Чарская Лидия Алексеевна - Паж цесаревны

збуждение разом прошло. Оскорбленное самолюбие, бессильный гнев и полная невозможность отомстить за него - все это разом поднялось в ее душе. К тому же ко всему этому примешивался страх. Принцесса далеко не была героиней, и она понимала, что вражда с таким могущественным сановником, как Бирон, не сулит ей ничего хорошего в будущем.

   Слезы струились все сильнее и сильнее по лицу принцессы, а рыдания все больнее и больнее теснили грудь, когда чья-то рука неожиданно легла на ее плечо.

   - Это ты, Юлиана? Наконец-то! О, как я несчастна, милая! - вырвалось из груди обиженной девушки. И уверенная, что увидит перед собою свою неизменную подругу, она кинулась к ней на грудь, но тотчас же откинулась назад.

   Перед нею стоял принц Антон-Ульрих. Прежнего робкого и жалкого вида не было уже в фигуре принца. Вдали от тысячи насмешливо устремленных на него глаз, среди молчаливых деревьев, на лоне чудной майской ночи, принц чувствовал себя куда свободнее и лучше. К тому же он видел неподдельное горе, несчастье в лице этой молодой девушки, рыдающей на скамье. Он сам, принц Антон, был несчастлив и потому не мог не сочувствовать чужому горю. Он был добр и мягок по природе, и это составляло единственное преимущество его бесцветной, робкой особы.

   Забыв все недавние оскорбления, нанесенные ему своенравной принцессой, принц Антон осторожно приблизился, присел подле и, ласково взяв за руку все еще плачущую девушку, произнес ласково и кротко:

   - Успокойтесь, Ваше Высочество! Утрите ваши слезы!.. Что делать? Каждому дан свой крест, чтобы терпеть... И я несчастлив, и я желал бы лучшей доли, но не в силах изменить роковой судьбы. Надо смириться...

   Его голос дрожал.

   В голубых майских сумерках лицо принца показалось значительнее и лучше взглянувшей на него принцессе. Беззаветной преданностью сияли его маленькие глазки, и губы ласково улыбались девушке. Он не казался ни смешным, ни гадким. Перед Анной был такой же несчастный, такая же слепая игрушка судьбы, как и она сама. Ей стало жаль принца. Горе сближает людей. Она его не ненавидела больше. К тому же быстрая, как молния, мысль подсказала ей, что в нем одном ее спасение. Что, если Бирон пойдет сейчас к государыне и будет сватать ей своего любимца, ведь императрица не найдет в себе силы отказать герцогу и... и тогда... Как зло, как жестоко посмеется над нею ее будущий свояк!

   Дрожь пробежала по всем членам Анны. Надо было выбирать, выбирать как можно скорее, сейчас. С одной стороны, ют ее впереди ужасное унижение стать женою сына курляндского конюха, который, несмотря на молодые годы, успел прославиться своей чванливостью и жестокостью, с другой стороны, ее решения ждет этот робкий, застенчивый принц, домогающийся ее расположения.

   И Анна решилась.

   - Ваша светлость, - проговорила она тихим, сочувствующим голосом. - Мы оба несчастливы... Постараемся же улучшить участь друг друга... Ваше участие ко мне тронуло меня. Не скрою: не глубокое чувство толкает меня к вам, а страх козней Бирона. Он сейчас только сватал мне своего сына Петра. Вы, принц, являетесь моим спасителем от этого нового дерзкого выскочки, и я, клянусь, сумею отблагодарить за это спасение вашу светлость и буду вам доброй женой.

   Говоря это, Анна Леопольдовна протянула принцу обе руки.

   Осчастливленный Антон-Ульрих склонился к ним и горячо поцеловал.

  

  

   А время не шло, а бежало. Точно на крыльях неслось оно.

   Наступило 2 июля, день, назначенный государыней для бракосочетания ее племянницы принцессы. Целые полчища народа запрудили все протяжение от Летнего дворца до Невской першпективы, вплоть до самого Казанского собора, где ждет невесту, окруженный большою свитой, жених. Принц Антон, в вышитом золотом мундире, с кавалерственной лентой через плечо, с лицом, выражающим одно смущение, не знает, как встать, куда повернуться. Сотни любопытных глаз обращены на него. И несчастный принц не знает, куда деть собственные глаза, чтобы не встречаться со всеми этими взглядами, выражающими плохо скрытую насмешливость, - как ему, по крайней мере, кажется.

   "Ох, скорее бы привезли невесту! Скорее бы кончилось все это и оставили бы меня в покое!" - думает бедненький принц.

   Судьба, точно подслушав это скромное желание, смилостивилась над ним. Волны народного потока, наводнявшего собою улицы, заколыхались, зашумели.

   - Едут! Едут! - загудело кругом.

   Прежде всех показались великолепные кареты придворных сановников. Каждой из них предшествуют не менее десяти лакеев и скороходов, переряженных арапами, в платьях, плотно обтянутых бархатом, с перьями на голове, как у индейцев. За ними едет великолепная карета, предшествуемая, помимо двенадцати слуг, четырех скороходов, двух гайдуков, еще двумя дворянами верхами. Это карета принца Карла Курляндского, младшего сына Бирона. Белокурый мальчик выглядывает из-за граненых стекол, с трех сторон окружающих пышный экипаж, и детское любопытство борется на лице его с недетским гордым высокомерием, так свойственным семейству герцога. Еще в более пышной обстановке едет его брат, наследный принц курляндский, неудачный жених принцессы Анны. Этот не любопытничает, не высовывается из экипажа, как его младший брат. На его юном лице написано гордое тщеславие. Красивые, тонкие черты лица, похожего как две капли на лицо герцога, обезображены надменностью. Он достойный сын своего отца и гордится этим.

   Но вот и сам отец его, всесильный герцог. Более двух десятков слуг, двенадцать скороходов, двадцать четыре пажа, камергеры верхами, конные лакеи, дворяне, - вот поезд могучего Бирона, поражающий всех своим величием. За ним следуют: егермейстер Волынский со всей своей конной охотничьей прислугой, одетой в особую одежду, затем обер-гофмаршал граф Левенвольде и, наконец, раскинутая на обе половины, предшествуемая сорока восемью слугами, скороходами и дворянами, запряженная восемью лошадьми цугом, едет карета, в которой сидит сама государыня с невестой.

   За ними, с тою же подобающею пышностью, цесаревна Елизавета, затем герцогиня курляндская, ее дочь, принцесса Гедвига, предшествуемые их свитами, и в конце кортежа экипажи с супругами сановников и их детьми.

   Все веселы, оживлены. Все кажутся довольными и своим пышным выездом, и веселым июльским днем, и кликами беснующегося народа.

   - Ура! Ура! Да здравствует государыня-матушка Анна Иоанновна! - вопит толпа, и шапки летят в воздух при виде золотой царской коляски.

   - Виват! Виват! - подхватывают войска, и клик этот несется могучей лавиной, сливаясь в одно целое с горячими приветствиями народа.

   Одна невеста кажется печальной и угрюмой. В своем подвенечном наряде, сотканном из серебряной ткани, вся залитая бриллиантами, с бриллиантовою же коронкой на белокурых, пышно взбитых кудрях, Анна Леопольдовна похожа на мраморную статую отчаяния среди всей этой роскоши и блеска.

   Три месяца тому назад там, в саду, оскорбленная герцогом, она не нашла ничего ужасного - вручить свою судьбу принцу Антону. Но теперь, теперь, когда уже нет возврата назад, ее поступок ей кажется ужасным. Точно кошмар давит грудь несчастной принцессы. Она выплакала все свои слезы, одеваясь к венцу, на груди своего неизменного друга, Юлианы, и теперь сидит заплаканная, скорбно-печальная в своей золоченой коляске.

   "Уж скорее бы! - мысленно говорит она, едва находя в себе силы отвечать чуть заметными кивками головы на восторженные клики народа, - скорее бы кончилось все это! Скорее бы вернуться во дворец и, пока идут приготовления к балу, уйти, скрыться от всей этой докучливой свиты в какой-нибудь уголок с другом Юлианой и вместе с нею покручиниться, посетовать на судьбу..."

   Желание принцессы исполняется, как и желание принца. Поезд останавливается. Обер-камергеры бросаются к раззолоченным дверцам коляски. Духовенство встречает невесту в притворе. Дивное пение оглашает своды храма. Императрица . вкладывает руку Анны в руку принца Антона. Еще громче, еще торжественнее раздаются голоса певчих...

   "Точно хоронят!" - вихрем проносится в мыслях принцессы.

   Архипастырь Амвросий Юшкевич подводит принцессу к аналою. Драгоценные венцы поднимаются над склоненными головами жениха и невесты. Анна взглядывает машинально на крест и евангелие, лежащие перед нею на аналое.

   Все кончено. Возврата нет!

   Ее прежняя девичья свобода потеряна навеки... Она отныне супруга принца Антона Брауншвейгского...

   Медленные, нежные, сказочно-пленительные, плавные и важные звуки менуэта оглашают зал.

   Нарядные красавицы, залитые орденами и золотым шитьем сановники, все это плавно кружится, двигается и приседает в такт невидимой музыке, спрятанной на хорах. Обер-гофмаршал отдает приказание движением своего жезла, и танец сменяется танцем.

   В нарядных робах, с головы до ног залитые бриллиантами, придворные красавицы: Трубецкая, Наталья Лопухина, Ягужинская, Долгорукая, баронесса Мегден - все они здесь, налицо. Но больше всех выделяется цесаревна Елизавета. Правда, цесаревна уже перешла границы первой молодости. Ей уже около тридцати лет. Прежняя хохотунья Лизута скрылась; прежняя слободская певунья, соперница соловья Чегаихи, исчезла навсегда. Но не менее хороша, если не лучше, теперешняя пленительная красавица Елизавета. Что-то затаенно-грустное, задушевно-печальное кроется в глубине ее синих очей, но нежные губы улыбаются ласково, весело и приветливо, золотистые косы так же пышны, как и прежде, улыбкой сверкающие зубы так же красивы и роскошны. Она только пополнела за последние годы, но от этого еще стройнее, еще грациознее кажется гибкая фигура. Плавно выступает цесаревна об руку с Густавом Бироном, братом герцога, и приветливо улыбается своему кавалеру. Не терпит его Елизавета, как и все семейство герцога, но, делать нечего, приходится смиряться, затаить в душе своей ненависть. Этого требует придворный "этикет", требуют и другие соображения... "В придворном кругу нельзя быть ни искренней, ни откровенной, надо скрывать свои чувства и постоянно носить маску притворного довольства", - учил ее друг и наставник Лесток, и цесаревна научилась притворяться, носить маску любезности, даже в те минуты, когда на душе ее кипит вражда, негодование и гнев. С того самого вечера, как поклялась она своим друзьям всеми силами служить на благо отечества, она решила, что открытой враждой нельзя спасти Россию от ее мучителей. Иные планы роились в голове ее. И любезно улыбаясь графу Бирону, Елизавета думает все ту же затаенную думу, как спасти Россию от корыстного влияния ее врагов.

   За цесаревной и ее кавалером следует странная пара. Высокая, статная фигура старого фельдмаршала поминутно сгибается к его маленькой даме. Даме старого графа Миниха не более двенадцати лет. Она очень некрасива, дурно сложена, горбата. Но ее огромные черные глаза горят таким умом, такою недетскою душой, а большие, неправильные губы улыбаются так тонко и лукаво, горб так ловко скрыт в нарядном платье, что никто, вероятно, не считает теперь уродом, ни дурнушкою молоденькую принцессу Гедвигу Бирон. Густые, черные, перепутанные с жемчугом локоны, не напудренные, как у взрослых девиц и дам того времени и не свитые в безобразной высокой прическе, свободно падая на плечи, обрамляют пышною рамой смышленое личико девочки. Она впервые появилась сегодня в "свете", будучи "дружкой" на свадьбе принцессы Анны. Она так боялась этой свадьбы, этого бала. Боялась, что ее нескладная фигура, смешной горб, неловкая походка будут встречены насмешкой. Все домашние - отец, мать, братья - смеются над нею; они не называют ее иначе, как горбуньей и уродкой. А между тем сегодня - о! она это чувствует - она обращает общее внимание, производит на всех впечатление... Жгучее самолюбие придало ей силы, ловкости, уменья. Она во что бы то ни стало хотела доказать им всем, ее гонителям, что, несмотря на ее горб и на некрасивое лицо, она будет заметна, благодаря своему уму и начитанности, благодаря уменью быть интересной и остроумной собеседницей. И она доказала. Целый вечер ее окружают лучшие из кавалеров, толпятся вокруг нее, чтобы получить возможность танцевать с ее "светлостью", поймать мимолетную улыбку ее лица. Сам фельдмаршал Миних пригласил ее на танец, а это одно уже много значит. Несмотря на свои шестьдесят лет, победитель турок, герой минувшей войны, граф Миних не будет танцевать с первой попавшейся девушкою. Он бывает кавалером только или самых красивых, или самых умных, или самых обаятельных дам. А сегодня он от нее не отходит. Значит... значит...

   И принцесса Гедвига улыбается счастливой улыбкой. Она чувствует себя такой радостной, такой счастливой! Ее кривые, некрасивые ножки так и скользят по полу. Черные локоны вьются вокруг разгоревшегося румянцем лица.

   Ах, как хорошо сейчас ей, Гедвиге! Ни упреков, ни жалоб! Не слышно столь часто повторяемых ее отцом обидных и жестоких слов: "Ни за кого-то не пристроить тебя, уродку-горбунью, даже принц Дармштадтский, уж не Бог весть что такое, и тот не желал жениться на тебе, такой дурнушке". Сколько раз уж она слышала эти слова! Сколько слез пролила она, думая о них!..

   Но теперь Гедвига только хитро и тонко улыбается, припоминая эти слова. Лукавая, сметливая девочка отлично понимает, почему не пожелал жениться на ней принц Дармштадтский. В ответ на посланное ему предложение от герцогского двора принц Дармштадтский объявил довольно прозрачно, что не желает родниться с "курляндским конюхом", а ее уродство и горб тут ни при чем... Да, кроме того, разве она уж так уродлива? Сама императрица считает ее своей "миленькой", своей "хорошенькой" Гедей, а этого достаточно...

   И лицо Гедвиги разгорается все сильнее и сильнее, и чернокудрая головка поднимается выше и окидывает сияющими глазами весь зал...

   Но вот менуэт кончается. Камер-лакеи разносят на подносах бальные яства. Тут и "шалей", и сладости или "цукерброды" в виде хитро сделанных из сахара зверюшек и цветов, и пастилы, и мармелады, и имбирь в патоке.

   Фельдмаршал Миних с глубоким поклоном целует ручку Гедвиги и отходит от своей дамы. Блестящая молодежь сменяет его и окружает ее со всех сторон: тут сын фельдмаршала, молодой граф Миних, статный, юный гвардеец Лопухин, брат Юлианы барон Мегден, Алексей Петрович Бестужев, только что начинавший появляться при дворе красавец Волынский и, наконец, самый элегантный, самый безукоризненный светский кавалер, не молодой уже граф Левенвольде, обер-гофмаршал императрицы. Они говорят ей комплименты, сравнивая ее красоту с красотой Венеры, ее ловкость - с ловкостью Дианы, ум - с умом Афины Паллады. Они наперерыв ловят ее улыбки, ее слова, ее остроумные и меткие замечания. Она счастлива, она сияет...

   Вдруг... глаза Гедвиги встречаются с другими глазами... Там, неподалеку от цесаревны Елизаветы, стоит улыбающийся мальчик. Какое чудесное, смелое, открытое личико, какой прекрасный чистый взор! Но почему он смотрит на нее так насмешливо, этот стройный мальчик-красавец? Что он нашел смешного в ней, Гедвиге? Смеется над нею!.. О, если это так, она сумеет проучить его!.. Или ей так это кажется только?

   - Кто это? - обращается она к графу Миниху-младшему.

   Но тот не знает. Она спрашивает Лопухина - тот же ответ. Наконец Волынский исчезает в толпе придворных и через минуту, возвратившись, говорит Гедвиге:

   - Это мальчик из свиты цесаревны, Андрюша Долинский. Он паж ее высочества.

   - Ах, какое у него странное лицо! Позовите его ко мне, я хочу его видеть! - говорит она капризным голосом.

   Несколько кавалеров бросаются исполнить ее поручение. Через минуту паж цесаревны стоит уже перед Гедвигой Бирон.

   Его черные глаза смотрят на нее с легкой насмешкой. Губы улыбаются без всякой застенчивости.

   - Вот счастливец мальчик! На него обратила внимание принцесса Гедвига! - слышится вокруг завистливый шепот.

   - Я хочу танцевать с вами! - говорит Гедвига, обращаясь к мальчику тоном, не допускающим возражений, - и хочу знать ваше имя.

   - Мое имя Андрей Долинский и, если ваша светлость желает, я исполню ваше желание... - и свободным движением он взял руку Гедвиги и повел ее в ряды танцующих.

   - Вы не рады, не счастливы разве быть моим кавалером? - обратилась к нему девочка после только что исполненной фигуры английской кадрили.

   Андрюша взглянул на нее равнодушным взглядом.

   - Право не знаю, - произнес он, - я не люблю танцев, и танцы не доставляют мне никакого удовольствия...

   - Но ведь вы танцуете с самой принцессой Курляндской! - произнесла уязвленная его ответом Гедвига.

   - Знаю, ваша светлость, и благодарю за честь.

   - И все-таки танцы не приносят вам удовольствия? А между тем, - тут темные глаза Гедвиги гордо блеснули, - вы слышали, как все эти важные господа добивались чести танцевать со мною?

   - Слышал, - просто отвечал Андрюша.

   - Ну?

   - Принцесса-голубушка, вы обидитесь на меня, что я вам скажу? - произнес задушевным, ласковым голосом Андрюша, и чудесные глаза его мягко вспыхнули хорошим, добрым чувством.

   Гедвига, пораженная необычайной формой разговора с нею, только молча кивнула в ответ головою.

   - Видите ли, - начал горячо и искренно Андрюша, - все эти господа говорят вам неправду... потому что боятся вашего отца и хотят только угодить вам, как дочери Курляндского герцога, первого вельможи при императрице, а будь у вас отец не столь важный сановник, они и не стали бы разговаривать с вами...

   Точно свет померк в глазах Гедвиги и точно мрак воцарился кругом, так тяжело и мрачно стало на ее душе... Этот смелый мальчик говорил с нею так, как никто еще не осмеливался говорить!.. Он был искренен и чистосердечен, и эта искренность-то и убивала все радостное настроение Гедвиги. Но она все еще не хотела признать, что он прав и, цепляясь за последнее средство, она спросила взволнованным голосом:

   - Так, значит, я не хороша собою, как Венера, с которою сравнивали меня эти господа?

   Андрюша быстрым взглядом окинул тщедушную фигурку с небольшим горбом на спине.

   - Нет! - отвечал он просто, без малейшего колебания.

   - И моя ловкость и грация?..

   - Я не сравнил бы их с ловкостью Дианы.

   - Значит, я ничтожна и...

   В гордых, черных глазах Гедвиги мелькнуло злое выражение.

   - Вы умны и, должно быть, очень добры, принцесса, - произнес мальчик ласково, идя навстречу горбуньи своими честными, славными глазами.

   - Добра? - вскричала девочка, - но знаете ли вы, что все меня считают отвратительной маленькой злючкой?! И отец, и братья, и мать...

   - О, они ошибаются! - уверенно произнес мальчик, - и крестненький, и матушка, и цесаревна говорили мне всегда, что дети не могут быть злыми.

   - Кто это крестненький? - поинтересовалась Гедвига. На минуту оживленное личико мальчика затуманилось.

   Глаза его приняли тоскливое выражение.

   - Крестненький - это Шубин... - ответил он печальным голосом, - его сослали в Камчатку, дали ему жену-дикарку, предварительно пытав и продержав его долго в каменном мешке...

   Гедвига вздрогнула и побледнела.

   Она знала печальную судьбу Шубина, знала, что не кто иной, как ее отец, виновник его несчастий.

   Чтобы как-нибудь выйти из тяжелого положения, она снова спросила, тщательно избегая взгляда своего юного кавалера.

   - А отец ваш кто?

   - Мой отец умер еще до ссылки крестненького; он умер на дыбе, - произнес он так тихо, что Гедвига едва могла расслышать его.

   Еще большая бледность покрыла ее лицо. Губы девочки дрогнули, когда она спросила:

   - И тоже по приказанию моего отца?

   Красноречивый взгляд был ей ответом.

   Что-то необычайное свершилось с Гедвигой. Ей хотелось схватить за руку этого милого юношу-ребенка, увести его далеко-далеко из бальной залы и, упав перед ним на колени, говорить ему, задыхаясь от слез:

   "Я не виновна, что отец мой оказался злодеем по отношению твоих близких... Но я готова какими угодно мерами вознаградить тебя за то ужасное горе, которое ты испытал, милый ты, милый мальчик!.. Вместо того, чтобы проклинать меня, дочь твоего злейшего врага, ты называешь меня доброй без лжи и лести!"

   Жгучий, мучительный стыд охватил душу Гедвиги и, прежде чем танец был окончен, она вырвала руку из руки юного пажа и, расстроив ряды танцующих, вышла из залы.

  

   - Какой красавец-мальчик! Я хочу принять его в свиту моих пажей! - послышался грубоватый голос за спиною растерянного, смущенного, молодого Долинского в минуту внезапного исчезновения его дамы.

   Андрюша поднял голову.

   Перед ним, опираясь на руку герцога Курляндского, стояла императрица.

   Мальчику и прежде издали приходилось видеть государыню, но так близко еще никогда он не был перед нею. Перед ним было смуглое, рябое, постаревшее лицо, черные, проницательные глаза и полная, грузная фигура государыни, с трудом передвигавшей ноги по скользкому полу.

   - Я хочу принять его в свиту моих пажей, - повторила еще раз Анна. - Прикажи, герцог, от моего имени графу Левенвольде, чтобы он занялся судьбою этого красивого мальчика. Он мне нравится.

   Последние слова императрица произнесла, ласково глядя на Андрюшу и положив свою толстую руку на чернокудрую голову мальчика.

   Окружающие императрицу вельможи и нарядные красавицы, при виде неожиданной милости к незнакомому юноше, заулыбались и закивали ему. Десятки прелестных женских ручек протянулись к Андрюше, десятки улыбок посылались ему. Вся бальная зала, казалось, занялась этим, до сих пор никому неведомым, мальчиком.

   К государыне между тем спешил Левенвольде, осторожно прокладывая себе дорогу среди блестящей толпы.

   - Вот тебе новый подчиненный, граф! - произнесла Анна Иоанновна, чуть-чуть выдвигая вперед Андрюшу, - обучи его как следует всему, что требуется в нашем придворном этикете. С сегодняшнего же дня он будет считаться моим личным пажом.

   - Никак нельзя этого сделать, государыня! - произнес, сосредоточенно глядя в глаза своей повелительнице, обер-гофмаршал.

   Императрица нахмурилась. Она не терпела противоречий.

   - Нельзя? Почему? - резко сорвалось с ее уст.

   - Этот мальчик, - спокойно выдерживая гневный взгляд Анны, произнес Левенвольде, - этот мальчик - паж Ее Высочества цесаревны Елизаветы.

   - А... - протянула значительно государыня, и тотчас же лицо ее приняло прежнее довольное выражение. - Что ж, цесаревна не поскупится сделать нам удовольствие, я чаю, и уступить нам своего пажа... Тем более, что мы осыпем его милостями, какие он может получить, только состоя при особе нашей... Мальчик, кажется, не глуп, он поймет, какая будущность ждет его, если он с этих пор получит место личного нашего пажа. Не правда ли, мальчик, ты счастлив перейти на службу нашу? - обратилась Анна к Андрюше, ласково приподняв его лицо за подбородок.

   Теперь на нее смотрели два прекрасных, черных глаза, не умевшие скрываться и лгать. Смелое, отважное лицо мальчика ясным взором впилось в лицо государыни.

   - Нет, Ваше Величество, я не буду счастлив в этом дворце! - произнес Андрюша своим звонким, молодым голоском.

   Казалось, молния ворвалась в эту минуту в огромную залу и опалила всех присутствующих, лишая их зрения, голоса и слуха, так неожиданно, так поражающе дерзок был ответ юного пажа. Гробовое молчание воцарилось в зале.

   Императрица стояла с грозно-нахмуренными бровями, с внезапно засверкавшим гневным негодованием взором. Безмолвный ужас был написан на лицах присутствующих. Все молчали.

   - Ты смел и отважен, мальчик, - произнесла императрица после долгой паузы, - а я люблю смелых и отважных. Скажи же мне, чем мы заслужили твою немилость, что ты не хочешь состоять при особе нашей?

   Последние слова звучали худо скрытой насмешкой, которой не заметил Андрюша.

   - Ваше Величество, - произнес он, выходя вперед и низко склоняясь перед императрицей, - я не могу уйти из дворца цесаревны. Ее Высочество облагодетельствовала меня. Ваше Величество, я сирота, и цесаревна Елизавета приютила меня, обласкала меня и заменила мне моих умерших родителей. Всем своим счастьем, всем благополучием я обязан Ее Высочеству... Нет, милостивая государыня, никакие почести, никакие награды не смогут соблазнить меня уйти от нее... Всю мою жизнь я отдам ей до последнего вздоха, все мои дни до конца жизни посвящу цесаревне моей! - пылко заключил мальчик, обводя сверкающим взором тесно сплотившуюся вокруг него и Анны толпу придворных.

   - Жизнь следует посвящать только Ее Величеству государыне! - прозвучал резкий голос за его спиною. Эти слова сказал герцог Курляндский с трудно скрываемым гневом.

   - Оставь, герцог! - недовольно произнесла государыня, - сама истина говорит устами этого ребенка!.. Как счастлива должна быть Лиза, имея такого преданного и бескорыстного слугу! - тихо, чуть слышно добавила она.

   - Вы имеете не менее преданных и бескорыстных слуг, государыня, - почтительно произнес Бирон.

   Анна холодно взглянула на своего любимца.

   - Нет, ты не понимаешь меня, - произнесла она досадливо. - Русская императрица имеет возможность щедро награждать своих слуг... Их преданность и верность хорошо оплачиваются и деньгами, и почестями... Это знает каждый... А вот этот мальчик...

   Тут Анна Иоанновна прервала свою речь и, взглянув на приближающуюся сзади толпы придворных фигуру, протянула руку. Толпа расступилась, давая дорогу цесаревне Елизавете, которая предстала перед императрицею с обычною легкою улыбкою вежливости на лице, слегка помахивая веером.

   - Ваше Высочество, можете быть счастливы, имея такого пажа! - произнесла любезно государыня, легонько подтолкнув Андрюшу навстречу цесаревне, - более верного слугу нельзя найти, - прибавила она тише.

   На лице цесаревны появилась теперь уже широкая улыбка. Глаза лучисто засияли юному пажу.

   Елизавета Петровна, стоя в отдалении, слышала все, что говорил Андрюша, и теперь сердце ее рвалось навстречу мальчику, который так и просиял от улыбки своей обожаемой благодетельницы.

   Впрочем, не одна цесаревна следила за своим молоденьким пажом. Две пары черных горящих глаз впивались в лицо Андрюши. Эти глаза принадлежали юной принцессе Курляндской, Гедвиге Бирон.

  

  

   А дни все тянулись и тянулись бесконечно длинной вереницей... Отпраздновав свадьбу Брауншвейгского принца, императрица удалилась в Петергоф, где решила прожить до осени в надежде поддержать на свежем воздухе, вдали от столицы, свое ухудшающееся здоровье. С ней удалился и весь двор. Но вот наступил и сентябрь, жуткий и дождливый. Деревья в Летнем саду пожелтели и одну за другой усеивали широкие аллеи своим пышным золотисто-багряным ковром. Двор вернулся в Петербург, и снова заработала тайная канцелярия, снова прибавилось дела страшному генералу Ушакову.

   Бирон, видя, как падают силы императрицы, делался все злее и злее, как бы предчувствуя скорый конец своему владычеству и точно упиваясь своею случайною властью.

   С некоторых пор подозрительный временщик стал замечать некоторую холодность к нему со стороны государыни.

   Новая яркая звезда начинала разгораться на придворном небосклоне и если не грозила потушить блеск звезды герцога, то, во всяком случае, умерить, ослабить ее сияние.

   Эта новая звезда был Артемий Петрович Волынский.

   Умный, ловкий, всегда веселый кабинет-министр своим ровным характером сумел приятно действовать на настроение часто болевшей теперь императрицы. В то время как герцог появлялся к ней с вечно нахмуренным, недовольным лицом, с постоянными открытиями новых и новых заговоров, беспрестанно пугал императрицу всевозможными изменами, - Волынский поступал иначе. Уместной шуткой, веселым словом, удачной остротою и полным презрением ко всем черным слухам, усиленно доводимым до императрицы ее курляндским любимцем, он умел успокоить и развлечь Анну.

   Вскоре Артемий Петрович занял близкое место у трона государыни и уже начал работать против Бирона, которого ненавидел всей своей чисто русскою душой. Не раз он намекал императрице про вред, наносимый ее любимцем России. Не раз намекал ей, что Бирон ведет страну к бедствиям. Не раз вскользь упоминал о той ненависти, которую питают лучшие люди к всесильному советнику Анны. Услужливые люди донесли об этом герцогу, и Бирон поклялся погубить Волынского во что бы то ни стало.

   Зима стояла студеная и жестокая в 1740 году. Императрица чувствовала себя еще хуже этой зимою и почти не выезжала из своего дворца. Главное развлечение, которому она предавалась теперь, была стрельба из окон по загнанной на дворцовый двор дичи. Под страхом жесточайшего наказания запрещено было охотиться кому-либо на дичь на 30 верст расстояния вокруг Петербурга, для того, чтобы как можно более доставить живой дичи во дворец для охоты государыни. Другое развлечение Анны Иоанновны было - слушать и смотреть всякого рода выходки шутих. Со всего государства сгонялись дурки и "болтуньи", попросту женщины, умевшие говорить всякий вздор без устали, для потехи императрицы. И дурки болтали без умолку, шуты и карлы кривлялись и неистовствовали, оглашая дворец своими криками и песнями. А за окнами дворца неистовствовал мороз, неумолимый и трескучий в этом году. И благодаря этому морозу, кому-то из придворных пришел в голову новый способ потешить государыню - устроить "ледяную потеху".

   Анна Иоанновна одобрила мысль и с радостью скучающей и больной женщины отдалась ей. А потеха состояла вот в чем: женить придворного шута, князя Голицына, на карлице, придворной калмычке Бужениновой и свадьбу их отпраздновать в нарочно для этого устроенном на Неве ледяном доме. И вот кабинет-министру Волынскому, как самому расторопному и способному на всякого рода потешные дела, была поручена постройка этого дома.

   Сказано - сделано. Словно в сказке, с поражающей быстротой выросло посреди Невы, между Адмиралтейской крепостью и Зимним дворцом, большое ледяное здание. Оно было все вылито из льда; даже мебель, утварь и мелкие вещи были художественно сделаны из него же. У дверей дома стоял огромный ледяной слон, изрыгающий горящую нефть из пасти.

   Из разных концов России было нарочно созвано на свадьбу до 150 пар из народностей, подвластных русскому престолу. Здесь были и цыгане, и остяки, и финны, и калмыки, и башкиры. Каждая пара должна была плясать свой национальный танец в ледяном дворце для забавы государыни.

   В день свадьбы новобрачных и их разноплеменных гостей угощали во дворце. Поэт того времени Тредьяковский, писавший оды ко всякому торжественному случаю, прочел свое вновь сочиненное стихотворение в честь "молодых". Потом новобрачных со всевозможной пышностью отвезли в Ледяной дом, где они чуть было совсем не замерзли, оставаясь там до утра...

   Анна Иоанновна осталась очень довольна "ледяной потехой" и благодарила Волынского за эту выдумку.

   А через три месяца этот же самый Волынский, оклеветанный Бироном, был предан суду за оскорбление "величества". Анна Иоанновна, душевно расположенная к своему кабинет-министру, всячески хотела выпутать его. Но все первые вельможи, составлявшие суд над Артемием Петровичем, в угоду Бирону в один голос приговорили его к смертной казни. После мучительных пыток, которыми Бирон хотел исторгнуть признание в несуществующей вине у бессовестно оклеветанного кабинет-министра, герцог понес для подписания императрицы смертный приговор своему врагу. Анна Иоанновна долго колебалась, пока наконец, выведенный из себя ее нерешительностью, герцог вскричал:

   - Вот другая бумага, ваше величество, - мой смертный приговор. Если вы дорожите этим изменником более чем мною, я готов идти на плаху и умереть вместо него.

   Анна Иоанновна тяжело вздохнула и дрожащей рукой подписала Волынскому смертный-приговор. 27 июня прекрасная голова Артемия Петровича скатилась на плаху.

   Бирон торжествовал.

  

  

   - Смотри, смотри, какой он маленький, Юлиана, совсем, совсем крошка!

   И Анна Леопольдовна, супруга принца Брауншвейгского и русская великая княгиня, взглянула с необычайной нежностью на крошечное личико лежавшего около нее новорожденного малютки-мальчика, объявленного наследником русского престола, - принца Иоанна Антоновича.

   Какая-то печать старческой сосредоточенности лежала в едва обрисованных детских чертах малютки. Точно маленький мозг ребенка уже работал над какою-то тяжелою думою.

   - У него странное личико, - не могла не заметить Юлиана, пристально разглядывая новорожденного сына своей подруги.

   - Слушай, Юля, а как же наше решение? - робко произнесла принцесса Анна. - Ты сказала о нем кому следует?

   Юлиана молча кивнула головою.

   - Арап говорил, - зашептала она, наклонившись над молодой матерью, - что приведет человека, который может предсказать судьбу ребенка...

   - Так зови же его! Зови сюда, Юлиана! А я найду возможность удалить отсюда всех.

   И, говоря это, Анна Леопольдовна закрыла глаза, давая знать присутствующим статс-дамам, что хочет уснуть, забыться.

   Все поспешно покинули комнату принцессы.

   Вслед за всеми проскользнула неслышной тенью и хорошенькая Юлиана.

   Комнаты были пусты в этот полдневный час. Все, что было во дворце, устремилось на большую его половину, в апартаменты государыни, поздравить Анну Иоанновну с рождением ее внука.

   За окнами дворца глухо раздавались восторженные крики. Это войска и народ приветствовали появление на свет объявленного наследника русского престола.

   Юлиана легкой походкой пробежала ряды опустелых покоев и вошла в зимний сад, теперь пустынный. Ветвистые пальмы с их широкими листьями, бесконечные вьющиеся нити дикого плюща и бесчисленные клетки, наполненные птицами, до которых императрица была большая охотница, - вот что представилось глазам молодой фрейлины. Но Юлиана не обратила внимания ни на птиц, без умолку щебетавших в клетках, ни на бархатистые, в виде растопыренных пальцев, листья пальм. Она миновала фонтан с его гремучей струею и, приблизившись к гроту, заглянула в него.

   - Абас! Ты здесь? - тихо крикнула Юлиана. Высокая, черная фигура тотчас же появилась у входа искусственно выложенной из камня пещеры.

   - Я здесь, баронесса, - ответил, ясно произнося по-русски каждое слово, арап.

   Этот арап был уже не первой молодости. Все свои лучшие годы провел он здесь, во дворце, прилежно учась по-русски и старательно служа обитательницам императорского дворца. Никто не знал, откуда он явился. В один осенний, ненастный день, в первые годы царствования Анны Иоанновны, семь лет тому назад он пришел во дворец, прося принять его на службу. Он говорил, что остался здесь по отъезде персидского посольства, у которого считал невыгодным для себя долее служить. Он был тих, скромен, незлобен и отличался рабской преданностью к особам императорской фамилии. Особенно привязался он к принцессе Анне и старательно служил Брауншвейгской семье. Любил он проказницу Юлиану и всячески старался оказывать ей маленькие услуги. И принцесса, и ее верная подруга оказывали полное доверие своему слуге.

   Накануне Абас пришел поздравить Анну Леопольдовну с рождением сына и, желая сделать приятное молодой матери, предложил принцессе доставить во дворец ученого алхимика и астролога, который по линиям руки и тела новорожденного мог бы рассказать ожидавшую его судьбу. Мечтательнице Анне понравилась эта мысль, и она дала свое согласие. В тот же вечер арап отправился в поиски за предсказателем.

   Сегодня Юлиана поспешила узнать о результате его затеи.

   - Ученый здесь! - произнес Абас в ответ на вопрошающий, устремленный на него с любопытством взгляд, - и, если госпожа баронесса позволит, я отведу его немедленно в апартаменты ее высочества...

   "Госпожа баронесса", разумеется, позволила.

   В ту же минуту Абас кивнул головою, и из глубины грота вышел седой старик в старом потертом плаще, с седыми кудрями, небрежно разбросанными по плечам.

   Юлиана дала знак головою и помчалась обратно по огромным пустым комнатам. Старик-ученый и арап едва успевали за нею.

   - Он здесь, Анна, я привела его! - произнесла молодая девушка звонким шепотом, быстро распахивая дверь в спальню принцессы.

   Анна Леопольдовна подняла голову с подушки.

   - Подойдите сюда, достойный старец, - произнесла она, посылая приветствие рукой старику, - предначертайте моему сыну его будущую судьбу!

   - Предначертывать судьбу может только один Бог, принцесса! - медленно произнес ученый, - я могу лишь, благодаря долгим усилиям науки, прочесть то, что определено ею этому новорожденному младенцу. Разрешите приступить, принцесса?

   Анна Леопольдовна кивнула головою. Юлиана быстро развернула пеленки, и перед лицом старого ученого показалось худенькое, сморщенное тельце малютки-наследника.

   Старик склонился над ним, осторожно взял своей сильной рукою крошечную ручку новорожденного и долго-долго смотрел на маленькую ладонь, напрягая все свое зрение, точно стараясь разобрать, что написано в едва видных складках и линиях крошечной ручки. Синие жилы вспухли и надулись на старом лице ученого. Спустя несколько минут старик вытянулся во весь свой рост, точно вырос, помолодел... Глаза его вспыхнули юношеским огнем.

   - Корона великой Российской Империи в недалеком уже будущем ждет этого царственного младенца... - произнес он разом окрепшим, властным, пророческим голосом, - да, корона... Я вижу толпы народа, склоняющегося перед ним, малюткою, ему присягают... он император... потом... дорога... долгая... бесконечная... затем крохотная келья... и снова близко корона... снова императорский престол впереди... но... но...

   Старик разом смолк. Лицо его побледнело. Последние слова он прошептал чуть слышно.

   - Корона великой Российской Империи... - словно в чаду проговорила принцесса Анна, - корона на голове моего Иоаннушки!.. Мой Иоаннушка - император! Мой Иоаннушка даст величие своей матери!.. Он днями могущества заставит ее забыть дни унижения и скорби, несчастный брак и выходки Бирона... О, Юлиана, как хорошо все это!.. Как чудно хорошо!

   Принцесса не слышала конца пророчества старика. Слова "корона" и "император" захватили ее, подняли в ней прежние силы.. Дней печального супружества, в которые она была несчастна, благодаря своему робкому, трусливому мужу, боявшемуся всего и всех, как ни бывало. Ее мысль стремилась только к одному: Иоаннушка будет императором и даст ей спокойствие и счастье!.. И она быстро наклонилась к крошечному тельцу будущего государя... В ее сердце, кроме глубокого чувства материнской привязанности, нарастало еще новое, могучее чувство благодарности к нему, благоговения пред ним. Она уже видела его на троне красавцем-юношей с короной на кудрях... На его плечах - царская мантия... Скипетр и держава в сильных, молодых руках... И она - его мать, она, государыня, она окружена нежнейшими заботами молодого государя...

   - О, Иоаннушка! Сын мой! радость моя! - прошептала принцесса, опьяненная счастьем, и нежно прижала к груди ребенка, в то время как старик-ученый тихо, с сосредоточенным взглядом направился к двери.

   - Корона великой Российской Империи... узкая келья... снова близость трона и... Чего-то еще не договорил старик?

   И арап Абас, молча последовавший было за стариком-алхимиком, вышедшим из комнаты следом за Юлианой, вдруг остановился посреди комнаты.

   - Тесная келья и что-то еще худшее, очевидно, ждет этого царственного крошку! - пронеслось вихрем в мыслях черного человека. - Но, что бы ни было, он будет охранять покой этого ребенка, он отплатит добром за все добро этой милой молодой принцессы... Недаром судьба толкнула его на их путь...

   - Я заплачу жизнью за покой крошки-императора и его матери, если понадобится это! - вырвалось горячо из груди черного человека, - я отдам всю жизнь мою на служение им обоим!

   Принцесса точно очнулась... и вздрогнула, пораженная этим возгласом... Но арап уже исчез.

   И кроме ее самой и будущего императора-крошки никого не было в комнате.

  

  

   Госпожа герцогиня Бенигна-Готлиб Бирон, урожденная фон Тротта-Трейден, важно восседала в проходной гостиной, вперив лишенные всякого выражения глаза на дверь кабинета ее мужа.

   Некрасивое, болезненное, изрытое оспой лицо герцогини было старательно набелено и нарумянено по обычаю того времени. Насурьмленные брови как-то нелепо выделялись двумя черными червяками над бесцветными ее глазами. Вся фигу