Аверченко Аркадий Тимофеевич - Черным по белому

  

  

  

   Волга

   Клусачевъ и Туркинъ

   Роскошная жизнь

   Функельманъ и сынъ

   Святыя души

   Желтая простыня

   Скептикъ

   Участокъ

   Одно изъ моихъ чудесъ

   Стих³йная натура

   Ничтожная личность

   Случай изъ жизни

   О дѣтяхъ

   Фабрикантъ

   Загадки сердца

   Aлло!

   Человѣкъ, которому повезло

   Равновѣс³е

   Буржуазная пасха

   О пароходныхъ гудкахъ

   Какъ меня оштрафовали

   Призраки любви

   Первая дуэль

   Разсказъ о колоколѣ

   Ресторанъ "Венец³анск³й карнавалъ"

  

  

   Въ буфетной комнатѣ волжскаго парохода за стойкой стоялъ здоровеннѣйш³й мужчина и билъ ладонью руки по лицу качавшагося передъ нимъ молодого парня.

   У парня было преравнодушное лицо, которое, казалось, говорило: "да скоро ты, наконецъ, кончишь, Господи"!

   Здоровеннѣйш³й мужчина приговаривалъ:

   - Вотъ тебѣ разбитый бокалъ, вотъ соусникъ, вотъ провансаль!

   И бокалъ, и соусникъ, и провансаль - какъ двѣ капли воды, походили другъ на друга: это были обыкновенный пощечины, и различныя назван³я ихъ служили просто какими-то символами.

   Послѣ провансаля буфетчикъ надѣлилъ парня "невытертыми рюмками", "закапанной скатертью" и какой-то "коробкой бычковъ".

   Когда парню пр³ѣдалось однообраз³е ощущен³я, парень поворачивалъ лицо въ другую сторону, и вторая, отдохнувшая, щека бодро выносила и "фальшивый цѣлковый отъ монаха" и "теплое пиво" и "непослушан³е маменькѣ".

   Толстый купецъ, пивш³й въ углу теплое пиво, восторженно глядѣлъ на эту сцену, дѣлая машинально тѣ же движен³я, что и буфетчикъ, и качая лысой головой въ тактъ каждому удару.

   - Что это такое?- спросилъ я радостнаго купца.

   - Это - государь мой, наше русское волжское воспитан³е. Чтобы, значитъ, помнилъ себя. Сынокъ это евонный.

   - Да, вѣдь, онъ его, какъ скотину, бьетъ?!

   - Зачѣмъ, какъ скотину?.. Скотину безъ пояснен³я лупятъ, a онъ ему все такъ и выкладываетъ: "это, говоритъ, за соусникъ, это за теплое пиво". Парень, стало быть, и знаетъ - за что.

   - И вы думаете, это помогаетъ?- брезгливо спросилъ я.

   - Батюшка! А то какъ же? Да парень, послѣ этого ноги его будетъ мыть, да воду пить!

   Я пожалъ плечами.

   - Если первая часть этой операц³и и имѣетъ гиг³еническое значен³е, то вторая...

   - Чего-съ?

   - Я хочу сказать, что такое обращен³е дѣлаетъ человѣка глупымъ, забитымъ и тупымъ.

   - Ничего-съ. Насъ такъ тоже учивали, a посмотрите - и на слово отвѣтимъ, и дѣло исдѣлаемъ.

   Старая женщина подошла къ стойкѣ, поглядѣла на буфетчика и заботливо сказала:

   - Ну, и будетъ. Ишь - ты упарился...

   - Мать ихняя,- кивнулъ на нее купецъ.- Строгая семья, правильная.

   Младш³й членъ этой семьи, наконецъ, избавился отъ "соусниковъ" и "монашескихъ монетъ". Отецъ ударилъ его въ послѣдн³й разъ, оттолкнулъ и, придвинувъ къ себѣ стаканы, сталъ ихъ перетирать. Сынъ взялъ тарелку и, въ свою очередь, принялся тереть мраморную доску буфета.

   - Правильно,- сказалъ мнѣ купецъ.- Удовольств³е исдѣлай, a работы не забывай.

  

  

   Пароходъ подходилъ къ большому городу. На палубѣ стоялъ здоровенный буфетчикъ, одѣтый по дорожному, жена его и сынъ.

   - Ну вотъ, Капитоша, вотъ тебѣ такое мое слово: штобы отъ матери никакой жалобы, штобы пассажиръ былъ безъ ропоту и штобы - безъ бою стекла. Парень ты уже большой, многократно ученый - знаешь, какъ и что. Ключи тебѣ даны, довѣр³е отцовское оказано - за симъ прощайте. Долженъ ты понимать свою самостоятельность.

   - Поблагодари папеньку,- крикнула мать.- Эхъ, народъ теперь. Да я бы за это отцу... ноги бы мыть, да воду пить!

   Эта странная формула исчерпывала, очевидно, всѣ взаимоотношен³я младшихъ къ старшимъ. Выпитая вода являлась тѣмъ цементомъ, который неразрывно связывалъ членовъ семьи.

   Парень Капитоша, опустилъ мутные сѣрые глаза, конфузливо вздохнулъ и повалился отцу въ ноги.

   - Благодарствуйте, тятя.

   - Ничего, что тамъ. Лишь бы все, какъ слѣдоваетъ.

   Вокругъ нихъ столпились пассажиры, съ интересомъ слѣдивш³е за этой сценой. Буфетчикъ расцѣловался съ женой и поклонился пассажирамъ.

   - Уѣзжаю я по дѣлишкамъ, милостивые господа. Если что - не взыщите съ парнишки,- молодъ онъ, робокъ. Не забудьте, поучите его.

   Лысый купецъ отозвался за всѣхъ:

   - Поучимъ.

   Зѣвнулъ и отправился спать... Ставились сходни...

   Когда пароходъ отчаливалъ отъ пристани того города, гдѣ буфетчикъ собирался устраивать дѣла, мать и сынъ стояли y перилъ и махали платками отцу, пришедшему послѣдн³й разъ проститься съ ними.

   Вѣтеръ трепалъ бѣлыми платками, и полоса воды, между пароходомъ и пристанью, все ширилась и ширилась. Когда пароходъ отошелъ шаговъ на сто, Капитоша пересталъ салютовать, всмотрѣлся въ платокъ и показалъ отцу кулакъ. Отецъ что-то закричалъ съ берега, но не было слышно.

   Капитоша облокотился спиной о перила, сложилъ на груди руки и строго сказалъ, глядя на мать сѣрыми, мутными глазами:

   - Ну, мамаша... Идите спать!

   - Чего-жъ я пойду, дурашка. Солнышко-то еще не спряталось.

   - Идите спать!- бѣшено взвизгнулъ сынъ.- Говорятъ вамъ - идите! Кто тутъ хозяинъ? Вы или я?

   - Охъ, ты-жъ, Господи, - пролепетала струсившая мать.- Поди-ты, какой крикливый. Ну-ну... Иду-иду Ты-жъ тутъ смотри, чтобы все...

   - Пошла, пошла!

   Оставшись одинъ, Капитоша плюнулъ на ладони и попытался пригладить взъерошенные волосы. Потомъ сдѣлалъ попытку выгнуть впалую грудь колесомъ. Ни то, ни другое не удалось ему. Онъ вздохнулъ и поплелся въ буфетъ. Я съ улыбкой послѣдовалъ за нимъ - его поведен³е заинтересовало меня.

   Зайдя за стойку, Капитоша вынулъ бутылку французскаго шампанскаго, откупорилъ ее, открылъ широко громадный желтый ротъ, въ которомъ жадно извивался тонк³й, сухой языкъ, и въ двѣ минуты перелилъ въ себя всю бутылку.

   - Однако!- сказалъ я, удивившись.

   - Видалъ?- захихикалъ онъ.

   - Видалъ.

   - Здорово?

   - Да ужъ... Вашъ отецъ будетъ вами доволенъ.

   Грудь его вогнулась еще больше и волосы сдѣлались мягкими.

   - Товарищъ!- сказалъ онъ. - Господинъ! Долбанемъ еще одну, а?

   - Спасибо, я днемъ не пью. И вамъ не совѣтую. Зайдутъ сейчасъ сюда пассажиры, a вы выпивши.

   Дѣйствительно, какой-то маленьк³й чиновникъ зашелъ и, потирая руки, сказалъ:

   - Пива.

   - Нельзя!- взревѣлъ Капитоша.

   - Почему?

   - Буфетъ закрыть.

   - Кто его закрылъ?

   - Кто? Я, Капитонъ Ильичъ - очень пр³ятно познакомиться. Со мной, если желаете, выпьемъ. Шампанскаго, бордосскаго... Милый! Если бы ты видѣлъ, сколько здѣсь бутылокъ - самъ чортъ не пересчитаетъ. Пузатеньк³я, долг³я - всяк³я. Чесстн... слово.

   Маленьк³й чиновникъ потоптался на мѣстѣ, облизалъ губы и неожиданно сказалъ:

   - Ну, что-жъ, выпьемъ.

   Капитоша суетливо вытеръ руку о полу пиджака и протянулъ ее ребромъ, неумѣло:

   - Капитонъ Ильичъ, главный буфетчикъ этого парохода.- Садитесь! Ахъ, ты-жъ Господи! Вотъ пр³ятное знакомство. Скажите, саратовск³я хористки еще не слѣзли?

   - Нѣтъ, ѣдутъ. A что? Вы ихъ... сюда? Это ловко.

   Капитоша захохоталъ и молодцевато побѣжалъ на-верхъ.

   - Зачѣмъ вы хотите пить съ нимъ?- спросилъ я.- Нехорошо.

   - Да что онъ, ребенокъ, что-ли,- возразилъ чиновникъ.- Пусть себѣ молодой человѣкъ повеселится.

   Черезъ минуту вошелъ Капитоша, во главѣ четырехъ, жизнерадостныхъ, смѣющихся дѣвицъ.

   - Садитесь, барышни. Винцо сейчасъ будетъ, апельсины. Очень пр³ятно. Я Капитонъ Ильичъ, здѣшн³й главный завѣдующ³й буфетнымъ отдѣлен³емъ пароходной компан³и судоходства. Алле!

   Слѣдомъ за дѣвицами вошелъ продавецъ коралловъ и старый актеръ, потертый и давно небритый.

   - Ты кто? Коралловый торговецъ? Очень украшаетъ и наводить кавалеровъ на пр³ятныя мысли.

   Капитоша суетился, бѣгалъ къ стойкѣ, выбиралъ кораллы, платилъ деньги, потомъ увидѣлъ на продавце коралловъ оранжевый галстукъ и присталъ, чтобы тотъ уступилъ ему этотъ галстукъ.

   - Расчудесный галстукъ! Продай, чего тамъ.

   Повязался купленнымъ галстукомъ, надѣлъ на руки кольца съ кораллами и сталъ открывать бутылки съ виномъ.

   Старый актеръ стоялъ въ углу, молча за нимъ наблюдая. Потомъ приблизился и сказалъ:

   - Давай мнѣ пятьдесятъ рублей.

   Капитоша обернулъ къ нему желтое, потное лицо и прищурился.

   - За что?

   - Да такъ. Давай. Ты теперь хозяинъ. Чего тамъ! Надо быть самостоятельнымъ.

   - Пятьдесятъ рублей, - задумчиво переспросилъ Капитоша.- Ну, на!

   - Вотъ такъ. A теперь налей мнѣ шампанскаго.

   Одна изъ дѣвицъ обняла прос³явшаго Капитошу за шею и сказала:

   - Ты дай намъ на счастье, a мы тебя прославимъ.

   - Какъ... прославите?

   - Будемъ пѣть про тебя. Завсегда такъ. Гостей въ кабинетахъ славимъ.

   - Здорово!- сказалъ Капитоша и ревниво добавилъ:

   - Только меня что-бъ одного.

   - Да, конечно. Ты-жъ хозяинъ. Какъ тебя звать?

   - Капитонъ Ильичъ, главный управляющ³й пароходною частью...

   - Ладно! Дѣвицы: Капитоша!

   И хоръ дѣвицъ нестройно запѣлъ:

  

             Капитоша, Капитоша, Капитоша,

             Капитоша, Капитоша, Капито-о-ша-а...

             Капитоша-тоша-тоша,

             Ша-ша-ша-ша-ша !

  

   Капитоша сидѣлъ на стулѣ, истомленный славой, почетомъ и всеобщимъ уважен³емъ.

   - Еще разъ!- попросилъ онъ, закрывъ глаза.

   - Капитоша, Капитоша, Капито-оша-а!..

   Онъ подперъ щеку рукой и заплакалъ. Это были слезы гордости, радости и сознан³я потерянныхъ прежнихъ лѣтъ, такъ глупо прожитыхъ.

   - Вотъ оно, настоящее то,- вѣроятно, думалъ бѣдный Капитоша, и сердце его радостно билось.

   - Господа,- крикнулъ актеръ.- За-мѣ-ча-тель-но-му и раз-про-един-ствен-ному Капи-тону Ильичу - мно-га-я лѣ-ѣ-ѣ-та!!

   Дѣвицы пѣли... Оборотистый продавецъ коралловъ плясалъ, безъ пиджака, погромыхивая своимъ ящикомъ.

   Сумерки заглядывали въ окно...

   - Дай мнѣ полтораста рублей,- попросилъ актеръ,- для устройства театральнаго здан³я въ Петербургѣ.- Дашь?

   - Дамъ,- сказалъ Капитоша, всталъ; выпрямился и въ невыразимомъ экстазѣ крикнулъ:- Господа! Похожъ, я на офицера?

   Всѣ нашли, что - похожъ..........

  

   Дверь скрипнула и лысый купецъ, шаркая мягкими сапогами, вошелъ въ буфетную.

   - А-а... Честная компан³я... Это что-же такое?!

   Онъ стоялъ съ полминуты, оглядывая всѣхъ. Потомъ его взглядъ остановился на Капитошѣ, украшенномъ оранжевымъ галстукомъ, бархатнымъ пиджакомъ, купленнымъ y того же торговца кораллами и массой разноцвѣтныхъ колецъ на пальцахъ.

   - А-а...- протянулъ лысый купецъ.

   Онъ неторопливо завернулъ правый рукавъ, подошелъ къ Капитошѣ, размахнулся и сталъ бѣшено колотить по Капитошиной головѣ, которая, какъ арбузъ на стеблѣ, безпомощно металась изъ стороны въ сторону.

   И опять всякая пощечина звучала символически:

   - Это тебѣ кораллы! Это дѣвки! Это за отца! Это за мать!

   Всѣ потихоньку вышли изъ буфетной. Утомившись лысый купецъ, присѣлъ за столикъ и приказалъ:

   - Пива, подлюга! Если будетъ теплое - голову оторву.

   Капитоша втянулъ грудь, прыгнулъ за стойку и, стуча коралловыми кольцами о бутылки, сталъ откупоривать пиво.

  

  

   Вглядитесь повнимательнѣе въ мой портретъ... Въ уголкахъ губъ и въ уголкахъ глазъ вы замѣтите выражен³е мягкости и доброты, которая, очевидно, свила себѣ чрезвычайно прочное гнѣздо. Доброты здѣсь столько, что ея съ избыткомъ хватило бы на десятокъ другихъ угловъ губъ и глазъ.

   Очевидно, это качество, эти черточки доброты, не случайныя, a прирожденныя, потому что отъ воды и мыла онѣ не сходятъ, и сколько ни теръ я эти мѣста полотенцемъ - доброта с³яла изъ уголковъ губъ и уголковъ глазъ еще ярче. Такъ,- вода можетъ замѣсить придорожную пыль въ грязь, но та же вода заставляетъ блестѣть и сверкать свѣж³е изумрудные листочки на придорожныхъ кустахъ.

   Мнѣ хочется, чтобы всѣмъ вокругъ было хорошо, и, если бы наше бездарное правительство опомнилось, и пригласило меня на должность безплатнаго совѣтчика - можетъ быть, изъ нашихъ общихъ старан³й что-нибудь бы и вышло.

   Въ частной жизни я стремлюсь къ тому же: чтобы всѣмъ было хорошо. Откуда y меня эта Маниловская черта - я и самъ хорошенько не разберусь.

   Однажды, весной, мой пр³ятель Туркинъ сказалъ мнѣ вскользь, во время нашего катанья на Туркинскомъ автомобилѣ:

   - Вотъ скоро лѣто. Нужно подумать о томъ, чтобы снять этотъ тяжелый автомобильный верхъ и сдѣлать лѣтн³й откидной, парусиновый.

   - Парусиновый?- переспросилъ я, думая о чемъ-то другомъ.

   - Парусиновый.

   - Автомобильный, парусиновый?

   - Ну, конечно.

   - Вотъ прекрасный случай!- обрадовался я.- Какъ разъ вчера я встрѣтился съ пр³ятелемъ, котораго не видѣлъ года два. Теперь онъ управляющ³й автомобильнымъ заводомъ, здѣсь же въ Петербургѣ. Закажите ему!

   Мысль y меня была простая и самая христ³анская:

   Туркинъ хорош³й человѣкъ, и Клусачевъ хорош³й человѣкъ. У Туркина есть нужда въ верхѣ, y Клусачева - возможность это сдѣлать. Пусть Клусачевъ сдѣлаетъ это Туркину, они познакомятся, и, вообще, все будетъ пр³ятно. И всяк³й изъ нихъ втайнѣ будетъ думать:

   - Вишь ты, какой хорош³й человѣкъ этотъ Аверченко. Какъ хорошо все устроилъ: одинъ изъ насъ имѣетъ верхъ, другой заработалъ на этомъ, и, кромѣ того, каждый изъ насъ пр³обрѣлъ по очень симпатичному знакомому.

   Всѣ эти соображен³я чрезвычайно меня утѣшили.

   - Право, закажите Клусачеву,- посовѣтовалъ я.

   Туркинъ задумчиво вытянулъ губы трубочкой, будто для поцѣлуя.

   - Клусачеву? Право не знаю. Можетъ быть, онъ сдеретъ за это?.. Впрочемъ, если это ваша рекомендац³я - хорошо! Такъ я и сдѣлаю, какъ вы настаиваете.

   Дѣло сразу потеряло вкусъ и приняло странный оборотъ: вовсе я ни на чемъ не настаивалъ; лично мнѣ это не приносило никакой пользы и являлось затѣей чисто филантропической. A выходило такъ, будто Туркинъ сдѣлалъ мнѣ какое-то одолжен³е, a я за это, съ своей стороны, долженъ взвалить на свои плечи отвѣтственность за Клусачева.

   Я промолчалъ, a про себя подумалъ:

   - Богъ съ ними. Зачѣмъ мнѣ возиться... Туркинъ пусть забудетъ объ этомъ разговорѣ и закажетъ этотъ верхъ кому-нибудь другому.

   Но Туркинъ относился ко мнѣ поразительно хорошо: черезъ недѣлю, встрѣтившись со мной, онъ озабоченно взялъ меня за плечо и сказалъ:

   - Ну, что же вы? Я никому не заказывалъ автомобильнаго верха и жду вашего пр³ятеля Трепачева. Гдѣ же вашъ Трепачевъ?

   - Клусачевъ, a не Трепачевъ.

   - Пусть Клусачевъ, но мѣрку-то онъ долженъ снять? Я изъ-за него никому не заказалъ, a уже на-дняхъ лѣто.

   - Хорошо,- сказалъ я.- Я увижусь съ нимъ и скажу.

   - Да, но вы должны увидѣться, какъ можно раньше! Не могу же я, согласитесь, париться подъ этой тяжелой душной крышкой.

   Въ тотъ день я былъ чѣмъ-то занятъ, a на другой день мнѣ позвонили по телефону:

   - Алло! Это я, Аверченко.

   - Слушайте, голубчикъ... Ну, что были вы уже y вашего Муртачева?

   - Клусачева, вы хотите сказать.

   - Ну, да. Не могу же я ждать, согласитесь сами. Вы уже были y него?

   - Только вотъ собираюсь. Вѣдь этотъ заводъ на краю города. Ужъ y меня и извозчикъ заказанъ. Сейчасъ ѣду.

   Дѣйствительно, нужно было ѣхать. Клусачевъ былъ хорош³й человѣкъ и встрѣтилъ меня тепло.

   - А, здравствуйте! Вотъ пр³ятный гость.

   - Ну, скажите мнѣ спасибо: я вамъ заказикъ принесъ.

   - A что такое?

   - Верхъ для автомобиля одному моему пр³ятелю.

   - У него ландолэ?

   - Н...не знаю. Можетъ оно, дѣйствительно, такъ и называется. Беретесь?

   - Взяться-то можно, только вѣдь эта штука не дешевая. Обыкновенно, думаютъ, что она дешевая, a она не дешевая.

   - Ну, вы бы по знакомству скидку сдѣлали.

   - Скидку? Ну, для васъ можно сдѣлать по своей цѣнѣ. Ладно! Обыкновенно, эти заказы не особенно интересны, но разъ вы просите - как³е же могутъ быть разговоры...

   Всѣ краски въ моихъ глазахъ сразу потускнѣли и сдѣлались сѣрыми... Эти люди не видѣли въ моихъ хлопотахъ простого желан³я сдѣлать имъ пр³ятное, a упорно придавали всему дѣлу видъ личнаго мнѣ одолжен³я.

   Ѣдучи обратно, я думалъ: что стоило бы мнѣ просто промолчать, въ то время, когда Туркинъ началъ разговоръ объ этомъ верхѣ... Онъ бы заказалъ его въ другомъ мѣстѣ, a Клусачевъ, конечно, прожилъ бы самъ по себѣ и безъ этого заказа.

   Нѣкоторые писатели глубокомысленно сравниваютъ жизнь съ быстро мелькающимъ кинематографомъ. Но кинематографъ, если картина не нравится, можно пустить въ обратную сторону, a проклятая жизнь, какъ бѣшенный быкъ, претъ и ломитъ впередъ, не возвращаясь обратно. Хорошо бы (думалъ я) повернуть нѣсколько дней моей жизни обратно до того мѣста, когда Туркинъ сказалъ:

   "Нужно сдѣлать откидной верхъ"... Взять бы послѣ этого и промолчать о Клусачевѣ.

   Не течетъ рѣка обратно...

   - Алло Вы?

   - Да, это я.

   - Слушайте, голубчикъ! Уже прошло три дня, a отъ вашего Кумачева ни слуху, ни духу.

   - Клусачева, a не Кумачева.

   - Ну, да! Дѣло не въ этомъ, a въ томъ, что уже пошли жарк³е дни, и мы съ женой буквально варимся въ автомобилѣ.

   - Да я былъ y него. Онъ обѣщалъ позвонить по телефону.

   - Обѣщалъ, обѣщалъ! Обѣщаннаго три года ждутъ.

   Я насильственно засмѣялся и сказалъ успокоительно:

   - За то онъ ради меня дешево взялъ. По своей цѣнѣ. Всего 200 руб.

   - Да? Гм!.. Странная y нихъ своя цѣна... A мнѣ въ Невскомъ гаражѣ брались сдѣлать за 180, и съ подъемнымъ стекломъ... Ну, да ладно... Разъ вы уже заварили эту кашу - приходится ее расхлебывать.

   Сердце мое похолодѣло: подъемное стекло! A вдругъ этотъ Клусачевъ дѣлалъ свои разсчеты безъ подъемнаго стекла?

   - Хорошо,- ласково сказалъ я.- Я съ нимъ... гм... поговорю... ускорю... Всего хорошаго.

   - Алло! Это вы, Клусачевъ?

   - Я!

   - Слушайте! Что же съ Туркинымъ?

   - A что такое?

   - Вы, оказывается, до сихъ поръ не сняли мѣрки?

   - Да все некогда. У насъ теперь масса работы по ремонту. Собственно говоря, мы бы за этотъ верхъ и совсѣмъ не взялись, но разъ вы просили, я сдѣлалъ это для васъ. Завтра сниму мѣрку...

   - Алло! Вы?

   - Да, я. Аверченко.

   - Слушайте, что же это вашъ Крысачевъ - снялъ мѣрку, да и провалился. Уже недѣля прошла. Я не понимаю такого поведен³я: не можешь, такъ и не берись... Навѣрное, онъ какой-нибудь аферистъ...

   - Да нѣтъ же, нѣтъ,- сказалъ я умиротворяюще.- Это прекрасный человѣкъ! Рѣдк³й отецъ семейства. Это и хорошо, что онъ такъ долго не появляется. Значитъ, уже дѣлаетъ.

   - О, Господи! Онъ, вѣроятно, къ осени сдѣлаетъ этотъ злосчастный верхъ? Имѣйте въ виду, если черезъ три дня верха не будетъ - не приму его потомъ. И то, эту отсрочку дѣлаю только для васъ.

   - Алло! Вы, Клусачевъ?

   - Я.

   - Слушайте, милый! Вѣдь меня Туркинъ ѣстъ за этотъ верхъ. Когда же...

   - А, пусть вашъ Туркинъ провалится! Онъ думаетъ, что только одинъ его верхъ и существуетъ на свѣтѣ. Вотъ навязали вы мнѣ на шею горе-злосчастное. Прибыли никакой, a минутки свободной дохнуть не дадутъ.

   - A онъ говорилъ,- несмѣло возразилъ я,- что y него брались сдѣлать этотъ верхъ за 180 рублей...

   - Такъ и отдавалъ бы! Странные люди, ей Богу. Въ другомъ мѣстѣ имъ золотыя горы сулятъ, a они сюда лѣзутъ!

   На моемъ письменномъ столѣ прозвенѣлъ телефонный звонокъ.

   Я снялъ трубку, приложилъ ее къ уху и предусмотрительно пропищалъ тоненькимъ женскимъ голосомъ:

   - Алло? Кто говорить?

   Сердце мое чуяло: говорилъ Туркинъ.

   - Баринъ дома?

   - Нѣтути,- пропищалъ я.- Уѣхамши. Куда-а-а?

   - Въ Финлянд³ю.

   - A чтобъ его черти забрали, твоего глупаго барина. Надолго?

   - На пять дѣнъ.

   - Послушай, передай ему, что такъ порядочные люди не поступаютъ! Чуть не тридцать градусовъ жары, a я по его милости долженъ жариться въ проклятой душной коробкѣ.

   - Слушаю-съ,- пропищалъ я.- Хорошо-съ.

   Я далъ отбой и, переждавъ минуту, позвонилъ Клусачеву.

   - Алло!- сказалъ я.- Квартира Клусачева?

   - Да,- сказалъ женск³й голосъ.- Вамъ кого?

   - Клусачевъ дома?

   - Дома. A кто говорить?

   - Аверченко.

   - Аверченко говоритъ, - сказалъ женск³й голосъ кому-то въ сторону.

   - A ну его къ чорту! - послышался отдаленный мужской голосъ.- Скажи, что только что я ушелъ.

   - Вы слушаете? Только что вышелъ баринъ. С³ю минутку. Я-то думала, что онъ дома, a онъ, гляди, вышелъ.

   - Когда же онъ вернется?- терпѣливо спросилъ я.

   - Когда вернетесь?- справился женск³й голосъ.

   - Скажи ему, что я... ну, уѣхалъ въ Финлянд³ю; вернусь черезъ три дня, что-ли.

   - Уѣхали въ Финлянд³ю,- повторилъ рабски женск³й голосъ...- черезъ три дня.

   Я швырнулъ трубку, бросился на диванъ, и закрылъ лицо руками: мнѣ представлялся Туркинъ, носящ³йся въ своемъ глухомъ закрытомъ автомобилѣ по жаркимъ душнымъ городскимъ улицамъ, и рѣдк³е прохож³е, заглянувъ въ автомобильное окно, въ ужасѣ шарахаются при видѣ чьего-то краснаго, мокраго, обвареннаго жгучей духотой лица, черты котораго искажены бѣшенствомъ и злобой.

   Съ этого часа я безмѣрно полюбилъ столь рѣдкую лѣтомъ холодную сырую погоду. Дождь, вѣтеръ облегчали и освѣжали меня. Наоборотъ, жара дѣйствовала на меня ужасно: красное исковерканное бѣшенствомъ призрачное лицо, выглядывающее изъ чернаго мрачнаго гробообразнаго автомобиля, чудилось мнѣ.

   Въ этотъ жарк³й день я былъ именинникомъ, хотя въ календарѣ Аркад³й и не значился: гуляя по улицѣ, я увидѣлъ открытый автомобиль съ прекраснымъ парусиновымъ верхомъ. Въ немъ сидѣлъ Туркинъ.

   - А, - привѣтливо сказалъ я. - Поздравляю! Довольны?

   - Ну, знаете, не могу сказать. Тянулъ, тянулъ этотъ Чертачевъ вашъ.

   - Клусачевъ,- печально улыбнулся я.

   - Клусачевъ онъ или кто, но содрать за парусиновый верхъ безъ подъемнаго стекла 200 рублей - это грабежъ! Удружили вы мнѣ, нечего сказать.

   Я вздохнулъ, похлопалъ рукой по кузову автомобиля и безцѣльно спросилъ:

   - Ландолэ?

   - Ландолэ. Порекомендовали вы мнѣ, нечего сказать.

  

   - Алло! Клусачевъ?

   - Да, я. Кто говоритъ?

   - Аверченко. Хорошо съѣздили?

   - Куда?

   - Въ Финлянд³ю.

   - Въ какую тамъ Финлянд³ю?! Ахъ, да... Какъ вамъ сказать... Ужъ больно я истрепался за послѣднее время. Одинъ вашъ этотъ Туркинъ всѣ жилы вымоталъ. Работа хлопотливая, прибыли ни копѣйки, да еще изъ-за этого выгодный заказъ одинъ утеряли. Порекомендовали, нечего сказать!..

  

  

  

  

   Конкретное представлен³е писца Бердяги о широкой привольной, красивой жизни заключалось въ слѣдующемъ: однажды года три тому назадъ, когда еще была жива Бердягина мать - онъ, по ея настоян³ю, пошелъ къ крестному Остроголовченко похристосоваться и, вообще, выразить свою любовь и почтен³е.

   - Можетъ быть,- подмигнула веселая старуха,- этотъ негодяй и кровоп³йца оставить тебѣ что-нибудь послѣ смерти. Все-жъ таки крестный отецъ.

   Бердяга пошелъ - и тутъ онъ впервые увидѣлъ ту роскошь, ту сверкающе-красивую жизнь, выше которой ничего быть не могло.

   Ярко-желтые, крашеные масляной краской полы сверкали, какъ рѣка подъ солнцемъ; повсюду были разостланы бѣлые дѣвственные половики; мебель плюшевая; a въ углу прекрасной, оклеенной сѣро-голубыми обоями, гостиной былъ накрытъ бѣлоснѣжный столъ. Солнышко разсыпало самоцвѣтные камни на десяткахъ пузатыхъ бутылокъ съ коричневой мадерой, красной рябиновкой и таинственными зелеными ликерами; жареный нѣжный барашекъ съ подрумяненной кожицей дремалъ на громадномъ, украшенномъ зеленью блюдѣ въ одномъ углу стола, a толстый сочный окорокъ развалился на другомъ углу; все это перемѣшивалось съ пышнымъ букетомъ разноцвѣтныхъ яицъ, икрой, какими-то сырными издѣл³ями, мазурками и бабами; a когда крестный Островченко расцѣловался съ Бердягой, на Бердягу пахнуло превкуснѣйшей смѣсью запаха сигаръ и хорошаго одеколона.

   И разговоръ, который велъ крестный съ Бердягой, тоже былъ пр³ятенъ, нравился Бердягѣ и льстилъ ему. Крестный не видѣлъ Бердягу лѣтъ семь, помнилъ его мальчикомъ, a теперь, увидѣвъ высочайшаго молодца съ костлявымъ носатымъ лицомъ и впалой грудью - очень удивился.

   - Какъ?! Ты уже выросъ?! Однако. Вотъ не думалъ! Да вѣдь ты мужчина!

   По тону стараго Остроголовченко можно было предположить, что онъ гораздо менѣе удивился бы, если бы Бердяга явился къ нему тѣмъ же тринадцатилѣтнимъ мальчишкой, которымъ онъ былъ семь лѣтъ тому назадъ. Смущенный и польщенный такимъ вниман³емъ къ своей скромной особѣ,- Бердяга хихикнулъ, переступилъ съ ноги на ногу, и тутъ-же рѣшилъ, что его крестный - прекрасный добрый человѣкъ.

   - Да, да. Форменный мужчина. Служишь?

   - Служу, - отвѣтилъ Бердяга, замирая отъ тайнаго удовольств³я разговаривать съ такимъ важнымъ человѣкомъ въ прекрасномъ черномъ сюртукѣ и съ золотой медалью на красной лентѣ, данной Остроголовченкѣ за как³я-то заслуги.

   - Служу въ технической конторѣ Братьевъ Шумахеръ и Зайдъ, земледѣльческ³я оруд³я и машины, представители Альфреда Барраса, Анонимной компан³и Ун³онъ и Джеффри Уатсона въ Шеффильдѣ.

   - Вотъ какъ,- покачалъ головой крестный довольно любезно.- Это хорошо. Много получаешь?

   - Двадцать семь рублей, да наградныя.

   - Вотъ какъ! Прямо-таки мужчина. Ты помнишь, Егоръ Ильичъ, покойнаго Астаф³я Иваныча Бердягу. Это его сынокъ, Володя.

   Гость Егоръ Ильичъ отнесся къ Бердягѣ не менѣе любезно - какъ настоящ³й свѣтск³й человѣкъ.

   - Да?- сказалъ онъ задумчиво.- Такъ, такъ. Служите?

   - Служу,- радостно отвѣчалъ Бердяга, еле скрывая свою гордость, такъ какъ чувствовалъ себя центромъ вниман³я многочисленныхъ визитеровъ Остроголозченки.

   - А, гдѣ?

   - Въ технической конторѣ братьевъ Шумахеръ и Зайдъ, земледѣльческ³я оруд³я и машины, представители Альфреда Барраса, Анонимной компан³и Унюнъ и Джеффри Уатсона, въ Шеффильдѣ.

   - A какъ здоровье мамы?- спросила жена Остроголовченки, величественная старуха.

   - Ничего, благодарю васъ, слава Богу. Она извиняется, что не могла придти - лежитъ, больная.

   - Такъ, такъ,- съ элегантной разсѣянностью кивнулъ головой Остроголовченко.- Дай Богъ, дай Богъ. Ну, господа - попрошу къ столу. Закусите, чѣмъ Богъ послалъ.

   Гости шумной, запинающейся толпой двинулись къ столу.

   - Пожалуйста, водочки, винца. Егоръ Ильичъ, Марья Платоновна! Сергѣй Васильичъ, Васил³й Сергѣевичъ! A ты Володя - пьешь?

   Снова покраснѣвъ отъ этого знака вниман³я, Володя Бердяга пролепеталъ, пряча въ карманы громадныя красныя руки:

   - Кх! Иногда. Немножко. Я уже, въ сущности, пилъ.

   - Ничего, выпей. Ну, прямо-таки - прямо мужчина. Служишь?

   - Да... Въ технической конторѣ Братьевъ Шумахеръ и Зайдъ, земледѣльческ³я оруд³я и машины, представители Альфреда Бар...

   - Берите ветчины,- любезно сказалъ хозяинъ длинному морщинистому старику.- Кажется запечена неплохо.

   - Нѣтъ, вы мнѣ бы лучше не наливали,- нерѣшительно, конфузясь, говорилъ Володя.- Зачѣмъ вы безпокоитесь?

   - Ничего. Ну, какъ мама. Здорова?

   - Благодарю васъ. Она очень извиняется, что не могла...

   - Да вы прямо ложкой берите икру! Ну много-ли ея ножемъ захватишь?

   - Позвольте, я передамъ,- сказалъ Володя Егору Ильичу.

   - Спасибо. Такъ вы Астаф³я Иваныча покойнаго сынокъ? Пр³ятно, пр³ятно. Служите?

   - Да... въ технической конторѣ Братьевъ Шумахеръ и Зайдъ, земледѣль...

   - A почему мама не пришла?- спросила хозяйка, поправляя на столѣ горшокъ съ г³ацинтомъ.

   - Она извинялась очень, что не можетъ. Она...

   - Совсѣмъ мужчина!- замѣтилъ вскользь Остроголовченко.- Что десять-то лѣтъ дѣлаютъ! Ну, что-жъ, пора опредѣляться куда-нибудь и на службу!

   Полы сверкали, половики сверкали, пахло г³ацинтами и жареннымъ барашкомъ, гости были привѣтливы, отъ хозяина пахло одеколономъ, въ верхнемъ этажѣ чьи-то несмѣлыя дѣвичьи руки играли сладк³й вальсъ, и Бердягѣ казалось, что онъ плаваетъ въ эфирѣ, покачиваясь на нѣжныхъ волнахъ самыхъ прекрасныхъ переживан³й.

  

  

   Когда мать умерла, Бердяга продалъ ея кровать, салопъ, купилъ на вырученныя деньги семиструнную гитару, подстаканникъ и переѣхалъ на житье къ старухѣ Луковенковой, имѣвшей квартирку на одной изъ самыхъ тихихъ отдаленныхъ улицъ городка.

   Жилъ писецъ Бердяга такъ: вернувшись со службы, обѣдалъ, часа два послѣ обѣда лежалъ на кровати, a потомъ, напившись чаю изъ стакана съ металлическимъ подстаканникомъ, до самаго вечера сидѣлъ на деревянномъ крылечкѣ съ гитарой въ рукахъ.

   Проходила барышня въ шляпкѣ, или баба съ ведромъ воды - Бердяга провожалъ ихъ взоромъ и игралъ тихонько на гитарѣ, напѣвая пѣсенку о монахѣ, жившемъ у дуба.

   Это была его любимая пѣсенка; въ особенности нравилась ему странная, немного нескладная строка:

  

   И громъ дубъ тотъ разразилъ...

  

   - И-и громдубтотразразилъ!- меланхолически напѣвалъ Бердяга, вперивъ взоръ, если никого не было на улицѣ - въ небо.

   Налюбовавшись на прохожихъ, на небо и наигравшись вдоволь на гитарѣ, Бердяга вставалъ, расправлялъ онѣмѣвш³е члены и шелъ ужинать.

   Засыпая, любилъ вспомнить о чемъ-нибудь пр³ятномъ; конечно, большею частью, воспоминан³я его, какъ привязанныя веревкой за ногу, вертѣлись около гостиной со сверкающими желтыми полами, узорными гардинами, столомъ, заставленнымъ разными прекрасными вещами, около блестящаго хозяина Остроголовченко, свѣтской его жены и толпы добрыхъ изящныхъ гостей.

   Съ особеннымъ удовольств³емъ вспоминалъ Бердяга тѣ небрежные вопросы, которые задавались ему хозяевами и гостями и сейчасъ же забывались. Въ этой небрежности онъ видѣлъ подлинный шикъ и умѣнье вести бесѣду.

   Бердягу трогало то, что вотъ, молъ, людямъ, можетъ быть, и совершенно неинтересно, служу я, или нѣтъ; но разъ они спрашиваютъ - значитъ, тутъ есть какое-то особое воспитан³е, умѣнье быть въ обществѣ пр³ятнымъ и доставить ближнему удовольств³е.

   - Пригласить бы ихъ всѣхъ къ себѣ,- подумалъ однажды Бердяга.- Жаль, что y меня комнатка маленькая. Ну, да ничего. Десять человѣкъ-то умѣстятся. Устроить такой же столъ, только поменьше, поставить ветчину, бутылку вина и крашенныя яйца. Придутъ, опять начнутся разговоры. Я надѣну с