Толстой Лев Николаевич - Том 42, Произведения 1904-1908, Полное собрание сочинений

bsp; 

   Разнообразие чувств, вытекающих из религиозного со­знания, бесконечно, и все они новы, потому что религиозное сознание есть не что иное, как указание нового отношения человека к миру, тогда как чувства, вытекающие из желания наслаждения, не только ограничены, но давным-давно изведаны и выражены. И потому безверие высших европейских классов привело их и к самому бедному по содержанию ис­кусству.

  

  

   Может быть, в будущем искусству откроются новые, еще высшие, чем теперешние, идеалы, и искусство будет осу­ществлять их; но в наше время назначение искусства ясно и определенно.

   Задача христианского искусства - вызывание в людях чув­ства братского единения.

  

  

  

   Назначение человека есть соблюдение своей души. Со­блюдение же своей души есть возращение, расширение ее. Расширение это совершается любовью.

  

  

   "Ибо Я сошел с небес не для того, чтобы творить волю мою, но волю пославшего меня отца; воля же пославшего меня отца есть та, чтобы из того, что он мне дал, ничего не погубить", сказано у Иоанна (6, 38 - 39), т. е. сохранить, возрастить в ceбе, довести до высшей возможной степени божественности ту искру духовной жизни, которая дана, поручена мне, как дитя няньке. Что же нужно для того, чтобы испол­нить это? Не удовлетворение похоти не людская слава, а труд, борьба, лишения, страдания, унижения, гонения, то самое, что сказано много раз в Евангелии. И вот это самое, то, что нужно нам, и посылается нам в самых разнообразных формах, и в малых, и в больших размерах. Только бы мы сумели принять это, как следует, как нужную нам, а потому радостную работу, а не как нечто досадное, нарушающее наше животное существование, которое мы считаем жизнью.

  

  

   Дела праведных, это - семена, которые иногда долго лежат неподвижно в почве истории, но, получив тепло и влагу, впитав в себя новые, здоровые соки, свежие силы, се­мена эти начинают произрастать, цвести и приносить плоды; посеянное же насилием и неправдой гниет, чахнет и бесслед­но исчезает.

  

  

  

   Человек рожден для того, чтобы быть переделывателем того, что сделал человек, обличителем обманов, восстановите­лем истины и добра, подражая той великой природе, которая обнимает всех нас и которая ни минуты не спит на старом прошедшем, но всякий час исправляет сама себя, давая нам каждое утро новый день и с каждым часом новую жизнь.

  

  

  

   Назначение жизни человека есть и личное совершенство­вание, и служение тому делу, которое совершается всею жиз­нью мира.

   Пока есть жизнь в человеке, он может совершенствовать­ся и служить миру. Но служить миру он может, только совер­шенствуясь, а совершенствоваться, только служа миру.

  

  

   Совершенствоваться значит все более и более переносить свое я из жизни телесной в жизнь духовную для которой нет времени, нет смерти и для которой все благо.

  

  

   От пятилетнего ребенка до меня только шаг. От новорож­денного до пятилетнего страшное расстояние. От зародыша до новорожденного - пучина. А от несуществования до заро­дыша отделяет уже не пучина, а непостижимость.

  

  

   С детства и до смерти, когда бы ни наступила она, растет душа человека, все больше и больше сознает она свою духов­ность, приближается к богу, к совершенству. Знаешь ты или не знаешь, хочешь или не хочешь этого, движение это совер­шается. Но если знаешь и хочешь того, чего хочет бог, то жизнь становится свободной и радостной.

  

  

  

   Сознание в себе бога возможно для каждого человека. Пробуждение этого сознания и есть то, что в Евангелии назы­вается воскресением.

  

  

   Лепестки цветов опадают, когда плод начинает расти. Так отпадут от тебя твои слабости, когда начнет расти в тебе со­знание бога.

   Хотя бы в продолжение тысячелетий мрак наполнял про­странство, оно становится тотчас же светло, когда свет про­никает в него. Так и твоя душа: как бы долго она ни была поглощена мраком, она тотчас вся осветится, как только бог от­кроет в ней глаза свои.

  

  

  

   Самоуважение происходит от нашего созерцания божества в своей душе. Основы самоуважения в религии. Лучший пример этого есть величие в смирении. Никакой аристократ, ни принц, рожденный на троне, не может сравниться в само­уважении с святым. Святой унижен потому, что, опираясь на величие бога, которого он чувствует в себе, он хочет быть униженным.

  

  

  

   Искусен тот, кто знает людей; но истинно просвещен тот, кто знает самого себя.

   Кто знает самого себя - тот познает бога.

  

  

  

  

   Бог близко от тебя, он с тобой, он в тебе. Божественный дух пребывает в нас, всегда свидетель наших добрых и дурных дел, и как мы поступаем с ним, так и он поступает с нами. Человек не может быть хорош без бога.

  

  

  

   Если тебе тяжело, углубись в себя, и на известной глубине ты найдешь бога; а как только познаешь его в себе, все тяжелое станет легким; почувствуешь любовь и радость.

  

  

   Если человек не чувствует в себе силы божьей, это не до­казывает того, что сила божья не живет в нем, а только то, что человек не научился еще сознавать ее в себе

  

  

  

   Если есть люди и есть бог, то не может не быть отноше­ния между богом и людьми. И то отношение, которое было в древние времена, не важнее, не обязательнее того, которое есть теперь. Теперешнее отношение понятнее и ближе нам, и потому не теперешнее отношение должно быть проверяемо древним, а наоборот.

  

  

   Как удивительно то, что мир терпит и воспринимает из высших откровений истины только самые древние и теперь уже несвоевременные, но всякое прямое откровение, всякую самобытную мысль считает ничтожною и большей частью старательно отвергает.

  

  

  

   Религиозное сознание человечества не неподвижно, а не пере­ставая изменяется, более и более уясняясь и очищаясь.

  

  

   Когда кто-либо привязывается к одной какой-нибудь, хотя бы и верной, идее, то он, в сущности, попадает в то же положение, в каком находился бы человек, привязавший себя к истиной на известной ступени духовного роста, может быть помехой к этому росту и заблуждением на другой, более высокой ступени.

  

  

  

   Одно из самых вредных суеверий есть суеверие о том, что мир сотворен, что он произошел из ничего и что есть бог тво­рящий.

   В сущности, мы не имеем никакого основания и никакой нужды предполагать бога-творца (китайцы и индейцы не знают этого понятия), а между тем бог творец и промыслитель несовместим с христианским богом отцом, богом духом, частица которого живет во мне, составляет мою жизнь и про­явить и вызвать которую составляет смысл моей жизни, - богом любовью.

   Бог творец равнодушен и допускает страдание и зло. Бог дух избавляет от страдания и зла и есть всегда совершенное благо.

   Есть я, познающий мир данными мне орудиями чувств и знающий внутренне своего отца бога, но бога творца я не знаю и не могу знать.

  

  

   Есть много хорошего и в Коране, и в буддийских, и в кон­фуцианских книгах, и в писаниях стоиков, и в Библии, и в Упанишадах, и в Евангелии, но больше всего нужного и понятного в ближайших нам религиозных мыслителях.

  

  

  

   Прошедшего уже нет, будущее не наступило, есть только настоящее. В нем одном проявляется божественная свобод­ная сущность души человека.

  

  

   Тогда Иисус сказал им: еще на малое время свет есть в вас; ходите, пока есть свет, чтобы не объяла вас тьма, а ходящий во тьме не знает, куда идет.

  

  

  

  

   Каждый знает, что всякая привычка от упражнения уси­ливается и укрепляется. Например, чтобы сделаться хорошим ходоком, надо часто и много ходить; чтобы сделаться хорошим бегуном, надо много бегать; чтобы выучиться хорошо читать, надо много читать и т. д. Наоборот, если перестанешь делать то, к чему привык, то и сама привычка понемногу про­падет. Если ты, например, пролежишь 10 дней не вставая и потом станешь ходить, то увидишь, как слабы стали твои ноги. Значит, если ты хочешь привыкнуть к какому-нибудь делу, то тебе нужно часто и много делать это дело; и, наобо­рот, если ты желаешь отвыкнуть от чего-нибудь, то не делай этого. То же самое бывает и со способностями нашей души: когда ты сердишься, то знай, что ты делаешь не одно это зло, но что вместе с тем ты усиливаешь в себе привычку к гневу, - ты подкладываешь дров в огонь. Когда ты поддался плотско­му соблазну, то не думай, что ты провинился только в этом - и больше ничего: нет, ты в то же время усилил еще привычку к похотливым поступкам. Всякий разумный человек скажет тебе, что наши душевные недуги, наши злые помыслы и же­лания так именно и усиливаются. А потому, если ты не хо­чешь приучать себя к гневу, то всячески сдерживай свой гнев и не давай привычке нарастать. Но каким путем приобретается такая сила в борьбе с своими помыслами?

   В борьбе с соблазнительными мыслями бывает полезно искать общества людей более добродетельных, чем ты сам, или вспоминать и читать поучения мудрых людей, живших прежде тебя. Истинный борец - тот, кто борется со своими порочными помыслами. Борьба эта святая и приближает тебя к богу. От успешности ее зависит спокойствие и счастие твоей жизни. Помни всегда два времени: одно - настоящее время, в которое, уступив порочным помыслам, ты будешь наслаждаться похотью, и другое - то, в которое, насытив­шись ею, ты будешь каяться и укорять, себя. Прими также в соображение то удовольствие, которое будешь испытывать, если воздержишься. Помни и то, что трудно будет воздер­жаться, если однажды преступил меру. Но если ты будешь ус­тупать своим порочным помыслам и уверять себя, что победишь завтра, а завтра скажешь то же самое, то ты этим до­ведешь себя до такой слабости, что на будущее время перестанешь даже замечать свои ошибки, а если и заметишь, то у тебя всегда найдется готовое оправдание для всех твоих порочных поступков.

  

  

  

   Помни, что если ты можешь сделать хорошее дело, то надо делать его сейчас, потому что пройдет случай и не возвратится.

  

  

   Всякое раскаяние полезно, потому что оно есть всегда со­жаление о том, что не воспользовался настоящим так, как было свойственно той силе, которая проявляется в настоя­щем. Раскаяние есть напоминание о том, как должно поступать в настоящем.

  

  

  

   Смысл жизни открывается тотчас же тому, кто готов покориться тому, что откроется ему, и скрывается от того, кто вперед уже решил, что он признает истинным только такой смысл жизни, который не нарушит любимой им и привычной ему жизни.

  

  

   "Что такое я? Что должен я делать? Во что могу я верить и на что надеяться? к этому сводится все в философии", гово­рит философ Лихтенберг. Из этих вопросов главный - сред­ний. Если человек узнает, что ему делать, то он узнает все, что ему нужно знать.

  

  

   О том, как сохранить платье от моли, железо от ржавчи­ны, картофель от гниения и т. п., мое мнение может изме­няться, но как сохранить от гниения душу, мне нечему учиться, мне надо только исполнять то, что я знаю.

  

  

  

  

   Блажен тот, кто нашел свое дело: пусть он не ищет другого блаженства. У него есть дело и цель жизни.

  

  

  

   Горе людям, которые видят, не зная что, которые стоят, не зная на чем.

  

  

  

   Несчастны люди, не знающие смысла своей жизни, а между тем уверенность в том, что этого нельзя знать, так рас­пространена между людьми, что они даже гордятся, как мудростью, тем, что не желают знать этого.

  

  

  

   Человек сидит в тюрьме и не знает, какой приговор о нем постановлен. У него остается всего час времени для того, чтобы узнать об этом, и если он узнает, что он приговорен к смерти, то этого часа достаточно, чтобы ему выхлопотать отмену этого приговора. Неужели же он употребит этот час не на то, чтобы узнать, каков приговор, а на игру в карты? Это было бы ни с чем не сообразно. А между тем так точно посту­пают люди, не думающие о боге и о вечности.

  

  

  

   Всякая птица знает, где делать свое жилище. Зная, где ее жилище, она показывает, что знает свое назначение. Неужели человек, умнейшее из всех существ, не может знать того, что знает птица: в чем назначение его жизни?

  

  

  

   Уразумение истинного смысла жизни или недоступно, если отыскивать смысл жизни всего мира, или так просто, что открывается малоумным и младенцам, если отыскивается смысл моей жизни - что мне делать.

  

  

   Жизнь человека только тогда разумна, когда она понима­ется как исполнение долга, служение.

  

  

   Одно только мы знаем несомненно, что нас ждет смерть. "Подобно ласточке, пролетевшей через комнату, жизнь чело­века". Мы приходим, неведомо откуда, и уходим, неизвестно куда. Непроницаемая тьма позади, густые тени впереди. Когда придет наше время, какое значение будет иметь для нас то, что мы ели вкусные кушанья или не ели, носили или не носи­ли мягкие одежды, оставили большое состояние или не оста­вили никакого, пожинали лавры или были презираемы, счи­тались учеными или невеждами, - сравнительно с тем, как мы употребили вверенный нам Господином талант.

  

  

  

   Тот, кто признает луч божественной силы в мельчайших вещах мира, тот человек высокого понимания и высоких стремлений. Такой человек уважает себя и других и не пренебрегает ничтожными делами, но смотрит на них как на про­явления божеской силы.

  

  

  

   Добродетель есть служение, которое обязан совершать человек самому себе. Если бы не было ни неба, ни бога, управ­ляющего миром, добродетель была бы все-таки обязательным законом жизни. Знать, что справедливо, и исполнять это - в этом и обязанность и преимущество человека.

  

  

  

   Сходясь с человеком, думай не о том, чем он может быть полезен тебе, а о том, чем ты можешь служить ему.

  

  

   Нам дан несомненный закон всех действий наших, и дей­ствия по этому закону не могут быть ни остановлены, ни стеснены никакой властью. Исполнение этого закона воз­можно в тюрьме и под угрозой истязаний и смерти.

  

  

   Ясно то, что моя жизнь в этом божьем мире имеет значе­ние не самостоятельное, но служебное. Ясно, что в плотском смысле нам предстоит быть побежденными и предстоит умереть; это видят наши глаза, об этом говорит наш разум, об этом свидетельствует вся природа; таков закон жизни божьего мира, так угодно богу. И человек, который достиг этого понимания, мало-помалу, по мере уяснения этой простой ис­тины, все больше и больше теряет охоту бороться и враждо­вать с людьми за блага своей плотской жизни, за блага этого, как оказывается, чужого, временного и жестокого владыки.

  

  

  

   Ищите только для себя доброй, согласной с волею бога жизни - и вы исполните предназначенное вам служение.

  

  

  

   Большие умы и горячие сердца, те люди, которые остав­ляют после себя глубокий след, представляют в своей жизни с особенной яркостью те самые ступени развития, которые проходятся, в большей или меньшей степени, всеми обыкно­венным людьми.

   Ступени эти такие: 1) Детская, внушенная вера, полное подчинение авторитету, спокойное и уверенное общение со всеми окружающими. 2) Углубление в сущность этой внушенной и принятой по доверию веры, невысказанные сомне­ния в ее истинности и особенный задор в ее утверждении и распространении. Одобрение и восхваление со стороны окру­жающих. 3) Попытка очистить принятое на веру вероучение от всего ложного, излишнего, суеверного, улучшить его и на нем основать жизнь; разрыв с прежде сочувствовавшими, их недоброжелательство, и, наконец, 4) совершенное освобож­дение от принятого по доверию учения, признание только того, что согласно с разумом и совестью, сознание своего одиночества среди людей и единства с богом, высокая и малого числа близких, и страх и ненависть большинства и - конец.

   Все люди, хотят они или не хотят этого, более или менее сознательно проходят эти ступени. Сначала 1) полное дове­рие, потом 2) иногда чуть заметные, но все-таки сомнения, потом 3) иногда самые слабые, но все-таки попытки кое-как утвердить свое понимание жизни и, наконец, 4) становление лицом к лицу с богом, полное познание истины, одиночество и - конец.

   Все люди проходят эти состояния, но у Ламенэ они про­явились особенно сильно и плодотворно.

   Фелиситэ Ламенэ родился в Бретани в 1782 году. В 1816 он был посвящен в священники. Хотя Ламенэ был всегда ре­лигиозен с детства, он пошел в священники не по одному своему желанию. Из писем Ламенэ видно, что он стал свя­щенником только потому, что на этом настаивали его близ­кие. Родные его, видя его религиозность, хотели употребить ее на пользу церкви. И действительно, Ламенэ, сделавшись священником, все силы свои посвятил на служение своей ка­толической церкви, в истинности которой он не сомневался. Ламенэ видел упадок веры в обществе и народе и старался поднять ее, доказав ее истинность преимущественно тем, что католичество самая распространенная религия, признавае­мая большинством человечества. По его тогдашнему мнению, истинность не постигается отдельным человеком, истина по­стигается только совокупностью людей. Наибольшее количество признает католичество и потому истинность католиче­ства несомненна. А так как католичество представляет из себя высшую истину, то этой истине должно подчиняться и государство. Государство не может быть без религии, религия не может быть без церкви, церковь - без папы.

   Таково было тогда убеждение Ламенэ. В этом духе напи­сано им одно из первых его сочинений: "Опыт о равнодушии в делах веры". Это был первый фазис душевного состояния Ламенэ, - веры без сомнений. Так как Ламенэ возлагал на­дежды на государственную власть как на защитницу католи­ческой религии, то эти мысли сблизили его с крайними за­щитниками монархической власти, и он стал писать в газете "Консерватор". В газете этой он занимал исключительное по­ложение, и, в то время как сотрудники его писали в защиту и пользу монархии, Ламенэ всегда и прежде всего имел в виду религию; монархическая власть интересовала его только в той мере, в которой она могла содействовать торжеству като­личества. Но скоро Ламенэ увидал, что интересы власти и ре­лигии не только не одинаковы, но большей частью противо­положны; так что даже иногда власти выгодно притеснять ре­лигию. Увидав это, Ламенэ изменил свой взгляд и, перейдя в другую газету, стал уже от власти требовать не помощи для религии и союза с ней, а полной свободы и невмешательства в дела религии. Ламенэ не мог остановиться и на этом и вско­ре пошел еще далее и стал требовать отделения церкви от го­сударства и, осуждая правительственную власть, невольно стал на сторону революционеров, оправдывая революцию 1830 года. Это был второй фазис душевного состояния Ламенэ.

   Во время революции 30-го года Ламенэ стал в сотрудничестве с Монталамбером, Лакордером издавать журнал "Бу­дущность", в котором проповедывалось: 1) отделение церкви от государства, 2) гарантии личности, 3) уничтожение палаты пэров и крайностей централизации, 4) уничтожение обяза­тельного ценза и установление всеобщего голосования. В этой газете он высказывал мысль о том, что как государственная власть не должна вмешиваться в церковные дела, так и цер­ковная власть не должна участвовать в государственных делах, и потому папа должен отказаться от светской власти, а духовенство от государственного жалованья. Такие мысли не могли найти сочувствия в Риме. Предвидя это, Ламенэ поехал туда, надеясь убедить папскую власть в необходимости таких уступок, ради удержания народов во власти церкви. Но в Риме Ламенэ не был принят папой, и на его предложение ему не дали никакого ответа. Уже сильно разочарованный в на­дежде обновить католичество, Ламенэ вернулся в Париж и еще некоторое время продолжал издавать свой журнал, в ко­тором высказывал мысль о необходимости изменения форм католичества, для того чтобы оно могло продолжать властво­вать над народами. Это был третий фазис.

   В 1832 году вышла папская энциклика, осуждавшая все мысли, выраженные Ламенэ, и, как ни тяжело было Ламенэ отказаться от всего того, чему он верил и служил, он признал неизлечимость, неисправимость католичества. С этого време­ни он прервал все сношения с Римом и написал свое знаме­нитое сочинение "Слова верующего". В форме библейских псалмов и евангельских притч Ламенэ в этом сочинении на­падает на существующий экономический и политический строй, стоящий в противоречии с требованиями религии. Книга эта тотчас же была осуждена папой. И тогда Ламенэ уже совсем отделился от церкви и посвятил последние годы своей жизни служению народу, это был четвертый и последний фазис.

   Последние годы своей жизни Ламенэ провел вдали от по­литической деятельности, почти в уединении и бедности, по­святив себя исключительно литературным занятиям. Он, между прочим, кончил набросок "философии" и написал
одно из лучших комментарий к четырем Евангелиям.

   Основная мысль Ламенэ, которую он выражал во всех своих книгах, статьях и речах (когда он был депутатом в пар­ламенте), в том, что народ должен быть сам решателем своих судеб и устроителем своей жизни. Как и в защите католичес­кой церкви, он руководствуется тем же принципом, что носи­телем истины и нравственного совершенства может быть не отдельный человек, а совокупность людей - толпа, народ и в своем пределе человеческий род. Предоставляя полную власть народу, Ламенэ, однако, не переставая доказывал, что никакие внешние реформы и перемены в области государст­венного устройства не могут улучшить положение народа, если народ не будет постоянно стремиться к нравственному совершенствованию. "Желайте лишь справедливого, - гово­рил он народу. - Справедливость всегда восторжествует. Уважайте право даже тех, кто попирает ваше право. Пусть безопасность всех без исключения будет для вас священна. Долг для всех и всегда обязателен. Если вы раз нарушите долг, где вы остановитесь? Беспорядку не помогают беспо­рядком. В чем обвиняют вас ваши враги? В том, что вы хотите заменить вашим господством их господство, хотите злоупот­реблять властью, как злоупотребляют они, - в том, что вы питаете мысли о мести, тиранические намерения. Отсюда не­определенный страх перед вами, которым ваши враги ловко пользуются, чтобы продолжить ваше рабство".

   "Ничто невозможно в социальной области без духовной работы в общественных глубинах", - говорил он.

   К социалистическим и коммунистическим системам Ламенэ всегда относился отрицательно. По его мнению, учения эти не принимают во внимание законы человеческой приро­ды, заменяя естественный ход жизни насилием власти. Он не одобрял этих учений преимущественно за то, что все они имели в виду лишь материальные цели и не признавали необ­ходимости религии. Во всяком общественном переустройстве он считал необходимым не материальные, а духовные цели, достигаемые победой разума и долга над страстями.

   В начале пятидесятых годов Ламенэ заболел и, почувство­вав, что болезнь его была смертельной, призвал своего друга Барбэ и назначил его распорядителем при его жизни в доме во время болезни и после смерти по завещанию. Кроме того, он оставил письменное заявление, что желает быть погребен­ным среди бедных и как бедный: на могиле просил не ставить никакого памятника, тело должно быть перенесено прямо на кладбище и не вносимо в церковь. Несмотря на все попытки духовенства вернуть его к церкви, Ламенэ, как и раньше, на все такого рода попытки отвечал кротким, но решительным отказом принять священника. Он умер спокойно и твердо с той же живой верой в бога, с которой жил все время своей со­знательной жизни. Последние слова его были: "Я чувствую, что конец пришел, надо покориться воле божией, мне будет хорошо, когда я буду с ним". И в самые последние минуты он повторил несколько раз: "Это счастливая минута". Он умер 27 февраля 1854 года.

   Дело Ламенэ, "loeuvre", как говорят французы, большое и далеко не оцененное. Он, как и все большие умы и горячие сердца, проложил тот путь, по которому неизбежно пойдет и идет уж человечество, путь освобождения от внешней, отрешенной от жизни, ложно-христианской веры и установления того основного христианского учения, которое изменяет как жизнь отдельного человека, так и всего человеческого общества.

  

  

  

  

   Как бури волнуют воды и уничтожают их прозрачность, так и страсти, тревоги, страхи, смущая душу, мешают челове­ку сознавать свою сущность.

  

  

   Люди с великой и прекрасной душой всегда спокойны и довольны; люди, ничтожные духом, все недовольны и печальны.

  

  

  

   Люди затрудняются, беспокоятся и волнуются только тог­да, когда они заняты внешними делами, от них не зависящи­ми. В этих случаях они тревожно спрашивают себя: "Что я стану делать? что-то будет? что из этого выйдет? как бы не случилось того или другого". Так бывает с теми, которые по­стоянно заботятся о том, что им не принадлежит.

   Наоборот, человек, занятый тем, что от него самого зависит и полагающий свою жизнь в работе самосовершенствования, не станет так тревожить себя. Если бы он и стал беспокоиться о том, удастся ли ему держаться истины и избегать лжи, то я сказал бы: успокойся, - то, что тревожит тебя, находится в твоих собственных руках; гляди только за своими мыслями и поступками и старайся всячески исправлять себя. Так и не говори: "Что-то будет?" Все, что ни случится, ты обратишь себе в поучение и пользу.

   -

  А если я умру в борьбе с несчастиями?

   - Ну что же? В таком случае ты умрешь смертью человека
честного, совершая то, что ты должен совершать. Нужно же тебе все равно умереть, и смерть должна же застать тебя за каким-нибудь делом. Я был бы доволен, если бы смерть застала меня за делом, достойным человека, за делом добрым и полезным всем людям; или чтобы она застала меня в то время, когда я стараюсь исправлять себя. Тогда я мог бы под­нять руки к богу и сказать ему: "Господи, ты знаешь сам, насколько я воспользовался тем, что ты дал мне для понимания твоих законов. Упрекал ли я тебя? Возмущался ли против того, что со мною случилось? Уклонялся ли от исполнения своего долга? Благодарю тебя за то, что я родился, за все дары твои. Я пользовался ими довольно, возьми их назад и распорядись ими как тебе угодно, - ведь они твои!"

   Может ли быть лучшая смерть? Чтобы дожить до такой смерти, тебе не нужно многого лишиться, хотя, правда, этим самым ты много приобретешь. Если же ты захочешь удержать то, что не твое, то ты непременно потеряешь и то, что твое.

   Кто хочет иметь успех в мирских делах, тот не спит по целым ночам напролет, постоянно хлопочет и суетится, под­делывается к сильным людям и вообще поступает как подлый человек. И в конце концов чего он всем этим добился? Он до­бился того, что его окружают некоторыми почестями, что его боятся и что он, сделавшись начальником, распоряжается другими людьми. Неужели же ты не захочешь сколько-ни­будь потрудиться для того, чтобы освободить себя от всех таких забот и спать спокойно, ничего не боясь и ничем не му­чаясь? Но знай, что такое спокойствие души не достается да­ром.

  

  

  

  

   Кто положил свою жизнь в свете разумения и служит ему, для того не может быть отчаянных положений в жизни, тот не знает мучений совести, не боится одиночества и не ищет шумного общества, такой человек имеет высшую жизнь, не бежит от людей и не гоняется за ними. Его не смущают по­мыслы о том, надолго ли дух его заключен в плотской оболоч­ке: поступки такого человека будут всегда одинаковы, даже в виду близкой смерти. Для него одна забота - жить разумно в мирном общении с людьми.

  

  

  

   Только когда человек ясно узнает свое место в мире, оп­ределится и настроение его души. Когда же настроение души, определится, то прекратится всякое душевное волнение. Когда же прекратится душевное волнение, то наступит полное спокойствие души, и человек, обладающий таким ненаруши­мым душевным спокойствием, сделается способен к работе мысли. Работа же мысли делает человека восприимчивым ко всему истинному.

  

  

  

   Истинная сила человека не в порывах, а в ненарушимом спо­койствии.

  

  

   Всегдашнее спокойствие невозможно, но, когда наступают времена спокойствия, надо дорожить ими, стараться про­длить их. Это те времена, в которые возникают, уясняются и укрепляются мысли - руководители жизни.

  

  

  

   Убедиться в том, что не должно осуждать брата, можно уже потому, что сотни раз приходилось и приходится раскаиваться в том, что осудил брата, а никогда в том, что не осудил его

  

  

   Когда ты видишь, что человек заблуждается, не гневайся на него: пойми, что нельзя нарочно заблуждаться. Никто не может хотеть, чтобы рассудок его затемнялся. Заблуждаю­щийся - тот, кто искренно принимает ложь за истину.

   Но бывает и так, что люди не заблуждаются, а нарочно не принимают истины даже тогда, когда она раскрыта перед ними до полной очевидности. Они не принимают ее не пото­му, что не могут понять ее, а потому, что она обличает их злые дела, отнимает у них оправдание их пороков. Эти люди также заслуживают не гнева, а сострадания, потому что они больны не телом, а душою.

  

  

  

  

   Время проходит, но сказанное слово остается.

  

  

   Если толпа ненавидит кого-нибудь, надо, прежде чем судить, внимательно исследовать, почему это. Если толпа при­страстилась к кому-нибудь, надо тоже внимательно исследовать это, прежде чем судить.

  

  

  

   Обуздывать свой язык есть признак великой добродетели.

  

  

  

   Наши тревоги зависят преимущественно от того, что мы стараемся исправлять других, забывая о своем собственном исправлении.

  

  

  

   Душа человеческая не добровольно, а силой отвращается от правды и добра: чем яснее это уразумеешь, тем кротче бу­дешь относиться к людям.

  

  

  

   Если считаешь нужным осудить ближнего, то осуждай его в глаза. И осуждай так, чтобы не вызвать недоброго к себе чувства.

  

  

  

   Совесть есть сознание божественного начала, живущего в нас.

  

  

   "Совесть! Детские заблуждения, предрассудки воспита­ния, - слышу я дружные голоса мнимых мудрецов. - В уме человека нет ничего, кроме того, что дано опытом", - гово­рят они.

   Даже больше, они отвергают очевидное и всеобщее согла­сие всех народов, и против поразительного единства сужде­ния всех людей о том, что добро и что зло, они разыскивают какой-нибудь известный им одним пример (как будто свой­ства всех людей могут быть уничтожены извращением како­го-нибудь описываемого путешественником темного народ­ца) и полагают, что как только доказано, что есть уроды, то общее свойство всего человечества уже ничего не значит.

   "Все, - говорят они, - если содействуют общему благу, то делают это только ради своей выгоды". Но почему же есть люди, которые служат общему благу для своей явной невыго­ды? Как это идти на смерть ради своей выгоды?

   Конечно, каждый действует для своего блага, но если нет нравственного, духовного блага, то объяснить выгодой мож­но только поступки злых людей. Какая ужасная философия была бы та, при которой нельзя было бы объяснить доброде­тельные поступки иначе, как подыскав для них подлые по­буждения.

   Совесть! Да, совесть верный судья добра и зла, совесть - это то, что делает человека подобным богу, только совесть составляет превосходство природы человека. Без совести в человеке нет ничего, что возвышало бы его над животным, кроме печального преимущества блуждать без какого-нибудь руководства от заблуждения к заблуждению.

  

---