ѣ съ ручьемъ и тянутся очень далеко, до груздинскихъ полей, до коровинскихъ пожень, дальше которыхъ Хлоповъ не смѣлъ проникнуть, когда былъ мальчишкой. Тогда ему казалось, что этотъ ручей и эта аллея идутъ еще на тысячи верстъ, до самаго края свѣта, и очень хотѣлось ему дойти до конца этого ручья, посмотрѣть друг³я царства, другихъ людей. Въ былое время часто онъ бѣгалъ сюда съ корзинкой за ягодами. Вся ольховая лин³я поросла внутри малинникомъ и смородинными кустами; плодород³е было чрезвычайное; заберется онъ въ кусты, ближе къ ручью, и начинаетъ горстями брать ягоды,- только дно у корзины стучитъ! Всѣ руки исцарапаетъ, да крапивой обожжетъ, но мало горя въ этомъ; только ожигается, да ругаетъ крапиву проклятой. Корзина скоро наполняется съ верхомъ. Тогда онъ ставитъ ее на землю и начинаетъ ѣсть ягоды. Носъ, губы, все лицо вымараетъ въ нихъ; доѣстъ до того, что станетъ тяжело. Подумаетъ, оглянется, посмотритъ на ягоды и лѣниво полѣзетъ изъ кустовъ. Ягодъ еще много, а ѣсть не можетъ. Какую-нибудь сажень или двѣ онъ прошелъ по ручью, а тамъ дальше что! приходи весь свѣтъ, всѣмъ достанетъ ягодъ!
Хлоповъ побродилъ около ручья, заглянулъ кое гдѣ въ кусты, поѣлъ и ягодъ въ одномъ мѣстѣ, но немного ѣлъ, потому что боялся крапивы и колючекъ. Потомъ улегся на траву и предался безотчетнымъ мечтамъ о прошломъ, перебиралъ въ своей головѣ разные случаи изъ дѣтской, поэтически-прекрасной жизни, среди веселыхъ пр³ятелей, бѣгающихъ, дерущихся и смѣющихся. Потомъ вспомнилъ онъ то время, когда сидѣлъ за азбукой, рядомъ съ отцомъ, который не былъ слишкомъ строгъ и часто самъ, какъ школьникъ, убѣгалъ съ мѣста, пользуясь каждымъ маловажнымъ случаемъ. Сидитъ онъ за книжкой, а самъ смотритъ въ окно,- тамъ ребятишки, галки, вороны и всякая тварь, тамъ поросята у самаго окна валяются въ грязи, жмутся другъ къ другу, визжатъ и хрюкаютъ, тамъ Петька козелъ, съ закорюченной бородкой, съ отчаян³емъ бьется рогатой головой между жердями, куда онъ попалъ съ воровскимъ намѣрен³емъ попробовать чужую капусту. Все это очень занимало его тогда, а вотъ теперь лежитъ онъ на травѣ, кругомъ та же чудная жизнь, а онъ - ничего! смотритъ безстрастно, хватаетъ комаровъ и холодно, методически обрываетъ имъ хоботки и ноги, давитъ букашекъ, которыя такъ беззаботно грѣются на солнышкѣ, сидя на цвѣтахъ. Давятъ дѣти комаровъ и букашекъ, но они дѣлаютъ это съ интересомъ, съ любопытствомъ, а онъ-то къ чему?
Не мало времени лежалъ Хлоповъ въ пр³ятной прохладѣ, то мечтая о прошломъ счастливомъ времени, то раздумывая о настоящемъ грустномъ житьѣ-бытьѣ. Подъ вл³ян³емъ теплаго воздуха и можетъ быть нѣкотораго утомлен³я нервовъ онъ незамѣтно заснулъ. Спалъ онъ тоже не мало времени, а когда проснулся, возлѣ него сидѣла Вѣра Мйхайловна.
- Что вы тутъ дѣлаете? спросилъ онъ, съ удивлен³емъ смотря на нее.
- Такъ! Я мухъ сгоняла съ тебя! смѣясь, отвѣтила она.
- Да какъ вы нашли меня?
- Я видѣла изъ окна, что ты пошелъ сюда. Ждала-ждала, когда пойдешь взадъ, да сама и пошла искать тебя!.. A зачѣмъ ты говоришь мнѣ "вы"?
- Не ловко какъ-то... не привыкши!
- Значитъ, и я должна говорить "вы"?
- Нѣтъ! так³я розовыя губки должны всѣмъ говорить "ты"!.. сказавъ это, Хлоповъ протянулъ свою руку и хотѣлъ обнять Вѣру Михайловну.
- Такъ не надо... ей-Богу не надо! проговорила она, отодвигаясь отъ него.
Онъ убралъ свою руку и конфузливо улыбнулся. Произошло неловкое молчан³е.
- A хорошо жить въ городѣ? спросила Вѣра Михайловна, срывая какой-то цвѣтокъ.
- Конечно, лучше, чѣмъ въ деревнѣ! Я думаю, этта со скуки умрешь... Мужики, да бабы, никакихъ наслажден³й,- живи какимъ-нибудь животнымъ.
- А въ городѣ что? Вы разскажите мнѣ о немъ; я вѣдь ничего не слыхала...
- Городъ, такъ сказать, центръ благородства! Здѣсь и поговорить не съ кѣмъ, а тамъ сберутся къ тебѣ пр³ятели,- сейчасъ разсказы, да споръ, и все о наукахъ, о разныхъ событ³яхъ...
- Вы, должно быти очень ученый! несмѣло спросила Вѣра Михайловна и взглянула на него исподлобья.
Надо сказать, что она уже не такъ свободно и просто относилась къ нему съ тѣхъ поръ, какъ онъ хотѣлъ обнять ее. Съ другой стороны, и Хлоповъ чувствовалъ себя не совсѣмъ ловко; ему было стыдно за свой поступокъ, а отчасти и за то, что какая-нибудь Вѣрка оставила его "съ носомъ", какъ говорятъ семинаристы; поэтому онъ хотѣлъ показать, что онъ не какой-нибудь парень крестьянск³й, а человѣкъ достойный уважен³я и всего такого.
- Будешь ученымъ, когда проучишься столько годовъ! отвѣтилъ онъ на вопросъ Вѣры Михайловны. - Если перебрать всѣ науки, как³я у насъ проходили, такъ вамъ день твердить, да не запомнить!.. A я всегда числился отличнымъ ученикомъ: Вотъ по геометр³и такъ мнѣ всѣ говорили въ глаза: господинъ Хлоповъ, говорятъ, всю геометр³ю съѣлъ! Меня учитель этотъ очень любилъ и по-дружески со мной обращался. Я часто ходилъ къ нему на обѣдъ. Такихъ кушаньевъ нанесутъ, что здѣсь никто и не нюхивалъ! Этакой соусъ какой-нибудь, либо жиле тамъ разное... Ну, конечно, попробуешь всего, чтобы деликатно было, а ѣсти не ѣшь. A то припусти другого, онъ все опишетъ, ха, ха!
- A что такое гиметра? спросила Вѣра Михайловна.
- Геометр³я! поправилъ Хлоповъ. - Это такая наука, о которую ноги обломаешь! Однако, очень интересно, чортъ возьми, узнать, напримѣръ, сколько верстъ до этого облака? послѣдн³я слова онъ произнесъ какъ будто не для Вѣры Михайловны, а такъ себѣ, для собственнаго научнаго интереса. Произнося ихъ, онъ прищурилъ одинъ глазъ и посмотрѣлъ на облако съ такой миной, съ какой дѣти смотрятъ на выпущенный змѣекъ;- высоко, молъ, ты летаешь, а вотъ захочу - сейчасъ будешь въ моихъ рукахъ.
- Неужели это можно узнать? съ большимъ любопытствомъ спросила Вѣра Михайловна.
- Кхе, какъ вамъ сказать... Хлоповъ нечаянно вспомнилъ, какъ онъ осрамился на этомъ дѣлѣ передъ Вѣрой Николаевной въ Устюгѣ,- ученые, конечно, могутъ узнать, но для этого необходимы разные инструменты... да, разные, хорош³е инструменты, а кочерыжки да линейки тутъ не годятся... Однако солнце то! не пора ли и домой идти?
Дорогой они уже не могли возстановить разговоръ. Вѣра Михайловна думала - какой онъ ученый! и неужели можно до облака смѣрять?.. можетъ немножко и прихвасталъ, а все же... не какой-нибудь писарь Сѣроизбый!.. По временамъ она съ любопытствомъ поглядывала на Хлопова и хотѣла бы что-нибудь спросить, но вйдя его задумчиво-склоненную голову, нахмуренное чело и друг³е признаки глубокомысл³я, невольно удерживалась.
- Ходите чаще къ намъ! сказала она, прощаясь съ нимъ въ погостѣ.
- Съ удовольств³емъ! только не знаю, какъ время...
- Вы развѣ и здѣсь хотите заниматься?
- Да-а... не сидѣть же сложа руки!
Послѣ этого оба раскланялись. Хлоповъ самодовольно улыбался, идя къ своему флигелю. Былъ ли онъ доволенъ хорошенькой Вѣркой, или тѣмъ, что удачно выдержалъ свою роль до конца,- неизвѣстно.
Хлоповъ скоро сдѣлался своимъ человѣкомъ въ Никольскомъ погостѣ, какъ оно и должно быть. Самъ онъ недурно чувствовалъ себя въ этой маленькой семьѣ. Каждый день гулялъ по окрестнымъ мѣстамъ, ѣлъ ягоды, курилъ свои крючки и подолгу спалъ на травѣ. Каждый день ходилъ къ дьячку, разспрашивалъ о всякой всячинѣ и самъ разсказывалъ. Иногда онъ держалъ себя просто, весело, нѣсколько хвастливо, иногда же напускалъ на себя излишнюю серьезность, трактовалъ о всемъ свысока, вздыхалъ по Вологдѣ съ ея учеными занят³ями и жаловался на деревенскую скуку. Эту важную хламиду онъ надѣвалъ больше при Вѣрѣ Михайловнѣ, которую непремѣнно хотѣлъ заинтересовать своей особой. Вѣра Михайловна, дѣйствительно, съ нѣкоторымъ благоговѣн³емъ смотрѣла на ученаго мужа, который всѣ науки изучилъ, бывалъ въ трехъ городахъ и сколько людей, сколько свѣту видалъ!- между тѣмъ какъ сама она ничего не видѣла, ничего не знаетъ...
Только у о. Алексѣя Хлоповъ ни разу не бывалъ, потому что тотъ все еще пилъ и вся семья находилась въ тревогѣ, какъ говорила ему мать. Однажды онъ случайно встрѣтился съ о. Алексѣемъ у дьячка. Въ тотъ день стояла скверная погода - на улицѣ грязь и дождь; все небо заволокло облаками. Въ маленькой каморкѣ сидѣли дьячокъ, Вѣра Михайловна и Хлоповъ. Первый разсказывалъ какую-то истор³ю; остальные слушали его. Вдругъ раздался въ дверяхъ стукъ. Дьячокъ, а за нимъ Вѣра Михайловна вышли въ кухню. Къ удивлен³ю ихъ, тамъ у дверей стоялъ о. Алексѣй. Онъ былъ совершенно мокрый и безъ шляпы; на ногахъ сидѣли валенки, отъ которыхъ образовалась на полу лужа грязной воды. На эти валенки дьячокъ прежде всего обратилъ свое вниман³е.
- Что вы, о. Алексѣй? воскликнулъ онъ,- вѣдь пропадутъ у васъ валенки!
- Тш... произнесъ о. Алексѣй и оглянулся,- попадья, и-и, попадья!.. Послушай, Михайло Семеновичъ, налей скляночку, не оставь, голубчикъ! молящимъ голосомъ сказалъ онъ, вытаскивая изъ кармана пустую косушку.
- Ой, нѣтъ, о. Алексѣй! ни капли нѣтъ у меня!
- Ну, Михайло Семеновичъ, не куражься! Послѣ самъ удружу... Я вѣдь знаю, что у тебя всегда водится это проклятое зелье!
- Да нѣтъ! хоть бы росинка была³
- Ну-у! протянулъ тотъ.- A посмотри-ко въ этомъ шкафчикѣ!
О. Алексѣй подошелъ къ шкафу и сталъ отворять его.
- Да нельзя, о. Алексѣй! о. Алексѣй!.. матушка Христомъ и Богомъ просила меня, чтобы я не давалъ вамъ вина!
- Матушка не узнаетъ... т. е. ни-ни! т. е., ежели узнаетъ, пусть я буду дуракомъ во вѣки вѣковъ!.. Ну же, голубчикъ... умру, ей Богу умру! Жжетъ, вотъ тутъ;.. адъ кромѣшный! Терпѣнья нѣтъ!.. Добрѣйш³й Михайло Семеновичъ! немножко! смотри, какая скляночка!
Въ голосѣ его слышалась такая мольба, такое глубокое страдан³е, что дьячокъ не могъ отказать и полѣзъ въ шкафъ; оттуда досталъ онъ штофъ водки и налилъ склянку о. Алексѣю. Послѣдн³й съ нетерпѣн³емъ ждалъ его, протянувъ свои руки; руки дрожали, голова выдвинулась впередъ и какъ-то съежилась; глаза сдѣлались ужасно широкими и пронзительными. Онъ взялъ налитую склянку, поднесъ ее ко рту и съ упоен³емъ, даже съ какой-то ярост³ю отпилъ два-три глотка.
- О-о-о! Опять человѣкъ! т. е. рай! говорилъ о. Алексѣй, поглаживая грудь. - Былъ адъ кромѣшный, а теперь рай небесный!.. Дай, я обниму тебя, Михайло Семеновичъ! Т. е., ты не знаешь, какое благодѣян³е сдѣлалъ... оживилъ человѣка!.. Теперь попадья ничего не даетъ мнѣ... вотъ видишь, въ валенкахъ пришелъ; сапоги-то спрятала; боится, чтобы я не убѣгъ туда - о. Алексѣй подмигнулъ - подъ елочку! Она не знаетъ, какое страдан³е, какое мучен³е тутъ у меня!.. а вѣдь только одинъ глотокъ! дай одинъ глотокъ и живъ человѣкъ!
- Бросьте вы пить, о. Алексѣй! сказала Вѣра Михайловна.
- А, Вѣра, моя добрая Вѣрочка! Носилъ я когда-то на рукахъ тебя, а теперь ты меня учишь! Ты, Вѣрочка, учишь меня!.. О. Алексѣй подошелъ къ ней и сѣлъ рядомъ на скамью.- Ты думаешь, мнѣ не тяжело, когда всѣ указываютъ пальцами на меня! Когда голова готова разлетѣться на мелк³я частички!.. Когда попадья таскаетъ меня заволосы!.. Вѣрочка!
О. Алексѣй наклонился къ колѣнямъ ея и на минуту замолкъ. Она въ свою очередь отвернулась къ окну. На минуту въ кухнѣ все смолкло.
- Ахъ, чуть я не всплакнулъ тутъ, да больно стыдно! проговорилъ о. Алексѣй, поднимаясь на ноги. Затѣмъ онъ поднесъ склянку къ своимъ опаленнымъ губамъ и отпилъ глотокъ.- Прощайте, добрые люди, сказалъ онъ, и, взявъ руку Вѣры Михайловны, поцѣловалъ ее, чѣмъ привелъ дѣвушку въ болыыое смущен³е.
- A ты, Михайло Семеновичъ, не сердись на меня, слышишь?.. Велика милость предъ Господомъ! Тш... у васъ кто-то сидить тамъ?
- Да, это свой человѣкъ! Сосипатръ Петровичъ пр³ѣхалъ изъ Вологды, слышали? Сосипатръ Петровичъ, крикнулъ дьячокъ.
Сосипатръ Петровичъ вышелъ изъ каморки.
- Что же вы тамъ сидите? Вѣдь вамъ не въ первый разъ знакомиться съ о. Алексѣемъ!
Хлоповъ раскланялси съ попомъ. Тотъ незамѣтно сунулъ въ карманъ косушку и сдѣлался совершенно серьезнымъ.
- А, вы пр³ѣхали къ намъ въ гости! сказалъ онъ,- слава Богу! Ну, какъ идутъ ваши дѣла?
- Ничего, идутъ помаленьку! Хочу вотъ отдохнуть отъ городской жизни, отъ хлопотъ...
- Извините, теперь не имѣю времени, да! прервалъ о. Алексѣй,- господинъ дьячокъ, мы уже съ вами переговорили, да! имѣю честь! имѣю честь! дома ждутъ дѣла... О. Алексѣй сдѣлалъ общ³й поклонъ и, немного пошатываясь, вышелъ изъ кухни.
- Болѣзнь! непреодолимая болѣзнь! вздыхая, сказалъ дьячокъ послѣ него.- Когда не пьетъ, самый почтенный человѣкъ! а запьетъ,- совсѣмъ изъ разума выходитъ Теперь жизнь его состоитъ, такъ сказать, изъ двухъ половинъ: чтен³я священныхъ книгъ и запоя. Кажется, до корня онъ узналъ всю книжную премудрость, а все-таки не можетъ пересилить себя...
- Правду ли, говорятъ, что отъ книгъ можно съ ума сойти? спросила Вѣра Мивайловна. - Можетъ быть, и запои эти отъ нихъ происходятъ!
- Все въ рукахъ Бога! философски замѣтилъ дьячокъ.- Можетъ быть и отъ книгь, вѣдь онъ все время корпитъ надъ ними; уткнетъ голову въ руки и вотъ такъ неподвижно сидитъ! Читаетъ все как³я-то мудреныя книги,- Богослов³я тамъ разныя, Камень, да Памятникъ вѣры, Путь, ведущ³й въ царств³е славы, и тому подобныя. Когда-то онъ заставилъ меня переписывать заглав³я всѣхъ этихъ книгъ,- я никакого толку въ нихъ не взялъ! Иногда онъ велитъ мнѣ прочитать какую-нибудь книгу,- я только рукой махну!
- A когда онъ запьетъ, такъ не бушуетъ? спросилъ Хлоповъ.
- Тише воды! тогда матушка помыкаетъ имъ, какъ Богъ знаетъ чѣмъ. Иной разъ кланяется въ ноги ей, чтобы рюмочку дала, а она не даетъ,- ногами-то пинаетъ его! руки связываетъ, одежу прячетъ! ну, развѣ можно этимъ взять? Коли человѣкъ запилъ, водка - жизнь его! хоть немного, а дай! Я на себѣ испыталъ; самъ когда-то имѣлъ эту болѣзнь, да Вѣрка вылечила!
- Вѣра Михайловна?
- Да! только выпьешь въ первый разъ, она и начнетъ ухаживать за тобой; уговариваетъ, смѣется, а пить не даетъ! Ну, иногда покуражишься надъ ней, щелканешь разъ, два, а она все ласкается къ тебѣ, да укладываетъ спать. Поневолѣ уснешь; а проснешься, у нея самоваръ на столѣ! Смотришь, голова и протрезвится, и водки не хочется! Тутъ первый шагъ - самое главное...
Чрезъ нѣсколько дней послѣ этого событ³я Хлоповъ въ первый разъ посѣтилъ семейство о. Алексѣя. Послѣдн³й уже не пилъ. Хлоповъ засталъ его въ маленькой комнатѣ за книгой. На столѣ лежала цѣлая кипа бумагъ, тетрадей, "Странниковъ" "Епарх³альныхъ Вѣдомостей" и т. п. Недалеко отъ стола стоялъ большой старинный шкафъ, наполненный книгами. Книги были въ старинныхъ переплетахъ, засаленныя, неуклюж³я, то слишкомъ толстыя, то слишкомъ тонк³я и широк³я. Тутъ были жит³я святыхъ in folio, рукописные акаѳисты въ большую четверть, псалтыри въ 16 долю листа и въ полчетверть высоты. Мног³я изъ этихъ книгъ о. Алексѣй читалъ до трехъ разъ; друг³я читалъ онъ въ продолжен³е нѣсколькихъ мѣсяцевъ и даже цѣлыхъ годовъ.
- Здравствуйте, о. Алексѣй! сказалъ Хлоповъ, стоя у дверей. О. Алексѣй вздрогнулъ и оторвался отъ книги.
- Фу, какой пугливый сталъ! сказалъ онъ и пригласилъ гостя къ себѣ.
Послѣ нѣсколькихъ взаимныхъ вопросовъ о времяпрепровожден³и, о. Алексѣй спросилъ Хлопова, надолго ли онъ пр³ѣхалъ домой. Тотъ отвѣтилъ, что не думаетъ долго жить, но все же надо извѣстное время для приготовлен³я къ такому великому сану, каковъ санъ священника. О. Алексѣй замѣтилъ, что это истинная правда и что онъ можетъ предложить гостю, какъ для назидан³я, такъ и для препровожден³я времени, свою библ³отеку. Затѣмъ оба стали осматривать и выбирать книги. Хлоповъ отложилъ себѣ нѣсколько "Бесѣдъ" и прихватилъ якобы только посмотрѣть Анекдоты Балакирева съ картинками и Сонникъ, неизвѣстно какимъ образомъ попавш³е въ этотъ аскетическ³й шкафъ.
Пока они разбирались въ книгахъ, въ комнату вошли два мальчика, сыновья о. Алексѣя. Послѣдн³й спросилъ ихъ, зачѣмъ пришли, погладилъ по головкамъ и сталъ говорить о трудности воспитан³я, о неимѣн³и времени самому слѣдить за дѣтьми и мимоходомъ прибавилъ, что вотъ если бы онъ, Сосипатръ Петровичъ, научилъ этихъ мальчиковъ письмоводству, да развѣ еще ариѳметическому сложен³ю и вычитан³ю, то сдѣлалъ бы большую услугу и, такъ сказать, полезное дѣло. Хлоповъ съ радост³ю принялъ это предложен³е, говоря, что у него здѣсь очень мало дѣла и что онъ давно хотѣлъ попробовать свои силы на воспитательномъ поприщѣ. - Ну, вотъ и прекрасно, вотъ и прекрасно! проговорилъ о. Алексѣй,- теперь у меня съ плечъ гора свалилась.
При прощан³и Хлоповъ еще разъ подтвердилъ и выразилъ искреннее удовольств³е, что будетъ учить мальчиковъ письмоводству и ариѳметикѣ. Эта мысль и въ самомъ дѣлѣ нравилась ему, част³ю по своей новизнѣ, част³ю потому, что представляла небольшое развлечен³е. Къ тому же пр³ятно подумать, что познан³я его перейдутъ къ другому человѣку и будутъ служить основан³емъ для дальнѣйшаго развит³я его. При размышлен³и объ этомъ, въ головѣ Хлопова зародились новыя мысли. Во первыхъ, подумалъ онъ, не все ли равно заниматься съ двумя или съ десятью мальчиками и не лучше ли, поэтому, устроить настоящую школу? сдѣлать грамотными 10-15 человѣкъ, вѣдь это завидно! весь околотокъ говорилъ бы о немъ... A какъ занимательно возиться съ ребятами,- этак³е маленьк³е, ничего не знаютъ, а ты ихъ учи! Они тебѣ смотрятъ въ глаза, считаютъ тебя превыше неба и всѣ боятся тебя! идешь мимо - кругомъ тебя шопотъ: учитель, учитель идетъ!.. Да, чортъ возьми, очень хорошо имѣть какую-нибудь значительность! эдакую своего рода славу или знаменитость!
Эти и подобныя мысли занимали Хлопова въ течен³е нѣсколькихъ дней. Онъ обдумывалъ планъ устройства школы, методы обучен³я, способы наказан³я и т. п. Онъ жилъ общественной, м³ровой жизн³ю и слѣдовательно былъ счастливъ. Жизненный пульсъ значительно повысился.
Свои мысли онъ передалъ Вѣрѣ Михайловнѣ; сдѣлалъ онъ это не столько потому, чтобы найти въ ней сочувств³е или содѣйств³е, сколько изъ хвастовства. Вѣра Михайловна приняла къ сердцу его планъ и высказала свои соображен³я. Тотъ выслушалъ ихъ снисходительно.
Прошло еще нѣсколько дней, въ кoторые Хлоповъ ничего не дѣлалъ и только думалъ; все думалъ, обдумывалъ. Явились новыя мысли и соображен³я; планъ значительно измѣнился. Все это онъ снова сообщилъ Вѣрѣ Михайловнѣ, которая была несказанно рада и счастлива собой и своимъ другомъ. Въ порывѣ откровенности она достала съ полки тетрадь съ какими то каракульками, показала ее Хлопову и спросила, каково написано? Тотъ посмотрѣлъ въ тетрадь, чуть-чуть прищуривъ глаза, и заявилъ, что написано плохо, но въ ученикѣ "видна рачительность". Вѣра Михайловна не вѣсть Богъ какъ была довольна такимъ отзывомъ и заскакала по кухнѣ, махая тетрадкой.
- Такъ вы говорите, порядочно написано? спросила она, немного успокоившись.
- Да-а, т. е. яне говорю, что порядочно, а видно старан³е, такъ сказать, задатки...
- Ну, скажите, что порядочно! Хоть такъ себѣ скажите! Я вѣдь недавно и пишу... Папка училъ меня маленькую только читать, а писать, говоритъ, дѣвкѣ не для чего. Зато теперь я заставляю его учить.
- Конечно, это не мѣшаетъ!
- Все не мѣшаетъ знать... Вотъ вы какъ то сказали, что на свѣтѣ много наукъ и что всему можно научиться,- даже смѣрять, сколько верстъ до облаковъ; въ тотъ вечеръ я долго не могла уснуть и все думала объ этомъ... Охъ, никогда я ничего не узнаю!
Вѣра Михайловна вздохнула. Хлоповъ ничего не придумалъ сказать въ утѣшен³е.
- A когда мы школу откроемъ? спросила она.- Смотрите, и я буду учителемъ... то есть не учителемъ, а такъ... подамъ что нибудь вамъ, или поправлю ученика, если невѣрно станетъ читать...
- Да, это можно... я съ удовольств³емъ. Только гдѣ мы помѣстимъ школу?
- О, объ этомъ я говорила съ папкой! Школу можно въ нашей избѣ помѣстить, потому что мы не помѣшаемъ ему. Вѣдь онъ можетъ сидѣть за перегородкой... уже не такъ рѣшительно прибавила Вѣра Михайловна, изъ чего можно было заключить, что папка не совсѣмъ охотно отдалъ избу подъ школу.- Мы съ папкой обо всемъ говорили; онъ сказывалъ, на какихъ ребятишекъ можно разсчитывать; человѣкъ около десятка насбирали, да поповыхъ два...
- Гм... произнесъ Хлоповъ, оттопыривъ губы. По правдѣ сказать, ему не очень пр³ятно было, что дѣло такъ быстро двигается, да еще и безъ его позволен³я.
- A вамъ надо сходить въ эти деревни, тутъ недалеко. Надо тоже урезонить, а то матери не пустятъ. Смотрите, зима близко, въ морозы не сладишь съ ними, а?
- Ну, нельзя же такъ быстро; да я и не знаю, въ как³е дома идти? возразилъ Хлоповъ.
- Объ этомъ не безпокойтесь, папка сходитъ съ вами... или не лучше ли ему одному сходить?
- A пожалуй, что это будетъ лучше! согласился тоть, внутренно радуясь, что такое нелегкое дѣло уклонилось отъ него. Однако, что же это такое? какая нибудь дьячкова Вѣрка, которая только-что учится писать, ворочаетъ всѣмъ дѣломъ! Это обидно, чортъ возьми!.. Хлопова забирала досада; онъ насупилъ брови и больше ничего не отвѣчалъ на вопросы Вѣры Михайловны, или отвѣчалъ сердитымъ "ну-у!" такъ что въ концѣ концовъ она тоже смолкла.
- Вы сердитесь на меня? помолчавъ, спросила она.
- Что?
- Я говорю, вы сердитесь на меня!
- Помилуйте, за что же сердиться?
- Да такъ... я вѣдь такая глупая!
Она взглянула на него и это былъ такой пристыженный взглядъ милаго и наивнаго существа, что Хлоповъ смущенно посмотрѣлъ ей въ лицо, ощутивъ на минуту инстинктивное чувство, что вотъ тутъ именно и есть его счаст³е.
- Нѣтъ, вы умная, Вѣра Михайловна! выговорилъ онъ въ приливѣ какого то великодуш³я, на что Вѣра Михайловна отвѣтила конфузной улыбкой и ничего не съумѣла сказать. Разговоръ прервался. Хлоповъ чувствовалъ себя чѣмъ то неудовлетвореннымъ; не то досада на себя, не то обида какая то закралась въ душу его, но больше всего онъ боялся стѣснительности, которая начинала одолѣвать его, и потому онъ поторопился разстаться съ Вѣрой Михайловной, оставивъ рѣшен³е школьныхъ вопросовъ до другого раза.
- Ну, зачѣмъ я назвалъ ее умной! размышлялъ онъ дорогой,- еще возмечтаетъ, что она умнѣе всѣхъ; подумаетъ, что и школу она выдумала! Ужъ эта натуришка... никогда не можешь сдержаться!
Однако, онъ напрасно укорялъ себя за искренно сказанное слово. Съ этихъ поръ Вѣра Михайловна еще выше стала цѣнить его и не сомнѣвалась въ учености, а равно и въ высокихъ замыслахъ его. Прежде этотъ грѣшокъ водился за ней, хотя и въ небольшой дозѣ.
Пока Хлог³овъ составлялъ свои планы, гулялъ по полямъ, уже потерявшимъ лѣтнюю физ³оном³ю, о немъ дошли слухи до перемысловской попадьи, за дочерью которой было оставлено мѣсто. Она изъ вѣрнаго источника узнала, что Сосепатр³й,- такъ называли его крестьянск³я бабы,- сымъ стараго никольскаго дьячка, пр³ѣхалъ домой за невѣстой и пока не можетъ найти таковой. Сначала она думала, что женихъ самъ явится къ ней съ поклономъ. Но такъ какъ онъ самъ не являлся, то она рѣшилась сдѣлать визитъ никольской просфирнѣ подъ какимъ нибудь предлогомъ и самолично узнать о намѣрен³яхъ ея сына.
Такимъ то образомъ разъ явилась въ Никольск³й погостъ небольшая телѣжка, въ которой сидѣла перемысловская попадья. Телѣжку тащила большая, мускулистая лошадь, взятая у одного прихожанина, занимавшагося извозомъ.
- Здравствуй, матушка Степанида Лукинишна! сказала попадья, встрѣтивъ на дворѣ просфирню.
- Здравствуйте, матушка Марья Ивановна! въ свою очередь отвѣтила послѣдняя.- Это вы Лизавету Львовну пожелали навѣстить?
- Нѣтъ, родная, прямо къ тебѣ: принимай гостей!
- Ой, матушка, да какъ вы вздумали ко мнѣ?.. Пожалуйте, пожалуйте... Палаты, правда, тѣсненьки у меня, да что подѣлаешь? Ладно хоть Патря ушелъ къ Михайлу, а то и сѣсть было бы некуда.
- Это какой Патря? невиннымъ тономъ спросила Марья Ивановна.
- Это, матушка, мой сынокъ. Пр³ѣхалъ въ гости изъ губерн³и. Отдохнуть захотѣлъ послѣ ученья.
- Ужъ какъ не отдохнуть послѣ такого тяжкаго ученья! воскликнула Марья Ивановна.
- Да еще какого тяжкаго? Четырнадцать годковъ высидѣлъ на книгахъ!
Обѣ старушки вошли во флигель. Хозяйка стала очищать мѣсто гостьѣ и въ то же время говорила, что хижинка у нея очень мала, а печка большая и что хотя печка большая, а въ хижинкѣ зимой бываетъ холодно, потому что во всѣхъ стѣнахъ сквозитъ, точно въ птичьей клѣткѣ.
- A ты дровъ не жалѣй! сказала попадья.- Вонъ у меня каждый мужикъ обязанъ привезти къ зимѣ одинъ возъ, такъ дровъ - пали, сколько хочешь, вороха стоятъ!.. A что, дорогая, слышала я, сынокъ твой за невѣстой пр³ѣхалъ?
При этомъ вопроси на Степаниду Лукинишну нашелъ кашель, да такой старческ³й, неотвязный, что съ трудомъ она освободилась отъ него. A освободившись, проговорила:- Кто же это сказалъ вамъ, матушка? У Патри, славу Богу, было довольно невѣстъ: пока ѣхалъ отъ Устюга - цѣлый ворохъ, что у васъ дровъ!.. Недалеко сказать, о. Федосей съ Сухонской Богородицы,- слыхали чай?- мнѣ случалось бывать въ тѣхъ краяхъ. Мѣсто прямо сказать рай, а невѣста - райская птица! Возьми, говорятъ, ради Христа!.. самъ-то хотѣлъ перейти въ другой приходъ. Да вотъ не пожелалъ Патрушко, не пожелалъ.
- A это потому, дорогая, что онъ хотѣлъ найти мѣстечко поближе къ родинѣ да къ родимой матушкѣ! пояснила Марья Ивановна.
- Не знаю его мыслей... Правду сказать, и мнѣ бы хотѣлось посадить его поближе отъ себя: стара стала, случись болѣзнь, некому будетъ присмотрѣть за мной; умрешь - и схоронить некому.
- Это ты самую истину сказала! A потому чего лучше - поступить ему на мѣсто моего покойничка. Было бы и мнѣ лестно имѣть такого зятька; слыхала я, человѣкъ добрый необидчикъ; а тебя то, родная, и давно уже знаю. Да вотъ и вся родня у васъ; не надо много харчиться.
- A вотъ идетъ самъ Патря, вы поговорите съ нимъ, сказала Степанида Лукинишна, завидѣвъ въ окно своего сына.
Въ комнату, дѣйствительно, вошелъ Хлоповъ и раскланялся съ гостьей.
- Вотъ, Патрушко, матушка съ Перемыслова пр³ѣхала сватомъ, сказала мать. - Знаешь Перемыслово?- его вѣдь ребеночкомъ восьми лѣтъ увезли въ городъ, да съ тѣхъ поръ только на короткое время и бывалъ дома то! жалостно обратилась она къ гостьѣ.
Хлоповъ молчалъ. Гостью эту ему и прежде случалось видать и онъ тотчасъ догадался, зачѣмъ она пр³ѣхала. Теперь онъ соображалъ, соблюсти ли холодность и достоинство, или быть простымъ и добродушнымъ человѣкомъ. То и другое представляло свои выгоды.
- Я уже слышалъ, что мѣсто оставлено за вашей дочерью, но мѣсто незавидное, вотъ бѣда!
- Полно, батюшко! будетъ на твой вѣкъ... Зато живи дворяниномъ: сиди дома да ѣшь пироги. Я все сама дѣлала при покойничкѣ, ну, вѣдь и ты будещь свой человѣкъ... Да я въ жизнь не пущу тебя за льномъ, либо за петровскимъ! Чего ты насбираешь? - нѣтъ ли, голубушка, ленку? Нѣтъ ли, голубушка, маслица? передразнивала попадья, какъ онъ будетъ сбирать. Мой покойничекъ такъ же дѣлалъ. Какой, думаю, выйдетъ толкъ изъ такого обхожден³я!.. Да вотъ и стала сама сбирать. Придешь въ деревню, повстрѣчаешь на улицѣ дѣвку и крикнешь: эй, ты, пр³ятная, коли хочешь жениха, вели бабамъ того сего, да чтобъ больше несли! Ну, дѣвка и бѣжитъ, жениха тоже хочется!.. Вотъ эдакъ и нашъ приходъ не уступитъ самолучшему... ужъ я отвѣчаю за это!
- Это вы хорошо описываете, сказалъ Хлоповъ,- только все же, знаете, вопросъ такъ сказать жизни... A что же гостью то... чайкомъ... обратился онъ къ матери, да и запнулся.
- Чайкомъ? Можно-то можно... только знаешь...
- Нѣтъ ужъ чайкомъ я буду потчивать васъ! перебила попадья. - Признаться сказать, поѣхала къ вамъ - прихватила чайку. Думаю, дѣло у нихъ сиротское, въ городъ некому ѣздить, гдѣ же тутъ чаю достанешь? и говоря это, она вытащила изъ кармана маленьк³й сверточекъ и нѣсколько кусковъ сахару.
Хлоповъ и мать переглянулись.
- Помилуйте, матушка, сказалъ первый,- хозяева потчиваютъ гостей, а не гости хозяевъ!
- Что за счеты? мы по домашнему... У меня вѣдь чай даровой: дорожникъ Никита Никитовичъ что съѣздитъ къ Макарью или въ Москву - мнѣ фунтикъ и везетъ!
Степанида Лукинишна пошла ставить самоваръ, который сначала надо было достать у Лизаветы Львовны. Хлоповъ и попадья остались вдвоемъ. Послѣдняя, не теряя времени, тотчасъ стала приглашать его въ Перемыслово, чтобы ознакомиться съ мѣстомъ и хозяйствомъ. При этомъ она не преминула высчитать выгоды поступлен³я на мѣсто своего покойничка, не преминула росписать и невѣсту:- и какая она ласковая, говоритъ, и какая жаркая любовь горитъ въ ея сердцѣ... къ кому и къ чему любовь - она ужъ не объяснила, но Хлоповъ долженъ былъ понять, что хорошо имѣть супругу съ такой жаркой любовью.
Послѣ чаю попадья быстро собралась домой и, прощаясь съ хозяевами, взяла съ нихъ слово побывать въ Перемысловѣ въ первое воскресенье.
Однако въ первое воскресенье Хлоповъ отказался пойти въ Перемыслово, сказавъ своей матушкѣ, что они большее значен³е будутъ имѣть, если себя нѣсколько выдержатъ Степанида Лукинишна подумала и согласилась съ нимъ; а послѣ говорила матушкѣ Лизаветѣ Львовнѣ, что ея Патря хитрый человѣкъ и, должно быть, имѣетъ непустую голову.
Но затѣмъ, пропустивъ недѣлю, они отправились на Перемыслово.
Перемысловск³й погостъ стоитъ въ глуши, какъ и Никольск³й. Куда ни погляди - все лѣсъ да поля; все такъ плоско и однообразно: даже рѣчки нѣтъ вблизи погоста; зато колодцевъ много, и колодцы все съ высокими бабами, которыя стоятъ точно долгоносыя цапли въ кругу приземистыхъ птицъ.
Каменная церковь не отличалась великолѣп³емъ и имѣла очень мало похожаго на стиль. Время и непогода изранили стѣны: известка обвалилась; бѣлый цвѣтъ мѣшался съ краснымъ; каждая стѣна представлялась издали пестрой картиной. Неуклюж³й маленьк³й куполъ когда-то былъ украшенъ бѣлыми деревянными звѣздами по зеленому полю, но теперь эти звѣзды валялись около церкви или на печкахъ въ числѣ разныхъ игрушекъ маленькихъ ребятъ.
Недалеко отъ церкви стоитъ большой старый домъ вдовой попадьи. Домъ былъ ея собственный. Въ этомъ приходѣ полагалась руга и потому не было земли. Собственный домъ и руга - заманчивыя вещи для жениха-семинариста. Поэтому Хлоповъ въ душѣ молилъ Бога объ успѣхѣ.
Марья Ивановна увидѣла гостей въ окно и вышла встрѣтить ихъ. Степанида Лукинишна извинилась, что они не были въ прошлое воскресенье; Хлоповъ прибавилъ, что тогда у него было очень много дѣла. Вошли въ домъ. Комнаты были довольно больш³я и свѣтлыя, но обстановка ихъ не отличалась богатствомъ. Шпалеры во многихъ мѣстахъ изорвались и загрязнились; стѣны немного покосились; столы и стулья выглядѣли дряхлыми инвалидами; полъ чуть не насквозь былъ протертъ дресвой. Больш³е часы въ футлярѣ съ разбитымъ стекломъ послѣ каждыхъ двухъ движен³й маятника производили странный шорохъ со скрипомъ.
Въ гостиной, на кожаномъ диванѣ, сидѣла Анна Доримедонтовна, дочь попадьи. Это была уже не молодая дѣвушка, лѣтъ 28-ми, длинная и костлявая. Хлопову она сразу не понравилась, такъ что онъ молча поклонился ей и, чтобы скрыть свою сконфуженность, началъ осматривать комнату.
- Домокъ-то хоть старый, да хорошъ еще, сказала попадья.- Четыреста рубликовъ всталъ! Зато и горницы - только бы дѣлать балы! И чуланы тамъ разные есть.
Хлоповъ мотнулъ головой. Степанида Лукинишна сказала, что чуланчики необходимы въ хозяйствѣ и что у нея дома всегда плѣсневѣетъ хлѣбъ, такъ какъ некуда положить его, кромѣ кухоннаго стола.
Послѣдующая бесѣда не отличалась многослов³емъ. Хлоновъ все посматривалъ кругомъ себя и покеркивалъ, никакъ не придумывая что сказать. Степанида Лукинишна вздыхала. Попадья возилась съ самоваромъ и только урывками заходила въ комнату. На столѣ появилась чайная посуда, черные сухари, булка и крынка горячаго молока.
Лишь съ появлен³емъ этой крынки и съ водворен³емъ хозяйки у стола явилось нѣкоторое оживлен³е. Анна Доримедонтовна попросила у матери позволен³я взять крупы съ молокомъ. Мать позволила, при чемъ объяснила гостямъ, чта ея Аннушка очень любить это кушанье.
- A вы любите? обратилась она къ Хлопову.
- Не имѣлъ счаст³я пробовать, отвѣтилъ онъ.
- Принеси, Аннушна, побольше крупы, сказала та своей дочери.
Аннушка сходила въ кухню и воротилась оттуда съ цѣлой кухонной чашкой крупы. Она налила въ одинъ стаканъ горячаго молока, горстью всыпала въ него крупы и подала Хлопову. Послѣдн³й сталъ ѣсть это кушанье чайной ложкой.
- Нравится ли? спросила попадья. .
- Весьма хорошо!
- Ну, вотъ, вкусы сходятся съ Аннушкой!
- A вы любите сухую крупу зобать? спросила его Анна Доримедонтовна.
- Сухую зобалъ прежде.
- Ну, и моя Аннушка страсть любитъ ее. По зимнимъ вечерамъ, когда бываетъ ужастенная скука, она постоянно носится съ чашкой и зобаетъ крупу. Впрочемъ, она и толокно любитъ. - A вы?
- Зобать не люблю, а вотъ съ квасомъ люблю.
- Ахъ, болтушка - это мое любезное кушанье! Зато Аннушка не любитъ его!
- Значитъ, она не болтушка! сострилъ Хлоповъ.
- A и впрямь не болтушка! сказала попадья. Она всегда дома; иной разъ посылаешь на какое-нибудь игрище, нейдетъ,- что мнѣ тамъ дѣлать, говоритъ.
- Вы насчетъ того, что Анна Доримедонтовна болтаться не любитъ, а я насчетъ языка. Значитъ, и такъ не болтушка и этакъ!
Удачный оборотъ рѣчи привелъ въ хорошее настроен³е Хлопова и онъ повеселѣе сталъ смотрѣть кругомъ себя. A такъ какъ вскорѣ послѣ чаю стали накрывать обѣдъ, то разговоръ сдѣлался еще оживленнѣе и содѣйствовалъ дальнѣйшему сближен³ю компан³и. Также умно было сдѣлано и то, что послѣ обѣда гости тотчасъ стали сбираться домой. Правда, попадья хотѣла было удержать ихъ до вечера, но Степанида Лукинишна заявила, что въ первый разъ нехорошо сидѣть долго и что, если Патря не откажется, они въ другой разъ придутъ къ нимъ.
Почти всю дорогу Хлоповъ молчалъ и думалъ, что ему дѣлать при такихъ обстоятельствахъ? Онъ былъ убѣжденъ, что можетъ поступить на это мѣсто, которое уже полгода оставалось празднымъ; но невѣста не нравилась ему. Вѣра Николаевна, Соля, Вѣра Михайловна изощрили вкусъ его въ этомъ отношен³и и сдѣлали болѣе требовательнымъ.
- И какая же она жаркая? думалъ онъ;- мокрая курица... безперая!
Эту мысль онъ высказалъ своей матери. . - Полно, дитятко! сказала она,- не съ невѣстой жить, а съ женой. Эдакая тихая, да смирная,- она всю жизнь будетъ твоей рабой! И спокойно, и привольно.
Прошло еще недѣли двѣ. Хлоповъ, какъ и прежде, каждодневно заходилъ къ дьячку. Иногда онъ былъ хорошъ, веселъ и шутливъ; тогда и Вѣра Михайловна была весела. Иногда онъ напускалъ на себя серьезность и снисходительный тонъ въ разговорѣ, которые дѣлали его, правду сказать, довольно смѣшнымъ; тогда Вѣра Михайловна становилась скучной и боязливо обращалась съ нимъ. Нерѣдко и сама она забѣгала къ Степанидѣ Лукинишнѣ не за какимъ-нибудь дѣлишкомъ, а собственно для того, чтобы повидаться съ Хлоповымъ и перекинуться съ нимъ двумя-тремя словами. Завидѣвъ ее въ окно, Хлоповъ раскрывалъ книгу, взятую у o. Алексѣя, и углублялся въ нее. Но при входѣ ея, книгу онъ осторожно перекладывалъ на другое мѣсто вверхъ корешкомъ и между ними начинался разговоръ, въ которомъ не совсѣмъ скучно проходило время.
Кромѣ дьячка, Хлоповъ теперь часто ходилъ въ домъ о. Алексѣя. На дворѣ была осень и гулять уже не тянуло; на поляхъ все пусто и голо; въ лѣсу желтые листья. Притомъ и матушка Лизавета Львовна оказалась женщиной простодушной и изобрѣтательной на разныя удовольств³я; часто она приносила гороху, солоду или рѣпы и неотступно потчивала Петровича, какъ она называла Хлопова, а попотчивавъ его, остальное разсыпала своимъ дѣтямъ по подоламъ; иногда же и сама лакомилась солодомъ или скоблила рѣпу ножомъ. Хлоповъ ходилъ къ нимъ больше вечеромъ. По привычкѣ, или по эконом³и, только семья подолгу сидѣла въ потьмахъ, "вечерѣла". Часто Лизавета Львовна и дѣти забирались на печку, съ которою они сроднились въ длинныя морозныя зимы. Лизавета Львовна приглашала и Хлопова въ компан³ю, но ему сначала стыдно было лѣзть туда. Однако разъ онъ какъ бы въ шутку согласился на это и нашелъ, что время тамъ забавнѣе прошло. Случалось и потомъ взлѣзать ему на печку. Правда, для шестерыхъ маловато было мѣста, но можно было потѣсниться. Дѣти складывали ноги калачомъ, матушка протягивала ихъ впередъ, а Хлоповъ свѣшивалъ на ступеньку. Начинался маленьк³й разговоръ, между которымъ слышался шорохъ вязальныхъ спицъ матушки, щелканье гороху, дѣтск³й смѣхъ; кто нибудь зѣвнетъ, за нимъ и друг³е зѣваютъ. Въ то же время изъ задней комнаты слышались шаги о. Алексѣя, который очень рѣдко выходилъ въ кухню; а такъ какъ свѣчки для одного себя не зажигалъ, то и приходилось ему или сидѣть на мѣстѣ и дремать, или ходить по комнатѣ и размышлять; но о чемъ онъ размышлялъ, никому не было извѣстно.
Около 9-ти часовъ о. Алексѣй выходилъ изъ своей комнатки и говорилъ:- не пора ли ужинать, Лизавета Львовна?
- Сейчасъ, Алексѣй Николаевичъ! отвѣчала матушка. Съ трезвымъ мужемъ она была деликатна.
Печная идилл³я прекращалась. Хлоповъ слѣзалъ на полъ и бралъ фуражку.
- Откушай съ нами, Петровичъ, говорила матушка.
- Покорно благодарю! Я вѣдь закусилъ, когда пошелъ сюда, отвѣчалъ онъ и раскланивался.
О. Алексѣй иногда напоминалъ Хлопову его обѣщан³е позаняться съ дѣтьми. Тотъ говорилъ, что скоро примется за дѣло и что онъ находитъ удобнымъ заниматься съ мальчиками въ общей школѣ для крестьянскихъ дѣтей, на открыт³е которой о. Алексѣй уже далъ разрѣшен³е. Объ этой школѣ Хлоповъ дѣйствительно думалъ не мало и все назначалъ себѣ сроки, когда откроетъ ее.- Вотъ съ понедѣльника начну... думалъ онъ въ субботу, а въ понедѣльникъ откладывалъ до середы. Время тянулось, а онъ палецъ о палецъ не тронулъ.
Только Вѣра Михайловна нѣсколько хлопотала о школѣ. Не разъ она ходила въ ближайш³я деревни къ своимъ подружкамъ, у которыхъ были маленьк³е братья, и разговаривала тамъ съ мужиками и бабами на счетъ этого дѣла. Ну, что-жъ? на дворѣ стояла осень; полевыя работы кончены; ребятишкамъ дѣлать нечего и дома пожалуй спокойнѣе безъ нихъ; школа будетъ въ домѣ дьячк