Путилин Иван Дмитриевич - 40 лет среди грабителей и убийц

рылись за дверью.

   Павел с Мишкой о чем-то шептались, но я не мог разобрать их голосов.

   Вдруг дом содрогнулся от ударов в дверь. Я насторожился. В ту же минуту на меня пахнуло холодным воздухом, и раздался оглушительный голос.

   - Водки, черт вас дери!

   - Чего орешь, дурак! - ответил Павел.

   - Дурак! Вам легко лаяться, а я, почитай, шесть часов на шоссе простоял, так ничего себе!

   - А чего стоял?

   - Чего? Известно чего - проезжего ждал!

   - Ну, дурак и есть! - послышался голос Мишки. - Ведь было сказано, пока наших не выпустят, остановиться.

   - Го, го! Дураки вы, если так решили. Остановитесь, все скажут - они и душили. А их выручать надо.

   - Лучше двое, чем все!

   - Небось! Лучше ни одного...

   - Жди, дурак! У них там завелся черт - Путилин. Всех вынюхает.

   - А я ему леща в бок.

   Я тихо засмеялся. Если бы знал Павел Славинский, кого он приютил у себя!

   Они продолжали говорить с полной откровенностью.

   - А у Сверчинского кто?

   - Сашка с Митькою.

   - А они как решили?

   - Да как я! Душить...

   И пришедший грубо расхохотался.

   - Значит, к тебе добра и не носить, а?

   - Зачем? Носить можешь, я куплю.

   - Ну, то-то! Так бери!

   На стол упало что-то тяжелое.

   - Постой! - вдруг сказал Мишка.

   Я услышал его шаги и тотчас раскинулся на тюфяке, притворившись спящим. Мишка нагнулся и ткнул меня в бок. Я замычал и повернулся. Он отошел.

   - Что принес? - почти тотчас раздался голос Павла.

   - А ты гляди!..

   Послышался легкий шум, что-то стукнуло, потом раздалось хлопанье по чему-то мягкому. Разговор шел отрывочными фразами.

   - Где достал?

   - А тебе што?

   - Нет, я так. Дрянь уж большая.

   - Скажи пожалуйста, дрянь! За такую дрянь по сто рублей платят!

   - Где как, а у меня красненькую.

   - Красненькую! Да ты жид, что ли? И тут поднялся такой гвалт, что от него впору было проснуться мертвому.

   - Тише, вы, дьяволы! - закричал наконец Мишка. - Ведь тут... - и он не договорил, вероятно, сделав жест.

   - А ну его! - отозвался хозяин. - Он нашим будет! Ну, двадцать рублей - и крышка!

   Они опять стали кричать, потом на чем-то поладили.

   - Ну, пошел, - сказал пришедший.

   - Куда?

   - А к соседу. Пить. Идем, что ли...

   - Можно, - отозвался хозяин. - А ты?

   - Кто же дом постережет? - ответил Мишка. - Нет, я останусь!

   - Как хочешь...

   - Ха-ха-ха! - загрохотал гость. - Он не соскучится!

   - Мели-мели...

   Послышалось шарканье ног, пахнуло холодным воздухом, хлопнула дверь. Все стихло.

   Через минуту Мишка прошел мимо меня и стукнул в дверь, за которую ушли девушки.

   - Стефка! - окликнул он. - Иди! Никого нет...

   Он отошел. Почти тотчас скрипнула дверь, и мимо меня мелькнула Стефания, босиком, в длинной холстинной рубашке.

   Раздался звук поцелуя.

   - Куда отец ушел?

   - С Сашкой в девятый нумер. До утра будут.

   И снова раздались поцелуи и несвязный шепот.

   Интерес для меня окончился, и я заснул.

   Было еще темно, когда Мишка разбудил меня и сказал:

   - Я иду в город, иди и ты!

   Я тотчас вскочил на ноги.

   Мишка с его детскими, невинными глазами ребенка не производил впечатления разбойника. Впоследствии во время своей службы я не раз имел случай убедиться, насколько ошибочно мнение, что глаза есть "зеркало души".

   Самого Славинского не было. Стефания лениво нацедила какой-то коричневой бурды в кружку, предложив мне ее вместо кофе. Я выпил и взял картуз.

   - Заходи, - просто сказала Стефания. - Отец покупает разные вещи!

   - Это на руку! - весело ответил я. - Буду нынче же.

   - Если не попадешься, - прибавил Мишка.

   - Сразу-то? Шалишь!.. Ну, прощенья просим!

   Я простился с девушкой за руку и пошел. Мишка задержался на минуту, потом догнал меня.

   - Хорошо спал? - спросил он.

   - Как собака!

   Мы сделали несколько шагов молча, потом Мишка стал говорить, сперва издалека, потом прямее.

   - Теперь в Питере вашего-то брата, беглых разных, пруд пруди! Только не лафа им...

   - А что?

   - Ловят! Уж на что шустрые ребята, что извозчиков щупали, а и тех всех переняли... Опять же, воров...

   - Меня не поймают...

   - Это почему?

   - Потому один буду работать.

   - И хуже. Обществом куда способнее! Тебе найдут, тебе укажут, действуй! А там и вещи сплавят, и тебя укроют... Нет, одному хуже! Ты вот с вещами... А куда идти? Иди к Павлу. Ты с ним сдружись, польза будет!

   - А тебе есть польза? - спросил я смело.

   Он усмехнулся.

   - Много будешь знать - скоро состаришься! Походи к нему, увидишь. Ну, я в сторону.

   Мы дошли до Обводного канала.

   - Прощай!

   - Если что будет али ночевать негде, иди к Павлу!

   - Ладно! - ответил я и, простившись, зашагал по улице.

   Мишка скрылся в доме Тарасова.

   Я нарочно делал крюки, путался на Сенной, петлял, а потом осторожно юркнул в свою Подьяческую, где тогда жил.

   Умывшись и переодевшись, я пошел в Нарвскую часть, где Келчевский встретил меня радостным известием о командировке. Я засмеялся.

   - Пока что я и до командировки половину знаю!

   - Да ну? Что же?

   - Это уж потом! - сказал я. - Вернемся, сразу же по следу пойдем.

   - Отлично! Ну а теперь, когда же едем и куда?

   - В Царское! Хоть сейчас!

   - Ишь, какой прыткий! А Прудников?

   - Ну, вы с ним и отправляйтесь, а я сейчас один, - решительно заявил я.

   Келчевский тотчас согласился.

   - Где же увидимся?

   - А вы идите прямо в полицейское присутствие, я туда и заявлюсь.

   - С Богом!

   Келчевский пожал мне руку, и я отправился.

   Поездка в Царское явилась для меня совершенно пустым делом. Я захватил с собой шустрого еврея, Ицку Погилевича, который служил в городской страже, и вместе с ним обделал все за два часа.

   Взяв из полиции городовых, я явился прямо к содержагелям извозчичьего двора, Ивану и Василию Дубовицким, и, пока их арестовывал, мой Ицка успел отыскать и лошадь, и упряжь, проданные им моими арестантами.

   Я отправил их в часть, а сам с Ицкой и двумя стражниками поскакал в Кузьмино к крестьянину Тасину и опять без всякого сопротивления арестовал его, а Ицка разыскал двое саней и полушубок со следами крови.

   Мы привезли и этого Тасина, и все добро в управление полиции, и когда приехали Келчевский и Прудников, я им представил и людей, и вещи, и полный отчет.

   Прудников восхитился моей быстротой и распорядительностью, а Келчевский только засмеялся.

   - Вы еще не знаете Ивана Дмитриевича! - сказал он.

   В ответ на эти похвалы я указал на Ицку, прося отличить его. Между прочим, это был очень интересный еврей.

   Как он попал в стражники, я не знаю. Труслив он был как заяц, но как сыщик - незаменим. Потом он долго служил у меня, и самые рискованные или щекотливые расследования я всегда поручал ему.

   Маленький, рыжий, с острым, как шило, носом, с крошечными глазками под распухшими воспаленными веками, он производил впечатление ничтожности и с этим видом полной приниженности проникал всюду.

   У него был прямо гениальный нюх. Когда во время обыска все теряли надежду найти что-нибудь, он вдруг вытаскивал вещи из трубы, из-за печки, а один раз нашел украденные деньги у младенца в пеленках!

   Но о нем еще будет немало воспоминаний...

   Келчевский и Прудников, не теряя времени, тотчас приступили к допросу. Первым вызвали Тасина. Тот тотчас повалился в ноги и стал виниться.

   - Пришли двое и продают. Вещи хорошие и дешево. Разве я знал, что это грабленое?

   - А кровь на полушубке?

   - Они сказали, что свинью кололи к празднику, оттого и кровь.

   - А откуда они узнали тебя?

   - Так пришли. Шли и зашли!

   - Ты им говорил свое имя?

   - Нет!

   - А как же они тебя называют? Идите, говорят, к Константину Тасину...

   Он сделал глупое лицо.

   - Спросили у кого-нибудь...

   - Так! Ну, а ты их знаешь?

   - В первый раз видел и больше ни разу!

   Прудников ничего больше не мог добиться. Тогда вмешался Келчевский.

   - Слушай, дурень, - сказал он убедительным тоном, - ведь от твоего запирательства тебе не добро, а только вред будет! Привезем тебя в Петербург, там тебя твои продавцы в глаза уличат да еще наплетут на тебя. И мы им поверим, а тебе нет, потому что ты и сейчас вот врешь и запираешься.

   Тасин потупился.

   - Иди! Мы вот других допросим, а ты пока что подумай!

   И Келчевский велел увести Тасина, а на смену ему привести братьев по очереди.

   Первым вошел Иван Дубовицкий, высокий, здоровый парень, красавец.

   - Попутал грех. Этих самых Петрова да Иванова я еще знал, когда они в бегах тут околачивались. Первые воры, и, сказать правду, боялся я их. Не пусти ночевать - двор спалят, потому и пускал. Ну а потом они, значит, в Питер ушли, а там мне стали лошадок приводить и задешево. Я и брал. С одной стороны, ваше благородие, дешево, а с другой стороны, боялся я их, чистосердечно сознался он.

   - Знали вы, что это лошади убитых извозчиков?

   Он замялся.

   - Смекал, ваше благородие, а спросить не спрашивал. Боязно. Раз только сказал им: "Вы, братцы, моих ребят не замайте!" Они засмеялись да и говорят: "А ты пометь их!" Только и было разговора.

   Его отослали, а на смену вызвали брата. Василий - полная противоположность Ивану. Слабогрудый, бледный, испитой парень. Он тяжело дышал и глухо кашлял.

   - Ничего не знаю, - сказал он. - Брат всем делом владеет, а я больной, на печи лежу.

   - Знал ты бродяг Петрова и Иванова?

   - Ходили такие. Раньше даже ночевали у нас. Брат очень опасался их.

   Мы снова позвали Тасина. Слова Келчевского, видимо, оказали свое влияние.

   - Припомнил я их, - сказал он сразу, как вошел. - Один - Петров, а другой - Иванов. Петров тоже не Петров, а беглый какой-то... Познакомился я с ними, когда они в Царском жили, а потом ушли в Питер и оттуда мне вещи привозили. Их там шайка целая. Всех-то я не знаю и никого не знаю, а только главное место, где они собираются, - это будки на шоссе.

   - Девять и одиннадцать?

   Тасин тотчас закивал головой.

   - Вот, вот! У них все гнездо! Там они и живут, почитай, все!

   - А кого ты знаешь из них?

   - Только двоих и знаю.

   Больше от него узнать было невозможно. Мы собрались уезжать. Двух Дубовицких и Тасина при нас же отправили с конвоем в Петербург, а следом за ними поехали и мы. Келчевский потирал руки.

   - Ну, значит, эти душители все у нас!

   - Надо думать!

   - Скажите, пожалуйста, - обратился ко мне Прудников, - откуда вы узнали про этих... ну, как их... сторожей?

   - Про Славинского и Сверчинского? - ответил я. - Очень просто. Я был у Славинского.

   - Были?! - воскликнул Келчевский.

   - Я в эту ночь ночевал у него в сторожке, - засмеялся я и описал все происшедшее.

   - Видимо, этот Мишка у них штука не малая, - окончил я.

   - Значит, их всех арестовать можно?

   - Можно, но надо уловить момент.

   - Отлично! - засмеялся Прудников. - Сперва уловим момент, потом их! Поручаем это всецело вам.

   Я поклонился.

   Мы приехали в Петербург. Я отправился домой отдохнуть и позвал к себе Ицку, а Келчевский с Прудниковым поехали продолжать свои допросы.

   - Слушай, - сказал я Погилевичу, - вот в чем дело...

   Я рассказал ему про свою ночевку в будке, описал Мишку, Славинского, девушек и окончил рассказ словами:

   - Так вот, теперь надо, во-первых, выследить всех, кто там бывает, и узнать их имена. Потом узнать, когда они там соберутся. И третье - переловить их. Но это уже не наше дело. Наше дело - накрыть, понял?

   - Ну и чего же тут не понять? - ответил Ицка.

   - Ну тогда - шагай!

   Ицка ушел и с этого же часа начал действовать.

   Лично я был еще раз в разбойничьем гнезде для того, чтобы лучше осмотреть его. Павел Славинский и Стефания приняли меня очень радушно. У них был тот ночной гость, который увел Павла пьянствовать к соседу. Он оказался каким-то Сашкой и потом причинил мне немало хлопот. Я сразу запомнил его зверскую рожу.

   Мишки не было, и как ни хотелось мне проникнуть к Сверчинскому, это не удалось.

   Павел вышел вместе со мной осмотреть шоссе и проводил меня до заставы.

   - Приходи в конце недели, - сказал он. - Будет работа!

   Но вместо меня за будкой отлично приглядывал мой Ицка.

   Восьмого числа ночью ко мне пришел Ицка, бледный, усталый, встрепанный, и сказал:

   - Уф! Завтра ночью они все там будут.

   - Откуда, узнал?

   - Ну и не все ли равно? Завтра они будут уговариваться о делах, а Мишка будет убивать на шоссе, и с Мишкой Калина. Этот Калина такой разбойник, уже четверых убил...

   - Где же соберутся?

   - И тут, и там.

   - Ну, завтра их и переловим! - сказал я и, невзирая на ночь, послал уведомить Келчевского.

   Рано утром я, Келчевский и Прудников собрались на совещание. Я изложил им свой план. Мы возьмем с собой команду в четырнадцать человек, по семь в каждую будку, из отборных людей. С одними пойдет Ицка, с другими - я. Дело сделаем ночью. Они сойдутся поодиночке в назначенные пункты переодетыми, а потом приедем мы и начнем облаву. Они согласились с моим планом.

   Во главе отобранных стражников мы поставили двух силачей, городового Смирного и стражника Петрушева. Они одни могли справиться с десятком.

   Наступил вечер. Мы собрались и перед нами выстроились четырнадцать бродяг.

   - Так вот, - сказал я им, - по одному, по два идите за Московскую заставу на Волховское шоссе. Ицка вам укажет места. В час ночи я там буду, и тогда уже за работу!

   - Рады стараться! - ответил Петрушев, и они ушли. Прудников был бледен от волнения, Келчевский выпил здоровую порцию коньяку и только я один, скажу без всякого хвастовства, чувствовал себя, как рыба в воде. Я верил в успех предприятия, предстоящая опасность словно радовала меня, и - теперь я могу сознаться - я видел в этом деле возможность отличиться и обратить на себя внимание.

   Кое-как мы досидели до двенадцати часов.

   - Едем! - наконец сказал я.

   Мы встали и тронулись в опасную экспедицию. Доехали до заставы и приказали ямщику нас ждать, а сами пошли пешком.

   Это приключение могло бы составить несколько страниц у романиста, но я, к сожалению, не обладаю бойким пером писателя и пишу только неприкрашенную правду.

   Но все-таки не могу обойтись без описаний.

   Ночь была ясная, но луны не было. Шагах в шести-восьми можно было различить человека, и поэтому мы, хотя и переодетые блузниками, все-таки шли не тесной группой, а гуськом. Я повел всех не прямо по шоссе, а стороной, по самому берегу Лиговки.

   На другой стороне чернел лес, кругом было мертвенно тихо, и среди этой тишины, в сознании предстоящего риска, становилось немного жутко. Мне порой казалось, что я слышу, как щелкают зубы у Прудникова, который шел тотчас за мной.

   Мы зашли в редкий кустарник. Голые прутья тянулись со всех сторон и цеплялись за одежду. Вдруг прямо перед нами выросла фигура. Я невольно опустил руку в карман, где у меня всегда лежал массивный кастет. Во все времена этот кастет был единственным моим оружием.

   - Это я, - произнес в темноте Ицка.

   Прудников и Келчевский тотчас приблизились.

   - Все готово?

   - Все! - ответил Ицка. - Они все пьют, только Мишки нет.

   - Не ждать же его, - сказал я. - А где наши?

   - Здесь.

   Ицка провел нас к самому берегу, и там мы увидели всех наших молодцов.

   - Ну, за работу, братцы! - сказал я. - Помните: руки за лопатки - и вязать! Оружия никакого.

   - Слушаем! - ответил Смирнов.

   - Ты, Петрушев, и вы... - я указал на каждого, - идите за Погилевичем и ждите нас! А вы за мной!

   Семь человек отделились и осторожно пошли вдоль берега. Я обратился к Келчевскому и Прудникову:

   - Ну, будем действовать! Вы и с вами трое станете позади дома, четверых я возьму с собой. Идемте!

   Мы прошли несколько саженей и очутились подле сторожки. Она стояла мрачная, одинокая, из ее двух окошек, как и тогда, падал желтоватый свет.

   Я остановился и отделил четверых.

   - Как только свистну, срывайте дверь, если заперта. А теперь прячьтесь!

   Я подошел к знакомой сторожке и смело ударил в дверь. Она отворилась через минуту.

   - Кто? - спросил Славинский, держа в зубах неизменную трубку.

   - Впусти! Али своих не узнаешь? - ответил я.

   - А, Колпинский! - отозвался сторож. - Иди-иди!

   Я смело вошел и очутился в настоящей разбойничьей шайке. За столом, кроме хозяина с дочерьми, сидели и пили огромный Сашка, Сергей Степанов, Васильев и знаменитый Калина.

   - А где Мишка? - спросил я добродушно у Стефании.

   - А кто его знает, - ответил Калина. - Ты скажи лучше, откуда ты так вырядился? Ишь, гоголем каким!

   На мне было все крепкое и новое, и одет я был скорее рабочим с хорошим жалованьем, чем побирушкой.

   - Завел матаньку и обрядился, дело не трудное! - ответил я, замечая в то же время, что Сашка не спускает с меня пытливого взгляда.

   - Ну так как же нынче? - начал Славинский.

   - А так же! - заявил вдруг Сашка, хлопнув кулаком. - Выпроводи этого гуся, а там и толковать будем!

   Он злобно сверкнул на меня глазами. Я решил действовать.

   - Кричит кто-то! - воскликнул я и. бросившись к двери, распахнул ее и крикнул:

   - Вались, ребята!

   - Что я говорил! - заревел Сашка.

   Я получил страшный удар в плечо, и он мелькнул мимо меня, рванувшись между вбегающими моими молодцами.

   - Вяжи всех! - крикнул я им и бросился за Сашкой.

   Он быстро обогнул дом и побежал к берегу Лиговки. Я бежал за ним, крепко сжимая в руке свой кастет.

   - Держи его! - крикнул я на ходу трем агентам, оставшимся на страже.

   Они побежали ему наперерез, но Сашка мелькнул мимо них, бросился в речку и переплыл на другую сторону.

   - Попадись только мне! - раздалась с того берега его угроза, и он исчез.

   Я взял с собой оставшихся трех стражников и вместе с Келчевским и Прудниковым побежал к дому. Там было уже все кончено - Калина, Степанов и Васильев со Славинским были связаны, и подле каждого стоял дюжий городовой. Стефания и Анна сидели в углу на лавке и ревели во весь голос.

   - Идем к Сверчинскому! - сказал Келчевский.

   Мы направились туда. Навстречу нам бежал, тяжело дыша, какой-то мужчина и, увидев нас, рванулся в сторону, но наши молодцы тотчас нагнали его. Он оказался самим Сверчинским.

   Остальные, бывшие в его сторожке, были переловлены ловким Ицкой. Их было двое: Иван Григорьев и Егор Чудаков.

   - С добрым уловом! - поздравил нас Прудников, у которого уже прошел весь страх.

   - И домой! - добавил Келчевский.

   Мы отправили всех, связав им за спиной руки, под строгим конвоем в тюрьму, а сами, весело разговаривая, дошли до заставы и поехали по домам.

   На другой день Шувалов, выслушав наш доклад о поимке почти всей шайки "душителей", назначил Келчевскому и Прудникову произвести по всем их преступлениям строжайшее расследование, определив им в помощники приставов Прача и Сергеева.

   И началось распутывание целого ряда страшнейших преступлений.

   Но моя роль еще не окончилась. Впереди оказалось много дел, сопряженных и с немалым риском, и с немалыми хлопотами.

   Расследование началось на другой же день. Друг за другом вводили в комнаты разбойников, временно закованных в кандалы, и снимали с них первое дознание. Я все время присутствовал на этих допросах.

   У нас оказались арестованными: в самом начале мною - Александр Петров и Григорий Иванов; затем арестованные в Царском Селе братья Дубовицкие и Константин Тасин; потом арестованные на облаве Сверчинский и Славинский, Калина Еремеев, Иван Григорьев, Сергей Степанов, Егор Чудаков, Василий Васильев, Федор Андреев, и, наконец, уже по их показаниям мы арестовали извозчиков Михаила Федорова и Адама Иванова, дворника Архипа Эртелева, портерщика Федора Антонова и женщин - Марью Михайлову, Ульяну Кусову и Стефанию Славинскую.

   Всего двадцать человек. Вся шайка убийц, притонодержателей и укрывателей была в наших руках, и только двое самых страшных разбойников еще гуляли на свободе. Это были Михаил Поянен, тот Мишка с детскими глазами, с которым я провел ночь, и Александр Перфильев, тот, что удрал от нас, переплыв Лиговку.

   Я взял на себя обязательство поймать их обоих и твердо решил выполнить эту задачу. И выполнил.

   Как? Рассказ об этом после, а теперь передам вкратце результат наших расследований и краткие характеристики этих страшных разбойников, для которых убить человека было более легким делом, чем выкурить папиросу.

   Во главе шайки стоял некто Федор Иванов. Мы не могли сразу сообразить, на какого Иванова указывают все убийцы как на своего соучастника, пока не произвели очных ставок. И что же? Этим Федором Ивановым оказался ранее всех арестованный мной Александр Петров!

   Я невольно засмеялся.

   - Ах, дурак, дурак! - сказал я ему. - Что же это ты по паспорту Петров, а для приятелей Иванов? Говорил бы уж всем одно, а то на! Кто же ты - Петров или Иванов?

   - Александр Петров, - отвечал он, - а назывался у них Ивановым Федькой для спокоя.

   - Кто же ты?

   - Крестьянин!

   - Покажи спину! - вдруг сказал Келчевский. - Разденьте его!

   С него сняли рубашку, и мы увидели спину, всю покрытую шрамами старых ударов.

   - По зеленой улице ходил, - сказал Келчевский. - Ну, брат, не запирайся, ты - беглый солдат, и звать тебя Федором Ивановым!

   Но тот отпирался. Два месяца прошло, пока мы собрали о нем все справки и установили его личность. Тогда он сознался и перечислил все свои преступления.

   Действительно, он оказался Федором Ивановым, бывшим рядовым Ковенского гарнизона. Там он проворовался и бежал. Его поймали и наказали шпицрутенами через пятьсот человек. После этого он опять проворовался и бежал вторично, и вторично был наказан. Его сослали в арестантские роты в Динабург. Оттуда он бежал в 1854 году. Зверь на свободе!

   Он объявился в Петербурге. Занимался кражами, а в следующем году познакомился в сторожке Славинского с Михаилом Пояненом и начал свои страшные разбои.

   Он один убил крестьянина Кокко и матроса Кулькова, вместе с Пояненом - чухонца на Ропшинской дороге, потом опять с Пояненом удушил Корванена, после этого сошелся с Калиной Еремеевым, Иваном Григорьевым и остальными и, приняв над ними командование, стал производить страшные грабежи и убийства, участвуя почти во всех лично.

   Он смеялся, рассказывая про свои "подвиги", а все свидетельствовавшие против него трепетали при одном упоминании его имени. И действительно, я не видал более страшного разбойника, разве что Михаил Поянен с его детскими глазами.

   Следом за ним выступает Калина Еремеев, двадцати двух лет. Бывший пехотный солдат, а теперь крестьянин, он производил впечатление добродушного парня, а между тем все удушения в Петербурге совершены были им вместе с Ивановым, да еще в Кронштадте он убил крестьянина Ковина и жену квартирмейстера Аксинью Капитонову.

   - Пустое дело, - добродушно объяснял он процесс убийства. - Накинешь это сзади петлю и потянешь. Коленом в спину упрешься. Он захрипит, руками разведет, и все тут!

   Эти двое были, по сравнению с прочими, самыми настоящими разбойниками.

   Остальные все участвовали понемножку. Так, Василий Васильев вместе с Калиной задушил только (!) двух человек. Григорий Иванов и Федор Андреев занимались только кражами и в крови рук не пачкали. Извозчик Адам Иванов знал в лицо "душителей", но не доносил на них из боязни. Женщины, будучи любовницами убийц, укрывали часто и их, и вещи, а Стефания, как выяснилось, была в некотором роде их вдохновительницей.

   Шайка была организована образцово. После убийства "душители" ехали прямо в дом де Роберти, и там дворник дома, Архип Эртелев, прятал и лошадь, и экипаж в сарае. Иногда у него стояло по три лошади.

   Сторожа Сверчинский и Славинский давали "душителям" приют, и у них в домиках делилась добыча, устраивались попойки и составлялись планы.

   Картины одна страшней другой проходили перед нами на следствии, и на фоне всех ужасов рисовались на первом плане люди-звери: Федор Иванов, Калина Еремеев, Михаил Поянен и Александр Перфильев.

   Первые два были арестованы и уже во всем повинились, а двое других все еще гуляли на свободе. Я искал их без устали вместе с Ицкой Погилевичем. и, наконец, мои старания были вознаграждены. Я поймал их обоих.

   Первым попался Поянен. Для его поимки нужно было только время. Он был все-таки человек, как-никак, любил Стефанию и должен был интересоваться ее участью.

   Я решил, что рано или поздно он наведается к Анне Славинской, которая жила теперь одна в осиротевшей сторожке, и велел установить непрерывное наблюдение за этим домом.

   Расчет мой оправдался, это случилось спустя полтора месяца. Поставленный мной агент донес, что на рассвете в будку заходил мужчина, по описанию схожий с Пояненом, пробыл там минут десять и ушел.

   Я только кивнул головой. Так и должно было быть.

   - Следи, - сказал я агенту, - и когда он станет оставаться на ночь или на день, по второму разу скажи мне.

   Прошло еще дней десять. Наконец агент пришел и сказал:

   - Надо полагать, с девкой сошелся, каждую ночь теперь ночует. Придет так часов в одиннадцать, а уходит в пять либо в шесть.

   - Хорошо, - ответил я. - Сегодня его поймаем! Иди и следи. К двум часам я приду к тебе сам.

   Я попросил себе в помощь двух богатырей, Смирнова с Петрушевым, и в два часа ночи был против будки номер девять.

   Она имела еще более зловещий вид, потому что ее окна не светились. Кругом темно, ночь мрачная, безлунная.

   Я едва нашел агента.

   - Здесь, пришел... - прошептал он.

   Я взял в темноте за руки Смирнова и Петрушева и сказал им:

   - Пойдем к дверям и постучим. Если отворят, сразу вваливайтесь, а я дверь запру. Фонарь с вами?

   - Здесь!

   - Давайте его мне!

   Я взял фонарь, приоткрыл в нем створку, нащупал огарок и приготовил спички. Потом мы втроем подошли к дверям, и я постучал в окно. Никто не отозвался. Я постучал настойчивее. За дверью послышался шорох, потом Анна закричала:

   - Кто там?

   Я изменил голос и ответил:

   - Отвори! От Стефании и от отца!

   За дверью опять все смолкло, затем звякнула задвижка, и дверь чуть-чуть приоткрылась.

   Моим молодцам этого было достаточно. Они мигом распахнули дверь и ворвались в комнату. Раздался страшный крик перепуганной Анны.

   Я вошел за ними, тотчас запер дверь и зажег фонарь. Это было делом одной минуты.

   Перед нами стояла Анна в длинной сорочке.

   - А где Мишка? - спросил я.

   Она продолжала кричать как резаная.

   - Какой Мишка? Я ничего не знаю. Вы всех забрали, оставьте меня!

   - Ну, братцы, идите прямо к двери, на ту сторону, - сказал я, - да осторожно. Смотрите направо, он там может быть, за печкой.

   Я не успел закончить, как Анна бросилась к двери и заслонила ее собой.

   - Пошли вон! Не пущу! - вопила она.

   Я потерял терпение.

   - Берите ее! - крикнул я.

   Она стала сопротивляться с яростью дикой кошки, но мои силачи тотчас управились с ней. Смирнов сдернул с кровати широкое одеяло, ловко накинул на нее, и через две минуты она лежала на постели спеленутая и перевязанная по рукам и ногам.

   Тогда она стала кричать:

   - Спасайся!

   В ту же минуту распахнулась дверь, и из нее выскочил Мишка Поянен, страшный, как сибирский медведь. В руках у него была выломанная из стола ножка.

   - А, ты здесь, почтенный! - крикнул я ему.

   Мой голос привел его в бешенство, и он, забыв о двух моих пособниках, с ревом кинулся на меня и... в ту же минуту лежал на полу.

   Петрушев подставил ему ногу и сразу насел на него. Через пять минут он уже лежал связанный.

   На другой день мы снимали с него допрос. Личность его была удостоверена раньше. Ему было всего тридцать лет. Выборгский уроженец, он был у себя на родине четыре раза под судом за кражи и два раза был сечен розгами по сорок ударов каждый раз. Это все, что мы о нем знали.

   Сам он от всего отрекался. Не узнавал Славинского, Стефании, Калины, меня. Отрицал всякое соучастие в преступлениях и, хотя его убеждали и я, и Келчевский, и Прудников, и пристав, и даже пастор, все-таки не сказал ни одного слова признания.

   Но улики против него были слишком очевидны, чтобы он мог избегнуть наказания.

   С Перфильевым дело было гораздо труднее, но мне помог случай.

   Кстати, о "случае".

   В деятельности сыскной полиции очень часто встречается этот "случай", а незнакомые с нашими приемами люди часто даже иронизируют по этому поводу, приписывая все наши открытия случайности.

   Но случайность случайности рознь. Действительно, нам всегда помогает "случай", но дело в том, что мы сами ищем этот "случай", мы гоняемся за ним и в долгих, неустанных поисках наконец натыкаемся на него.

   Мы знаем темные, трущобные места, где могут проговориться и дать хотя бы косвенные улики. Мы знаем места, где разыскиваемый может ненароком попасться, и в этих местах беспрерывно дежурим, часто с опасностью для жизни.

   И "случай" оказывается, но насколько удача наших поисков будет обязана случайности - это еще вопрос, и я склонен думать, что не будет нескромностью приписать что-нибудь и нашим способностям, и энергии. Но я отвлекся.

   Итак, оставалось найти Александра Перфильева, чтобы все "душители" были пойманы.

   Об этом Александре Перфильеве мы знали только, что ему около сорока двух лет, что он из крестьян города Лермонтова Костромской губернии, сидел в Петербурге в тюрьме за бродяжничество, был выдворен на родину, откуда снова бежал года два назад и, проживая в притоне у Сверчинского, завел дружбу с "душителями". Душил извозчиков с Федором Ивановым, Калиной и Пояненом, грабил и воровал в компании со всеми. Ко всему этому я знал его в лицо, так как видел его у Славинского.

   В то время в Петербурге еще не было образцового порядка, который заведен теперь, особенно в отношении полицейском. За паспортами следили слабо. Не только отдельные дома, но целые кварталы являлись притонами для всяких бродяг и проходимцев. Поэтому нетрудно представить, какой сложной задачей являлся розыск хотя бы в Петербурге этого Перфильева. А если он ко всему ушел в уезд? Но я храбро взялся за дело.

   Прежде всего обошел все известные мне притоны и подозрительные места и везде, где у меня были приятели, а такие среди воров и бродяг у меня всегда были, пообещал их наградить за любые сведения. Затем установил наблюдение за будками номер девять и одиннадцать, а также за всеми заставами. Наконец, я сам, переодеваясь в разные костюмы, заходил всюду, где бывают воры, и смело заводил разговоры о пойманных "душителях", оканчивая их не без хвастливости:

   - Ну, да не всех еще переловили! Сашка-то гуляет еще! Он им задаст еще трезвона!

   Но на эту удочку никто не ловился, очевидно не зная ни "душителей", ни Сашки.

   Я продолжал свои поиски, не теряя надежды. И вот однажды в Спасском переулке я прошел мимо двух проституток, из которых одна говорила другой:

   - А Сашка опять в Стеклянном объявился! Вот башка!

   - К Машутке, чай...

   - А то к кому же? Петька вчера навалился на него и кричит: "Донесу!" А он его как шарахнет!

   "Сашка! Отчего это и не быть ему?" - тотчас мелькнуло у меня, и, прикинувшись пьяным, я задел этих фурий.

   - Пойдем, красавчик! - предложила одна из них.

   - А што ж! - согласился я, - Коли пивка, я с удовольствием!

   Через минуту я сидел с ними в скверной пивной и пил сквернейшее пиво. Они спросили себе папиросок и стали дымить каким-то дурманом. В такой обстановке притвориться пьяным ничего не стоило.

   - Ты откуда? - спросила меня одна из красавиц. - Может, с нами пойдешь? Ночлег есть?

   Я замотал головой.

   - Зачем? Я и так заночую! Мне не надо! Я выпить - выпью. Вот Сашку встречу, и еще деньги будут! Пей!

   - Сашку? Какого Сашку? - спросила другая.

   - Перфильева, какого! Его самого. А деньги есть! - Я звякнул монетами в кармане.

   - Пойдем с нами, миленький, - ласково заговорила первая фурия. - Тебе у нас хорошо будет. И Сашку повидаешь.