Решетников Федор Михайлович - Ставленник

p; Все сели. Егор Иваныч сел около Надежды Антоновны. Семейные начали говорить о непокорстве дочери, жених и невеста слушают. Егор Иваныч смотрит на невесту, невеста смотрит в сторону. Так они просидели до обеда. За обедом то же самое. После обеда жених и невеста пожали руки. Завтра воскресенье, и по этому случаю Егор Иваныч показал благочинному сочиненную им и сказанную при архиерее проповедь. Благочинный велел ему сказать ее в соборе и после обедни прийти к нему, Просватание отложили на три дня.

   - Ну, что? - спросил Егора Иваныча отец, как только он вошел домой.

   - Хорошо. Сегодня благочинный представил меня зятю и невесте, а через три дня и просватанье.

   - Ну, и слава тебе царю создателю! Как же теперь, Алексея-то Борисыча мы обманули, выходит?

   - Разве вы давали ему слово?

   - На вот! А зачем мы вчера у него были?

   - Я же ведь вам говорил, что торопиться нечего.

   - Ну, ничего... Как же ты, Егорушко, дела-то обделал?

   Егор Иваныч рассказал все, с некоторыми прикрасами, а именно: что невеста девушка смирная, послушная и что ректор приказал благочинному отдать за него дочь.

   - Слава богу, слава богу!.. Уж я непременно молебен отслужу. Свечку рублевую поставлю. А что же он меня-то не звал?

   - На просватанье, должно быть, позовет.

   - Экой гордый! Ну, да где мне с благочинным дружбу водить! так-тось...

   - А вы, тятенька, если вам случится быть у благочинного, ведите себя скромнее.

   - Уж я знаю. Да что я, разве не отец тебе? а, Егорушко?

   - Через вас я могу лишиться невесты.

   - Полно-ка ты толковать-то... Разве невест-то мало?

   Егор Иваныч рукой махнул и пошел на улицу. Отец остановил его.

   - Ты куда?

   - Пойду прогуляюсь.

   - Пойдем вместе.

   - Я один.

   - Ну, бог с тобой!.. Вот они, Анна Пантелеймовна, каковы ныне сынки-то!.. Ты их воспитывай, обучай, а они, как вылупятся на свет божий, и знать тебя не хочут.

   Егор Иваныч обиделся этим.

   - Тятенька, на что тут сердиться? Мне хочется одному заняться самим собой...

   - Ну, и занимайся. Ты ведь священником будешь, протопопа получишь, а я так заштатным и умру... Куда уж мне! Ступай, ступай, бог с тобой, я пойду спать...

   На другой день утром Егор Иваныч прочитал проповедь о блудном сыне. Когда он прочитал ее, она ему не понравилась, потому что тут почти ничего не было действительного, а написаны цитаты, тексты и разные фразы. На сарае крыша была высокая, и свет проходил сквозь отверстие, сделанное в простенке. Егор Иваныч встал, сделал важную позу, посмотрел вперед, направо к налево, как будто представляя народ, постоял немного и начал спокойным голосом читать. Прочитав вслух немного, он остановился. "Ей-богу, никто ни одного слова не поймет... Как тут лучше сделать? Постой... Проповедь благочинный не читал, я расскажу историю блудного сына, применяясь к нынешней, введу тут один рассказ из нашей современной жизни... Ловко ли будет? Нет, рассказ из нашей современной жизни в церкви неловко говорить, а расскажу историю блудного сына как можно яснее, без тетрадки, как говорят у нас приезжие профессора. Надо сказать так, чтобы их всех ошеломило.. Конец об начальстве я выкину, а заменю другими словами... Вот она, наука-то! Четыре человека сочиняли, четыре головы работали, а написали очень плохо... Впрочем, и писали-то про начальство". Он начал опять читать с начала. Позу он выдержал. "Только бы в церкви не сконфузиться. Я думаю, что будут слушать, тем более что здесь еще молодые люди не говорили проповедей".

   Егор Иваныч напомадил волоса, надел белую манишку и пошел в церковь уже во время херувимской и там сквозь густоту людей гордо пробрался в алтарь, так что многие стали в недоумение: кто это? Полгорода уже знали, что приезжий семинарист, жених протопопской дочери, будет сегодня сказывать проповедь. Поэтому народу собралось более обыкновенного. В этот день должен быть царский молебен, и потому священники изо всех церквей собирались в собор.

   Вышел Егор Иваныч в стихаре, в белом галстуке, с причесанными волосами. Он прошел важно, по-протодьяконски, к налою, окинул глазами весь народ и у правого клироса увидал Марью Алексеевну с Надеждой Антоновной. Сердце екнуло у Егора Иваныча, но он взглянул на налой, помолчал, вытащил тетрадку, поправил ее, перекрестился и начал проповедь громко и спокойным голосом, ударяя на каждом слове. Из церкви никто не шел, а народ лез вперед, к налою, к молодому проповеднику. Он читал почти наизусть, изредка поглядывая в тетрадку, а прочие слова говорил, смотря то вправо, то влево. Он замечал, что все смотрели на него, даже невеста с матерью впились в него глазами. Егор Иваныч здесь выдержал проповедь: он говорил, как ни один в этом городе не говорил такой проповеди, - именно, он рассказывал спокойным, ровным голосом. Даже пришедшие из других церквей на молебен дьякона и священники вышли из алтаря, слушали его. Но вот он остановился, облокотился правой рукой на налой и начал рассказ о блудном сыне, примешивая изредка кое-что из современного. В народе шептались, потому что Егор Иваныч не смотрел в тетрадку; шептались и Тюленевы. Когда он стал кончать проповедь, то объяснял тексты священного писания без тетрадки. Он видел, что Марья Алексеевна утирала платочком глаза, а Надежда Антоновна улыбалась.

   Когда Егор Иваныч вошел в алтарь, его окружили священники: "Славно! славно вы сказали слово! великолепие какое!.." Протопоп, радуясь, улыбался.

   По окончании обедни протопоп был очень любезен и весел. Егор Иваныч подошел к Марье Алексеевне и Надежде Антоновне, поздоровался с ними.

   - Ах, как хорошо вы сказали! Я никогда не слыхала такой проповеди, - сказала Марья Алексеевна. - На что Надя не охотница до проповедей, и той понравилось.

   - Неужели, Надежда Антоновна...

   - Да. Я в первый раз слышала, как вы без тетрадки сказывали. Я думаю, трудно?

   - Гораздо легче, чем по тетрадке, - похвастался Егор Иваныч.

   - А вы прежде сказывали проповеди? - спросила его Марья Алексеевна.

   - В семинарской церкви часто сказывал. Нас пробовали сказывать на рассказ... Эта проповедь, по-моему, не очень хороша, да я не успел составить другую, потому что у меня нет под руками книг, какие мне надо: тетрадки, по которым я сказывал в семинарии и крестовой, я роздал на память товарищам.

   Подошел Иван Иваныч. Егор Иваныч рекомендовал его Тюленевым:

   - Это мой папаша, Иван Иваныч.

   - Очень приятно познакомиться, - сказала Марья Алексеевна.

   - Вы, должно быть, любите петь? - спросила старика Надежда. Антоновна.

   - Страсть моя!

   - Пожалуйте к нам, вместе с Егором Ивановичем, - пригласила старика Марья Алексеевна.

   - Покорнейше благодарю. Куда уж мне со старыми костями!..

   - Ничего, приходите, - сказала Надежда Антоновна.

   "Ну, дело идет на лад", - подумал Егор Иваныч.

   Подошел благочинный в рясе и с тростью. Егор Иваныч представил ему отца. Отец подошел под благословение благочинного. Благочинный пригласил его к себе обедать. По выходе из церкви благочинный с женой сел в коляску.

   - Папаша, я с вами! - сказала Надежда Антоновна.

   - Пройдись пешком с Егором Иванычем.

   Надежде Антоновне не хотелось идти пешком, и притом с женихом, но надобно было идти, потому что благочинный уехал. Егор Иваныч в первый раз шел с девушкой, и притом барышней-аристократкой. Он не знал, как занять ее. Однако он начал:

   - Надежда Антоновна!

   - Что?

   - Вы на меня не сердитесь?

   - Я... за что?

   - За то, что я просил вашей руки.

   - Это воля папаши...

   - А вы что скажете?

   - Я ничего не могу сказать... Воля папаши.

   - Знаете ли, Надежда Антоновна, - начал опять Егор Иваныч: - иду я вчерась вечером мимо Егорьевской церкви. Прошел два, три квартала, завернул в переулок. смотрю, повидимому, кажется, дьячок или пономарь ругается из своего дома через улицу с какой-то бабой. "Ты, - говорит дьячок, - бесстыдница, воровка..." Та говорит: "Ты сам вор". - "Кто, говорит, я вор! подойди сюда..." Я прижался у заплота и слушаю, что дальше будет. Что же бы вы думали? Вдруг выбегает на улицу дьячок, перебегает улицу и подходит к тому окну, из которого ругалась баба. Только что он подошел к окну, как оттуда ему что-то вылили в лицо. Дьячок заругался, а стоявшие на улице люди, вероятно мещане, человек с двадцать, такой хохот подняли, что срам, да и только.

   - Это у нас часто бывает.

   - Ну, у нас в губернском этого сделать нельзя.

   - Еще бы в губернском!

   - А вы были там?

   - Нет.

   - А побывать не мешает.

   - Что же там хорошего? Там, говорят, есть хорошего много, но, может быть, не лучше нашего.

   - Там театр есть; гулянья, река. Удовольствий пропасть, только надо деньги.

   - Я сколько раз просила папашу свозить меня туда, да он не соглашался.

   - Там удовольствия даются только для светского общества, и поэтому ваш папаша, судя по себе, думал, что и вам там делать нечего.

   - Может быть, мне и нельзя.

   - Кто вам сказал? Женщина везде имеет право быть. Когда вы выйдете за меня замуж, я вас везде повожу раньше посвящения.

   - А вы думаете, что я выйду за вас?

   - А вам не хочется?

   Надежда Антоновна посмотрела на него и сказала: "А отчего это у вас шишки на носу?" - Она захохотала.

   - Это от природы.

   - Как от природы?

   - Таким родился.

   - Вам который год?

   - Мне двадцать третий.

   - Неправда, вам сорок.

   - У меня есть метрическое свидетельство.

   Вошли в дом благочинного. Надежда Антоновна пошла в свои комнаты, а Егор Иваныч с отцом остались в зале.

   Разговор пошел насчет проповедей и продолжался до обеда. В это время старик, успевший выпить две рюмки хересу, разговаривал с детьми благочинного. Он понравился детям, и они лезли к нему на колени, щипали его бороду. Надежда Антоновна толковала с сестрой Александрой. Обед прошел весело. Говорили все. Благочинный говорил что-то про отца Феодора, Марья Алексеевна про городничиху, Александра про Лизу Коровину, Егор Иваныч говорил с Павлом Ильичом и благочинным, больше отвечая на их вопросы; старик толковал детям, как он любит ловить на сеннике мух. Все были заняты, казалось, все родные, и в будущем не ожидалось никакой перемены.

   После обеда все распрощались любезно. Егор Иваныч был приглашен Марьей Алексеевной на чай. Он попросил почитать книжки, ему дали книжку "Дух христианина".

   Когда ушел Егор Иваныч и Злобины, благочинный спросил Надю:

   - Ну, что ты скажешь: понравился ли тебе жених?

   - Нет, папаша.

   _- Я удивляюсь, какой тебе дьявол вбил в голову разной дичи! Ну, чем он худ? Правда, он некрасив, беден, но зато умен; а дело не в красоте, а в уме. Пример ты можешь брать со Злобина... О чем вы давече толковали, как шли дорогой?

   - Право, забыла.

   - Послушай, Надежда, если ты будешь так отвечать мне, я откажу этому жениху, напишу ректору, что ты не хочешь идти замуж, а с тобой знаешь что сделаю?

   - Воля ваша.

   - Я тебя в монастырь пошлю. Слышишь!

   Надежда Антоновна заплакала.

   - Что, губа-то не дура!.. Выбирай одно из двух: монастырь или иди замуж. Слышишь?

   - Папаша, дайте мне подумать.

   - Нечего тут думать. А знай, что послезавтра будет просватанье. Сегодня будет он сюда, займи его.

   Благочинный с этим словом вышел, оставив дочь в слезах.

   - Ну что, Егор Иваныч, каковы дела? - спросил Егора Иваныча Андрей Филимоныч, как он пришел домой.

   - Да досада страшная! Никак не могу поговорить с ней наедине. Только скажешь ей слово, то Злобин подойдет, то отец с матерью пристанут.

   - Ну, когда женишься, успеешь наговориться, - заметил отец.

   - Эх, тятенька, не понимаете вы, что такое женитьба...

   - Ну, и врешь. Я тридцать один год прожил с женой... - Отец обиделся.

   - У вас совсем был иной взгляд на женщину. Вам нужна была женщина и только, а о чувствах ее вы не заботились. Прежде на любовь так смотрели, как бык смотрит на корову.

   Иван Иваныч плохо понял.

   - Чего же еще тебе недостает?

   - Знаете ли, тятенька: мне наперед нужно узнать от самой невесты, может ли она быть мне женой.

   - А отчего же она не может?

   - А если она меня не любит?

   - Женишься, полюбит!

   - Нет уж, тогда поздно будет. Я понимаю женитьбу так: жена моя должна быть другом мне, а никак не рабой, то есть она может иметь полную свободу во всем, и была бы моим утешителем.

   - Дурак ты, Егорушко.

   Егор Иваныч ничего не стал говорить больше с отцом. Он заговорил с Андреем Филимонычем на латинском языке. Старик осердился и ушел к Коровину.

   - Вы, Егор Иваныч, поговорите с ней о любви.

   - Неловко говорить-то. Ведь я знаком с нею только два дня.

   - Как жених, вы можете поговорить. Скажите, я, мол, люблю вас. Скажите по совести, полюбили ли вы ее?

   - Нет, я женюсь по необходимости.

   - Отец ваш отчасти прав. Я сам женился на Аннушке для того, чтобы скорее получить место. Сначала, как шел я смотреть невесту, меня холодом как будто обдавало; когда я увидел ее, мне стыдно стало. Она мне нравилась и не нравилась, любви настоящей не было, судя по вашему. Ну, вот прожил уж полгода, теперь полюбил. Ведь наша женитьба заключается в получении местов. Не женишься, места не получишь, а полюбишь девушку - места не найдешь.

   - Да, это правда: мы женимся для местов, а о любви и дела нет. Гадко. После этого, знаете ли, что мне хочется сделать? мне хочется в светские выйти.

   - Полноте вы дурачиться. Поверьте, что из тысячи браком сочетавшихся людей нашего сословия разве десять обоего пола венчаются полюбив друг друга.

   - Все-таки мне хочется поговорить с ней о любви.

   - Напрасный труд. Как провинциальная барышня, не читавшая того, что мы читали и поняли, она любовь понимает по-своему. Ведь вы же говорите, что вам кто-то сказал, что ей надо жениха протопопа.

   - Ну, я все-таки попытаюсь узнать ее способности.

   - Попробуйте. Только знайте, что вам теперь от нее отказываться поздно. Отец ее обидится, и вы, пожалуй, лишитесь места.

   На другой день Егору Иванычу привелось быть наедине с Надеждой Антоновной в комнате.

   - Вы, Надежда Антоновна, читаете что-нибудь? - спросил Егор Иваныч Надежду Антоновну,

   - Читаю.

   - Что читаете?

   - Большею частию: духовные проповеди Филарета, жития святых, "Дух христианина".

   - Я думаю, вы наизусть все это знаете?

   - Много очень книг, всего не запомнишь.

   - Наш брат целые четырнадцать лет учится всякой премудрости.

   - Недаром вы и мужчины.

   - И женщины могут знать всё, только, конечно, при различных условиях.

   - При каких же?

   - Это зависит от родителей: если родитель будет заботиться об умственных способностях девушки, сам будет доводить истинные идеи, а не старые идеи, и если он сам умный, современный человек, то из девушки выйдет умная женщина, равная по уму мужчине. А надо вам заметить, что мужчины не все умны. Пример этот мы можем видеть в чиновниках здешнего города.

   - Это точно: народ здесь такой глупый, что ужас.

   - Конечно, не все глупы, есть между ними и умные, только эти умные люди скоро гибнут здесь.

   - Нет; здесь ни одного умного нет.

   - А муж вашей сестры, Павел Ильич?

   - О, дурак набитый!

   - Полноте, пожалуйста! Я с ним говорил, мы разрешали некоторые вопросы. Он неглупый, но человек несовременный. Знаете, что такое современный человек?

   - Знаю... А по-вашему, что такое?

   - Нет, вы наперед скажите!

   - Нет, вы!

   - По-моему, человек нынешнего времени - человек, проводящий идеи настоящие, настоящего вред мени.

   - Какие же идеи?

   - Мало ли у нас идей! Идеи бывают различные. Главная идея теперь проводится - это идея правды и равенства между всеми людьми и полами, без различия. Вы знакомы с светской литературой?

   - Как же.

   - Что вы читали?

   - Я читала "Дух христианина".

   - Знаете ли вы, что такое литература?

   - Вам на что? - Надежда Антоновна начинала уже сердиться.

   - Все, что печатается в книгах или газетах, называется литературой. "Дух христианина" называется духовной литературой. Светская литература состоит из светских журналов или книг, выходящих каждый месяц, как то: "Библиотека для чтения" и прочее.

   - Я "Библиотеку для чтения" читала.

   - Что вы читали?

   - Я читала какой-то роман, - забыла...

   - Знаете вы, что такое роман?

   - Ах, боже мой, да вам на что?.. Могу ли я знать все!

   - Конечно, вы бы могли знать очень много, если оы вас обучали хорошие учителя. Вас кто обучал?

   - Папаша... папаша у меня очень строг.

   - Вероятно, он запрещал вам читать светские книги.

   - Да!

   - Это-то вот и плохо... Еще один вопрос, Надежда Антоновна: как вы понимаете слова - муж и жена?

   - Какой вы неотвязчивый!.. право. Ведь вы это знаете, зачем же меня-то спрашивать?

   - Видите ли, в чем дело: завтра ваше просватанье, потом скоро свадьба, и вы знаете, с кем. А так как быть женой и быть мужем - вещи важные, то нам не мешало бы прежде брака серьезно обдумать наше будущее положение.

   - Что же тут думать, коли папаше так угодно?

   - Стало быть, вам не хочется выйти за меня замуж?

   - Нет!

   - Так вот что, я так и скажу отцу благочинному, что вы не желаете быть моей женой.

   Надежда Антоновна замолчала и задумалась.

   - Послушайте, Надежда Антоновна, что я вам скажу: человек я честный и добрый, это знает мое начальство, иначе бы оно не выдало мне свидетельство на брак. Сюда я ехал найти невесту потому, что здесь же и мое место будет... Несмотря на то, что я беден, я бы мог найти невесту в городе, у купца или у кого-нибудь другого; но вы мне понравились, и я решился просить вашей руки у благочинного не из каких-нибудь честолюбивых видов, а именно ради вас, не из того, что вы протопопская дочь, - я бы мог жениться на пономарской дочери, - но мне хочется дать вам свободу: со мной вы будете свободны, потому что, понимая женщин, я не хочу стеснять вас. Если вы не выйдете за меня замуж, вы выйдете все-таки за какого-нибудь приезжего студента. Может быть, вы полюбите кого-нибудь здесь, что очень может быть, - то наживете себе горе, потому что ваш папаша не выдаст вас за здешнего чиновника или кого-нибудь другого... Поверьте, что все наше сословие вступает в брак так, как и я с вами хочу вступить. Ваш папаша так же женился. Злобин тоже, все здешние священники и дьякона так же женились, и так же женятся у нас, в губернском. Что вы скажете на это?

   Надежда Антоновна задумалась. После проповеди Егора Иваныча она уже иначе смотрела на него: он начинал нравиться ей. Не лицо его ей нравилось, а что-то такое, что она не могла понять. Отец ее и Злобин, по уходе Егора Иваныча, долго толковали об нем, называя его умным человеком, и дивились: какие нынче молодцы выходят из семинарии. За ужином благочинный сказал ей: "Ну, Надя, я хорошего жениха нашел тебе", - и как она ни дула свои губы за эти слова, однако, подумав, пришла к тому убеждению, что лучше выйти замуж за этого: хотя он и не протопоп, но ему будет почет от отца, со временем он сам будет протопопом. И она решилась выйти за Попова замуж. Несмотря на суровый нрав отца, она все-таки уважала его, боялась, думая, что отец что скажет, то и свято, он же, в некоторых случаях, особенно добр для нее. Но все-таки ей неловко было расстаться е своим намерением выйти замуж за красивого, и ей хотелось покапризничать над ним, самой узнать: "Умен ли хоть он на сколько-нибудь?"

   - Поверьте, Надежда Антоновна, я буду вам хороший муж. Буду любить вас, и у нас не будет никаких неприятностей, какие бывают почти в каждом доме.

   Надежда Антоновна молчит.

   - Надежда Антоновна!

   - Что?

   - Согласны вы за меня замуж?..

   - Ах, оставьте... - Она убежала в другую комнату.

   "Дура! - сказал про себя Егор Иваныч. - Она ровно ничего не смыслит, а еще протопопская дочь, - ищет себе бог знает кого".

   Благочинному он ничего не сказал про свой разговор.. В этот день благочинный заставил его сочинять рапорт владыке.

   - Ну, как дела? - спросил Егора Иваныча отец.

   - Как сажа бела. Ни тпру, ни ну. Я всяческими манерами подделывался к ней: с одной стороны начнешь речь - не понимает, с другой - скажет слово и молчит.

   - Не сердится?

   - Нет, в глаза смотрит.

   - Хочется, значит...

   - А впрочем, она, кажется, дельная, - прихвастнул Егор Иваныч.

   - Ну, и слава богу, Егорушко. А я, брат, вчера у Коровина был, там и ночевал, сегодня только после обеда пришел. Ну, наделал же ты там кавардак!

   - Чего им там недостает?

   - Эта Лиза сердится, плачет; мать ее тоже. А сам Коровин ругает тебя всячески.

   - Ну, и пусть их.

   Когда пришел Андрей Филимоныч, то Егор Иваныч рассказал ему свой разговор с Надеждой Антоновной.

   - Теперь вам пока надо молчать. Вы ее ничем не урезоните, она ничего не поймет; а вы начните образование ее после.

   На обрученье собрались Злобины, Егор Иваныч с отцом, который напомадил свои уцелевшие волосы помадой, городничий, исправник, почтмейстер, городской голова, письмоводитель и учитель Алексеев. Надежда Антоновна была разодета и сидела с матерью, около которой сидели Поповы. После обрученья, при чем жених и невеста по приказу родителей поцеловались, вечер тянулся скучно; говорили много, но тихо; все вели себя чинно, хотя и выпивали. Даже Иван Иваныч выпивал меньше обыкновенного. Он все поддакивал Марье Алексеевне. Свадьба назначена в воскресенье.

   Дни до свадьбы шли хорошо. Егор Иваныч блаженствовал, невеста уже не косилась на него. Иван Иваныч скучал и ходил к протопопу редко, потому что тот не говорил с ним.

  

  

   В воскресенье утром все было готово. Судья обещался прислать двух лошадей с коляской Егору Иванычу, а исправник четыре лошади с двумя колясками для невесты, городничий тоже хотел прислать лошадей. В субботу Егор Иваныч сходил к Будрину и попросил жену его, Матрену Степановну, быть его посаженой матерью - она согласилась; также согласился быть шафером семнадцатилетний брат ее, Иван Степаныч Морозов, обучающийся в словесности.

   В воскресенье Егор Иваныч не пошел к обедне. После обедни за ним прибежал Егор от благочинного. Егор Иваныч взял напрокат у одного чиновника - знакомого очень хорошо Андрею Филимонычу - только что сшитый сюртук, брюки, жилетку, фуражку; манишки и галстуки были у Соловьевых.

   - Вы готовы? - спросила его Марья Алексеевна при входе его в зал.

   - Совсем.

   - Смотрите, не ударьте лицом в грязь; чтобы у вас венец не спал; свечка чтобы ровно с Надиной свечкой горела.

   - Хорошо. А Надежду Антоновну можно видеть?

   - На что вам?

   - Да нужно бы сказать кое-что.

   - Скажите мне, я ей скажу.

   Егору Иванычу хотелось только посмотреть на невесту, и он не думал любезничать с ней.

   - Что же?

   - Да нет уж, я после скажу.

   Марья Алексеевна ушла. Немного погодя вошла невеста в шелковом голубом платье с кринолином, с распущенными волосами.

   - Здравствуйте, Надежда Антоновна, - Егор Иваныч подошел к ней и подал руку.

   - Мое почтение. Что нужно?

   - Вы уж готовы?

   - Да. А вы?

   - Как видите.

   - В этом-то? Ах, страм какой! Неужели вы в этом будете стоять со мной в церкви?

   - Что же тут худого?

   - Я не хочу, чтобы вы в этом венчались. Иначе я убегу из церкви.

   - Дело не в этом, а я хочу спросить вас: охотой вы идете замуж или нет?

   - Мне некогда, - сказала невеста и ушла.

   - Вот те и раз! - сказал про себя Егор Иваныч. - Комедия не комедия, а черт знает что такое. Жаль, что я не поехал с Троицким... Ну, да была, не была - женюсь.

   Благочинный наговорил Егору Иванычу очень много: что он выдает дочь единственно из уважения к ректору, и поэтому он не должен выходить из послушания благочинного, как начальника и как отца невесты; что жену он должен уважать, как дочь благочинного; что она делает большую жертву, выходя за него; что отец его, Иван Иваныч, должен вести себя чинно и знать только свою комнату и к нему, благочинному, не должен соваться, иначе благочинный прогонит его, как лишнего человека; что он, если будет учителем, должен учить так, как будет приказывать благочинный, и проч. Свадьба назначена в семь часов вечера.

   К семи часам вечера народ толпами валил в церковь. По распоряжению тысяцкого-головы городничим были посланы казаки, чтобы в церковь пускать только одних чиновников, а прочих гнать вон. Поэтому народа около церкви много терлось Егор Иваныч сидел дома с своим шафером и отцом, расфранченный и надушенный. Сердце его билось. Ему почему-то страшно казалось ехать в церковь, он, пожалуй, готов был отказаться от женитьбы.

   - Что, Егорушко, запечалился? не на смерть ведь готовишься, - сказал отец, тоже напомаженный.

   - Тяжело, тятенька, с холостой жизнью расставаться.

   - Полно глупить-то!

   - Скверно, что я свою невесту не узнал хорошенько.

   - Ну, не тужи...

   Приехали лошади. Отец благословил сына иконой.

   - Ну, с богом, Егорушко. Дай бог тебе счастья. - Старик прослезился.

   Сын сел с шафером в коляску.

   - Ну, с богом. Я побреду к благочинному.

   - Не рано ли, тятенька?...

   - Я там в саду посижу.

   - Смотрите, не усните только.

   У церкви была страшная давка. Лишь только подъехал Егор Иваныч к церкви, народ взволновался. "Жених, жених!" - говорили вслух.

   Говорить про венчанье не стоит, потому что нет человека, который бы не был знаком с этим предметом. Невеста, одетая в белое, стояла печальная и на Егора Иваныча не глядела.

   Когда муж и жена сели в карету, Егор Иваныч сказал:

   - Вот, Надежда Антоновна, мы и обвенчались.

   Жена молчит.

   - Теперь уже не воротить.

   Она все молчит.

   - Что же вы, Надежда Антоновна, молчите?

   - Что же говорить мне?

   - А ведь сегодня великий для нас день.

   - Может быть, для вас, но не для меня.

   - Почему?..

   - Так; воля папаши...

   - Стало быть, вы отдаетесь мне бессознательно, единственно из уважения к вашему отцу?

   - Да.

   - Глупо! Но, Надежда Антоновна, ведь вы жена мне.

   - Жена.

   - А обязанность жены знаете?

   - Неужели я стану работать на вас?

   - Нет. Будете ли вы любить меня?

   - Не знаю.

   Егор Иваныч обнял ее и поцеловал. Жена толкнула, его, сказав: "Отстаньте!"

   Начался пир. Благочинный с женой веселились, гости тоже, молодые скучали, хотя и сидели рядом. Молодым нечего было говорить друг с другом, и на поздравления они отвечали поклоном или словами: "Покорно благодарим". Гости увеселялись органом и под музыку его танцевали в честь молодых, хотя благочинный терпеть не мог никаких плясок и светских песен. Больше всех веселился Иван Иваныч. Никто так не был весел, как он. Он ко всем лез.

   - Что же вы-то? - обратился он к судье, показывая рукой на стол, на котором стояли вино и закуски.

   - Я уже пил.

   - Ах, дуй те горой! Пей, и я выпью.

   - Не могу, отец дьякон.

   - А я на тебя наплюю... А ты не хочешь пить за моего Егорка. А?

   - Да говорят вам, пил.

   Старик к другому подходит. Андрей Филимоныч тоже скучал.

   - Эх, Иван Иваныч, скучно! То ли было на моей свадьбе!

   - Нельзя, вишь ты... Все знать собралась.

   - А мы попляшем.

   - Давай. А напредки выпьем, ведь за вино-то не деньги платить. - Выпив водки, Иван Иваныч с Андреем Филимонычем пустились плясать, припевая: "Ах вы, сени мои, сени..." Гости хохочут.

   - Уж не посрамлю себя! - и старик снова пляшет.

   - Иван Иваныч, ноги отшибешь! - говорит благочинный, хохоча.

   - "Ты лети, лети, соколик, и высоко и далеко..." - поет старик и пляшет. Потом подходит к сыну и целует его.

   - Ах ты, золото мое!

   - Ах ты, пушечка моя! - целует он молодую: - кралечка! Вырасти-ко экова сына - вырасти, матка... - И он не знает, какую любезность сказать молодой.

   Через час Иван Иваныч скрылся. Об нем так и позабыли. Гости разошлись. Молодых повели спать. Смотрят, Иван Иваныч спит на полу около кровати, свернувшись кренделем, и подушки нет.

   - Ах, бесстыдник какой! - сказал один шафер.

   - Невежа! - сказала молодая.

   - Тятенька, пойдемте в другую комнату, - сказал сконфуженный Егор Иваныч.

   - Зачем?

   - Здесь наша спальня.

   - А я что? Я разве не отец тебе?

   - Тятенька, уйдите, мне спать хочется.

   - Экая фря... А я хочу здесь остаться.

   Вошел благочинный.

   - Иван Иваныч!

   Старик ушел спать в сад.

   Есть, впрочем, счастливцы, которые блаженствуют хотя в первые дни супружества, женившись и вышедши замуж, - вроде Егора Иваныча и Надежды Антоновны.

  

  

   В Столешинске Егор Иваныч прожил с женой целый месяц. Благочинный уступил ему на время три комнаты в своем доме, а Ивану Иванычу отдали прихожую к этим комнатам, но он в ней не жил, а устроился в первой комнате, рядом с прихожей. Отношения молодых были такие, что со стороны можно было думать, что они живут как знакомые и что каждому чего-то недостает. Егор Иваныч мучился с женой, стараясь развить ее на сколько-нибудь, допытываясь, любит она его или нет; говорил ей любезности, как умел; жена только говорила: "Отстань, бесстыдник" - и пр., или: "Я мамаше пожалуюсь". Вставали они поздно; пили чай все вместе, то есть с благочинным, женой его и Иваном Иванычем; потом благочинный, поручал ему перебрать разные бумаги или прочитать донесения, сочинить предписания, рапорты. За обедом сходились все, после обеда спали, потом чай, после чаю какие-нибудь разговоры, касающиеся семейной жизни, потом ужин и ложились спать. Надежда Антоновна большую часть дня проводила с матерью или в своей комнате. С матерью она что-нибудь перебирала, что-нибудь говорила; в своей комнате сидела или лежала, о чем-то думая. Егору Иванычу хотелось дать ей какую-нибудь работу, чтобы она не скучала, но он никакой работы не мог приискать ей, да она и не хотела ничего делать. Достал он и светских книг ей, она возьмет книгу, начнет читать и положит. Стал Егор Иваныч сам читать книги вслух; она или дремлет, или спросит его о каком-нибудь постороннем предмете, или уйдет. Егор Иваныч скучал, скучая более оттого, что не умел говорить, не знал, как развлечь жену; он даже шутить не умел. Пойдут они гулять по городу, говорить нечего, и ходят молча. Придет Злобин или жена его, и тут не весело. Злобин хочет показаться умным, спорит; Егор Иваныч находит, что он человек отсталый и ему не пара; жена его сплетничает и наказывает Надежде Антоновне, как нужно обращаться с мужем, то есть не уважать его. Егор Иваныч пробуждался рано. Пробудится он, жена спит. Он полежит и пойдет к отцу, который сидит на улице у ворот. Поговорит с ним и пойдет в спальню, жена все спит. Поспел чай, он разбудит жену, она говорит: "не хочу" - и опять спит. Встанет она поздно и просит чаю; если чай не готов, она сердится на мужа: отчего нет чаю теперь.

   - Да ведь я же будил тебя!

   - Мало ли что будил; я хочу теперь пить.

   - Самовар поставлен.

   - А я не хочу дожидаться. - И не станет пить и капризится целый день. Хотел Егор Иваныч проучить ее, то есть лишить чаю на целый день, но ему жалко было жены. "Пусть покрасуется, надоест", - думал он. Надежда Антоновна жила барыней и ровно ничего не делала. Скажет ей Егор Иваныч:

   - Надежда Антоновна, вам скучно?

   Она молчит.

   - Надежда Антоновна!

   - Да что вы пристали ко мне?

   - Зачем же вы вышли за меня замуж?

   - Зачем вы сватались?

   - Вы бы могли отказаться, тем более что я вас раньше спрашивал: охотой ли вы выходите за меня? Мало ли что ваш папаша приказывает вам.

   Надежда Антоновна начинает плакать.

   - Об чем же вы плачете?

   - Отстаньте, Егор Иваныч. Уйдите!

   Егор Иваныч отойдет от жены и смотрит на нее.

   - Надежда Антоновна, разойдемтесь на время.

   - Как разойдемся?

   - Вы спите в спальной, а я здесь. Мы не будем сходиться к обеду, чаю и ужину, не будем видеться друг с другом.

   - Зачем? - она опять плачет.

   - Наденька! Зачем ты плачешь? - а дальше не знает, что сказать ей.

   Раз Егор Иваныч подслушал разговор жены с матерью.

   - Ну, Надя, каков твой муженек?...

   - Урод, мамаша.

   - Полно, Надя. Он смирный такой; он уважает тебя.

   - Он все по-своему хочет делать. Никакого покоя нет от него.

   Мать за обедом напустилась на Егора Иваныча:

   - Мы, Егор Иваныч, не для того отдали вам свою дочь, чтобы вы ее мучили.

   - Я Наденьку не мучу. Надежда Антоновна, чем же я мучу вас?

   - Всем вы меня мучите.

   - Смотри, Егор Иваныч, чтобы это было в последний раз! Слышишь? - сказал строго благочинный. Егор Иваныч не мог оправдаться и не стал трогать жену.

   Наконец нужно было ехать в губернский. Егор Иваныч стал звать с собой жену, она не соглашается ехать. Однако, по резонам и приказу отца, согласилась. Благочинный написал два письма, одно к ректору, в котором он благодарил за Попова, а другое секретарю консистории, в котором просил, чтобы Егора Иваныча поскорее отправили в Столешинск. Благочинный дал Егору Иванычу рясу, подрясник, шляпу и сто рублей деньгами и наказал как нужно вести там дела, также дал Егору Иванычу свою повозку, и они, то есть Егор Иваныч с женой и отцом, отправились в губернский город.

   Летом в губернском городе у мещан квартиры стоят пустые, потому что семинаристы уезжают к отцам, а других постояльцев не находится, вероятно потому, что эти комнаты слишком нехороши. Квартиры занимаются семинаристами в первых числах сентября, а так как Егор Иваныч приехал уже в конце сентября, то его квартира была отдана двум философам. Троицкий, как сказал хозяин, уехал в какой-то университет, и его комната тогда была отдана под постой семинаристов. Егор Иваныч нашел квартиру рядом, у мещанина Удавина, Василья Михайлыча. Он нанял на месяц за четыре рубля две комнаты. Надежде Ант