашиком в гущи домашних забот, молниеносно по-своему понятых (и не с того вовсе боку); и тотчас решенных не в том направлении: папа - короткий дубовый бочонок, затрахавши, выпукло бросится лбом крепче крепких кокосов; и выдохнув запахи войлока жесткой щетиной, прокатится с очень спешащими глазками в замысел ваш из очков, поднимаемых пальцами, от которых несет сургучом, с раскричавшимся как-то визгливо, по-бабьи, и как-то навязчиво, ртом-весь косматый, безбровый:

- "Да что вы?"

- "Позвольте же!.."

- "Да, не так это вы..."

- "Как же можно?"

- "Вот эдак..."

Откатитесь: передвигаемый стол очень бодро пройдется не в том направленьи на медных колесиках, трахнувши в бедра Дуняши ореховым краем:

- "Ой, барин!"

Отбацав свое косолапое дело на белой стене, где лиются легчайшие лилии, и отнесясь, как дубовый бочонок под желтый буфет, он наткнется; и деревянные массы ответят в сквозном передроге стаканными звонами.

- "Ах: все напутали!"

- "Шли бы вы прочь!"

Папа, павши, подпрыгнет и кракнет, распавшись на брусья - беспомощно, перебегая испуганно переглядными глазками:

- "Ах-с, в самом деле-с..." -

- вы ждете: в бочонке закупорен слепок пролипших сельдей, или гроздики винограда, осыпанные отрубями; а выпадет: -

- мягкий малиновый выливень милых муслинов, прекрасных муаров и ярких пожаров арабской материи; вы - удивляетесь: -

- вылеты в гущу забот направляемы нормой практической философии стоиков, которая - в диогеновой бочке; ее заклепали в дубовые формы и в широчайший пиджак, надуваемый суетой попыхов: -

- и горошиком прыгают пальцы; из-под жилета покажется хлястик сорочки:

- "Да вы подтянитесь!"

Подтянется; и - обнаружится прежнее: хлястик сорочки; так прямо отступит он хлястиком в свой кабинетик от гущи забот: в беззаботицу... интегрального исчисления... -

Да,

диогеновой бочке сидит "с_о_д_е_р_ж_а_н_и_е": солнечным танцем и солнечным рдянцем; и бочка грохочет, а Диоген в ней невидим; из кракнувшей бочки он выпрыгнет вдруг с фонарем; и забегает в переполохе нежнейшими глазками:

- "Где человек?"

Глазки кажутся малыми жуликоватыми мышками; грохотно раздастся из гущи лишь "урч" {Заимствую слово у А. М. Ремизова.} повседневности: так вот в животике: -

- сверху аухает тоненьким плачем:

- "Ааа-ууу!" Этажом же пониже, как уркнет; и "у_р_ч" перекатом пойдет: сверху донизу: справа налево!.. -

- Уж пучится прочно за облаком облако; в пучень немых дымоглавий прокатятся в мае громовые тучи; блестят обливные зеленые крыши; и - вот самолетный пушок подвился; громобойная улица охает; знаю: стрельнет очень скоро в окне легколетная ласточка...

. . . . . .

Папа проходит украдкой, на цыпочках, горбясь без ропота от неудобств, им несомых, весь в шуточках, детских и блещенских; он - изгонялся из комнат; стараясь быть равным (профессор - с профессором, с дворником - дворник), он низился на полукорточки перед носом; и оттого-то все "цыпочки" мерили папочку сверху с надменством:

- "Он - ниже!"

И папа подпрыгивал тут, шибанувши, - нахала, профессора, пшюта, министра! Не поняли этих эзоповых выступлений в домашнюю жизнь: бичевать предрассудки стоическим смыслом, слагавшимся от сокращения знаменателя и числителя дроби забот, и являющего новый с_п_о_с_о_б, как например: - с_п_о_с_о_б чистки картошки: -

- "Во-первых" - сгибает мизинец, долбёжит, подбрасывая слова перочинным ножом с очень громким прошарком - "картофель, да-с, да-с, очень трудно же было, поверьте, перевести в Старый Свет..."

- "Во-вторых" - загибает с поклоном второй, безымянный он палец - "его очень трудно-с, вы знаете, было ввести среди нас!"

- "В-третьих" - сломит зачем-то большой, ногтеватый свой палец, оставшися с третьим и указательным; и приподнявши двуперстно над кухонным чадом рукой, как раскольничий поп, Пустосвят, он проходит громами по кухоньке...

- "В-третьих же: надо пройти от кремневого века к железному, чтобы дойти до ножа, Яфросинья; соединенье ножа в деле чистки картофеля есть, Афросинья, итог, интеграция очень сложных вопросов культуры" -

- пойдут тут "а_х_а_x_и", пойдут тут "а_х_о_х_и"; и вся многопарная кухня ударится в слух: Афросинья, Дуняша и я -

- втихомолку тащу я свирепую редьку: свирепая редька! -

- А из заслонки огонь побежит гребешками; и треснет полено; дымком замутилось оно и слюной заплевалось; и шипно запела, кружась, световая неясность; везде на полу разбросали подсолнухи: значит сидел тут Антон; и Дуняшу обхватывал; были тут фырки и брыки; сидела поодаль на стуле знакомая баба, - бабн_о_; это толстое очень бабно называли нахалкой (похабная бабица!); знаю: бахалда-нахалка бахорила сочные чмоклости; да, и она разевала теперь желтый рот; и сидела грудасто, и прела мордасто, распучив бебеху; засалилась желтыми лосками. -

- Папа, не видя насмешек, мат_а_сился над Афросиньею и алалуил свое:

- "Чистка этих картофельных клубней есть, так сказать, интеграция действий; а вы - не так чистите..."

- "Ай-ай-ай-ай: разве можно так чистить?" - стремительно (действия папы стремительны) вырвав каурый клубыш из руки Афросиньи, давнув между пальцами, так что, подброшенный в воздух, картофель упал, подобрал его с полу, расставил он ноги; и... и... -

- по всем правилам очинения карандашика, сам он зачистил:

- "Так-так вот... Не от себя, а к себе..."

- "Барин!"

- "Я говорю вам: очинивают карандашик, картофель, - вот так: таким способом" - грудь, как меха, выдувала огонь из ноздрей.

- "Барин!"

- "Да-с: есть свой способ на все..."

Я подметил, как баба стащила моркву; папа вышел из кухни; и все Заказ_а_кало, все загагакало: дружный г_а_г_а_к доносился; а папа перипатетиком громко, дубасо шагал в коридор, ропоча, что м_е_т_о_д_а очинки картофеля - да: рациональная-с!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

- "Где человек?" - восклицал Диоген.

Отвечало пространство: потупленным "иком".

Явись Диоген среди мраморной курии Юлия (папы), Моро, или Эсте, среди Леонардо-да-Винчи, расшитого, подвитого и в огненной тунике, женоподобного Рафаэля, Лоренцо, иль Балле, иль Поджио, - произошел ли скандал в благородном семействе столетия; и разразились бы хохотом, как разражалися смехом на выходы папочки, хлястиком вверх, в ритуалы домашних забот.

Папа не был в пятнадцатом веке; поэтому был он грубее, как... грек; но он был здоровее; не с нежной жестокостью Борджио, с грубой, аттической солью невинно выплясывал он на паркетах свои "к_о_з_л_о_в_а_к_и": один "к_о_з_л_о_в_а_к" удавался особенно - с "музыкой"; думаю: папа, шутник, это зрелище строил нарочно, чтоб нас позабавить (он - скрытен); разыгрывал зрелище он, как по нотам: бывало я вижу: -

- в столовой над шахматным ящиком, чавкает чаем, передвигая слова, как фигуры над шахматным ящиком, - очень скуластый, мордастый, скорей коротышка, но: прыткий и кидкий; он кракает крепким крахмалом, перегромыхивая словами, как пешками в шахматном ящике; мама люлюкает звуками над белозубием клавишей; папа мешает - словами и "ч_а_в_ч_а_м_и"...

- "Вы, Михаил Васильич, не слышите музыки: слышите шум? Ну - признайтеся"...

- "Нет: отчего ж!.."

Он слышит - военные марши; и - Глинку; порой бурав_е_чит себе он под нос дергачи козлодером; и слышатся б_у_рды ему вместо Шумана; вместо Бетховена просто-"бехтенье" какое-то там; но с задором поднявшися, он тарарахает:

- "Все композиторы бедны мелодией; выдумки нет: я бы - выдумал..."

- "Ну-ка: попробуйте?"

- "Что ж, отчего ж?.." И поднявшись от шахмат (играл он с собою самим), гнется с громким пыхтением на табуретик, весь серенький, выделяясь на черном изысканном лаке пианинной доски; и над ним бронзовеет настенник. Нацелившись пальцем на ноту, - он бацнет: на ноту.

- "Ну, дальше?"

- "Бац, бац!"

- "Ах, чудовищно!"

- "А отчего же с: не плохо!" - и ухнувшим гудом, и бухнувшим дудом бебанит бабоном, бабунит пумпяном: напомнит он звуками то, что порой происходит в желудке, где -

- что-то отдастся упавшим бурчаньем, где "н_е_к_о_т_о_р_р_р_ы_е", которые катятся книзу, напоминают таинственных некоторрр-

- ррр -

- ых!

Папа встанет над ломберным столиком; бьет, точно в спину негроса, покрытого лаком, своим самословьем: -

- таскает везде кабинетик; притащит и - расставляет, как ширмочки.

Нет: он - гвоздебиец; по клавише бить не умеет. -

- А выветрень дыма несется в совсем самоцветные окна; и черная скромница, тень, приседает; покровные дали устали; и стали закатом; и там красноглавая" туча - двуглава; и вот, обезглавлена: плисами плющится; веет проносною ночью; и - поднялись: семиноги теней руконожием дней; не отвертимся: всем предстоят разговоры с неделей; "т_у_к" - чешется лапкою ужас: разводит в передней пахучую псину; из коридора опять многолапо косматые страхи бьют запахами метанов и запахами пептонов.

Хватающий страх побежал с того места, где папа отбацал.

Боюся я папочки: грозен бывает он.

. . . . . . . . . .

Демон Сократа, неслышимый Леонардо-да-Винчи, живет в нем; и из него выпрядает тончайшую атмосферу - не выливень мягких муслинов, малиновых плещущих плисов, а содержание -

- жизни духовных существ, обоснованных им же впоследствии в малой брошюрочке "М_о_н_а_д_о_л_о_г_и_я", отданной в философический сборник по просьбе покойного Грота; "М_о_н_а_д_о_л_о_г_и_ю" он проповедывал в комнатах. -

Раз он рассказывал сон - пресерьезный.

- "Да, знаете..."

- "Видел я сон".

- "Прекурьезный!"

Развесистым, широконоздрым лицом он приставился к слову, которое подавал осторожно, как очень пахучее блюдо из яшмовых ягод, стараяся не разронять, но показывая, что - шутит: "Да, знаете, видел я сон - прекурьезный" - повеяло мне ветерочками, веяло мне благодатями.

- "Сон - прекурьезный" - взвинтил он наддернутый нос как-то наискось, снизу и вверх; и - ноздрил добропыхом.

- "Конечно же-с, сны-сны, нда... все-таки есть сны одни, и другие... т_а_к_и_е" - сидел, как вдыхающий запахи липы, в блаженном размере, помахивая под носом, как будто уже мы в Андреях-Наливах, во днях, где озимые ходят наливом.

- "Как будто я вижу во сне, что поставлен Касьяновский, знаете, столик, дубовенький" - произнес он очками. - "А на столе - земляника" - подпрыгнули брови его, и свалились очки, и расставились руки.

- "Со мной - незнакомец с таким симпатичным" - раз'ехался он доброщеким лицом - "симпатичным и честным лицом; и мы - кушаем ягоды".

- "Я принимаюсь ему излагать очень

спешно

основы "М_о_н_а_д_о_л_о_г_и_и", - вовсе не лейбницевой, а моей: пункт за пунктом" - откинулся он, посмотрев на багет, и сидел в большой нежности - так: ни с того, ни с сего; и - сконфузился словом.

- "А незнакомец, взяв ягоду, выслушал очень внимательно первый мой пункт о монадах. "Да, знаете, - мне говорит, улыбаясь: - я с вами, Михаил Васильич, согласен: вот именно, именно; определение вами монады и просто, и точно, и - главное: передает суть вещей". - Перешаркнул ногами под скатерью папочка, голову низко склонив, представляя нам жест незнакомца; сидел и дышал... Да и дернулся весь через стол карандашиком:

- "Я ему - пунктик второй!"

Оборвался в изморе и нежности; и - весь откинулся.

- "Он мне и тут: "Я согласен: вот именно!"

- "Вдруг понимаю я тут" - почесался - "э, э, да я где-то уж видел сообразительного молодого философа" - и растаращился глазом от... страха, хотя и старался прикрикнуть всем видом своим. "Ничего-с, ничего-с, успокойтесь, Михаил Васильевич!"

- "Э, э! Эти кудри, бородка - э, э... Ти-ти-ти... Да ведь это... Христос?.. Вот так штука!"

- "И я ему пунктик за пунктиком. Я ему!" Встал, протянув свою руку.

- ?Он - встал. Он - сказал: "Да, я с вами согласен!"

"Тогда я ему" - тут задетился папочка, косолапый и щурый от нежности: - "Мне ужасно приятно, что вы, так сказать, Мировая Монада - Центральная, знаете ли", - наддавил он - "и высших порядков по отношению к нашему, что, так сказать, принимаете..."

- "Поцеловались мы с ним!"

- "Я ему говорю" - щелкнул пальцами - "я - говорю: только, знаете "Отче" вот "Наш" - безусловно монадологично, не спорю, а - все же" - принялся курносо над пальцами загибать точку зрения - "следовало бы, во-первых, слова "Отче наш" заменить выражением" - и на минуту задумался, и забасил вдруг восторженно:

- "Так например: "О" - басил он - "Источник Чистейшего Совершенства?.

Остановился.

- "Иль так например: "О" - опять забасил - "Абсолют, так сказать..."

Вдруг совсем удивился - до крайних пределов, почти... до досады.

- "А он мне на это: "Да: вы бы, Михаил Васильич, - без т_а_к с_к_а_з_а_т_ь: "О, А_б_с_о_л_ю_т", а не "т_а_к с_к_а_з_а_т_ь, о Абсолют!" Я ему: "Да помилуйте, что вы, да разве..." А он" - удивление, боль и досада теперь написались над папиным носом, под папиным носом - "А он...".

- "Он, представьте - исчез!"

И свирепо развел он ладонями.

- "Вот так история!"

Гулко пошел разводить дуботолы ногами по плитам паркета; и мне показалось, что тетя - живеет, бабуся - белявица, мама - совсем ароматница; заананасились духом мы все; а в открытые окна прошел ветерок от Небесной империи, где возложили китайские канфы; так небо накрыло нас всех головою своею; наверное, папа, - крещеный китаец!

. . . . . . . . . .

- "Лизочек теперь веселится у Усовых: я, вот, - куда уж: такая несчастная, жить я хочу; а нет жизни" - бывало печалится тетя.

Я папа на это выходит таким лоборогом, подкидывая тупоносые ноги, не подгибая колени, засучивши руки за спину: не клонится ухом, но слушает духом, закрывши глаза и стараясь попасть нога в ногу.

- "Да полноте вы, Евдокия Егоровна!" -

- и начинает теперь из него погрохатывать: выливнем слов, выдыхаемых; грохало свежестью света; срывалося ясным разглядом; и - зажигало закаты; везде по столовой кидались блестянники; грохало в нем, прорезаяся в черточках всей несуразной его головы, как-то косо сидящей, малиновеющей как-то не цветуще устами; лазоревым взором выхватывал он из себя уверения в том, что достоинство - да! - - человека - огромно, что...

- "Знаете, Евдокия Егоровна, вы ведь - вселенная: пересеченье монад; а монада есть мир!"

- "Что вы плачетесь?"

- "Э, да смотрите бодрее: ходите с высоко приподнятым лбом!"

И заходит с высоко приподнятым лбом, бело-розовый весь, белосветый, на толстых ногах, - по годинам, заглядывать в смежную комнату, точно в грядущую эру, где -

- да! -

- Евдокия Егоровна, знаете ли, наконец обретет вновь уверенность: перенести свою долю!

И раскидавшись ладонями, он собирал в доброемное лоно сырой материал переплаканных слов, превращая его, как господь, в бирюзовые ливни, в перловые ясности; точно какой синеокий, бывало, прийдет к нему в очи; и - духом исходит на нас: на паркеты квартиры, напоминая Сократа, пред ядом; и припадает всем корпусом к стулу; и - шепчутся: бабушка с тетечкой:

- "Вот - человек!"

- "Золотой!"

- "Бриллиантовый!!"

Видим: со срезанных тучек слепительно брызнули светом: края, обода; вот уже - напурпурились, напепелели, намеркли; стеклянное небо, превысясь, ушло в безнебесие; снизу ярчела полоска: китайского шелка...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Мне ведомо: "силы", в нем жившие, после паденья с великого в грохот смешного, невидимо ширились пальмами света; и - "рай" поднимался: густой атмосферой; гласила и мама; с огромной серьезностью:

- "Да, Михаил вот Васильевич...

- "Что?"

- "Да он - "сила"...

Так в слабой потусклости кабинетика, серозеленого, серо-кофейного с прорезью ярко-оранжевы! бликов (от лампы) таилася мощная гамма персидских пестрот, выгрохатывающая гласом Духова дня.

Да, вот такою мне чуялась "с_и_л_а", лучимая им; и - да: "н_е_к_о_т_о_р_ы_е" - пенаты: меня проницают; квартира пронизана ими; струят стены - ток; этажерки, столы, кресла, стулья стоят в неподвижной грозе, - заряженные; если бы знал "электричество", то я сказал бы, что лейденской банкою папа поставлен средь комнат: о, о! Не касайтеся шарика банки: укусит! О, о! Не дразните! стрельнет он иглой (шаровая поверхность его головы походила на шарик от лейденской банки); и г_в_о_з_д_и летали; и воздух квартиры, каким его помню, - "гвоздиный"; -

- широкоплечий, короткий - мой папочка был, как... большая чернильная банка...

"Н_е_к_о_т_о_р_ы_е" (элогимы!) сидели глубоко и молча; столкнувшися с подлостью, грохали "бацом"; и взрявкивал, как... на Делянова, на министра, в гостинице, в номерочке, куда он сложил чемодан по приезде своем' в Петербург, где унизили папочку коридорные слуги, которым казался он жалким (он с ними шутил), - до минуты, как подали карточку в маленький номер: министр просвещенья приехал с визитом; и папа подшаркнул министру; и подал приветливо руку ему; чрез секунду уже он заерзал на стуле и, полусдернув настольную скатерть, вдруг ерзнувшей в воздух рукой, - он упал на Делянова "б_а_ц_а_м_и";

- "Как же вы, батюшка?"

- "Эээ?"

- "Э!"

- "Оставьте!"

- "Да полноте; полноте!"

- "Да уж куда тут!"

- "Эхма!"

А как отбыл министр в министерской карете, пред папой все - в вытяжку!

Папа кричал на студентов, доцентов, профессорш, профессоров, литераторов, болтунов, либералов, министров; и в "с_ф_е_р_а_х" его уважали: - - я "с_ф_е_р_ы" себе представлял "к_о_с_м_о_с_ф_е_р_а_м_и", не отвердевшими в шарики: шарик земной - отверденье такое -

- его сослуживцы и робкие жатели рук (уважаемые и "ж_а_е_м_ы_е") после туда проходили: в министры; а он оставался "д_е_к_а_н_о_м", вертя как угодно колесами, -

- (о которых я думал, что это колеса... какие-то... Iезекиилевы) -

- факультета! -

- Да, да: в "к_о_с_м_о_с_ф_е_р_ы" его не пускали, боясь, что завертит по-своему он "к_о_с_м_о_с_ф_е_р_ы" такие, -

- так точно, как вертят скрипучею ручкой кофейницы, или как вертят хрипучей шарманкой, взгрустнувшей Травиатой -

- представилось: -

- верно, он в форменном фраке заводит тягучие арии: в университете, на дворике, прямо под окнами Марьи Васильевны Павловой, ей приподняв котелок:- и ему из окошка она, прямо под ноги, бросит медяшку, ее завернувши в бумажку: там папа "всем" вертит!

Но "с_ф_е_р_ы" не любят, чтоб ими вертели; они не даются; а папа вдали проживает от "сфер": -

- наконец представление "с_ф_е_р_ы" окрепло: оно -

- полый шар, изнутри освещаемый светом; туда пропускают невидимый дух - из кишки; и вот - дутая "с_ф_е_р_а"; попасть в нее можно: для этого надо протечь из кишки, превратиться в "о_т_с_у_т_с_т_в_и_е" (там все - "о_т_с_у_т_с_т_в_и_е"); папа п_р_и_с_у_т_с_т_в_о_в_а_л всюду; и в "с_ф_е_р_у" пошел бы просунутым хлястиком, не подтянувшись и выпятив прочный живот: все бы лопнуло, так, как пузырь,, световою блеснув оболочкой... из мыла; -

- для папы такие надутые "с_ф_е_р_ы" - пузырики: он надувал их из мыла, забавя меня; выдувал до меня: выдувал из огня; и смотрел, как летают; и тыкал в них пальцем; иные из них отвердели; и - да: на одной мы живем (земной шарик есть "с_ф_е_р_а"): -

- и папочка наш, выдувающий шарик - земной, вызывает во мне восхищенье и трепет; он - строит "м_и_р_ы", опускаясь, где нужно, на них и блуждая там "спутником" из Андерсеновой сказки, не узнанным теми, кого он проводит до цели, - с огромным зонтом, с котелком, сбитым чьею-то злою рукою на лоб; повстречался он с нами; и нас доведя, он покинет, махнувши прощально рукою по воздуху: -

- нас он покинул: прошло восемнадцать уж лет, как ушел он себе: в световые свои космосферы! -

- я знаю: в веках переряжен он многое множество раз; посетил Авраама; откланялся: нет его! Но Авраам исполняет завет, потому что он знает: появится папа: и - спросит отчет: -

- и боюсь я: худыми поступками явно желтеет моя малокровная жизнь: мышьяковая зелень в глазах, под глазами! -

- он после уже, не замечен никем, проживал на квартире, в Содоме; и так же, как мы, содомляне глумились! он - тихо, покорно сносил: -

- ("Михаил наш Васильич-да, да: человек без характера; он - кипяток, он - горячка, но - тряпка какая-то")! -

- Мама не знает, в чем "с_и_л_а": я - знаю: -

- и держит сокрытая "с_и_л_а" меня.

Знаю: я заключил с ним завет; на Синае, коленях своих, передал содержанье двух книжечек (малой зеленой и малой лиловой: то-Ветхий и Новый Завет); если я, уподобясь евреям, заветы нарушу, последовав зову кричащей мне мамочки (- "Котик, сюда: не смей слушать отца!"), если я убегу за альков сотворять с ней тельцов из конфетинок, ленточек, бантиков, пряжечек и эластичного, китова уса, корсетного, буду потом я охвачен паническим ужасом; будет не "г_в_о_з_д_ь", а - почище "г_в_о_з_д_я":

Будут громко разбиты скрижали "з_а_в_е_т_а"!

О, нет, лучше уж быть заушаемым, мамой терзаемым; что ж: христиане терзались; и львы выпускались из клеток; так я: запираемый папой в немой кабинетик, как в клетку, - учусь; он - уходит из клетки; в открытую дверь пролетает рычащая мамочка, львица; но то - испытание; львица - личина, подобие, все-таки: "символ" пребольно дерется; но "с_и_л_а" завета - со мною; и с мамою я не иду пировать по-язычески: я отвергаю рукой шоколаднику Крафта, прижавши сухую, немую скрижаль: буду "с_и_л_о_ю" я!.. -

- Потому что я видывал "с_и_л_у" огня, потому что я слыхивал звуки "г_в_о_з_д_я"; и мне ведома участь Содома!..

. . . . . .

Он снял там квартиру, выказывая смехотворную слабость; чудаковато, рассеянно он вычислял вместе с Лотом, талантливым молодым человеком в очках, проводимым сквозь строй содомлян: к "д_о_ц_е_н_т_у_р_е"; и содомляне кричали, как мамочка:

- ?Нет, он воняет трухою!"

Но Лота он вывел; и снова вернулся к себе: и бросали в него очень тухлые яйца, воняющие пептонами; он же в открытую форточку выставив "г_в_о_з_д_ь", как зарявкал, устроив мгновенно им Мертвое море; и перебрался он в Грецию, претерпевая невзгоды от очень строптивой квартирной хозяйки, Ксантиппы; там выпивши яд, появился в шестнадцатом веке - заплатанным странником: с тем же огромным зонтом, с котелком, в сюртуке-лапсердаке; стучался под окнами; встреченный, тихо садился за стол, принимался рассказывать так же, как Доте, - "М_о_н_а_д_о_л_о_г_и_ю"; тут незаметно он путался, видя упавших надеждами; и пересказывал личные впечатленья событий, происходивших при... Кесаре Августе и при Понтийском Пилате; он там, притаясь за обломком, не видимый вовсе Марией, но - видимый И_м, -

от Н_е_г_о непосредственно получил указания, как поступать и что делать, - в тысячелетиях времени; тут же, пройдя по векам, напрямик, перерезав большую дорогу, явился звониться: к нам в комнаты, - с очень набитым портфелем, набитым "Заветами"; ныне - невидимо служит и тайно всем нам образует: -

- он встретился с мамочкой: мамочка, бабушка, тетя и дядя уже голодали, когда растранжирила бабушка "все"; двадцать три жениха, как собаки, сидели вокруг, предлагая жениться; но папочка выручил, выведя мамочку под руку и приведя ее в дом Косякова (а женихи разбежались) -

- и мамочка знает: "в_с_е" знает; и знает, что папа позволил себя ей ругать, но... до... до...: до "г_в_о_з_д_я"; до "г_в_о_з_д_я" и ругается; и водворяется после "г_в_о_з_д_я"

величавая

строгость

и ясность "п_р_о_с_т_ы_х о_т_н_о_ш_е_н_и_й": зеркально, хрустально, как в день мироздания! -

если преступим мы "г_в_о_з_д_ь", оборвутся вновь "к_р_а_с_н_ы_е л_и_в_н_и", и - Мертвое, горькое море откроется в комнатах тотчас.

. . . . . . . . . . . .

Вращается веретень дней: в тень теней!

ОМ

Рай-блестянник.

От веточки разойдется разрывом; звездее и - хвост изольет; и кометой прокапают перья и - фукнется крыльями: -

- райская птица! -

- А то из огней и теней прокипит полосатость; и - рыкнет: то - тигровый зверь, нареченный мной тигром за игры теней и огней, образующие световую его оболочку: "т_и_г_р_у"... Вот -

- древесность поднимется вверх крылопером; в средине

надуется Диск, выгибая двукрылие и опадая дождем светорозовых

перьев, ему образующих тело:-

Оно разорвется и - - - Разорвется Он грудью

выбьет огромный све-

и выбьет Мечом; про-

тящийся гейзер, стрель- несется Любовью: Ог-

нувший столбом, как нем, как Мечом, в ми-

Мечом, в мировое

ровое

Ничто!-

-во Все!

- Узнай, что тот Меч есть -

Архангел; зовут Ра-

фаилом его:

Рафаил

Звук

раз-

ры-

ва! -

- Да, Рай есть блестянник! -

- Деревья, схватились развесистым склянником, ясным сквозным серебрянником в тысячеветвий Светильник, пронизанный золотой теплотой канители и красной светлицей; все, что ни есть, прохватило себя световой канителью; все - нити и бусы; цветы, как фонарики; и не плоды, а шары разрезвилися искрами, играми: тиграми! Издали, где началось Семиречие - пальмовый лес забывает расплавом кораллов (стволами) и движется кронами светоперых пальметт, образующих задышавшее, пестрое, полосатое небо: -