Аверченко Аркадий Тимофеевич - Черным по белому

го бродилъ по комнатамъ, разсматривая картины и статуи, выбранныя имъ въ компан³и со знатокомъ великосвѣтскаго быта шофферомъ; полюбовавшись на картины, на букеты свѣжихъ цвѣтовъ, въ изобил³и разставленныхъ по всѣмъ комнатамъ, Цыркуновъ усаживался въ кабинетѣ за письменный столъ и, развернувъ нѣсколько листовъ чистой бумаги, съ карандашемъ въ рукахъ - звонилъ камердинера, обрусѣвшаго испанца Игнац³о, который получалъ жалованье ровно въ три раза больше, чѣмъ Цыркуновъ въ свое время въ дровяной конторѣ Перетягиныхъ.

   - Игнац³усъ!- солидно говорилъ Цыркуновъ, дѣлая на листахъ бумаги отмѣтки съ самымъ дѣловымъ видомъ.- Позовите шоффера - мнѣ надо съ нимъ переговорить... Да велите подать мнѣ закусить чего-нибудь и бутылку шампанскаго. Пожалуйста, сдѣлайте все это!..

   Приносили разныя закуски, вино, являлся шофферъ.

   - Здравствуй, Акимъ,- говорилъ онъ, ласково хлопая по плечу хозяина. Какъ вообще, ползаешь?

   - Ничего, спасибо. Садись закусимъ.

   - Опять это пойло?- ты бы водочки лучше, а?..

   - Ну, чего тамъ водочки... Пей шампанское. Самое, братъ, лучшее вино.

   Чокались, пили. Закусывали икрой, балыкомъ и холодной руанской уткой, которая чрезвычайно понравилась Цыркунову со времени ужина въ ресторанѣ.

   Послѣ завтрака оба пр³ятеля садились на моторъ и уѣзжали, катаясь по городу и забавляясь тѣмъ, что изрѣдка "оглушали" прохожихъ или лавочниковъ.

   Цыркуновъ очень любилъ разные сюрпризы: то онъ покупалъ въ три слова бакалейную лавку со всѣмъ товаромъ и дарилъ ее нищему, который назойливо его преслѣдовалъ; то нанималъ нѣсколько десятковъ порожнихъ извозчиковъ и велѣлъ имъ ѣхать за собой цугомъ, что приводило городового въ крайнее изумлен³е; однажды оба пр³ятеля сговорились купить всѣ билеты въ опереткѣ и вечеромъ сосредоточенно прослушали всю пьесу, въ пустомъ залѣ, въ присутств³и только заинтригованнаго околоточнаго, которому Цыркуновъ подарилъ на память объ этой затѣѣ золотой портсигаръ.

   Въ этотъ же курьезный вечеръ Цыркуновъ познакомился съ опереточной пѣвицей Незабудковой.

   Незабудкова сразу оцѣнила и коричневый смокингъ, и шоффера, и шикарныя замашки бывшаго конторщика. Сначала дѣло ограничилось цвѣтами, потомъ ужиномъ и цвѣтами; потомъ ужиномъ, цвѣтами и брилл³антовой штучкой, которую Цыркуновъ называлъ очень нерѣшительно, боясь ошибиться: "колье", потомъ ужины, цвѣты и "колье" свили прочное гнѣздышко въ очень уютной квартиркѣ, которую Незабудкова обставила даже безъ совѣтовъ опытнаго шоффера, a потомъ...

  

  

   ...- Сколько вы даете процентовъ, если положить на годъ восемь тысячъ?- спросилъ Цыркуновъ (это были тѣ самыя восемь тысячъ, которыя были даны, "чтобы бухгалтеръ не портилъ себѣ кровь"). Завѣдующ³й вкладами въ банкѣ отвѣчалъ:

   - Шесть. Будете получать 480 рублей въ годъ.

   - Это значитъ... 40 руб. въ мѣсяцъ? "Ого,- подумалъ Цыркуновъ, на 15 рублей больше, чѣмъ получалъ у Перетягиныхъ. Значитъ, проживу. Хватитъ!"

   Цыркуновъ разыскалъ свою старую квартиру, поселился въ ней и зажилъ тихой спокойной жизнью, безъ коричневыхъ смокинговъ, руанской утки, шампанскаго, и "оглушен³й" - забирая очень аккуратно свои сорокъ рублей въ мѣсяцъ...

   Шофферъ, однако, не покинулъ своего друга въ его скромной жизни. Они частенько сидятъ за бутылкой пива въ комнатѣ Цыркунова, и, если хозяинъ, изрѣдка поднявъ голову къ потолку, откроетъ ротъ и звучно чихнетъ: "Апчхи!" - шофферъ не преминетъ благожелательно посулить:

   - Двѣсти тысячъ на мелк³е расходы!

   - Спасибо,- скажетъ хозяинъ,- но уже не прибавитъ, какъ бывало: "если бы, мнѣ, дѣйствительно, двѣсти тысячъ, ужъ я зналъ бы, что мнѣ дѣлать!..

   A склонитъ свою бѣдную фантаз³ей голову и подумаетъ:

   - Эхъ, Сырыхъ, Сырыхъ! A можетъ быть и дѣйствительно правъ ты былъ, и дѣйствительно лучше бы купить пароходъ да отправиться въ чуж³я страны, исходатайствуя себѣ фамил³ю Джекъ Смитъ, попивая въ пути ромъ и сражаясь съ индѣйцами....

  

  

  

   У нѣкоторыхъ индѣйскихъ племенъ существуетъ слѣдующая любопытная примѣта: въ тѣхъ мѣстахъ, гдѣ водятся особенно ядовитыя змѣи - растетъ и кустарникъ, листья котораго, растертыя въ водѣ, служатъ прекраснымъ средствомъ противъ змѣинаго яда. Въ нѣкоторыхъ мѣстахъ Африки, рядомъ съ однимъ ядовитымъ растен³емъ, растетъ и другое, которое служитъ противояд³емъ первому.

   Въ организмѣ человѣка живутъ милл³оны самыхъ вредоносныхъ микробовъ, но въ томъ же организмѣ живутъ и друг³е, не менѣе вредоносные, микробы, которые ведутъ непримиримую войну съ первыми - взаимно нейтрализуя другъ друга. Если бы это было не такъ - человѣчество немедленно же протянуло бы ноги.

   У математиковъ это сказано въ другой формѣ:

   - Минусъ на минусъ даетъ плюсъ.

  

  

   На Вознесенскомъ проспектѣ жилъ молодой господинъ по имени Воскобоевъ.

   Наружности былъ онъ красивой, съ черными влажными глазами, холеными усами и блѣднымъ, томнымъ лицомъ.

   Его моральныя качества легко исчерпывались однимъ словомъ: негодяй. Дѣйствительно, трудно было встрѣтить человѣка беззастѣнчивѣе и подлѣе его. Кромѣ уб³йства, этотъ человѣкъ былъ способенъ на все. Да и убить-то онъ не могъ только потому, что имѣлъ натуру мелкую, гаденькую и трусливую. A если бы гарантировать ему безопасность, то онъ бы, пожалуй, убилъ, попросивъ для этого только какой-нибудь электрическ³й приборъ, который бы убивалъ быстро, безшумно, безъ борьбы и безъ лицезрѣн³я искаженныхъ мукой глазъ убиваемаго субъекта.

   Если сейчасъ заглянуть черезъ его плечо и прочесть, что онъ пишетъ, сидя за письменнымъ столомъ - сразу станетъ ясно, что это за человѣкъ.

   Первое письмо онъ написалъ такое:

   "Господинъ Чигиринск³й! Лицо, дружески къ вамъ расположенное, сообщаетъ Вамъ, что оно видѣло вчера Вашу супругу Ольгу Васильевну выходящей изъ парадныхъ дверей гостиницы "Ницца". Послѣ нея сейчасъ же вышелъ штабсъ-капитанъ Сукачевъ. Обратите ваше вниман³е! Пока появились маленьк³е рожки - это ничего, но скоро рога станутъ совершенно вѣтвистыми. Ого го-го, милый рогоносецъ! Позовите меня на крестины будущаго Сукаченка. Вашъ доброжелатель".

   Сейчасъ же онъ принялся за второе письмо:

   "Ваше Превосходительство! Лицо, которому дорога честь русской арм³и, доводить частнымъ образомъ до Вашего свѣдѣн³я что офицеръ Вашего полка К. А. Сукачевъ, переодѣваясь въ штатское, ведетъ въ клубѣ азартную игру въ карты и совершенно запутался. Я имѣю вѣрныя свѣдѣн³я, что ростовщикъ Триполитаки отказалъ ему въ переучетѣ векселя, a такъ какъ въ завѣдыван³и г. Сукачева находится ротная касса, то... Обращаю Ваше вниман³е на то, что ревиз³ю кассовыхъ суммъ нужно произвести неожиданно, дабы онъ не могъ перехватить y товарищей. Согласитесь, что, сообщая объ этомъ, я охраняю законъ. Доброжелатель".

   Кончивъ оба письма, Воскобоевъ потеръ съ довольнымъ видомъ руки, запечаталъ письма въ конверты, написалъ адреса, наклеилъ марки и кликнулъ слугу.

   Слуга Прохоръ Желтухинъ былъ маленьк³й подслѣповатый человѣчекъ неопредѣленнаго возраста; губы имѣлъ тонк³я, поджатыя, и лицо нечистое, въ угряхъ. Когда говорилъ, то смотрѣлъ въ полъ или въ потолокъ. Сѣрый цвѣтъ лица дисгармонировалъ съ краснымъ, какъ раскаленный уголь, носомъ. Казалось, что это, дѣйствительно, уголекъ, тлѣющ³й подъ сѣрой золой.

   - Вотъ, Прохоръ,- внушительно сказалъ Воскобоевъ,- снеси эти письма и опусти въ почтовый ящикъ. Да, смотри не потеряй - письма важныя!

   - A чего ихъ терять-то,- возразилъ Прохоръ, разсматривая потолокъ.- Ребенокъ я, что-ли, или дуракъ?

   - Ну, то-то. Ступай.

   Прохоръ взялъ письма и бережно понесъ ихъ въ кухню. Опустился на скамью и, поджавъ губы, нахмуривъ рыж³я брови, приступилъ къ несложной операц³и.

   Операц³я эта состояла въ томъ, что дѣятельный слуга подержалъ съ минуту письма надъ кипящимъ самоваромъ, потомъ отклеилъ почтовыя марки; аккуратно спряталъ свернувш³яся въ трубочки марки - въ спичечную коробочку, a письма съ конвертами бросилъ въ ведро, почти доверху наполненное помоями.

   Послѣ этого слуга усѣлся за столъ и съ самымъ соннымъ выражен³емъ лица принялся пить чай.

   Зазвенѣлъ изъ кабинета электрическ³й звонокъ; Прохоръ поднялъ на него задумчивые глаза и налилъ себѣ еще стаканъ.

   Звонокъ принимался звонить нѣсколько разъ... Допивъ чай, Прохоръ всталъ и неторопливо направился въ кабинетъ.

   - Звонили?

   - Звонилъ! ! ! Конечно, звонилъ. Тысячу разъ звонилъ. Куда тебя черти унесли? !

   - Да къ ящику-то почтовому нужно было пойти, али нѣтъ?

   - Такъ это тутъ же, напротивъ! A ты пропалъ на цѣлыхъ полчаса.

   - Дозвольте вамъ сказать, что я тоже отвѣчаю за свою службу. Я, дѣйствительно, побѣгъ къ этому ящику, да онъ, гляди-ка, до верху письмомъ набитъ. Такъ мнѣ что-жъ - тоже сунуть? Всяк³й человѣкъ придетъ и вытащить можетъ - нешто это порядокъ? Такъ я и снесъ, ихъ, письма-то, на другую улицу, гдѣ ящикъ послободнѣе.

   - То-то и оно! Я и такъ уже замѣчалъ раза два, что письма не доходили.

   - То-то и я говорю. Возлѣ письмовъ много разнаго народу трется. И прохож³й, и почтальонъ, и тоже тебѣ швейцаръ - долго-ли до грѣха. A вы говорите - долго ходилъ!

  

  

   Послѣ обѣда къ Воскобоеву пр³ѣхала дама. Онъ встрѣтилъ ее съ кислымъ лицомъ, сказалъ сначала, что ждетъ нужнаго человѣка, потомъ подучилъ Прохора соврать, что его потребовали въ клубъ на важное засѣдан³е - но дама была непреклонна.

   - Зачѣмъ ты меня гонишь,- сказала она, подозрительно поглядывая на него.- Можетъ быть, y тебя любовное свидан³е?

   - Ты съ ума сошла! Я даже забылъ, как³я бываютъ друг³я женщины. Я люблю исключительно тебя.

   - Вотъ, въ такомъ случаѣ, я y тебя и останусь часика на два.

   Воскобоевъ сжалъ въ карманѣ кулакъ, пробормоталъ какой-то комплиментъ и, оставивъ даму одну, пошелъ въ кухню къ Прохору.

   - Проша, милый,- прошепталъ онъ.- Тутъ ко мнѣ черезъ часъ одна гимназистка должна придти - такая молоденькая барышня въ синемъ платьѣ - такъ ты скажи ей, чтобъ она, обязательно, завтра пришла, что сегодня меня экстренно потребовали къ больному.

   - Эко сказали! Да что вы докторъ, что-ли, что къ больному вызвали.

   - Ну, соври самъ. Скажи - къ больному родственнику - къ дядѣ, молъ.

   - Скажу, къ дядѣ, молъ, Ивану Алпатычу. Старикъ, молъ, въ горячкѣ былъ, a нынче, молъ, въ память пришелъ.

   - Во-во.

   - Жена-то, скажу, въ Рязань уѣхамши, a дяденька, значитъ, одни и очень имъ плохо.

   - Ну, ужъ ты тамъ размажь что-нибудь. Только скажи, чтобы завтра приходила непремѣнно; буду ждать. A шляпу Марьи Дмитр³евны или унеси изъ передней, или прикрой газеткой.

   - Будьте покойны.

   Вѣрный слуга взялъ газету и усѣлся, какъ сторожевой песъ, въ передней.

   Черезъ часъ, дѣйствительно, пришла дѣвушка лѣтъ шестнадцати въ гимназическомъ платьѣ, смущенная, дрожащая, съ блѣднымъ лицомъ, на которомъ сразу можно было прочесть всю ея несложную повѣсть: что она полюбила Воскобоева "больше жизни", и что жизни этой она совсѣмъ не понимаетъ, и что она простодушна, и что она довѣрчива, и что сердечко y нея восторженное, честное, способное на самоотвержен³е и порывъ.

   - Скажите...- спросила она, не зная, куда дѣвать глаза:- баринъ вашъ дома?

   - Онъ-то? Нѣтъ дома. Къ дядѣ поѣхалъ. Дядя, вишь, боленъ. Очень наказывали вамъ завтра пр³йтить.

   - Ахъ, Господи!- вспыхнула она.- Ну, до свиданья; простите за безпокойство... я тогда завтра... И, пожалуйста, размѣняйте мнѣ пять рублей. Себѣ возьмите рубль, a мнѣ остальное... Пожалуйста, кланяйтесь барину.

   Прохоръ, держа золотой пятирублевикъ на ладони, призадумался.

   - Гмъ, да... Сдачи, говорите? Сдачу-то вернуть можно. A только... У васъ на извозчика-то, кромѣ этихъ, мелочь есть?

   - Немножко есть,- недоумѣнно глядя на Прохора, отвѣтила гимназистка.- Двадцать шесть копѣекъ.

   - Такъ, такъ. Очень вы хорошая барышня, и я вамъ пришлю сейчасъ предложен³е - подарите мнѣ эти пять рублей - не пожалѣете. Послѣ, по крайности, благодарить будете. A ужъ я вамъ все выложу.

   - Что вы выложите? Зачѣмъ?- съ нѣкоторымъ испугомъ пролепетала гимназистка.

   Прохоръ опустилъ монету въ карманъ, подошелъ къ предзеркальному столику и поднялъ разостланную на немъ газету.

   - Видали? Что это? Женская шляпа! A тамъ въ углу видали? Что это? Женск³я калоши. A ежели бы я васъ въ тую комнату пустилъ, такъ бы вы так³е поцѣлуи услышали, что разлюли малина-калина моя!

   - Честное слово?- прошептала свистящимъ голосомъ барышня, хватая Прохора за руку.- Вы можете поручиться, что это правда?

   - Будьте покойны. Я со всѣмъ усерд³емъ. Только, дорогая моя госпожа, ежели потомъ къ разговору, или что - такъ вы такъ и скажите барину, что, дескать, случайно все это примѣтили - и шляпу и, значитъ, голосъ дамск³й. И скажете вы ему, примѣрно сказать, такъ - и въ этомъ не ошибаетесь - дескать, "охъ, охъ, какой ты измѣнникъ! Говорилъ, что только одну любишь, обожаешь"... Говорилъ онъ это?

   - Говорилъ,- прошептала, вся краснѣя отъ смущен³я и горя, гимназистка.- Боже, какой позоръ!

   - То-то, что говорилъ. Онъ это мало ли кому говорилъ! Скажете, дескать: "у тебя, какъ я доподлинно узнала, чуть не каждый мѣсяцъ новая гимназистка бываетъ, и сколько ты значитъ, несчастнаго женскаго полу перепортилъ! Поиграешь, дескать, да такъ-то вотъ и бросишь! Нехорошо, молъ, это! Пошлые эти твои поступки!" A ужъ меня въ это дѣло не путайте, милая госпожа. Уходите? Позвольте, отворю... Счастливо оставаться! Гдѣ изволите жить? На третьей Рождественской? Извозчикъ! На третью Рождественскую - 26 копѣекъ!...

  

  

  

  

   Трое бездѣльниковъ проснулись на своихъ узкихъ постеляхъ по очереди... Сначала толстый Клинковъ, на носъ котораго упалъ горяч³й лучъ солнца, раскрылъ ротъ и чихнулъ такъ громко, что гитара на стѣнѣ загудѣла въ тонъ, и гудѣла до тѣхъ поръ, пока спавш³й подъ ней Подходцевъ не раскрылъ заспанныхъ глазъ.

   - Кой чортъ играетъ по утрамъ на гитарѣ?- спросилъ онъ недовольно. Его голосъ разбудилъ спавшаго на диванѣ третьяго бездѣльника - Громова.

   - Что это за разговоры, чортъ возьми,- закричалъ онъ.- Дадите вы мнѣ спать или нѣтъ?

   - Это Подходцевъ,- сказалъ Клинковъ.- Все время тутъ разговариваетъ.

   - Да что ему надо?

   - Онъ увѣряетъ, что ты недалек³й парень.

   - Вѣрно,- пробурчалъ Громовъ,- настолько я недалекъ, что могу запустить въ него ботинкомъ.

   Такъ онъ и поступилъ.

   - A ты и повѣрилъ?- вскричалъ Подходцевъ, прячась подъ одѣяло.- Это Клинковъ о тебѣ такого мнѣн³я a не я.

   - Для Клинкова есть другой ботинокъ,- возразилъ Громовъ.- Получай, Клинище!

   - A теперь, когда ты уже расшвырялъ ботинки, я скажу тебѣ правду: ты не недалек³й человѣкъ, a просто кретинъ.

   - Нѣтъ, это не я кретинъ, a ты,- сказалъ Громовъ, не подкрѣпляя, однако, своего мнѣн³я никакими доказательствами...

   - Однако, вы тонко изучили другъ друга,- хрипло разсмѣялся толстякъ Климовъ, который всегда стремился стравить двухъ друзей, и потомъ любовался издали на ихъ препирательства.- Оба кретины. У людей знакомые бываютъ на крестинахъ, a y насъ на кретинахъ. Хо-хо-хо! Подходцевъ, если y тебя есть карандашъ,- запиши этотъ каламбуръ. За него въ журналѣ кое-что дадутъ.

   - По тумаку за строчку - самый приличный гонораръ. Чего это колокола такъ раззвонились? Пожаръ, что-ли?

   - Грязное невѣжество: не пожаръ, a Страстная суббота. Завтра, милые мои, Свѣтлое Христово Воскресенье. Конечно, вамъ все равно, потому что души ваши давно запроданы дьяволу, a моей душенькѣ тоскливо и грустно, ибо я принужденъ проводить эти свѣтлые дни съ отбросами каторги. О, мама, мама! Далеко ты сейчасъ со своими куличами, крашеными яйцами и жаренымъ барашкомъ. Бѣдная женщина!

   - Дѣйствительно, бѣдная,- вздохнулъ Подходцевъ.- Ей не повезло въ дѣтяхъ.

   - A что, миленьк³е: хорошая вещь - дѣтство. Помню я, какъ меня наряжали въ голубую рубашечку, бархатные панталоны и вели къ Плащаницѣ. Постился, говѣлъ... Потомъ ходили святить куличи. Удивительное чувство, когда священникъ впервые скажетъ: "Христосъ Воскресе!"

   - Не разстраивай меня,- простоналъ Громовъ,- а то я заплачу.

   - Развѣ вы люди? Вы свиньи. Живемъ мы, какъ чортъ знаетъ что, a вамъ и горюшка мало. Въ васъ нѣтъ стремлен³я къ лучшей жизни, къ чистой, уютной обстановкѣ,- нѣтъ въ васъ этого. Когда я жилъ y мамы, помню чистыя скатерти, серебро на столѣ.

   - Ну, если ты тамъ вертѣлся близко, то на другой день супъ и жаркое ѣли ломбардными квитанц³ями.

   - Врете, я чистый, порядочный юноша. A что, господа, давайте устроимъ Пасху, какъ y людей. Съ куличами, съ накрытымъ столомъ и со всей, вообще, празднично-буржуазной, уютной обстановкой.

   - У насъ изъ буржуазной обстановки есть всего одна вилка. Много-ли въ ней уюта?

   - Ничего, главное - столъ. Покрасимъ яйца, испечемъ куличи...

   - A ты умѣешь?

   - По книжкѣ можно. У насъ двѣ ножки шкафа подперты толстой поваренной книгой.

   - Здорово удумано,- крякнулъ Подходцевъ.- Въ концѣ концовъ, что мы не так³е люди, какъ всѣ, что-ли?

   - Даже гораздо лучше.

  

  

   Лучъ солнца освѣщалъ слѣдующую картину: Подходцевъ и Громовъ сидѣли на полу y небольшой кадочки, въ которую было насыпано муки, чуть не до верху - и ожесточенно спорили.

   Сбоку стояла корзина съ яйцами, лежалъ кусокъ масла, ваниль и как³е-то таинственные пакетики.

   - Какъ твоя бѣдная голова выдерживаетъ так³е мозги,- кричалъ Громовъ, потрясая поваренной книгой.- Откуда ты взялъ, что ваниль распустится въ водѣ, когда она - растен³е.

   - Самъ ты растен³е дубовой породы. Ваниль не растен³е, a препаратъ.

   - Препаратъ чего?

   - Препаратъ ванили.

   - Такъ... Ваниль - препаратъ ванили. Подходцевъ - препаратъ Подходцева. Голова твоя препаратъ телячьей головы...

   - Нѣтъ, ты не кричи, a объясни мнѣ вотъ что: почему я долженъ сначала "взять лучшей крупичатой муки 3 фунта, развести 4-мя стаканами кипяченаго молока", продѣлать съ этими 3-мя фунтами тысячу разныхъ вещей, a потомъ, по словамъ самоучителя, "когда тѣсто поднимается, добавить еще полтора фунта муки?" Почему не сразу 4 1/2 фунта?

   - Разъ сказано, значить, такъ надо.

   - Извини, пожалуйста, если ты такъ тупъ, что принимаешь всякую печатную болтовню на вѣру, то я не таковъ! Я оставляю за собой право критики.

   - Да что ты, кухарка, что-ли?

   - Я не кухарка, но логически мыслить могу. За тѣмъ - что значить, "30 желтковъ растертыхъ до бѣла"? Желтокъ есть желтокъ, и его, въ крайнемъ случаѣ, можно растереть до желта.

   Громовъ подумалъ и потомъ высказалъ робкое, не рѣшительное предположен³е:

   - Можетъ, тутъ ошибка? Не "растертые" до бѣла, a "раскаленные" до бѣла?

   - Знаешь, ты, по-моему, выше Юл³я Цезаря по своему положен³ю. Того убилъ Брутъ, a тебя самъ Богъ убилъ. Ты долженъ отойти куда-нибудь въ уголокъ и тамъ гордиться. Раскаленные желтки! A почему тутъ сказано о растопленномъ, но остывшемъ сливочномъ маслѣ? Гдѣ смыслъ, гдѣ логика? Понимать-ли это въ томъ смыслѣ, что оно жидкое, но холодное, или что оно должно затвердѣть? Тогда зачѣмъ его растапливать. Боже, Боже, какъ это все странно!

   Дверь скрипнула въ тотъ самый моментъ, когда Громовъ, раздраженный туманностью поваренной книги, вырвалъ изъ нея листъ "о куличахь" и бросилъ его въ кадочку съ мукой.

   - На! теперь это все перемѣшай!

   ...Дверь скрипнула и на порогѣ появился смущенный Клинковъ. Не входя въ комнату и пытаясь заслонить своей широкой фигурой что-то, прятавшееся сзади него и увѣнчанное красными перьями,- онъ разочарованно пролепеталъ:

   - Какъ... вы уже вернулись? A я думалъ, что вы еще часокъ прошатаетесь по рынку.

   - A что? Да входи... Чего ты боишься?

   - Да ужъ лучше я не войду...

   - Да почему же?

   За спиной Клинкова раздался смѣхъ и красныя перья закачались.

   - Вотъ видишь,- сказалъ женск³й голосъ.- Я тебѣ говорила - не надо. Такой день нынче, a ты присталъ - пойдемъ да пойдемъ!.. Ей-Богу, безстыдникъ.

   - Клинковъ, Клинковъ,- укоризненно воскликнулъ Подходцевъ.- Когда-же ты, наконецъ, перестанешь распутничать? Самъ-же затѣялъ это пасхальное торжество и самъ-же среди бѣла дня приводишь жрицу свободной любви...

   - Нашли жрицу,- сказала женщина, входя въ комнату и осматриваясь.- Со вчерашняго дня жрать было нечего.

   - Браво!- закричалъ Клинковъ, желая разсѣять общее недовольство.- Она тоже каламбуритъ!! Подходцевъ, запиши - продадимъ.

   - У человѣка нѣтъ ничего святого,- сурово сказалъ Громовъ.- Сударыня, нечего дѣлать, присядьте, отдохните, если вы никуда не спѣшите.

   - Господи! Куда-же мнѣ спѣшить,- улыбнулась эта легкомысленная дѣвица.- Куда, спрашивается, спѣшить, если меня хозяйка вчера совсѣмъ изъ квартиры выставила.

   - Весна - сезонъ выставокъ,- сострилъ Клинковъ, снимая пальто.- Подходцевъ, запиши. Я разорю этимъ лучшую редакц³ю столицы. Ахъ, какъ мнѣ жаль, Маруся, что я не могу оказать вамъ того гостепр³имства, на которое вы разсчитывали.

   - Уйдите вы,- сердито сказала Маруся, нерѣшительно присаживаясь на кровать.- Ни на что я не разсчитывала. Отдохну и пойду.

   Взглядъ ея упалъ на кадочку съ мукой и она широко раскрыла глаза.

   - Ой! Это что вы, господа, дѣлаете?

   - Куличи,- серьезно отвѣтилъ Громовъ, поднимая измазанное мукой лицо.- Только y насъ, знаете-ли, не ладится...

   - Видишь-ли Маруся,- важно заявилъ Клинковъ.- Мы рѣшили отпраздновать праздникъ святой Пасхи по настоящему. Мы - буржуи!

   Маруся встала, осмотрѣла кадочку и сказала чрезвычайно озабочено:

   - Эхъ, вы! Кто-жъ такъ куличи дѣлаетъ. Высыпайте обратно муку. Хотите, я вамъ замѣшу?

   Громовъ удивился.

   - Да развѣ вы умѣете?.

   - Вотъ тебѣ разъ! Да какже не умѣть!

   - Уважаемая достойная Маруся,- обрадовался совершенно измученный загадочностью поварской книги Подходцевъ.- Вы насъ чрезвычайно обяжете...

   Увидѣвъ такой оборотъ дѣла, сконфуженный сначала Клинковъ принялъ теперь очень нахальный видъ. Заложилъ руки въ карманы и процѣдилъ сквозь зубы:

   - Теперь вы, господа, понимаете, для чего я ее привелъ?

   - Лучше молчи, пока я тебя не ударилъ по головѣ этой лопаткой. По распущенности ты превзошелъ Гел³огабала!

   - Да, пожалуй...- подтвердилъ самодовольно Клинковъ.- Во мнѣ сидитъ римлянинъ временъ упадка.

   - Нечего сказать, хорошенькое помѣщен³е онъ себѣ выбралъ. Разведи-ка въ этой баночкѣ краску для яицъ.

   Римлянинъ временъ упадка покорно взялъ пакетики съ краской и отошелъ въ уголъ, a Подходцевъ и Громовъ предоставивъ гостьѣ всѣ куличные припасы, стали суетиться около стола.

   - Накроемъ пока столъ. Скатерть чистая есть?

   - Вотъ есть... Какая-то черная. Только на ней, къ сожалѣн³ю, маленькое бѣлое пятно.

   - Милый мой, ты смотришь на эту вещь негативно. Это бѣлая скатерть, но сплошь залитая чернилами, кромѣ этого бѣлаго мѣста. И, конечно, залилъ ее Клинковъ. Онъ всюду постарается.

   - Да ужъ,- отозвался изъ-за угла Клинковъ, поймавш³й только послѣднюю фразу.- Я всегда стараюсь. Я старательный. A вы всегда на меня кричите. Вонъ Марусю привелъ. Маруся, поцѣлуй меня.

   - Уйди, уйди, не лѣзь. Заберите его отъ меня, или я его вымажу тѣстомъ.

   Вдругъ Подходцевъ застоналъ.

   - Эхъ, чоррртъ! Сломался!

   - Что?

   - Ключъ отъ сардинокъ. Я попробовалъ открыть.

   - Значитъ, пропала коробка,- ахнулъ Громовъ.- Теперь ужъ ничего не сдѣлаешь. Помнишь, y насъ тоже этакъ сломался ключъ... Мы пробовали открыть ногтями, потомъ стучали по коробкѣ каблуками, бросали на полъ, думая, что она разобьется. Исковеркали - такъ и пропала коробка...

   - И глупо,- отозвался Клинковъ.- Я тогда же предлагалъ подложить ее на рельсы, подъ колесо трамвая. Въ этихъ случаяхъ самое вѣрное - трамвай.

   - Давайте, я открою,- сказала озабоченная Маруся, отрываясь отъ тѣста.

   - Видите, какая она y меня умница,- вскричалъ Клинковъ.- Я зналъ, что съ сардинами что-нибудь случится и привелъ ее.

   - Отстань! Подходцевъ, рѣжь колбасу. Знаешь, можно ее этакой звѣздочкой разложить. Красиво!

   - Ножа нѣтъ,- сказалъ Подходцевъ.

   - Можно безъ ножа,- посовѣтовалъ Клинковъ.- Взять просто откусить кусокъ и выплюнуть, откусить и выплюнуть. Такъ и нарѣжемъ.

   - Ничего другого не остается. Кто-же этимъ займется?

   Клинковъ категорически заявилъ:

   - Конечно, я.

   - Почему-же ты,- поморщился Подходцевъ.- Ужъ лучше я.

   - Или я!

   - Неужели, y васъ нѣтъ ножа?- удивилась Маруся.

   - Былъ прекрасный ножъ. Но пришелъ этотъ мошенникъ Харченко и взялъ его якобы для того, чтобы убить свою любовницу, которая ему измѣняла. Любовницы не убилъ, a просто замошенничалъ ножикъ.

   - И штопоръ былъ; и штопора нѣтъ,

   - Гдѣ-же онъ?

   - Неужели ты не знаешь? Клинковъ погубилъ штопоръ; ему, послѣ обильныхъ возл³ян³й, пришла на улицѣ въ голову мысль: откупорить земной шаръ.

   - Вотъ свинья-то. Какъ-же онъ это сдѣлалъ?

   - Вынулъ штопоръ и сталъ ввинчивать въ деревянную тротуарную тумбу. Это, говоритъ, пробка, и я, говоритъ, откупорю земной шаръ.

   - Неужели, я это сдѣлалъ?- съ сомнѣн³емъ спросилъ Клинковъ.

   - Конечно. На прошлой недѣлѣ. Ужъ я не говорю о рюмкахъ - всѣ перебиты. И перебилъ Клинковъ.

   - Все я, да я... Впрочемъ, братцы, обо мнѣ не думайте: я буду пить изъ чернильницы.

   - Нѣтъ, чернильница моя,- ты можешь взять себѣ пепельницу. Или сдѣлай изъ бумаги трубочку.

  

  

   Маруся съ изумлен³емъ слушала эти странные разговоры; потомъ вытерла руки о фартукъ, сооруженный изъ наволочки, и, взявъ карандашъ и бумагу, молча стала писать...

   - Каламбуръ записываешь?- спросилъ Клинковъ.

   - Я записала тутъ, что купить надо. Вилокъ, ножей, штопоръ, рюмки и тарелки. Покупайте посуду, гдѣ бракъ - тамъ дешевле... Всего рубля четыре выйдетъ.

   - Дай денегъ,- обратился Клинковъ къ Подходцеву.

   - Что ты, милый? Я послѣдн³я за муку отдалъ.

   - Ну, ты дай.

   - Я тоже все истратилъ. Да, вѣдь, y тебя должны быть?

   Клинковъ смущенно приблизилъ бумагу къ глазамъ и сказалъ:

   - Едва-ли по этой запискѣ отпустятъ.

   - Почему?

   - Тарелка черезъ "ять" написана. Потомъ "перицъ" черезъ "и". Такого перца ни въ одной лавкѣ не найдешь.

   - Клинковъ!- сурово сказалъ Подходцевъ.- Ты что-то подозрительно завертѣлся? Куда ты дѣлъ деньги, а?

   - Никуда. Вотъ они. Видишь - пять рублей.

   - Такъ за чѣмъ-же остановка?

   - Видите-ли,- смутился Клинковъ.- Я думаю, что эти деньги... я... долженъ... отдать... Марусѣ...

   - Мнѣ?- искренно удивилась Маруся.- За что?...

   - Ну... ты понимаешь... по справедливости... я же тебя привелъ... оторвалъ отъ дѣла...

   - И вѣрно!- сухо сказалъ Подходцевъ.- Отдай ей.

   Маруся вдругъ засуетилась, сняла съ себя фартукъ, одернула засученные рукава, схватила шляпу и стала надѣвать ее дрожащими руками.

   - До свиданья... я пойду... я не думала, что вы такъ...

   - A вы... Скверно! Стыдно вамъ.

   - Подходцевъ дуракъ и Клинковъ дуракъ, - рѣшительно заявилъ Громовъ.- Маруся! Мы васъ просимъ остаться. Деньги эти, конечно, пойдутъ на покупку ножей и прочихъ тарелокъ, и я надѣюсь, что мы вмѣстѣ разговѣемся; мы съ вами куличемъ, a эти два осла - сѣномъ.

   - Ура!- вскричалъ Клинковъ.- Дай я тебя поцѣлую.

   - Отстаньте... - улыбнулась сквозь слезы огорченная гостья. Вы лучше мнѣ покажите, гдѣ печь куличи-то.

   - О, моя путеводная звѣзда! Конечно, y хозяйки! У нея этакая печь есть, въ которой даже насъ, трехъ отроковъ, можно изжарить. Мэджи! Вашу руку, достойнѣйшая, - я васъ провожу къ хозяйкѣ.

   Когда они вышли, Громовъ сказалъ задумчиво:

   - Въ сущности, очень порядочная дѣвушка.

   - Да... А Клинковъ оселъ.

   - Конечно. Это не мѣшаетъ ему быть осломъ. Какъ ты думаешь, она не нарушитъ ансамбля, если мы ее попросимъ освятить въ церкви куличъ и потомъ разговеться съ нами?

   - Почему-же... Вѣдь ты самъ-же говорилъ, что она порядочная дѣвушка.

   - A Клинковъ оселъ. Вѣрно?

   - Клинковъ, конечно, оселъ. Смотрѣть на него противно.

   A поздно ночью, когда трое бездѣльниковъ, язвя, по обыкновенно, другъ друга, валялись одѣтые въ кроватяхъ въ ожидан³и свяченаго кулича - куличъ пришелъ подъ бодрый звонъ колоколовъ, - куличъ, увѣнчанный розаномъ и несомый разрумянившейся Марусей, "вторымъ розаномъ", какъ ее галантно назвалъ Клинковъ.

   Друзья радостно вскочили и бросились къ Марусѣ. Она степенно похристосовалась съ торжественно настроеннымъ Подходцевымъ и Громовымъ, a съ Клинковымъ отказалась,- на томъ основан³и, что онъ не умѣетъ цѣловаться какъ слѣдуетъ.

   - Да, - хвастливо, подмигнулъ распутный Клинковъ. - Мои поцѣлуи не для этого случая. Не для Пасхи-съ! Хе-хе! Позвольте хоть ручку.

   Желан³е его было исполнено не только Марусей, но и двумя бездѣльниками, сунувшими ему подъ носъ свои руки.

   Этой шуткой торжественность минуты были немного нарушена, но когда усѣлись за столъ и чокнулись виномъ изъ настоящихъ стакановъ, заѣдая настоящимъ свяченымъ куличемъ - снова праздничное настроен³е воцарилось въ комнатѣ, освѣщенной лучами разсвѣта.

   - Какой шикъ!- воскликнулъ Клинковъ, ощупывая новенькую, накрахмаленную скатерть. - У насъ совсѣмъ, какъ въ приличныхъ буржуазныхъ домахъ.

   - Да... настоящая приличная чопорная семья на четыре персоны!

   И всѣ четверо серьезно кивнули головами, упустивъ изъ виду, что никогда приличная чопорная семья не допуститъ сидѣть за столомъ безработную проститутку.

  

   Въ дни моей юности я зарабатывалъ себѣ пропитан³е тѣмъ, что служилъ младшимъ писцомъ въ транспортной конторѣ по перевозкѣ кладей.

   Начальства надо мной было очень много: главный агентъ, просто агентъ, его помощникъ, бухгалтеръ, конторщикъ и старш³й писецъ. Разсматривая эту длинную ³ерархическую лѣстницу сверху внизъ, я могъ обнаружить ниже себя только двѣ ступеньки: кошку и копировальный прессъ... И съ первой и со вторымъ я, какъ начальникъ, обращался сурово, чуть-ли не по законамъ военнаго времени. Кошку дралъ за уши и училъ перепрыгивать черезъ поднятую ногу, a винтъ копировальнаго пресса подъ моей ожесточенной рукой визжалъ такъ громко, что y кошки на мордѣ появлялось выражен³е зависти и одобрен³я.

   Нельзя сказать, что и со мной обращались милосердно - всяк³й старался унизить и прижать меня, какъ можно больнѣе - главный агентъ, просто агентъ, помощникъ, конторщикъ и старш³й писецъ.

   Однако, я не оставался въ долгу даже передъ старшимъ агентомъ: въ отвѣтъ на его попреки и укоры, я, выбравъ удобное время, обрушивался на него цѣлымъ градомъ ругательствъ:

   - Ид³отъ, болванъ, агентишка несчастный, чтобъ тебя черти на сковородѣ жарили, кретинъ проклятый!.

   Курьезнѣе всего, что въ отвѣтъ на это агентъ только улыбался и кивалъ согласно головой. Былъ, онъ глухъ? Нѣтъ.

   Удобный случай для сведен³я личныхъ счетовъ съ агентомъ представлялся только разъ въ день - когда мы отправлялись на пристань къ одесскому пароходу, чтобы выправить коносаменты, заплатить деньги и получить товаръ.

   Понятно, все это дѣлалъ я, a агентъ только шатался по пристани, посвистывая и болтая съ знакомыми, служащими Русскаго Общества П. и Т.

   Окончивъ дѣла, я улучалъ удобную минуту и подходилъ къ агенту съ самымъ простодушнымъ лицомъ,

   - Ну, что, - ворчалъ онъ, - справились? Навѣрно, напутали, какъ всегда?

   - Нѣтъ, все въ порядкѣ, Владим³ръ Ильичъ, - смиренно отвѣчалъ я, подстерегая сладк³й моментъ.- Я внесъ за Новоросс³йскъ...

   И вотъ - моментъ наступалъ: невѣроятный, ужасающ³й пароходный гудокъ потрясалъ все окружающее, рвалъ гремящ³й металломъ воздухъ на клочки и оглушалъ, пригибалъ къ землѣ своимъ яростнымъ ревомъ все мелкое человѣчество, суетившееся около.

   ... - Я внесъ за Новоросс³йскъ по тремъ дубликатамъ.. Ахъ, ты, свинья этакая, ид³отск³й агентишка!!. Я, по твоему, путаю? A ты самъ, лысый пав³анъ, сдѣлалъ ли ты хоть одно дѣло по агентству, не напутавъ такъ, что всѣ за спиной смѣются. Я, вѣдь, знаю, что ты воръ, берешь взятки, и, вообще, скотина такая, что смотрѣть омерзительно. Жуликъ, шельма кривоногая, кретиновидная...

   Приблизившись ко мнѣ, агентъ смотрѣлъ на мои шевелящ³яся губы, кивалъ одобрительно головой въ тактъ моимъ словамъ, будто соглашаясь со всѣми высказанными мною подозрѣн³ями и эпитетами.

   - И единственно,- оралъ я ему на ухо,- что тебѣ можно сдѣлать - это по мордасамъ, какъ слѣдуетъ, отвозить!!.

   Но тутъ, оскорбительное слово "мордасы" причудливо дѣлилось на двѣ части: "мор" я произносилъ подъ оглушающей ревъ гудка, a "дасы" подъ мертвую тишину, потому что гудокъ прекращался такъ же рѣзко и неожиданно, какъ и начинался.

   Уловивъ ухомъ фразу: "...дасамъ, какъ слѣдуетъ отвозить", агентъ подозрительно косился на меня и спрашивалъ:

   - Что - какъ слѣдуетъ отвозить?

   - Я говорю - мануфактуру. Какъ ее слѣдуетъ отвозить на складъ: сегодня или завтра?

   - Конечно!- язвительно пожималъ плечами агентъ.- Вы первый день служите, да? Не можете сообразить, что за ней на складъ каждую минуту могутъ явиться съ накладной? Никакого изъ васъ толку нѣтъ, сколько съ вами не бьешься.

   - Ладно, ругайся,- самодовольно думалъ я.- Все равно, не переругаешь.

   И возвращался я домой довольный, до отвала насытивъ свое самолюб³е и гордость.

  

  

   Марью Николаевну я любилъ уже годъ, a она этого совершенно не замѣчала. Съ женщинами я робѣлъ и заикнуться какой-нибудь изъ нихъ о чувствахъ я не рѣшился бы при самыхъ благопр³ятныхъ обстоятельствахъ.

   Я любилъ Марью Николаевну цѣлый годъ и боялся даже словомъ, даже намекомъ выдать свою тайну.

   Ночами я метался въ постели, вздыхалъ, терзался мучен³ями невысказанной и нераздѣленной страсти, a днемъ угрюмый, холодный встрѣчался съ Марьей Николаевной.

   И дождался я того,