Авенариус Василий Петрович - Бироновщина

е, ждать! Притомъ надо пользоваться счастьемъ, пока везетъ. На какую бы карту вѣрнѣе поставить?

   - А y васъ нѣтъ своей вѣрной дамы сердца, червонной дамы?

   - Дама-то есть, - отвѣчалъ Шуваловъ, вспомнивъ объ Юл³анѣ Менгденъ, - но червонная ли она и вѣрна ли, - еще вопросъ. Сдѣлать развѣ пробу?

   Отыскавъ въ колодѣ червонную даму, онъ подошелъ къ играющимъ и попросилъ y банкомета разрѣшен³я поставить также карту.

   - Сдѣлайте одолжен³е, - съ холодною вѣжливостью отвѣчалъ Салтыковъ. - Но наименьшая ставка y насъ - золотой.

   Петръ Ивановичъ вспыхнулъ и, положивъ свою карту на столъ, насыпалъ сверху, не считая, цѣлую горсточку золотыхъ.

   - Съ мѣста въ карьеръ, молодой человѣкъ, - замѣтилъ Биронъ.

   - Да, ваша свѣтлость, курцъ-галопа я не признаю.

   Банкометъ началъ метать. Дама легла направо.

   - Дама бита! - возгласилъ Салтыковъ и загребъ къ себѣ всю ставку.

   - Курцъ-галопъ-то все же вѣрнѣе, - усмѣхнулся герцогъ.

   - Ein mal ist kein mal! - отозвался по-нѣмецки Шуваловъ и, доставъ изъ кармана новую, еще большую горсточку золотыхъ, накрылъ ими ту же карту.

   - Дама бита! - повторилъ банкометъ, и вторая ставка точно такъ же перешла въ его владѣн³е.

   - Zwei mal ist nichts, - подзадорилъ молодого игрока съ своей стороны Биронъ.

   - Не горячитесь, - услышалъ Шуваловъ за собою тих³й голосъ Лестока. - Не забывайте вашей главной цѣли.

   Но того обуяла уже игорная страсть, да къ тому же взоры всѣхъ играющихъ были обращены на него. Онъ выгрузилъ на столъ все, что y него было въ карманахъ и золотомъ, и смятыми ассигнац³ями.

   - Все это на одну карту? - нашелъ нужнымъ спросить его Салтыковъ.

   - Ваше превосходительство затрудняетесь принять такую крупную ставку?

   Очередь покраснѣть была теперь за оберъ-полицеймейстеромъ. Отвѣчать онъ счелъ ниже своего достоинства.

   - Дама бита! - раздалось въ трет³й разъ.

   - Prrr! angekommen! доѣхали! - сострилъ герцогъ, и кругомъ послышался сдержанный смѣхъ.

   - Не совсѣмъ... - пробормоталъ Шуваловъ сквозь зубы и досталъ свой бумажникъ.

   Но бумажникъ оказался пустъ: давеча, закладывая банкъ, Петръ Ивановичъ выложилъ на столъ все, что y него тамъ было, и обратно потомъ ничего уже не клалъ. Биронъ, наблюдавш³й за всѣми его движен³ями, хотѣлъ, должно быть, его окончательно пристыдить и иронически предложилъ ему поставить на карту своего камердинера, который вѣдь также такой мастеръ скакать во весь карьеръ.

   - И поставлю! - воскликнулъ Шуваловъ, потерявш³й уже голову.

   Лестокъ дернулъ его сзади за рукавъ; но онъ оттряхулъ его отъ себя и обратился къ банкомету:

   - Вы, генералъ, видѣли вѣдь тоже моего человѣка, Самсонова, въ манежѣ?

   - Видѣлъ, - отвѣчалъ Салтыковъ. - Лихой наѣздникъ.

   - Обошелся онъ мнѣ самому въ полторы тысячи рублей. Не позволите ли вы мнѣ поставить его на карту въ этой суммѣ?

   Въ иное время банкометъ, быть можетъ, и сталъ бы возражать противъ столь высокой оцѣнки вовсе ненужнаго ему человѣка; но самолюб³е его было уже слишкомъ больно задѣто, и онъ отвѣчалъ коротко:

   - Извольте.

   Однако и четвертая дама упала направо.

   У Петра Ивановича потемнѣло въ глазахъ; онъ долженъ былъ ухватиться за край стола, чтобы не упасть.

   - Вамъ, генералъ, - этотъ Самсоновъ вѣдь ни къ чему, обратился тутъ Биронъ къ Салтыкову. - Уступите-ка мнѣ его. Что вы съ меня за него возьмете?

   - Простите, господа, - запротестовалъ Шуваловъ, - но это было бы противъ основныхъ правилъ игры: все, что выиграно банкомъ, остается въ кассѣ банка до конца тальи, и не можетъ быть изъято оттуда.

   - Но оно можетъ быть выиграно! - вскричалъ Биронъ. - Я ставлю на карту противъ того Самсонова тѣ же полторы тысячи.

   - Ваша свѣтлость вѣрно не откажете прежнему владѣльцу раньше васъ отыграть его себѣ? Прошу о томъ со всей аттенц³ей и решпектомъ.

   Герцогъ, чванливо фыркая, обвелъ окружающихъ игроковъ враждебно-вопрошающимъ взоромъ. Никто изъ нихъ не рѣшился открыто принять сторону его молодого противника; но выражен³е ихъ лицъ не оставляло сомнѣн³я, что общ³я симпат³и все-таки на сторонѣ Шувалова.

   - По статуту моего дома, г-нъ Шуваловъ, - произнесъ онъ сухо-дѣловымъ тономъ, - за симъ столомъ играютъ только на чистыя деньги.

   Петръ Ивановичъ весь поблѣднѣлъ и затрясся. Но самообладан³я y него все-таки достало еще на столько, чтобы отвѣтить съ должною сдержанностью:

   - Деньги я въ одинъ моментъ добуду...

   - Schön! Подождемъ еще одинъ моментъ и два, и три момента, - великодушно согласился съ усмѣшкой Биронъ, увѣренный, очевидно, что такой суммы легкомысленному камеръ-юнкеру цесаревны сейчасъ все равно не откуда будетъ взять.

   Первыя попытки Петра Ивановича въ этомъ направлен³и, дѣйствительно, были безуспѣшны. Когда онъ, вмѣстѣ съ Лестокомъ, возвратился въ большую гостиную и обратился къ своему спутнику съ просьбой - Бога ради его выручить, - тотъ напомнилъ ему свое неизмѣнное правило - не издерживать на игру въ одинъ вечеръ болѣе пяти червонцевъ.

   - Впрочемъ, и безъ того, cher ami, я ни гроша не далъ бы вамъ взаймы, - добавилъ онъ самымъ дружелюбнымъ тономъ: - не потому, чтобы не хотѣлъ васъ выручить (о, я готовъ для васъ на всяк³я моральныя жертвы), а потому, что хочу сохранить съ вами прежн³я добрыя отношен³я; между должникомъ и кредиторомъ, будь они лучшими пр³ятелями, отношен³я тотчасъ портятся; это - акс³ома.

   - Я забылъ, докторъ, что вы вѣдь не русск³й съ душой нараспашку и всяк³й душевный порывъ взвѣшиваете на вѣсахъ благоразум³я! - съ горечью проговорилъ Шуваловъ и подошелъ къ столу, за которымъ игралъ его старш³й братъ.

   Но и тому не везло: на столѣ передъ нимъ лежало всего нѣсколько серебряныхъ рублей, изъ которыхъ одинъ онъ ставилъ только-что на карту.

   - Вашъ братъ тоже сидитъ на мели, - замѣтилъ Лестокъ. - Если вы ужъ непремѣнно хотите отыграть своего человѣка, то есть здѣсь еще одинъ русск³й, который скорѣе другихъ войдетъ въ ваше критическое положен³е...

   - Вы про кого это говорите, докторъ?

   - Да про нашего премьера: y него вѣдь тоже натура широкая.

   - Вотъ это вѣрно!

   И, уже не колеблясь, Петръ Ивановичъ завернулъ въ хозяйск³й кабинетъ и подошелъ къ Волынскому, бесѣдовавшему еще тамъ съ австр³йскимъ посланникомъ.

   - Не возьмите во гнѣвъ, ваше высокопревосходительство, - началъ онъ, - но я въ такомъ безвыходномъ амбара...

   Тотъ не далъ ему договорить и поставилъ вопросъ прямо:

   - Вы проигрались?

   - Въ пухъ и прахъ, и все на той же проклятой дамѣ червей! Да дѣло для меня не въ проигранныхъ деньгахъ; Господь съ ними...

   - Такъ въ чемъ же?

   - Въ томъ, что проигралъ я и дорогого мнѣ человѣка...

   - М-да, это ужъ совсѣмъ непростительно.

   - Сознаю, ваше высокопревосходительство, и каюсь! Главное, что герцогъ имѣетъ еще противъ него зубъ и не-вѣсть что съ нимъ сотворитъ...

   - Да это не тотъ ли молодчикъ, котораго онъ хотѣлъ купить y васъ тогда въ манежѣ?

   - Тотъ самый. Помогите, Артем³й Петровичъ, отецъ родной!

   - Это было бы безполезно: завтра вы его опять поставили бы на карту.

   - Клянусь вамъ...

   - Не клянитесь: грѣхъ взяли бы на душу. Выигралъ его y васъ, говорите вы, самъ герцогъ?

   - Нѣтъ, Салтыковъ; но герцогъ готовъ поставить уже противъ него полторы тысячи.

   - Ого!

   - Да Самсонову моему цѣны нѣтъ. Я завтра же верну вамъ всю сумму...

   - Которую займете y ростовщика за безбожные проценты? Нѣтъ, мы сдѣлаемъ это иначе. Изъ когтей герцога я бѣднягу вырву; но самимъ вамъ придется съ нимъ уже распроститься. - Я сейчасъ вернусь, - предупредилъ Волынск³й маркиза Ботта направился черезъ первую гостиную во вторую.

   - Въ вашемъ банкѣ, генералъ, разыгрывается живой человѣкъ по имени Самсоновъ? - обратился онъ къ банкомету.

   - Да, ваше высокопревосходительство, - отвѣчалъ видимо удивленный Салтыковъ. - Но разыгрываю я его не отъ себя.

   - Знаю; его вамъ проиграли, и теперь онъ въ вашей кассѣ. Идетъ онъ въ полутора тысячахъ?

   - Точно такъ.

   - Такой суммы y меня случайно съ собой не имѣется; но надѣюсь, что я пользуюсь y васъ кредитомъ?

   - Еще бы! На всякую сумму.

   - Благодарю васъ. Такъ я ставлю за него на даму полторы тысячи.

   Свѣтлѣйш³й хозяинъ молчалъ до сихъ поръ съ видомъ затаенной злобы. Сослаться на "статутъ" своего дома передъ первымъ кабинетъ-министромъ ему было уже неудобно, тѣмъ болѣе, что и нѣкоторые изъ его сановныхъ партнеровъ играли уже на мѣлокъ.

   - А я ставлю столько же и одинъ рубль, - объявилъ онъ, высокомѣрно пр³осанясь.

   - Двѣ тысячи, - по-прежнему не возвышая голоса, сказалъ Волынск³й.

   - И рубль! - выкрикнулъ не своимъ голосомъ Биронъ.

   - Три тысячи.

   - И рубль!

   - Четыре тысячи.

   Хмуро-багровое лицо курляндца исказилось безсильною ненавистью.

   - Infamer Mensch! - пробурчалъ онъ, скрежеща зубами.

   - Повторите, герцогъ, что вы изволили сказать? - спросилъ Волынск³й съ тѣмъ же наружнымъ спокойств³емъ, но вспыхнувш³й въ глазахъ его зловѣщ³й огонекъ выдавалъ поднявшуюся въ душѣ его бурю. - Я не совсѣмъ разслышалъ.

   - Это было не про васъ... - уклонился герцогъ, задыхаясь. - Ну, и проигрывайте на здоровье!

   - Ваша свѣтлость, значитъ, отступаетесь? - переспросилъ его Салтыковъ.

   - Nun ja, zum Kuckuck!

   Банкометъ сталъ снова метать. На этотъ разъ дама наконецъ ему измѣнила и вскрылась налѣво.

   - Дама!

   - Самсоновъ, стало быть, отъ сего часа уже мой? - произнесъ все такъ же невозмутимо Волынск³й.

   - Вашъ! - отвѣчалъ Салтыковъ. - Но теперь вы имѣете дѣло уже не со мной, а вотъ съ г-номъ Шуваловымъ.

   - Завтра же поутру, ваше высокопревосходительство, онъ будетъ въ вашемъ домѣ, - подхватилъ стоявш³й тутъ же Шуваловъ. - Ужъ какъ я вамъ обязанъ - словъ y меня нѣтъ!

   Въ душѣ онъ, однако, еще такъ досадовалъ, негодовалъ на самого себя, что, не дождавшись ужина, убрался во-свояси. Когда тутъ дверь ему открылъ Самсоновъ, - при видѣ безмятежнаго и заспаннаго лица юноши, y Петра Ивановича не достало духу признаться, что онъ съ нимъ сдѣлалъ.

   "Узнаетъ все равно поутру", - успокоилъ онъ себя. Но настало утро, Самсоновъ подалъ кофе, молчать долѣе уже не приходится; а сказать всю правду попрежнему такъ совѣстно...

   - Вотъ что, Григор³й...

   - Что прикажете?

   - Вчера, ты знаешь, былъ картежъ y герцога Бирона... Онъ завелъ опять рѣчь о тебѣ, просилъ продать тебя ему...

   - Боже упаси! Но вы, сударь, ему отказали?

   - Прямо отказать, ты поймешь, было очень трудно. По счастью былъ тамъ и Волынск³й Артем³й Петровичъ...

   - И вступился за меня?

   - Да... т.-е. перебилъ тебя y герцога... Тебѣ, голубчикъ, будетъ y него куда лучше еще, чѣмъ y меня: ты знаешь вѣдь, какая онъ сила при Дворѣ..

   Самсоновъ вдругъ все понялъ.

   - Скажите ужъ напрямикъ, ваше благород³е, что проиграли меня въ карты!

   - Ну да, да... Dieu me damne! И врать-то, какъ слѣдуетъ, не умѣю...

   Отъ горькой обиды y Самсонова навернулись на глазахъ слезы.

   - Не думалъ я, сударь, что я для васъ гроша не стою!

   - Напротивъ, голубчикъ, ты пошелъ въ цѣлыхъ четырехъ тысячахъ рубляхъ; только мнѣ-то отъ нихъ ничего не перепало; по губамъ только по мазали. Ну, не сердись, прости!

   И бывш³й господинъ крѣпко обнялъ своего бывшаго слугу.

   - Богъ вамъ судья... - прошепталъ Самсоновъ. - А когда жъ мнѣ явиться къ г-ну Волынскому?

   - Я обѣщалъ ему прислать тебя еще нынче съ утра. Ты не слишкомъ вѣдь сердитъ на меня, а?

   Самсоновъ махнулъ только рукой, какъ бы говоря:

   "Что пользы сердиться на такого шелопая?"

  

   Не безъ сердечнаго трепета предсталъ Самсоновъ передъ Артем³емъ Петровичемъ Волынскимъ, первымъ, послѣ Бирона, вершителемъ судебъ русскаго народа.

   - Смотришь ты всякому въ глаза прямо и смѣло: это мнѣ любо, - промолвилъ Волынск³й, оглядѣвъ благообразнаго и статнаго юношу строгимъ, но, вмѣстѣ съ тѣмъ, и благосклоннымъ взглядомъ. - Только смѣлости, юной прыти этой y тебя не въ мѣру, кажись, много. Самъ я видѣлъ, как³я штуки ты выдѣлывалъ въ манежѣ. Муштровать лошадей ты - мастеръ. Но и самому тебѣ нужна еще муштровка. Ну, кубанецъ, - обернулся Артем³й Петровичъ къ стоявшему тутъ же дворецкому, - возьми-ка его въ свои руки, да доложи мнѣ потомъ, на что онъ всего больше годенъ. Можете оба итти.

   Дворецк³й, Васил³й Кубанецъ, продувной выкрестъ изъ татаръ, былъ вывезенъ Волынскимъ еще изъ Астрахани (гдѣ Артем³й Петровичъ былъ прежде губернаторомъ) и сумѣлъ вкрасться въ его полное довѣр³е. Неудивительно, что въ зван³и дворецкаго y перваго министра онъ сильно зазнался. Отъ зоркаго глаза его, однако, не ускользнуло, что Самсоновъ понравился его господину; а потому и самъ онъ отнесся къ нему довольно снисходительно.

   - Наслышанъ я о тебѣ, прыгунъ, наслышанъ, - сказалъ онъ. - Куда я тебя теперь суну? Настоящее мѣсто было бы тебѣ на конюшнѣ...

   - У господъ Шуваловыхъ я былъ по камердинерской части, - заявилъ Самсоновъ. - Кабы твоя милость опредѣлила меня къ особѣ Артем³я Петровича.

   - Ишь, куда хватилъ! И впрямь прыти этой y тебя не въ мѣру много. Вѣдаетъ тою частью y насъ старый камердинъ Маркелъ Африканычъ; съ нимъ тебѣ и поговорить-то за честь, а не то, чтобы... Да, можетъ, ты еще и изъ брыкливыхъ...

   - Стану брыкаться, такъ отослать на конюшню всегда поспѣешь. А Маркелу Африканычу я былъ бы за сподручнаго. Старику все же было бы легче.

   - Нѣтъ, любезный, передокладывать сейчасъ о тебѣ Артем³ю Петровичу я не стану. Поработаешь y меня перво-на-перво и въ буфетной.

   Вначалѣ вся остальная прислуга въ домѣ относилась къ новому молодому товарищу съ извѣстнымъ предубѣжден³емъ, и самому Самсонову въ этомъ чужомъ кругу было не совсѣмъ по себѣ. Но его собственная обходительность и веселый нравъ, его расторопность и ловкость заслужили ему вскорѣ общее расположен³е. А тутъ старикъ-камердинеръ крѣпко занедужилъ и слегъ.

   - Ну, Григор³й, - объявилъ Кубанецъ Самсонову, - докладывалъ я сейчасъ о тебѣ: что малый ты, молъ, умѣлый и со смекалкой. Доколѣ Африканычъ нашъ не встанетъ опять на ноги, ты заступишь его, якобы его сподручный. Смотри плошай!

   И "малый" не "плошалъ", живо приноровился къ привычкамъ и требован³ямъ своего новаго господина, такъ что когда недѣлю спустя Африканычъ, совсѣмъ уже расклеившись, сталъ слезно проситься на поправку въ деревню къ старухѣ-женѣ и дѣтямъ, - просимый отпускъ былъ ему тотчасъ разрѣшенъ, а Самсоновъ вступилъ, хотя и временно, но въ безконтрольное уже исполнен³е обязанностей перваго и единственнаго камердинера.

   Въ кабинетѣ Артем³я Петровича, надъ письменнымъ столомъ висѣло подъ стекломъ въ золотой рамкѣ его "родословное древо" {Это родословное дерево, расписанное для А. П. Волынскаго переводчикомъ Академ³и Наукъ, небезъизвѣстнымъ въ свое время писателемъ Григор³емъ Николаевичемъ Тепловымъ (1720-1779), сохранилось и по настоящее время въ семьѣ Селифонтовыхъ къ которымъ перешло изъ семьи Волынскихъ.}.

   Въ отсутств³е хозяина, убирая его кабинетъ, Самсоновъ имѣлъ полный досугъ разсмотрѣть эту родословную. Родоначальникомъ Волынскихъ, какъ оказалось, былъ князь Димитр³й Боброкъ-Волынецъ, современникъ великаго князя Димитр³я Донского, женатый на его родной сестрѣ, княжнѣ Аннѣ.

   Когда Самсоновъ упомянулъ объ этомъ дворецкому Кубанцу, тотъ указалъ ему еще, среди развѣшаннаго на другой стѣнѣ разнаго оруж³я, на старинную, поржавѣлую саблю, которою, по семейному предан³ю Волынскихъ, прародитель Артем³я Петровича сражался въ рядахъ Димитр³я Донского въ Мамаевомъ побоищѣ на Куликовомъ полѣ.

   Отъ того же Кубанца, а также и отъ другихъ домочадцевъ, Самсоновъ постепенно узналъ про своего новаго господина всю вообще "подноготную".

   Отца своего, который былъ воеводой въ Казани, Волынск³й лишился еще въ раннемъ дѣтствѣ. Не желая оставить мальчика на рукахъ мачехи, одинъ изъ родственниковъ, бояринъ Салтыковъ, взялъ его къ себѣ въ домъ. Подъ благотворнымъ вл³ян³емъ своего пр³емнаго отца, человѣка для своего вѣка очень просвѣщеннаго, даровитый юноша настолько выдавался среди своихъ сверстниковъ, что обратилъ на себя вниман³е царя Петра. Двадцати шести лѣтъ отъ роду онъ былъ уже царскимъ посланникомъ въ Перс³и, а три года спустя - губернаторомъ во вновь учрежденной Астраханской губерн³и. При Екатеринѣ I онъ былъ переведенъ изъ Астрахани губернаторомъ же въ Казань. Съ воцарен³емъ Анны ²оанновны онъ былъ назначенъ воинскимъ инспекторомъ въ Петербургъ, затѣмъ оберъ-егермейстеромъ и, наконецъ, въ апрѣлѣ 1738 г., первымъ кабинетъ-министромъ.

   Что касается семейной жизни, то Волынск³й былъ женатъ дважды: сперва на двоюродной сестрѣ Петра I, Нарышкиной, потомъ на не менѣе родовитой Еропкиной. Овдовѣвъ вторично, онъ воспитан³е своихъ трехъ малолѣтнихъ дѣтей отъ второго брака: двухъ дѣвочекъ и мальчика, предоставилъ нянямъ, чтобы всецѣло отдаться своей государственной дѣятельности. Ходили, правда, слухи, что онъ, ради своихъ малолѣтокъ, собирался жениться еще въ трет³й разъ, и намѣтилъ уже будто бы себѣ невѣсту въ дочери графа Михаила Гавриловича Головкина, но, за дѣлами, такъ и не привелъ своего намѣрен³я въ исполнен³е.

   Пока Биронъ способствовалъ его возвышен³ю Волынск³й для виду дружилъ съ нимъ; достигнувъ же поста перваго министра, онъ сбросилъ маску открыто выступилъ главою русской парт³и и нажилъ себѣ такимъ образомъ во временщикѣ, главѣ нѣмцевъ, непримиримаго врага. Такъ какъ сотоварищи его по кабинету; Остерманъ и Черкасск³й, склонялись оба скорѣе въ сторону Бирона, то Артем³й Петровичъ озаботился окружить себя единомышленниками изъ образованныхъ "фамильныхъ" русскихъ людей. Ближе всѣхъ къ нему были: гофъ-интендантъ Петръ Михайловичъ Еропкинъ, оберстеръ-кригскоммисаръ Ѳедоръ Ивановичъ Соймоновъ, президентъ коммерцъ-коллег³и графъ Платонъ Ивановичъ Мусинъ-Пушкинъ, совѣтникъ бергъ-коллег³и Андрей Ѳедоровичъ Хрущовъ и инженеръ (впослѣдств³и извѣстный историкъ) Васил³й Никитичъ Татищевъ. Въ этотъ же патр³отическ³й кружокъ имѣли доступъ еще нѣкоторые сочувствовавш³е его цѣлямъ сановники, два арх³ерея, два врача (въ томъ числѣ Лестокъ), нѣсколько офицеровъ и, наконецъ, извѣстный поэтъ-сатирикъ князь Ант³охъ Кантемиръ, русск³й посолъ сперва въ Лондонѣ, а потомъ въ Парижѣ.

   Въ качествѣ камердинера Артем³я Петровича, Самсоновъ зналъ въ лицо всѣхъ участниковъ патр³отическаго кружка, чаще же другихъ видѣлъ, конечно, пятерыхъ выше названныхъ "конфидентовъ" хозяина и трехъ его секретарей: Яковлева, Эйхлера и де-ла-Суда.

   Весь день y Волынскаго былъ распредѣленъ по часамъ: начинался онъ съ пр³ема просителей и съ докладовъ подчиненныхъ; затѣмъ слѣдовали совѣщан³я съ сотоварищами по кабинету, засѣдан³я въ сенатѣ и разныхъ коммисс³яхъ. Доклады y императрицы происходили внѣ очереди, такъ какъ Анна ²оанновна, какъ уже знаютъ читатели, принимала так³е доклады крайне неохотно и только въ самыхъ неизбѣжныхъ случаяхъ. Вечера же, свободные отъ обязательныхъ выѣздовъ во дворецъ и къ другимъ сановникамъ, Артем³й Петровичъ проводилъ до глубокой ночи y себя въ кабинетѣ за чтен³емъ и подписыван³емъ служебныхъ бумагъ или же въ откровенныхъ бесѣдахъ со своими "конфидентами".

   Прислуживая бесѣдующимъ, Самсоновъ невольно и вольно перехватывалъ на-лету обрывки этихъ бесѣдъ, и все болѣе знакомился такимъ образомъ съ личными воззрѣн³ями и характеромъ своего господина.

  

   - Дивлюсь я тебѣ, Артем³й, - замѣтилъ однажды Еропкинъ, который, какъ братъ второй жены Волынскаго, былъ съ нимъ на "ты": - какъ это ты, скажи, доселѣ еще не перегрызся съ Бирономъ и Остерманомъ и словно даже ладишь съ ними...

   Артем³й Петровичъ пожалъ плечами.

   - Либо съ волками выть, либо съѣдену быть, сказалъ онъ. - Что станется съ нашей матушкой Росс³ей, если я перегрызусь съ ними? Росс³ю они съѣдятъ, а мною закусятъ. По-неволѣ обращаешься къ методѣ Мак³авелли, и дѣлаешься, когда нужно, глухъ и нѣмъ.

   - Но оба: и Биронъ, и Остерманъ не упускаютъ случая клеветать на тебя.

   - Клевету любятъ, клеветниковъ презираютъ. На дняхъ еще я такъ и сказалъ государынѣ: "оправдываться, ваше величество, я считаю для себя унизительнымъ, да и напраснымъ: правда говоритъ y васъ здѣсь, во дворцѣ, такимъ тихимъ и робкимъ голосомъ, что до вашихъ ушей слова ея, все равно, не доходятъ".

   - Однако, Артем³й Петровичъ, это уже вовсе не похоже на Мак³авелли! - воскликнулъ одинъ изъ собесѣдниковъ.

   - О, кабы я былъ Мак³авелли! большая часть людей вѣдь недалеки и упрямы, а упрямаго человѣка, все равно, не переупрямишь, не переубѣдишь. Упрямство - шестой органъ чувствъ y тѣхъ, y кого слабы остальныя чувства. Лѣзетъ этак³й упрямецъ правой рукой въ лѣвый рукавъ кафтана, - ну, и пускай. Самъ бы потомъ ужъ замѣтилъ, опомнился. А я вотъ, нѣтъ-нѣтъ, да и ляпну: "куда, дуракъ, лѣзешь!" Ну, онъ изъ амбиц³и на зло еще полѣзетъ дальше и оборветъ всю подкладку, а то и самый рукавъ. Да, будь я Мак³авелли!..

   "Мак³авелли... Мак³авелли..." - повторялъ про себя Самсоновъ, тщетно отыскивая въ своей памяти это незнакомое ему имя. А на другой день, улучивъ минуту, когда старш³й изъ секретарей Артем³я Петровича, Яковлевъ, былъ одинъ въ кабинетѣ, онъ спросилъ его: кто такой - господинъ Мак³авелли?

   Яковлевъ на него и глаза выпучилъ.

   - Да ты, братецъ, отъ кого слышалъ его имя?

   - Вечоръ Артем³й Петровичъ съ пр³ятелями поминали объ немъ, словно бы о великомъ хитроумцѣ.

   - Да, такого другого хитроумца поискать!

   - А что онъ, здѣшн³й или москвичъ?

   Яковлевъ расхохотался.

   - Не здѣшн³й онъ и не москвичъ, а разумникъ всесвѣтный, родомъ же итальянецъ и жилъ слишкомъ двѣсти лѣтъ до насъ. Столь мудраго государственнаго мужа еще не бывало, да врядъ ли когда и будетъ.

   - Такъ не его ли поучен³я наши господа вмѣстѣ по вечерамъ и читаютъ?

   - Весьма возможно. Ну, да все это, братецъ, не твоего лакейскаго ума дѣло! - спохватился тутъ секретарь. - Ступай.

   Догадка Самсонова была совершенно вѣрна. Волынск³й и его сообщники сообща изучали и обсуждали политическ³я сочинен³я Мак³авелли (1469-1527), особенно его знаменитое "Il principe" ("Правитель"), а также сочинен³я голландца Липс³я (1547-1606) и нѣкоторыхъ менѣе извѣстныхъ политиковъ Западной Европы. Одни сочинен³я читались въ русскомъ переводѣ (какъ напр. "Политическ³я учен³я" Липс³я въ переводѣ или, точнѣе, въ передѣлкѣ ³еромонаха Кохановскаго), друг³я - въ оригиналѣ; причемъ, за недостаточнымъ знан³емъ Волынскимъ иностранныхъ языковъ, его шуринъ Еропкинъ переводилъ прочитанное тутъ же по-русски. Татищевъ въ свою очередь знакомилъ пр³ятелей съ своей рукописной еще тогда "Истор³ей Росс³йской", которая, указывая на "поврежден³е нравовъ" русскаго народа, давала возможность проводить параллель между русскимъ государствомъ и иностранными.

   Слыша эти чтен³я и разсужден³я по ихъ поводу только мимолетно и урывками, Самсоновъ, при своемъ научномъ невѣжествѣ, не могъ, конечно, вынести изъ слышаннаго сколько-нибудь ясное представлен³е о томъ, что такъ занимаетъ собесѣдниковъ. Но, обладая наблюдательностью и природною сметкой, онъ догадывался, что эти горяч³я прен³я происходятъ не-спроста.

   - Вотъ какъ польск³е сенаторы живутъ, замѣтилъ однажды Волынск³й: - ни на что не смотрятъ, все-то имъ можно. Самъ круль ихъ не смѣетъ ни чего сдѣлать польскому шляхтичу; а y насъ что? Всего бойся, даже за доброе дѣло берись съ опаской да съ оглядкой, а вѣрнѣе вовсе за него не приступай. Отчего все наше неустройство? - Отъ того, что сильные м³ра сего не знаютъ узды своему произволу. Дворъ и барство безмѣрно роскошествуютъ, тратятъ не свои только, но и казенные доходы безотчетно, какъ воду. А купечество притѣсняется, раззоряется; крестьяне изнываютъ подъ непосильными работами и незаконными поборами; законы наши противорѣчатъ одинъ другому. Не даромъ y народа сложилась пословица: "законъ - что паутина: муха завязнетъ, а шмель проскочетъ". Судьи наши крючкотворствуютъ въ пользу того, отъ кого имъ больше посуловъ. Охъ ужъ эти посулы!

   - Грѣхъ сладокъ, а человѣкъ падокъ, - отозвался одинъ изъ пр³ятелей. - Однакожъ и этак³й грѣшникъ охотно поможетъ ближнему въ бѣдѣ. Душа y русскаго человѣка все же еще не совсѣмъ заглохла.

   - Душа, а не совѣсть. Совѣсть y большинства - что палка: когда нужно, онъ на нее упирается, а когда ея не нужно, онъ ставитъ ее въ уголъ. Испортились мы теперь, русск³е люди: мы другъ друга ѣдимъ и сыты бываемъ!

   - Все отъ нашего великаго невѣжества и скудоум³я.

   - Отъ невѣжества - да, но не отъ скудоум³я. Русск³й человѣкъ отъ натуры ни мало не скудоуменъ. Оттого-то y меня сердце такъ и сосетъ обида. Первѣе всего намъ должно просвѣтить себя отъ темноты: для воеводъ и прочихъ гражданскихъ чиновъ нужна высшая школа - университетъ; для духовенства - духовная академ³я; для разночинцевъ - низш³я школы; для крестьянъ - школы грамотности.

   - Но вѣдь вы, Артем³й Петровичъ, еще года четыре назадъ подали въ генеральное собран³е кабинета министровъ свои препозиц³и объ экономическихъ нуждахъ Росс³и?

   Волынск³й глубоко вздохнулъ и поднялъ глаза кверху.

   - Подалъ, - и все какъ въ воду кануло: самовластью куда поваднѣе въ мутной водѣ рыбу ловить. Такъ вотъ, господа, дабы обуздать самовластье, мною составленъ нынѣ генеральный прожектъ на иной фасонъ. Шляхетство должно быть тоже допущено къ участ³ю въ управлен³и государствомъ по свободному изъ своего корпуса выбору. Въ верхнюю палату - сенатъ - выбирались бы люди фамильные, родословные; въ нижнюю палату - отъ шляхетства средняго и низшаго... {Кромѣ своего генеральнаго проекта о новомъ государственномъ строѣ, Волынскимъ было написано еще нѣсколько разсужден³й: "О гражданствѣ", "О дружбѣ человѣческой", "Какимъ образомъ судъ и милость государямъ имѣть надобно" и друг³я.}

   - Прости, мой другъ, - прервалъ Артем³я Петровича Еропкинъ. - Надумано все это прекрасно; но не есть ли то нѣк³й обманчивый фантомъ? Гдѣ мы возьмемъ сейчасъ учителей для твоихъ высшихъ и низшихъ школъ? Гдѣ мы наберемъ теперь же просвѣщенныхъ людей хоть бы на высш³я должности?

   - На первое время мы будемъ посылать для сего недорослей изъ знатныхъ фамил³й въ заграничныя школы, гдѣ бы они подготовлялись къ поприщу государственности и къ подвигамъ отчизнолюб³я, какъ дѣлывалъ уже то незабвенной памяти царь Петръ Алексѣевичъ.

   - А Биронъ со товарищи, ты думаешь, такъ вотъ и попустятъ твои конъюнктуры? Они вѣдь тоже выдаютъ себя за радѣтелей о благѣ общемъ и славѣ монаршей.

   - Съ ними я буду имѣть, вѣстимо, не малую прю. Ну, а станутъ они намъ поперекъ дороги, - продолжалъ Волынск³й, и глаза его засверкали фанатическимъ огнемъ, - такъ мы всѣхъ ихъ выметемъ одной метлой!

   - Ты все забываешь, другъ милый, что они за спиной государыни, какъ за каменной стѣной.

   - Особа ея величества для меня священна. Но y меня изготовляется для государыни еще особая промемор³я, которая, крѣпко надѣюсь, возымѣетъ свое дѣйств³е. Въ запискѣ сей я вывожу на чистую воду всѣ ихъ подвохи и вымыслы, и въ чемъ ихъ закрытая политика состоитъ.

   - Эхъ, Артем³й, Артем³й! Какъ звался, бишь, тотъ юный безумецъ, что привязалъ себѣ на спину восковыя крылья и взлетѣлъ къ солнцу, да упалъ внизъ и разбился до смерти? Икаръ, что ли? Ты давно уже не юнецъ, а боюсь, такой-же Икаръ; не растопились бы на солнцѣ твои восковыя крылья! Недруги твои не дремлютъ и постараются тебя погубить.

   - Ну, что-жъ, - воскликнулъ Артем³й Петровичъ. - Господь Богъ, Вседержитель и Сердцевѣдецъ, видитъ мое сердце. Для блага своего народа я готовъ и голову на плаху сложить. Таковъ моей натуры чинъ и складъ. Но мы съ ними еще до послѣдняго поборемся, и кто кого въ концѣ концовъ одолѣетъ, - бабушка еще на-двое сказала.

   Въ это время въ кабинетъ робко заглянула нянюшка, ведя за руку четырехлѣтняго сыночка хозяина.

   - Не погнѣвись, батюшка, - заговорила она, - но въ дѣтской птенчику твоему слышенъ былъ отсюдова твой зычный голосъ, и онъ ни за что, вишь, не давалъ уложить себя въ кроватку, доколѣ твоя милость не благословитъ его.

   - Золотой ты мой мальчикъ! поди сюда, поди! - съ необычною y него нѣжностью подозвалъ къ себѣ мальчугана отецъ.

   Взявъ его кудрявую головку въ обѣ руки, онъ поцѣловалъ его и затѣмъ осѣнилъ крестнымъ знамен³емъ.

   - Счастливъ ты, сыночекъ, что такого отца имѣешь. И самъ ты, уповаю, станешь разъ тоже усерднымъ ревнителемъ объ истинной пользѣ отечества; въ семъ упован³и я почерпаю бодрость и силу. Ну, ступай теперь съ Богомъ, и спи себѣ спокойно: отецъ твой бодрствуетъ за тебя и за всю нашу родную матушку-Русь.

   Самсоновъ, который былъ свидѣтелемъ этой сцены, глубоко умилился сердцемъ.

   "Пусть онъ иной разъ и не въ мѣру крутъ и суровъ съ нами, своими рабами, - подумалъ онъ. - Но онъ любитъ свой родной народъ, готовъ жизнь свою за насъ отдать, - и это ему не за так³е еще грѣхи зачтется! Только какъ-то еще выгоритъ его записка?"

   Узналъ о томъ Самсоновъ уже въ одинъ изъ ближайшихъ дней. Съ утра отправясь съ докладомъ въ Зимн³й дворецъ, Волынск³й возвратился оттуда самъ не свой. Сорвавъ съ себя орденскую ленту, онъ не далъ Самсонову даже снять съ него форменный кафтанъ, а крикнулъ:

   - Яковлева!

   Когда тутъ старш³й кабинетъ-секретарь появился въ дверяхъ, Артем³й Петровичъ подступилъ къ нему съ сжатыми кулаками и обрушился на него съ позорнѣйшимъ обвинен³емъ:

   - Криводушный ты человѣкъ, ²уда-предатель! Я тебя въ люди вывелъ, къ себѣ приблизилъ, на груди пригрѣлъ, а ты, змѣя подколодная, меня же кусаешь, брызжешь на меня своей ядовитой слюной!

   Тотъ стоялъ передъ разсвирѣпѣвшимъ начальникомъ ни живъ, ни мертвъ, и лепеталъ побѣлѣвшими губами:

   - Да дерзнулъ ли бы я, ваше высокопревосходительство, предпр³ять что-либо противъ васъ, моего главнаго куратора? Служилъ я не щадя силъ, старался всегда съ пунктуальностью выполнять начальственныя предначертан³я... Самъ Богъ - мой свидѣтель...

   - Молчать! Еще имя Бога, безбожникъ, берешь въ свои нечистыя уста! - прервалъ его Волынск³й и замахнулся уже рукой, но тотчасъ опустилъ опять руку.

   - Не хочу и рукъ марать о такую гадину!

   - Завѣряю же ваше высокопревосходительство, что я ничему не причиненъ... У меня и думано ничего такого не было. Наклепалъ, знать, на меня Эйхлеръ, либо де-ла-Суда...

   - Молчать, говорю я! - гаркнулъ еще громче Артем³й Петровичъ и ногой притопнулъ. - Ты, мерзавецъ, радъ и на своихъ товарищей взвести свои собственныя провинности, потопить ихъ за то, что служатъ они мнѣ честно и неподкупно. Я подалъ нынче государынѣ записку о новомъ государственномъ устройствѣ, а она мнѣ въ отвѣтъ, что таковая ей уже доподлинно извѣстна, что сочинялась она y меня на тайныхъ ночныхъ сборищахъ неблагомыслящими людьми. Когда же я сталъ допытываться, кто посмѣлъ выдать о моихъ ночныхъ собран³яхъ и воровскимъ манеромъ списать ту записку, - государыня не сочла нужнымъ скрыть отъ меня, что получила списокъ отъ графа Остермана, а Остерманъ отъ тебя. Стало-быть, ты - креатура Остермана и присяжный врагъ своего народа. Себя я успѣлъ очистить передъ ея величествомъ отъ лживыхъ нарекан³й; она вняла моимъ добрымъ побужден³ямъ и обѣщала принять ихъ въ соображен³е. Тебя же, сударь мой, за твои ковы и шиканы она отдала мнѣ въ руки: какъ за благоразсужу, такъ съ тобой и поступилъ бы.

   Предатель повалился въ ноги начальнику и, всхлипывая, обхватилъ его колѣни.

   - Ваше высокопревосходительство! кормилецъ мой, радѣлецъ! Каюсь: грѣхъ попуталъ... Но его с³ятельство графъ Андрей Иванычъ обѣщалъ обезпечить меня потомъ довольственною жизнью на весь вѣкъ... Въ разсужден³е великаго искушен³я и многочисленнаго семейства нашло нѣкое помрачен³е ума... Пощадите!

   Артем³й Петровичъ съ гадливостью оттолкнулъ ногой пресмыкающагося.

   - Прочь! Не ради тебя самого, а только ради твоего семейства я, такъ и быть, тебя пощажу. Но чтобы въ Петербургѣ и духу твоего уже не было! Сегодня же сбирай свои пожитки, а завтра, чѣмъ свѣтъ, отправляйся на постоянное жительство въ Выборгъ... Самсоновъ! выведи его вонъ.

   Не ожидая ужъ, пока молодой камердинеръ поможетъ ему подняться, отставленный секретарь вскочилъ съ полу и выскользнулъ въ дверь.

  

  

   Третью ночь уже подъ рядъ Марта, эстонка-камеристка баронессы Юл³аны, мучилась зубною болью. Помѣщалась она за занавѣской въ маленькой передней къ спальнямъ своей госпожи и Лилли. Привыкнувъ въ деревнѣ вставать спозаранку, Лилли и теперь спала подъ утро чуткимъ сномъ. И вотъ, еще до разсвѣта (дѣло происходило въ первой половинѣ ноября), ее разбудили сдавленные стоны изъ передней. Она прислушалась.

   "Да это Марта! Вѣрно, опять зубы... Какъ бы помочь ей? Пойти, посмотрѣть..."

   Спичекъ тогда еще не было изобрѣтено, и огонь высѣкался огнивомъ изъ кремня. А такъ какъ такое добыван³е огня было довольно мѣшкотно, то въ спальняхъ на ночь, обыкновенно, зажигался ночникъ. Такой же ночникъ горѣлъ и y Лилли. Съ ночникомъ въ рукѣ, въ одной сорочкѣ да въ туфелькахъ, она прошла въ переднюю и отодвинула занавѣску передъ кроватью камеристки.

   - Что, Марта, зубы тебѣ все спать не даютъ? - спросила она ее участливо по-эстонски.

   - Это ты, милая барышня? - плаксиво отозвалась Марта. - Гдѣ тутъ заснуть ужъ... Охъ!

   При этихъ словахъ она приподняла голову съ изголовья. Одну щеку y нея, оказалось, такъ раздуло, что носъ совсѣмъ свернуло въ сторону. Лилли не могла удержаться отъ смѣха.

   - На кого ты похожа, Марта! Ну, ну, не сердись. Еслибъ ты сама могла видѣть себя въ зеркалѣ... Но послѣ опухоли зубная боль, говорятъ, проходитъ.

   - "Проходитъ"! - проворчала Марта, бережно прикрывая ладонью свою вздутую щеку. - Такъ дергаетъ, такъ дергаетъ, ой-ой!

   - Ахъ, бѣдная! Я сама не знаю зубной боли, и никакихъ капель отъ зубовъ y меня нѣтъ... Но вотъ что: есть y меня кельнская вода; она, слышно, очень помогаетъ. Сейчасъ принесу тебѣ...

   - Не нужно, милая барышня, оставь. Знаю я эту кельнскую воду: всѣ десны разъѣстъ. Съ вечера я положила себѣ на щеку горяч³й мѣшечекъ, - вотъ этотъ самый; такъ сперва словно полегчало. Да за ночь, вишь, остылъ...

   - А что въ немъ такое? - полюбопытствовала Лилли, ощупывая небольшой пузатый мѣшечекъ. - Онъ будто пескомъ набитъ.

   - Нѣтъ, аржаной мукой съ кухонною солью. Какъ нагрѣть его на горячей плитѣ да потомъ приложить къ щекѣ, такъ боль помаленьку и утихаетъ.

   - А что, Марта, въ кухнѣ, вѣрно, вѣдь развели уже огонь подъ плитой? Схожу-ка я на кухню...

   - Что ты, душечка, Господь съ тобой! Да ты вѣдь и не одѣта...

   - Одѣться недолго.

   - Такъ лучше же я сама...

   - Нѣтъ, нѣтъ, Марта. Ты только хуже еще простудишься. Лежи себѣ, лежи; я мигомъ...

   И, возвратясь въ свою комнатку, Лилли живой рукой одѣлась, а затѣмъ, съ ночникомъ въ одной рукѣ, съ мѣшечкомъ въ другой, цѣлымъ рядомъ горницъ и коридоровъ направилась къ черной лѣстницѣ, чтобы спуститься въ нижн³й этажъ дворца, гдѣ была кухня. Вслѣдств³е ранняго часа, весь дворецъ былъ погруженъ еще въ сонъ и точно вымеръ. Тамъ и сямъ только мерцали одиночныя масляныя лампы; но скуднаго свѣта ихъ было достаточно для того, чтобы показать Лилли всю безлюдность громаднаго здан³я, и отъ звука собственныхъ шаговъ ей становилось жутко.

   Вотъ опять совсѣмъ неосвѣщенная проходная комната...

   "Богъ ты мой! Кто это сидитъ тамъ на диванчикѣ?.."

   Дѣвочка остановилась съ бьющимся сердцемъ и, приподнявъ въ рукѣ ночникъ, пристально вглядѣлась.

   "Да это дежурный лакей! Усталъ тоже, бѣдняга, за ночь и клюетъ носомъ".

   На цыпочкахъ она прошмыгнула далѣе, чтобы не тревожить спящаго.

   Тутъ изъ боковой комнаты донесся къ ней рѣзк³й картавый голосъ.

   "Вѣрно, опять кто-нибудь изъ прислуги; еще кого разбудитъ!"

   Заглянула она и въ эту комнату. Лампы тамъ хотя и не было, но зато топилась большая кафельная печь, и пылавш³я съ трескомъ растопки освѣщали ближайш³е предметы своими яркими вспышками. Передъ большой клѣткой съ попугаемъ стоялъ парень въ косовороткѣ и засунутыхъ въ голенища шараварахъ, - должно-быть, истопникъ, который только-что затопилъ печь и со скуки,