Дружинин Александр Васильевич - Обрученные

ною ласковостью. Кажется, она вовсе не слышала трогательной истор³и.

   - Вотъ, вотъ, душа моя, Мери, снова возгласилъ Павелъ Антоновичъ, когда на лѣво показались старыя липы господскаго сада, а вправо потянулись как³я-то старыя, черныя, изстрѣлянныя стѣны съ башнями въ видъ свѣчей, прикрытыхъ гасильниками,- вотъ глядите сюда, направо, это старый замокъ, его называютъ здѣсь крѣпостью. Ахъ, Боже мой, милая Мери, вы не туда смотрите, глядите впередъ, ради Бога. Здѣсь прадѣдъ отца, Конрадъ фонъ Штромменбергъ, одинъ съ сосѣдними баронами отбивался отъ шведовъ, когда они пришли дѣлать редукц³ю. Редукц³я значитъ отбиран³е земель, une réduction, однимъ словомъ. Изо всѣхъ владѣльцевъ, одинъ Конрадъ фонъ Штромменбергъ воспротивился открытою силою....

   - Да, да, разсѣянно проговорила Марья Александровна, скучая добродушной болтовней мужа: - я знаю, очень злы были ваши бароны.

   - Ха, ха, ха, ха! весело подхватилъ Павелъ Антоновичъ:- vous êtes un esprit fort, Marie. Вамъ надобно бы быть une dame philosophe при Лудовикѣ... при Лудовикъ... все равно, вы сами знаете, при какомъ Лудовики. Ужинать съ Жанъ Батистомъ, съ Вольтеромъ (Павелъ Антоновичъ разумѣлъ Жанъ-Жака-Руссо, подъ именемъ Жань Батиста), вотъ бы вы съ кѣмъ уживали, ха, ха, ха, ха! Я знаю, я знаю, отчего вы выучились истор³и, ха, ха, ха, ха! une petite philosophe, une charmante frondeuse! Смѣйтесь, смѣйтесь, смѣйтесь надъ стариной и моими предками!

   Добродушный Павелъ Антоновичъ всей душой вѣрилъ, что всякая замѣтка Марьи Александровны, сколько нибудь превышавшая не очень высок³й размѣръ его собственныхъ понят³й, была навѣяна его супругѣ прошлымъ вл³ян³емъ ея жениха, никогда не пользовавшагося любовью барона, но постоянно считаемаго имъ за какое-то свѣтило учености и смѣлѣйшихъ философскихъ идей. И не совсѣмъ ошибался нашъ толстякъ: глубокое и неотразимое вл³ян³е произвелъ на душу бывшей миссъ Мери восторженный мальчикъ, съ которымъ она когда-то спорила и бранилась. Растен³я выросли сами, но мног³я изъ зеренъ, ихъ породившихъ, были заброшены Владиславомъ. Если бы онъ могъ когда нибудь подслушать разговоры Марьи Александровны, двадцатишестилѣтней Марьи Александровны, но съ мужемъ (съ мужемъ она никогда не спорила), а съ людьми, стоющими ея бесѣды и ея мыслей, какъ подивился бы онъ ея развит³ю; сколько собственныхъ своихъ помысловъ различилъ бы онъ въ ея замѣчан³яхъ и убѣжден³яхъ! Женщины всегда таковы, оттого, можетъ быть, между женщинами нѣтъ поэтовъ и ген³евъ; женщина сама не изобрѣтаетъ ничего, но только развиваетъ и передѣлываетъ то, что было въ нее заброшено мужчиной.

   Однако, Марья Александровна слегка призадумалась въ отвѣтѣ на послѣднюю шутку своего мужа. Толстому барону нѣкогда было продолжать разговора, онъ чувствовалъ себя на седьмомъ небѣ; черныя станы стараго укрѣплен³я кончились, древн³й садъ раздвинулся, открывши видъ на рѣку и сосѣдн³е холмы, а прямо, передъ глазами путешественниковъ, открылась площадка, усыпанная толпами народа въ пестрыхъ нарядахъ, и на противоположной ея сторонѣ массивный замокъ Штромменбергь во всемъ его средневѣковомъ, сумрачномъ велич³и. Неправильная масса стѣнъ, башенъ, павильоновъ и пристроекъ, составлявшая главный корпусъ замка, очевидно, была выстроена въ ту вору, когда живописный архитектурный стиль уже началъ проникать на сѣверъ, нѣкоторыя башни не испортили бы собой нынѣшняго готическаго палаццо и хотя общ³й видъ здан³я былъ тяжелъ и грубъ, но прелесть нѣкоторыхъ подробностей съ избыткомъ, выкупая почтенный недостатокъ. Особенно красива была угловая четырехъ угольная башня съ коническою кровлею и нѣсколькими фонариками изъ камня, вся выложенная плитнякомъ, повидимому недавно рестраврированная и с³явшая бѣлизной между темными стѣнами всего замка. Отъ башни шла крытая галлерея съ сгруппированными колоннами и украшен³ями, во вкусѣ прошлаго столѣт³я, галлерея вела къ павильону въ томъ же кокетливымъ стилѣ, повидимому, выстроенному какимъ нибудь офранцуженнымъ барономъ-эпикурейцемъ, не желавшимъ проживать въ древнемъ здан³и. Все это собран³е галлерей, пристроекъ, башенъ и тяжелыхъ стѣнъ, укутанное зеленью, обставленное аллеями и рощицами, оканчивалось тремя террасами, изъ которыхъ послѣдняя подходила къ самой рѣкѣ Альбаху, въ этомъ мѣстѣ расширявшемуся на значительное пространство.

   - Qu'en dites vous, Marie? спросилъ Павелъ Антоновичъ, съ восторгомъ замѣтивш³й благосклонное вниман³е, съ которымъ супруга его всматривалась во всю картину, дѣйствительно способную поразить собою коренную петербургскую жительницу.

   Но Марьѣ Александровнъ не удалось отвѣтить! Она вскрикнула и вздрогнула, потому что въ эту самую минуту около ея кареты раздались крики, пѣн³е, выстрѣлы изъ ружей, а со всѣхъ сторонъ нахлынулъ народъ, какъ будто кидавш³йся лошадямъ подъ ноги. Кое-какъ пролавировавши посреди ликующей толпы, экипажъ остановился передъ бѣлой башнею, у воротъ, вышиною сажени въ три, украшенныхъ статуями, звѣрями, ангелами, дамскими головками изъ бѣлаго камня и цѣлою аркою изъ каменныхъ цвѣтовъ, фруктовъ и арабесковъ, надъ которыми с³яла золотая нѣмецкая надпись, требующая хорошаго лорнета для того, чтобъ со можно было прочесть. Прислуга замка стояла выстроившись по лѣвую сторону двери, по правую торчали старосты и чины сельскаго управлен³я; самыя хорошеньк³я и бѣловолосыя дѣвушки изъ сосѣднихъ деревень готовились встрѣтить свою помѣщицу на эспланадѣ передъ лѣстницей - и Марья Александровна совершила свое вступлен³е подъ кровлю замка Штромменберга совершенно какъ подобаетъ владѣтельный феодальной графинѣ. Правда, она очень сконфузилась, совершенно также, какъ въ старое время Мережинъ сконфузился передъ своими крестьянами, но никто отъ нея не требовалъ спичей или чего-нибудь особеннаго, кромѣ ласковаго взгляда и привѣтливыхъ поклоновъ. Сѣдой пасторъ сказалъ ей рѣчь, изъ которой она не поняла ни слова; дѣвушки, по знаку пастора, поднесли ей цвѣты изъ ея же оранжерей, и графъ Павелъ Антоновичъ прибылъ на помощь своей женѣ въ затруднительныя минуты. На глазахъ его видны были слезы; вообще добрый толстякъ сталъ очень слезливъ за послѣднее время. Обратясь къ народу лицомъ, онъ произнесъ, и сквернѣйшимъ нѣмецкомъ языкѣ, нѣсколько любезныхъ словъ, показалъ на Марью Александровну, назвалъ ее общей главой и хозяйкой, а затѣмъ пригласилъ всю сельскую публику въ замокъ на завтрашн³й день, для обѣда, игръ и всякаго рода увеселен³й. Супруги прошли ступеней двадцать по бѣлой каменной лѣстницѣ и остановились на площадкѣ, отъ которой шелъ направо и налѣво длинный корридоръ со стрѣльчатыми окнами. Съ обѣихъ сторонъ онъ заканчивался двумя лѣстницами изъ рѣзнаго чернаго дуба. Лѣвая была украшена фигурами, рыцарями, цвѣтами и звѣрями, другая глядѣла новѣе и легче по стилю. На площадкѣ Павелъ Антоновичъ остановился, и величественно показавъ рукой на обѣ стороны, спросилъ съ почтительнымъ поклономъ: гдѣ желаетъ остановиться, ma belle châtelaine, въ старомъ нѣмецкомъ замкѣ или въ новомъ лѣтнемъ павильонѣ?

   - Мы это рѣшимъ со временемъ, дружески улыбнувшись сказала Марья Александровна, а теперь герръ Тильгофъ фонъ Штромменбергь, показывайте мнѣ ваши графск³я и баронск³я владѣн³я.

   Надо было полюбоваться, съ какимъ дѣтскимъ наслажден³емъ, съ какою восторженною почтительностью повелъ толстякъ свою даму вверхъ по дубовой лѣстницѣ, ведущей въ главный корпусъ строен³й. Прислуга разбѣжалась зажигать огонь во всѣхъ комнатахъ, потому что осенн³е сумерки уже наступали. При Павлѣ Антоновичъ съ супругою осталась только сѣдой дворецкой и старая кастелянша въ чепцѣ невѣроятнаго объема, но жолтымъ морщиноватымъ лицомъ и опрятностью напоминавшая старушекъ Жерарда Дова.

   - Вотъ, Марья Александровна, сказалъ владѣтель замка, дойдя до высокой залы со сводами, озаренной послѣдними лучами красноватой вечерней зари:- это охотничья зала, миссъ Мери. Видите вы нашъ гербъ во всю стѣну: его дѣлали изъ дуба въ Герман³и; говорятъ, что фигура рыцаря справа, изображающая главу нашего дома, въ оруж³и и со знамемъ, работалась двадцать лѣтъ какимъ-то знаменитымъ рѣщикомъ того времени. Обратите вниман³е на каменную работу печи, на эти изразцы съ картинами, на эти колонны и украшен³я, Вы замѣчаете, что каминъ затопленъ, это называется у насъ, какъ бы перевести вамъ - le feu de la bienvenue. Оленьи рога, кабаньи головы по стѣнамъ - это охотничьи трофеи каждаго изъ Штромменберговъ; вотъ лосьи рога, повѣшенные сюда моимъ отцомъ; одинъ я еще ничего не повѣсилъ въ залу. Взгляните-ка на этотъ рядъ шкаповъ и буфетовъ: видали вы так³е шкапы гдѣ-нибудь въ Петербургѣ, кромѣ Эрмитажа? Вотъ арсенальная комната, она въ трехъ этажахъ,- только вечеромъ вы не много въ мой увидите, да я и не знаю, въ порядкѣ ли эта винтовая лѣстница. Вотъ портретная зала, вотъ Гергардъ Фонъ-Тальгофъ, котораго за жестокость звали бѣшенымъ волкомъ; вотъ Юстусъ фонъ Тальгофъ, его живаго сожгли Эстонцы; вотъ гермейстеръ Конрадъ фонъ Тальгофъ; здѣсь Эрнстъ фонъ Тальгофъ, про котораго я вамъ разсказывалъ; здѣсь всѣ Штромменберги, гермейстеръ Германъ Тальгофъ фонъ Штромменбергъ, сынъ его Конрадъ, и еще Конрадъ, тотъ, что защищалъ замокъ отъ Шведовъ. Этотъ, въ прусскомъ генеральскомъ мундиръ,- Павелъ фонъ-Штромменбергъ, построивш³й лѣтн³й павильонъ, который отъ насъ направо. Вотъ жена его, Доротея, въ видѣ пастушки, съ овечкой на голубой лентѣ.

   - Иные портреты очень хороши... замѣтила Марья Александровна, сильнѣе опершись на руку мужа. Она утомилась и ослабила, не успѣвши оглядѣть первыхъ комнатъ своего дома.

   - A какъ же! замѣтилъ Павелъ Антоновичъ: вы увидите картинную галлерею и измѣните свое мнѣн³е о нашемъ краѣ. Сынъ Конрада фонъ Штромменберга жилъ въ Итал³и до старости. Вотъ гостиная зала, гдѣ сидѣли послѣ обѣда: я думаю, что въ каминъ можно посадить человѣкъ двадцать. Вотъ галлерея: вы знаете, картины теряютъ при свѣчахъ. Это, говорятъ, Рафаэль, а можетъ быть Фанъ-Остадъ, хорошенько не помню. Это какой-то Альбрехтъ, Альбрехтъ... я все позабываю. Завтра поглядите сами. Вотъ старое серебро и фамильные кубки. Вотъ еще картины, я думаю надо бы ихъ перечистить. Нѣтъ, ma belle châtelaine, между Штромменбергами были люди смышленые. Они умѣли жить лучше меня; мы здѣсь наединѣ, и я не претендовалъ никогда на зван³е очень ген³альнаго человѣка. Мы теперь идемъ въ лѣтн³й павильонъ Павла фонъ Штромменберга, прусака Штромменберга, какъ его звали. Онъ терпѣть не могъ ничего нѣмецкаго, хоть жилъ въ Прусс³и при... при... Боже мой, всегда забываю имена и фамил³и.

   - При Фридрихѣ Великомъ, помогла Мери, между тѣмъ высматривая - гдѣ бы сѣсть и покончить съ обзоромъ замка.

   - Вы угадчица, ma belle châtelaine; откуда вы все знаете, Marie? не безъ удивлен³я сказалъ добрый Павелъ Антоновичъ. При одномъ вашемъ словъ я припоминаю всѣ истор³и, как³я еще дитятей слыхалъ въ домѣ. Точно, прусск³й король терпѣть не могъ нѣмцевъ и все игралъ на флейтѣ. Павелъ фонъ Штромменбергъ все игралъ на флейтѣ и не любилъ ничего нѣмецкаго. Онъ хотѣлъ разломать старый замокъ, жена его Доротея, что написана пастушкой, на колѣнахъ упросила его не трогать строен³й. Онъ никогда не приходилъ сюда изъ своего павильона. Я вамъ завтра покажу его флейту. Вотъ мы опять въ бѣлой башнѣ, вотъ и крытая галлерея къ павильону. Осторожнѣй на этихъ ступенькахъ, другъ мой Мери, хоть онѣ и каменныя. Старый нашъ дубъ отъ времени сталъ крѣпче желѣза, а этотъ плитнякъ осѣлся и перетрескался. Вотъ первая комната, съ обѣденнымъ столомъ; французы ее расписывали. Такихъ комнатъ много теперь въ Петербургѣ. И мебели такой много, только эта безъ пружинъ. Вотъ комната съ фарфоромъ, вотъ библ³отека... ха! ха! ха! Marie, как³я тутъ есть книги! Тутъ и Жанъ Батистъ и Вольтеръ, а остальныя я давно бы выбросилъ. Все полиняло, все потускнѣло; на этотъ павильонъ надо положить много денегъ, чтобъ ему дать видъ поприличнѣе...

   Но Марья Александровна не была согласна съ послѣднимъ заключен³емъ мужа, хотя, по своему обыкновен³ю, не хотѣла ему противорѣчить. Массивныя богатства стараго замка ее удивили и поразили, но при видѣ французскаго павильона, повидимому обезображеннаго рукой времени, она почувствовала, что какое-то тоскливое, сладкое чувство подступило къ ея сердцу. Ей вдругъ какъ-будто припомнился какой-то забытый сонъ стараго времени. Ей показалось, что она сама, давно, давно когда-то жила въ подобныхъ раззолоченныхъ комнатахъ, сидѣла по утрамъ за туалетомъ, слушая пудреныхъ петиметровъ, усыпала пудрой свои пепельные волосы, накладывала мушку на лѣвую щеку и ужинала посреди цвѣтовъ, золота, фарфоровыхъ вазъ, милыхъ картинъ, съ умными, увлекательными вельможами стараго славнаго вѣка, философами и пламенными болтунами въ одно и тоже время. Откуда подобнаго рода мысль набѣжала на душу Марьи Александровны? Она вообще читала мало и никогда не интересовалась XVIII столѣт³емъ. A между тамъ, эта мебель, эти расписные panneaux, эти овальныя зеркала, эти фарфоровыя куклы, казалось, были когда-то ей знакомы, когда-то были свидѣтелями ея прошлой жизни. Тысячу разъ, въ двадцати петербургскихъ гостиныхъ, отдѣланныхъ съ роскошью, она видала тоже, что пришлось ей увидѣть въ маленькомъ павильонѣ своего замка, этомъ полузаброшенномъ павильонѣ, съ вылинявшей мебелью, съ тусклой позолотой на стѣнахъ, съ старыми овальными зеркалами, тускло отражавшими въ себѣ всѣ предметы. Она ничего не чувствовала въ гостиныхъ съ совершенными претенз³ями на стиль осьмнадцатаго вѣка, а тутъ ей было тепло и привѣтно. Усталость ея усилилась, но съ усталостью пришла какая-то нѣга. Тихо опустилась Марья Александровна на пуховый диванчикъ передъ каминомъ; мужъ ея сѣлъ возлѣ, взявши обѣ ея руки, и ему стало весело: онъ почувствовалъ, что его повелительница тамъ-то довольна. Павелъ Антоновичъ, считая неприличнымъ молчать передъ любимой женою, попробовалъ заговорить о старыхъ временахъ, о своемъ дѣтствѣ, проведенномъ въ этомъ же замкѣ; молодая хозяйка не отвѣчала ничего, улыбнулась и закинула назадъ голову. Чудесные ея волосы раскинулись по толстому, узорчатому штофу подушки, когда-то пунцевой, теперь блѣдно-палевой отъ времени. Она стала дышать ровнѣе, глаза сомкнулись, и Павелъ Антоновичъ остановился на половинѣ какой-то страшной легенды, относившейся къ замку. Его супруга спала сномъ дитяти.

   Добрый толстякъ тихо всталъ, на ципочкахъ перешелъ къ креслу, стоявшему возлѣ дивана, на которомъ лежала Марья Александровна, погрузился въ него и долго сидѣлъ, веселыми глазами поглядывая то на жену, то на каминъ съ гаснущими угольями, то на стѣнные panneaux, на которыхъ, при мерцающемъ и слабомъ освѣщен³и, всѣ фигуры пастушекъ и амуровъ будто двигались, и ему было сладко, и въ его душѣ пробѣгала струя тихой радости. Давно, давно ужь не приходилось ему сидѣть гдѣ-нибудь въ уединен³и, въ милой и не набитой народомъ комнатѣ, да еще съ женой своею съ глазу на глазъ. Настоящ³я минуты, можетъ быть, оказывались самыми умными, счастливыми минутами во всей жизни Павла Антоновича. Мери была довольна его замкомъ, Мери отдыхала, Мери спала, улыбаясь; на ея исхудаломъ лицѣ какъ-то сгладились слѣды утомлен³я и скуки. И какъ нарочно, вечеръ былъ такъ тихъ и свѣжъ; вѣковыя липы такъ привѣтно шелестили подъ окнами; каминъ горѣлъ такимъ мягкимъ свѣтомъ, и древняя комната, съ ея золотомъ, зеркалами и бездѣлушками, посреди полумрака, какъ бы воскресала въ своемъ быломъ великолѣп³и. Какой-то привѣтливо-трогательной, нѣжащей душу поэз³ей, дышало это самое запустѣн³е, эти самые слѣды столькихъ годовъ, эта пыль на миѳологическихъ картинахъ, эта смерть посреди жизни. Безукоризненность древняго памятника, каменное кружево готическихъ здан³й, для ихъ уразумен³я требуютъ многаго отъ человѣка; и какой, самый простой добрякъ не тронется запустѣлымъ уголкомъ своего собственнаго дѣдовскаго дома, дома, съ отпечаткомъ настоящаго восемнадцатаго столѣт³я? Какъ красавица, застигнутая смертнымъ часомъ въ самый разгаръ красоты и жизни, напомнитъ ему про себя этотъ дивный вѣкъ, отъ самой смерти получивш³й новую прелесть. Кто способенъ безъ рыдан³я видѣть лежащую во гробѣ красавицу, кто не расчувствуется передъ живыми памятниками безсмертнаго, увлекательнаго, пиршественнаго, остроумнаго, великаго осьмнадцатаго столѣт³я?...

   Угли погасли. Болѣе часу просидѣлъ хозяинъ замка въ сладкой и глубокой задумчивости. Чье-то платье зашелестѣло у двери,- это была старшая горничная Марьи Александровны, и другая дѣвушка, со свѣчами. Павелъ Антоновичъ шопотомъ отдалъ нѣсколько приказан³й и пошелъ по корридору къ главному строен³ю. На лѣстницѣ столкнулся онъ съ домашнимъ своимъ докторомъ и съ главнымъ управляющимъ по имѣн³ю.

   - Ну, что графиня? спросилъ медикъ, безъ труда различивъ какую-то сдержанную радость на лицѣ хозяина.

   - Заснула! заснула! и спитъ какъ ангелъ! весело проговорилъ Павелъ Антоновичъ, подпрыгивая и обнимая рукою станъ эскулапа. A вы что окажете, мой любезнѣйш³й?

   И владѣтель замка обратился къ управляющему.

   - Пришли квартирьеры отъ пѣхоты: у насъ будетъ стоять полкъ и одна батарея.

   - Распорядитесь же, позаботьтесь, чтобъ все было какъ нельзя лучше; завтра же у насъ общ³й праздникъ. A что, видно ждутъ чего-нибудь на морѣ?

   Докторъ взялъ Павла Антоныча подъ руку и увелъ его въ главную залу замка.

  

  

   Марья Александровна не просыпалась всю ночь, всю ночь она даже не перемѣнила своего положен³я на диванѣ, хотя двѣ горничныя сидѣли, покашливали и бродили около нея съ порядочнымъ нетерпѣн³емъ. Все уже было устроено въ боковой спальнѣ павильона, и дѣвушкамъ весьма хотѣлось бы, уложивши госпожу, отдохнуть отъ дороги; но Павелъ Антоновичъ строго запретилъ будить свою супругу. Пробило пять часовъ, когда молодая châtelaine проснулась, кинула взглядъ кругомъ себя, приподнялась на диванъ и кликнула задремавшихъ горничныхъ. Давно ужь не приходилось ей просыпаться съ такой свѣжестью въ головѣ, съ такими ясными мыслями, какъ въ настоящее утро. Марья Александровна подошла къ окну, раскрыла его, облокотилась на мраморный подоконникъ и стала глядѣть на окрестность, мѣстами еще покрытую туманомъ, который слегка разсѣявался и расползался между холмами, уступая вл³ян³ю яркаго утренняго солнца. И долго глядѣла бы она на свои владѣн³я, еслибъ ей не сдѣлалось жаль дѣвушекъ, безъ сна просидѣвшихъ около нея и вечеръ и часть ночи. Она заперла окно, отпустила одну горничную, а съ другою прошла въ спальню, только не за тѣмъ, чтобъ раздѣваться; напротивъ того, черезъ полчаса Марья Александровна, перемѣнивъ дорожный нарядъ, тихо выходила въ паркъ изъ павильона, приказавъ субреткѣ отдыхать цѣлый день и вообще не являться къ ней до тѣхъ поръ, пока ее не потребуютъ.

   Все спало въ старомъ, патр³архальномъ жилищъ, когда Марья Александровна начала свою прогулку. Только возлѣ замка встрѣтились ей два или три садовника, лѣниво начинавш³е свою работу, за террасами уже никого не было, ни души человѣческой не показывалось на всемъ берегу голубаго Альбаха. Остатки тумана, такъ укрѣпляющаго больную грудь человѣка, еще волновались по холмамъ и по берегу стремительной рѣчки, которой запруженная часть стояла между зеленью, какъ стальное зеркало. Замокъ дремалъ въ глуши охватывавшихъ его аллей и рощъ, уже начинавшихъ пестрѣть первыми разнообразными колерами, предвѣстниками осени. Гдѣ-то въ сторонѣ слышался шумъ воды по камнямъ. Торжественной, пиршественной, великолѣпной тишиной дышала вся окрестность; всюду виднѣлись слѣды былой веселости и былой роскоши: бѣлыя бесѣдки съ колоннами глядѣлись въ воду, бѣлыя статуи боговъ выглядывали изъ-за подстриженныхъ боскетовъ, тамъ и сямъ красовались бассейны - то круглые, то овальные, то четырехъ-угольные, бассейны съ группами тритоновъ, струями воды, тонкими нитками бѣгущей отъ замкнутыхъ фонтанныхъ трубокъ. Безъ труда Марья Александровна открыла, что дѣйствительно обладаетъ сельскимъ палаццо, едва ли не великолѣпнѣйшимъ изо всѣхъ виллъ въ Росс³и. Не въ романическомъ снѣ, а на яву увидѣла она себя посреди живописной мѣстности, госпожей и хозяйкою настоящаго замка, одного изъ замковъ, про которые пишутъ въ книгахъ, про которые вспоминаютъ, путешественники, вернувш³еся изъ-за границы. Впрочемъ, не мѣшаетъ прибавить одно - не о замкѣ и не о красотахъ Штромменберга, извѣстныхъ во всемъ краѣ, думала Мери въ первый день своихъ прогулокъ, между шестью и семью часами утра. Другое радостное чувство наполняло всю ея душу. "Я одна, я одна! говорила себѣ молодая женщина: я могу быть совершенно одна, и сегодня, и завтра. Я могу вести такую жизнь здѣсь мѣсяцъ, два мѣсяца, годъ, десять лѣтъ сряду!" Эта мысль взяла рѣшительный перевѣсъ надъ всѣми другими мыслями, надъ прелестью утра, надъ видомъ окрестности. "Я одна! Боже мой! неужели я въ самомъ дѣлѣ одна!" повторяла Марья Александровна такъ радостно, какъ мног³я женщины ея лѣть повторяютъ: онъ меня любитъ! Боже мой, онъ меня еще любитъ!

   - Посмотримъ, надолго ли оно протянется, шутливо сказалъ Павелъ Антоновичъ, когда жена за завтракомъ сообщила ему свое желан³е поселиться въ павильонъ, не видать никого изъ гостей, подъ законнымъ предлогомъ болѣзни, и наконецъ жить невидимкою, посреди владѣн³й, украшенныхъ ея присутств³емъ.

   Докторъ съ особеннымъ жаромъ одобрилъ намѣрен³е Марьи Александровны.- Я удивляюсь вашей организац³и, сказалъ онъ между прочимъ: васъ нельзя узнать послѣ одной спокойной ночи и одной утренней прогулки. Однако,- и онъ прибавилъ съ недовѣрчивостью:- посмотримъ, долго ли останется при васъ ваша рѣшимость.

   Однако, рѣшимость продлилась долго, и если была отчасти нарушена, то уже никакъ не по собственной охотѣ Марьи Александровны. Ей было такъ хорошо въ своемъ павильонъ и въ ея любимыхъ пустынныхъ аллеяхъ, она такъ ожила и поздоровѣла отъ новаго порядка жизни, что конечно бы не отказалась сдѣлаться хотя до зимы совершенной пустыннинцей. Но жить невидимкою посреди замка, набитаго народомъ, можно было развѣ ссылаясь на тяжкую болѣзнь, да и то не безъ щекотливаго отношен³я къ сосѣдямъ и посѣтителямъ. Пѣхотный полкъ и батарея артиллер³и стали въ имѣн³и, штабъ обѣихъ частей и всѣ почти офицеры постоянно обѣдали у Павла Антоновича. Изъ Петербурга на короткое время прибылъ Александръ Филипповичъ Озерск³й; съ его легкой руки начались посѣщен³я другаго рода. Нѣсколько столичныхъ молодыхъ людей, двѣ или три дамы, не боявш³яся короткаго переѣзда по плохому шоссе, прибыли въ Штромменбергъ, который, какъ слѣдовало ожидать, на каждаго гостя произвелъ разительное впечатлен³е. Конечно, выборъ гостей не могъ быть очень строгимъ; но владѣтель замка и жена его, какъ истинные представители Петербурга, долгомъ считали бросать все свое свѣтское тщеслав³е за первой петербургской заставой: у себя въ деревнѣ они съ равной привѣтливостью приняли бы и проѣзжаго владѣтельнаго студента, и странствующаго дерптскаго студента въ голубой фуражкѣ. Само собою разумѣется, въ столицѣ, черезъ нѣсколько недѣль, они не пустили бы въ свою переднюю студента и подобныхъ ему лицъ, да тѣ и сами не сунулись бы, зная очень хорошо, какая встрѣча ихъ ожидаетъ.

   И такъ, съ наѣздомъ гостей жизнь Марьи Александровны раздѣлилась на двѣ половины. Хозяйствомъ, пр³емомъ, устройствомъ общихъ веселостей занималась дальняя родственница Озерскихъ, Ольга Ѳедоровна Локтева, о которой еще будетъ говорено въ свое время; сама Мери, по праву больной и какихъ-то минеральныхъ водъ, ей предписанныхъ и для ней выписываемыхъ, была у себя гостьею. Большую часть дня она сидѣла одна, читала, гуляла по парку, мечтала какъ дѣвочка или, вѣрнѣе, какъ женщина, никогда не звавшая юности. И должно быть одинок³я утренн³я мечты хорошо дѣйствовали на Мери. Она выходила къ гостямъ ненадолго, но выходила всегда веселою, всегда привѣтливою. Мужчины и дамы помоложе, изъ числа близкихъ людей въ замкѣ, обыкновенно собирались около одиннадцати часовъ въ гостиную съ огромнымъ каминомъ, пили чай и завтракали вмѣстѣ. Къ нимъ очень часто являлась хозяйка со своимъ штабомъ, то-есть съ докторомъ, генераломъ Озерскимъ и Локтевой.

   И ея прибыт³е было сигналомъ смѣха и даже дурачествъ всякаго рода. Тутъ занимались музыкой, объѣдались сливками и кислымъ молокомъ, придумывали увеселен³я на весь день, и графъ Павелъ Антоновичъ, являвш³йся въ компан³ю съ заспанными глазами, неминуемо видѣлъ часть своихъ увеселительныхъ плановъ разрушаемыми въ конецъ. Онъ задумывалъ кавалькаду на лошадяхъ изъ своей конюшни, ему объявляли, что рѣшено было ѣхать на крошечныхъ чухонскихъ лошадкахъ; онъ предлагалъ къ услугамъ гостей покойныя линейки, они сознавались въ томъ, что желаютъ протрястись на двухъ-колесныхъ телегахъ. Фейерверкъ, приготовленный для ночи, поджигали и спускали при свѣтѣ солнца; одинъ разъ даже нѣсколько шутихъ и колесъ было спущено въ залѣ, при общей суматохѣ и крикахъ. Нарушен³е всякаго декорума доходило до того, что какъ-то Павелъ Антоновичъ, явившись къ чаю, увидѣлъ гостиную безъ народа, каминъ безъ огня и все собран³е посѣтителей замка, съ Марьей Александровной, въ обширномъ каминѣ, гдѣ можно было сидѣть на стульяхъ весьма покойно. Его самого посадили въ каминъ, дали ему сигару, и почтенный толстякъ, со слезами глядя на пополнѣвшую, смѣющуюся Мери, объявилъ себя счастливѣйшимъ человѣкомъ, изо всѣхъ людей, когда-либо жившихъ на свѣтѣ.

   Дѣйствительно, графъ Павелъ Антоновичъ не могъ нарадоваться здоровью и веселости своей супруги. Его любовь къ ней отличалась преданностью, доходившей до раболѣпства; послѣ этого весьма легко понять, какъ должна была дѣйствовать на толстяка каждая улыбка его châtelaine. Самъ Павелъ Антоновичъ на радостяхъ растолстѣлъ пуще прежняго и хотѣлъ бы весь м³ръ заключить въ свои объят³я, пригласить весь м³ръ къ себѣ въ гости и угостить его на славу. Онъ былъ на своемъ мѣстѣ, въ своихъ владѣн³яхъ, и не смотря на свои ограниченныя способности, вполнѣ это чувствовалъ. Ему бы никогда не слѣдовало выѣзжать изъ замка Штромменберга, особенно въ Петербургъ, гдѣ люди такъ злы и завистливы; гдѣ особы, немного умнѣе Павла Антоновича, долгомъ поставляли считать его неспособнымъ болваномъ и первымъ буфетчикомъ Марьи Александровны. Въ Штромменбергѣ никто надъ нимъ не подшучивалъ_; никто съ лукавствомъ не завлекалъ его въ умный разговоръ, никто не считалъ его нелѣпымъ бревномъ, лежащимъ на дорогѣ къ сердцу Марьи Александровны. И сама Мери какъ была съ нимъ ласкова! Рѣшительно, гостепр³имный хозяинъ замка не помнилъ себя отъ восторга. Онъ желалъ бы обнять своихъ насмѣшниковъ, примиряться съ своими врагами, озолотить людей, глядѣвшихъ на него косо. Онъ сдѣлалъ визиты всѣмъ сосѣднимъ владѣльцамъ, понравился всѣмъ безъ исключен³я и сталъ лелѣять въ душе одну смутную, но отрадную мысль - окончан³е судьбищъ и раздоровъ между семействомъ Фонъ-Тальгофовъ и когда-то дружественною съ нимъ семьею графовъ Тальгофовъ фонъ Штромменберговъ.

   Теперь мы попросимъ у читателей позволен³я, въ видѣ пояснен³я будущихъ главъ разсказа нашего, передать ему, въ возможно краткомъ видѣ, истор³ю несоглас³я, въ течен³е шестидесяти лѣтъ раздѣлявшаго эти два семейства, происходивш³я отъ одного и того же родоначальника. Истор³я, быть можетъ, нѣсколько длинна, но, во-первыхъ истинна, а во-вторыхъ, она, вмѣстѣ съ послѣдующей своей развязкой, нѣсколько характеризуетъ родной край Павла Антоновича, край сумрачныхъ семейныхъ истор³й, восходящихъ до временъ рыцарства и колоссальныхъ процессовъ, изъ которыхъ иные начались еще до присоединен³я всей области къ русскимъ владѣн³ямъ. До послѣднихъ годовъ царствован³я Императрпцы Екатерины Великой, отношен³я Тальгофовъ и Тальгофовъ фонъ Штромменберговъ были дружественными, какъ нельзя болѣе. По странному свойству крови, почти всѣ Тальгофы похожи были на нашего друга Осипа Карловича, почти всѣ Штромменберги имѣли много общаго съ графомъ Павломъ Антоновичемъ. Одни блистали ученостью, но были бѣдны, друг³е обладали богатствомъ, по особенными умственными способностями не отличались. Штромменберги храбро сражались на полѣ битвы, Тальгофы служили Минервѣ и Музамъ. Тальгофы всегда отличались неразсчетливостью, непрактичностью и дѣтскимъ простодуш³емъ, Штромменберги черезчуръ гордились своимъ родомъ. Обѣ фамил³и жили согласно и братское покровительство Штромменберговъ дѣлало много пользы другому семейству, про которое говорили въ краѣ - "голъ, какъ Тальгофъ."

   Одинъ только членъ изо всего семейства Тальгофовъ, докторъ ²осифъ фонъ Тальгофъ (въ честь котораго получилъ свое имя и ученый другъ Владислава) составилъ себѣ огромное состоян³е, самымъ неожиданнымъ образомъ. Онъ вылечилъ знаменитаго въ свое время гамбургскаго банкира Мосса, который, въ благодарность за это, взялъ ²осифа въ свой домъ и сталъ заниматься между дѣломъ его дѣлами, точно также, какъ Ротшильдъ парижск³й занимался дѣлами Дюпюптрена. По смерти Мосса, старый холостякъ ²осифъ фонъ Тальгофъ явился на родину съ огромнымъ для того времени капиталомъ. Двадцать лѣтъ не былъ онъ дома; близк³е родные доктора всѣ примерли, и онъ, не имѣя силы жить одинокимъ набобомъ, поселился въ замкѣ Штромменбергъ, у своего друга и товарища по школѣ, графа Конрада Павла Антона фонъ Штромменберга, дѣда нашего пр³ятеля, Павла Антоновича.

   Графъ Конрадъ, сынъ того Штромменберга, который когда-то выстроилъ павильонъ во французскомъ вкусѣ, былъ тоже старымъ холостякомъ, а въ-добавокъ еще - злымъ помѣщикомъ и безпутнымъ мотомъ. Онъ долго жилъ въ Парижѣ, игралъ въ фараонъ, надѣлалъ долговъ и, вернувшись домой, запутался въ долгахъ еще болѣе. По своему задорному характеру и жестокому управлен³ю имѣн³емъ, онъ нажилъ нѣсколько истор³й и процессовъ, результатъ которыхъ окончательно поглотилъ всѣ его средства, настоящ³я и будущ³я. Ему приходилось погибать, когда въ замокъ прибылъ ²осифъ фонъ Тильгофъ. Всѣ имѣн³я были обременены неоплатнымъ долгомъ, жиды приходили торговать семейное серебро, а картинную галлерею покупалъ кто-то изъ петербургскихъ вельможъ. За оруж³е и рѣзную мебель въ то время никто не далъ бы и копѣйки. Докторъ ²осифъ явился передъ самымъ расхищен³емъ драгоцѣнностей. Онъ позабылъ все на свѣтѣ, для спасен³я замка, богатствъ замка и фамил³и Штромменберговъ. Мечтатель, масонъ и мистикъ, докторъ ²осифъ твердо вѣрилъ въ фамильную легенду Тальгофовъ, утверждавшую, что всяк³й ущербъ, нанесенный древнему замку и сокровищамъ, его наполнявшимъ, повлечетъ за собой гибель всей старшей фамил³и. Графъ Конрадъ повѣдалъ ему всю истор³ю своихъ бѣдств³й. Простякъ Тальгофъ увлекся чувствомъ дружбы и благородныхъ фамильныхъ побужден³й. Черезъ мѣсяцъ всѣ долги Штромменберга были выплачены, задатокъ, взятый за галлерею, возвращенъ обратно, замокъ сталъ озаряться пиршественными огнями, и звѣзда графовъ Тальгофовъ фонъ Штромменберговъ загорѣлась ярче прежняго.

   Суровый графъ Конрадъ Павелъ, должно быть, имѣлъ въ своей натурѣ нѣчто сходное съ натурой Сикста Пятаго. Когда ему приходилось плохо, онъ глядѣлъ согбеннымъ старцемъ, собирался умирать и тосковалъ о томъ, что у него нѣтъ прямаго наслѣдника; чуть дѣла приняли другой оборотъ, владѣтель замка помолодѣлъ, выровнялся, растолстѣлъ, женился на русской княжнѣ изъ Петербурга и произвелъ на свѣтъ маленькаго Антона фонъ Штромменберга. Дѣла его пошли блистательно, онъ занялъ хорошее мѣсто въ столицѣ, въ замкѣ проживалъ каждое лѣто и прожилъ до первыхъ годовъ нашего столѣт³я. ²осифъ фонъ Тальгофъ, докторъ, погибъ печальнымъ образомъ въ замкѣ, лѣтъ за десять до смерти графа Конрада. Оба родственника пошли на охоту вмѣстѣ, а на охотѣ старикъ докторъ, заряжая ружье, не остерегся, зацѣпилъ ногою курокъ и получилъ вѣсь зарядъ дроби въ голову. Графъ, оставивъ при немъ одного изъ охотниковъ, побѣжалъ въ замокъ за докторомъ, но уже было поздо. Послѣ Тальгофа осталось тысячъ двадцать рублей, исправно доставленныхъ его племянникамъ, отъ старшаго изъ которыхъ въ послѣдств³и произошелъ нашъ Осипъ Карловичъ Тальгофъ.

   Едва произошла катастрофа съ докторомъ ²осифомъ, какъ безпримѣрный скандалъ вспыхнулъ въ краѣ, и вражда, уже нѣсколько лѣтъ таившаяся между наслѣдниками Тальгофа и семействомъ графа Конрада фонъ Штромменберга, разразилась окончательно. Изъ писемъ, замѣтокъ, разсказовъ капиталиста-доктора, видно было яснѣе дня, что онъ вывезъ изъ Гамбурга сотни тысячь и по первому призыву товарища своей молодости, употребилъ свои капиталы на его спасен³е, не обезпечивъ себя никакими законными формами. Но законныхъ формъ въ старое время не требовалось такъ строго и ихъ отсутств³е не могло бы оправдать графа Конрада. Обстоятельства другаго рода ограждали его гораздо вѣрнѣе. Докторъ Тальгофъ, не имѣя близкихъ наслѣдниковъ, могъ просто подарить ему свои капиталы. Докторъ Тальгофъ_; съ поправлен³емъ дѣлъ графа, могъ вернуть отъ него свои деньги и разбросать ихъ со своей всегдашней безпечностью. Деньги могли затеряться передъ смертью ²осифа; даже тотчасъ послѣ его смерти: графъ Конрадъ любилъ своего гостя, но не могъ же быть сторожемъ его кошелька! Пока еще дѣло можно было разъяснить или третейскимъ судомъ или взаимнымъ соглашен³емъ, наслѣдники ²осифа Тальгофа молчали, дали спокойно умереть графу Конраду и подняли дѣло только тогда, когда молодой Антонъ фонъ Штромменбергъ, отецъ Павла Антоновича, могъ отвѣтить имъ съ полнымъ основан³емъ: "дѣло случилось не при мнѣ; отецъ мнѣ не оставилъ никакихъ данныхъ, представляйте ваши доказательства, а до тѣхъ поръ не оскорбляйте меня обидными подозрѣн³ями!" Подозрѣн³я были дѣйствительно обидны, и даже иногда заходили еще дальше: между дальними родственниками доктора ²осифа нашлись люди, открыто высказывавш³е, что смерть доктора произошла безъ свидѣтелей, что бурная жизнь графа Конрада въ свое время была ознаменована мрачными истор³ями, что наконецъ, говоря безъ околичностей, онъ могъ просто застрѣлить своего благодѣтеля и тѣмъ покончить и его благодѣян³я.

   Слухи эти, конечно, оставались слухами. На денежную тяжбу они не имѣли никакого вл³ян³я, но окончательно раздражили всѣхъ Штромменберговъ и всѣ петербургск³я семейства, сколько нибудь прикосновенныя роду Штромменберговъ.

   Тяжба тянулась десятки лѣтъ, на основан³и писемъ графа Конрада къ ²осифу Тальгофу, писемъ Тальгофа къ племянникамъ, росписокъ графа Конрада, неизвѣстно когда данныхъ, и другихъ документовъ, не совершенно ничтожныхъ, по далеко не объясняющихъ дѣла. Въ прибалт³йскихъ губерн³яхъ люди живутъ долго и потому дѣло, отъ времени до времени, разгоралось съ особенной силою, въ слѣдств³е показан³й разныхъ престарѣлыхъ пасторовъ, конторщиковъ и чиновниковъ, занимавшихся у графа Конрада. Отецъ Павла Антоновича, графъ Антонъ Конрадовичъ, или Кондратьичъ, какъ его звали русск³е, былъ человѣкъ не дальняго ума, но упрямый и довольно злой; противникъ его, старый Тальгофъ, Карлъ (отецъ ²осифа Карловича), не былъ золъ, но упрямъ до чрезмѣрности. Оба, плохо зная дѣла, поручали ихъ отъявленнымъ крючкодѣямъ; оба потратили много денегъ и перессорили свои семьи, не приведя къ концу тяжбы. Наконецъ, Антонъ Конрадовичъ, благодаря своимъ связямъ и кредиту тещи своей Иды Богдановны, одолѣлъ непр³ятеля по всей лин³и,- присутственныя мѣста уже не принимали никакихъ новыхъ бумагъ со стороны Тальгофа. Дѣло гасло, гасло и въ скорости должно было угаснуть совершенно,- главнымъ антагонистамъ было по осьмидесяти лѣтъ отъ роду и рьяность ихъ пр³утихла. Графъ Антонъ Конрадовичъ постоянно жилъ за границей, передавши всѣ дѣла сыну; слухи ходили, что старичокъ ведетъ себя не по стариковски, но убиваетъ много денегъ на танцовщицъ. Соперникъ его, Карлъ фонъ Тальгофъ, за старостью лѣтъ, не могъ самъ ходить по дѣламъ; сынъ же соперника, Осипъ Карловичъ, давно объявилъ, что умываетъ руки отъ тяжбъ и въ случаѣ выигрыша дѣла, заранѣе уступаетъ свою часть братьямъ и сестрамъ.

   Таковъ былъ ходъ несоглас³я между Тальгофами и Штромменбергами въ то время, когда Павелъ Антоновичъ пр³ѣхалъ въ свой наслѣдственный замокъ. Еще за нѣсколько лѣтъ назадъ принявши дѣла отъ отца, нашъ толстый другъ заикнулся было о томъ, что пора бы помириться съ Тальгофами; но баронесса Ида Богдановна, графиня Глафира Борисовна и тетка Дарья Савельевна напустились на него съ крикомъ. Тальгофы, по ихъ словамъ, были дерзк³е нищ³е, позоръ рода человѣческаго, les idéologues, les songes-creux, и протянуть имъ руку значило - унизить свое достоинство, замарать принципъ фамильной гордости. Марья Александровна въ то время еще была сердцемъ заодно съ Идой Богдановной и Дарьей Савельевной,- противъ ея рѣшен³я баромъ не посмѣлъ бы ступить шага. Но прошло время, невыносимое нѣмецкое чванство Иды Богдановны отдалило отъ нея Мери, Глафиру Борисовну она признала безмозглой сплетницей, къ Дарьѣ Савельевнѣ перестала чувствовать и тѣнь уважен³я. Сильный силою своей жены, Павелъ Антоновичъ обратился къ добрымъ помысламъ. Прежняя человѣческая мысль стала занимать его умъ, и скоро ему пришлось испытать наслажден³е, къ которому бываютъ наклонны всѣ толстые добряки, ему подобные. Черезъ двѣ недѣли послѣ его пр³ѣзда въ свои владѣн³я, подъ кровлею замка Штромменберга очутился одинъ изъ Тальгофовъ, а какимъ образомъ, о томъ повѣдаетъ читателю слѣдующая глава правдивой нашей истор³и.

  

  

   Какъ-то утромъ, передъ наступлен³емъ осеннихъ сельскихъ работъ, графъ Павелъ Антоновичъ задумалъ осмотрѣть свои хозяйственныя постройки, изъ которыхъ большая часть была превосходно отдѣлана и немало украшала всю окрестность замка. Побывавши на мельницахъ, винокуренномъ заводь, фабрикахъ и скотномъ дворъ, владѣтель замка дошелъ до того мѣста, гдѣ начинался паркъ, и увидѣлъ тамъ изящнѣйшее кирпичное здан³е въ готическомъ вкусѣ. Когда Павелъ Антоновичъ подошелъ поближе, павильонъ оказался кузницею. Огонь горѣлъ въ горнѣ, раскаленный кусокъ желѣза лежалъ на наковальнѣ, люди работали, и передъ входомъ стояла чья-то дорожная бричка, свернувшаяся на бокъ. На одномъ изъ колесъ этой брички перетягивали шину.

   - А, а, весело сказалъ Павелъ Антоновичъ, подходя къ сѣдому служителю, въ засаленномъ кафтанѣ, стоявшему около повозки:- новые гости, новые гости: новый гость для меня всегда дорогъ. Кто твой баринъ, другъ мой?

   - Осипъ Карлычъ Тальковъ, отвѣчалъ слуга, снявши шапку.

   - Какой Тальковъ - Тальгофъ, что-ли?

   - Тальгофъ, Осипъ Карлычъ, изъ Петербурга.

   - Какъ? Осипъ Карлычъ? профессоръ? что живетъ въ имѣньи Мережина Владислава?

   - Точно такъ-съ; они здѣсь проѣздомъ... прибавилъ старый слуга, должно быть знавш³й дѣла Тальгофа.

   - Вздоръ, у меня никто не бываетъ проѣздомъ. Въ замкѣ твой баринъ?

   - Они торопятся, сказалъ слуга:- Владислава Сергѣича нужно встрѣчать на границѣ.

   Но гостепр³имный хозяинъ не слушалъ старика, ибо увидѣлъ какую-то дорожную фигуру около ближайшей рощи, и пошелъ къ ней, ускоряя шаги, тяжело переводя духъ, съ каждымъ шагомъ проклиная свою тучность. Осипъ Карловичъ, въ своей африканской конической фуражкѣ, пошелъ на встрѣчу къ незнакомцу, какъ ему казалось, имѣвшему до него какое-то важное дѣло. Представители враждующихъ семействъ сошлись, совершенно задыхавшись и не имѣя возможности сказать двухъ словъ отъ усталости. Осипъ Карловичъ нисколько не постарѣлъ за восемь лѣтъ, тогда какъ графъ Павелъ Антоновичъ въ эти восемь лѣтъ изъ молодаго красавца, на взглядъ, сдѣлался роднымъ братомъ своего пятидесятилѣтняго родственника.

   - Герръ фонъ Тальгофъ, торопливо началъ баронъ по-нѣмецки, дѣлая бездну ошибокъ и наконецъ заключая свою рѣчь по-русски:- я не могу вѣрить, что вы рѣшаетесь проѣхать мимо замка Штромменберга, гдѣ наши дѣды веселились вмѣстѣ. Pекомендуюсь вамъ,- графъ Павелъ Тальгофъ фонъ Штромменбергъ. Жену мою вы знали въ Петербургѣ еще дѣвицей. Если наши старики имѣютъ другъ противъ друга неудовольств³е - намъ то за что объѣзжать одинъ другаго? Пусть судится кто хочетъ, для меня родственныя связи выше всѣхъ судейскихъ протоколовъ.

   - Графъ Павелъ Антоновичъ, отвѣтилъ ученый:- вы знаете, что я давно бы сжегъ всѣхъ судей и всѣ бумаги, если бы со мной спроситься пожелали. Съ радостнымъ чувствомъ пожимаю вашу руку!

   - Аминь, сказалъ Павелъ Антоновичъ:- рѣчи ваши достойны вашей учености. Я человѣкъ не ученый, но знаю свои обязанности. Бричкѣ вашей велите ѣхать къ замку, я васъ не выпущу ни сегодня, ни завтра, ни послѣзавтра.

   - Какъ же мнѣ быть, герръ графъ? спросилъ Тальгофъ: я тороплюсь встрѣтить моего друга Мережина; я его не видалъ съ начала войны. Я опоздалъ его встрѣтить у берега моря, но я его увижу скоро. Я долженъ къ нему на встрѣчу, безъ замедлен³я, проѣхать.

   Видно было, что въ разлукѣ съ Владиславомъ, Осипъ Карловичъ сталъ забывать русск³й языкъ. Мы думаемъ, что онъ позабывалъ и нѣмецк³й. Безъ своего друга онъ жилъ не видя людей и не нуждаясь въ людяхъ. Его любящая натура жила лишь одною привязанностью и однимъ воспоминан³емъ.

   - A это мы какъ разъ устроимъ, отвѣтилъ владѣтель Штромменберга. До станц³и недалеко, вамъ, можетъ бытъ, тамъ нѣсколько дней придется ждать вашего пр³ятеля. Нынче темнѣетъ рано, вы можете проглядѣть другъ друга. Ждите его здѣсь, а на станц³ю мы пошлемъ нарочнаго. Если ему пр³ятно повидаться будетъ съ друзьями своей фамил³и, онъ заѣдетъ къ намъ и мы отпразднуемъ его возвращен³е на родину.

   Хотя въ головѣ чудака Осипа Карловича ни какъ не могла помѣститься мысль о томъ, что можно Владиславу продолжать знакомство съ дѣвушкой, когда-то бывшей его невѣстою, но онъ скоро успокоился, давно зная, что свѣтъ не его глазами смотритъ на вещи. Къ тому же онъ былъ изнуренъ непривычной быстротой ѣзды и считалъ приглашен³е Павла Антоновича за нѣчто рыцарское, весьма утѣшительное въ нашъ сухой вѣкъ. Подумавъ еще немного, ²осифъ Карловичъ съ чувствомъ далъ замѣтить графу, что цѣнитъ и принимаетъ его приглашен³е.

   - Эй, люди, всѣ вы, идите сюда! закричалъ владѣтель замка свитѣ изъ своихъ старостъ, фабрикантовъ и земскихъ, слѣдовавшихъ за нимъ съ самаго начала утренней прогулки:- идите сюда живѣе! Дать знать прислугѣ, дворецкимъ и всѣмъ старостамъ, что сегодня будетъ для всѣхъ нашихъ деревень обѣдъ и угощен³е передъ замкомъ. Работы остановить, спѣшныхъ работъ теперь нѣтъ! Намъ обѣдъ чтобы подали въ большой портретной залѣ. У полковника попросить музыкантовъ на цѣлый день. Поваръ и буфетчикъ чтобы шли въ мой кабинетъ и меня тамъ дожидались. Къ вечеру заготовить цвѣтные фонари, фейерверкомъ я самъ распоряжусь. Сегодня радостный день для коего замка, чтобъ объ этомъ всѣ знали. Такого дня шестьдесятъ лѣтъ не было въ нашихъ владѣн³яхъ. Добрый мой другъ, докторъ Осипъ фонъ-Тильгофъ, посѣтилъ замокъ Штромменбергъ, гдѣ наши предки жили, пировали, и теперь лежатъ всѣ рядомъ. Идите мои друзья. Осипъ Карловичъ, дай мнѣ твою руку!

   Сказавши эту рѣчь, достойную старыхъ бургграфовъ, толстякъ прослезился, поцаловалъ доктора и увлекъ его съ собой по большой дорожкѣ, уже тамъ и сямъ покрытой слоемъ желтыхъ листьевъ, прямо къ замку, прямо въ комнаты жены. Напрасно путникъ нашъ отговаривался, указывая на свой дорожный нарядъ; напрасно онъ конфузился, слыша, какъ хозяинъ рекомендовалъ его каждому встрѣчному гостю, Павелъ Антоновичъ былъ неумолимъ въ своетъ восхищен³и. Многочисленная прислуга, воспитанная въ старинномъ вкусѣ, узнавши о