Аверченко Аркадий Тимофеевич - Черным по белому

fy">   Ничего подобнаго... Лицо Кирпичева с³яло, по-прежнему.

   - Вотъ такъ живутъ, живутъ люди всю жизнь въ суетнѣ, въ бѣготнѣ, и такъ дойдутъ они до самаго смертнаго одра своего. "Боже ты мой, скажутъ. Да, вѣдь, мы до сихъ поръ ни разу на себя, какъ слѣдуетъ, не оглянулись!" A гдѣ ужъ тамъ оглядываться, когда этакая тетя за спинкой кровати стоитъ и косой размахиваетъ. Хи-хи-хи!

   Несмотря на веселую мину, можно было подмѣтить во всемъ лицѣ Кирпичева большую безмѣрную усталость. Я замѣтилъ, что нѣсколько разъ онъ поднималъ руку, собираясь, очевидно, поправить скривившееся на носу пенснэ, но рука останавливалась на половинѣ и падала, будто-бы возложенное на нее предпр³ят³е казалось ей непосильнымъ и требующимъ затраты громадной энерг³и.

   - Прямо-таки я даже удивляюсь, что засталъ васъ дома. Перваго теперь такого человѣка встрѣчаю, со старозавѣтными традиц³ями.

   Я поспѣшилъ сказать:

   - Это совершенно случайно! Рѣдк³й случай! Обыкновенно, меня не бываетъ дома.

   - То-то мнѣ это и показалось дикимъ. Живутъ нынче всѣ на ходу и даже въ погонѣ за благами жизни о здоровьѣ своемъ забываютъ. Захожу я на прошлой недѣлѣ къ Веденяпину. Конечно, первымъ долгомъ: "Дома баринъ?".- "А сейчасъ узнаю". Ушелъ, потомъ приходитъ обратно въ переднюю: "Дома нѣту. По дѣламъ уѣхамши".- "Экая жалость. Даромъ, значитъ, я пѣшкомъ по такому морозу съ Васильевскаго тащился. Вдругъ - гляжу на вѣшалку - старая знакомая виситъ во цвѣтѣ лѣтъ: веденяпинская шуба. "Постой, говорю я, какъ же ты говоришь, что барина дома нѣтъ, когда его шуба виситъ. Я то ее, голубушку помню - еще портному тогда, когда заказывали,- ручался".- Дѣйствительно, говоритъ малый, это баринова шуба. Только, значитъ, говоритъ, въ драповомъ пальтѣ уѣхалъ". Смѣхъ меня взялъ: "Эхъ ты, говорю я, тетеря; да, вѣдь, драповое пальто вонъ оно, подъ шубой-то виситъ. Значитъ, твой баринъ въ какомъ же уѣхалъ. Неужто же въ лѣтнемъ?!".- "Значитъ, говоритъ, въ лѣтнемъ!" Только это и оставалось предположить.

   Кирпичевъ въ горячности вскочилъ съ кресла.

   - Подумайте! Вы только подумайте! Въ 12-градусный морозъ - и человѣкъ, поглощенный дѣлами, въ лѣтнемъ пальтишкѣ на улицу выскакиваетъ. Да, вѣдь, это безум³е! Вѣдь онъ воспален³е легкихъ могъ схватить. У людей никакого вниман³я, никакого уважен³я къ своему здоровью. A потомъ когда схватитъ какую-нибудь цацу на горло или въ легк³я - запляшетъ, да поздно! Нервный, безумный, разсѣянный народъ. При встрѣчѣ не узнаютъ, носятся по городу въ морозъ въ лѣтнемъ пальтишкѣ или просаживаютъ время и деньги на женщинъ, позабывъ о собственномъ домѣ и хозяйствѣ..

   - Печально, печально,- покачалъ я головой.- A y васъ, вѣдь, кажется, былъ какой-то закадычный другъ Сипачевъ. Онъ въ городъ?

   - Онъ-то въ городѣ, но къ нему братъ пр³ѣхалъ въ гости. То все дома не заставалъ его цѣлый годъ... a потомъ... Да! Вѣдь съ этимъ братомъ прекурьезная истор³я вышла. Прямо разскажи кому - не повѣрятъ. Смѣхи!

   Дѣйствительно, онъ засмѣялся.

   Манера смѣяться была y него такая: онъ закидывалъ голову и, трясясь, какъ котелъ, переполненный паромъ, отмахивался руками будто отъ какого-то невидимаго шутника, очень его насмѣшившаго...

   - Такъ вотъ: прихожу я къ Сипачеву; стою въ передней. Выходитъ его жена. "Дома Гриша?" - "Нѣтъ его. Уѣхалъ".- "Ахъ, какая жалость!" - Вдругъ нечаянно дверь въ сосѣднюю комнату пр³открывается - и что-же! Вижу - вотъ какъ васъ сейчасъ - y стола стоитъ Сипачевъ. "Да, вотъ-же, говорю я женѣ, вотъ, Марья Афанасьевна, Гриша". A она мнѣ: "Гдѣ, говоритъ? Вотъ этотъ? Да это не Гриша".- "А кто-же это?".- "Да это, говоритъ, его братъ пр³ѣхалъ изъ Калуги, близнецъ. Очень на него похожъ". Я такъ и ахнулъ! Вѣдь бываетъ-же такое сходство! Хи-хи! Гдѣ-то я даже читалъ разсказъ, какъ жена путала двухъ братьевъ-близнецовъ - мужа и его брата - и как³я смѣшныя шутки изъ этого получались. Я, помню, очень тогда смѣялся...

   - Да, да,- сказалъ я.- A мнѣ какъ разъ нужно сей часъ нѣсколько дѣловыхъ писемъ написать.

   - Ахъ, я васъ задерживаю, - засуетился онъ. - Я, вѣдь, признаться, по маленькому дѣльцу зашелъ. Вы хороши съ Чукмасѣевымъ?

   - Хорошъ. A что?

   - Не напишите-ли вы ему письменно обо мнѣ. Онъ, вѣдь, имѣетъ большое значен³е въ Южномъ Банкѣ, a я имѣю въ виду одну комбинац³йку.

   Я подумалъ.

   - Нѣтъ, я не могу написать ему письма. Никакъ невозможно.

   - Что вы говорите! Почему?

   - У меня рука болитъ.

   - Ну, что вы говорите! Экая досада! Что-же съ вами такое?

   - Не знаю. Прямо-таки пошевелить трудно. Ревматизмъ, что-ли.

   - Ахъ ты. Господи! Вы бы муравьинымъ спиртомъ... Очень, говорятъ помогаетъ.

   - Хорошо, хорошо.

   - Только какъ-же вы давеча говорили, что дѣловыя письма-то писать будете... Съ больной рукой неудобно.

   Я бросилъ на него испытующ³й взглядъ. Лицо его ничего не выражало, кромѣ самаго неподдѣльнаго участ³я.

   - Письма? Да я ихъ сначала обдумаю, a потомъ... этого... барышнѣ продиктую. Знаете, на машинкѣ.

   - Ахъ, да, впрочемъ... Вѣрно. A скажите... Можетъ быть, вы бы мнѣ продиктовали для меня письмецо, a я бы...

   - Не могу. Продиктовать-то я продиктую, чудакъ вы человѣкъ, a какъ-же подпишу его, если рука не дѣйствуетъ. A безъ подписи оно и не годится.

   - Да, да. Вѣрно, вѣрно. Хи-хи. Вотъ-то курьезный случай!.. Ну, я пойду. Бувайте здоровеньки, какъ говорятъ хохлы. Хи-хи.

   И онъ ушелъ.

   И теперь, сквозь стѣны своего дома, я вижу его, этого нелѣпаго человѣка, выброшеннаго жестокой жизнью изъ нашей человѣческой компан³и, выброшеннаго, отставленнаго отъ насъ, презираемаго нами и ни какъ не хотящаго понять этого...

   Вижу его сквозь стѣны своего дома, вижу, какъ онъ заходить къ Свѣтлякову и, не заставъ его дома, плетется къ Веденяпину, потомъ къ Сипачеву, изумляется сходству одного единственнаго близнеца съ самимъ собою, и потомъ идетъ онъ къ Тарасовичу, a потомъ ко мнѣ...

   Я встаю съ дивана и, открывъ дверь въ переднюю, кричу слугѣ:

   - Если этотъ Кирпичевъ придетъ еще одинъ разъ - меня нѣтъ дома. Когда бы ни спросилъ... Пусть теперь приходить...

  

  

   Нѣкоторые критики упрекаютъ меня въ томъ, что я никогда не описываю дѣйствительной жизни, a выдумываю "изъ головы" сюжеты своихъ разсказовъ.

   Ну, хорошо.

   Ну, вотъ этотъ разсказъ я, наконецъ, рѣшилъ написать не "изъ головы"; я рѣшилъ добросовѣстно передать все, ничего не преувеличивая, не преуменьшая,- всю-ту адски-перепутанную нить дѣйствительной жизни, разсмотрѣн³емъ которой я былъ занятъ вчера.

   Да и сегодня тоже занятъ (вотъ - пишу).

  

  

   Едва я спустился вчера, въ 3 часа дня, въ низокъ кавказскаго ресторанчика, какъ сразу же увидѣлъ толстаго смуглолицаго человѣка, сидѣвшаго въ углу съ понуреннымъ видомъ. Мы узнали другъ друга.

   - Ага!- улыбнулся я.- Живы, здоровы? Вы меня помните?

   - Еще бы! Если бы не вы, до сихъ поръ пришлось бы мнѣ сидѣть "за въѣздъ въ магазинъ на автомобилѣ черезъ оконное стекло". Что говорить - шофферъ я плохой.

   Я познакомилъ пришедшаго со мной товарища съ "шофферомъ", и мы, усѣвшись за сосѣднимъ столикомъ, дружески разговорились.

   - Со мной всегда как³я-нибудь дурацк³я истор³и случаются,- съ невыразимо печальнымъ видомъ признался этотъ человѣкъ.- То я на автомобилѣ въ магазинъ въѣду, то меня въ театрѣ ночью забудутъ и запрутъ, то я прыгаю въ рѣку, чтобы спасти гладильную доску, похожую, по моему мнѣн³ю, на погибающаго.

   Онъ оглядѣлся и наклонился къ намъ съ загадочнымъ видомъ.

   - A теперь... Вы знаете что? Ко мнѣ покойникъ сталъ являться.

   - Ну?- удивились мы, тоже понизивъ голосъ до шопота.- Является? Ночью?

   - Да нѣтъ, не ночью. Днемъ.

   - Что вы говорите!- удивился я.- Что за странное существо! Днемъ пугать человѣка...

   - Да онъ меня не пугаетъ. Онъ триста рублей требуетъ.

   - Какая меркантильность! За что же это онъ?

   - За гробъ и за ногу. Никакой y людей благодарности.

   Мы изъ деликатности постѣснялись начать разспросы, но онъ самъ спросилъ, вздыхая:

   - Разсказать?

   - Конечно, конечно. Это очень... любопытно. Настоящ³й покойникъ, являющ³йся днемъ...

   - Да онъ... какъ бы сказать... не настоящ³й. Былъ, дѣйствительно, покойникъ, a потомъ... Прямо-таки, сущая чепуха!

   - Ну? Ну?

   - Вы знаете, гдѣ я служилъ послѣднее время?

   - Вѣроятно, при посольствѣ?- высказалъ вѣжливое предположен³е мой товарищъ.

   - Да, какъ же! Держите карманъ шире... То-есть, такъ мнѣ не повезло, такъ не повезло, что просто ужасъ. Подумать: учился я въ свое время въ гимназ³и, окончилъ три класса и дошелъ до того, что послѣднее время служилъ вагоновожатымъ трамвая!!

   - Какая трагед³я!- вздохнулъ мой товарищъ.- Ну?

   - Видите-ли, я больше привыкъ къ интеллигентному труду. Шофферъ я плохой и вагоновожатый былъ препаршивый. Вмѣсто того, чтобы слѣдить за своимъ дѣломъ, я считалъ количество оконъ въ домахъ, старался обгонять, ради спорта, экипажи, или читалъ вывѣски наоборотъ.

   - Какъ это?- заинтересовался мой товарищъ.

   - A такъ: написано, напримѣръ, "магазинъ Бурцева". a наоборотъ читаешь: "Авецрубъ низагамъ".

   - Авецрубъ низагамъ,- прошепталъ я.- Это, дѣйствительно, замѣчательно. Забавно! Онвабазъ...

   - Чего?

   - Онвабазъ! Забавно.

   - Да, да. Такъ вотъ я и говорю: вмѣсто того, чтобы дѣло дѣлать, я воронъ считалъ.. Ну, вотъ... Недавно ѣду - вдругъ изъ-за угла погребальная процесс³я. Эхъ, думаю, успѣю проскочить - трахъ! Что же вы думаете?! Вагонъ мой налетаетъ на катафалкъ, гробъ съ покойникомъ летитъ на рельсы, вагонъ наскакиваетъ на гробъ - и не успѣваетъ никто оглянуться, какъ гробъ - на куски, a покойнику колесомъ кусочекъ ноги отхватило... Да, вотъ, не онъ-ли это сюда ковыляетъ?

   Мы въ ужасѣ вскочили и обернули лица къ дверямъ, въ которыя кто-то вошелъ.

   - Нѣтъ, не онъ! Да ужъ вы не безпокойтесь... Онъ явится, проклятый! И здѣсь меня найдетъ. Притащится!

   - Амусъ лешосъ,- сказалъ я своему другу, изъ деликатности затемнивъ фразу. Но опытное ухо бывшаго вагоновожатаго уловило смыслъ этихъ словъ.

   - Ничего, я не сошелъ съ ума. Вотъ увидите - явится! Слушайте же, что дальше было. Едва только колесо наѣхало на лапу покойнику, какъ онъ зашевелился, задергалъ руками, и ну - орать, что есть мочи!

   Эти дураки доктора такъ и не разглядѣли, что усопш³й-то спалъ въ летаргическомъ снѣ.

   - Изумительный случай!- ахнули мы.

   - Ничего не изумительный. Самый обыкновенный. Говорю же я вамъ: со мной каждый день что-нибудь подобное случается.

   - Что же дальше было?

   - Ничего хорошаго. Факельщики, разумѣется, удрали, лошади съ катафалкомъ умчались вскачь - потѣха!- a родственники этого летаргическаго на меня же набросились, и давай меня костить, какъ самаго послѣдняго человѣка.

   - За что же?- удивился мой товарищъ.- Вѣдь вы, прямо-таки, воскресили мертвеца!

   - То-то и оно. Я говорю то же самое. A онъ ко мнѣ потомъ присталъ: зачѣмъ гробъ поломалъ? Зачѣмъ ногу попортилъ?

   Вагоновожатый погладилъ усы и свѣсилъ голову на грудь, съ видомъ злѣйшаго меланхолика.

   - Теперь вотъ ходитъ ко мнѣ. Триста рублей требуетъ. Трамвайное общество отвертѣлось съ помощью своихъ адвокатовъ... a y меня адвокатовъ-то нѣтъ. Что я теперь буду дѣлать? Ходитъ и ходитъ этотъ колченог³й. Каждый день ходитъ. Я, говоритъ, черезъ тебя трудоспособность потерялъ.

   - A вы бы ему указали на то, что если бы не вы - такъ бы его живого и закопали въ могилушку.

   - Да говорилъ я ему! Уперся, какъ быкъ: не твое дѣло, говоритъ. Можетъ быть, я и безъ тебя бы, когда рѣчи надъ гробомъ начали говорить - проснулся бы. И ноги, говоритъ, были бы цѣлы. Я, говоритъ... A чтобъ тебя на томъ свѣтѣ такъ таскало! Слышите? Идетъ! Я ужъ по костылю слышу. Пронюхалъ, что я здѣсь! Опять будетъ тутъ нюнить, падаль этакая!

   Дѣйствительно, со стороны входа, до насъ донесся отчетливый стукъ костыля о каменный полъ. Онъ приближался и приближался...

  

  

   Покойникъ выглядѣлъ еще не старымъ мужчиной, съ желтымъ лицомъ и брезгливо выдвинутой нижней губой. Подъ мышкой онъ держалъ костыль. Голосъ имѣлъ скрипуч³й, ворчливый.

   - А! Вотъ оно что! Вы тутъ вина распиваете, шашлыками закусываете - лучше бы денежки мои отдали. A пр³ятелей шашлыками пичкать можете тогда, когда свободныя деньги будутъ.

   - Эй, вы тамъ - потише!- грубо крикнулъ я.- Чего вы пристаете къ этому почтенному человѣку? Что вамъ надо?

   - A это вы видѣли?- указалъ онъ на ногу.- Тоже они мастера людей зря калѣчить.

   - "Людей",- презрительно расхохотался вагоновожатый,- Тоже человѣкъ выискался! Въ гробу по улицамъ раскатываетъ.

   - Все равно, братъ! Давить никого не полагается.

   - Если вы покойникъ, такъ нечего ко мнѣ приставать, a если не покойникъ, то сами могли бы лошадьми править. Небось, я звонки-то давалъ.

   - Ну, такъ что-жъ, что давалъ?

   - A вы разлеглись, и въ усъ не дуете. Трамвая нужно остерегаться.

   Послѣднюю фразу вагоновожатый произнесъ крайне нравоучительно.

   - Вы, братецъ мой, разсуждаете, какъ глупый человѣкъ: если бы я могъ самъ править катафалочными лошадьми, кто бы, какой бы дуракъ повезъ меня на кладбище.

   - Ну, a если вы покойникъ, то и нечего было просыпаться!

   - Я не виноватъ, что y меня летаргическ³й сонъ. A вы ужъ обрадовались, думаете - всякаго летаргическаго можно трамваемъ давить?

   - "Триста рублей",- пожалъ плечами вагоновожатый.- А то, что меня со службы выгнали и жалованье въ штрафъ удержали - это кто мнѣ заплатитъ?

   - Виноватъ,- перебилъ мой товарищъ, очень разсудительный человѣкъ.- Скажите, господинъ вагоновожатый, a если бы вы налетѣли на настоящаго покойника,- васъ бы тоже уволили?

   - Въ томъ-то и дѣло, что тогда бы не уволили! Мало-ли какой человѣкъ на погребальную процесс³ю наѣхать можетъ. A тутъ уволили за то, что живого человѣка изувѣчилъ. Все-таки - скандалъ, разговоры!

   - Въ такомъ случаѣ, милостивый государь,- серьезно сказалъ мой товарищъ, обращаясь къ покойнику.- Вы сами и виноваты во всемъ происшедшемъ. Вамъ не нужно было просыпаться. Вы сами понимаете - не большая бѣда, если покойника немножко изувѣчатъ. A вы сдѣлали очень некрасиво - къ рельсамъ подъѣхали, крадучись, втихомолку, какъ покойникъ, a потомъ, когда васъ, такъ сказать, вышибли изъ сѣдла, вы подняли крикъ, подчеркнувъ этимъ, что пострадали, какъ живой человѣкъ. Неудобно-съ!

   - Ну, хорошо. Если даже такъ,- согласился покойникъ послѣ долгаго размышлен³я.- A гробъ-то онъ, все-таки, поломалъ? Гробъ-то тоже денегъ стоилъ?

   - Но, вѣдь, онъ вамъ сейчасъ не нуженъ? !

   - Да, вѣдь, когда-нибудь понадобится?

   - Тогда онъ вамъ его и купитъ.

   Бывш³й покойникъ обернулся къ вагоновожатому.

   - Купишь?

   - Съ удовольств³емъ!

   - Ну, то-то. Ты хоть-бы виномъ-то меня угостилъ. А то одни отъ тебя только непр³ятности,

   - Сдѣлайте одолжен³е!

   Восхищенный краснорѣч³емъ моего товарища, покойникъ развеселился и даже легкое подоб³е улыбки,- какъ солнце сквозь облака - прорѣзало его лицо.

   - За здоровье новорожденнаго!- провозгласилъ мой товарищъ.

   - Ногу онъ мнѣ только попортилъ - вотъ жалко!

   - Ничего! Одни появляются на свѣтъ Бож³й безъ зубовъ и волосъ - друг³е безъ ноги - такова воля Зиждителя.

   - Ура!- крикнулъ вагоновожатый.

   Было весело.

   Между моимъ товарищемъ и покойникомъ намѣтился уже легк³й абрисъ будущей дружбы. Когда мы, расплатившись, неувѣренно брели по узенькой улицѣ, я сказалъ вагоновожатому на его образномъ языкѣ:

   - Акчиниокопъ иламолу! Ех-ех!

   - Обисапсъ,- съ чувствомъ отвѣтилъ вагоновожатый, пожимая мнѣ руку...

   Вотъ вамъ и жизнь!

   Ей-Богу, ни одного слова не прибавилъ, не убавилъ. Честное слово.

  

   У дѣтей всегда бываетъ странный часто недоступный пониман³ю взрослыхъ уклонъ мыслей. Мысли ихъ идутъ по какому-то своему пути; отъ образовъ, которые складываются въ ихъ мозгу, вѣетъ прекрасной дикой свѣжестью.

   Вотъ нѣсколько пустяковъ, которые запомнились мнѣ:

  

  

   Одна маленькая дѣвочка, обнявъ мою шею рученками и уютно примостившись на моемъ плечѣ, разсказывала:

   - Жилъ-былъ слонъ. Вотъ однажды пошелъ онъ въ пустыню и легъ спать... И снится ему, что онъ пришелъ пить воду къ громадному-прегромадному озеру, около котораго стоитъ сто бочекъ сахару. Большихъ бочекъ. Понимаешь? A сбоку стоитъ громадная гора. И снится ему, что онъ сломалъ толстый-претолстый дубъ и сталъ разламывать этимъ дубомъ громадныя бочки съ сахаромъ. Въ это время подлетѣлъ къ нему комаръ. Большой такой комаръ - величиной съ лошадь...

   - Да что это, въ самомъ дѣлѣ, y тебя,- нетерпѣливо перебилъ я.- Все такое громадное: озеро громадное, дубъ громадный, комаръ громадный, бочекъ сто штукъ...

   Она заглянула мнѣ въ лицо и съ видомъ превосходства пожала плечами.

   - A какже бы ты думалъ. Вѣдь онъ же слонъ?

   - Ну, такъ что?

   - И потому, что онъ слонъ, ему снится все большое. Не можетъ же ему присниться стеклянный стаканчикъ или чайная ложечка, или кусочекъ сахара...

   Я промолчалъ, но про себя подумалъ:

   - Легче дѣвочкѣ постигнуть психолог³ю спящаго слона, чѣмъ взрослому человѣку - психолог³ю дѣвочки.

  

  

   Знакомясь съ однимъ трехлѣтнимъ мальчикомъ крайне сосредоточеннаго вида, я взялъ его на колѣни и, не зная съ чего начать, спросилъ:

   - Какъ ты думаешь: какъ меня зовутъ?

   Онъ осмотрѣлъ меня и отвѣтилъ, честно глядя въ мои глаза:

   - Я думаю - Андрей Иванычъ.

   На безсмысленный вопросъ я получилъ ошибочный, но вѣжливый, дышащ³й достоинствомъ отвѣтъ.

  

  

   Однажды лѣтомъ, гостя y своей замужней сестры, я улегся послѣ обѣда спать. Проснулся я отъ удара по головѣ, такого удара, отъ котораго могъ бы развалиться черепъ. Я вздрогнулъ и открылъ глаза.

   Трехлѣтн³й крошка стоялъ y постели съ громадной палкой въ рукахъ и съ интересомъ меня разглядывалъ.

   Такъ мы долго, молча, смотрѣли другъ на друга. Наконецъ, онъ съ любопытствомъ спросилъ:

   - Что ты лопаешь?

   Я думаю этотъ поступокъ и вопросъ былъ вызванъ вотъ чѣмъ: бродя по комнатамъ, малютка забрался ко мнѣ и сталъ разсматривать меня, спящаго. Въ это время я во снѣ, вѣроятно, пожевалъ губами. Все что касалось жеван³я, вообще, и пищи, въ частности - очень интересовало малютку. Чтобы привести меня въ состоян³е бодрствован³я, малютка не нашелъ другого способа, какъ сходить за палкой, треснуть меня по головѣ и задать единственный вопросъ, который его интересовалъ:

   - Что ты лопаешь?

   Можно-ли не любить дѣтей?

  

  

   - Знаю, знаю я, зачѣмъ ты на дачу ѣдешь.

   - Да, ей Богу, отдохнуть!

   - Знаемъ мы этотъ отдыхъ.

   - Заработался я.

   - Знаю, какъ ты заработался! Будешь тамъ за всѣми дачницами волочиться

   Писатель Маргаритовъ сдѣлалъ серьезное лицо, но потомъ махнулъ рукой и беззаботно засмѣялся.

   - A ей Богу же, буду волочиться. Чего мнѣ!

   - Вотъ видишь, я говорилъ. За кѣмъ же ты думаешь?

   - За всѣми.

   - Послушай... a я?

   Маргаритовъ разсѣянно скользнулъ глазами по лицу писателя Пампухова.

   - Ты? A ты какъ знаешь. Вѣдь ты раньше меня ѣдешь?

   - Раньше,- сказалъ Пампуховъ.

   - Ну, и устраивайся, какъ знаешь.

   Это было превосходное дачное убѣжище. Въ нѣкоторыхъ мѣстахъ было море, въ нѣкоторыхъ сосны, въ нѣкоторыхъ песокъ. Море шумѣло, сосны шумѣли и только песокъ лежалъ смирно.

   Дачниковъ было много, но такъ какъ песку, сосенъ и моря было еще больше - всѣ были довольны.

   Маргаритовъ пр³ѣхалъ черезъ три дня послѣ Пампухова и сейчасъ же ор³ентировался. Познакомился съ сосѣдкой и, расхваливъ ей какой-то морской уголокъ, котораго онъ до этого и въ глаза не видалъ - повлекъ несчастную къ этому таинственному уголку.

   - Вотъ,- сказалъ онъ, беря дачницу за руку и усаживая ее на песокъ.- Вотъ, будемъ тутъ слушать Бога.

   - Какъ, слушать Бога?

   - Мы сейчасъ передъ лицомъ Сущаго. Онъ во всемъ - въ прибоѣ морскомъ, въ шелестѣ сосенъ и въ вашихъ глазахъ. Положите мнѣ руку на голову. Вотъ такъ. Положите мою голову къ себѣ на колѣни и спойте колыбельную пѣсенку. Я усталъ.

   Дачница разсмѣялась, но исполнила желан³е Маргаритова.

   - Чему вы сейчасъ смѣялись?

   - Такъ,- отвѣтила дачница.

   - Вы не видите звѣздъ?

   - Нѣтъ. Теперь же день,

   - A я ихъ вижу. Моя звѣзда и твоя - мерцаютъ рядомъ. Какъ хорошо чувствовать себя частичкой космоса... Что значимъ мы, двѣ пылинки, среди билл³оновъ...

   Неожиданно дачница сбросила голову Маргаритова на песокъ, повалилась около и залилась такимъ ужаснымъ раскатистымъ смѣхомъ, котораго Маргаритовъ никогда не слыхивалъ. Она смѣялась длинной заливчатой фразой "ха-ха-ха-ха-хха-а!", потомъ ей перехватывало горло, она дѣлала коротенькое - "гга-а-а!", и опять вздохнувъ, низвергалась въ глубокую пучину: "ах-ха-ха-ха-ха-а-а!"

   Маргаритовъ, потрясенный, стоялъ надъ нею и спрашивалъ:

   - Что такое? Что случилось?

   - Гга-а-а! Ахха-ха-ха-а!

   - A ну васъ,- сердито сказалъ Маргаритовъ.- Если вамъ такъ весело - веселитесь въ одиночествѣ.

   - Ах-ха-ха-ха-а!

   Отойдя отъ нея, Маргаритовъ подумалъ съ досадой:

   - Ничего не понимаетъ. Навѣрное, дура.

   Въ тотъ же день Маргаритовъ свелъ знакомство съ другой дачницей - прехорошенькой докторшей.

   - Часто бываете y моря?- хитро спросилъ онъ.

   - Не особенно.

   - Хотите я покажу вамъ одинъ чудесный уголокъ. О немъ никто почти не знаетъ.

   Пойдемте. Когда писатель и дачница пришли на то мѣсто, гдѣ еще оставалось углублен³е въ пескѣ отъ тѣла хохотавшей давеча собесѣдницы Маргаритова,- Маргаритовъ усѣлся y ногъ своей новой знакомой и мечтательно сказалъ:

   - Тутъ такъ хорошо... Здѣсь можно слушать Бога.

   - Почему?

   Онъ устало покачалъ головой.

   - Боже мой! Но вѣдь мы теперь лицомъ къ лицу съ Невѣдомымъ... Невѣдомый притаился всюду - его шумъ слышится въ прибоѣ соленой волны, въ шелестѣ могучихъ сосенъ, и Онъ глядитъ на меня изъ вашихъ глазъ. Положите мнѣ руку на голову. Я усталъ.

   - Можетъ быть, вы хотите положить свою голову ко мнѣ на колѣни?- благодушно спросила дачница.

   Маргаритовъ опасливо взглянулъ на нее, подивился немного и нерѣшительно положилъ голову ей на колѣни.

   - Баю-баюшки,- сказала дачница.- Не спѣть-ли вамъ колыбельную пѣсенку?

   Маргаритовъ поднялъ голову.

   - Откуда вы... знаете?

   - Что?

   - Ничего, ничего...

   - Нѣтъ, что я знаю?

   - Вотъ то, что я... хотѣлъ, чтобы вы мнѣ спѣли колыбельную пѣсенку?

   - Догадалась, - разсмѣялась дачница. - Сердце сердцу вѣсть подаетъ. Вы звѣздочекъ не видите? Вонъ двѣ нашихъ звѣздочки мерцаютъ. Дальше какъ? Космосъ. что-ли? Постойте, куда же вы? Вы еще не сказали на счетъ двухъ жалкихъ пылинокъ среди милл³арда. Это очень хорош³й трюкъ; женщина, узнавъ, что вы съ ней двѣ так³я пустяковыя пылинки среди милл³ардовъ - подумаетъ: "Эхъ, измѣню-ка я мужу. Все равно крошечная измѣна растворится среди огромнаго космоса!" Ахъ, Маргаритовъ, Маргаритовъ! Вѣдь, вы писатель. Ну, какъ же вамъ не стыдно, а?

   - Послушайте... Скажите мнѣ правду,- убитымъ тономъ спросилъ Маргаритовъ. - Это Пампуховъ... разболталъ?

   - Ну, конечно же! Онъ уже два дня ходитъ всюду и проповѣдуетъ: "Женщины, скоро пр³ѣдетъ Маргаритовъ - остерегайтесь его. Онъ будетъ стоять съ вами передъ лицомъ природы, потомъ положитъ вашу руку къ себѣ на голову, потомъ эту голову положитъ къ вамъ на колѣни, потомъ будетъ жалоба на усталость, просьба колыбельной пѣсни и разговоръ о звѣздахъ, о космосѣ. Потомъ..."

   - Довольно!- съ горечью сказалъ Маргаритовъ.- Прощайте. Вы злы и жестоки.

   - До свиданья. Всего хорошаго. Кланяйтесь Пампухову.

   Усталый, разбитый возвращался бѣдный Маргаритовъ къ себѣ на дачу. Онъ брелъ, натыкаясь на стволы сосенъ и спотыкаясь о корни.

   Онъ былъ печаленъ, разсѣянъ и золъ.

   Но какъ онъ ни былъ разсѣянъ - звукъ двухъ голосовъ, доносившихся со стороны лужайки, гдѣ лежало старое сваленное бурей дерево - остановилъ его.

   Разговаривали мужчина и женщина. Маргаритовъ прислушался и проворчалъ:

   - Ну, конечно, этотъ проклятый Пампуховъ разговариваетъ! Чтобъ ему языкъ проглотить.

   Вопреки этому желан³ю, Пампуховъ дѣйствовалъ языкомъ легко и свободно.

   - Я въ этомъ отношен³и разсуждаю, какъ дикарь! Захотѣлось мнѣ васъ поцѣловать - я хватаю васъ и цѣлую. Это мое право. Захотѣлось вамъ ударить меня за это хлыстомъ или выстрѣлить изъ пистолета - бейте, стрѣляйте. Это уже ваше право.

   - Ну, хорошо,- сказалъ женск³й голосъ.- A если я ни бить, ни стрѣлять въ васъ не буду, a просто скажу, что вы мнѣ противны. Тогда что?

   - Не говорите этого слова,- яростно вскричалъ Пампуховъ.- Я себѣ лучше разобью голову!

   И онъ, дѣйствительно, хватился головой о поваленный стволъ дерева.

   - Ишь, проклятый,- завистливо подумалъ Маргаритовъ.- Безъ пр³емовъ работаетъ. Какъ Богъ на душу положить!

   - Сумасшедш³й!- вскричала женщина.- Вы себѣ голову разобьете!

   - И разобью,- вдохновенно-упрямо сказалъ Пампуховъ.

   - Смотрите, какое красное пятно на вискѣ...

   - И пусть. Любите меня?

   - Не знаю,- нерѣшительно сказала женщина.- Я, кажется, вообще, не могу любить.

   - Пусть я подохну,- простоналъ Пампуховъ.

   Онъ задыхался отъ гнѣва и муки. Поглядѣлъ на женщину воспаленными глазами, схватилъ себя за воротникъ и бѣшено дернулъ. Воротникъ затрещалъ, галстукъ лопнулъ и безжизненно свисъ на сторону.

   - Что вы дѣлаете, дикарь? Вѣдь вамъ придется возвращаться домой.

   - Пусть!- прохрипѣлъ бѣдный Пампуховъ.- Пусть! Любишь меня? Скажи...

   - Не знаю... Зачѣмъ вы меня на ты называете?

   - О, ччертъ! Придешь сегодня ночью къ мостику?

   - Не дѣлайте моей рукѣ больно. Не знаю, можетъ быть...

   - Нѣтъ, скажи навѣрное...

   - Навѣрное, сказать никогда нельзя... A вдругъ умру.

   - О, Божже!- заревѣлъ Пампуховъ.- Она меня не любитъ! Она мной играетъ! Пропадай все.

   Онъ схватилъ свою трость, въ ярости переломилъ ее пополамъ, и отбросивъ далеко отъ себя обѣ половинки, убѣжалъ въ лѣсъ.

   - Пампуховъ,- крикнула дачница.- Вернитесь! Пампу-у-уховъ! Гдѣ вы, сумасшедш³й! Сережа-а! Ну, вернись, ну, я тебя люблю. Я пошутила!

   Очевидно, сумасбродный Пампуховъ былъ далеко, потому что не отозвался на этотъ ласковый призывъ. Дачница сѣла на поваленное дерево, и подперевъ подбородокъ рукой, стала смотрѣть затуманеннымъ слезой взоромъ въ ту сторону, куда умчался неистовый Пампуховъ.

   Подождавъ немного, Маргаритовъ засвистѣлъ пѣсню и смѣло направился къ дачницѣ, обойдя ее съ другой стороны.

   - Ай, кто тутъ? !

   - Это я,- сказалъ, раскланиваясь, Маргаритовъ.- Позвольте представиться,- Маргаритовъ. Бродя по лѣсу, услышалъ женск³й крикъ, и думая, что кому-нибудь нужна помощь - поспѣшилъ сюда.

   - A вы слышали,- смущенно спросила дачница,- что я кричала?

   - Странно, но мнѣ показалось, что женск³й голосъ кричитъ знакомое имя - Пампуховъ!

   - A вы его... знаете?

   - Сережу Пампухова? Какъ самого себя. Страшный ловеласъ.

   - Ну, что вы!

   - A ей Богу. Навѣрное, уже успѣлъ признаться вамъ въ любви...

   - Почему вы думаете?

   - Таковъ его характеръ. У него есть и система своя. Да вотъ, напримѣръ: говорилъ онъ вамъ, что онъ дикарь и дѣлаетъ, что хочетъ, и что женщина можетъ поступать тоже, какъ хочетъ: или отвѣтить на поцѣлуй, или ударить ножемъ.

   - Нѣтъ, не ножемъ, a хлыстомъ или револьверомъ.

   - Ну, все равно.

   Онъ оглядѣлъ дачницу и спросилъ небрежно-дѣловымъ тономъ:

   - Голову разбивалъ?

   - Что-о?

   - Голову. У него такая система: послѣ дикаря биться головой обо что-нибудь.

   Дачница вскочила.

   - Послушайте! Неужели, онъ притворялся? A я-то, глупая...

   - Да онъ ловко это продѣлываетъ.

   - Но, вѣдь, онъ не шутя бился головой. У него было тутъ красное пятно...

   - Сударыня! Это дѣлается очень просто: онъ ловко хлопаетъ ладонью о-дерево, a потомъ уже головой бьется о-руку. Получается сильный звукъ, a не больно.

   - A красное пятно? !

   - Вы обращали когда-нибудь вниман³е на отворотъ его пиджака? Нѣтъ? Обратите. У него на всяк³й случай за отворотомъ нашитъ кусокъ коленкора съ намазанной на него красной гримировальной краской. Ударившись головой о-руку, этотъ продувной парень хватается за отворотъ и, намазавъ палецъ краской, переноситъ ее на лицо. Поняли?

   - Боже, какая гадость...

   - Да ужъ... Хорошаго мало. Воротничекъ рвалъ?

   - Рвалъ...

   - Съ галстукомъ?

   - Д...да...

   - У него двѣ дюжины старыхъ воротничковъ съ собой изъ города привезены. Для подобныхъ случаевъ. Какъ только воротничекъ y него забахромится - сейчасъ же откладываетъ: "Э, говоритъ, это мнѣ для свиданья еще пригодится. A галстуки y него спец³ально такъ сдѣланы, что не рвутся, a просто сзади разстегиваются.

   - О, Боже, Боже!.. Как³я мы, женщины, дуры.

   - Ну, почему же ужъ и дуры?! Просто вы такъ благородны, что не замѣчаете этихъ ухищрен³й. Палку ломалъ?

   - Ломалъ.

   Маргаритовъ задумчиво покачалъ головой.

   - Новый пр³емъ. Передъ отъѣздомъ онъ y разносчика купилъ десятокъ палокъ за пять рублей. "На-что тебѣ,- спрашиваю я,- эта дрянь?" Смѣется. "Въ ломъ, говоритъ, покупаю для нѣкоторыхъ случаевъ".

   - Но, объясните мнѣ,- зачѣмъ же онъ такъ поступаетъ?

   - Зачѣмъ? Потому что онъ на любовь смотритъ, какъ фабрикантъ на свое производство. Если бы y него былъ одинъ романъ, a то, вѣдь, онъ завязываетъ сразу десять. A для такого обширнаго производства требуется уже штампъ. Раньше какой-нибудь Бенвенутто Челлини трудился надъ однимъ бокаломъ или ларчикомъ цѣлый годъ, и это было подлинное художественное произведен³е; a теперь на берлинскихъ фабрикахъ дѣлаютъ эти вещи по тысячъ въ день. Ясно, что всѣ они дѣлаются однимъ и тѣмъ же способомъ, штампуются ка одинъ фасонъ. Такъ и вашъ Пампуховъ. Зная, вообще, его пр³емъ, его фабричную марку, я всегда могу по ней предсказать весь процессъ его оптовой работы.

   - Какая гадость! Какая трясина! О, если онъ мнѣ только встрѣтится... У меня голова болитъ. Не проводите-ли вы меня домой?

   - Съ удовольств³емъ. Но знаете, что? Не лучше-ли намъ пойти посидѣть немного y моря? Mope такъ успокаиваетъ. Тамъ стоишь лицомъ къ лицу съ невѣдомымъ. Съ тѣмъ, кто шелеститъ изумрудомъ соленыхъ волнъ, темной хвоей мрачныхъ сосенъ...

   - Какъ вы хорошо говорите!.. Пойдемте!

   - Невѣдомый всюду. Сейчасъ онъ глядитъ изъ вашихъ темныхъ глазъ... Какая y васъ теплая ласковая рука! Положите ее мнѣ на голову. A голову положите къ себѣ на колѣни... Вотъ такъ. Чувствуешь себя маленькимъ, маленькимъ мальчикомъ. Убаюкайте меня. О, какъ хорошо... Я вижу звѣзды... Твоя и моя... Космосъ...

   - Дорогой мой мальчикъ...

   - Ну, еще! Еще поцѣлуй меня. Двѣ пылинки космоса... среди милл³она... билли... билл³арда пылинокъ...

   Мой сосѣдъ по комнатѣ Бакалягинъ - нанесъ мнѣ первый свой визитъ по очень странному поводу. Онъ пришелъ и сказалъ:

   - Всѣ мы должны поддерживать другъ друга и выручать другъ друга. Безъ этого м³ръ бы давно развалился. Не такъ-ли?

   - Ну, да, - поощрительно подтвердилъ я. - Такъ что же?

   - Вы слышали вчера ночью черезъ стѣну, когда я вернулся?

   - Вчера? Нѣтъ, не слышалъ.

   - Ага! Спали, значитъ.

   - Нѣтъ, не спалъ.

   - Почему же вы не слышали? Стѣна вѣдь тоненькая.

   - Почему? Потому что вчера вы совсѣмъ не возвращались.

   - Ну, да,- осклабился онъ съ видомъ завзятаго кутилы.- Предположимъ, что это было сегодня на разсвѣтѣ. Однако, вы не захотите меня подвести, a другого человѣка - заставить страдать.

   - Принцип³ально, конечно, я этого не хотѣлъ-бы.

   - Такъ вотъ,- моргая красными вѣками, попросилъ застѣнчиво Бакалягинъ.- Я бы васъ очень просилъ, чтобы вы какъ нибудь не проговорились объ этомъ Агнессѣ Чупруненко.

   - Боже мой! Да я даже не знаю, что это за Агнесса Чупруненко.

   - Какъ не знаете?! Неужели? Да она ваша сосѣдк