Аверченко Аркадий Тимофеевич - Черным по белому

что она однажды заявила мнѣ:

   - Ну, мой вѣрный рыцарь - уѣзжаю.

   Я почувствовалъ, что кровь бросилась мнѣ въ лицо. Помолчалъ, сдѣлалъ усил³е и холодно спросилъ:

   - Куда?

   - Въ Одессу. Къ сестрѣ, a оттуда, погостивъ, въ Москву.

   - Та-акъ. Ну, счастливаго вамъ пути. Желаю, чтобы вы веселились y сестры, a также и въ Москвѣ.

   Она странно поглядѣла на меня, вздохнула и спросила:

   - Придете къ пароходу проводить?

   Я вѣжливо поклонился.

   - Если разрѣшите, съ удовольств³емъ.

   На пароходной пристани собралось много провожающихъ - веселые, оживленные.

   И я старался быть оживленнымъ, шутилъ, улыбался. Выходило неважно.

   - Что вы такой?..- спросила Марья Николаевна.

   - Зубъ что-то болитъ,- кисло отвѣчалъ я.- У насъ дома так³е сквозняки...

   И въ то время, какъ я говорилъ ей эти слова - чудовищный ревъ гудка разбилъ воздухъ, какъ стекло, и все внутри каждаго человѣка заныло и задрожало мелкой дрожью.

   Марья Николаевна скучающе глядѣла на мои шевелящ³яся губы, a я говорилъ ей:

   - ...Так³е сквозняки... Моя милая, безцѣнная, мое единственное солнышко!.. Я тебя люблю, слышишь-ли ты это слово? И я бы хотѣлъ съ тобой рука объ руку дойти гордо и счастливо до самой могилы. Слышишь-ли ты меня? Я люблю твою душу и люблю твое тѣло, такое прекрасное, гибкое, нѣжное и упругое. Я бы томилъ тебя ласками, цѣловалъ бы нѣжно, и бурно, и трепетно, и всю засыпалъ бы свѣжимъ дождемъ поцѣлуевъ - твои руки, грудь, животъ, твои плечи, о, твои плечи. Слышишь-ли ты меня, единственное мое солнышко?..

   И опять гудокь нелѣпо оборвался на срединѣ слова "меня"...

   - "Ня, единственное мое ясное солнышко"...- услышала Марья Николаевна.

   - Что? Какое "ясное солнышко" - недоумѣвающе переспросила она.

   - Я говорю, единственное, о чемъ я мечтаю,- понѣжиться на солнышкѣ. Вотъ, видите, сейчасъ облака, a когда вы уѣдете, я, если выглянетъ солнышко, пойду на бульваръ и посижу на скамейкѣ.

   - Подумаешь, идилл³я... Только и всего?

   И я холодно отвѣтилъ:

   - Только и всего.

   Эти двѣ истор³и я разсказалъ къ тому, что, вообще, хорошо было бы въ каждомъ городѣ на каждой улицѣ поставить по такому гудку - хоть разъ въ день на пять минутъ можно было бы быть искренними другъ съ другомъ.

  

  

   Проснулся я потому, что почувствовалъ около кровати присутств³е посторонняго лица. Но, открывъ глаза, увидѣлъ свою ошибку: это былъ не посторонн³й человѣкъ, a околоточный. Полиц³я никогда не бываетъ посторонней.

   Я послалъ ему рукой привѣтств³е и терпѣливо спросилъ:

   - Сколько?

   - Двѣсти пятьдесятъ.

   - Что вы, милый! Хотите десять?

   - Помилуйте! Я не имѣю права торговаться.

   - Ну, да,- кивнулъ я головой.- Вы сейчасъ скажете: дѣти, всеобщая дороговизна... Знаемъ!

   - Помилуйте, я вамъ сейчасъ могу предъявить и постановлен³е...

   Обезпокоенный, я поднялся на локтѣ.

   - Позвольте... Да вы о чемъ?

   - A вы?- улыбнулся околоточный.

   - Я о...

   - Ничего подобнаго! Я бы не сталъ такъ настойчиво... Вы, просто, какъ редакторъ журнала оштрафованы...

   - Просто оштрафованъ? Ну, тогда, конечно, ничего.

   - ... И мнѣ нужно взыскать съ васъ деньги.

   - Вотъ это уже сложнѣе... Это не просто. Дѣло въ томъ, видите-ли, что мнѣ бы ужасно не хотѣлось платить вамъ денегъ.

   - Можно не платить,- успокоительно сказалъ околоточный.

   - Вотъ видите! Ну, спасибо. Садитесь, пожалуйста!

   - Можно не платить,- повторилъ околоточный, усаживаясь.- Такъ какъ штрафъ съ замѣной арестомъ на полтора мѣсяца, то, если отсидѣть - ничего платить и не придется.

   - Встаньте!- сердито сказалъ я.- Вы, кажется, усѣлись на мой сюртукъ. Вы увѣрены, что это я оштрафованъ? Можетъ быть, кто-нибудь другой?

   - Именно, вы. Да это ничего! Теперь вѣдь всѣхъ штрафуютъ.

   - Милый мой,- сентенц³озно возразилъ я.- Всѣ люди, въ концѣ-концовъ, умираютъ... Но если вы на этомъ основан³и захотите отрѣзать мнѣ вашей шашкой голову,- я буду энергично сопротивляться. Хотите пятьдесятъ? Что?

   - Пятьдесятъ рублей. Хорош³я деньги! На пятьдесятъ рублей можно обмундировать цѣлаго городового... Или сѣдло съ уздечкой для лошади купить.

   - Не могу-съ. Приказано взыскать полностью.

   - Однако, вы тяжелый человѣкъ! Ну, ладно. Какъ нибудь, когда будутъ свободныя деньги, отдамъ. Зимой, когда начнется сезонъ... Заходите, милости просимъ...

   - Нѣтъ-съ, зимой нельзя. Нужно сейчасъ.

   - Почему же? Я заплачу проценты за отсрочку. Я готовъ даже разсматривать это, какъ ломбардную ссуду подъ извѣстную цѣнность. Я думаю, что извѣстную цѣнность я представляю?

   - Нѣтъ, мы ожидать не можемъ.

   - Боже ты мой! Можно подумать, что вы весь свой бюджетъ строите на этихъ несчастныхъ двухстахъ пятидесяти рубляхъ! Хотите такъ: я вамъ внесу сразу пятьдесятъ рублей и потомъ еженедѣльно...

   - Извините, не можемъ.

   - Гм... A въ тюрьмѣ y васъ хорошо кормятъ?

   - Обыкновенно.

   - Вотъ это и плохо, что обыкновенно. Я долженъ обязательно отсидѣть полтора мѣсяца?

   - Конечно.

   - Извините меня, но я считаю это неправильнымъ. Нужно, штрафуя, считаться съ положен³емъ человѣка, Пятьдесятъ дней моей жизни считаются вами цѣнностью, равной двумстамъ пятидесяти рублямъ. То есть, одинъ мой день оцѣнивается въ пять рублей. Но, знаете-ли вы, милый мой, что ежедневный заработокъ, въ среднемъ, y меня равняется пятидесяти рублямъ?!. Хотите - пять дней отсижу, a больше - не получите ни одного часочка..

   - Этого мы не можемъ.

   Тогда я попытался обратиться къ его здравому смыслу.

   - Что вамъ за польза, если я буду сидѣть? Если заключен³е должно способствовать исправлен³ю даннаго субъекта - вы меня не исправите. Я останусь такимъ же, какимъ былъ. Хотите меня обезвредить? Стоитъ-ли обезвреживать на полтора мѣсяца. Тѣмъ болѣе, что въ тюрьмѣ я, все равно, буду придумывать темы для своихъ разсказовъ. Зачѣмъ же еще вамъ нужно такъ добиваться лишен³я меня свободы? Не заставляйте же меня думать,- патетически заключилъ я,- что это должно быть актомъ вашей личной мести! Личная месть въ политикѣ - фи!

   - Да если не хотите сидѣть, можно просто уплатить деньги.

   - Удивительно, господа, y васъ все это просто. Весь м³ръ представляется вамъ математической формулой: дважды два - четыре. A скажите... Пошли ли бы вы на такую комбинац³ю: я дамъ вамъ сто рублей, a на остальные полтораста досижу.

   - Нѣтъ, это невозможно.

   - Вотъ люди, съ которыми каши не сваришь! Почему невозможно? Какая разница вамъ, если вы, все равно, получаете все цѣликомъ, но въ двухъ сортахъ. Обѣдъ изъ двухъ блюдъ гораздо пр³ятнѣе обѣда изъ одного блюда. Нечего тамъ думать, соглашайтесь.

   - Не знаю, что вамъ и сказать. Такихъ вещей еще никто намъ не предлагалъ.

   - Не предлагали, потому что привыкли къ шаблону. A y меня всѣ комбинац³и совершенно свѣж³я и, никѣмъ не заѣзженныя. Если бы вы хорошенько уяснили мою мысль, вы пошли бы мнѣ навстрѣчу. Можно даже сдѣлать такъ: сегодня y меня, скажемъ, есть свободные десять рублей, я посылаю ихъ вамъ и считаю себя на два дня свободнымъ. Завтра, наоборотъ, y меня есть свободный денекъ. Что же я дѣлаю? Я захожу куда слѣдуетъ, отсиживаю, a вы отмѣчаете y меня въ книжкѣ (можно завести такую разсчетную книжку), что пять рублей уплачено натурой. И мнѣ незамѣтно, и вамъ не убыточно. Къ осени, глядишь,- разсчитаемся.

   Но логика на полиц³ю не дѣйствуетъ. Околоточный вздохнулъ и сказалъ со свойственной ему простотой:

   - Если до двѣнадцати часовъ завтра не внесете денегъ, придется васъ арестовать.

   - У васъ нѣтъ сердца,- съ горечью прошепталъ я.- Хорошо... Завтра я дамъ вамъ отвѣтъ.

   Околоточный посидѣлъ еще четверть часа, побранилъ свое начальство (надо замѣтить, что околоточные всегда ругаютъ начальство; любопытно, что пристава этого не дѣлаютъ...), и ушелъ, цѣпляясь шашкой за всѣ углы столовъ и ножки стульевъ.

  

  

   Когда я вышелъ въ столовую, всѣ уже знали о постигшей меня карѣ. Тетка осмотрѣла меня съ тайнымъ страхомъ и сказала:

   - Допрыгался? Мало вашего брата въ Швейцар³и, такъ еще и тебѣ надо.

   - Въ какой Швейцар³и?

   - Въ такой. Сегодня бѣжишь?

   - Что вы тамъ такое говорите... Здравствуй, Сергѣй.

   Мой кузенъ, юный студентъ, пожалъ мнѣ руку и сказалъ сочувственно:

   - Вотъ онъ, режимъ-то! Но ты не смущайся, братъ. Вся мыслящая часть общества на твоей сторонѣ. Пойди-ка сюда, я тебѣ что-то скажу!

   Онъ отвелъ меня къ окну и шепнулъ:

   - Будь спокоенъ! Мы тебѣ устроимъ побѣгъ. Дай только намъ два-три мѣсяца сроку... У меня есть пара товарищей головорѣзовъ, которые съ помощью подкопа...

   - Будетъ поздно!- печально сказалъ я.

   - О, Боже! Я догадываюсь! Ты не выдержишь тяжести заключен³я и съ помощью веревки, скрученной изъ простыни...

   - Да, нѣтъ, просто меня уже выпустятъ. Всего вѣдь полтора мѣсяца!

   - Жаль... А то бы...

   Я отошелъ къ столу, взялъ сдобную булку, откусилъ кусочекъ... и вскрикнулъ:

   - Охъ, чертъ! Что это такое... Тутъ можно всѣ зубы поломать...

   Я оглядѣлъ булку: кто-то искусно засунулъ въ нее тоненькую пилу, обрывокъ веревочки и записку.

   Въ запискѣ стояло:

   "Съ помощью этого, перепили окно и спустись внизъ. На разстоян³и нѣсколькихъ ядровъ тебя будетъ ждать лошадь, на которой скачи на югъ. Живымъ не сдавайся".

   Странное слово "ядровъ", напыщеность слога и пара орфографическихъ ошибокъ сразу обнаружили автора - десятилѣтняго Борьку, моего племянника.

   Я выплюнулъ изо рта пилочку, выбросилъ веревку, съѣлъ булку и, допивъ чай, ушелъ гулять.

   Когда шелъ по двору, прачка Анисья выбѣжала изъ подвала, застѣнчиво сунула мнѣ въ руку двѣ копѣйки и, пролепетавъ: "помолись за меня, несчастненьк³й", убѣжала.

   Дѣло стало казаться не такимъ мрачнымъ.

   Теперь для полнаго расчета съ правительствомъ не хватало только 249 рублей 98 копѣекъ.

   Въ кафе встрѣтили меня друзья. Они были очень озабочены моимъ положен³емъ и предложили цѣлый рядъ выходовъ.

   Оказывается, положен³е мое было не безвыходнымъ.

   Можно было:

   1) Бѣжать въ Аргентину,

   2) Захватить околоточнаго, вмѣсто заложника, и отпустить его только тогда, когда мнѣ гарантируютъ свободу.

   3) Бѣжать на Капри.

   4) Забаррикадироваться въ квартирѣ и отстрѣливаться.

   Лучш³й мой другъ разспрашивалъ, не было ли y меня въ роду алкоголиковъ, уб³йцъ, развратниковъ и, вообще, преступниковъ? Онъ же снялъ мою шляпу и, ощупавъ голову, нашелъ признаки несомнѣнной дегенерац³и и деформирован³я черепа.

   На другой день утромъ пришелъ мой старый другъ - околоточный.

   - Ну, какъ?- спросилъ онъ.

   - Рѣшилъ сѣсть.

   - Ну... пожалуйте! Пойдемъ.

   - Кандаловъ не надѣнете?

   - Нѣтъ, не стоитъ.

   - Можетъ, обыскъ сдѣлаете?

   - Зачѣмъ же! Разъ нѣтъ предписан³я.

   - Тюремная карета подана?

   - Какая тамъ карета... На извозчикѣ поѣдемъ.

   - Ну, милый мой,- раздраженно сказалъ я.- Разъ во всемъ этомъ нѣтъ тюремной кареты, ни кандаловъ, ни мрачной поэз³и, ни тюремщиковъ, вталкивающихъ въ подземелье, ни крысъ на каменномъ полу - я отказываюсь! Я рѣшилъ заплатить штрафъ.

   - Платите,- равнодушно согласился околоточный.

   - Вотъ вамъ. Это шестимѣсячный вексель. Вы учтете его и...

   - Нѣтъ, извините. Нужно наличные.

   - Да почему? Неужели, вы думаете, что вамъ не учтутъ векселя? Любой банкъ сдѣлаетъ это. Въ особенности, если вы еще найдете тамъ, въ банкѣ, как³я-нибудь санитарныя погрѣшности...

   - Нѣтъ, вексель мы не принимаемъ.

   - Боже, какой вы нудный человѣкъ! Ну, получайте ваши "наличныя" и, надѣюсь, что наши дороги надолго разойдутся въ разныя стороны. Прощайте!

   И, платя деньги, я постарался всучить ему самыя потертыя, запятнанныя и измятыя кредитки... Я твердо помнилъ, что принадлежу къ оппозиц³и.

  

   P. S. Можетъ быть, мой разсказъ и возмутитъ кого-нибудь изъ оппозиц³онно настроенныхъ гражданъ, возмутитъ легкостью тона и той шутливостью, которая не подходитъ, которая неумѣстна при столкновен³и съ такими серьезными, мрачными вещами, какъ штрафъ и арестъ.

   Но, Боже мой! Вѣдь въ этомъ шутливомъ тонѣ и смѣхѣ, можетъ быть, и кроется единственный выходъ изъ еще болѣе некрасиваго положен³я, когда человѣкъ безпомощно плачетъ, стонетъ и, вообще, разливается въ три ручья.

  

  

  

   Когда горничная принесла почту - супруги дружески раздѣлились: мужъ забралъ себѣ всѣ газеты и каталогъ сѣмянъ, a жена - всѣ журналы и письма.

   Мужъ перелисталъ каталогъ, сказалъ два раза: "ого!", два раза: "гм!", и, отложивъ его, углубился въ газету.

   Жена схватила сначала письмо, потомъ отложила его, взяла журналъ,- перевернула двѣ странички, бросила журналъ, снова схватила письмо, на колѣни положила другой журналъ и, перелистывая его, попыталась вскрыть конвертъ; такъ какъ одна рука была занята перелистываньемъ журнала, то для письма была пущена въ ходъ свободная другая рука и зубы: зубами былъ оторванъ край конверта, и зубами же было вынуто письмо. Послѣ этого, журналъ соскользнулъ съ колѣнъ и упалъ на полъ, a жена ухватилась обѣими руками за письмо и приступила къ чтен³ю.

   Прочтя нѣсколько строкъ, она подняла голову и, улыбаясь тихой улыбкой, которая озарила ея лицо, подобно тихому умиротворяющему, розовому, вечернему лучу,- сказала:

   - Ахъ, мужчины, мужчины... Вотъ, говорятъ, что женщина, влюбившись, теряетъ голову... A я думаю, что нѣтъ ничего смѣшнѣе, трогательнѣе и безтолковѣе влюбленнаго мужчины.

   - A что?- безпокойно спросилъ мужъ.- Ты это не обо мнѣ вѣдь говоришь?

   - Успокойся - не о тебѣ. Просто я сейчасъ получила письмо отъ совершенно незнакомаго мнѣ господина. И, представь себѣ - онъ изливается мнѣ въ своихъ чувствахъ

   - Просто дуракъ какой-нибудь,- сказалъ мужъ, выглядывая изъ-за газеты.

   - Почему же дуракъ? Ужъ сейчасъ и дуракъ. Значитъ, и ты былъ дуракъ, когда въ свое время изъяснялся въ любви ко мнѣ? !

   Въ голосѣ мужа зазвенѣла нотка искренности, когда онъ сказалъ:

   - И я.

   - Очень мило! Благодарю васъ!

   - Не стоитъ. Курите на здоровье.

   Жена немного обидѣлась; чтобы уязвить мужа, a также - поднять себѣ цѣну, она поднесла письмо къ глазамъ и задушевнымъ голосомъ прочла первую строчку:

   - "Мое безцѣнное сокровище!" Обрати вниман³е: человѣкъ, который еще даже незнакомъ со мной - считаетъ меня безцѣннымъ сокровищемъ.

   - Не обвиняй его! Для человѣка, незнакомаго съ тобой - это простительно.

   Жена, очевидно, не поняла этой сложной по построен³ю фразы, потому что сказала благосклонно:

   - Ага! Теперь уже и ты начинаешь отпускать мнѣ комплименты, хитрецъ ты этак³й! Да-а... "Друг³е, можетъ быть, и назовутъ пошлой дерзостью то, что я пишу вамъ такое письмо, даже не будучи знакомъ, но, если вы такъ же умны, какъ и красивы, вы не сочтете это дерзостью"...

   Жена вдумалась въ послѣднюю фразу и торопливо заявила:

   - Я и не считаю!

   - Еще-бы!

   - "Благословляю тотъ счастливый случай, который привелъ меня третьяго дня въ "Аквар³умъ"...

   Жена подняла голову и сказала, задумчиво улыбаясь:

   - Начиная съ этихъ строкъ, бѣдняга совершенно теряетъ голову. Ха-ха-ха! Обрати вниман³е: онъ пишетъ - "Аквар³умъ" въ то время, какъ мы были въ - "Аркад³и"... Помнишь, тогда? До чего y человѣка все въ головѣ перепуталось...

   - Можетъ быть, онъ тебя спуталъ съ кѣмъ-нибудь?

   - Чепуха! Съ кѣмъ онъ меня можетъ спутать?! "Сердце мое сжималось сладко и мучительно, когда ваша милая головка показывалась y окна кабинета"...

   - Постой,- перебилъ мужъ.- Какъ это такъ "у окна кабинета", когда мы сидѣли въ общемъ залѣ? Тутъ что то непонятное!

   - Для кого непонятное, a для кого и понятное! Очень просто: значитъ, онъ сидѣлъ въ кабинетѣ, a мы снаружи, и моя, какъ онъ говоритъ, "милая головка" показывалась y окна кабинета.

   - Однако, я не думаю, чтобы твоя милая головка достигала окна второго этажа.

   - Онъ объ этомъ и не говоритъ.

   - Но вѣдь кабинеты во второмъ этажѣ? !

   - Я не виновата, милый мой, что кабинеты такъ глупо устроены. Ну-съ, дальше. "Я не знаю, кто тѣ двое мужчинъ, которые сидѣли съ вами"... Постой-ка! Кто былъ тогда съ ними?

   - Насъ было трое: ты, твоя тетка и я.

   - Значитъ, онъ мою тетку за мужчину принялъ? О, Боже, Боже... Не даромъ говорятъ: любовь - слѣпа!

   - Хорошъ гусь!- критически замѣтилъ мужъ.- Теперь ты согласна, что тутъ какая-то путаница?

   - О, да,- язвительно вскричала жена.- Я вижу - ты бы очень хотѣлъ этого! Еще-бы!

   - Да какъ же можно - женщину за мужчину принять?

   - Мало-ли что. У тети, дѣйствительно, очень мужественный видъ. Человѣкъ смотрѣлъ только на меня! Всѣ остальные для него только ненужная декорац³я!

   - И я декорац³я?..

   - И ты декорац³я.

   - A ты знаешь: декорац³я иногда можетъ на голову свалиться.

   - Я знаю - ты другого ничего не можешь сдѣлать. Да... "...Тѣ двое мужчинъ, которые сидѣли съ вами; но если сѣдой, толстый господинъ въ смокингѣ - вашъ мужъ - не думаю, чтобы вы любили его"... Замѣть: онъ маскируетъ эти слова хладнокровнымъ тономъ, но видно, что бѣдняга страдаетъ.

   - Интересно: кого онъ принялъ за сѣдого господина въ смокингѣ - тетушку, меня или тебя....

   - Не будь пошлякомъ.

   - Милая: какой я толстый? Какой я сѣдой? Какой я въ смокингѣ, когда я въ сюртукѣ былъ?

   - Очень ему нужно разбирать - въ смокингѣ ты или въ сюртукѣ! Только ему и дѣла.

   - A сѣдой-то? Какой я сѣдой?

   - Ты почти блондинъ. A блондины вечеромъ кажутся сѣдыми. Преломлен³е лучей.

   - Именно. Оно самое. A толстымъ я кажусь тоже отъ преломлен³я лучей?

   - A что-жъ ты худеньк³й, что-ли? Слава Богу, четыре съ половиной пуда!

   - Та-акъ; a скажи, сколько ты вѣсишь?

   - Три пуда семьдесятъ. Ахъ, да дѣло не въ этомъ!.. Ты все перебиваешь меня! "Но то, что вы изрѣдка кокетничали съ другимъ господиномъ - пронизывало мое сердце отравленными стрѣлами"...

   Мужъ захихикалъ:

   - Съ другимъ - это, значитъ, съ теткой. Дѣйствительно, обидно! Если женщина со своей собственной теткой кокетничаетъ - дѣло швахъ.

   - Конечно, конечно - тебѣ непонятно, что человѣкъ могъ совсѣмъ потерять голову.

   - Ну, кто найдетъ ее, тоже не обрадуется.

   - Я такъ и знала: ты ревнуешь! А, ну, что дальше? "Я не могу себѣ представить, чтобы кто-нибудь другой обвивалъ руками вашу тонкую тал³ю и цѣловалъ ваши черные, какъ ночь, волосы".

   - Ну, послушай,- сказалъ мужъ, откладывая газету.- Положа руку на сердце, можно назвать твою тал³ю тонкой?

   - Если тебѣ не нравится - ищи себѣ другую!

   - Благодарю васъ. Одно долженъ признать - онъ довольно мило перекрасилъ твои волосы въ черный цвѣтъ.

   - Онъ этого не говорить!

   - Ну, какъ же! Тамъ онъ сравниваетъ твои волосы съ ночью, что-ли.

   - Ночи бываютъ и черныя, и бѣлыя. Если захотѣть критиковать человѣка, всегда можно придраться. Онъ писалъ такъ, какъ чувствовалъ! "...Счастливый случай далъ мнѣ возможность узнать вашъ адресъ отъ Жоржа Кирюкова"... Это что еще за Жоржъ?

   Мужъ пожалъ плечами.

   - Тебѣ лучше знать.

   - Откуда же мнѣ знать какого-то Кирюкова?! Это, навѣрное, одинъ изъ твоихъ ресторанныхъ забулдыгъ знакомыхъ. Знакомитесь, съ кѣмъ попало! Гм!.. "...Отъ Жоржа Кирюкова, жениха вашей свояченицы Клавд³и"... Съ ума сошелъ человѣкъ! Какая свояченица?

   - Онъ же говорить - твоя?

   - Почему моя? Можетъ быть, твоя?

   - Да, да. Я ее до сихъ поръ въ карманѣ на всяк³й случай пряталъ, a теперь выну... Получайте, дескать. Новая родственница!

   - Нечего хихикать! Обрадовался...

   - Милая моя! Ни свояченицы, ни твояченицы, ни мояченицы - y насъ нѣтъ!

   - Поразительно умно! Просто человѣку не до того было, и онъ все перепуталъ...

   - Какъ это можно,- все перепутать? Съ какой радости?

   - Значитъ, по твоему, я не способна внушить человѣку сильное чувство, да?

   Губы жены обиженно задрожали.

   - Удивительно, - сказалъ мужъ, поднимая съ пола конвертъ,- какъ этотъ ид³отъ еще адреса не перепуталъ! Постой-ка!.. Гм!.. Тебя зовутъ Александрой?

   - Александрой.

   - Есть. Степановной?

   - Что за глупости! Какой Степановной?

   - Тутъ, дорогая моя Александра Ивановна, стоитъ "Степановна".

   - Что за нелѣпый человѣкъ! Ты фамил³ю посмотри!- сердито сказала жена.

   - Да фамил³я хорошая: Чебоксарова.

   - О, Господи! Неужели, онъ и фамил³ю... ошибся?!

   - Ну, как³е пустяки,- подмигнулъ мужъ.- Что такое фамил³я? Номеръ дома правиленъ - 7, a квартира гм!.. На три номера больше - это, впрочемъ, тоже деталь...

   - Въ такомъ случаѣ,- нервно крикнула жена.- Я ничего не понимаю. Ты умнымъ себя считаешь - ты и объясни... Въ чемъ тутъ дѣло?

   - Въ чемъ? Просто это письмо не къ тебѣ адресовано.

   - Вздоръ! Какъ бы оно иначе ко мнѣ попало! Это онъ мнѣ писалъ! Только что волосы спуталъ...

   Вошла горничная и, остановившись y дверей, спросила:

   - Вамъ не попали-ли по ошибкѣ журналы госпожи Чебоксаровой изъ одиннадцатаго номера?

   - Что такое? Какая Чебоксарова?- крикнула жена.

   - Александры Степановны Чебоксаровой. Брюнетка такая тоненькая. Кажись, почтальонъ всю ея почту вамъ сунулъ. Умается, работамши, вотъ и суетъ зря...

   - Скажи своему почтальону, что онъ дуракъ! A ты тоже хорошъ! Вмѣсто того, чтобы разобрать, какъ слѣдуетъ, почту,- сейчасъ-же хватаешься за свои глупые газеты! Убѣгутъ онѣ отъ тебя, правда? Новости тебѣ нужно знать! Да? Безъ тебя политики не сдѣлаютъ! Выше! головы, милый мой, не прыгнешь,- могу тебя успокоить.

  

  

  

  

   Въ еженедѣльномъ журналѣ, въ повѣсти молодого беллетриста я вычиталъ слѣдующее:

   - "Какъ хороши бываютъ предразсвѣтные часы, когда вся природа готовится отойти ко сну, когда поля одѣваются бѣлой пеленой тумана, и усталые, истомивш³еся за день крестьяне, гонятъ свои стада лошадей и другихъ животныхъ на покрытыя изумрудной зеленью пастбища подъ ласковые лучи утренняго солнца. Въ так³е тих³е закатные часы мнѣ хочется думать о чемъ-то недостижимомъ, несбыточномъ".

   Нужно-ли говорить, что меня чрезвычайно возмутили эти странныя сумбурныя строки. Я поспѣшилъ пригвоздить автора къ позорному столбу, чтобы отбить y него всякую охоту совать носъ въ то, что его не касается.

   Я написалъ въ другомъ еженедѣльникѣ:

   "Авторъ утверждаетъ, во-первыхъ, что "въ предразсвѣтные часы вся природа готовится отойти ко сну". Если "вся природа" въ глазахъ автора отождествляется съ кучкой пьяныхъ гулякъ, вышвырнутыхъ за позднимъ временемъ изъ кабака и готовящихся отойти ко сну въ придорожной канавѣ - мы не поздравляемъ автора съ такимъ кругозоромъ. Во-вторыхъ, всему свѣту извѣстно,- что крестьяне встаютъ съ разсвѣтомъ, a не ложатся. Какой же дуракъ могъ заставить истомившихся за день крестьянъ гнать стада "лошадей и другихъ животныхъ" на пастбища. Когда крестьяне ихъ гнали? Въ какой часъ? Если утромъ - почему они успѣли "истомиться за день"? Если вечеромъ - что это за безумные, потерявш³е образъ человѣческ³й крестьяне, которые выгоняютъ скотъ на ночь изъ хлѣвовъ въ поле? И, какъ совмѣстить "тих³е закатные часы" съ "ласковыми лучами утренняго солнышка?" Кто могъ написать это? Человѣкъ или курица, забредшая черезъ открытое окно на письменный столъ отлучившагося за авансомъ автора? Да нѣтъ! И курица прекрасно отличаетъ разсвѣтъ отъ заката... Въ концѣ этой белиберды авторъ меланхолически вздыхаетъ: "Въ так³е тих³е закатные часы мнѣ хочется думать о чемъ-то недостижимомъ, несбыточномъ"...

   "Что онъ называетъ недостижимымъ? Не то-ли, что ему никогда не удастся поумнѣть и написать произведете болѣе благопристойное"...

   Статейка моя вышла достаточно хлесткой, умной и разсудительной.

   Но на другой день ко мнѣ явился длинный худощавый молодецъ и заявилъ, что онъ этого дѣла такъ не оставитъ.

   - Да вы кто такой?- спросилъ я.

   - Авторъ той повѣсти, съ которой вы такъ грубо обошлись...

   - Ага! Вы авторъ? Чего же вы хотите?

   - Напишите опровержен³е вашей статьи.

   - Что же я буду опровергать? Что крестьяне встаютъ утромъ? Моему опровержен³ю даже ребенокъ не повѣритъ. Что закатъ бываетъ на разсвѣтѣ? Съ этимъ даже и вы не согласитесь. Что крестьяне выгоняютъ скотину пастись ночью? Съ этимъ не согласится и самая захудалая скотина. Что же я буду опровергать?

   - Хорошо, хорошо,- сказалъ онъ.- Въ такомъ случаѣ y васъ завтра будутъ мои свидѣтели,

   - Я за этимъ не гонюсь.

   - Это безразлично. Но такую вещь можно смыть только кровью.

   - Такъ, такъ. Значитъ,- разсудительно замѣтилъ я,- оттого, что вы мнѣ влѣпите пулю въ лобъ, солнышко начнетъ въ тих³е закатные часы лить на землю утренн³е лучи? Вы никогда этого не дождетесь.

   - Что вы хотите этимъ сказать?

   - Хочу сказать то, что y насъ не хватить крови, чтобы смыть съ нѣсколькихъ десятковъ тысячъ страницъ напечатанную на нихъ вами безсмыслицу.

   - Ладно! Когда я прострѣлю ваше брюхо, вы узнаете, какая это безсмыслица!

   - Да, дѣйствительно. Можно сказать, что этотъ доводъ будетъ сокрушающимъ. A пока - прощайте. По корридору прямо, дверь направо.

   - Прощайте! Вы обо мнѣ завтра услышите.

   - Постараюсь; напрягу слухъ до послѣдней степени.

  

  

   Двое юношей - хранителей священныхъ традиц³й чести - явились ко мнѣ на другой день.

   - Мы къ вамъ по очень серьезному дѣлу.

   - Садитесь. Много работаете?

   - Какъ... работаемъ?.. Да, вообще, конечно... работаемъ.

   - Я вижу, мы съ вами народъ занятой, - замѣтилъ я.

   Юноши, польщенные, улыбнулись.

   - Да-съ.

   - A этотъ безграмотный оселъ, - интимно подмигнулъ я,- отрываетъ насъ отъ дѣлъ.

   Юноши вскочили.

   - Позвольте! Мы здѣсь въ качествѣ представителей господина Лелякина и не позволимъ оскорблять его!! Потрудитесь взять ваши слова обратно.

   - Откуда же вы знаете, что я говорю о немъ?

   - A вы вотъ сказали: безграмотный оселъ.

   - Я могу взять свои слова только на половину: онъ грамотный оселъ. Грамотный настолько, чтобы нацарапать окостенѣвшей рукой безсмыслицу и пристроить ее въ журналѣ.

   - Но мы защитники его интересовъ и не позволимъ...

   Я проницательно взглянулъ на юношей.

   - Значить, вы согласны съ нимъ, что закатъ бываетъ на разсвѣтѣ?

   - Нѣтъ, не согласны.

   - ...ласны,- подтвердилъ другой юноша.

   - Могъ-ли умный человѣкъ написать такую чепуху?

   - Не могъ.

   - Значитъ, писалъ дуракъ?

   - Значитъ, дур... Да нѣтъ! Вы не можете такъ говорить о немъ. Онъ довѣрилъ намъ свои интересы!

   - Ну, да, я понимаю. Однако, оставимъ это въ сторонѣ. Оттого, что онъ довѣрилъ вамъ свои интересы, онъ вѣдь умнымъ не сдѣлался? Согласны?

   - Да, конечно, это вѣрно.

   - Вотъ и выходитъ, что, даже и защищая его интересы, вы все время должны помнить, что онъ дуракъ. Вѣрно?

   Юноши придвинулись ко мнѣ ближе и кивнули головами... Послѣ нѣкотораго колебан³я, согласились:

   - Конечно, дуракъ. Сказать правду, намъ ужасно противно это поручен³е. Мы сразу видимъ, что вы симпатичный умный человѣкъ...

   - A тотъ - какое-то дерево, - подхватилъ другой юноша.

   - Гнилое дерево. Дупло вмѣсто головы,- замѣтилъ другой юноша.

   - И пишетъ онъ такъ, что его отодрать бы слѣдовало.

   Пока оба защитника интересовъ моего противника обмѣнивались этими замѣчан³ями, я потребовалъ вина, и мы подняли свои бокалы за то, чтобы литература была избавлена отъ тупицъ и бездарностей.

   Потомъ пришли мои секунданты. Было шумно и весело.

   Противниковы юноши дали клятву, что въ зависимости отъ исхода дуэли, они поколотятъ своего довѣрителя.

  

  

   Съ разсвѣтомъ меня разбудили "защитники моихъ интересовъ".

   - Дайте мнѣ поспать хоть полчасика.

   - Нельзя. Уже восходъ. Противникъ, вѣроятно, уже на мѣстѣ.

   - А, можетъ, его еще нѣтъ. Вѣдь онъ путаетъ закатъ съ восходомъ.

   - Можетъ быть, когда онъ одинъ. Но мы увѣрены, что секунданты растолкуютъ ему.

   Натягивая брюки, я сострилъ:

   - Его секунданты лучше. Они ему растолковываютъ, a вы меня расталкиваете.

   Тутъ же я подумалъ:

   - Бодришься? Хочешь показать хладнокров³е?

   Лошади повезли насъ на мѣсто назначен³я, a я сидѣлъ и думалъ:

   - Какъ трудно быть самимъ собой, ѣдучи стрѣляться. Столько я читалъ, видѣлъ пьесъ и картинъ на сюжетъ дуэли, что трудно мнѣ удержаться въ рамкахъ естественности. Хорошо было нашимъ предкамъ: они стрѣлялись, какъ Богъ на душу положитъ. A я знаю, какъ держалъ себя Ленск³й, Онѣгинъ, Грушницк³й, Печоринъ, и долженъ или подражать имъ, или выдумывать что-либо совершенно оригинальное, что не такъ-то легко. Постараюсь держать себя естественно...

   Я закинулъ голову назадъ, потомъ посвисталъ, потомъ сложилъ руки на груди и злобно улыбнулся.

   - Чего тебя корчитъ?- освѣдомился секундантъ.

   Тогда я сдѣлалъ сосредоточенное лицо, нахмурился и сталъ похлопывать пятка-о-пятку.

   - Нервничаешь?- спросилъ секундантъ. Я разсмѣялся, ткнулъ его кулакомъ въ бокъ и показалъ языкъ.

   - Бодришься? Подвинчиваешь себя?

   Я убѣжденъ - какъ ни держи себя передъ дуэлью - все будетъ плохо.

   До мѣста назначен³я я сдѣлалъ три безплодныхъ попытки: пытался 1) быть разсѣяннымъ, 2) грознымъ, полнымъ зловѣщаго спокойств³я и 3) - хладнокровнымъ, видавшимъ виды, привыкшимъ къ дуэлямъ, бреттеромъ.

   Послѣдняя попытка вызвала y одного изъ секундантовъ замѣчан³е:

   - У тебя такой видъ, что не лучше-ли намъ вернуться и уложить тебя въ постель. У тебя очень не хорош³й видъ.

   Мой безграмотный противникъ былъ уже на мѣстѣ. Онъ ходилъ крупными шагами по полянкѣ (не помню по Лермонтову-ли или по кому другому).

   Я опустился на камень и подъ впечатлѣн³емъ обстановки тихонько запѣлъ:

   - Куда, куда, куда вы удалились... Господи! Я не боюсь, но помоги мнѣ, Господи, быть естественнымъ.

   Я всталъ и подошелъ къ шептавшимся секундантамъ.

   - Ну, чего же мы ждемъ, господа?

   Защитники интересовъ моего противника развели руками.

   - Ужасная непр³ятность! Всего одинъ только пистолетъ!.. Другого никакъ не могли розыскать. Нельзя же стрѣляться однимъ пистолетомъ?

   Необычайно долговязый студентъ, цѣль появлен³я котораго была мнѣ не совсѣмъ ясна, примирительно сказалъ:

   - Отчего же - нельзя? Пусть по жреб³ю - они выстрѣлятъ въ нихъ, или они въ нихъ, a затѣмъ передадутъ пистолетъ противной сторонѣ.

   - Я ничего не имѣю противъ, - согласился я.- Очень пр³ятно познакомиться. Вы тоже секундантъ?

   - Нѣтъ,- сказалъ этотъ долговязый гигантъ, наклоняясь ко мнѣ.- Я приглашенъ для отмѣриван³я шаговъ.

   Я взглянулъ на его ноги. Идея пригласить этого человѣка была не глупа. Ноги его могли обезвредить самаго лучшаго стрѣлка. Вѣроятно, подумалъ я, когда этотъ человѣкъ наклоняется къ ботинку, чтобы развязать зубами затянувш³йся узломъ шнурокъ - его голова обрушивается внизъ съ головокружительной высоты.

   - На нѣтъ и суда нѣтъ,- замѣтилъ мой противникъ, когда ему сказали, что пистолетъ только одинъ.- Обойдемся. Я предпочелъ бы, впрочемъ, какъ оскорбленный, стрѣлять первымъ.

   - По жреб³ю, по жреб³ю!- донесся съ высоты голосъ отмѣривателя шаговъ.- Тяните жреб³й, a я отмѣрю шаги. Тридцать шаговъ.

   Онъ провелъ носкомъ ноги черту на землѣ и, затѣмъ, сдѣлавъ колоссальный прыжокъ, понесся на своихъ страшныхъ ходуляхъ въ туманную даль.

   - ...Одиннадцать, двѣнадца