Решетников Федор Михайлович - Ставленник

инкой домов, кладкой и перекладкой печей и прочим мастерством, инвалидной команды и нищей братии. В число мужчин входят также и духовные. Всех духовных в Столешинске полагается двадцать семь человек, но их бывает только двадцать один. Из женщин работают мещанки и чиновницы - на свои семейства и на мужей; прачки, стряпки - большею частию жёны солдат и крестьянские вдовы.

   Люди в Столешинске - большею частью получившие образование в Столешинске. Приезжие из губернского города не много их подвигают, потому что они едут не для просвещения и прочей пользы, а для денег и разных удовольствий; сначала скучают и смеются над городом, а потом сами привыкают к Столешинску. Столешинцы только и переняли от приезжих и бывалых людей, что научились, и то в аристократическом кругу, говорить свысока или, проще сказать, говорить на а, например: пажалуста, сделайте адалжение, пакорнейше прашу и т. п., - и дамы теперь уже щеголяют в преогромных кринолинах.

   В Столешинске для образования детей существуют два училища: духовное и уездное (светское), для мальчиков. Какой-то судебный следователь предлагал было жителям открыть училище для девочек и проект свой представил губернатору, да губернатора перевели и перевели также на другое место судебного следователя; жители решили, что образовать детей можно и дома, а по-училищному образовывать стоит много денег. Так и бросили толковать о женском училище... При таких-то условиях жители умеют попеть две или три песни, как, например: "Не белы снеги", "Выйду ль я на реченьку", "Среди долины ровныя", поплясать две-три кадрили, поиграть в карты на разные лады, посплетничать, передразнить кого-нибудь, погоревать и посмеяться; умеют лицемерить и угодить своим начальникам, но умственность ихняя стоит с двадцатилетнего возраста нетронутою. Конечно, они могут сочинять отношения и разные канцелярские бумаги, но спросите вы их о предмете, касающемся их домашней жизни, они вам наговорят такую нелепость, что вы их дураками назовете. Там только и понимается "Сын отечества", "Северная почта" и "Биржевые ведомости", которые читаются нарасхват, да и то понимаются с трудом, и каждый каждые новости судит, как он понимает. Надо заметить, что эти люди головоломных статей не могут понять: их только и занимают - политика, разные новости и разные происшествия. Статьи по вопросам, помещаемые в этих газетах, даже в "Сыне отечества", они не читают. Из журналов там выписывают один экземпляр "Модного магазина", два "Иллюстрированной газеты", три "Библиотеки для чтения" и два "Отечественных записок". И в этих-то журналах они читают только беллетристику, а остальные статьи остаются неразрезанными, да и беллетристику они любят не серьезную, а смешную. Попадись им смешной или глупый роман, или глупая повесть, хотя старых лет, они ее станут читать раза по четыре в год. Одни только учителя там люди образованные, но они светского училища, а не духовного, и так как их немного, то общество их не любит, потому что их почему-то назвали вредными людьми, и они завели свой кружок. Этих учителей там не любит даже сам смотритель, человек уже старый. Хотели они открыть воскресную школу, но им не дозволил городничий.

   Внешнюю обстановку Егор Иваныч увидал, и ему город, после губернского, показался деревней. Присевший к ним с полдороги учитель уездного училища, Алексей Петрович Мазуров, рассказал то, что мы уже знаем. Егору Иванычу до образования дела мало было. У него только одно было в голове - жениться, а там, может быть, и хорошо будет.

   Егор Иваныч еще вот что узнал от Мазурова.

   - А что, Алексей Петрович, каков этот господин Бурдин? - спросил он Мазурова.

   - Будрин-то?.. - вы смотрите не позабудьте, что он Будрин... - кажется, что он человек так себе. Только я знаю, что он деспот.

   - Не может быть?

   - Свою жену и детей он бьет, как мужик бьет свою лошадь.

   - Ну, а дочь какова?

   - Дочь ничего. Девушка такая забитая, что кажется, она сама не рада своей жизни. Впрочем, она, поди, замужем.

   Егора Иваныча дрожь пробрала,

   - Неужели? - спросил он.

   - Впрочем, не могу сказать, вышла она или нет. Видите ли, я отправился из города девятнадцатого июля, когда у нас публичный экзамен кончился. В это время за нее сватался заседатель уездного суда Удинцов. У него отец тоже священником в Крюкове. Не знаете ли?

   - Нет.

   - Ну, он человек хороший; кончил курс в семинарии, был секретарем в губернском правлении... Я думаю, что Будрин отдаст.

   - Уж конечно. То заседатель, человек, поди, богатый, а мы что... - сказал Иван Иваныч.

   - Вот этот Удинцов и сватался... Будрин было не соглашался, а потом, говорят, что согласился.

   - Экая досада! - сказал Иван Иваныч.

   - И давно сватался? - спросил Егор Иваныч.

   - Да в мае месяце еще говорили. Тут, видите ли, дело не просто: Удинцов-то живет рядом с домом Будрина... Ну, стало быть, его проняло и ее проняло.

   - Ой? - спросил Иван Иваныч, так что у него витень выпал из рук.

   - Очень понятно. В эдаком городе вы не найдете хороших невест.

   - Что ты?

   - Напрасно едете.

   - Ей-богу?

   - Видите ли, отец дьякон, народ у нас глупый.

   - Полно!

   - Право... Но, конечно, народ нетронутый.

   - Значит, благочестивый?

   - Не то я хочу сказать. Ум их нетронут.

   - Ну его к богу, с умом-то!.. Была бы невеста хорошая, - все бы было хорошо... Так как, Егорушко?

   - Плохо, тятенька.

   - Дела как сажа бела. - Старик головой покачал и запечалился. - Не послать ли нам сватов? - сказал он немного погодя...

   - А если она замужем?

   - Тьфу ты, грех! Совсем сбился с панталыку... - Старик плюнул. - Так как, Егорушко? Ты ведь курс кончил, придумай. У тебя ведь голова-то, поди, не сеном набита.

   - Право, не знаю. А вы, Алексей Петрович, не знаете на примете невест?

   - Я всего-то пять месяцев живу в городе. Здесь ни с кем не знаком, да и не стоит знакомиться.

   - А вы женаты?

   - Я со стряпкой живу.

   - Полно? Вы-то? учитель-то? - проговорил Иван Иваныч, хохоча.

   - Что же вы тут худого находите, отец дьякон?

   - Тяжкий грех......................

   Они остановились против квартиры учителя.

   - Я бы вас, отец дьякон, к себе пригласил, да квартира у меня небольшая, к тому же сестра с братом и матерью живут.

   Егор Иваныч подумал, не жениться ли ему на сестре учителя.

   - А она замужем, Алексей Петрович? - спросил он учителя.

   - Вдова; с двоими детьми живет.

   "Ну уж, не пара", - подумал Егор Иваныч.

   - А ей сколько годочков от рождения? - спросил Иван Иваныч.

   - Сорок шестой. Ничего, женщина добрая.

   После прощаний и разных благодарностей учитель ушел в свой дом; Поповы остались на улице и поехали дальше.

   - Где же мы, тятенька, остановимся?

   - Ну, где-нибудь. Ты лучше придумай, как невесту искать.

   - Что же я, тятенька, сделаю!.. Вы вот что скажите, много ли у вас денег.

   - А тебе на что?

   Егор Иваныч подумал, что он, пожалуй, обидел отца своим вопросом. Он ничего не сказал.

   - Да денег-то маловато, Егорушко. На сено да на овес будет; пожалуй, и на квартиру хватит.

   - Плохо, тятенька. А если мы да назад воротимся?.

   - Не тужи... На бога надейся, все будет ладно.

   - Не лучше ли нам, тятенька, на постоялый?..

   - Что ты, что ты!.. Нам-то на постоялый?

   - Да что же тут худого! Не на улице же нам жить. Да и сами же вы говорили, что остановимся на постоялом,

   - Глупый ты, Егорушко... Ну, как же мне, дьякону, с мужиками в кабаке быть?.. Скажут, пьяница горькая, коли по кабакам трется... Да и господу богу ответ дашь.

   - А в селе вы разве не ходили в кабак?

   - И не говори лучше. Осержусь, уйду. А я, знаешь, что придумал? - сказал он весело.

   - Что такое?

   - А вот что: поедем мы прямо вот к этой церкви и спросим, кто там дьякон, а потом узнаем, где его дом, и поедем туда.

   - Это, тятенька, очень смешно будет.

   - Ну, не ври...

   - Мы лучше так сделаем: подъедем вот к этому дому и спросим, нет ли там квартиры; а если нет, то там, вероятно, знают, где есть квартиры.

   - Пожалуй.

   У ворот деревянного дома, покачнувшегося на левый бок, с тремя окнами, отчасти замазанными бумагой, стоял не то мещанин, не то крестьянин. Иван Иваныч подъехал к этому дому,

   - Здраствуй, дядя! - сказал Егор Иваныч.

   - Здраствуй, - отвечал тот.

   - Вот что, дядя, нет ли у тебя лишней комнаты?

   - Нету, нету; сами живем, да чиновник один живет,

   - Нет ли у кого другого?

   - Да право, не знаю. Оно, конешно, можно поискать, да надо обождать маленько.

   - Где же ждать-то будем? На постоялый идти неловко...

   - Оно, конешно, што неловко. А вы заведите лошадку-то во двор, поживете у меня денек-другой, я ужо схожу.

   - А есть ли у тебя место-то? Смотри, чтобы не тесно было.

   - Ну, день-другой можно. Там, в горенке, чиновник из суда с женой живет, там можно.

   - Надо его спросить; можно ли еще.

   - Чего спрашивать! Дом-то, поди-кось, ведь мой?.. А я с вас по пятиалтынничку возьму за день.

   - Возьми десять.

   За десять копеек хозяин согласился впустить их в горенку. В этом доме были две комнатки и кухня. Кухню и одну комнатку занимали хозяева - отставной солдат с женой, а другую чиновник. Хозяин, Поликарп Федорыч, занимается столярным ремеслом, - он и работает в комнатке днем. От его работы стоит стук, и во всем дому постоянно пахнет или маслом, или махоркой.

   - Пожалуйте в мою горенку, - сказал Поликарп Федорыч Поповым, вводя их в комнату. Их встретила хозяйка с ребенком на руках и два бойких мальчика.

   - Посидите здесь чуточку, я сейчас распоряжусь. - И солдат ушел.

   - Вы из каких мест, батюшка? - спросила Егора Иваныча хозяйка.

   - Из Ивановского села, Петровского уезда.

   - Далеконько. К родне, чай, приехали?

   - Нет, по делам разным, хозяюшка. Меня сюда назначили во священники, - сказал Егор Иваныч.

   - Слышали давиче... Так-тось!.. А мы к Знаменской церкви принадлежим. Отец Василий такой, бог с ним, привередник.

   - А что?

   - Да как же.=.. Горд больно, уж так-то ли важен, спаси бог.

   Между тем хозяин ругается с своим постояльцем.

   - А коли так, - долой с моей квартиры!

   - Ну, и уйду! Эк выдумал: жена скоро родит, я плачу полтора рубля, а он еще жильцов в мою комнату хочет пустить!

   - Тебе говорят; я хозяин-то, а не ты. Сичас вон!

   - И уйду.

   - Экой гад! Два с половиной месяца живет всего-то, а за кватеру заплатил только за один месяц. Я, говорит, жалованья получаю три рубля... Мука просто с этими жильцами!

   - Вы, хозяин, не беспокойтесь, пожалуйста: мы в другом месте поищем квартиры, - сказал Егор Иваныч.

   - Уж вы не сомлевайтесь, я вам сама поищу квартиру-то; а теперь вы и в эвтой комнате поживите день-другой.

   Поповы расположились в мастерской солдата.

   - А у вас, отец дьякон, есть билет? - спросил хозяин.

   - На что?

   - Без билетов мы никого не держим, потому, значит, начальство строго, а люди-то всякие бывают. Вот недавно какого-то беглого монаха поймали, все с книжкой ходил да деньги сбирал.

   Иван Иваныч струсил. Он свои бумаги в селе оставил,

   - Да у меня бумаги-то в селе... Позабыл, Поликарп Федорыч.

   - А без паспорта я вас держать не стану.

   Егор Иваныч подал хозяину свои бумаги,

   - Уж я их к себе возьму, - сказал хозяин, посмотрев бумаги.

   - Зачем?

   - Уж так у нас в обычае.

   - Да они мне нужны всегда.

   Дело уладилось за водкой, которую купил Иван Иваныч и которою угостил хозяина с женой. За ужином говорили про дело.

   - А кто здесь благочинный?

   - Бог его знает. Говорят, самый старший здесь протопоп Антон в Преображенском соборе.

   - Что он, женат?

   - Женат. Говорят, детки есть.

   - А дочери есть?

   - Есть и дочери. Старшей годов семнадцать будет, а младшей годков восемь. Старшая-то модница такая, - ужас!

   - Вот, Егорушко, и невеста. Махни-ко!..

   - Да как подступиться-то?

   - То-то вот и есть. Протопоп, да еще и благочинный... А мы вот что сделаем: пойдем завтра в этот собор и расспросим хорошенько, как и что.

   - Это будет всего лучше, - сказал хозяин.

   Когда Поповы легли спать, они долго рассуждали о своем деле.

   - Плоховато, Егорушко. Надо бы нам, Егорушко, где-нибудь поближе сыскать невесту-то. А то заехали... ишь ты, куда заехали, и уехать-то назад не с чем будет.

   - Мы попробуем у протопопа посвататься.

   - Легко посвататься-то? На-ткось, протопоп, да еще благочинный, так и отдаст! Знаю я этих благочинных-то. А впрочем, Егорушко, не тужи, авось обладим.

   - Скверно, что у меня сюртук-то худой.

   - Ничего. Скверно, что у меня вот денег-то маловато!.. Петру дьякону написать, - не пришлет, скажет: нужно на пято-десято самому. Лошадку продать - жалко.

   - Я думаю, тятенька, если мне не посчастливится жениться, я в губернский поеду.

   - Зачем?

   - Буду проситься в академию на казенный счет.

   - Не тужи, Егорушко: все перемелется - мука будет, Уж куда тебе в твои годы учиться?

   - И в тридцать лет люди учатся.

   - Ну уж, не езди.. Поживи со мной; утешь меня, старика... А ты вот что сделай: поди завтра к благочинному...

   - Что я буду делать у него?

   - Покажи ему указ. На то он и дан, чтобы тебе поскорее жениться на ком хошь. А жалко, Егорушко, что Будрина-то дочка замуж вышла... Поди, хозяин-то врет, что он нехороший человек.

   - Завтра мы всё узнаем.

   Утром рано их разбудил хозяин своей стукотней. Напившись чаю, они пошли по городу. Навстречу им попался дьячок. Дьячок снял шапку.

   - Зачем изволили приехать, отец дьякон?

   - По делам.

   - По невесту приехали?

   - А вы как знаете?

   - Помилуйте, весь город знает, что вы приехали с сыном и женить сына. Мы уже знаем, что вы назначены священником в Знаменскую церковь, - прибавил он, обращаясь к Егору Иванычу. - Зайдите ко мне на минуточку.

   Поповы пошли.

   - Вы какой церкви?

   - Преображенского собора.

   - Стихарь имеете?

   - Точно так. А у нас, я вам скажу, у отца благочинного есть дочка, Надежда Антоновна. Посватайтесь-ко.

   - Он, поди, ждет из академистов.

   - Ну уж, в эдакую-то даль академисты не поедут.

   Дьячок накормил их говяжьими пирожками и посоветовал сходить Егору Иванычу к отцу Антону.

   Они отправились по церквам. Дорогой дьячок рассказывал Поповым, что отец Антон сначала был дьяконом в губернском городе, потом его сделали священником в Столешинске, где он прослужил пятнадцать лет в соборе, и так как был учителем в духовном уездном училище, то его, за старание к воспитанию детей и по засвидетельствованию начальства о беспорочной службе, произвели в протопопы и назначили благочинным в собор. Отцу Антону осталось служить до отставки только год, и он имеет в городе каменный двухэтажный дом. Должность его такая: он заведует всеми церквами города и уезда, состоит смотрителем духовного уездного училища и миссионером по делам раскольников, и поэтому его боятся как старшие, так и дети мужского пола. Служит он в церкви сколько ему угодно, делами занимается так же, в училище, помещенное в его же доме, ходит каждый день и каждый день делает там расправу посредством розог. Говорят, что в престольные праздники он сказывает проповеди, но проповеди эти идут одного и того же содержания вот уже десять лет. Если придется сказывать проповедь при владыке, то он просит сочинить своего зятя, священника Благовещенской церкви. В Знаменской церкви полагается два священника, один дьякон, дьячок и, пономарь. Приход этой церкви небольшой, хотя к ней приписаны три деревни с одним селом, в которых церковь еще пока строится; жалованье небольшое, и то выдается по третям. Казенных квартир ни для одного церковнослужителя в Столешинске нет. Поповы узнали также, что невесты есть еще у одного столешинского священника, одного дьякона и двух дьячков. Стало быть, горевать не о чем.

   - Так-так-тось, Егорушко! - сказал весело Иван Иваныч сыну. - Невест много, хоть любую бери.

   - Все это хорошо. Надо еще смотр им сделать да стороной узнать, каковы они.

   - Всё они, кажется, ничего. Можно... Только у отца Петра дочка немножко рябовата. Да это что!..

   Дьячок привел их опять в свой дом и купил водки. К нему пришел соборный дьякон, отец Андрей Соловьев. Отец Андрей был еще молодой дьякон, получивший место назад тому полгода, человек веселый и очень беспокойный в пьяном состоянии. За буйство его два раза исключали из архиерейских певчих и только за хороший голос и большие способности его сделали сперва дьячком в кафедральном соборе, а потом и дьяконом в Столешинске. Он был знаком Егору Иванычу. Явилась водка; началось угощенье.

   - Уж я, Егор Иваныч, так-то покучу на свадьбе - любо! А апостол так отчитаю, что рамы будут трещать, или так, чтобы венцы у вас попадали с головы.

   - Зачем венцы?.. Если венцы спадут - плохо, - заметил Иван Иваныч.

   - Верьте вы им! - сказал Егор Иваныч.

   - Да как же! - ершится Иван Иваныч: - уж такая примета давно у нас. Каждый ребенок знает, что если венец упадет, то этот человек прежде умрет обручающегося с ним.

   - Ох вы, старые люди! Знаешь ли, дядька, куда тебя надо?.. Ну, да не скажу.

   Этот дьякон, отец Андрей Филимоныч, пригласил к себе Поповых, угостил их там и дал одну комнатку для жительства их. Они уговорились так, что за квартиру Поповы платить не станут, а будут платить только за хлебы, и то или после свадьбы, или тогда, когда Егор Иваныч будет священником.

   На другой день Егор Иваныч, вымывшись утром в бане, отправился к отцу Антону Иванычу Тюленеву. Протопоп помещается во втором этаже. В прихожей Егора Иваныча принял пономарь, исправляющий должность лакея и подчас кучера самого Тюленева и его семейства. Комнаты чисто барские: из них пахнет мускусом.

   Егор Иваныч прождал часа два до тех пор, пока не услыхал из боковой комнаты охриплый голос: Егор!

   Пономарь было вздремнул, а при этом возгласе он очнулся.

   - Скажите обо мне, - сказал Егор Иваныч.

   - Ладно. Только он сегодня сердит... - Пономарь ушел.

   Через полчаса вышел из залы в прихожую сам протопоп, в шелковом подряснике и в туфлях. Он уже сед, и видно, что очень горд и важен. Егор Иваныч подошел под благословение.

   Они вошли в кабинет. Кабинет убран тоже на барский манер. Тут была бронза, серебро, фарфор, вещи под чехлом, шкафы с бумагами и книгами. Протопоп сел.

   - Я слышал, вы назначаетесь сюда во священники?

   - Точно так-с.

   - Очень рад. Егор! принеси чаю. Да-с... садитесь.

   Молчание. Протопоп зевнул. Егор Иваныч стоит.

   - Давно кончили курс?

   - Нынешнее лето.

   - Скоренько-таки изволили место получить.

   Егор Иваныч показал ему свои бумаги.

   - Хорошо. Владыка будет здесь?.. Что же вы не садитесь? - Егор Иваныч сел.

   - Нет. Преосвященный на будущий год собирается сюда.

   - А отец ректор?

   - Нет.

   - Вы учителем можете быть?

   - Могу.

   - Мне нужно учителя арифметики. Сделайте такое одолжение.

   - Очень хорошо-с.

   Молчание.

   - Ну-с... Да когда вы будете посвящаться?

   - Его высокопреосвященство сказал мне и на прошении написал, чтобы меня посвятить в октябре.

   Как поздно! Отец Василий Будрин просто смучился. У него очень много занятий; он законоучителем в светском училище.

   - Я слыхал, что там, ваше высокоблагословение, классы бывают только два раза в неделю.

   - Все-таки... Да, одному очень трудно. Вот тоже в той церкви и дьякон захворал. А дьякон такой примерный, трезвый, услужливый. А это самое главное... Да-с.

   Молчание. Принесли чай.

   - Кушайте.

   - Ваше высокоблагословение, купец Татаринов пришел, - сказал пономарь, - да какой-то дьячок.

   - Это чистая беда быть благочинным. Светские говорят, что благочинным делать нечего и что мы напрасно только жалованье получаем. А и не знают того, что, сверх главной обязанности быть священником, у меня так много других тому подобных обязанностей, как, например, быть благочинным, то есть управлять округом. А вы еще не знаете, каково возиться с духовенством... Тоже вот теперь смотрительская должность... Это каторга с ребятишками. А тут еще миссионерство возложили: обращать и всячески стараться о просвещении раскольников... Владыка такой, право, что я не могу придумать, как бы освободить себя от всех этих обязанностей. Видит, что я хороший и старый человек... ну и... Однако я пойду. Вы посидите немножко.

   "Эк он размазывает... Миссионерство, говорит, надоело... А сам дом каменный состроил... Ишь какое богатство!" Егор Иваныч стал смотреть в зал. Но так как он был близорук и без очков, то ничего там не видел, а слышал только разговоры. Хотелось ему, по привычке, подслушивать, подойти к двери, да он боялся. Подслушиванье он считает подлостью.

   - Я это безобразие выведу из вас. Я приберу вас к рукам... - кричал благочинный.

   - Отец благочинный, я не виноват: я был выпивши, - говорил кто-то тоненьким голосом.

   - Пьянствуете только вы. Убирайтесь, мне некогда.

   - Ваше высокоблагословение... - Егор Иваныч услыхал грохот. "Ну, - подумал он: - виновный, верно, в ноги кланяется".

   - Ваше высокоблагословение, у меня семейство большое... Вы знаете, я всегда был честным...

   Стоящий или сидящий в зале купец в это время встал против отпертых дверей в кабинет благочинного. Он был не то красен, не то желт и почесывал свою бороду. Благочинный подошел к нему.

   - Ну-с, господин старовер, что скажете?

   - Вы обо мне напрасно пишете в консисторию, что я не обращаюсь в православие, тем более что ныне, как я вычитал в газете, нас более не преследуют.

   Благочинный увел купца в другую комнату. Оттуда слышалось только:

   - Я не боюсь вас... Каждый человек, господин благочинный, должен делать свободно что хочет.

   Вышли. Купец ушел, а благочинный пошел в кабинет и сел на кресло, тяжело отдуваясь.

   - Ох, как устал! Просто мука с этими людьми. Слышали, какие они буяны?

   - Очень плохо слышал.

   - Мученье. Нет, надо будет серьезно приняться за них, надо будет объехать их всех. Ну, а этот раскольник - это зверь, дурак чистейший, а говорить, так собаку съел.

   Егор Иваныч хотел сказать, что раскольники люди не глупые и терпят напраслину, но мог ли он сказать это благочинному, у которого он искал защиты? Он хотел идти, но ему хотелось попросить об невесте.

   - Егор!.. Егорка!.. Это он, шельма, вероятно с дьячками да дьяконами возится... Надо его будет назначить в звонари. Сходите, пожалуйста, туда, - и благочинный указал Егору Иванычу рукой на угол, а сам, достав из кармана пачку ассигнаций, положил их в стол.

   Егор и Егор Иваныч вошли в кабинет.

   - Сходи на почту. На! - и благочинный дал Егору записку, на которой было написано: возвратить пакеты за NoNo 312 и 313 в консисторию.

   - Ваш отец - дьякон?

   - Точно так?

   - Отчего же вы в академию не едете? Вы бы прямо из академии в благочинные вышли, а то эдак очень долго ждать вам благочиния. В другом месте вы, при иных условиях, получите, как это, впрочем, будет зависеть от владыки. Здесь я благочиние предоставлю своему зятю.

   - Я, отец благочинный, теперь никак не могу продолжать учиться, потому что у меня отец очень стар и очень беден... брат мой в бедном месте дьяконом.

   - Ну, это ничего. Вы хорошее дело сделали, что не поехали. Нынче академисты народ глупый стали, больно важны. Вон мой зять, кандидат академии, сначала обошелся со мной так вежливо, а теперь и знать меня не хочет. Все училище в руки взял, почти всех учителей я через него переменил. Они, говорит, больны, стары и ничего не смыслят, хотя всё народ молодой были.

   - Стало быть, он прав. Он больше их знает, да и в семинариях теперь обучают не по-старому.

   Егор Иваныч начал размазывать о семинарии, что они и учителя тамошние все хорошие люди; для того чтобы показать, что он неглупый человек, - даже похвастался своею проповедью. Он сначала подивился, что благочинный принял его очень вежливо и разговаривает как с приятелем. Он даже подумал: "Вероятно, у благочинного много грехов лежит в консистории и архиерейской канцелярии. Постой же; пугну я тебя. И мы тоже любим похвастаться. Здесь нельзя не сподличать..."

   - Нынче у нас отец ректор славный человек в отношении семинарии, не то, что прежде, и человек очень строгий.

   - Да, да. Слышал в прошлом годе в городе.

   - Он мне сам предложил сюда, а потом хотел похлопотать, чтобы меня перевели в кафедральный собор. Когда же я буду посвящен, он обещал мне дать диплом на звание учителя. Он даже советовал мне открыть воскресную школу и хотел написать вам об этом предмете.

   - Ну, вы с воскресными школами пропадете.

   - Нет, отец благочинный. Этой бесплатной школой...

   - Как бесплатной?

   - В воскресных школах обучают даром, без различия - и детей и взрослых, преимущественно крестьян.

   - Поговаривали у нас об этом, да будет-то это бесполезно.

   Вошла жена благочинного, толстая, высокая, старая женщина, расфранченная, как попадья или купчиха. Егор Иваныч поклонился ей. Та слегка поклонилась.

   - Благочинный, иди обедать, - сказала она мужу.

   - Ладно. Надя встала?

   - Одевается.

   - Эк ее, нежится. А Петька и Васька, поди, на улице?

   - Нет, в саду.

   - Ведь я же звал сюда Ваську... Где письмоводитель?

   - Он пошел купить Наде табаку.

   - Вечно у них амуры. Я эту дрянь прогоню, коли замечу что-нибудь. Смотри ты у меня, смотри в оба... ни за чем не хочет приглядеть... Ну, что за табак девке!

   - Да ведь ты куришь, благочинный!

   - Молчать!

   Егор Иваныч пошел к двери и поклонился благочинному.

   - Прощайте. Приходите ко мне завтра. Я вас испытаю, можете ли вы быть учителем моему сыну и вообще в училище. А как вас зовут?

   - Егор Иваныч.

   - Хорошо!

   - Это кто? - спросила без церемонии жена благочинного.

   - Не твое дело. Пошла!

   Егор Иваныч ушел.

   "Вот дубина-то! - подумал он. - Это просто черт знает кто... Ах, я и забыл попросить его дозволить мне сказать здесь проповедь. Сил не пожалею, чтобы она понравилась. Впрочем, я покажу ему ту, которую в губернском сказывал. А гадко я сказывал, здесь лучше скажу".

   Иван Иваныч был в восторге от рассказов Егора Иваныча и обещался отслужить заздравный молебен, когда только он женится на Протопоповой дочери.

   - Ты у меня, Егорушко, ум!.. сила!..

   Андрей Филимоныч передразнивал благочинного, как он ходит, говорит, кланяется, ругается, ест и пьет, передразнивал также и жену его. Все до слез хохотали.

   - Да полно, Андрюшка! - унимала его жена.

   - А я тебя по лбу! - И дьякон ударил ее по лбу кулаком.

   - У, дурак, больно!

   - А тебе не довольно? Я тебе покажу, как благочинный Егорку бьет.

   - Перестань.

   - Выйди на ростань! Ах, Егор Иваныч, как я вам расскажу, что мы выкидывали на нашей свадьбе, не так еще рты-то разинете, не так еще свои зубищи выпучите,

   - Да будет тебе.

   - Ну, я тебе задам еще ночью... Я еще в семинарии научился всякой ловкости. Просто - сорви голова!.. Всякого, конного и пешего, передразнивал, фигляр превосходный был, такой, каких днем с огнем не сыщешь... Поставили, знаете ли, у нас на балу стул поперек ножками среди полу, а позади спинки его рюмку водки и говорят: коли ты больно хитер... да еще что говорят-то...

   - Да перестань, Андрюшка!

   - Ну, я вам обоим на ушко скажу, - и дьякон сказал им что-то на ушко, те захохотали... - Ну, достань, говорят, рюмку через голову зубами и выпей... Каково? Ну, думаю, черт вас дери, стоит, не стоит - все равно... что, говорю, дадите? Один дьякон говорит: ведро пива на голову... Я и говорю: сам съешь, а вот как достану и выпью, так на тебя вылью ведро пива, а с компании ведро сладкой водки. Ну, они заартачились... Согласились-таки...

   - Ну, что, достали? - перебил его нетерпеливый Иван Иваныч.

   - Погодите. Вот я лег на спину промеж ножек, голову загнул назад... смеются канальи, а эта шельма, Анютка, говорит: отстаньте, Андрей Филимоныч (никак не могу выбить из ее головы эти слова - отстань да полно). Ну, смеются, неловко так, а я все-таки сцапал рюмку во весь рот и держу водку, - чуть не захлебнулся, черт возьми. Потом, как выпил, схватил ведро с пивом и сейчас же облил им дьякона Максима, и прочим досталось. Уж мы очень больно веселились. Как утром в баню шли, так на ухваты платки надевали, - свахи шли с ухватами впереди, и вся компания нас то водой обливала, то сажей мазали щеки... Песни как задирали!.. Здесь бы так за страм сочли, а там всегда так.

   Веселая компания рушилась с приходом дьячка, который сказал, что требует отец Василий свадьбу венчать.

   Егор Иваныч пошел с дьяконицей смотреть свадьбу, а Иван Иваныч пошел разыскивать, не играет ли кто в шашки. Так как играющих на дороге не оказалось, то он тоже поплелся в церковь, думая: уж теперь я до тех пор не пойду смотреть свадьбы, когда мой Егорушка не станет венчать. Уж я тогда рядышком с ним стану: коли ошибется, подскажу. Поди, у бедненького руки будут дрожать.

   В церкви на Егорушку все смотрели как на приезжего: одни показывали на него пальцами и спрашивали: кто он? а другие говорили, что он приехал свататься за дочь благочинного, и говорили такие вещи, что Егора Иваныча коробило

   После венчания дьякон с Иваном Иванычем ушли на свадебный пир. Напились чаю. Дьяконица стала починивать подрясник мужа, а Егор Иваныч стал читать "Отечественные записки" прошлого года. Он скоро положил книгу.

   - Какая дрянь! - сказал он.

   - Что?

   - Да напечатано в этой книге все ложь. Действительной жизни нет.

   - Полноте, тут хорошая повесть есть, смешная такая.

   - А вы что читаете?

   - Я повести читаю, а дьякон критику любит. Когда мы лягем с ним спать, покою нет от него: лежит и читает вслух; я спать хочу, а он как щипнет в бок, просто до слез проймет. Слушай говорит, учись, пока я жив.

   - Я замечаю, отец дьякон, кажется, любит вас.

   Дьяконица покраснела.

   - А подчас такое слово загнет, что хоть вон беги... Ономедни пришел пьяный препьяный и орет во всю ивановскую: близко не подходи, изобью. Я было хотела скрутить его, да он такую затрещину дал в эту щеку, что и свету божьего не взвидела. Уж так-то мне было обидно!.. плакала, плакала я, а на другой день корила, корила его!.. В ногах вывалялся... Если хотите, Егор Иваныч, я вам сосватаю невесту.

   - Какую?

   - Дочь нашего соборного дьякона Алексея Борисова Коровина, Лизавету. Ей в сентябре восемнадцатый будет. Я ее знаю, она моя подруга. Девушка хорошая.

   - Красивая?

   - Ну, нельзя сказать, чтобы красивая, а только рукодельница, смирная.

   - Что же она так долго не замужем?

   - Как долго? Ей ведь теперь семнадцатый, а в один год не скоро найдешь женихов, да Алексей-то Борисыч под суд попался, поэтому хорошие женихи обегают ее.

   - За что он попался?

   - Знаете ли, он любит выпивать, и в церкви перед евангелием случалось выпивать. Зато у него голос огромный, у моего дьякона хуже голос, верно оттого, что он еще молод. Был он, знаете ли, на похоронах,- жену чиновника похоронили. Там напился, что называется, - душа в меру. А он пьяный любит ругнуться всякими словами, и если его заденет кто-нибудь, он и рукам волю даст, а он, как ударит, так и повалит на пол... Поспорил он с городничим, жену его как-то обозвал, тот его обозвал пьяницей. Алексей-то Борисыч не посмотрел, что он городничий, схватил его за мундир и оторвал две пуговицы совсем, с сукном. За это его, бедного, и отдали под суд. А жалко! добрый какой; главное, голос у него здоровый: как рявкнет, окна звенят! Архиерей хотел было его к себе в протодьяконы взять, да вот, как эта беда вышла, ну его и отставили. Теперь мой муж стал старшим, а он служит редко, все пьет.

   - Он богат?

   - Какое богатство! Вот уж полгода, как ничего не получает, ну а прежде все пил. Может быть, у него и есть деньги, да только едва ли. Лиза говорит, что мать ее, Дарья Ивановна, берегет деньги от мужа. Право, соглашайтесь. Лиза славная девушка. Что вам в протопоповой дочери? правда, она красивая и разговорами собаку съела, только вам не пара. Она слишком горда. С нами не говорит, а поклонишься ей, нос на сторону воротит. Да едва ли и отец протопоп отдаст ее за вас.

   - Я думаю тут попытаться, у отца протопопа.

   - Как знаете, дело не мое... Только я бы не советовала вам. Лучше взять бедную, да хорошую жену, а не модницу какую-нибудь.

  

  

   Егор Иваныч спал в сарае. Пробудившись утром, он услышал разговоры отца с дьяконом. Дьякон басил и крякал; Ивана Иваныча - едва слышно.

   - Так-то-с, Иван Иваныч!

   - То-то. А голова болит, надо бы опохмелиться.

   - А черт их дери! Опохмелиться надо, встать только лень...

   - И мне тоже.

   - А мы-таки дерябнули.

   - Залихватски!

   - Так ты как думаешь насчет Коровина?

   - Думаю, можно. Надо бы сегодня...

   - Скорее лучше. Знаешь, что я сделаю?.. Пойдем сегодня сами без него к Коровину: если он пьян, разбудим, не пьян, к себе приведем.

   - Ладно. Да у меня, брат, денег нет.

   - Ну! Эка беда!.. Нам бы не поверили в долг? - поверят. Вот Коровин говорит: я забирал, забирал из кабака водку, не платил целый год, говорю: счет подайте в церковь. Те и подали. Ну, благочинный говорит: это не мое дело. Так тот с носом и остался.

   - Да, трудно жить на свете... Только я смекаю, ловко ли будет у Коровина-то высватать?

   - Уж не беспокойся. Я сам хотел свататься, да отец посоветовал эту взять. И как, слышь, вышло: только что стал я свататься, вдруг указ из консистории: переводится-де он в село. Вот те и раз! Ну, перевелся, там я и женился, потому что от благородного слова неловко отказываться,

   - У тебя, брат, жена славная.

   - Да ничего...

   - Хозяйка хорошая,

   - Это правда. Этим меня бог не обидел... А мы пойдем, выпьем?

   - Да рано...

   - Ну, толкуй! смотри, солнышко-то куда поднялось! Пойдем?

   - Пойдем. Д