Аверченко Аркадий Тимофеевич - Черным по белому

ть... Двадцать четыре, двадцать семь...

   И затѣмъ издалека донесся его заглушенный разстоян³емъ голосъ:

   - ...адцать ...евять ...идцать!...

   - Ау-у-у!- крикнули секунданты.

   - Ау-у-у!

   Тянули жреб³й. Вышло, что первымъ стрѣлять будетъ мой противникъ. Онъ засверкалъ глазами, ляскнулъ зубами, и сказалъ:

   - Ага-а... Вотъ теперь мы посмотримъ, чья возьметъ,

   Насъ поставили на мѣста.

   - Начинаемъ! Разъ... два...

   Далеко, далеко отъ меня (хвала Господу, создавшему так³я ноги) виднѣлась фигура человѣчка. Человѣчекъ поднялъ пистолетъ, прицѣлился и послѣ команды "три", выстрѣлилъ.

   Не будучи увѣренъ - раненъ я или нѣтъ - я заблагоразсудилъ не падать до выяснен³я истины.

   Это было очень осторожное рѣшен³е, потому что по освидѣтельствован³и, я оказался цѣлехонькимъ.

   - Ваша очередь стрѣлять,- сказалъ запыхавш³йся секундантъ (онъ только что сбѣгалъ къ моему противнику за револьверомъ).

   - Куда вы!- закричалъ онъ, оглядываясь.- Стойте на мѣстѣ! Въ васъ же сейчасъ будутъ стрѣлять.

   Противникъ мой, очевидно, былъ не такой дуракъ, какъ я о немъ думалъ.

   Вмѣсто того, чтобы стоять на мѣстѣ въ ожидан³и пули, онъ приблизился къ нашей группѣ и сказалъ:

   - Господа! Развѣ вы не знаете, что дуэль запрещена закономъ?

   Объ этомъ нужно было думать раньше,- закричали секунданты.- Вы первый его вызвали, вы первый въ него стрѣляли... теперь его очередь!

   Дуэлянтъ кротко улыбнулся.

   - Я, господа, вѣроятно, забылъ предупредить васъ, что я принцип³альный противникъ дуэлей. Да и въ самомъ дѣлѣ: развѣ не безсмыслица разрѣшать принцип³альные споры шальной пулей. Прямо-таки стыдно! Я думаю всяк³й благомыслящей человѣкъ согласится со мною. До свиданья!

   Онъ сдѣлалъ намъ рукой привѣтственный жестъ, повернулся и ушелъ торопливой походкой человѣка, вспомнившаго, что онъ, уходя изъ дому, забылъ погасить раззорительное для экономнаго хозяина электричество.

  

  

  

   На случай, который я разскажу ниже, могутъ существовать только двѣ точки зрѣн³я: автору можно повѣрить или не вѣрить.

   Автору очень хочется, чтобы ему повѣрили. Авторъ думаетъ, что читателя тронетъ это желан³е, потому что, обыкновенно, всякому автору въ глубокой степени безразлично - вѣритъ ему читатель или нѣтъ. Писатель палецъ-о-палецъ не ударитъ, чтобы заслужить безусловное довѣр³е читателя.

   Авторъ же нижеписаннаго - въ отдѣльномъ абзацѣ постарается привести нѣкоторыя доказательства тому, что весь разсказъ не выдумка, a дѣйствительный случай.

   Именно,- авторъ даетъ честное слово.

  

  

   Однажды, въ концѣ Великаго поста, въ нашъ городъ привезли новый мѣдный колоколъ и повѣсили его на самомъ почетномъ мѣстѣ въ соборной колокольнѣ.

   О колоколѣ говорили, что онъ невеликъ, но звучитъ такъ прекрасно, что всяк³й слышавш³й умиляется душой и плачетъ отъ раскаян³я, если совершилъ что-нибудь скверное.

   Впрочемъ, и не удивительно, что про колоколъ ходили так³е слухи: онъ былъ отлитъ на заводѣ по предсмертному завѣщан³ю и на средства одного маститаго вѣрующаго беллетриста, весь вѣкъ писавшаго пасхальные и рождественск³е разсказы, герои которыхъ раскаивались въ своихъ преступлен³яхъ при первомъ звукѣ праздничныхъ колоколовъ.

   Такимъ образомъ, писатель какъ бы воздвигъ памятникъ своему кормильцу и поильцу - и отблагодарилъ его.

  

  

   Едва запѣли пѣвч³е въ Великую ночь: "Христосъ Воскресе изъ мертвыхъ"..., какъ колоколъ, управляемый опытной рукой понамаря, вздрогнулъ и залился негромкимъ радостнымъ звономъ.

   Семейство инспектора страхового общества Холмушина сидѣло въ столовой въ ожидан³и свяченаго кулича, потому что погода была дождливая и никто, кромѣ прислуги, не рискнулъ пойти въ церковь.

   Услышавъ звукъ колокола, инспекторъ поднялъ голову и сказалъ, обращаясь къ женѣ:

   - Да! Забылъ совсѣмъ тебѣ сказать: вѣдь я нахожусь въ незаконной связи съ гувернанткой нашихъ дѣтей, дѣвицей Вѣрой Кознаковой. Ты ужъ извини меня, пожалуйста!

   Сидѣвшая тутъ же гувернантка прислушалась къ звону колокола, вспыхнула до корней волосъ и возразила:

   - Хотя это, конечно, и правда, но я должна сознаться, что, въ сущности, не люблю васъ, потому что вы старый и ваши уши поросли противнымъ мохомъ. A вступила съ вами въ близк³я отношен³я, благодаря деньгамъ. Должна сознаться, что мнѣ больше нравится вашъ дѣлопроизводитель Облаковъ, Васил³й Петровичъ. О, пощадите меня!

   - Могу-ли я васъ обвинять,- пожала плечами жена Холмушина,- когда мой средн³й сынъ Петичка не мужн³й, a отъ доктора Верхоносова, съ которымъ я встрѣчалась во время оно въ Москвѣ.

   - Очевидно, докторъ Верхоносовъ былъ большой мошенникъ?- прислушиваясь къ звуку колокола и покачивая головой, прошепталъ Петенька, гимназистъ четвертаго класса.

   - Почему?

   - Вѣроятно, я въ него удался: можете представить въ третьей четверти y меня поставлены 2 единицы, a я переправилъ ихъ на 4, да и показалъ отцу.

   - Дитѣ!- снисходительно улыбнулась старая нянька. - Сколько я y васъ, господа вы мои, сахару перетаскала за все время, такъ это и пудами не сосчитать. Анадысь банку съ вареньемъ выѣла, a потомъ разбила, да на Анюточку и свалила; будто она разбила.

   - Ничего!- махнула рукой маленькая Аня.- За банку мнѣ только два подзатыльника и попало, a того, что я вчера въ папиномъ кабинетѣ фарфороваго медвѣдя разбила - никто и не знаетъ.

   Инспекторъ всталъ, потянулся и сказалъ:

   - Пойти развѣ въ кабинетъ написать въ правлен³е нашего общества заявлен³е, что я третьяго дня застраховалъ безнадежно чахоточнаго, подсунувъ вмѣсто него доктору для осмотра здоровяка, кондуктора конки.

   - Какъ же вы пошлете это заявлен³е, - возразила горничная Нюша,- если я вчера изъ коробки на вашемъ письменномъ столѣ всѣ почтовыя марки покрала.

   - Жаль,- сказалъ инспекторъ.- Ну, все равно - поѣду къ полицеймейстеру, заявляю ему, потому что это дѣло - уголовное.

  

  

   Инспекторъ одѣлся и вышелъ на улицу. Колоколъ звонилъ... Нищ³й подошелъ къ нему и укоризненно сказалъ:

   - Вы мнѣ уже трет³й годъ даете то двѣ, то три копѣйки при каждой встрѣчѣ. Гдѣ y васъ глаза-то были?

   - A что?

   - Да я въ сто разъ, можетъ быть, богаче васъ; y меня есть два дома на Московской улицѣ.

   Какой-то запыхавш³йся человѣкъ съ размаху налетѣлъ на нихъ и торопливо спросилъ:

   - Гдѣ тутъ принимаютъ заявлен³я о побѣгѣ съ каторги?

   - Пойдемъ вмѣстѣ, - сказалъ инспекторъ. - Мнѣ нужно заявить тоже объ уголовномъ дѣльцѣ.

   - И я съ вами,- привязался нищ³й.- Вѣдь, я одинъ-то домъ нажилъ неправильнымъ путемъ - обошелъ сиротку одну. Лѣтъ двадцать, какъ это было - да ужъ теперь заодно заявить, что-ли?

   Всѣ трое зашагали по оживленной многолюдной улицѣ, по которой сновала одинаково настроенная публика. Кто шелъ въ участокъ, кто къ прокурору, a одинъ спѣшилъ даже къ любовницѣ, чтобы признаться ей, что любитъ жену больше, чѣмъ ее.

   Всѣ старательно обходили купца, стоявшаго на колѣняхъ безъ шапки посреди улицы. Купецъ вопилъ:

   - Покупатели! Ничего нѣтъ настоящаго y меня въ магазинѣ - все фальшивое! Мыло, масло, табакъ, икра - даже хлѣбъ! Какъ это вы терпѣли до сихъ поръ,- удивляюсь.

   - Каяться вы всѣ мастера,- возразилъ шедш³й мимо покупатель,- a того, что я тебѣ вчера фальшивую сторублевку подсунулъ,- этого, ты небось не знаешь. Эй, господинъ, не знаете, какой адресъ прокурора?

  

  

   Въ участкѣ было шумно и людно.

   Приставъ и нѣсколько околоточныхъ сортировали посѣтителей по группамъ - мошенниковъ отдѣльно, грабителей отдѣльно, a мелкихъ жуликовъ просто отпускали.

   - Вы что? Ограблен³е? Что? Вексель поддѣлали! Такъ чего же вы лѣзете? Ступайте домой, и безъ васъ есть много поважнѣе. Это кто? Уб³йца? Ты, можетъ, врешь! Свидѣтели есть? Господа! Ради Бога, не всѣ сразу - всѣмъ будетъ мѣсто. Сударыня, куда вы лѣзете съ вашимъ тайнымъ притономъ разврата?! Не держите его больше и конецъ. Ты кто? Конокрадъ, говоришь? Паспортъ! Вы что? Я сказалъ вамъ уже - уходите!

   - Господинъ приставь! Какъ-же такъ уходите? A что y меня два года фабрика фальшивыхъ полтинниковъ работаетъ - это, по вашему, пустяки?

   - Ахъ, ты Господи! Сейчасъ только гравера со сторублевками выгналъ, a тутъ съ вашими полтинниками буду возиться.

   - Да, вѣдь то бумага, дрянь - вы сами разсудите. A тутъ металлъ! Работа по металлу! Уважьте!

   - Ступайте, ступайте. Это что? Что это такое въ конвертикѣ? Больше не беру. Ни-ни!

   Полиц³ймейстеръ вышелъ изъ своего кабинета и крикнулъ:

   - Это еще что за шумъ! Вы мѣшаете работать. Я какъ разъ подсчитывалъ полученные отъ евре... Эй, гм! Кто тамъ есть! Ковальченко, Сѣдыхъ! Это, наконецъ, невозможно! Бѣгите скорѣе къ собору, возьмите товарищей, остановите звонаря и снимите этотъ несносный колоколъ. Да остерегайтесь, чтобы онъ не звякнулъ какъ нибудь нечаянно.

  

  

   Колоколъ сняли...

   Онъ долго лежалъ y задней стѣны соборной ограды; дожди его мочили и отъ собственной тяжести онъ уже наполовину ушелъ въ землю. Изрѣдка мальчишки, ученики приходского училища, собирались около него поиграть, тщетно совали внутрь колокола рученки съ цѣлью найти языкъ - языкъ давно уже, по распоряжен³ю полиц³ймейстера, былъ снятъ и употребленъ на гнетъ для одной изъ бочекъ съ кислой капустой, которую полиц³ймейстеръ ежегодно изготовлялъ хозяйственнымъ способомъ для надобностей нижнихъ чиновъ пожарной команды.

   Долго бы пришлось колоколу лежать въ бездѣйств³и, уходя постепенно въ мягкую землю - но пр³ѣхали однажды как³е-то люди, взвалили его на ломовика, увезли и продали на заводъ, выдѣлывавш³й мѣдныя пуговицы для форменныхъ мундировъ.

   Теперь, если вы увидите чиновнич³й или полицейск³й мундиръ, плотно застегнутый на пуговицы - блестящ³я серебряныя пуговицы - знайте, что подъ тонкимъ слоемъ серебра скрывается мѣдь.

   Пуговицы хорош³я, никогда сами собою не разстегиваются, a если объ одну изъ нихъ нечаянно звякнетъ орденокъ на груди, то звукъ получается такой тих³й, что его даже владѣлецъ ордена не разслышитъ.

  

  

   Недавно, плывя по лѣнивому венец³анскому каналу на лѣнивой гондолѣ, управляемой лѣнивымъ грязноватымъ парнемъ, я подумалъ отъ-нечего-дѣлать:

   - Что если бы судьба занесла моего отца въ Венец³ю? Какую бы торговлю открылъ этотъ неугомонный купецъ, этотъ удивительный безпокойный коммерсантъ?'

   И тутъ же я мысленно отвѣтилъ самъ себѣ:

   - Торговлю лошадиной упряжью открылъ бы мой отецъ. И если бы черезъ мѣсяцъ онъ ликвидировалъ предпр³ят³е за отсутств³емъ покупателей, то его коммерческая жилка потянула бы его на другое предпр³ят³е: торговлю велосипедами.

   О, Боже мой! Есть такой сортъ неудачниковъ, который всю жизнь торгуетъ на венец³анскихъ каналахъ велосипедами.

   Истор³я ресторана "Венец³анск³й карнавалъ", этого страннаго чудовищнаго предпр³ят³я,- до сихъ поръ стоитъ передо мною во всѣхъ подробностяхъ, хотя прошло уже двадцать два года съ тѣхъ поръ - какъ быстро несемся мы къ могилѣ..

   Я былъ тогда настолько малъ, что всѣ люди казались мнѣ громадными, значительными, достойными всяческаго уважен³я и преклонен³я, a значительнѣе и умнѣе всѣхъ казался мнѣ отецъ, несмотря на то, что къ тому времени три бакалейныхъ магазина его сгорѣли или прогорѣли - я въ тѣ годы не могъ уяснить себѣ разницы между этими двумя почти одинаковыми словами.

   Глух³е разговоры объ открыт³и ресторана начались среди взрослыхъ давно, и чѣмъ дальше, тѣмъ больше росла и укрѣплялась эта идея. Мнѣ трудно прослѣдить полное ея развит³е и начало осуществлен³я, потому что въ воспоминан³яхъ дѣтства часто, на каждомъ шагу, встрѣчаются черные з³яющ³е провалы, которые ослабѣвшая память не можетъ ничѣмъ засыпать.. Лучше ужъ обходить эти бездны, не пытаясь изслѣдовать ихъ туманную глубину,- а то еще завязнешь и не выберешься на свѣж³й воздухъ.

   Основан³е ресторана "Венец³анск³й карнавалъ" я считаю съ того момента, когда стекольщикъ подарилъ мнѣ кусокъ оконной замазки, которая цѣликомъ пошла на задѣлыван³е замочныхъ скважинъ въ дверяхъ. Какъ членъ нашей дѣятельной семьи, я хотѣлъ этой работой внести свою скромную лепту въ общее строительство, но меня поколотили, и я до вечера просидѣлъ въ углу за печкой, слѣдя за остаткомъ замазки, прилипшей къ башмаку моего отца и весело носившейся съ нимъ изъ угла въ уголъ...

   Вотъ - замазка на башмакѣ отца, запахъ краски и растерянное лицо матери - это и было начало "Венец³анскаго карнавала".

   Открывая "Карнавалъ", отецъ, очевидно, искалъ новые пути. Нѣсколько уже существовавшихъ ресторановъ сгруппировались въ центрѣ на главныхъ улицахъ нашего городка и влачили они прежалкое существован³е, a отецъ выбралъ для своего предпр³ят³я окраину - одну изъ безчисленныхъ "продольныхъ", кольцомъ опоясавшихъ центръ... Мать возражала:

   - Вотъ глупости! Ну, кто пойдетъ сюда? Что за глушь! Вѣдь это форменная слободка.

   Отецъ дружески хлопалъ ее по рукѣ:

   - Ничего... Будущее покажетъ.

   Мнѣ очень понравилась большая прохладная комната, сплошь уставленная бѣлоснѣжными столами, солидный буфетъ и прилавокъ, украшенный бутылками и вкусными закусками.

   Штатъ прислуги былъ невеликъ (отецъ предполагалъ значительно увеличить его на будущее время) - слуга Алексѣй, поваръ и поваренокъ.

   Алексѣй обворожилъ меня своей особой: отъ него такъ вкусно пахло потомъ здороваго, сильнаго парня, онъ былъ такъ благожелательно лѣнивъ, такъ безумно храбръ, такъ ловко воровалъ y отца папиросы, что мечтой моей жизни сдѣлалось - быть во всемъ на него похожимъ, a впослѣдств³и постараться заполучить себѣ такое же мѣстечко, которое онъ занималъ теперь съ присущимъ ему одному презрительнымъ шикомъ. Я любовался его длинными кривыми ногами и мечталъ: "ахъ, когда-то y меня еще будутъ так³я длинныя кривыя ноги", терся объ его выгорѣвш³й засаленный пиджакъ, и думалъ "сколько еще лѣтъ нужно ждать, что бы моя курточка приняла такой пр³ятный уютный видъ". Да! Это былъ настоящей человѣкъ.

   - Алексѣй!- спрашивалъ я, положивъ голову на его животъ (обыкновенно, мы забирались куда-нибудь въ чуланъ со съѣстнымъ, или на диванъ въ пустынной билл³ардной и, лежа въ удобныхъ позахъ, съ наслажден³емъ вели длинные разговоры).- Алексѣй! Могъ бы ты поколотить трехъ матросовъ?

   - Я? Трехъ?

   Презрительная, красиво-наглая мина искажала его лицо.

   - Я пятерыхъ колотилъ по мордасамъ.

   - A что же они?

   - Да что-жъ... убѣжали.

   - A разбойники страшнѣе?

   - Разбойники? Да чѣмъ же страшнѣе? Только что людей рѣжутъ, а то так³е же люди, какъ и мы съ тобой.

   - Ты бы могъ ихъ поубивать?

   Онъ усмѣхался прекрасными толстыми губами (никогда y меня не будетъ такихъ толстыхъ губъ - печально думалъ я):

   - Да ужъ получили бы они отъ меня гостинецъ...

   - A ты кого-нибудь убивалъ?

   - Да... бывало...- зѣвота и плевокъ прерывали его рѣчь (прекрасная зѣвота! чудесный неподражаемый плевокъ!) - въ Перекопѣ четырехъ зарѣзалъ.

   Это чудовищное преступлен³е леденило мой мозгъ. Что за страшная личность! Что ему, въ сущности, стоитъ зарѣзать сейчасъ и меня, безпомощнаго человѣка.

   - A знаешь, Алексѣй, - говорю я, гладя заискивающе его угловатое плечо,- я y папы для тебя сегодня выпрошу двадцать папиросокъ.

   - Просить не надо,- разсудительно качаетъ головой этотъ худощавый головорѣзъ.- Лучше украдь потихоньку.

   - Ну, украду.

   - A что, Алексѣй, если бы тебя кто-нибудь обидѣлъ?.. Что бы ты...

   - Да ужъ разговоръ коротк³й былъ бы...

   - Убилъ бы? Задушилъ?

   - Какъ щененка. Одной рукой.

   Онъ цинично смѣется. У меня по спинѣ ползетъ хо лодокъ:

   - A папу... Ну, если бы, скажемъ, папа отказалъ тебѣ отъ мѣста?

   - A что-жъ твой папа? Брилл³антовый, что-ли? Туда ему и дорога.

   Послѣ такого разговора я цѣлый день бродилъ, какъ потерянный, нося въ сердцѣ безмѣрную жалость къ обреченному отцу. О, Боже! Этотъ большой высок³й человѣкъ все время ходилъ по краю пропасти, и даже не замѣчалъ всего ужаса своего положен³я. О, если бы суровый Алексѣй смягчился...

   Поваръ Никодимовъ, изгрызанный жизнью старичекъ, былъ человѣкъ другого склада: онъ былъ скептикъ и пессимистъ.

   - Къ чему все это?- говаривалъ онъ, сидя на скамеечкѣ y воротъ.

   - Что такое?- спрашивалъ собесѣдникъ.

   - Да это... все.

   - Что все?

   - Вотъ это: деревья, дома, собаки, пароходы? Собесѣдникъ бывалъ озадаченъ.

   - А... какъ же?

   - Да никакъ. Очень просто.

   - Однако же...

   - Чего тамъ "однако же!". Глупо. Я, напримѣръ, Никодимовъ. Да, можетъ быть, я желаю быть Альфредомъ? ! Что вы на это скажете?

   - Не имѣете права.

   - Да? Мерси васъ за вашу глупость. A они, значитъ, имѣютъ право свое это ресторанное заведен³е называть "Венец³анск³й карнавалъ"? Почему? Что такое? Гдѣ карнавалъ? Почему венец³анск³й? Безсмысленно. A почему, напримѣръ, я въ желе не могу соли насыпать? Что? Невкусно? A почему въ супъ - вкусно. Все это не то, не то, и не то.

   Въ глазахъ его читалась скорбь.

   Однажды мать подарила ему почти новые отцовск³е башмаки. Онъ взялъ ихъ съ благодарностью. Но, придя въ свою комнату, поставилъ подарокъ на столъ и за стоналъ:

   - Все это не то, не то, и не то!

   Пахло отъ него жаренымъ лукомъ. Если Алексѣя я любилъ и гордился имъ, если къ Никодимову былъ равнодушенъ, то поваренка Мотьку ненавидѣлъ всѣмъ сердцемъ. Этотъ мальчишка оказывался всегда впереди меня, всегда на первомъ мѣстѣ.

   - A что, Мотька,- самодовольно сказалъ я однажды,- мнѣ мама сегодня дала рюмку водки на зубъ подержать - y меня зубъ болѣлъ. Прямо огонь!

   - Подумаешь - счастье! Я иногда такъ нарѣжусь водкой, какъ свинья. Пьешь, пьешь, чуть не лопнешь. Да, и, вообще, я веду нетрезвый образъ жизни.

   - Да?- равнодушно сказалъ я, скрывая бѣшеную зависть (гдѣ онъ подцѣпилъ такую красивую фразу?).- A я нынче пробовалъ со ступенекъ прыгать - уже съ четвертой могу.

   - Удивилъ!- дерзко захохоталъ онъ.- Да меня анадысь кухарка такъ сверху толкнула, что я всѣ ступеньки пересчиталъ. Морду начисто стеръ. Что кровищи вышло - страсть!

   Положительно, этотъ ребенокъ былъ неуязвимъ.

   - Мой отецъ, - говорилъ я, напряженно шаркая ногой по полу,- поднимаетъ одной рукой три пуда.

   - Эге! Удивилъ! A y меня отца и вовсе нѣтъ.

   - Какъ нѣтъ? A гдѣ же онъ?

   - Нѣтъ, и не было. Одна матка есть. Что, взялъ?

   - A чѣмъ же лучше, если отца нѣтъ? По моему, хуже...

   - Ахъ ты, кочерыжка! Тебя-то иногда отецъ за ухо дернетъ, a меня накося! Никакой отецъ не дернетъ.

   Этотъ поваренокъ умѣлъ устраиваться въ жизни. Никогда мнѣ не случалось видѣть человѣка, который бы жилъ съ такимъ комфортомъ и такъ независимо, какъ этотъ поваренокъ. Однажды я признался ему, что не люблю его.

   - Удивилъ!- захохоталъ онъ.- A я не только тебя не люблю, но плевать хотѣлъ и растереть.

   Я, молча, ушелъ, и про себя рѣшилъ: лѣтъ черезъ тридцать, когда я выросту, этотъ мальчишка вылетитъ изъ нашего дома.

  

   Въ первый день на открыт³и ресторана было много народа: священникъ, дьяконъ, наши друзья и знакомые. Всѣ ѣли, пили, и, чокаясь, говорили:

   - Ну... дай Богъ. Какъ говорится.

   - Спасибо,- повторялъ всѣмъ растроганный отецъ.- Ей Богу, спасибо.

   Я сидѣлъ возлѣ него и знакомые спрашивали:

   - Ну, какъ ты поживаешь? Прехорошеньк³й мальчишка! Славный ребенокъ.

   Они цѣловали меня и трепали по щекѣ.

   - Ага, - разсуждалъ я, - разъ я такой хорош³й - можно отъ нихъ кое-что и подцѣпить.

   Когда отецъ ушелъ распорядиться насчетъ вина, я обратился къ толстому купцу, который называлъ меня "славнымъ мужчиной и наслѣдникомъ".

   - Дайте мнѣ сардинку, которую вы кушаете.

   - Я тебѣ дамъ такую сардинку,- прошепталъ купецъ,- что ты со стула слетишь. Худая благожелательная дама, назвавшая меня достойнымъ ребенкомъ, ѣла икру.

   - Можно мнѣ кусочекъ,- обратилъ я на нее молящ³й взоръ.

   - Пошелъ вонъ, дуракъ. Проси y матери.

   - Ловкая,- подумалъ я. - A если я уже получилъ y матери.

   Пришелъ отецъ.

   - Ну, сказалъ толстый купецъ.- Теперь за здоровье вашего наслѣдника. Дай Богъ, какъ говорится.

   Я почувствовалъ себя героемъ.

   - A что,- сказалъ я поваренку послѣ обѣда,- a они за мое здоровье пили.

   - Удивилъ, - пожалъ плечами этотъ неуязвимый мальчишка,- да мнѣ мать вчера чуть голову не разбила водочной бутылкой - и то ничего.

   На другой день ресторанъ открыли въ 12 часовъ утра. Было жаркое лѣто и вся пустынная улица съ рядомъ мелкихъ домишекъ дремала въ горячей пыли. Отецъ сидѣлъ на крыльцѣ и читалъ газету. Въ половинѣ третьяго всталъ, полюбовался на вывѣску "Венец³анск³й карнавалъ", и пошелъ распорядиться насчетъ обѣда.

   Въ этотъ день въ "Венец³анскомъ карнавалѣ" не было ни одного гостя.

   - Ничего,- сказалъ отецъ вечеромъ:- еще не привыкли.

   - Да кому же привыкать,- возразила мать.- Тутъ вѣдь и народу нѣтъ.

   - Зато и конкурренц³и нѣтъ! A въ центрѣ эти рестораны, какъ сельди въ бочкѣ. И жалко ихъ и смѣшно.

   На второй день въ три часа пополудни въ ресторанъ зашелъ неизвѣстный человѣкъ въ форменномъ картузѣ. Все пришло въ движен³е: Алексѣй схватилъ салфетку и сталъ бѣгать по ресторану, размахивая ею, какъ побѣжденные - бѣлымъ флагомъ. Отецъ, скрывая приливъ радости, зашелъ солидно за прилавокъ, a сестренка помчалась на кухню предупредить повара, что "каша заваривается".

   - Чѣмъ могу служить?- спросилъ отецъ.

   - Не найдется-ли размѣнять десяти рублей?- спросилъ незнакомецъ.

   Ему размѣняли и онъ ушелъ.

   - Уже заходятъ,- сказалъ отецъ.- Хорош³й знакъ. Начинаютъ привыкать.

   И его взглядъ задумчиво и выжидательно бродилъ по пыльной улицѣ, по которой шатались пыльныя куры, ребенокъ съ деревянной ложкой въ зубахъ и голыми ногами, да тащился, держась за стѣны, подвыпивш³й человѣкъ, очевидно, еще не привыкш³й къ нашему "Карнавалу", и накачавш³й себя гдѣ-либо въ центрѣ или на базарѣ...

   Улица дремала, и только порывистый Мотька, мчавш³йся изъ мелочной, оживлялъ пейзажъ.

   - Мотька,- остановилъ я его,- меня скоро учить начнутъ. Что, съѣлъ?

   - Удивилъ!- захихикалъ онъ.- A меня не будутъ совсѣмъ учить. Это, братъ, получше.

   Этотъ поваренокъ даже пугалъ меня своей увертливостью и умѣньемъ извлечь выгоду изъ всего...

   Только на трет³й день богъ Меркур³й и богъ Вакхъ сжалились надъ моимъ отцомъ и спустились на землю въ видѣ двухъ чрезвычайно застѣнчивыхъ юношей, собравшихся вести разгульную, порочную жизнь.

   Эти юноши зашли въ "Венец³анск³й карнавалъ" уже вечеромъ и, забившись въ уголокъ, потребовали себѣ графинчикъ водки и закуски "позабористѣе".

   Отецъ держался бодро, но втайнѣ былъ потрясенъ, a Алексѣй такъ замахалъ бѣлой салфеткой, что самый жесток³й побѣдитель былъ бы тронутъ и отдалъ бы приказъ прекратить бомбардировку крѣпости.

   Когда показалась въ дверяхъ не вѣрившая своимъ глазамъ мать, отецъ подмигнулъ ей и засмѣялся счастливымъ смѣхомъ.

   - A что!? Вотъ тебѣ и трущоба!

   Все населен³е "Венец³анскаго карнавала" высыпало въ залъ, чтобы полюбоваться на диковинныхъ юношей. Сестренки прятались въ складкахъ платья матери, поваръ Никодимовъ высовывалъ изъ дверей свою худую физ³оном³ю, забывъ о заказанныхъ биткахъ, a Мотька, за его спиной, таращилъ глаза такъ, будто бы въ ресторанъ забрели попировать двое разукрашенныхъ перьями индѣйцевъ.

   Юноши, замѣтивъ ту сенсац³ю, которую они вызвали, отнесли ее на счетъ своихъ личныхъ качествъ и пр³ободрились.

   Одинъ откашлялся, передернулъ молодцевато плечами и сказалъ другому не совсѣмъ натуральнымъ басомъ:

   - A что не шарахнуть ли намъ по лампадочкѣ?

   Другой согласился съ тѣмъ, что шарахнуть самое подходящее время, и оба выпили водки съ видомъ людей, окончательно махнувшихъ рукой на спасен³е грѣшной души въ будущей жизни.

   Вторую рюмку, по предложен³ю младшаго юноши, "саданули", третью "вдолбили", и такъ они развлекались этой невинной игрой до тѣхъ поръ, пока графинчикъ ни опустѣлъ, a юноши - ни наполнились до краевъ.

   Отецъ приблизился къ нимъ, дружелюбно хлопнулъ старшаго по плечу и сказалъ:

   - Ахъ, господа! Я такъ вамъ благодаренъ... Вы, такъ сказать, кладете основан³е... Починъ, какъ говорится, дороже денегъ. Разрѣшите мнѣ по этому случаю угостить васъ бутылочкой вина за мой счетъ.

   Старш³й юноша не прекословилъ. Кивнулъ головой и сказалъ:

   - Царапнемъ. Какъ ты думаешь?

   Младш³й согласился съ тѣмъ, что "разсосать" бутылочку вина "недурственно".

   Онъ показался мнѣ тогда образцомъ благодуш³я, веселья и изящнаго балагурства.

   Юноши выпили вино и, когда спросили счетъ за съѣденное и выпитое раньше, отецъ категорически воспротивился этому.

   - Ни за что я этого не позволю,- твердо сказалъ онъ.- Будемъ считать, что вы мои гости.

   - Да какъ же такъ,- простоналъ младш³й, хватаясь за воспаленную голову.- Это какъ будто не того...

   - Мм... да-съ,- поддержалъ старш³й.- Оно не совсѣмъ "фельтикультяпно".

   Отецъ, наоборотъ, нашелъ въ своемъ поступкѣ всѣ признаки этого джентльменскаго понят³я, и юноши, одаривъ Алексѣя двугривеннымъ, ушли, причемъ походка ихъ поразила меня своей сложностью и излишествомъ движен³й. Два ряда столовъ указывали имъ прямой фарватеръ, выводивш³й на широкое открытое море - на улицу, но юноши, какъ два утлыхъ суденышка, по терявшихъ руль, долго носились и кружились по комнатѣ пока одинъ ни сѣлъ на мель, полетѣвъ съ размаха на столъ, a другой, пытаясь взять его на буксиръ, рухнулъ рядомъ.

   Мощный Алексѣй снялъ ихъ съ мели, вывелъ на улицу и они поплыли куда-то вдаль, покачиваясь и стукаясь боками о стѣны...

  

   Лѣто прошло и осень раскинула надъ городомъ свое сѣрое, мокрое крыло. Пыль на нашей улицѣ замѣсилась въ бѣлую липкую грязь, дождь тоскливо постукивалъ въ оконныя стекла, въ комнатахъ было темно, неуютно, и казалось, что м³ръ уже кончается, что жить не стоитъ, что надъ всѣмъ пронесся упадокъ и смерть.

   Память моя сохранила лица и наружность всѣхъ посѣтителей, перебывавшихъ въ "карнавалѣ"... Съ начала его основан³я, ихъ было семь человѣкъ: два старыхъ казначейскихъ чиновника, хромой провизоръ, околоточный, управск³й служащ³й, помѣщикъ Трещенко, y котораго сломалась бричка, какъ разъ противъ нашего ресторана и неизвѣстный рыжеусый человѣкъ, плотно пообѣдавш³й и заявивш³й, что онъ забылъ деньги дома въ карманѣ другого пиджака. Этотъ человѣкъ такъ и не принесъ денегъ: я рѣшилъ, что или y него сгорѣлъ домъ, или воры украли пиджакъ, или, по-просту, его укокошили разбойники. И мнѣ было искренно жаль рыжеусаго неудачника.

   ...Былъ особенно грустный день. Вѣтеръ рвалъ послѣдн³е листья мокрыхъ облѣзлыхъ уксусныхъ деревьевъ, уныло высовывавшихся изъ-за грязныхъ досчатыхъ заборовъ. Улица была пустынна, мертва, и двери "карнавала", которыя такъ гостепр³имно распахивались лѣтомъ, теперь были плотно закрыты, поднимая адск³й визгъ, когда кто-либо изъ насъ безпокоилъ ихъ.

   Я сидѣлъ съ Алексѣемъ въ пустой билл³ардной и, куря папироску, изготовленную изъ спички, обернутой бумагой, слушалъ:

   - И вотъ, братецъ мой, приходить ко мнѣ генералъ и говоритъ: "Вы будете Алексѣй Дмитричъ Моргуновъ?". "Такъ точно, я. Садитесь, пожалуйста". "Ничего, говоритъ. Я и постою". "А только, говоритъ, такое дѣло, что моя дочка васъ видѣла и влюбилась, a я васъ прошу отступиться".- Чего-съ? Не желаю!". "Я вамъ, говоритъ, домъ подарю, пару лошадей и десять тысячъ!". "Не нужно, говорю, мнѣ ни золота вашего, ни палатъ, потому все это y васъ наворовано, a дочка ваша должна нынче же ко мнѣ притить!". Видалъ? Вотъ онъ и говоритъ: "А я полиц³ймейстеру заявлю объ такомъ вашемъ дѣлѣ". "Да сдѣлай милость. Хучь самому околодочному". Взялъ его за грудки, да и вывелъ, несмотря, что генералъ. Ну, хорошо. Пр³ѣзжаетъ полиц³ймейстеръ. "Вы Алексѣй Моргуновъ?".- "А тебѣ какое дѣло?".- "Такое, говоритъ, что на васъ жалоба". "Одинъ дуракъ, говорю жалуется, a другой слушаетъ". "Отступитесь,- говоритъ,- Алексѣй Дмитричъ. А то, говоритъ, добромъ не кончится"... "Чего-съ? Ахъ ты, селедка полицейская". "Прошу, говоритъ, не выражаться, а то взводъ городовыхъ пришлю и дѣло все закончу". "Присылай, говорю. Схватилъ его за грудки, да въ дверь. Ну, хорошо. Пр³ѣзжаетъ взводъ, ружья наголо - прямо ко мнѣ!..

   Сердце мое замерло... Я зналъ храбрость этого молодца, былъ увѣренъ въ его дикомъ неукротимомъ мужествѣ и свирѣпости, но страшныя слова "ружья наголо" и "взводъ" потрясли меня. Я посмотрѣлъ на него съ тайнымъ ужасомъ, замеръ отъ предчувств³я самаго страшнаго и захватывающаго въ его героической борьбѣ съ генераломъ, - но въ это время скрипнула дверь... вошелъ отецъ. Онъ былъ суровъ и чѣмъ-то разстроенъ.

   - Вотъ ты гдѣ, каналья, - проворчалъ онъ. - Мнѣ это надоѣло! Цѣлые дни валяешься по диванамъ, воруешь папиросы, a на столахъ въ ресторанѣ на цѣлый палецъ пыли. Получай разсчетъ и уходи по добру, по здорову.

   Сердце мое оборвалось и покатилось куда-то. Я вскрикнулъ и закрылъ лицо руками... Вотъ оно! Только бы не видѣть, какъ этотъ страшный безжалостный заб³яка будетъ рѣзать отца, такъ неосторожно разбудившаго въ немъ звѣря. Только бы не слышать стоновъ моего несчастнаго родителя!

   Алексѣй спрыгнулъ съ дивана, выпрямился, потомъ наклонился и, упавъ на колѣни, завопилъ плачущимъ голосомъ:

   - Вотъ чтобъ я лопнулъ, если бралъ папиросы. Чтобъ меня разорвало, если я не стиралъ пыли нынче утромъ! Только двѣ папиросочки и взялъ! Что-жъ его стирать пыль, если все равно уже недѣля, какъ никто въ ресторанъ не идетъ! Простите меня - я никогда этого не сдѣлаю! Извините меня!

   О, чудо! Это крушитель генераловъ и полиц³ймейстеровъ хныкалъ, какъ младенецъ.

   - Я исправлюсь! - кричалъ онъ, бѣгая за отцомъ на колѣняхъ, съ проворствомъ и искусствомъ, поразившими меня. - Я и не курю вовсе! Да и пыли-то вовсе нѣтъ!

   - Э, все одинъ чортъ, - устало сказалъ отецъ.- Я закрываю ресторанъ. Наторговались.

  

   ... Рядъ столовъ, съ которыхъ были содраны скатерти, напоминалъ аллею надгробныхъ плитъ... Драпировки висѣли пыльными клочьями - впрочемъ, скоро и ихъ содралъ бойк³й чрезвычайно разговорчивый еврей. Уже не пахло такъ весело и обѣщающе замазкой и масляной краской - въ комнатахъ стоялъ запахъ пыли, пустоты и смерти.

   Въ темной столовой наша семья доѣдала запасы консервовъ и паштетовъ, как³е-то мрачные, зловѣщ³е выползш³е изъ невѣдомыхъ трущобъ родственники съ карканьемъ пили изъ стакановъ вино - остатки погреба "Венец³анскаго карнавала",- a въ кухнѣ поваръ Никадимовъ сидѣлъ на табуреткѣ съ грязнымъ узелкомъ въ рукахъ и шепталъ саркастически:

   - Все это не то, не то и не то!..

   Посуда была свалена въ кучу въ темномъ углу, a Мотька сидѣлъ верхомъ на ведрѣ и чистилъ картофель - больше для собственной практики и самоуслажден³я, чѣмъ по необходимости.

   Я бродилъ среди этого разгрома, закаляя свое нѣжное дѣтское сердце, и мнѣ было жалко всего - Никодимова, скатертей, кастрюль, драпировокъ, Алексѣя и вывѣски, потускнѣвшей и осунувшейся.

   Отецъ позвалъ меня.

   - Сходи, купи бумаги и большихъ конвертовъ. Мнѣ нужно кое-кому написать.

   Я одѣлся и побѣжалъ. Вернулся только черезъ полчаса.

   - Почему такъ долго?- спросилъ отецъ.

   - Да тутъ нигдѣ нѣтъ! Всѣ улицы обѣгалъ... Пришлось идти на Большую Морскую. Прямо ужасъ.

   - Ага... - задумчиво прошепталъ отецъ. - Такой большой ра³онъ и ни одного писчебумажнаго магазина. А... гм... Не идея-ли это? Попробую-ка я открыть тутъ писчебумажный магазинъ!..

   - A что, - говорилъ я Мотькѣ вечеромъ того-же дня.- A отецъ открываетъ конверточный магазинъ.

   - Большая штука! - вздернулъ плечами этотъ анаѳемск³й поваренокъ.- A моя матка отдаетъ меня къ сапожнику. Сапожникъ, братъ, какъ треснетъ колодкой по головешкъ - такъ и растянешься. Какой человѣкъ слабый - то и сдохнетъ. Это тебѣ не конверты!

   И въ сотый разъ увидѣлъ я, что ни мнѣ, ни отцу не угнаться за этимъ практичнымъ ребенкомъ, который такъ умѣло и ловко устраивалъ свои делишки.