Дружинин Александр Васильевич - Обрученные

была счастливѣе насъ, хотя ея поручика съ небеснымъ звономъ шпоръ выгнали изъ ихъ дома при первомъ удобномъ случаѣ! За то мы съ тобой умнѣй глупой Нади, моя Ольга. Намъ никогда не слышалось небесныхъ звуковъ. На шпоры мы всегда смотрѣли съ неудовольств³емъ, боясь за свои бальныя платья. Ни отъ чьей походки наше сердце не заливалось горячей дѣвической кровью. Мы мало плакали, а смѣялись много,- иногда слишкомъ много. Мы умнѣе Нади, мы никогда не были глупыми дѣвочками:- не правда ли, Ольга?

   - Мери, другъ мой Мери, говорила Локтева:- встревожившись и отирая платкомъ горяч³я слезы молодой хозяйки:- Meри, время ли теперь? Послѣ, послѣ ты мнѣ все разскажешь. Посмотри, мы пр³ѣхали.

   По указан³ю Ольги Ѳедоровны, коляска остановилась въ уединенной аллеѣ, шагахъ во ста отъ Эристовой башни, сумрачно выглядывавшей изъ-за пожолтѣлыхъ и полуобнаженныхъ деревьевъ. Марья Александровна отправилась съ обычнымъ своимъ самообладан³емъ, слезы ея тотчасъ же обсохли, хотя слѣды сильнаго внутренняго раздражен³я еще были ясно видны и на щокахъ ея, и въ ея неровной походкѣ. Занимательность предстоящей сцены однако дала другое направлен³е мыслямъ нашей героини. Ей стало чрезвычайно любопытно увидѣть двоихъ молодыхъ мужчинъ, можетъ быть рѣшившихся раскроить другъ другу голову. Не опасаясь никакой катастрофы и вѣря въ свое могущество, Марья Александровна получила всю возможность быть наблюдательницей всего, что можетъ произойти. Поведен³е Владислава занимало ее въ особенности; по шутливому выражен³ю Локтевой, она находилась въ положен³и англичанки, влюбленной въ Мар³о, передъ появлен³емъ на сцену ея дорогаго тенора.

   Охотнич³й павильонъ и тиръ, при немъ устроенный, находились въ двухъ шагахъ отъ Эристовой башни и почтя къ ней примыкали. При теперешней системѣ нарѣзнаго оруж³я пуля летятъ весьма далеко, и это обстоятельство, побуждающее къ большой осторожности, заставило Павла Антоновича воспользоваться стѣной башни, какъ валомъ. Цѣль для карабиновъ упиралась въ самую твердыню, подъ которой когда-то наши предки бились съ ливонскими рыцарями; ближе къ павильону виднѣлась другая бѣлая цѣль, для пистолетовъ. Камень, изъ котораго было сложено все здан³е, по странной крѣпости своей, могъ отбивать пули и кидать ихъ въ сторону; во избѣжан³е этого, поднож³е башня было наскоро забрано досками. Дамы вошли въ павильонъ, встрѣтили тамъ егеря, взяли отъ него ключъ, а самого его услали въ замокъ, давши ему денегъ и строго воспретивъ возвращаться до семи часовъ. Затѣмъ онѣ помѣстились въ комнатѣ, гдѣ хранилось оруж³е, порохъ и пули; кромѣ этой комнаты, въ павильонѣ былъ только крытый выступной балконъ со скамейками, съ которыхъ можно было стрѣлять въ обѣ цѣли. И павильонъ и башня окружались густымъ лѣсомъ. Противникамъ предстояло сойтись не иначе, какъ или на сырой площадкѣ у цѣлей, или въ комнатѣ съ оруж³емъ, гдѣ не было ни дивановъ, ни стульевъ, или, что всего вѣроятнѣе, на крытомъ балконѣ для стрѣльбы. Марья Александровна и Локтева не думали скрываться, однако притворили дверь балкона, чтобъ явившись неожиданно; болѣе озадачить жданыхъ гостей.

   - Теперь непр³ятель не опасенъ, весело сказала Ольга Ѳедоровна, глядя на ящикъ съ пистолетами, и на стѣны маленькой залы, увѣшанной ружьями: - весь его арсеналъ во власти союзниковъ.

  

  

   Марья Александровна, ничего не отвѣчая, спустила гардины на всѣхъ окнахъ залы, и помѣстилась около большаго окна, выходившаго на балконъ. Въ маленьк³й промежутокъ, между стѣной и занавѣсомъ, ей легко было оглядывать и балконъ, и скамьи на немъ, и площадку передъ охотничьимъ павильономъ.

   Обѣ дамы сѣли и стали прислушиваться. Вдали, по направлен³ю къ замку, глухо пробило шесть часовъ, наступила пора для условленнаго свидан³я. Сквозь прозрачный утренн³й воздухъ издалека донесся до слуха Марьи Александровны шумъ чьихъ-то шаговъ, быстрыхъ и порывистыхъ. Валежникъ хрустѣлъ въ лѣсу, кто-то шелъ къ павильону, но шелъ не по дороги или тропинкѣ, а цѣликомъ между деревьями, какъ ходятъ звѣри.- Иванъ! раздался голосъ Доляновича. Иванъ, то-есть старый егерь, находился далеко и не далъ отвѣта. Черезъ минуту на балконѣ очутился самъ ротмистръ Григор³й Михайловичъ, блѣдный, сердитый и красивый почти столько же, сколько онъ былъ красивъ ночью, въ минуты своего безумнаго задора. Онъ былъ въ грязи и въ водъ по колѣно.- Иванъ! бездѣльникъ! закричалъ онъ еще разъ понапрасну. Съ гнѣвнымъ движен³емъ хотѣлъ онъ толкнуть дверь въ ту комнату, гдѣ стояли дамы; но въ тоже мгновен³е лицо его измѣнилось и движен³я стали менѣе быстры. Передъ нимъ стоялъ Владиславъ Сергаичъ, подъѣхавш³й къ охотничьему домику со стороны большой дороги. По видимому, старш³й изъ противниковъ не дѣлалъ никакой тайны изъ условленнаго свидан³я, легкая дорожная бричка, въ которой онъ пр³ѣхалъ, остановилась въ самомъ недалекомъ разстоян³и отъ площадки.

   Доляновичъ услыхалъ стукъ колесъ, и совершенно забывшись, кинулся на встрѣчу своему бывшему пр³ятелю.

   - Такъ не дѣлаютъ дѣла, Владиславъ Сергѣичъ, закричалъ онъ запальчиво, я просилъ васъ придти пѣшкомъ и не опаздывать: напрасно не забрали вы съ собой еще человѣкъ пять изъ замка! Нечего дѣлать, однако времени терять мы не можемъ. Я остаюсь при томъ, что говорилъ вамъ вчера вечеромъ. Или уѣзжайте изъ замка сейчасъ же, или откажитесь отъ вашихъ намѣрен³й, или стрѣляйтесь со мной с³ю же минуту. Секундантовъ намъ не надобно. Толкуйте мои слова, какъ хотите. Думайте обо мнѣ что вамъ вздумается. Я не уступлю ни шагу. Выбирайте одно изъ трехъ и кончимъ сейчасъ же.

   Владиславъ Сергѣичъ подошелъ ближе къ Доляновичу. Передъ блѣднымъ, выпачканнымъ, закусившимъ удила мальчикомъ, онъ стоялъ какъ стоитъ европеецъ передъ какимъ нибудь черкесомъ или туркомъ. Однако и на его лицѣ мелькало что-то похожее на тревогу. - Доляновичъ, сказалъ онъ, окинувши холоднымъ взглядомъ своего противника:- и ты совершенно воленъ думать обо мнѣ все, что тебѣ вздумается. Стрѣляться я съ тобой не намѣренъ, а не намѣренъ стрѣляться потому,что, собираясь сюда, получилъ вотъ эту записку со станц³и. Весь непр³ятельск³й флотъ собрался передъ Р-, и на зарѣ была пальба съ моря. Я ѣду туда сейчасъ же, думаю, что и ты отложишь свои сумазбродства до другаго времени.

   Григор³й Михайловичъ схватилъ записку, поблѣднѣлъ какъ полотно, нагнулъ голову, словно прислушиваясь, и проворно побѣжалъ къ сторонѣ замка, оставивши свою фуражку на балконѣ.

   - Постой, крикнулъ ему вслѣдъ Мережинъ, невольно улыбнувшись:- пѣшкомъ не добѣжишь до моря.

   Доляновичъ опомнился, на его лицѣ выразились тоска, стыдъ и отчаян³е. Онъ бросился къ Владиславу и крѣпко схватилъ его за руку.- Мережинъ, проговорилъ онъ, опершись на эту руку:- если тебя не обманули, я провалъ, и самъ виноватъ въ этомъ! Вотъ ужь три дня, какъ я долженъ быть въ Р-ѣ!

   Самъ Владиславъ Сергѣичь поблѣднѣлъ и закусилъ губы. Онъ слышалъ, что Доляновичъ имѣетъ важное поручен³е въ краѣ, онъ зналъ, что молодому человѣку, такъ счастливо поставленному на службѣ, не могутъ дать пустаго дѣла въ городъ, съ часу на часъ ожидавш³й нападен³я непр³ятельской силы. Но предположить, что поручен³е брошено и не выполнено, что человѣкъ, которому оно довѣрено, способенъ забыть и военное время, и тягость военной отвѣтственности для трехъ дней съ обѣдами и живыми картинами, это не могъ бы сдѣлать самый злѣйш³й клеветникъ Доляновича...

   - Сумасшедш³й, неужели ты говоришь правду? быстро проговорилъ Владиславъ Сергѣичъ.

   - Эта правда хуже всякой выдумки, отвѣчалъ Григор³й Михайловичъ, мгновенно переходя отъ задора къ полной откровенности.- Я свернулъ съ дороги для того_; чтобъ увидать эту женщину. Я прожилъ здѣсь слишкомъ три дня, зная, что за день промедлен³я я могу и стою быть солдатомъ. Теперь тебѣ все понятно, Владиславъ Сергѣичъ. Уѣзжай же скорѣе, уѣзжай ради Бога.

   Бывш³й женихъ Марьи Александровны выслушалъ эти сумасшедш³я слова съ нѣмымъ изумлен³емъ; въ первый разъ за всю жизнь ему пришлось видѣть человѣка, дѣйствительно погубленнаго женщиной, дѣйствительно влюбленнаго до безум³я. Не теряя времени въ долгихъ соображен³яхъ, Владиславъ Сергѣичъ крѣпко взялъ подъ руку своего бѣднаго противника.

   - Ѣдемъ сейчасъ же, сказалъ онъ ему, все это лѣто прошло въ фальшивыхъ тревогахъ. Если не было серьознаго дѣла, я берусь тебя выручить.

   - Нѣтъ, я остаюсь, отвѣтилъ молодой человѣкъ, высвободивъ свою руку и подходя къ балкону. Я не могу ѣхать съ тобой, я не могу оторваться отъ этого замка.

   Владиславъ Сергѣичъ поглядѣлъ на своего товарища, какъ на помѣшаннаго.

   - А! быстро сказалъ Доляновичъ, угадавши чувства своего собесѣдника:- тебѣ должно быть не приходилось видѣть такихъ приключен³й, мой разсудительный Владиславъ Сергѣичъ? Тебѣ, кажется, никогда не приходилось глядѣть на человѣка, запутаннаго, обманутаго, доведеннаго до изступлен³я капризомъ модной красавицы... такъ ты можешь поглядѣть на меня, оно интересно для наблюдательнаго философа. Эта женщина, говорю тебѣ, какъ родному брату, сама отличила меня въ ту пору, когда я не смѣлъ поднять моихъ глазъ до ея с³яющей особы; она сама искала моего общества, она сама сдѣлала первые шаги въ нашемъ сближен³и. Дерзкое слово про нее, которое тебя такъ поразило вчера вечеромъ, не было хвастливымъ словомъ, съ моей стороны... въ моемъ положен³и людямъ не до хвастовства, это ты самъ знаешь. Она дала мнѣ права, сдѣлала меня своимъ рабомъ лакеемъ, до той минуты, когда прихоть пропала и смѣнилась новой прихотью... а потомъ сказала мнѣ тоже, что когда-то говорила десяти дуракамъ въ моемъ родѣ: "разстанемся безъ шума, не надоѣдайте мнѣ, оттого, что мнѣ не до вашихъ страдан³й". Такъ бывало до меня, это тебѣ скажетъ всяк³й въ городѣ. И дураки отходили съ почтен³емъ... только я, послѣдн³й дуракъ, этого сдѣлать не въ силахъ. Я чувствую, что вся моя жизнь кинута подъ ноги этой женщинѣ, я чувствую, что не могу ее разлюбить и оставить. Она теперь только догадалась, что затѣяла игру слишкомъ страшную, а игра только что начинается...

   И какъ бы въ противуположность своей энергической рѣчи, бѣдный юноша кинулся на скамью около балкона, и закрылъ лицо руками. Грудь его судорожно подымалась, безвыходное отчаян³е сказывалось въ малѣйшихъ движен³яхъ малышка, еще недавно такъ красиваго, смѣлаго и самоувѣреннаго.

   - Чего же ты дожидаешься, Владиславъ Сергѣичъ, началъ онъ снова, приподнявъ голову и поглядѣвъ на Мережина, стоявшаго противъ него въ задумчивости:- вѣдь я сказалъ, что не въ силахъ ѣхать съ тобой! Поѣзжай одинъ, не теряй времени, ты дѣлаешь хорошо, что ѣдешь отсюда. Можетъ быть и тебѣ жалко разстаться съ женщиной, которая когда-то любила тебя... можетъ быть и теперь она чувствуетъ прихоть къ прежней поръ?.. Ты, пожалуй, и въ самомъ дѣлѣ готовъ думать, что съ ея стороны эта тоска по тебѣ, это минутное возрожден³е молодыхъ помысловъ - совершенная правда? Не вѣрь ей, Владиславъ Сергѣичъ, она обманщица и обманщица самая опасная, она сама себѣ вѣритъ, обманывая людей, ей понравившихся! Я понялъ это черезъ долг³я страдан³я, черезъ признан³я многихъ людей, моихъ предшественниковъ, а ихъ много, и долго станутъ они помнить о твоей бывшей невѣстѣ. Я знаю, она еще рисуется передъ тобою, какъ прежняя непорочная, оригинальная, еще не вполнѣ погибшая дѣвушка... Съ тихъ поръ прошло восемь лѣтъ, Владиславъ Сергѣичъ! Эта женщина, вѣрь мнѣ, и умомъ и безнравственностью, старѣе вдвое. Она слишкомъ долго топтала ногами всѣ лучш³я стороны жизни, за то и дошла до послѣдней степени женскаго разочарован³я, до игры людьми, до забавы любовью... Она теперь увлечена воспоминан³ями своей молодости, и ты играешь для нея роль героя, и она утѣшается дѣвическими воспоминан³ями, и ей радостнымъ кажется на время забыться за истор³ей прошлыхъ годовъ. Не вѣрь ей, Владиславъ Сергѣичъ, все это вздоръ, она обманетъ и себя, и тебя, только сама не потерпитъ отъ этого, а тебя истощитъ, измучитъ и потомъ откинетъ прочь съ утомлен³емъ. Только едва-ли ты будешь способенъ тогда отойти отъ нея безъ тревоги. У этой женщины много тайнъ, которыя покуда тебѣ неизвѣстны. Ты видишь, что я, почти ненавидя ее и не ожидая себѣ ничего хорошаго, не въ силахъ отойти отъ нея, хотя на сутки очутиться тамъ, гдѣ велитъ мнѣ быть долгъ совѣсти, услов³я теперешняго тяжелаго времени... Кажется, никто не звалъ меня дуракомъ, трусомъ, а я, какъ дуракъ и жалк³й трусъ, не хочу ѣхать съ тобою... Или все это ничего не значитъ? Или тутъ виновата одна моя пустая голова, а не отчаянная страсть, въ которую поровну входятъ и любовь, и ненависть къ одной и той же женщинъ...

   Владиславъ Сергѣичъ давно уже подалъ знакъ ямщику и экипажъ его давно уже подъѣхалъ къ павильону. Долго бы еще говорилъ бѣдный Доляновичъ о своихъ чувствахъ къ Марьѣ Александровнѣ, долго бы протянулась его печальная исповѣдь, еслибъ на серединѣ признан³й, старш³й товарищъ не подошелъ къ нему съ видомъ смѣлымъ и рѣшительнымъ. Еще разъ взявши Григор³я Михайловича за руку, Мережинъ приподнялъ его со скамьи, и повелъ прочь отъ балкона.

   - Доляновичъ, въ то же время сказалъ онъ молодому человѣку:- все, что ты говоришь теперь, очень умно и трогательно, но я прошу тебя вспомнить, когда и въ какую минуту позволяешь ты себѣ болтать цѣлый часъ о дѣлахъ своего сердца. Я не могу ждать долѣе, а послѣ того, что я узналъ о твоемъ поручен³и, безъ тебя я не уѣду въ P.... Если тревога пустая и дѣло твое устроится, черезъ двое сутокъ ты будешь опять въ замкѣ. Я сильнѣе тебя вдвое, со мной слуга, который можетъ насъ обоихъ запихать въ коляску и довезти до крѣпости въ полной сохранности. Надѣюсь, что ты меня не заставишь поднять гвалтъ и увести тебя, какъ мальчика. Ты любишь привязывать руку, которая у тебя вовсе не ранена, но я хорошо помню, какъ подъ Альмою выводилъ ты свою раненную лошадь изъ-подъ выстрѣловъ. За это я тебя люблю, и не дамъ тебѣ пропасть отъ пустой, хотя и отчаянной страстишки. Садитесь, Григор³й Михайловичъ, прибавилъ Мережинъ, дружески ударивъ по плечу молодаго человѣка:- садитесь и закутайтесь моей шинелью. Со станц³и мы напишемъ вѣжливую записку нашимъ хозяевамъ, а теперь времени терять нечего. Вспомните, что за сто верстъ отъ насъ, можетъ быть, горитъ городъ и мертвые трупы валяются по берегу. Садись сейчасъ же, истор³ю твою до слушаемъ мы дорогою.

   Нельзя не сознаться, что во всей описанной нами сценѣ, Владиславъ Сергѣичъ поступилъ, какъ слѣдуетъ человѣку, умѣющему распорядиться людьми и хорошо извѣдавшему натуру людскую. Ни доводы, ни даже насил³е не сдѣлали бы ничего съ Доляновичемъ за пять минутъ назадъ, до его горькихъ рѣчей о Марьѣ Александровнѣ и его къ ней отношен³яхъ. Но когда эта молодая, нервная натура уходила себя какъ слѣдуетъ, когда за ослаблен³емъ напряженной и отчаянной рѣчи пришла минута понятнаго изнурен³я, съ Доляновичемъ можно было поступить какъ съ мальчикомъ. Рѣшимость его пропала, сердце забилось ровнѣе, разсудокъ началъ вступать въ свои права, голосъ военной чести и понятная неохота къ новой и довольно постыдной служебной истор³и, заговорили сильнѣе.

   Доляновичъ безпрекословно сѣлъ въ повозку, и какъ настоящ³й школьникъ даже робко сказалъ Мережину: "А изъ Р..... если все хорошо, ты меня скоро выпустишь?"

   - Не сторожемъ же я къ тебѣ приставленъ, отвѣчалъ Владиславъ Сергѣичъ, засмѣявшись, и лошади тронулись.

   Оба товарища въ послѣдн³й разъ взглянули на бѣлую башню замка Штромменберга, торжественно выглядывавшую изъ-за зелени отдаленныхъ, вѣковыхъ деревьевъ. Обоимъ сдѣлалось грустно, оба на время подумали объ одной и той же женщинѣ.

   Почти весь этотъ день Марья Александровна, изнуренная двумя безсонными ночами, спала въ своемъ павильонѣ. Большая часть гостей разъѣхалась, ихъ напугала близость непр³ятеля и отдаленная пальба, которая иногда слышалась со стороны моря. На утро однако прибыли утѣшительныя вѣсти изъ Р.... Непр³ятельск³й флотъ не предпринялъ ничего важнаго, и часть его уже направилась къ выходу изъ Балт³йскаго моря.

   Ночи темнѣли. Ясная, здоровая осень наступила во всей своей живительной прелести. Графъ Павелъ Антоновичъ строилъ планы самой долгой, веселой vie de château въ кругу нѣсколькихъ семействъ, заранѣе приглашенныхъ изъ Петербурга. Но планы его были разрушены капризомъ Марьи Александровны. Она объявила мужу, что замокъ ей надоѣлъ, что деревенская жизнь ей вредна, и что пора опять явиться въ городъ, гдѣ уже начались зимн³я собран³я. Павелъ Антоновичъ только замѣтилъ. "Я говорилъ тебѣ, что все это не долго продолжится", и скрѣпя сердце, сталъ готовиться къ отъѣзду.

   Вмѣстѣ съ супругами, изъ замка исчезла часть лучшихъ картинъ и древнихъ вещей, на которыя мода все сильнѣй и сильнѣй начинала распространяться въ столицъ. Зимой прибыли въ замокъ два архитектора, оглядѣли всѣ его сокровища, составили имъ списокъ и уѣхали, сказавши, что скоро опять пр³ѣдутъ.

   Марья Александровна сообщила мужу, что никогда не будетъ жить въ его скучной крѣпости, ни лѣтомъ, ни весной, ни осенью.

  

  

   Наступала весна, наступала весна 185* года. Марья Александровна веселилась по обыкновен³ю, но большихъ пр³емовъ не дѣлала, потому что жила съ мужемъ въ небольшомъ домѣ Александра Филипповича, около же огромнаго дома графа Штромменберга, гдѣ еще прошлую зиму совершались многолюдныя пиршества, стояли лѣса и унылаго вида заборы. По городу ходили слухи о томъ, что домъ отдѣлывается заново и наполняется драгоцѣнностями, способными удивить Петербургъ, ничему не дивящ³йся. Особы, когда-то гостивш³я въ замкѣ Штромменбергъ, не противорѣчили слухамъ, о замкѣ же не любили толковать, при распросахъ отвѣчая какъ-то сухо и тѣмъ выказывая несомнѣнную зависть. По всему видно было, что слабая оппозиц³я графа Павла Антоновича относительно перевозки вещей изъ Штромменберга въ петербургск³й домъ, сокрушилась передъ прихотью капризной супруги. Впрочемъ, въ семействѣ Павла Антоновича все обстояло благополучно, только объ отцѣ графа, проживавшемъ за границею, ходили слухи, которыхъ должно было ожидать. По послѣднимъ извѣст³ямъ, баронъ Антонъ Конрадовичъ, изнуренный наслажден³ями и наконецъ уступивш³й старости, сталъ слабымъ, мнительнымъ, тосковалъ по родинѣ и ждалъ только погоды потеплѣй, чтобы довезти свое изможденное тѣло домой, по сосѣдству къ фамильному склепу всѣхъ Тальгофовъ фонъ-Штромменберговъ.

   Если въ Петербургъ было весело, за то въ почтенномъ старикѣ-замкѣ, съ которымъ читатель успѣлъ познакомиться, все дышало унын³емъ. Наружныхъ перемѣнъ повидимому не произошло никакихъ, но еще подъѣзжая къ вѣковому палаццо, внимательный путникъ могъ догадаться, что въ немъ не все ладно. Не было вокругъ замка Штромменберга той тишины, которая такъ идетъ къ величавымъ здан³ямъ. Французск³й павильонъ занятъ былъ какими-то пр³ѣзжими господами, рабоч³е, набранные отовсюду, не могли помѣщаться въ просторныхъ флигеляхъ и соорудили себѣ сарайчикъ недалеко отъ воротъ, обозы тянулись по дорогѣ, въ пустыхъ залахъ раздавались стуки топоровъ и торопливая бѣготня людей. Дворецкой и его жена, кастелянша, напоминавшая портреты Жерарда Дова, не осушали глазъ и пророчили какую-то скорую бѣду для семейства. Неизвѣстно кѣмъ изобрѣтенная легенда о связи сокровищъ замка съ участью его владѣтелѣй, ходила по всему околодку, старики качали головами, дѣвушки боялись подъ вечеръ гулять около замка и самъ старый пасторъ избѣгалъ говорить о графѣ Павлѣ Антоновичъ; по парку же никогда никто не ходилъ и не ѣздилъ.

   Весенн³е сумерки ложились сирой свинцовой массой на безлиственныя вершины деревьевъ, на снѣговыя поля и на бѣлую башню замка Штромменберга, когда около эспланады строен³я остановился огромный дорожный дормезъ, притащенный выбивишмяся изъ силъ маленькими лошадками. Апрѣль мѣсяцъ стоялъ въ половинѣ, дороги грозились сдѣлаться непроходимыми, повозки, всегда находивш³яся передъ главнымъ въѣздомъ, нагружались съ особенной торопливостью, оттого никто изъ прислуги или рабочихъ людей не обратилъ вниман³я на подъѣхавшую карету. Лакей отворилъ дверцы и по этому случаю обнаружилъ внутри экипажа цѣлую гору подушекъ, шубы, мѣховыя одѣяла и посреди всего этого, крошечное, худое, блѣдное лицо старика, съ недоумѣн³емъ глядящаго на все, вокругъ происходившее и въ особенности на одну повозку, изъ которой выглядывала худо запакованная рыцарская каска. Когда старика вытащили изъ-подъ шубъ, его укрывавшихъ, и съ нѣкоторымъ трудомъ провели къ подъѣзду, держа подъ руки, онъ вдругъ остановился, приложилъ руку къ глазамъ, взглянулъ передъ собою и крикнулъ дрожащимъ отъ негодован³я голосомъ: "что тутъ дѣлается? гдѣ люди? Эй, вы, бест³и, дьяволы, Густавъ! Иванъ! Вильгельмина! "

   На крики больнаго, но очевидно свирѣпаго пр³ѣзжаго, выбѣжала часть прислуги, оставшейся при замкѣ. Сѣдой дворецк³й явился первый, и въ свою очередь вскрикнулъ, увидя нежданнаго посѣтителя.

   Но гостю уже было не до прислуги и не до изъявлен³й почтен³я, съ которымъ забѣгали около него люди. Глаза его остановились на крыльцѣ бѣлой башни, крыльцѣ, такъ недавно украшенномъ бѣлыми фигурными воротами, золотой надписью, головками амуровъ, изваян³ями рыцарей, цвѣтами, акантовыми листьями, щитами и арабесками. Ни воротъ, ни украшен³й уже не было видно; почернѣвш³й кирпичъ и желѣзныя скобы, одни показывали мѣсто прежней великолѣпной двери. Даже дубовая лѣстница, ведущая въ нѣмецк³й замокъ, куда-то исчезла, на ея мѣстѣ торчали голыя бревна, кое-гдѣ прикрытыя досками, на этихъ доскахъ утверждались сходни: въ рыцарскую залу приходилось входить какъ въ какой-то недостроенный сарай!

   - Кто это сдѣлалъ? кто смѣлъ это сдѣлать! что все это значитъ? я убью тебя, бездѣльникъ! съ отчаян³емъ воскликнулъ пр³ѣзж³й старикъ, и притянулъ къ себѣ сѣдаго дворецкаго, схватившись костлявыми пальцами за пуговицу на его кафтанѣ.

   Но сѣдой прислужникъ самъ чуть не плакалъ, глядя на все опустошен³е; онъ жилъ и родился въ замкѣ, никуда не ѣздилъ изъ замка и конечно не протянулъ бы самъ святотатственную руку, безъ посторонняго приказан³я. "Графиня? Марья Александровна?" задыхаясь спросилъ у него старикъ, въ которомъ вся прислуга давно уже узнала барона Антона Конрадовича Тальгофа фонъ-Штромменберга.

   На послѣдн³й вопросъ пр³ѣзжаго, и старш³е, и младш³е чины изъ прислуги отвѣчали унылымъ молчан³емъ, послѣдн³й мальчишка въ домѣ зналъ, что самъ Павелъ Антоновичъ не былъ способенъ сдѣлать того, что вокругъ ихъ дѣлалось. "Послать эстафету за сыномъ", сказалъ старый графъ, обращаясь къ дворецкому. "Сказать, чтобъ онъ ѣхалъ одинъ, безъ жены и безъ Иды Борисовны. Ведите меня по заламъ. Мнѣ больше не придется выѣхать отсюда. Старая сказка говоритъ правду. Нечего пучить глаза, дураки. Ведите меня по замку."

   Марья Александровна дѣйствительно поступила съ замкомъ такъ, какъ мног³я женщины, ей подобныя, поступаютъ съ живыми существами мужскаго пола, имѣвшими несчастье обратить на себя минутную привязанность такихъ женщинъ. Древн³й Штромменбергъ, гдѣ провела она едва ли не лучш³й мѣсяцъ своей жизни, гдѣ ея здоровье возстановилось, гдѣ душа ея снова узнала добрые помыслы и, можетъ быть, возрожден³е любящихъ способностей, былъ преданъ расхищен³ю, униженъ, опозоренъ, лишенъ почти всей прелести. Все, что могло обратить на себя вниман³е петербургскихъ любителей великолѣп³я, все, что собиралось вѣками, было неразлучно съ истор³ей замка, заимствовало свою прелесть отъ своего съ нимъ сродства, все это было снято, выломано изъ стѣнъ, разобрано, сложено въ груды, увезено на телегахъ, прикрытыхъ рогожами. Лица, наблюдавш³я за опустошен³емъ, были выбраны отлично, они знали толкъ въ старинѣ, не питая къ ней малѣйшаго уважен³я. Въ пустынныхъ залахъ остались только стѣны и картины безобразной работы, каждый шкафъ съ какой-нибудь рѣзьбой, былъ вывезенъ, каждая дверь, замѣчательная по отдѣлкѣ, снята и отправлена изъ замка. Въ арсеналѣ остались пара перержавѣвшихъ латъ и оруж³е новаго времени, во французскомъ павильонѣ гобеленовск³е ковры были срѣзаны, книжные шкафы рококо вынуты, а книги раскиданы по полу безо всякаго вниман³я. Страшными черными пятнами испещрялась портретная галлерея, все замѣчательное по живописи исчезло, оставивши послѣ себя глух³я мѣста, со стѣны глядѣвш³я страшнѣе черепа или скелета. Покойная баронесса Доротея, изображенная пастушкою, осталась на своемъ мѣстѣ, но рядомъ висѣвшаго съ ней портрета не было видно. На мѣстъ, гдѣ когда то красовалось изображен³е самого Антона Конрадовича, глядѣлъ черный четырехъ-угольникъ стѣны, съ отбитой штукатуркой и оскалившимися кирпичами. Эта черная пустота глядѣла страшнѣе всѣхъ остальныхъ пятенъ.

   Задыхаясь отъ волнен³я, бормоча бранныя слова сквозь зубы, шатаясь и толкая людей, державшихъ его подъ руки, бѣдный старикашка быстро обошелъ всѣ опустошенныя комнаты, одну за другою. Домашн³й медикъ, сопровождавш³й возвратившагося инвалида въ особомъ экипажѣ, напрасно уговаривалъ его успокоиться, беречь себя отъ усиленныхъ жестовъ, принять капли и отдохнуть въ одной изъ комнатъ, безъ вниман³я оставленныхъ грабителями.

   - Оставьте меня, грозно сказалъ ему старый графъ:- передо мной лгать нечего, я знаю, что въ этомъ домѣ со мной все кончится. Я еще доживу до пр³ѣзда Павла, больше мнѣ ничего не надобно. Я лишу его наслѣдства. Терпѣн³е мое лопнуло. Я знаю, что онъ помирился съ Тальгофами, знавшими его отца воромъ и бездѣльникомъ. Я знаю, что онъ заложилъ имѣн³я и строитъ дворцы въ Петербургѣ. Я знаю, что эта сумасшедшая женщина намѣрена пустить по м³ру всѣхъ Штромменберговъ. Я знаю, что она не почитаетъ матери своего мужа. Только этого послѣдняго оскорблен³я я не ждалъ и не предвидѣлъ. Я не умру ни сегодня, ни завтра, я еще проживу до пр³ѣзда сына!

   Докторъ, не зная какими доводами укротить огорченнаго старца, покачалъ головою, будто изъявляя сомнѣн³е въ справедливости его послѣдней фразы. Этотъ жестъ, ближе всего показывавш³й печальное положен³е пац³ента, заставилъ Антона Конрадовича вздрогнуть, поблѣднѣть и опомниться. Но въ это время, среди сосѣдней комнаты, раздался стукъ молотка и шаги рабочихъ, повидимому ничего не знавшихъ о пр³ѣздъ старика и спокойно занимавшихся своимъ дѣломъ за черной дубовой дверью.

   Этого шума было достаточно для того, чтобы довести пр³ѣзжаго до послѣднихъ пароксизмовъ бѣшенства. Оттолкнувши слугъ, его поддерживавшихъ, старый баронъ бодро кинулся къ двери, отворилъ ее на отмашь и бросился впередъ, на рабочихъ.

   - Вонъ отсюда, мерзавцы! вотъ отсюда, злодѣи! кричалъ старикъ, не заботясь о вѣжливости выражен³й и даже давая своимъ рукамъ больше воли, нежели бы сколько слѣдовало: - Докторъ! Густавъ! гоните этихъ бездѣльниковъ! Петръ! Иванъ! толкайте ихъ въ шею! продолжалъ онъ, показывая примѣръ и давая судорожные толчки кому попало.

   При видъ блѣдной и совершенно посинѣвшей его фигуры, скорѣе похожей на мертвеца, чѣмъ на человѣка, люди, находивш³еся въ кабинетѣ, бросили свои инструменты и остановились въ недоумѣн³и, не рѣшаясь сказать одного слова въ защиту себя отъ толчковъ и ругательствъ. Только молодой человѣкъ, въ короткомъ пальто, распоряжавш³йся работниками, пришелъ въ себя ранѣе другихъ, и отдалившись на почтительную дистанц³ю, съ обиженнымъ видомъ хотѣлъ сказать что-то.

   - Убирайся вонъ отсюда! крикнулъ на него графъ Антонъ Конрадовичъ:- иди вонъ, я настоящ³й хозяинъ замка! Идите всѣ вонъ отсюда, вы въ кабинетѣ моего отца и я взломаю кости первому, кто посмѣетъ хотя пальцемъ коснуться его мебели!

   Молодой человѣкъ, хлопотавш³й съ рабочими, подошелъ къ дворецкому Густаву и о чемъ-то поговорилъ съ нимъ шопотомъ. Въ слѣдств³е этого разговора онъ далъ знакъ рабочимъ, которые стали выбираться изъ комнаты, будто радуясь тому, что ихъ выгоняли. Старый графъ хотѣлъ еще что-то сказать имъ во слѣдъ, но въ это время глаза его упали на груду мелкихъ вещей, сложенныхъ около выхода. Въ груди этой, между ящиками фарфоровъ, обмотанныхъ ватою, и старинными коврами, свернутыми въ трубки, лежала старинная шкатулка причудливой формы, съ разломанной крышкой, на которой еще красовался гербъ фамил³и Штромменберговъ. Старикъ схватилъ шкатулку, оглядѣлъ ее со всѣхъ сторонъ, подозвалъ къ себѣ Густава и вмѣстѣ съ нимъ ушелъ въ сосѣднюю комнату. Докторъ попытался идти за нимъ слѣдомъ, но Густавъ притворилъ дверь, что-то важное происходило между нимъ и старымъ графомъ. Медикъ вернулся въ опустѣвш³й кабинетъ, пожимая плечами.

   - Кто отыскалъ этотъ ящикъ? былъ онъ сломанъ? были въ немъ бумаги? между тѣмъ спрашивалъ Антонъ Конрадовичъ стараго дворецкаго.

   Густавъ попросилъ графа успокоиться, отдохнуть хотя на минуту. Видя, что всѣ убѣжден³я напрасны, посланный старикъ объяснилъ въ короткихъ словахъ, что шкатулка была найдена рабочими между негодною мебелью, на одномъ изъ чердаковъ замка, куда уже много лѣтъ никто не хаживалъ.

   - Кто вскрылъ ее? были въ ней бумаги? тревожно спрашивалъ Антонъ Конрадовичъ.

   - Крыша сломилась при переноскѣ, отвѣтилъ дворецк³й, видимо уклоняясь отъ главнаго вопроса.

   - Говори все, грозно крикнулъ старый хозяинъ замка.- Теперь нѣкогда мнѣ болтать по пустому. Ты выросъ въ этомъ домѣ, при тебѣ умиралъ мой отецъ, ты знаешь какъ принималъ я дѣла послѣ его смерти, ты знаешь, что не всѣ его бумаги были отысканы. Съ тобою же мы искали отцовской шкатулки по всему замку. Что нашелъ ты въ ней, говори скорѣе.

   - Пакетъ на имя вашего с³ятельства, отвѣчалъ Густавъ, въ тоже время сажая барина на ближайшее кресло.

   - За отцовской печатью, съ надписью на мое имя?

   - Такъ точно.

   - Неси его сюда. Теперь раскроется все, я зналъ про это письмо, я хорошо зналъ, что отецъ писалъ мнѣ передъ смертью... Неужели мои догадки вѣрны, неужели мы....

   Густава давно уже не было въ комнатѣ, но старый графъ продолжалъ говорить что-то несвязное. Уразумѣть смыслъ его отрывочныхъ фразъ могъ лишь человѣкъ, хорошо знакомый со всей истор³ей Штромменберговъ и особенно съ послѣдними годами графа Конрада,- "злаго Конрада", какъ его звали въ околодкѣ. Дѣло въ томъ, что отецъ Антона Конрадовича кончилъ жизнь почти что въ состоян³и помѣшательства. Ему видѣлись мертвецы и въ особенности его благодѣтель, докторъ ²осифъ, о которомъ говорили мы во второй части нашей совершенно правдивой истор³и. Это послѣднее обстоятельство отчасти и было причиной дурныхъ слуховъ о томъ, что старый другъ Конрада кончилъ жизнь не въ слѣдств³е собственной неосторожности, а отъ темныхъ замысловъ родственника, имъ облагодѣтельствованнаго.

   Густавъ воротился въ комнату; не смотря на свою слабость, старый графъ быстрыми шагами пошелъ къ нему на встрѣчу. Въ рукахъ у дворецкаго находился длинный пожелтѣвш³й конвертъ, запечатанный огромной гербовой печатью. Крупнымъ, стариковскимъ, слабымъ почеркомъ выписаны были на конвертѣ так³я слова: "Сыну моему, с³ятельному графу Антону Конраду Тальгофу фонъ-Штромменбергу, 5 декабря 180* года, въ собственныя руки".

   Дрожащими руками раскрылъ пакетъ хозяинъ замка, прочиталъ бумагу, и совершенно помертвѣвъ, съ усил³емъ сложилъ длинный исписанный листъ и спряталъ его въ боковомъ карманъ. За тѣмъ онъ повалился на кожаный диванъ съ гвоздиками, а черезъ минуту произошелъ съ старикомъ припадокъ всегдашней его болѣзни, съ бредомъ и жаромъ. Цѣлую ночь пролежалъ онъ между жизнью и смертью, повторяя безпрестанно, "пошлите за сыномъ, старая сказка сказала правду, пошлите за сыномъ, мнѣ не подъ силу нести эту ношу!"

   Къ утру старый графъ нѣсколько успокоился, и едва возвратившись къ самосознан³ю, тутъ же велѣлъ послать вторую эстафету къ сыну, съ приказан³емъ торопиться и ѣхать не отдыхая. О расхищен³и вещей изъ замка онъ, кажется, не думалъ уже и вообще ни на кого не сердился.

  

  

   Въ глухую, дождливую и во всѣхъ отношен³яхъ угрюмую ночь прибылъ къ замку Штромменбергу такъ давно ожидаемый въ немъ графъ Павелъ Антоновичъ. Снѣгъ распустился вездѣ, дороги превратились въ каналы, но супругъ Марьи Александровны не отдыхая минуты, совершилъ весь переѣздъ въ одни сутки. Его ждали усердно, въ замкѣ горѣли огоньки; когда онъ подъѣхалъ, лѣстница была тоже освѣщена и какъ-то страшно с³ялъ своей трехъ-саженною пастью главный подъѣздъ, лишенный своихъ живописныхъ украшен³й. Дворецк³й Густавъ встрѣтилъ путника на порогѣ, сообщилъ ему, что Антонъ Конрадовичъ чуть живъ, весьма слабъ, но въ полной памяти и ждетъ сына съ нетерпѣн³емъ. Глотая слезы, честный толстякъ пошелъ по пустымъ заламъ, воображая, каковъ былъ гнѣвъ отца при видѣ расхищен³я, и въ первый разъ за девять лѣтъ, въ душѣ своей горько сѣтовалъ Павелъ Антоновичъ на прихоти Марьи Александровны. И ему стали страшны черные четырехугольники между фамильными портретами, и въ его памяти живо возникла древняя народная легенда о бѣдств³яхъ, неминуемо грозящихъ всякому посягателю на старину Штромменбергскаго замка. Притаивъ дыхан³е, Павелъ Антоновичъ вошелъ въ кабинетъ графа Конрада, гдѣ горѣлъ большой огонь въ каминъ и гдѣ лежалъ на походной кровати его больной отецъ, блѣдный, изхудалый, осунувш³йся. Докторъ шепнулъ что-то старику, указавъ ему на открывшуюся дверь; сердце толстяка замерло. Ему представилось, что отецъ сейчасъ вскочитъ съ одра, вцѣпится въ него своими длинными пальцами, упрекнетъ его въ сдѣланной бѣдѣ и поразитъ заслуженнымъ, тяжкимъ укоромъ. Ничего подобнаго не случилось. Старикъ подалъ руку, которую сынъ поцѣловалъ, ставши на кольни. На вопросъ объ Идѣ Борисовнѣ, Павелъ Антоновичъ объявилъ, что супруга больнаго ѣдетъ за нимъ слѣдомъ и будетъ въ замкѣ черезъ сутки.

   - Напрасно она себя мучитъ, спокойно замѣтилъ старый хозяинъ замка:- смерть никого не дожидается. Тутъ онъ кивнулъ головой медику, поспѣшившему удалиться въ сосѣнюю комнату. Отецъ съ сыномъ остались наединѣ, въ темномъ, высокомъ покоѣ; убранномъ черной дубовой мебелью.

   - Павелъ, сказалъ баровъ Антонъ Конрадовичъ, съ усил³емъ приподнимаясь на подушкахъ:- Павелъ, ты ждалъ отъ меня гнѣвныхъ словъ за все то, что ты, повинуясь безумной женѣ своей, надѣлалъ въ Штромменбергѣ? Будь покоенъ на этотъ счетъ! Ты распоряжался не своимъ богатствомъ. Нашей фамил³и и твоимъ дѣтямъ не видать больше владѣн³й Штромменбергскихъ.

   - Батюшка... сказалъ Павелъ Антоновичъ, тревожно глядя на больнаго.

   - Ты думаешь, что я брежу, продолжалъ старый графъ:- и очень ошибаешься въ этомъ. Чтобъ лучше убѣдить тебя, будемъ говорить связнѣе. По приказан³ю жены твоей, ты велѣлъ вывезти вещи, мебель, оруж³е и картины изъ замка. Твои рабоч³е не обошли даже комнаты твоего дѣда, въ которой мы сидимъ теперь и откуда выносилась мебель, въ тотъ самый часъ, когда я пр³ѣхалъ въ замокъ. Твои рабоч³е обобрали чердаки и подвалы, обшарили углы, забытые самыми старыми жильцами замка. Они переломали бюро моего отца, то самое, что теперь стоитъ передъ тобою. Они отыскали даже шкатулку, въ которой держалъ онъ свои бумаги, и которую я, послѣ его смерти, во всемъ замкѣ искалъ понапрасну... Тутъ старикъ ослабѣлъ и закашлялся, утомленный долгою рѣчью.

   - Ты теперь вѣришь, что я не заговариваюсь? началъ онъ немного оправившись, и я могу говорить короче. Ты знаешь лучше меня, почему послѣ отца я вездѣ искалъ бумагъ на мое имя... Ты знаешь, что истор³я съ докторомъ Тальгоффмъ, старая и для всѣхъ ясная истор³я, въ нашемъ семействъ не разъяснена до этого времени. Отецъ мой умеръ въ полной памяти, хоть его окружали родные, желавш³е представить его сумасшедшимъ... Сынъ мой Павелъ, въ отысканномъ ящикѣ нашлась бумага на мое имя, писанная моимъ отцомъ и твоимъ дѣдомъ, графомъ Конрадомъ Павломъ, за два дня до смерти. Онъ спряталъ ее въ потаенный ящикъ, потому что не довѣрялъ родственникамъ, его окружавшимъ; по всему видно, что, считая себя не такъ близкимъ къ смерти, онъ хотѣлъ переслать его мнѣ съ вѣрнымъ посланнымъ, но смерть помѣшала его намѣрен³ю. Бумага эта... бумага эта... я не могу сказать тебѣ, что въ ней написано. Пусть Богъ умилосердится надъ великимъ преступникомъ, моимъ отцомъ и твоимъ дѣдомъ... Вотъ она, читай ее въ слухъ, мнѣ еще хочется слышать твой голосъ. И онъ передалъ сыну листъ, о которомъ говорилось въ предъидущей главѣ.

   Павелъ Антоновичъ почтительно раскрылъ его и прочелъ слѣдующее: "Сыну моему, графу Антону Конрадовичу Тальгофу фонъ Штромменбергу.

   "Во имя Всемогущаго Бога, я, отецъ твой, Конрадъ Павелъ Тальгофъ фонъ-Штромменбергъ, находясь въ полной памяти и предвидя близящуюся мою кончину, но имѣя полное основан³е не довѣрять своихъ тайнъ родственникамъ нашимъ, нынѣ въ замкѣ проживающимъ, завѣщаю и объявляю тебѣ слѣдующее... Великое преступлен³е тяготѣетъ надо мною и память о немъ отравляетъ мои послѣдн³я минуты. Тебѣ поручаю я выполнить послѣднюю мою волю и снять съ грѣшной души моей хотя часть заслуженнаго мною..." Тутъ старый графъ прервалъ чтен³е сына.

   - Читай про себя, сказалъ онъ глухо. Читай, читай скорѣе...

   Чѣмъ далѣе читалъ Павелъ Антоновичъ; тѣмъ болѣе горя и ужаса выражалось на лицѣ толстяка. Должно быть, слухи о смерти стараго Тальгофа имѣли свое основан³е.

   Завѣщан³е кончилось такими словами: - "обо всемъ передать наслѣдникамъ Тальгофа, и вернуть имъ все, такимъ страшнымъ путемъ пр³обрѣтенное состоян³е, какъ честному дворянину и благородному человѣку подобаетъ. Аминь."

   - Что ты скажешь объ этомъ дѣлѣ? спросилъ старый баровъ, съ особенной тревогой прослѣдивъ глазами за тѣмъ, какъ Павелъ Антоновичъ прочиталъ завѣщан³е, и положилъ его въ боковой карманъ, акуратно свернувши.

   - Въ этомъ дѣлѣ нѣтъ ни вопросовъ, ни сомнѣн³я, тихо сказалъ сынъ старика и вслѣдъ за своимъ рыцарскимъ отвѣтомъ, зарыдалъ по-дѣтски.- Мери! что будетъ съ моей Мери! произнесъ онъ съ отчаян³емъ.

   - Она несетъ заслуженное наказан³е, угрюмо отвѣтилъ старикъ, нахмуривши брови при имени невѣстки. Вы не умрете съ голоду. A коли ей нужно еще что-нибудь, пусть она попроситъ себѣ пенс³и у Тальгофовъ, вашихъ пр³ятелей. Она выходила за тебя, любя другаго. Она хотѣла тѣшиться нашимъ богатствомъ и нашимъ замкомъ, пускай теперь жнетъ она то, что посѣяла. Только и тебѣ, продолжалъ старикъ съ видомъ укоризны, не будетъ счаст³я на свѣта, бѣдный мой. Павелъ. Не преступлен³е твоего дѣда, не кровавое пятно, открывшееся на фамил³и нашей, тебя поразили: тебѣ жаль денегъ и владѣн³й; да и не для себя жаль, а просто оттого, что нельзя ихъ кинуть подъ ноги женщинѣ, тебя околдовавшей. Ты не заплакалъ о своемъ дѣдѣ, не вспомнилъ о его предсмертныхъ мукахъ, не подумалъ о томъ, какъ тяжко было ему писать своему сыну такое признан³е... Ты заплакалъ о томъ, что твоей женѣ больше не придется скликать своихъ любовниковъ въ штромменбергск³й нашъ замокъ...

   Павелъ Антоновичъ не отвѣчалъ ничего, хотя послѣдн³я слова отца были и оскорбительны. Сынъ и отецъ плохо разумѣли другъ друга, между послѣднимъ графомъ, воспитаннымъ на полуфеодальный манеръ, и толстымъ супругомъ петербургской молодой дамы, какъ будто лѣжало нѣсколько столѣт³й.

   - Ну, сказалъ старый владѣтель замка, привставши на своей постели:- что сдѣлано, того ужь не перемѣнишь. Преступлен³е предка не дѣлаетъ тебя преступникомъ, помни что ты все-таки графъ Тальгофъ фонъ-Штромменбергъ, что при тебѣ и честь твоя, и твое имя, и славныя заслуги всего нашего рода. Одно и приказываю тебѣ: оставь при себѣ замокъ, не продавай его, не смей разставаться съ нимъ, это мое послѣднее приказан³е. Продай земли, заложи все, что подъ рукою, сдѣлай долги, проси пособ³й... даже проси пособ³й, но не смѣй никому отдавать замка. Замокъ долженъ остаться за тобою, безъ этого нѣтъ тебѣ...

   Съ Антономъ Конрадовичемъ опять начался бредъ, и вплоть до слѣдующаго вечера онъ оставался почти въ безпамятствѣ. Только часамъ къ осьми по-полудни онъ немного оправился и потребовалъ къ себѣ сына, который, утомившись дорогою и хлопотами, дремалъ въ сосѣднемъ покоѣ. Большой каминъ также топился около постели умирающаго, какъ и въ ночь пр³ѣзда его сына, докторъ и пасторъ, находивш³еся возлѣ старика, встали и ушли изъ комнаты, притворивъ за собой двери. Смерть уже носилась надъ отцемъ Павла Антоновича, но старый графъ словно не думалъ о кончинѣ, глаза его блистали лихорадочнымъ пламенемъ, движен³я были безпокойны, сухи и порывисты. Когда-то энергическая душа захватила кратковременный перевѣсъ надъ изнеможеннымъ тѣломъ. При входѣ сына, старикъ окинулъ глазами всю комнату и положилъ палецъ на губы...

   Павелъ Антоновичъ присѣлъ у постели и заботливо поправилъ одѣяло.

   - Оставь, прошепталъ старикъ. Теперь не до того - время дорого. Мы одни? продолжалъ онъ, опять окинувъ комнату быстрымъ взглядомъ. Здѣсь нѣтъ никого? Я плохо вижу. Мы одни съ тобою?

   - Одни, одни, нѣсколько разъ повторилъ Павелъ Антоновичъ съ изумлен³емъ.

   - Хорошо, ты меня не обманешь. Притвори дверь - людямъ вѣрить не надо. Подойди же сюда, слушай меня, Павелъ.

   Старый графъ вдругъ замолчалъ, казалось, его языку было трудно справиться съ обил³емъ мыслей, налетавшихъ на умирающаго.

   Сынъ хотѣлъ подать ему воды, но графъ придержалъ его руку, прошептавши - "нѣкогда, нѣкогда, скорѣе къ дѣлу."

   Затѣмъ онъ привсталъ на кровати и выпрямился.- Павелъ, сказалъ онъ, слава Штромменберговъ не можетъ погибнуть. Наша фамил³я не должна быть нищенской фамил³ей. Голякамъ, которыхъ кормили наши предки, не достанутся владѣн³я штромменбергск³я. Понимаешь ты меня, Павелъ?...

   - Успокойтесь, успокойтесь, батюшка, говорилъ толстякъ, смутно догадываясь о томъ, что занимаетъ умирающаго.

   - Ничего, я успокоюсь очень скоро. Ты меня понялъ. Дѣдъ твой запятналъ себя кровью роднаго человѣка, чтобъ сохранить блескъ своего рода. Я дѣлаю то же. Я все беру на себя. Я отвѣчу передъ Богомъ - т