Путилин Иван Дмитриевич - 40 лет среди грабителей и убийц

пошел прочь. Я зашла в сад, села у фонтана, положила книжку на колени и стала ждать. В конверт заглянула, там две "беленькие" по двадцать пять рублей... Хороший господин... Сижу я, сижу, и вдруг идет господин с седой бородой, в золотых очках, зонтик в руках. Идет и все высматривает. Ну, думаю, мой! И книгу на виду держу.

   - Книга-то у вас дома? - спросил Ж.

   - Дома. Красная такая, - ответила Сонька и продолжала: - Увидал он и прямо ко мне: "Позвольте присесть?" Сел и все на меня косится. Я засмеялась, тут он осмелел и показал мне письмо. "Это, - говорит, - ваше?" Ну, я прикинулась, что стыжусь, и все пошло...

   Он, старичок-то, мягкий такой, покладистый. Я его живо обвертела и повела. Он мне уже место обещал. "Я, - говорит, - вдовец, у меня дочь, и ей гувернантка нужна. Я вас возьму". Привела я его. Он дюшес спросил. Налила я вина, сама отхлебнула, да потом выплюнула, а он стакан выпил. Пошел на постель, стал раздеваться, да как плюхнется - и заснул! Я подождала - он спит. Ну, я хлопнула в ладоши, взяла книжку и ушла, а его приказала не будить.

   - А огни кто погасил?

   - Он! - Она помолчала и прибавила: - Вот и все. Больше я ничего не знаю. Потом, как прочла в газетах. меня так и затрясла лихорадка. Машка укорять стала. Господи, разве я знала! - и она заплакала.

   - Отчего же вы сами не пришли и не рассказали все это?

   - Боялась. Еще, думала, затаскают, покоя лишат. Иногда думала - пойду, а потом страх возьмет...

   - А его узнаете?

   Она сразу в ярость пришла.

   - Только покажите мне черта этого. За сто верст узнаю! Лицо ему раскровеню, глаза выцарапаю! Только покажите его!

   - В том-то и дело, что найти его надо, - печально сказал Ж. - Ну, да я найду! Вы его больше не видели?

   - Нет, как провалился...

   - Ну, а кто он, по-вашему, с виду? Купец, чиновник, художник?

   - Я думала, что чиновник, показался он мне таким.

   - Ну, на сегодня хватит, - сказал я и прекратил допрос.

   Было уже четыре часа утра. Ж. встал и откланялся.

   - А я? - спросила Сонька.

   - Вас я до завтра здесь оставляю, - ответил я и сдал ее дежурному агенту.

   В правдивости ее показаний я не усомнился ни на одно мгновение. Она была бы совершенно невиновной, если бы не вино. В нем оказалась большая доза опиума, о чем она все-таки знала. Жаль девушку, а ничего не поделаешь. Если бы того найти!

   Я плохо спал в эту ночь. На утро же вызвал Ж, приказав ему идти с обыском на квартиру Соньки, опросить там ее подругу Машу и потом с нею по всему городу искать настоящего убийцу. Хоть год искать, а найти!

   Соньку-гусара препроводили к следователю и заключили в тюрьму.

   Конец нити был найден. Ж. энергично взялся за дело.

   Он пришел на квартиру Соньки-гусара, попросил показать ее комнату, сделал самый тщательный обыск, но ничего обличающего не отыскал. На комодике лежала книжка "Вестника Европы" за август месяц, совершенно свежая, неразрезанная, которую он и захватил с собой.

   После этого он дождался Машу. Это была красивая, полная, маленького роста брюнетка. Увидев его в своей комнате, она в недоумении остановилась на пороге. Ж. встал ей навстречу и дружески заговорил:

   - А я вас с добрый час ожидаю. С работы?

   - С работы. А на что я вам? Кто вы?

   Ж. назвал себя. свое звание и быстро продолжал:

   - Я от вашей подруги Софьи...

   - Ее арестовали?

   Он кивнул. Маша хлопнула себя по бедрам.

   - Вот! Я ей говорила!

   - Вам жалко ее?

   - Еще бы...

   Она тяжело опустилась на стул. Ж. встал перед ней.

   - Тогда помогите ей выпутаться из беды.

   - Как?

   - Помогите мне найти настоящего виновника. Вы его видали у нее. В лицо узнать сможете? Ну, вот! Станем мы с вами дежурить подле всех министерств, станем искать на улицах, в клубах, в театрах, везде! Согласны?

   Она быстро кивнула головой и вскочила.

   - О, я его узнаю сразу! - воскликнула она.

   - И отлично! А когда мы его возьмем, Софья будет сразу свободна.

   - Ах, она ни в чем не виновата! - убежденно сказала Маша.

   - Я тоже так думаю, - ответил Ж. и прибавил: - Только об этом никому!

   - О, понятно!

   - Вы можете на время оставить магазин? Мы вам заплатим.

   Она согласилась.

   - Хоть поругаюсь, а брошу. Мне Соня всего дороже!

   - Значит, с завтрашнего дня и начнем, - сказал Ж. и ушел.

   Ж. назначил Маше жалованье за все дни поисков, чтобы она имела возможность на время оставить работу, и тотчас начал розыск.

   Утром они дежурили у министерства путей сообщения, в пять часов были у министерства государственных имуществ, а потом у контроля. А поскольку в один какой-либо день он мог и не прийти, то они снова и снова повторяли свои дежурства у всех министерств, управлений, контор и банкирских домов. Днем заходили в маленькие рестораны, к Доминику, в кофейни, вечером были в театре или в клубе и каждый раз возвращались обратно ни с чем.

   - Нет его! - с досадой говорила Маша. - Верно, уехал.

   Но мы не теряли надежды. В Петербурге не так-то легко найти человека, к тому же он мог узнать Машу и скрыться при ее приближении, но что он в конце концов будет найден, в этом не сомневались ни я, ни Ж.

   Наши расчеты оправдались. Однажды, когда они проходили мимо ресторана Доминика, Маша порывисто сжала руку Ж. и, задыхаясь, сказала:

   - Он!

   Ж. словно огнем обожгло. Он встрепенулся.

   - Где?

   - Вон тот, что идет с портфелем! Ж. ускорил шаг, и вскоре они обогнали господина с портфелем.

   - Нет, - упавшим голосом сказала Маша. - Это не он. Есть какое-то сходство - глаза, нос. Но у того была борода, такая заметная!

   Ж., у которого сначала упало сердце, теперь только улыбнулся и сказал Маше:

   - Ну. теперь можешь меня оставить и идти домой.

   Лицо Маши выразило удивление.

   - Не бойся, я знаю, что говорю. Иди! - сказал ласково Ж.

   Маша молча повиновалась.

   Ж. засунул руки в карманы и медленно пошел за господином. Тот был одет в хорошее пальто и хорошую шляпу. Под мышкой у него торчал портфель. Он шел медленно, низко опустив голову, и, видимо, не замечал окружающих. Ж. два раза перегнал его и заглянул ему в лицо.

   Это был мужчина лет тридцати шести с усталым, грустным лицом. Глубокая складка лежала между его бровями, служа как бы продолжением красивого, тонкого носа. У него был гладко выбритый подбородок, маленькие баки и короткие рыжеватые усы. Ж. следовал за ним неотступно.

   Господин дошел до Морской, свернул на нее и, пройдя по Гороховой, скрылся в подъезде страхового общества.

   Ж. потер от удовольствия руки. Служит ли он здесь, зашел ли по делу, во всяком случае, он теперь от него никуда не скроется.

   Ж. перешел через улицу и обратился к стоящему у дверей швейцару.

   - Скажите, пожалуйста, - спросил он, доставая двадцать копеек, - ведь этот господин с усами и баками у вас служит?

   Швейцар взял монету.

   - Господин Синев? У нас, инспектором.

   - Благодарю вас. Большое жалованье?

   - Для двоих хватит, тысячи четыре наберется.

   - Как для двоих? - спросил Ж.

   - Потому как они недавно женились, - объяснил швейцар.

   - А! Благодарю вас! - сказал Ж. и отошел от подъезда, направившись в портерную.

   Там он сел у окошка, спросил пива и стал внимательно следить за всеми выходившими из дверей. Тогда еще не было адрес-календарей.

   В половине пятого Синев вышел из подъезда и пошел по Гороховой. Ж. следовал за ним.

   Синев взял извозчика. Ж. тотчас взял другого и поехал за Синевым следом. Они приехали на Серпуховскую улицу, и Синев вошел в подъезд красивого каменного дома.

   - Теперь не уйдешь! - радостно сказал себе Ж. и отправился ко мне с докладом.

   Я выслушал его и задумался. Арестовать по одному показанию Соньки, видимо, состоятельного и интеллигентного господина - поступок довольно рискованный. Я предложил Ж. сперва удостовериться, тот ли это господин, который подкупил Соньку-гусара, и если это он, то найти улики. Мы сообща составили план первых действий, я отпустил Ж. и стал ждать результатов.

   В тот же вечер Ж., не гримированный, но в старом, изношенном костюме, сидел в портерной дома, в котором жил Синев. Ж. сел подле самой стойки и вступил в беседу с приказчиком, спросив, не знает ли он, где господа лакея ищут.

   - Потому как я по этой должности без малого всю жизнь и теперь без места.

   - Нет, милый человек, таких у нас нету, - ответил приказчик.

   Ж. удивился.

   - Такой огромнейший дом и с парадом, а господ нету!

   - Купцы тут у нас живут, контора еще, а из настоящих господ один Синев Яков Степанович. Так им лакея не нужно.

   - Есть?

   - Не есть, а не для чего. Сами молодые, год как повенчаны, знакомых никого, и со всем у них одна прислуга справляется. Такая шельма! Анюткой звать. У нас завсегда с одним фельдфебелем прохлаждается, когда господ ежели нет.

   - А поди никогда ввечеру не сидят? Господское житье я знаю...

   - Тут не так, - отвечал словоохотливый приказчик. - Промеж ними будто есть что-то. Анютка сказывала, что иногда ужасно даже! То, говорит, целуются, то плачут. Однова она хотела за окно выброситься, в другой - он чуть не зарезался.

   - Что ж это с ним?

   Приказчик пожал плечами. Сидевшая в углу с мастеровым женщина обернулась.

   - Это ты про Синевых? - спросила она приказчика.

   Тот кивнул.

   - Про их балакаю.

   Женщина оживилась и, поправив на голове платок, заговорила:

   - Про этих господ ты у меня спроси. Я у них завсегда белье стираю и всю-то их жизнь во как знаю! С чего они живут так...

   Ж. поднялся и подошел к прачке. Протянув прачке, а потом мастеровому руку, он сказал:

   - Позвольте познакомиться. Прокофий Степанов, по лакейской должности, - и, садясь возле их стола, прибавил: - Очень люблю, когда про господ рассказывают. Дай-ка нам, почтенный, две пары бутылок, - сказал он приказчику.

   Прачка осталась очень довольна. Когда подали раскрытые бутылки, она и мастеровой чокнулись с Ж., и она тотчас заговорила:

   - Господа-то эти душевные очень, да вот поди - не повезло! Барин-то в ней души не чает, и она в нем, и деньги у них, потому у барина хорошее место, а в доме ужасти что.

   - Из чего же промеж них такая контрибуция? - спросил Ж.

   Прачка нагнулась к нему и понизила голос до шепота.

   - Видите ли, она-то до свадьбы не соблюла себя. он и обижается. Где да с кем? А она плакать да на коленки. А он хвать ее! Бьет, а потом сам на колени и ноги целовать. Тут обнимутся, и оба плакать. Я это в три часа проснулась в прачечную идти. Анютка спит, что мертвая, а там плач и голоса. Я и подойди. Аж жутко стало. Он говорит: "Я тебя у бью!" А она говорит так-то тихо: "Убей". И тишина вдруг, а потом как он заплачет... Анютка сказывает - и часа бы не прожила, кабы не доход.

   Ж. налил в стаканы пива, чокнулся и спросил:

   - А из себя красивые?

   - И не говорите! Прямо парочка. Она-то такая стройненькая да высокенькая, что твоя березка. Волоса густые да длинные, брови что угольком выведены, и всегда сурьезная. Нет чтобы улыбнуться.

   - А сам?

   - Тоже видный мужчина. Высокий, статный. Поначалу, как с бородой был, так еще был красивее.

   - Сбрил, что ли? - спросил Ж.

   - Совсем! Сказывал шутя, что барыня не любит. Борода-то из русого волоса, большая была такая...

   - Ну, прощенья просим! - поднялся Ж.

   - Что ж, уже идете?

   - Я еще забреду. Тут, на Клинском, живу, - отвечал Ж. - А сейчас мне надо насчет места наведаться.

   - Ну, спасибо за угощение.

   - Не на чем!

   Молчавший все время мастеровой вынул изо рта трубку и сказал:

   - Теперь ужо за нами!

   - Пустяки, - ответил Ж. и, простившись за руку с приказчиком, вышел.

   - Обходительный мужчина, - сказала прачка, - приятно и в компании посидеть.

   А обходительный мужчина забежал домой, переоделся и через полчаса был у меня.

   - Убийцы найдены! - сказал он и рассказал все вышеописанное.

   С этих пор не проходило вечера, чтобы Ж. не распил в портерной на Серпуховской шесть, восемь, а то и двенадцать бутылок пива в дружеской компании за беседой.

   Он успел, кроме прачки, познакомиться и с обоими дворниками, и с Анюткой, и даже с ее фельдфебелем, и все они не могли нахвалиться своим новым приятелем.

   Анютка успела рассказать Ж. много интересного и нового.

   - Они однажды после крупной ссоры словно помирились и все целовались. Потом собрались ехать к тетке на дачу в Лугу. Уехали, а на другое утро барыня одна вернулась. Бледная, чуть живая, и сразу в постель легла. Я думала, что барин, может, бросил ее, потому что никогда не было, чтобы они разлучились, а тут и ночь прошла, а его нет. Только рано утром звонок. Я отперла и даже закричала. И барин, и не он! Бороду-то всю напрочь сбрил и усы окарнал. "Что это вы?" - говорю, а он смеется. "Теперь барыня, говорит, - довольна будет, она мою бороду не любила!"

   Прошел к ней, и стали они что-то шептаться, мирились, верно.

   Ж. кивнул головой и сказал, подмигивая на фельдфебеля:

   - А вы бы небось не прочь, кабы они и недельку у тетки пожили? Праздничек бы справили.

   Анютка засмеялась.

   - Мы и то привыкли, как есть. На Спаса было. Мы это к Преображенью ходили, а потом в Зоологию.

   - Выходит, из-за бороды и мир? - снова спросил Ж.

   - Какой! - отмахнулась Анютка. - Теперь еще хуже. Барыня все плачет, ночью не спит, барин туча тучей, ровно схоронили кого.

   Ж. больше спрашивать было не о чем. Убийцы были найдены. Я со спокойной совестью поручил ему арестовать обоих и доставить в сыскное отделение.

   На другой день он дождался, когда Синев уехал на службу, и уже в своем обыкновенном костюме поднялся по парадной лестнице и позвонил в дверь, на которой была прибита медная табличка с надписью: "Яков Степанович Синев".

   Анютка открыла дверь и с удивлением взглянула на Ж.

   - Вы за мной?

   - Нет, душечка, - спокойно ответил ей Ж.,- проводите меня к вашей барыне.

   Анюта удивленно вытаращила глаза.

   - К барыне?

   - Ну да! Возьми пальто! - и Ж., кинув изумленной Анютке пальто, смело вошел в комнаты.

   Через кокетливо убранную гостиную он прошел в столовую. Там у окошка сидела Марья Ивановна Синева с задумчиво склоненной головой. При виде Ж. она подняла голову и удивленно, испуганно взглянула на него. Ж. приблизился к Синевой, поклонился и тихо сказал:

   - Я - агент сыскной полиции и пришел арестовать вас по делу об убийстве Кузнецова.

   Она приподнялась, в немом ужасе вытянула руки и бессильно опустилась на стул. Ж. с чувством сожаления взял руки Синевой и слегка встряхнул ее.

   - Не пугайтесь! Это должно было случиться. Ваш муж арестован тоже.

   Эти слова словно возвратили ее к жизни. Она выпрямилась.

   - Он невиновен! - закричала она. - Это я, я одна все сделала!

   - Поедемте, и там вы все расскажете...

   Ж. помог ей одеться, вышел с ней и, заперев квартиру, спрятал ключ в карман. У подъезда уже стояла толпа, и в середине ее Анютка что-то рассказывала, оживленно жестикулируя. Ж. взглянул в ее сторону и коварно улыбнулся.

   Дворник по его приказанию привел извозчика. Ж. усадил Синеву, сел подле нее, и через двадцать минут я уже принимал ее в своем кабинете. А Ж. тотчас же пошел в страховое общество и попросил немедленно вызвать Якова Степановича Синева.

   Словно предчувствуя недоброе, тот вышел взволнованный и бледный. Анютке сказал:

   - Ну, Анна Васильевна, а вы собирайте ваши пожиточки и переселяйтесь отсюда. Вы проследите, - приказал он околоточному, - а потом закройте и опечатайте квартиру.

   Дело об убийстве Кузнецова разбиралось в феврале следующего года. На скамье подсудимых сидели Синев, бледный, исхудавший, с окладистой русой бородой, жена его, походившая на прекрасную восковую фигуру, страшную в своей апатичной покорности, и похудевшая Сонька-гусар.

   Присяжные заседатели услыхали тяжелую семейную драму, драму двух любящих существ.

   Синев женился на Марье Ивановне Крапивиной по любви, на которую она отвечала ему взаимностью. И с первой же ночи началась их трагедия. Синев узнал о страшном прошлом своей жены.

   Она была бедная сирота, окончила Николаевский институт и сразу поступила гувернанткой к девочке у вдовца. Вдовец совершил над ней насилие, потом отказал ей от места.

   Синев слушал ее рассказ, испытывая при этом и безумную ревность, и жгучее сострадание. Кто этот человек? Как его зовут? Где он проживает? Синев хотел знать все, но жена не отвечала на его вопросы.

   Их семейная жизнь превратилась в настоящий ад. Он бил ее, а потом вымаливал прощение. Он заставлял ее повторять историю несчастья, останавливаясь на самых оскорбительных подробностях, и потом обзывал самыми обидными именами. Наконец он вырвал у нее имя ненавистного человека. Много раз Синев был готов убить его. Жизнь стала для них невыносимой, и в одну безумную ночь они решили, что Кузнецов должен быть убит. Эта мысль все более овладевала их умами, превращаясь в жажду отмщения.

   Он нашел Соньку-гусара, продумал весь план и привел его в исполнение. Для этого он купил нож.

   В шесть часов они заняли второй номер и пили в нем, поджидая жертву. Потом он отодвинул шкаф, открыл дверь. В девять часов они услыхали голоса Кузнецова и Соньки. Их разделяла только стенка шкафа. Часов в десять Сонька ушла. Вошел слуга и ушел, хлопнув дверью. Они подождали еще с полчаса, и Синев, отодвинув шкаф, вошел в номер. Она следила. Он отомстил своему врагу...

   Когда они вернулись в номер, она лишилась чувств. Он закрыл дверь, задвинул шкаф, вымылся и привел ее в чувство. Дождавшись рассвета, они уехали. Она вернулась домой, а он поехал в Псков и вернулся оттуда в другом пальто и обритый.

   Присяжные чуть не плакали, слушая их душевную драму, и содрогались, слушая историю мести. Защитник сказал блестящую речь, но присяжные все-таки нашли их виновными.

   Суд приговорил их к каторжным работам, его на восемнадцать лет, ее - на двенадцать. Соньку-гусара оправдали.

  

   9 января 1886 года пристав первого участка Александро-Невской части сообщил сыскной полиции об убийстве сторожа церкви при Петербургской духовной академии, отставного рядового Павла Новикова.

   Убийство несчастного церковного сторожа было совершено в сторожке покойного. Это было убогое, крохотное жилище. Стол, несколько табуретов, в углу - кровать, около нее в луже крови лежал Павел Новиков. Голова его была разбита, череп проломлен. Из черепной трещины виднелись мозги, залитые кровью. На лице застыло выражение жестокого страдания. На полу неподалеку от трупа Новикова лежало старое, рваное пальто. Из опроса служащих в здании духовной академии установили, что пальто это не принадлежало убитому, потому что у него было другое, которое, очевидно, похищено убийцей.

   - Скажите, - спросил следователь, - не слыл ли покойный за человека состоятельного? Убийство совершено, по-видимому, с целью грабежа...

   - Нет, - ответили все опрашиваемые.

   - Не замечалось ли, чтобы кто-нибудь особенно часто посещал убитого?

   - Да к нему, почитай, никто и никогда не приходил. Он жил совершенно бобылем. Вот разве не прослышал ли злодей, что у Новикова находится ключ от церкви?

   - А ключ действительно хранился у убитого?

   - Всегда. А в церкви ведь большие сокровища находятся. Может, кто вздумал ключ украсть у бедняги, отпереть им церковь и обокрасть ее.

   Стали разыскивать ключ. Найти его было не трудно - он лежал под подушкой убитого. Осмотрели церковь - там все оказалось в полнейшем порядке, в полной сохранности. Ничего из церковных богатств не было тронуто.

   Дело представлялось чрезвычайно странным. Церковь не ограблена, вещи убитого тоже были целы, к ним убийца даже не прикасался. Единственно, что исчезло из сторожки церковного сторожа - это его пальто.

   Новикова видели поздно вечером, а обнаружено кровавое происшествие рано утром. Отсюда следовало, что убийство было совершено глухой ночью, то есть как раз в то время, когда все было погружено в глубокий сон.

   - Скажите, - обратился следователь к смотрителю здания, - все ли ваши служащие налицо?

   - Все.

   - И что же, эти служащие - все старые, давнишние или, быть может, среди них есть недавно поступившие?

   - Один есть действительно вновь поступивший два дня тому назад вместо уволенного от службы при водокачке Андрея Богданова.

   - А за что был уволен этот Богданов?

   - За пьянство, грубость, вообще за отвратительное поведение.

   Из путаных и разноречивых показаний низших служащих установили, что Богданова видели не далее, как накануне убийства Новикова. Одни говорили, что он пробыл тут недолго, другие - что он даже в ночь происшествия играл в пекарне в карты.

   Путаные показания служащих можно было легко объяснить. Они боялись сознаться перед начальством в том, что водят знакомство и дружбу с прогнанным за пьянство и скандалы Богдановым.

   Следственная власть сразу заподозрила Богданова в убийстве несчастного сторожа. По всем трактирам и трущобам были разосланы агенты с целью его задержания.

   Обследовав несколько трактиров и притонов, агенты зашли в трактир "Коммерческий" на Гончарной улице. Их внимание привлек субъект, сидевший за бутылкой водки, полупьяный, отталкивающей наружности. Одному из агентов бросилось в глаза, что рукава пальто этого субъекта непомерно коротки. Пальто было явно узко и в груди, вообще сразу было заметно, что оно с чужого плеча.

   - Обратите внимание на этого человека, - обратился тот агент к своему товарищу. - Что вы скажете о пальто этого субъекта?

   - Вы думаете, оно с убитого Новикова? - ответил тот, сразу понявший сослуживца, - Ошибаетесь. Служители духовной академии показали на допросе, что у Новикова пальто было хорошее, а это. взгляните, рвань какая-то.

   - Ну, уж такого ответа я не ожидал! - тихо промолвил первый агент. Неужели вам неизвестна привычка воров и убийц обменивать украденную одежду на плохонькую и получать разницу, которую они на своем мошенническом жаргоне окрестили "пониманием"?

   - Ваша правда, - сконфуженно пробормотал недогадливый агент. - Что же нам делать? Арестовать его?

   - Погодите... Прежде чем мы это сделаем, не мешает убедиться в справедливости моего подозрения. Кто знает? Мало ли по Петербургу шляется субъектов в пальто с чужого плеча. Вы сидите за столом, а я подойду к нему и немного попытаю.

   Агент поднялся и колеблющейся походкой пьяного человека направился к столику, за которым пил водку подозрительный субъект. Этот агент, Шереметьевский, был одним из наиболее ловких и даровитых чиновников сыскной полиции. Подойдя к столику. Шереметьевский остановился, шатаясь, перед пьяным субъектом.

   - Позвольте присесть?

   - Зачем? - прохрипел тот.

   - Компанию разделить. Кучу я сегодня! Деньги получил, ну и того... кучу! А лицо мне ваше симпатично, друг мой любезный!

   - Пожалуй... Садись... - запинаясь, буркнул тот.

   - Че... ло... век! Нам пару пива! Желаем мы оное распить с другом-приятелем Федором!

   - Какой я тебе Федор? - захрипел подозрительный тип.

   - Федор... Непременно Федор! - выкрикнул Шереметьевский.

   - Ан нет!

   - Ан да!

   - АН Андрей, понял? Андрей, а не Федор!

   - Андрей? Да неужто? Ах, шут тя возьми, обознался я! - воскликнул Шереметьевский и незаметно для пьяного мигнул другому агенту.

   Тот все понял, встал с места и направился к двери.

   - Ну, братец, Андрей Михайлов, давай теперь пиво пить... - продолжал Шереметьевский.

   - Опять ты врешь! Не Андрей Михайлов, а Андрей Богданов.

   - Богданов? Скажи пожалуйста, опять не туда попал. Извини, мил друг!

   Он принялся вести незначительный пьяный разговор. Прошло несколько минут, Шереметьевский взглянул на дверь. Там рядом с агентом стоял городовой. Шереметьевский незаметно махнул рукой. Городовой и агент бросились к столику.

   - Бери его! - приказал Шереметьевский городовому, указывая на Богданова.

   - Как?! Что?! - вскочил тот, успев схватить в руки пивную бутылку.

   - Ну, любезный, теперь начинается расплата за убийство сторожа Новикова.

   Богданов задрожал, бутылка со звоном упала на пол. Через двадцать минут он был доставлен в управление сыскной полиции, и началась исповедь убийцы.

   - Седьмого января, должно, часу в седьмом вечера, - начал Богданов, - я получил от вахтера академии Андрея Фомича расчет. Пошел я за водкой, купил несколько сороковок и вернулся опять в академию. Распили мы две сороковки с пирожниками в пирожковой при академии. Оттуда я пошел в пекарню академии, где тоже пил водку, угощая пекарей. Потом мы стали в карты играть и играли до трех часов ночи. Кончив игру, все стали спать укладываться. Пошел я на водокачку, чтобы переночевать, а водокачка, гляжу, заперта. Стучать не посмел, потому - уволенный я. Отправился тогда к сторожу Новикову, попросил позволения переночевать в его сторожке. Разостлал я на полу свое пальто, лег, а спать что-то не могу. Пробило пять часов утра. Пришел истопник, затопил печь, ушел. Как только он ушел, взбрело мне на ум убить Новикова и воспользоваться его пальто.

   Встал я, взял стоявшее у печки полено, подошел к спящему Новикову и что есть сил ударил его по лбу. Потом еще три раза. Захрипел он, потом свалился на пол. Снял я тогда с него пальто, которым он был покрыт, и ушел. Походил по городу, затем пришел на Апраксин рынок. В одной из лавок променял это пальто на то, которое на мне, получил придачи три рубля пятьдесят копеек.

   И все. Просто и коротко. Пролил человеческую кровь за три рубля пятьдесят копеек.

  

   7 сентября 1887 года ровно в четыре часа паспортист здания Морского корпуса, титульный советник Шнейферов явился обедать в свою квартиру, находившуюся в том же здании. Пройдя кухню, Шнейферов вошел в первую комнату. Вошел - и в ту же секунду выбежал вон, оглашая здание страшным криком:

   - Убили! Зарезали!

   Он понесся что было силы по двору к канцелярии. Вбежав туда и столкнувшись нос к носу со смотрителем зданий, он заговорил прерывистым от волнения голосом:

   - Ради Бога... Скорей сообщите в полицию. У меня в квартире несчастье...

   - Что такое? Какое несчастье?

   - Сейчас вхожу... И вижу... В комнате... лежит в огромной луже крови прислуга моя, Настасья Сергеевна, с воткнутым в горло ножом.

   Эта весть, как громом, поразила всех служащих Морского корпуса. Началась паника. Не растерялся только смотритель здания. Он тотчас же помчался в полицию.

   Когда мы приехали в Морской корпус, судебных властей еще не было. У дверей квартиры паспортиста стоял городовой и виднелась кучка любопытных. Мы вошли в кухню. В ней было чисто прибрано, все в полнейшем порядке. На плите стояли кастрюли с готовившимся кушаньем. В следующей за кухней комнате, убранной не богато, но с претензией на комфорт, на полу лежала молодая миловидная женщина. Голова ее была запрокинута назад, посредине шеи торчал большой кухонный нож. Кровь, которая и теперь продолжала еще сочиться из огромной, зияющей раны, образовала огромную лужу. Прибывший доктор занялся осмотром трупа, а мой агент Виноградов беседовал с растерянным титулярным советником.

   - Ну-с, доктор?

   - Убийство совершено приблизительно два часа тому назад, - заявил доктор. Убийца нанес всего один удар, но зато по силе и меткости он был смертельным. Глубоко вонзившись, нож перерезал дыхательное горло и поразил жизненно важные артерии. Смерть наступила мгновенно.

   - Заметны следы борьбы?

   - Ни малейших. Все говорит за то, что никакой борьбы не было. Если бы происходила борьба, такого меткого удара убийце не удалось бы нанести.

   Покончив с осмотром трупа, мы приступили к опросу самого Шнейферова.

   - Прежде всего скажите, все ли ваши вещи целы?

   - Нет, господа... Меня ограбили.

   - Что из ваших вещей пропало?

   - Во-первых, пальто, сюртук, бритвы, потом ордена - Станислава и Анны третьей степени - и двести рублей наличными деньгами.

   - Где находились эти вещи?

   - Пальто и сюртук - в спальне, там же и бритвы, и ордена, и деньги - в верхнем ящике комода.

   Действительно, верхний ящик комода был взломан и все вещи, находившиеся там, перерыты.

   - Что вы знаете о покойной? - спросил следователь.

   - Служила она у меня около года. Я был ею очень доволен. Тихая, скромная, непьющая, старательная, Настасья производила отличное впечатление...

   - Скажите, господин Шнейферов, убитая была девица?

   - По паспорту так значилось, а что там дальше, не знаю, - отрезал злополучный титулярный советник.

   В эту минуту меня отозвал в сторону мой помощник Виноградов.

   - А ведь мы, ваше превосходительство, убитую-то отлично знаем, - начал он тихо.

   - Как так? - удивился я.

   - Очень просто. Я вспомнил, что убитая Настасья Ильина Сергеева судилась дважды за кражи и была, между прочим, замешана в последний раз в деле об ограблении Квашнина-Самарина. Помните это дело? Тогда еще виновником оказался сын титулярного советника, лишенный прав Николай Митрофанов.

   - Да-да, помню.

   - И оказалось, что этот Митрофанов находился в любовной связи с Настасьей Сергеевой.

   Я снова обратился к Шнейферову:

   - Скажите, господин Шнейферов, - начал я, - бывал ли кто-нибудь у убитой?

   - Никого. Только за два дня до убийства, возвратись со службы, я увидел у нее на кухне какого-то молодого, прилично одетого человека. На мой вопрос, кто это, она ответила, что это ее брат.

   - Отлично. Ну а вы бы узнали по фотографии этого неизвестного молодого человека?

   - Наверное. Я хорошо рассмотрел парня, ибо, признаюсь, меня удивило его появление у убитой.

   - Есть в нашем альбоме портрет Митрофанова? - спросил я тихо Виноградова.

   - Конечно.

   - Так вот что, голубчик, поезжайте и сейчас же привезите его карточку.

   Пока мы производили опросы и осмотры, Виноградов уже вернулся с карточкой Митрофанова.

   - Ну-с, господин Шнейферов, - обратился я к нему, - взгляните на эту карточку и скажите: не этого ли человека видели вы третьего дня у убитой Насти?

   Шнейферов впился глазами в карточку и почти тотчас воскликнул:

   - Да, да! Это он, тот человек... Брат.

   - Увы, господин Шнейферов, не брат, а любовник, и ваша "девица" по паспорту, горемычная Настя - воровка и участница многих темных дел.

   Титулярный советник побледнел как полотно и с дрожью в голосе пробормотал:

   - Вот-с не ожидал... И подумать только, что они и меня убить, как барана, могли. Я ведь один...

   Истово перекрестившись, Шнейферов добавил:

   Благодарю тебя, Боже, что спас меня от рук злодеев!

   Начались энергичные поиски Митрофанова. Это был ловкий, смелый преступник. Несмотря на его молодость, бывший "сын титулярного советника" прошел блестящую и разнообразную воровскую школу.

   Откомандированный моим помощником Виноградовым для розыска Митрофанова агент Жеребцов донес, что он напал на след преступника.

   - Каким образом?

   - От некоторых лиц, знающих Митрофанова, мне удалось выведать, что у Митрофанова есть любовница, крестьянка Ксения Петровна Михайлова, которая посещает сестру свою Устинью.

   - Вы узнали, где проживает любовница Митрофанова?

   - Нет, пока не удалось, но зато я узнал местожительство сестры ее. Устинья живет в доме по Малой Итальянской улице.

   - Вы сделайте вот что, - сказал я Жеребцову. - Отправляйтесь немедленно к этой Устинье и узнайте у нее адрес ее сестры Ксении. Саму Устинью пока не арестовывайте, но распорядитесь о том, чтобы за ней был учинен строгий негласный надзор. Арестовывать ее не надо потому, что важно проследить, кто будет к ней являться. Результат вашего визита к Устинье сообщите мне немедленно.

   Было около двух часов дня, когда Жеребцов вместе с другим агентом сыскной полиции, Проскурилом, и с околоточным местного участка подошли к большому каменному дому несколько мрачного вида по Малой Итальянской улице. Жеребцов позвонил к дворнику. Околоточный надзиратель и другой агент спрятались за выступом подъезда.

   - Чего вам? - флегматично обратился дворник к Жеребцову, не подозревая, конечно, в нем агента.

   - Скажите, любезный, живет у вас в доме Устинья Михайлова?

   - Живет. В кухарках у господ Ивановых.

   - А где эта квартира?

   - Да вот, во дворе, прямо. Во втором этаже. Только Жеребцов повернулся к тротуару, чтобы предупредить другого агента и околоточного о том, что он сейчас отправится к Устинье Михайловой, как увидел, что к воротам дома подъехала извозчичья пролетка. В ней сидели мужчина и женщина. Машинально взглянув на них. Жеребцов вздрогнул и остановился пораженный. Что это? Видение? Ведь этот слезавший с пролетки мужчина - не кто иной, как Митрофанов! В груди Жеребцова забушевала буря радости. Делая вид, что читает объявление на воротах дома, он искоса, одним глазом стал следить за приехавшей парочкой.

   Сунув в руку извозчика какую-то мелочь, Митрофанов вошел первым во двор. За ним последовала его спутница, красивая женщина, одетая прилично, с шелковым белым платком на голове. Они скрылись в подъезде.

   - Стой здесь на месте, не делай ни шагу! Я - чиновник сыскной полиции! - приказал дворнику Жеребцов.

   Тот вытянул руки по швам.

   - Ну, господа, - сказал Жеребцов, подходя к Проскурилу и околоточному, случилось нечто весьма замечательное - сюда сейчас приехал со своей любовницей Митрофанов.

   С лихорадочной поспешностью начал он задавать вопросы дворнику:

   - Этот дом не проходной?

   - Никак нет-с!

   - Стало быть, только один вход и выход?

   - Так точно!

   - Ну. так слушай! Ты видел сейчас человека, приехавшего с женщиной на извозчике?

   - Видел-с.