Амфитеатров Александр Валентинович - Паутина

3;, руки за кушакомъ блузы, Матвѣй.

   Симеонъ бросилъ папиросу.

   - Неправда. Это ты понялъ меня грубо. Бери легенду шире. Мы всѣ ²аковы. Я, ты, онъ, твой Григор³й Скорлупкинъ, даже вотъ эти безпутные Модестъ и Иванъ, - кивнулъ онъ на входившихъ среднихъ братьевъ. - И y всѣхъ y насъ есть свои Рахили.

   - A я былъ увѣренъ, что ты антисемитъ? - промямлилъ Модестъ, лѣниво таща ноги и одѣяло черезъ комнату къ кровати. - Ну-ка, Грубинъ, пусти меня на одръ сей: ты мальчикъ молоденьк³й, a я человѣкъ заслуженный и хилый...

   Симеонъ оставилъ его вставку безъ вниман³я и продолжалъ:

   - Одному судьба посылаетъ Рахиль простую, будничную, домашнюю. Рахили другихъ мудреныя, философск³я, политическ³я.

   - Ты своей Рахили, кажется, достигъ? - бросилъ ему съ кровати Модестъ.

   Симеонъ обратилъ къ нему лицо.

   - Если ты имѣешь въ виду... - началъ онъ.

   - Дядюшкино наслѣдство, - коротко и кротко произнесъ Модестъ.

   На лицахъ блеснули улыбки.

   - Когда вы боролись за него съ Мерезовымъ, - сказалъ Грубинъ, - вамъ тоже годъ за день казался?

   - Не наоборотъ ли? А? - подразнилъ Немировск³й.

   Но Симеонъ спокойно отвѣчалъ.

   - Насмѣшки ваши - мимо цѣли. Я не герой, я обыватель, и Рахиль моя - мнѣ, какъ по Сенькѣ шапка: въ самый разъ. Благо тому, кто ищетъ посильнаго и достигаетъ доступнаго.

   - Да здравствуетъ Алексѣй Степановичъ Молчалинъ и потомство его! - воскликнулъ Модестъ въ носъ, точно ксендзъ - возгласъ въ мессѣ.

   Клауд³усъ, тонко улыбаясь, смотрѣлъ на Симеона. Этотъ человѣкъ бывалъ въ хорошемъ обществѣ города и кое-что зналъ уже изъ сплетенъ, плывущихъ о лаврухинскомъ завѣщан³и.

   - Въ своей легендѣ вы пропустили пикантную подробность, - защелкалъ онъ своимъ мягкимъ маятникомъ дѣловито и обстоятельно:

   - Послѣ того, какъ ²аковъ проработалъ за Рахиль семь лѣтъ, Лаванъ то вѣдь надулъ его: подсунулъ, вмѣсто прекрасной Рахили, дурноглазую Л³ю?

   - Пересмотри завѣщан³е, Симеонъ! - расхохотался Модестъ, - вдругъ, и оно окажется не Рахилью, но Л³ей?

   Симеонъ испыталъ искреннее желан³е пустить брату въ голову японскою дамою съ лисичьей головой, но сдержался, лишь чуть прыгнувъ правою щекою, и обратился - все въ томъ же тонѣ хорошей, умной шутки - къ брату Матвѣю:

   - Матвѣй, дочитай этимъ отверженнымъ сказку до конца.

   - "И сказалъ Лаванъ. - Дадимъ тебѣ и ту за службу, которую ты будешь служить y меня еще семь лѣтъ другихъ"...

   - "И служилъ y него семь лѣтъ другихъ!" - торжественно прервалъ и заключилъ Симеонъ, величественнымъ жестомъ подъемля трость свою, будто нѣк³й скипетръ или жреческ³й жезлъ.

   Немировск³й вскочилъ со стула и захлопалъ, какъ въ театрѣ.

   - Браво, Симеонъ Викторовичъ! Правда! Правда!

   Симеонъ поклонился ему съ видомъ насмѣшливаго удовлетворен³я.

   - Насколько мнѣ помнится, Рахиль господина, который мнѣ апплодируетъ, извѣстна подъ псевдонимомъ республики... федеративной или какъ тамъ ее?

   - Мы за эпитетами не гонимся! - весело отозвался Немировск³й.

   A Симеонъ воскликнулъ съ трагическимъ паѳосомъ:

   - Несчастный ²аковъ! Сколько обманныхъ Л³й обнимали вы, обнимаете и еще обнимете за цѣну Рахили, прежде чѣмъ Рахиль ваша покажетъ вамъ хотя бы кончикъ туфли своей?

   - Гдѣ наше не пропадало! - засмѣялся Немировск³й.

   - Терпи, казакъ, атаманъ будешь! - поддержалъ его Грубинъ.

   Симеонъ снялъ шляпу.

   - Сочувствовать самъ не могу, потому что всѣ мои симпат³и принадлежать жандарму, который рано или поздно васъ арестуетъ. Но уважаю въ васъ истиннаго ²акова, который понимаетъ, что значитъ любить Рахиль. Не то, что семь лѣтъ другихъ, но даже семьдесятъ семь за Рахиль свою отдать не жалко.

   - Такъ сказалъ... - зазвонилъ съ особенною густотою Клауд³усъ, но Модестъ быстро перебилъ:

   - Заратустра.

   Но Симеонъ, надѣвая котелокъ свой, спокойно возразилъ тономъ побѣдителя, оставляющаго поле сражен³я за собою:

   - Нѣтъ: ²аковъ, убѣжденный, что онъ своей Рахили достигъ... Мое почтен³е, господа. Счастливо оставаться и пр³ятной вамъ дальнѣйшей философ³и.

   Едва онъ отвернулся, и быстрые шаги его зазвучали, удаляясь по темному залу, Модестъ сорвался съ кровати и, канканируя, запѣлъ съ жестами:

  

             Красавицъ, пѣсни и вино!..

             Вотъ что всегда поетъ Жано!

  

   Иванъ закорчился на стулѣ - помиралъ со смѣху, a Матвѣй откликнулся съ неудовольств³емъ:

   - Что съ тобой, Модестъ?

   - Это я - за Симеона. Безъ куплета водевильный эффектъ его ухода не полонъ.

   - Сегодня вашъ Симеонъ - весельчакъ! - сказалъ Немировск³й.

   - Крокодилъ въ духѣ! - кротко объяснилъ Модестъ.

   - Выходите, Зоя Викторовна, гроза прошла мимо, - позвалъ, могильно смѣясь, гимназистъ Ватрушкинъ, поднимая занавѣску, за которую пряталась Зоя. Она выглянула, красная сквозь синее, и блеснула по комнатѣ испытующими глазками, еще не зная, какъ приняты обществомъ ея прятки, a потому и о себѣ - какъ ей поступить: выйти изъ засады, смѣясь или надувшись.

   - А-а-а! - благосклонно протянулъ Модестъ, набрасывая пэнснэ: что я вижу? Легкомысленная сестра - въ роли Керубино? Смѣю спросить о причинахъ?

   - Все несчастное платье это, которое я сегодня облила какао, - угрюмо отвѣчала дѣвушка, красная, какъ п³онъ. - Васюковъ, - со свирѣпостью обратилась она къ студенту, который, видя непривычное смущен³е храброй дѣвицы, фыркалъ отъ смѣха, какъ моржъ плавающ³й: - если вы с³ю же минуту не перестанете грохотать, я выгоню васъ вонъ и никогда больше не позволю вамъ приходить...

   Студентъ опѣшилъ и, мгновенно превратясь изъ Санина въ мокрую курицу, запищалъ извинен³я даже бабьимъ какимъ-то голосомъ, но Зоя, пренебрежительно отвернувшись отъ него, взяла брата Модеста подъ руку и увела его въ темный залъ.

   - Однако, легкомысленная сестра своихъ поклонниковъ не балуетъ, - замѣтилъ Модестъ. Дѣвочка отвѣчала практическимъ тономъ прожженной пятидесятилетней кокетки:

   - Дай имъ волю, только себя и видѣла... Этотъ болванъ изъ себя Санина ломаетъ... Наши гимназистки предъ нимъ таютъ и ахаютъ... Ладно! У меня онъ потанцуетъ. Ты тамъ Санинъ, либо нѣтъ, да я то тебѣ не Карсавина...

   Она самодовольно захохотала грубоватымъ контральтомъ своимъ и стала жаловаться на ложныя положен³я, въ который ставитъ ихъ, младшихъ, скупость и грубость Симеона. Вотъ до того дѣло дошло, что уже начинаешь шаговъ его бояться и прячешься отъ него, какъ отъ звѣря, рискуя унизиться и быть смѣшною въ глазахъ какого-нибудь Васюкова.

   - Вѣдь ты знаешь милый характеръ Симеона, - говорила она. - Достаточно было бы ему увидать меня подъ свѣжимъ впечатлѣн³емъ этого злосчастнаго платья, чтобы онъ разбрюзжался и расшипѣлся, какъ старый граммофонъ, нисколько не стѣсняясь присутств³емъ чужихъ людей... Сорокъ четыре рубля! Сорокъ четыре рубля! - передразнила она. - Велика, подумаешь, важность его сорокъ четыре рубля: y Эмил³и Ѳедоровны пряжки на домашнихъ туфляхъ по пятидесяти стоять... Знаешь: въ пятнадцать лѣтъ, когда чувствуешь себя уже не дѣвчонкой, и около тебя кавалеры вздыхаютъ, совсѣмъ не привлекательно превращаться предъ этимъ желторожимъ нахаломъ въ приготовишку трепещущую...

   - Тѣмъ болѣе, - согласился Модестъ, - что насладиться подобною метаморфозою ты еще успѣешь завтра или послѣзавтра. Легкомысленной сестрѣ предстоитъ жестокое столкновен³е съ Симеономъ, въ которомъ легкомысленная сестра рискуетъ потерпѣть кораблекрушен³е. Даже съ человѣческими жертвами.

   - По картамъ гадаешь или видѣлъ во снѣ? - насторожилась Зоя.

   - Вычиталъ въ газетахъ. Сегодня "Глашатай" указываетъ пальцемъ на нѣкоторую женскую гимназ³ю, будто въ ней завелась "лига любви".

   Зоя, въ темнотѣ, выдернула руку изъ-подъ его руки.

   - Врешь? - живо вскрикнула она голосомъ, впрочемъ, болѣе любопытнымъ, чѣмъ испуганнымъ.

   - Почелъ долгомъ любящаго брата предупредить легкомысленную сестру.

   - Покажи газету.

   - Могу. Пойдемъ ко мнѣ. Оставилъ на столѣ...

   - Къ тебѣ? - въ голосѣ Зои послышалось насмѣшливое сомнѣн³е. A ты не пьянъ сегодня?

   - Ни въ одномъ глазу. Съ утра, какъ проспался, не принялъ еще ни единой капли.

   - Нагнись, дохни.

   Модестъ, не обижаясь, исполнилъ требован³е сестры.

   - Что за чудеса? - сказала она съ искреннимъ удивлен³емъ. - Дѣйствительно, кажется, трезвый... Хорошо, въ такомъ случаѣ, пойдемъ.

   - Съ какихъ поръ, - невозмутимо спросилъ Модестъ, - съ какихъ поръ легкомысленная сестра записалась въ члены общества трезвости?

   - Съ тѣхъ поръ, - тѣмъ же искусственно равнодушнымъ тономъ возразила дѣвушка, - какъ глубокомысленный брать началъ до того напиваться, что, возвратясь домой, не въ состоян³и различить сестру отъ Марѳутки и дѣлаетъ ей гнусныя предложен³я на возмутительной подкладкѣ... Короче говоря: со вчерашняго вечера.

   - Развѣ было? - спокойно справился Модестъ.

   - A то нѣтъ? Благодари своего Д³ониса, что налетѣлъ на меня, a не на Аглаю... Эта плакса такой бы вой подняла...

   - Тогда какъ легкомысленная сестра выше предразсудковъ?

   Зоя холодно объяснила:

   - Легкомысленная сестра гимнастикой занимается и y цирковой дѣвицы уроки борьбы беретъ, - такъ ей пьяныя любезности не такъ то страшны... Вонъ y меня мускулы-то, - попробуй!

   - Мускулы недурны, - одобрилъ Модестъ, - но, коль скоро легкомысленная сестра чувствуетъ себя столь надежно вооруженною, то зачѣмъ нужна была предварительная экспертиза дыхан³я?

   - Затѣмъ, что мнѣ нисколько не лестно быть участницей подобнаго инцидента. Эти романическ³е эффекты, глубокомысленный братъ мой, величественны только въ сверхчеловѣческихъ романахъ и декадентскихъ пьесахъ. Въ жизни они пахнуть весьма скверною грязью, въ пятнахъ которой ходить потомъ болѣе чѣмъ не занимательно. Мы живемъ не въ "Мертвомъ Городѣ" Габр³эля д'Аннунц³о, a просто въ губернскомъ городѣ. Берегись, Модестъ! Въ послѣднее время ты что-то лин³ю потерялъ и все срываешься... Влетишь ты въ какой-нибудь большущ³й скандалъ, глубокомысленный братъ мой!

   Модестъ возразилъ, скрывая смущен³е въ сарказмѣ:

   - Покуда, однако, влетѣлъ не я, но кто-то другой...

   - Это ты про гимназ³ю? Да, теперь пойдетъ переборка! - со смѣхомъ сказала Зоя, выходя съ прыжками изъ темной залы на свѣтъ въ корридоръ.

   - Вотъ почему и предсказываю тебѣ Цусимское сражен³е съ Симеономъ.

   - Не за что. Меня не касается.

   - Ну, да! Такъ я и повѣрилъ! Ужъ, конечно, зачинщица! - говорилъ Модестъ, лѣниво влача за нею свои слабыя ноги.

   - Напротивъ: умоляли, да не пошла, - равнодушно возразила Зоя, входя въ Модестову комнату.

   - Добродѣтель или благоразум³е?

   Она, забирая со стула газету, усмѣхнулась презрительно.

   - Я не маленькая, чтобы не понимать, чѣмъ эти лиги кончаются. Не ребенокъ - такъ болѣзнь. Не скандалъ - такъ шантажъ. Терять себя за удовольств³е пить пиво съ мальчишками и слушать вранье, какъ одинъ ломается Санинымъ, a другой Оскаромъ Уайльдомъ, pas si bete, mon chêri!

   - A Евино любопытство?

   Она еще презрительнѣе сложила странныя губы свои.

   - Еще если-бы y нихъ тамъ дѣлалось что-нибудь такое, чего я изъ книгъ вообразить не могла.

   - Теоретическое образован³е, значитъ, основательное получила? - усмѣхнулся братъ.

   - Изъ твоей же библ³отеки, мой другъ! - отрѣзала сестра.

   Онъ развелъ руками, поклонился, съ важностью опереточнаго комика въ герцогской роли, и произнесъ сентенц³озно:

   - Въ нашъ цивилизованный вѣкъ Мефистофель того и смотри, чтобы Маргарита его не развратила.

   - Это ты то Мефистофель? - насмѣшливо возразила Зоя, играя сложенною газетою.

   - Да вѣдь не настоящ³й... - съ искусственнымъ смирен³емъ извинился онъ. Сама же ты говорила: губернск³й городъ... Такъ... по губернскому уровню... третьяго сорта...

   Но она безжалостно потрясла тяжелою, въ русыхъ косахъ, головою и, отдувая губы, произнесла басомъ, съ разстановкою:

   - Knopfgieszer...

   - Что такое?

   - "Пееръ Гинта" читалъ?

   - Mademoiselle, за подобные оскорбительные вопросы мальчишкамъ уши дерутъ, a дѣвочекъ цѣлуютъ...

   - Только не братья, - уклонилась она. - Въ "Пееръ Гинтѣ" есть такое дѣйствующее лицо... Der Knopfgieszer... Помнишь?

   - Ну, положимъ, помню... Такъ что же?

   - Мнѣ кажется, тебѣ съ этимъ господиномъ не слѣдуетъ встрѣчаться... Онъ тебѣ опасенъ - принесетъ несчаст³е...

   И, громко расхохотавшись, выбѣжала изъ комнаты, тяжело топоча большими ногами своими и крича по корридору:

  

             Bas ist ja der Knopfer - du bist uns bekannt

             Und leider kein Sunder im hohern Verstand

             Drum giebt man dir nicht den Gnadenstosz

             Ins Feuer, du kommst in den Loffiel blosz...

  

   Модестъ, слушая этотъ оскорбительно-веселый, наглый, горластый смѣхъ, смотрѣлъ вслѣдъ сестрѣ глазами, рекомендовавшими въ обладателѣ своемъ отнюдь не Пееръ Гинта, но скорѣе самого таинственнаго "Пуговочника" и даже, пожалуй, ту странную тощую духовную особу съ лошадиными копытами, которую Пееръ Гинтъ встрѣтилъ нѣсколько позже Пуговочника - на перекресткѣ... Даже губы y него побѣлѣли...

   - Вотъ-съ, какъ? - думалъ онъ, кривя лицо. Надо мною уже дѣвчонки издѣваться начинаютъ?.. Хорошо ты себя устроилъ въ этомъ домѣ, пане Модестъ... Скоро, кажется, только и сохранишь ты престижъ свой, что y безмолвно восхищеннаго ид³ота Ивана... A нельзя не сознаться: молодчиною растетъ y меня сестрица!.. Если я - неудачный полугрѣшный Пееръ Гиитъ, гожусь только въ ложку Пуговочника, то она то уже навѣрное - принцесса изъ царства Троллей! Эту на пуговицы, по двѣнадцати на дюжину, не перельютъ... нѣ-ѣ-ѣтъ!.. не тѣ... промессы!..

   Глупое слово, вскочившее въ мысль, разсмѣшило его, и онъ возвратился къ Матвѣю уже успокоенный.

  

  

   Въ центрѣ города, въ хорошемъ тихомъ переулкѣ, между двумя богатыми дворянскими улицами, безъ магазиновъ, а, слѣдовательно, съ малою ѣздою, въ собственномъ домѣ, пятиэтажномъ по длинному уличному фасаду, занимала бельэтажъ та самая Эмил³я Ѳедоровна фонъ-Вельсъ, имя которой такъ часто и такъ разнообразно повторяли и учитель Протопоповъ со своею учительницею, и Симеонъ Сарай-Бермятовъ съ Вендлемъ, и Модестъ съ Иваномъ, и даже пятнадцатилѣтняя Зоя... Имя это, - имя недавней гувернантки, y которой еще и Зоя успѣла поучиться по Марго французскому языку, a ужъ старшая то дѣвица Сарай-Бермятова, Аглая, была вполнѣ воспитанницей Эмил³и Ѳедоровны - имя это уже пятый годъ, наполняло и городъ, и губерн³ю. Подъѣздъ ея квартиры, правда, не былъ мѣстомъ настолько казеннымъ, чтобы охраняться будкою съ часовымъ, но дежурный околоточный разгуливалъ по переулку денно и нощно и нигдѣ въ другихъ мѣстахъ города не было столь усиленнаго наряда городовыхъ, нигдѣ не шныряло больше переодѣтыхъ сыщиковъ, обязанныхъ бдѣть отъ зари утренней до вечерней и отъ вечерней до утренней, наблюдая издали за великолѣпнымъ подъѣздомъ этимъ. Стояла и двигалась вся эта вѣрная стража, конечно, не для того, чтобы стеречь бессарабскую красоту госпожи Вельсъ, хотя и, дѣйствительно, выдающуюся красоту смѣшанной румынской и малоросс³йской крови - такую красоту, что всякому лестно похитить; но на случай посѣщен³я г-жи Вельсъ "хозяиномъ губерн³и" и с³ятельнымъ, и высокопревосходительнымъ, княземъ Аникитою Васс³ановичемъ Беглербей-Васильсурскимъ, въ городскомъ просторѣч³и и юмористическихъ журналахъ болѣе извѣстнымъ подъ именемъ Аники Еруслановича. Посѣщен³я же его бывали часты, даже по нѣсколько разъ на день, и могли воспослѣдовать, по фантаз³и князя, во всякое время дня и ночи, когда лишь ему взбредетъ въ полу-татарскую его голову страстная или ревнивая мысль посѣтить пр³ятельницу, въ которой онъ души не чаялъ.

   Въ настоящее время князя нѣтъ въ городѣ: уѣхалъ на торжества по открыто какого-то патр³отическаго монумента въ одномъ изъ уѣздовъ. Но стража отъ того не менѣе неусыпна, ибо, если въ администрац³и и полиц³и богоспасаемаго града сего спросить любого подъ строгимъ, конечно, секретомъ: кого онъ болѣе страшится: самого ли грознаго князя Аники Еруслановича или Эмил³и Ѳедоровны Вельсъ, отвѣтъ почти навѣрное послѣдуетъ въ томъ смыслѣ, что, молъ, -

   - Его с³ятельство... что же!.. такимъ ангеламъ во плоти - въ раю мѣсто... Но ихъ превосходительство Эмил³я Ѳедоровна порядокъ лю-ю-юбятъ! ...Чрезвычайно какъ любятъ порядокъ ихъ превосходительство!.. И князь то самъ, когда къ нимъ ѣдутъ, такъ всегда бываютъ въ сомнѣн³и, не было бы взыска. Ходить-ходить, кружить-кружить передъ зеркаломъ то съ камердинеромъ: смотри, Витал³й, внимательнѣе, нѣтъ ли гдѣ пушинки на мундирѣ, да не криво ли сидитъ паричекъ...

   Какимъ образомъ Эмил³я Ѳедоровна Вельсъ превратилась въ ихъ превосходительство, и кто произвелъ ее въ генеральск³е чины, покрыто мракомъ неизвѣстности. Во всякомъ случай, супругъ ея Людвигъ Карловичъ, подаривш³й бѣдной дворяночкѣ, урожденной дѣвицѣ Панталыкиной, громкую остзейскую фамил³ю фонъ Вельсовъ, здѣсь не причемъ. Онъ, въ чинѣ коллежскаго асессора, гдѣ то далеко чѣмъ то служить, не то въ Ташкентѣ, не то въ Благовѣщенскѣ, получаетъ отъ супруги весьма солидную пенс³ю, и всѣ его брачныя обязанности сводятся единственно къ услов³ю: не попадаться на глаза ни дражайшей своей половинѣ, ни ея вельможному покровителю.

   Симеонъ Сарай-Бермятовъ принадлежитъ къ числу тѣхъ гостей Эмил³и Ѳедоровны, предъ которыми команда ея тѣлохранителей тянется въ струну, когда они подкатываютъ къ подъѣзду ея квартиры, хотя въ городѣ онъ не пользуется ни любовью, ни хорошею репутац³ей, да и не занималъ, покуда, никакихъ сколько нибудь видныхъ должностей. Попасть къ Эмил³и Ѳедоровнѣ Вельсъ постороннему человѣку, помимо дѣлового визита, который надо испрашивать въ особомъ, довольно сложномъ порядкѣ, черезъ третьи лица, - весьма трудно, но для Сарай-Бермятовыхъ двери ихъ бывшей гувернантки всегда открыты.

   И сейчасъ Симеонъ былъ принять, несмотря на весьма позднее время, настолько позднее, что Эмил³я Ѳедоровна, не ждавшая посѣтителей, была уже въ домашнемъ халатикѣ, и бездокладный гость нашелъ ее, по указанно служанки, въ интимномъ будуарѣ, рядомъ съ спальнею, y письменнаго стола, усердно пишущею на голубой бумагѣ письмо, которое, при задверномъ окликѣ и входѣ Симеона, она спрятала въ ящикъ и звонко щелкнула замкомъ.

   Красивая женщина была Эмил³я Ѳедоровна. Красивая и сильная. Когда она, въ желтомъ плюшевомъ халатикѣ своемъ, встала на встрѣчу Симеону, пружинное движен³е стройнаго тѣла ея напомнило пуму въ звѣринцѣ, взыгравъ, поднявшуюся y рѣшетки на дыбы. И глаза ея алмазно сверкали, какъ y пумы, хотя были не зеленые, но темно-кар³е, a подъ немного слишкомъ густыми, сближенными темнымъ пушкомъ, бровями казались они совсѣмъ черными...

   - Ба! Неужели вспомнилъ? - дружески улыбнулась она всѣмъ янтарнымъ, румынскимъ лицомъ своимъ, подавая Симеону маленькую, горячую ручку, въ изумрудныхъ кольцахъ, которую Сарай-Бермятовъ поднялъ было къ усамъ своимъ довольно небрежно, но, услыхавъ, что надо было ему что-то вспомнить, задержалъ ее на всяк³й случай и, хотя покуда ровно ничего не помнилъ, дважды горячо поцѣловалъ.

   - Ну, еще бы не вспомнить... конечно, вспомнилъ! - съ чувствомъ произнесъ онъ.

   - Вотъ за что спасибо, такъ спасибо!.. Ты знаешь, я уже не настолько юна, чтобы праздновать этотъ свой день, и даже грѣшна! - скрываю его отъ всѣхъ новыхъ знакомыхъ... Но какъ то немножко грустно было: неужели изъ старыхъ друзей... отъ тѣхъ временъ, когда я была не madame фонъ Вельсъ, но хорошею дѣвочкой Миличкой Панталыкиной.... неужели всѣ такъ мало думаютъ обо мнѣ, что никто не вспомнить? И вдругъ - ты... Откровенно говоря: меньше всѣхъ на тебя надѣялась и тѣмъ болѣе довольна: такой счастливый сюрпризъ!

   - Вотъ ловко попалъ! - мысленно восхищался Симеонъ, - ужъ истинно не знаешь, гдѣ найдешь, гдѣ потеряешь...

   A вслухъ говорилъ:

   - Вспомнилъ, Миличка, вспомнилъ... Извини: днемъ было слишкомъ хлопотно, не могъ заѣхать и поздравить, но, какъ только освободился, сейчасъ же потребовалъ лошадей: хоть и поздно, думаю, но - авось, простить, лучше поздно, чѣмъ никогда... Извиняюсь лишь, что съ пустыми руками. Когда я ѣхалъ къ тѣбѣ, уже всѣ порядочные магазины были заперты...

   - Как³е пустяки! Зачѣмъ мнѣ? Я тебѣ и такъ рада. Не дорогъ твой подарокъ, дорога твоя любовь.

   Послѣдн³я три слова Эмил³я Ѳедоровна произнесла съ насмѣшкой - не то надъ Симеономъ, не то надъ собою, и безпокойные темные глаза кольнули лицо Симеона двумя острыми алмазными гвоздиками... Онъ сдѣлалъ видъ, что не замѣтилъ ни взгляда, ни тона, и, на пригласительный жестъ ея, равнодушно опустился въ фигурныя, пунцовымъ шелкомъ обитыя кресла, изображавш³я разинутую пасть дракона, такъ что челюсти сего ужаснаго звѣря служили облокотнями, a подушкою для сидѣнья былъ языкъ.

   - Курить можно?

   - Можно... Но лучше перейдемъ въ диванную.

   - Развѣ ждешь Анику? - усмѣхнулся Симеонъ.

   - Именно потому, что не жду, и не надо курить здѣсь.

   - Его привилег³я?

   Двуногая "пума" сверкнула алмазными глазами и кивнула головой, отвѣчая съ небрежнымъ сарказмомъ:

   - Одна изъ немногихъ.

   - Да вѣдь ему, по вашей конституц³и, ревновать не полагается?

   - И вообще, и къ тебѣ особенно...

   - Такъ что же?

   - Милый другъ, всѣ вы мужчины болѣе или менѣе фетишисты. И въ любви, и въ ревности. Когда мнѣ нравится какая-нибудь замужняя дама, я доказываю ей свое расположен³е прежде всего тѣмъ, что даю ей вѣрнѣйш³й рецептъ противъ ревности мужа и любовниковъ... Пойдемъ.

   - Можно узнать? - спросилъ Симеонъ, лѣниво слѣдуя за ея мягко ползущимъ по коврамъ, желтымъ, вспыхивающимъ въ изломахъ матер³и, хвостомъ.

   - Пожалуйста, - возразила она, открывая въ диванной электричество и располагаясь съ ногами на турецкой софѣ. - Не дорого стоитъ!.. Очень просто. Сходясь съ мужчиной, женщина должна, прежде всего, окружить его кольцомъ маленькихъ житейскихъ фетишей, увѣрить его, что они необыкновенно важны, и что они-то именно и символизируютъ его право на нее... Понимаешь?

   - Понимаю... Тонко!

   Она засмѣялась, потягиваясь, и сказала:

   - Я увѣрена, что, если бы моему Аникѣ Еруслановичу донесли, будто я вотъ тутъ въ диванной отдалась тебѣ, это его меньше огорчитъ, чѣмъ, если бы его с³ятельное обонян³е учуяло въ моемъ будуарѣ запахъ чужой сигары или папиросы.

   - Разсказывай!

   - Увѣряю тебя... Всѣ вы так³е. Фетишисты! фетишисты! да!

   - Ты и ко мнѣ эту мудрую систему примѣняла въ прежн³е славные дни наши? - надменно усмѣхнулся Симеонъ.

   Пума сверкнула глазами и легла подбородкомъ на бѣлыя, изумрудныя руки свои.

   - Нѣтъ, - сказала она съ тягучею медлительностью, не то грустя, не то насмѣхаясь, - нѣтъ... къ сожалѣн³ю, тогда нѣтъ. Была молода, была глупа, была честна...

   - Сколько искренней скорби о томъ, что не успѣла вырядить своего ближняго въ дураки!

   Эмил³я Ѳедоровна остро посмотрѣла на него и слегка прикусила алую губку.

   - Будешь скорбѣть, когда вспомнишь, въ какую дуру меня-то самое ближн³й вырядилъ, - протяжно сказала она.

   Симеонъ смѣшался и, потерявъ отвѣтъ, усиленно курилъ, окружаясь синимъ дымомъ... A госпожа фонъ Вельсъ, равнодушная и спокойная, разсказывала ему про вчерашн³й пикникъ, устроенный въ честь ея казеннымъ пригороднымъ лѣсничествомъ, какъ все было безвкусно, неумно и скучно...

   - Единственный интересный человѣкъ былъ твой братъ Модестъ, да и тотъ вскорѣ напился до того, что отъ него надо было прятаться...

   Симеонъ сдѣлалъ гримасу отвращен³я.

   - Сокровище! - процѣдилъ онъ сквозь зубы.

   - Ничего, - успокоительно возразила Эмил³я Ѳедоровна. - Онъ алкоголикъ изъ легкихъ. У него это быстро и ненадолго. Съ рюмки хмелѣетъ, въ полчаса вытрезвляется.

   - То и скверно, - сердито возразилъ Симеонъ. - Пьяный онъ нахалъ, a спохмѣлья золъ, какъ ехидна. Охота тебѣ съ нимъ якшаться.

   Эмил³я Ѳедоровна потянулась пумою въ желтомъ плюшѣ.

   - Люблю неврастениковъ. Какъ лоттерея. Шутъ, шутъ, a вдругъ - пулю пуститъ?

   Симеонъ усмѣхнулся, качая головою.

   - Мальчишекъ къ себѣ приближать стала... Обидный признакъ, душа моя.

   - Что дѣлать? - равнодушно возразила Эмил³я Ѳедоровна. - Старѣюсь. Сегодня мнѣ исполнилось тридцать лѣтъ.

   Симеонъ саркастически обнажилъ серпы свои.

   - Для публики - двадцать четыре? - подчеркнулъ онъ.

   - Ты не публика.

   Она уставила локти, какъ подпорки, на мягкую пеструю ткань софы, положила подбородокъ и щеки въ ладони и, пристально глядя на Симеона, говорила, янтарная лицомъ подъ черною массою сдвинувшейся впередъ прически, сверкающая глазами изъ подъ черныхъ, слишкомъ густыхъ, бровей и изумрудами въ маленькихъ розовыхъ, заслоненныхъ тьмою волосъ, ушахъ и на бѣлыхъ, погруженныхъ въ эти волосы, пальцахъ.

   - Я очень благодарна тебѣ, что ты, все-таки, пр³ѣхалъ. Тридцать лѣтъ для женщины важный срокъ. Переломъ. Мнѣ было бы грустно, если бы въ такой день ты не захотѣлъ повидать меня. Ты такъ много значилъ въ моей жизни.

   Симеонъ поклонился съ двусмысленною вѣжливостью, которая отвѣтила на прочувственный тонъ г-жи Вельсъ уклончивымъ, но прозрачнымъ отказомъ принять бесѣду въ такомъ сантиментальномъ направлен³и.

   - Видишь ли, Миля, - сказалъ онъ, повертывая, - круто и грубо по своему обыкновен³ю, - разговоръ съ этой опасной и скользкой для него темы. - Видишь ли, Миля. Хотя подарка я тебѣ для дня рожден³я не принесъ, но кое что пр³ятное для тебя все-таки имѣю.

   Онъ вынулъ бумажникъ и изъ бумажника - пачку кредитокъ. "Пума" на софѣ смотрѣла на него заискрившимися глазами, выражен³е которыхъ не говорило о большой радости.

   - Пр³ѣхалъ я, между прочимъ, затѣмъ, чтобы передать тебѣ остальныя деньги, согласно нашему услов³ю. Получи.

   Она пожала плечами.

   - Если тебѣ угодно, - пожалуй, давай. Я могла бы ждать. Мнѣ все равно.

   - Очень угодно, - рѣшительно сказалъ онъ. - Я изъ тѣхъ людей, которые, покуда знаютъ за собою денежный долгъ, чувствуютъ себя несчастными, душа ноетъ, и мозги скулятъ, какъ слѣпые щенята.

   - Долгъ долгу рознь, - бросила "пума" какъ-бы не ему, a въ воздухъ, ос³явъ Симеона серьезными, предостерегающими глазами.

   Симеонъ умышленно пропустилъ это замѣчан³е мимо ушей.

   - Этою тысячей мы съ тобою по мерезовскому дѣлу квиты, - сказалъ онъ, протягивая Эмил³и Ѳедоровнѣ руку съ пачкою. Та, видимо, раздумывала, брать или нѣтъ, и красивые пальчики лѣвой руки, которою она наконецъ взяла деньги, слегка дрожали подъ изумрудами.

   - Ужъ не знаю, - двусмысленнымъ тономъ недоумѣн³я возразила она, безъ благодарности пряча пачку подъ желтый халатикъ свой, за лифъ, - ужъ не знаю, Симеонъ, квиты ли мы.

   Правая щека Симеона прыгнула, но онъ сдержался и сухо отвѣчалъ:

   - Я свои обязательства исполнилъ и даже съ излишкомъ.

   - Но я то въ своихъ обязательствахъ просчиталась, - холодно возразила Эмил³я.

   Онъ пожалъ плечами.

   - Вина не моя.

   Она смотрѣла на него въ упоръ блестящими укоряющими глазами и, качая прическою, которая мохнатымъ курганомъ плясала на тѣни, говорила медленно и вѣско:

   - Ты едва надѣялся умолить дядю хоть на третью часть отъ Мерезова, a успѣлъ выклянчить все.

   - Что же тебѣ Мерезова жаль? - зло усмѣхнулся Симеонъ.

   Она, искусственно холоднымъ жестомъ, отвернулась и стала тянуться пумою, почти лежа на спинѣ.

   - Что же тебѣ Мерезова жаль? - повторилъ Симеонъ.

   Она, все въ той же позѣ, отвѣчала со строгимъ укоромъ:

   - Прошли годы, когда я жалѣла мужчинъ. Но, конечно, разорять его я не собиралась.

   - Хорошо онъ разоренъ! Двадцать пять тысячъ я ему долженъ выдѣлить.

   - Изъ пятисотъ слишкомъ? - ѣдко возразила Эмил³я. - Безъ меня было бы наоборотъ.

   Щеку Симеона страшно дернуло.

   - Объ этомъ теперь говорить поздно, - произнесъ онъ съ тяжелымъ усил³емъ надъ собою, чтобы не отвѣтить рѣзкостью.

   Она равнодушно возразила, лежа все также навзничь и не глядя на него:

   - О, я знаю и не спорю. Просчетъ свой хладнокровно пишу себѣ въ убытокъ, a на будущее время кладу памятку.

   - Врядъ ли намъ придется считаться еще разъ, Эмил³я. Я кончаю дѣла свои.

   - Слышала я. Невѣсту ищешь?

   - Можетъ быть.

   - Лил³ю долины? - говорила она въ носъ, съ паѳосомъ актрисы изъ мелодрамы. - Невинный ландышъ весеннихъ рощъ?

   - Не смѣйся! - сказалъ Симеонъ съ новою судорогою въ щекѣ.

   Тогда Эмил³я Ѳедоровна вдругъ перешла изъ позы лежачей въ сидячую и, схвативъ руками колѣни, устремила въ лицо Симеона испытующ³й взглядъ сверкающихъ очей своихъ:

   - Женился бы ты лучше на мнѣ, - спокойнымъ и твердымъ голосомъ, безъ всякой неловкости и волнен³я, произнесла она.

   Предложен³е это Симеонъ слышалъ уже не въ первый разъ, привыкъ къ нему, какъ къ своеобразному чудачеству своей собесѣдницы, и потому отвѣчалъ со спокойною сдержанностью, нисколько не боясь Эмил³ю Ѳедоровну обидѣть:

   - Ты знаешь мои взгляды на бракъ.

   Она опять откинулась навзничь, точно онъ ее ударилъ, и долго лежала, молча, съ закрытыми глазами.

   - Да, въ ландыши я не гожусь! - услышалъ онъ наконецъ, и, тоже помолчавъ въ искусственной, нарочной паузѣ, потому что отвѣть его былъ готовъ сразу, произнесъ тихо, интимно:

   - A я злопамятенъ и ревнивъ къ прошлому.

   Она поймала звукъ неувѣренности въ его голосѣ и улыбнулась про себя и недала Симеону оставить за собою послѣднее слово.

   - Которое самъ сдѣлалъ! - строго подчеркнула она.

   - Не одинъ я! - смѣло и сухо огрызнулся Симеонъ.

   Этого пункта въ спорахъ съ старою своею пр³ятельницею онъ никогда не боялся. Эмил³я не нашлась, что возразить, и промолчала. Она лежала и думала, Симеонъ молчалъ и курилъ.

   - Жаль, что бастуешь, - сказала Эмил³я, наконецъ. - Аника мой страхъ въ гору идетъ. Баллотировался бы ты въ предводители. Годъ за годъ, ступенька за ступенькою, я тебя въ министры вывела бы.

   Онъ отрицательно тряхнулъ головою.

   - Въ короли зови - не пойду. Усталъ.

   - Я тебя крупнѣе считала.

   - Не ты одна. Я сегодня съ Вендлемъ говорилъ уже на эту тему. Пройдутъ два-три года, и всѣ, кто воображалъ меня волкомъ какимъ-то, убѣдятся, что я спокойнѣйш³й старосвѣтск³й помѣщикъ, съ единственнымъ идеаломъ: дожить въ мирѣ со своею Пульхер³ей Ивановной до восьмидесяти лѣтъ.

   - A сестры? - послѣ долгой паузы, выжидающимъ голосомъ, будто вся настороженная, спросила Эмил³я.

   Симеонъ презрительно дернулъ плечами и, оскаливъ серпы свои, бросилъ короткое безразличное восклицан³е:

   - Ба!

   Тогда Эмил³я Ѳедоровна быстро поднялась и сѣла на софѣ, спустила ноги на полъ и, сдвинувъ брови, сверкая глазами, заговорила тономъ человѣка, который не только видитъ своего неуважаемаго противника насквозь, но ничуть и не намѣренъ скрывать отъ него свое неуважен³е:

   - Если-бы я была твоею сестрою, я постаралась бы опозорить имя твое, которымъ ты такъ чванишься, какъ только сумѣла бы хуже.

   - Очень радъ, что ты не моя сестра! - насмѣшливо улыбнулся смущенный Симеонъ.

   A она продолжала, негодуя:

   - Хорошую молодость ты имъ устроилъ, нечего сказать! Вѣдь въ вашемъ домѣ дышать нечѣмъ: тоска и злоба углекислотою ползутъ.

   - Выйдутъ замужъ, устроятъ жизнь по своему, - старался какъ можно равнодушнѣе парировать онъ.

   Она съ презрѣн³емъ возразила:

   - A гдѣ женихи?

   - Зоѣ рано еще, a вокругъ Аглаи мало ли увивается? У братьевъ товарищей много. И студенты, и офицеры.

   - Это не женихи, но такъ, бывающ³е молодые люди. Аглаю за человѣка безъ состоян³я выдавать нельзя. Она красавица.

   - Разборчивою невѣстою съ ея приданымъ быть не приходится.

   - Красавица замужемъ за нищимъ либо мученица, либо кокотка.

   - Уже это - на отвѣтственности будущаго супруга, - равнодушно возразилъ Симеонъ.

   - Тебѣ, слѣдовательно, только бы ее вдвоемъ съ кѣмъ-нибудь въ церковь, къ аналою впихнуть? - ядовито язвила, сверкая глазами, Эмил³я. Но Симеонъ былъ какъ въ броню закованъ. На саркастическ³й вопросъ ея онъ отвѣчалъ почти съ добродуш³емъ:

   - И хотѣлось бы - поскорѣе. Ты имѣешь на нее вл³ян³е. Внушай при случаѣ, что пора развязать брату руки.

   Она засмѣялась горько, оскорбительно.

   - Лишнее, мой милый. Ты сестрамъ настолько надоѣлъ, что - было бы за кого, a выскочатъ безъ оглядки.

   - Любезныя слова ты мнѣ говоришь!

   - Развѣ ты ихъ отъ меня одной слышишь? - холодно возразила она.

   Онъ примолкъ и окутался облакомъ дыма. Эмил³я Ѳедоровна тоже долго молчала, обнимая колѣна свои, задумчиво сверкая въ пространство алмазными глазами. Потомъ заговорила серьезно, внушительно:

   - Какъ ты хочешь, Симеонъ Викторовичъ, a для Васи Мерезова ты обязанъ что-нибудь сдѣлать... Побѣдитель долженъ быть великодушнымъ.

   - Долженъ... обязанъ... - иронически повторилъ Симеонъ. - Какъ, право, y васъ, женщинъ, все это категорично и скоро...

   - Ужъ не знаю, скоро ли y насъ, женщинъ, - строго оборвала Эмил³я, - но тебѣ, мужчинѣ, я совѣтовала бы этимъ поспѣшить.

   - Зачѣмъ? - глухо спросилъ онъ, уклоняясь отъ взгляда ея.

   Она отвѣчала значительно и протяжно:

   - Для успокоен³я общественнаго мнѣн³я.

   Правая щека Симеона прыгнула судорогой.

   - Вотъ оно! - подумалъ онъ про себя, но промолчалъ.

   - Въ городѣ тобою очень недовольны, Симеонъ...

   Онъ отозвался съ сердцемъ:

   - Вотъ на что мнѣ - извини за выражен³е - въ высокой степени... наплевать.

   - Не думаю, - возразила она спокойно, - не думаю, чтобы такъ... не думаю, чтобы совершенно наплевать, Симеонъ... Особенно для человѣка, мечтающаго сорвать въ законномъ бракѣ благоуханный ландышъ.

   - О, что до этого касается, - криво усмѣхнулся онъ, - то съ тѣми средствами, которыми я теперь могу располагать, ландыши рвать не трудно... И дьяволъ сорветъ, a надѣюсь, я имѣю, все-таки, нѣкоторыя физическ³я и моральныя преимущества предъ этимъ джентльмэномъ.