Чарская Лидия Алексеевна - Паж цесаревны

   Чарская Л.А. Паж цесаревны. - М.:Астрель АСТ, 2002. - 252с.: ил. Л.Орловой, И.Лившиц - (Живая история)

   Scan, OCR, SpellCheck: Kapti, 2009г

  

   - Стой! Ни шагу дальше! - прозвучал громкий окрик в темноте сентябрьской ночи.

   И трое людей, одетых во все черное, в нахлобученных на голову черных треуголках, выскочив из-за угла улицы, загородили дорогу одиноко шагавшему позднею ночью молодому офицеру.

   Нападение было совершено столь внезапно, что офицер не успел даже выхватить шпагу. Трое неизвестных бросились к нему с двух сторон. Один крепко схватил его за грудь, двое других - за руки.

   - Что вам от меня надо? И кто вы такие? - громко спросил офицер, пытаясь освободиться. В его голосе слышались негодование и гнев.

   - Кто мы и зачем остановили тебя, ты узнаешь после, а пока ни с места дальше! - был короткий, резкий ответ.

   Трое неизвестных крепко держали молодого офицера, тщетно старавшегося вырваться из их крепких рук. Мрачные глаза незнакомцев сверкали на офицера далеко не дружелюбным огнем.

   Однако офицер не растерялся. Неожиданное появление незнакомых людей, очевидно, скорее изумило, нежели испугало его. При бледном сиянии месяца красивое, открытое лицо молодого человека поражало своим благородным спокойствием.

   - Что же вам, однако, от меня нужно? - повторил он свой вопрос прежним, спокойным голосом.

   Вместо ответа один из незнакомцев произнес повелительным голосом:

   - Довольно разговаривать!.. Ступай за нами!

   - Но, позвольте, однако! - уже значительно, в свою очередь повысив голос, произнес офицер, - тут кроется какое-то недоразумение. Вы принимаете меня, очевидно, за кого-то другого. Я - поручик гвардии Семеновского Ее Величества полка Юрий Долинский, возвращаюсь с товарищеской вечеринки и спешу домой...

   - Вот именно тебя-то нам и надо, голубчик! - воскликнул один из закутанных плащом людей. - Да ты и сам это прекрасно знаешь и прикидываешься только непонимающим! Нас не проведешь!

   - Да что тут долго разговаривать, - прибавил второй. - Вот что: "слово и дело!" Мы арестуем тебя!

   - Слово и дело! - повторили остальные.

   Молодой гвардеец вздрогнул. Лицо его покрылось смертельной бледностью. Фраза "слово и дело", произнесенная незнакомцами, точно молотом ударила его по сердцу. И не без причины.

   Молодой гвардеец хорошо знал, что выражение "слово и дело" в те тяжелые времена (это происходило в начале царствования императрицы Анны Иоанновны) имело совершенно особое значение. Раз к кому обращались с подобным выражением, это означало, что тот уличен, или, по крайней мере, заподозрен либо в тяжелом государственном преступлении, либо в каком-нибудь неодобрительном отзыве об императрице или ее правительстве, - и за это виновного ожидала пытка и смертная казнь. Знал также молодой гвардеец, что не только по всему Петербургу, но и по всей России сновали доносчики, усердно шпионившие за народом и доносившие о каждом неосторожно сказанном слове.

   Нередко бывали случаи, что они оговаривали совершенно невинных людей просто из личной злобы или ради денежной награды, которую выдавала за каждый донос так называемая "тайная канцелярия" - гроза и ужас всего населения. Достаточно было доносчикам произнести роковое "слово и дело", чтобы людей тащить к допросу, на пытку, на казнь.

   Поэтому, когда незнакомцы в плащах произнесли страшную фразу, молодой гвардеец тотчас же понял весь ужас своего положения.

   Он беспокойно оглянулся.

   Кругом было тихо и безлюдно. Ни шелеста, ни звука... Только где-то поблизости плескали темные воды Фонтанной речки, одной из многих рек, перерезавших молодую еще тогда столицу Санкт-Петербург... Там, за этой рекой, пройдя темный переулок, находился его домик...

   В голове молодого поручика блеснула мгновенная мысль: вырваться из рук предателей, добежать до своего дома, предупредить близких о случившемся, а может быть, если удастся, и скрыться совсем, спастись...

   Да! Спастись во что бы то ни стало. Непременно спастись! Ведь у него жена, ребенок... Ему надо жить для них, нет: для России он должен жить, для дорогой родины, залитой слезами и кровью...

   И с этой смелою мыслью юный офицер сильным ударом кулака свалил на землю одного из незнакомцев, все еще державшего его за грудь, оттолкнул другого, отбросил третьего и, размахивая добытой из ножен шпагою, со всех ног кинулся бежать.

   Крики злобы и испуга и бешеные проклятия понеслись ему вдогонку.

   - Держи! Лови преступника! - гремело следом за ним в осеннем ночном воздухе, и вскоре три пары ног гулко застучали о придорожные камни, устремляясь в погоню за беглецом. Но кругом было пусто и никто не прибежал на помощь преследователям. Молодой офицер, между тем, не медлил. Он перескочил ров, перелез через плетень и бежал, бежал, не переводя дух, не останавливаясь ни на минуту, едва касаясь ногами земли.

   Отчаяние придало ему силы, страх - скорость ногам. Его преследователи остались далеко позади и, наконец, потеряли его след. По крайней мере, их бешеные крики долетали теперь глуше до его болезненно-напряженного слуха.

   Добежав до небольшого домика, в темном, пустынном переулке, молодой офицер из всей силы толкнул калитку, незаметно вделанную в заборе, и очутился на крошечном дворе. Затворив наскоро ворота плотным засовом, едва переводя дыхание, он вбежал на крыльцо.

  

  

   - Какую ты мне сказочку расскажешь сегодня, матушка?

   Этот вопрос был сделан маленьким шестилетним человечком сидевшей с ним рядом молодой, худенькой, красивой женщине.

   Женщина эта казалась нездоровой. На бледном лице ее играли два предательских пятна румянца. Огромные глаза казались черными от усиленного блеска, игравшего в них.

   Маленький человечек был очень похож на свою мать, только белые пухлые щечки его были покрыты здоровым, свежим румянцем, а темные глаза горели мягким, радостным, детским огоньком.

   Молодая женщина любовно погладила кудрявую головенку сынишки и спросила ласково:

   - Какую же сказку рассказать тебе, Андрюша?

   - Ах, матушка, - радостно залепетал ребенок, - ту, старую, знаешь? Про красавицу царь-девицу, которую злые великаны-люди прогнали далеко, далеко с ее родины и не пускают вернуться в царский дворец ее отца...

   - Да ведь ты уже знаешь эту сказку, мой миленький, - с улыбкою ответила молодая женщина.

   - Ах, я ее рад слушать сто раз! - восторженно вскричал малютка, - и знаешь, мама, я так хорошо ее помню, что стоит мне закрыть глаза, и я вижу милую, ласковую царь-девицу, и мне кажется, что она говорит мне: "Ах, как мне скучно, Андрюша, вдалеке от родимой стороны! Как мне хочется вернуться туда, а злые великаны меня не пускают!.." Как все это странно, матушка: сказка и вдруг точно взаправдашняя царь-девица является ко мне!

   - Сказка-то эта - быль, мой милый, - печально проговорила молодая женщина. - Когда подрастешь немного, поймешь все, а пока слушай... Надо торопиться. Уже девятый час. Скоро вернется отец, будем ужинать, и мой мальчик пойдет бай-бай, на боковую...

   - И опять увидит царь-девицу во сне, не правда ли, матушка? - радостно вскричал, сияя глазенками, Андрюша.

   - Да, да, моя радость. А теперь слушай. Жил-был на свете ласковый и мудрый царь. Он страшно любил свое царство и старался сделать его могучей и сильной страной. Хотел он, чтобы на родине его были корабли и пушки, как и в других странах, и для этого отправлялся сам в чужие земли и под видом простого плотника изучал у иноземных мастеров как строить суда, как лить пушки. Чтобы расширить торговлю и сделать свою родину образованною страною, он завоевывал соседние страны, которые закрывали ему доступ в другие государства. Славное тогда было время для его страны. Когда мудрый царь умер, его жена, царица, продолжала дело своего покойного мужа. Но она недолго прожила после него и передала царство своему внуку...

   - Которого звали Петром и который был маленький мальчик, вроде меня, - прервал мать Андрюша.

   - Нет, он на целых шесть лет был старше тебя. Но и юный Петр недолго царствовал. После его смерти престол должен был перейти к красавице царь-девице, дочери мудрого царя, но злые люди...

   - Великаны, матушка?

   - Да, да, злые великаны не дали ей царствовать. И бедная царевна, дочь мудрого царя, ушла в дремучие леса, за широкие реки и, скрывшись в одном селе, зажила там с добрыми, полюбившими ее крестьянами...

   Неожиданный стук в дверь внезапно прервал рассказ на полуслове.

   - А вот и отец вернулся! - вскричала молодая женщина и, с легкостью девочки вскочив со стула, бросилась к дверям.

   - Наконец-то, Юрий! - радостно произнесла она, устремляясь навстречу вошедшему мужчине, и вдруг с громким криком испуга отступила назад.

   Лицо молодого офицера было смертельно бледно. Глаза тихо блуждали. Его гвардейский мундир был разорван в нескольких местах.

   - Спасайся, Наташа! - произнес он глухим голосом. - Спасайся, пока не поздно, и спаси нашего сына!.. Меня арестуют агенты тайной канцелярии...

   - Великий Боже! За что! Что ты сделал, Юрий? - смертельно бледная и, всплеснув руками, вскричала женщина.

   - За что? И ты еще спрашиваешь? Да разве что-либо делается теперь по праву? Разве душегубы-немцы не придираются к каждому случаю, чтобы пить нашу русскую кровь?.. Я сидел на вечеринке Буланина... Мы дружески разговаривали... Вспоминали лучшие времена, покойного государя, Великого Петра, матушку Екатерину и юного императора... Как ни тяжело было при последнем, а все же дышалось легче. Про царевну Елизавету говорили тоже... про ее друга Шубина... И я говорил... А там, вероятно, поблизости присутствовал один из шпионов обер-гофмейстера... На улице уже меня догнали... Хотели арестовать... Я бежал... предупредить тебя хотел, Наташа... Думал спастись, уйти вместе с вами... но нет, нельзя... все равно накроют... Вас подведу только... Вам бы лишь уйти... А то розыск, пытки... Тебя пытать будут... Не допущу этого, родная ты моя! Не допущу!

   И молодой офицер в смертельном ужасе обхватил руками жену и сына.

   - Нет, нет, милый! И я за тобою! На пытку, на розыск! На самую смерть! - пылко вскричала молодая женщина, бросившись на грудь мужа.

   Она трепетала всем телом. Обильные слезы текли по ее лицу. Она прижалась к широкой, могучей груди Долинского и судорожно билась на ней.

   Андрюша, видя эту сцену, с громким плачем бросился к родителям, не понимая, в чем дело, - о чем тоскует матушка и отец.

   - Что будет с ним, если нас запытают, зачем обоих? - взволнованным голосом произнес Долинский. - Нет, нет! - добавил он твердо и, отстранив от себя жену, пристально заглянул ей в глаза и заговорил почти спокойно: - Ты слаба и нежна, Наташа. Я силен и крепок. Чего не сможешь вынести ты, болезненная и хрупкая женщина, то буду в состоянии вынести я. Кто знает, может, дело обойдется простым допросом. А ты... ты... ты возьмешь Андрюшу, голубка, и сейчас же выберешься отсюда, чтобы злодеи не нашли тебя здесь... С первой же возможностью ты уедешь из Петербурга в Москву... Оттуда в слободу Покровскую. В Покровской слободе, при дворе цесаревны, живет наш друг Шубин, Андрюшин крестный. К нему-то и обратись за помощью. Пусть упросит, умолит царевну о ее высоком покровительстве Андрюше и тебе... Живите там с Богом... а как услышите, что выпустили меня, приезжайте немедля назад... А теперь... собирайся, во имя Бога, Наташа, пока не поздно... Нельзя терять ни минуты... Ради сына ты должна беречь себя, должна скрыться... Ведь злодеи не ограничатся одним моим арестом. Они притянут к розыску и тебя!.. Торопи...

   Долинский не кончил. Громкий удар в ворота прервал его речь. Наталья Дмитриевна громко вскрикнула и повисла на шее мужа. Андрюша с плачем бросился к отцу.

   Так длилась секунда, другая... Потом молодая женщина разом отпрянула от любимого человека. Смертельно бледное лицо ее приняло выражение решимости. Глаза вспыхнули недобрым огнем.

   - Слушай, Юрий, жизнь моя! - произнесла она звенящим голосом, - если нам суждено увидеться, я буду самой счастливой женщиной в мире, но если... если, не дай Бог, случится что-либо, наш сын, наш Андрюша вырастет таким же честным и благородным человеком, как и его отец! Клянусь тебе в том!..

   И, осенив широким крестным знамением мужа, она поцеловала его долгим прощальным поцелуем, потом кинулась во внутренние комнаты и, стараясь не производить шума и не будить прислуги, быстро отыскала нужное теплое платье себе и сыну.

   В одну минуту Андрюша был одет, укутан, как в дальнюю дорогу. Его мать накинула на себя теплый платок и кофту, в которой было трудно узнать изящную, благородную жену гвардейца.

   Надо было спешить. Каждое лишнее промедление несло гибель. Стук в ворота усиливался с каждой минутой. Слышно было, что стучало не двое и не трое людей, а целая толпа ломилась в крошечный дворик Долинских.

   - Прощай, Наташа! Прощай, моя радость! Господь с тобою. Береги себя! - прошептал глубоко потрясенный молодой офицер. - Прощай, Андрюша, крошка мой, прощай! - продолжил он, высоко вскидывая на руки маленького человечка и прижимая его к своему сильно бьющемуся сердцу. - Слушайся мать и не забывай своего отца. Слышишь, мой Андрюша?

   Мальчик только горько плакал, глядя на слезы матери и на печальное лицо отца. Но он мало понимал из того, что перед ним происходило. Ему только жутко было от таких странных стуков, которые, не умолкая теперь ни на мгновенье, потрясали до основания их небольшой дом.

   - Пора! Идем, Андрюша! - произнесла наконец его мать, бережно принимая мальчика из рук мужа, и быстрыми шагами направилась к двери. Эта дверь вела в задние сени, откуда был выход прямо в огромный пустырь, находящийся на окраине города.

   - А как же батюшка? Разве он останется здесь? - спросил Андрюша, беспокойно оглядываясь назад.

   - Да, милый, он должен остаться, - произнесла молодая женщина, едва удерживаясь на ногах от горя, - а мы с тобой пойдем к царь-девице, к юной царевне из маминой сказки...

   И вдруг голос, произносивший эти слова, разом затих, оборвался. Наташа с воплем протянула руки назад. Лицо ее исказилось мукой.

   - Юрий, Юрий! - прошептала она в смертельной тоске, - беги с нами, пока не поздно...

   Долинский взглянул ей прямо в глаза. Печаль, мука и бесконечная любовь отразились в его взоре.

   - Ради блага Андрея, иди! - произнес он, благословляя жену издали, и махнул рукою.

   С громким рыданием схватила Наталья Дмитриевна на руки сына и бросилась вон из горницы.

   В тот же миг ворота, теснимые напором толпы, рухнули, и несколько человек с шумом ворвались во двор. Юрий ясно слышал теперь, как раздались шаги на лестнице, затем на крыльце, у самой двери... В то же время он чутко прислушивался к другим шагам, слабым, чуть слышным, доносившимся из сеней, шагам его Наташи. Вот, вот они тише... еще тише... Замерли совсем. Слава Богу, его жена и ребенок вне опасности! Тогда он медленно подошел к двери и ждал, все еще выгадывая время, когда и эта последняя преграда падет под руками его врагов. Ждать пришлось недолго.

   Несколько сильных ударов, и дверь отскочила, сорванная с петель.

   Долинский стоял перед нею со скрещенными на груди руками. В лице его не было страха. А между тем он знал, что за оказанное им сопротивление агентам "тайной канцелярии" он подлежал жестоким пыткам, может быть, смерти... Но он не хотел добивать этим известием свою Наташу и, как мог, успокоил ее.

   - Берите меня. Я отдаюсь в ваши руки! - произнес молодой офицер, сделав несколько шагов вперед.

   Знакомые ему три человека в черных треуголках с целой ватагой приспешников бросились к нему, повалили на пол и, связав по рукам и ногам, с бранью и проклятиями поволокли его с собою...

  

  

   - Что мы делаем, россияне? Петра Великого погребаем? Скорбным, мучительным звуком пронесся под сводами

   храма голос новгородского архиерея и главы Синода, Феофана Прокоповича.

   И оратор-пастырь, готовившийся произнести надгробное слово, глухо зарыдал, как ребенок. Зарыдал за ним и весь православный народ. Вся Русь зарыдала.

   А мудрый преобразователь России, неустрашимый вождь Великой Северной войны, создатель русского флота, творец начала русского просвещения и основатель северной столицы лежал в гробу. На престол воссела его жена, Екатерина.

   Около двадцати лет перед тем, во время войны со шведами, при покорении ливонского, подвластного шведам, города Мариенбурга, русские взяли в плен семейство пастора Глюка и его молоденькую служанку Марту Скавронскую... А через небольшой промежуток времени эта Марта так сумела понравиться Петру, что он женился на ней и сделал ее императрицей. После смерти великого царя Екатерина продолжала управлять Россией по образцу своего великого мужа. Но недолго царствовала императрица. Жестокая горячка унесла ее в 1727 году. Судьба лишь двумя годами позволяет ей пережить своего великого супруга. Две дочери остаются сиротами после матушки царицы. Одна из них, старшая, Анна, в год кончины государыни просватана за голштинского принца Фридриха-Карла, вторая, Елизавета, намечалась в невесты его двоюродному брату, принцу Карлу Ульриху, но молодой принц скончался почти единовременно с императрицей, и цесаревна Елизавета осталась в невестах вдовой.

   Императрица Екатерина не успела назначить себе преемника.

   Смерть ее вызвала вопрос - кому быть царем? Мужского потомства у императрицы не было. Правда, в Петербурге жил внук царя Петра от первой его жены, Евдокии Лопухиной, сын царевича Алексея Петровича, лишенного еще при жизни Петра престола. Этот внук, Петр Алексеевич, как прямой потомок Петра, мог бы сделаться царем, но Петруша слишком еще мал, чтобы управлять государством. Ему 12 лет только. Он должен еще учиться, чтобы пойти по следам своего мо 17чего дедушки. А между тем юный Петр учиться не любил. Да и править государством он вряд ли полюбит когда-нибудь. Он ленив, бессилен от природы и любит только охоту, праздники и развлечения. Все государственные дела за него решает тайный совет во главе с Меньшиковым, этим знаменитым сподвижником покойного царя. Дочь Меньшикова назначена еще при жизни Екатерины в невесты юному Петру. Но юный царь ее не любит, не любит и знаменитого Данилыча, и в один прекрасный день Меньшиков с семьею лишен всех чинов, орденов и казны и сослан в Березов. Теперь уже никто не мешает развлекаться юному императору. Меньшиков в Березове, граф Остерман, воспитатель Петруши, не решается перечить своему воспитаннику, а тут новые друзья подоспели, князья Долгорукие, которые не докучают ему ученьем, как этот несносный Меньшиков, а напротив, всячески стараются увеселять и развлекать его. Особенно старается угодить ему молодой князь Иван. И невеста у него есть, княжна Долгорукая, сестра друга сердешного Вани Долгорукого, но ее не любит юный император. Он одну только девушку любит, красавицу собой: родную тетку, цесаревну Елизавету. Но она не отвечает ему. Ведь он ее племянник, маленький мальчик перед нею, восемнадцатилетней красавицей. Охоты, празднества, бессонно проведенные на пирах ночи незаметно подточили здоровье отрока-царя. А тут еще оспа привязалась, и изнеженный, избалованный, не созданный для роли правителя Петр умирает четырнадцати лет от роду. Теперь все глаза народа направлены на одну преемницу, законную, полноправную царицу. Дочь Великого Петра, Елизавета, и никто больше, должна взойти на престол после смерти юного императора. Так думает народ и гвардия, созданная, выросшая от руки отца этой русской царь-девицы. Но вельможи и генералитет думают иначе. Если цесаревна Елизавета займет престол родителя - она займет его по праву, и никто из сановников не посмеет пикнуть при ней. Не лучше ли им возвести на престол такое лицо, которому и во сне этого не снилось? Тогда, на радостях, лицо это согласится на их условия и отдаст всю правительственную власть в их руки, а само будет довольствоваться одним почетным императорским титулом. И думают властолюбивые вельможи, кого бы им из дальних родственников Петра возвести на престол.

   У Петра I был брат, слабоумный царь Иван, сидевший с ним вместе в дни отрочества на престоле. Царя Ивана женили на девице Прасковье Федоровне Салтыковой. От брака этого было три дочери: Екатерина, Анна и Прасковья. Уже много лет спустя по смерти брата Петр выдал двух старших царевен замуж. Старшую Екатерину за Мекленбургского герцога Карла-Леопольда, вторую, Анну, за курляндского герцога Фридриха-Вильгельма. Брак обеих царевен был несчастлив. Екатерине не повезло в замужестве по причине дурного, буйного нрава ее супруга, и она уехала вскоре от него со своей крошкой дочерью в Россию, к матери, царице Прасковье, и жила у нее, пока царица не скончалась. Молодая же герцогиня курляндская, Анна, овдовела через два месяца после свадьбы, по дороге в Митаву, столицу Курляндии.

   Вот эту-то вдовствующую Анну Иоанновну и решено было призвать на русский престол, обойдя законную наследницу ее, двоюродную сестру Елизавету.

   Так как сторонниками призвания курляндской герцогини явились почти все знатнейшие того времени сановники, то приверженцы Елизаветы не решились громко высказываться за юную дочь Петра. Точно так же умолкли и вельможи, намеревавшиеся посадить на престол обрученную невесту покойного юноши-императора, Екатерину Долгорукую, хотя сначала они ссылались на завещание юного царя, которым назначалась она в государыни.

   Когда вопрос о призвании Анны Иоанновны был решен, четыре сановника - Головин, Голицын, Ягужинский и Остерман - составили условие, которым ограничивались права новой государыни, и она обязывалась во всех важнейших решениях подчиняться совету сановников, и послали это условие для подписи герцогине. Анна подписала условие, но, приехав в Россию, от исполнения его отказалась и провозгласила себя самодержавной императрицей.

   Сановники ошиблись. Курляндская герцогиня обошла их. Она лишила их власти правления. Более того: между ними и императрицей встал по ее воле человек, взявший в свои руки судьбу России. Она привезла его из Курляндии, назначила его гофмейстером и обер-камергером, выхлопотала ему титул графа римской империи, поставила выше сенаторов и, наконец, возвела в звание курляндского герцога. Подчиняясь всецело воле этого человека, Анна Иоанновна дала ему широкое право карать всех, кого он считал своими врагами и недругами, и распоряжаться на правах правителя государства.

   Этот человек происходил из семьи простого служителя-конюха бывших курляндских герцогов, но частью своими способностями, частью разными происками сумел стать первым советником, правой рукой курляндской герцогини, а затем всероссийской императрицы.

   Звали этого человека Иоганн Эрнест Бирон.

  

  

   - Ваше сиятельство, извольте повторить последнюю страницу?

   - М-м-м!

   - Ваше сиятельство!

   - М-м-м!

   - Его сиятельство граф приказал мне строго следить за вашими успехами. Вы забываете, что его сиятельство, граф, предназначает вам высокую долю. Со временем вы будете генералом, командиром...

   - Фельдмаршалом! - выпаливает до сих пор упорно молчавший во все время урока маленький восьмилетний граф Петр Бирон.

   - Врешь, фельдмаршалом буду я... Папахен¹ мне сказал это! - кричит его брат, хорошенький, изнеженный, как девочка, длиннокудрый малютка Карл.

   - Ну, так я буду генералиссимус², - надменно сверкая глазами, перекрикивает старший.

   - Врешь ты! Я генералиссимус, я фельдмаршал, я вице-канцлер! - вопит малолетний Карлуша, и слезы злобы и обиды брызгают из его глаз.

   - Ты дурак! Не вице-канцлер, а просто дурак! - бросает ему в лицо разозлившийся Петр.

   - Ты сам дурак! - надрывается Карл. - Я скажу государыне и она тебя... она тебя арестует... да, арестует!

   - Ах, ты, дрянной мальчишка!

   И старший брат хватает за длинные кудрявые волосы Карла и изо всей силы притягивает его к полу.

   Немец-учитель в ужасе. Он мечется из угла в угол и лепечет в тоске:

   - Ваше сиятельство! Ради Бога! Вы старший! Умоляю вас, граф Петр, остановитесь!

   Но граф Петр и не думает останавливаться.

   - Вот тебе фельдмаршал! Вот тебе вице-канцлер! Вот тебе генералиссимус! - повторяет рассвирепевший мальчик, награждая младшего графчика увесистыми шлепками.

   Но вдруг он дико вскрикивает и оглашает комнату оглушительным ревом. Маленький Карлуша изловчился и изо всей силы укусил за палец старшего брата. Из руки Петра брызнула алая струйка крови.

   - Ах, Боже, что за дети! Они убьют друг друга! - с ужасом возводя очи к небу, произнес учитель, сознавая свое полное бессилие помочь чем-либо.

   Вдруг совсем неожиданно раздается тоненький голосок:

   - Очень хорошо! Так ему и надо, Карлуша! Молодец, Карлуша! Вот так удружил!

   Тяжелая портьера раздвинулась, и крошечная девочка появляется на пороге комнаты.

   Девочка кажется совсем маленькой, несмотря на то, что по лицу она не моложе своего восьмилетнего брата. Но большой горб за спиною мешает развиться ее росту и делает безобразной маленькую графиню Гедвигу Бирон. Ее некрасивое, старообразное личико с ненавистью и злорадством обращено к братьям, черные, умные глазенки горят недоброю улыбкою. Эти глазенки да великолепные, на редкость густые черные кудри, которыми не может не гордиться бедная горбунья, составляют единственное ее достояние и красоту.

   Она ненавидит обоих братьев, потому что они всегда обижают и дразнят ее. Она рада, что Карл укусил Петю. Петр важничает не в меру и заносится перед ней. Поделом ему. Будет долго помнить, что значит задирать других! И она желчно и злобно смеется, делая гримасы Петру.

   - У-у! Противная уродка! Опять пожаловала к нам. Ну, погоди же ты!

   И старший граф, забыв в одну минуту свой укушенный палец, налетает на горбунью с поднятыми кулаками. Карл следует его примеру.

   Плохо бы пришлось Гедвиге, если бы в эту самую минуту снова не приподнялась тяжелая портьера и на пороге не появилась бы высокая, полная, смуглая дама, одетая в нарядный светло-голубой просторный халат.

   Она медленно, величественною походкою вошла в комнату и остановилась, с изумлением глядя на поссорившихся детей.

   При виде этой дамы оба мальчика мгновенно скрылись из комнаты. Учитель-немец поспешил за ними.

   Маленькая графиня Гедвига горько плакала в своем уголку, не замечая вошедшей. Высокая дама быстрым взором окинула комнату, неодобрительно покачала головою и с легкой улыбкой на смуглом лице подошла к плачущей девочке.

   - Они обидели тебя опять, моя малютка? - спросила она тихо.

   При первых же звуках этого несколько грубоватого, скорее мужского голоса слезы девочки разом иссякли. Она подняла на вошедшую просиявшее личико и прошептала чуть слышно:

   - Меня никто, никто не любит, танте³.

   Смуглая женщина нежно притянула ее к себе, вытерла своим платком залитое слезами личико и шепнула на ушко ребенку:

   - А про танте Анхен забыла, злая Гедя! Разве танте Анхен тоже не любит своей маленькой графинюшки? - и она легонько пощекотала шейку ребенка.

   Девочка молча улыбалась и стала ласкаться к своей заступнице, как кошечка.

   А та в свою очередь забавлялась малюткой, играя ее прекрасными, пышными, черными кудрями, перебирая крупный жемчуг на тоненькой шейке маленькой горбуньи.

   Они были счастливы каждая по-своему: смуглая высокая женщина забыла свои заботы, маленькая Гедвига - свое горе.

   Маленькая Гедвига думала, лежа на коленях своего большого друга: "Никто, никто не любит ее; ни отец, ни матушка, ни братья. Для всех она гадкая уродка, отвратительная горбунья. Одна тетя Анна любит. Тетя Анна никогда не бранит и не ругает ни за что, а всегда ласкает ее, бедненькую шестилетнюю Гедвигу, кормит лакомствами, задаривает подарками, и за это она, Гедвига, больше всего в мире любит добрую тетю".

   И девочка украдкой целует большую смуглую руку, гладившую ее по голове.

   В тот же миг быстрые шаги за дверью заставляют вздрогнуть обеих.

   Гедвига вскакивает и настораживается, как заяц, готовый улизнуть каждую минуту.

   Дверь широко распахивается, и плотная, коренастая фигура нарядно одетого в придворный костюм сановника появляется перед ними.

   Это обер-гофмейстер русской императрицы, всемогущий Бирон.

   - Ваше величество! - говорит он по-немецки с низким поклоном, почтительно останавливается в двух шагах от смуглой высокой женщины, - не знаю, как выразить мою благодарность. Вы не брезгуете, всемилостивая государыня, посещать уголок своего верного раба.

   И он с благоговением приложился губами к протянутой ему милостиво руке императрицы.

   Потом взгляд его, случайно скользнув по комнате, заметил Гедвигу.

   - Марш отсюда! И не смей выходить без спроса из твоих апартаментов. Слышишь ты меня, гадкая горбунья?

   Гедвига метнула испуганным взглядом на отца и в один миг исчезла из комнаты. Светлое настроение, навеянное ей доброй императрицей, разом исчезло. Она снова чувствовала себя одинокой и обиженной, бедная, обездоленная девочка.

  

   1. Отец.

   2. Главный начальник всех войск.

   3. Тетя

  

  

   - Зачем, граф, вы обидели дочку? - с укором спросила императрица, как только горбатенькая фигура Гедвиги скрылась за дверью.

   Анна Иоанновна любила девочку, ласкала ее, забавлялась ею. Умненькая, смышленая горбунья интересовала ее. Она позволила маленькой графине называть себя попросту "танте Анхен" и приходить к ней без доклада во всякое время.

   Оставшись бездетной после смерти мужа-герцога и любя всем своим существом детей, императрица страстно привязалась к маленьким Биронам. Она не замечала их недостатков и всячески баловала их. К обиженной Богом Гедвиге сердце Анны Иоанновны лежало больше, нежели к ее братьям. И теперь ей было досадно за своего любимца, незаслуженно оскорбившего нервную, впечатлительную девочку.

   Но Бирон нисколько не обратил внимания на впечатление, получившееся от его выходки. В его руках была важная бумага, с содержанием которой он спешил познакомить императрицу.

   - Измена и предательство кишат вокруг вас, государыня, - хмуря свои черные брови, мрачно произнес он. - С каждым днем люди мои доставляют все новых и новых изменников в тайную канцелярию, к генералу Ушакову.

   - И, я думаю, много работы доставляют нашему Андрею Ивановичу? - усмехнулась Анна Иоанновна невеселой усмешкой.

   Потом, помолчав немного, добавила:

   - И когда ты только успокоишься, граф!.. Все-то тебе казни мерещатся да измены... Уж больно ты раздражителен стал, не в меру... Вам бы с Андреем Ивановичем только пытать да жечь...

   - Я, как верный слуга вашего величества, строго соблюдаю интересы моего нового отечества, - произнес, снова нахмурившись, Бирон, - я не виноват, что в России слишком мало верных слуг и что приходится уличать.

   - Уволь, граф! - нахмурилась в свою очередь императрица, - опять, небось, показания мне принесли с розыска?.. Скучно все это, да и тяжко... Людей зря на дыбу поднимают, мучают, они сдуру брякнут что-либо, а вы уж и придрались.

   - Не совсем зря, ваше величество, - едко произнес Бирон. - Недавний новый арест открывает мне глаза на многое. Арестован прапорщик Семеновского полка Долинский и еще кое-кто из участников товарищеской вечеринки, во время которой мои агенты накрыли их...

   - Ну, сболтнули спьяна что-нибудь... - угрюмо перебила докладчика императрица.

   - То-то и дело, что не спьяна и не сболтнули. Целый заговор у них был задуман, ваше величество... Государыня, опасайтесь! Если вы не обратите на таких персон вашего внимания, спокойствию вашего величества угрожает беда.

   - Какая беда? Что ты говоришь, граф? И от кого беда? - заволновалась Анна.

   Ее любимец знал, чем можно повлиять на свою высокую покровительницу, и теперь остался очень доволен, что его слова, очевидно, произвели впечатление.

   - Откуда же грозит мне беда, граф? - беспокойным тоном спросила еще раз Анна.

   Бирон ничего не ответил. Быстрыми шагами подошел к окну, отбросил тяжелый занавес и величественным жестом указал прямо перед собою. За деревьями насаженного еще императором Петром Летнего сада, среди которого помещался Летний дворец, где жила Анна Иоанновна с семьею Бирона, раскинулся широкий Царицын Луг. На краю этого луга, совсем неподалеку от берега Невы, в то время возвышалось здание другого малого дворца. На этот дворец и указывала теперь красноречивым жестом рука Бирона.

   - Из дворца цесаревны? - так и встрепенулась Анна Иоанновна. - Но ведь он необитаем. Царевна у себя в Покровском.

   - То-то и худо! Не страшна нам, государыня, беда видимая, а страшна невидимая, - с многозначительной улыбкой произнес Бирон. - На офицерской пирушке произносилось имя цесаревны. Произносилось оно друзьями прапорщика Шубина, самого приближенного теперь лица к ее высочеству. Надеюсь, ваше величество, вы меня поняли, откуда грозит беда?

   Да, Анна поняла своего верного слугу. Поняла ясно. Как бельмо на глазу, лежала на ее душе Елизавета. Она только что было успокоилась, зная, что цесаревна в отдалении от двора. А выходит, что так хуже. Вдалеке от столицы Елизавете легче строить козни и набирать себе приверженцев. И этот Шубин, о котором ей уже докладывали не раз! О, он умеет вербовать людей для своей цесаревны. Нет, положительно, надо поправить дело, пока не поздно.

   Императрица встала, вытянулась во весь рост. Теперь она казалась огромной, величественной женщиной. Это уже была не прежняя ласковая "тетя Анхен", забавлявшаяся с маленькой Гедвигой. Теперь перед графом обер-гофмейстером стояла могущественная русская императрица.

   - Допросить этого, как его... прапорщика и других... - произнесла она своим грубоватым голосом, - а в Покровское снарядить гонца и пригласить ко двору цесаревну. Случай прекрасный. Принцесса Христина переходит в лоно православной церкви, так ей, цесаревне, не грешно присутствовать при миропомазании племянницы. Так и вели отписать Елизавете...

   - Слушаю-с, ваше величество! Все будет исполнено, - поклонился Бирон.

   - А теперь в манеж. Выезжена та лошадь, что прислана нам в дар от шаха персидского?

   - Самолично выездил, государыня, - ответил Бирон.

   - Спасибо, граф! - произнесла, улыбаясь, Анна Иоанновна, и лицо ее, омрачившееся было под впечатлением неприятного известия, теперь ожило, просияло.

   Императрица любила верховую езду и предавалась ей с удовольствием. При одной мысли об ожидавшей ее любимой забаве она забыла все неприятности и снова стала довольной и веселой.

   - А Левенвольде что пишет из Вены? - спрашивала она своего любимца по дороге в свои внутренние апартаменты, где ее ждала свита и фрейлины.

   - Граф Левенвольде сообщает, что принц Брауншвейг-Бевернский, которого ваше величество изволили наметить в женихи принцессе Христине, юноша вполне достойный для принцессы, и наш посол успешно ведет переговоры с его высокими родственниками. Надеюсь, принцесса останется довольна выбором жениха.

   Говоря это, Бирон кривил душою. Маленькая принцесса, Дочь Екатерины Иоанновны, находившаяся с недавних пор при дворе ее тетки, императрицы Анны, составляла давний плод тайных мечтаний Бирона для его сына Петра, которого дерзкий курляндец задумал женить впоследствии на цесаревне. Но это была слишком дерзкая мысль и о ней пока следовало молчать до поры до времени. И смелый временщик, скрепя сердце, затаил эту мысль в себе.

  

  

   Позади Летнего сада или "огорода", где быстрая и узкая Фонтанка-река вытекает из величавой красавицы-Невы, стояло небольшое здание, со всех сторон окруженное забором.

   Снаружи оно не представляло ничего особенного; здание как здание. Таких зданий много появилось со дня населения Петербурга Петром. Крепко сколоченные, они ютились там и тут, между огромными хороминами вельмож. Но зато внутри домик поражал своим необычайным видом. В домике была всего одна комната. Посреди этой комнаты был приделан к самому потолку какой-то огромный брус, который мог то подниматься, то спускаться. В стенах ввинчены были железные кольца, на скамьях лежали кнутья, плетки и большие связки веревок - орудия пытки. А под деревянным полом комнаты, в подвале, куда вела узкая лестница, были устроены тюрьмы и застенки.

   Это был дом "тайной канцелярии".

   Прямо перед окнами страшного учреждения, где по одному наговору бесчисленных агентов пытали и мучили людей, через весело журчащую, вечно хлопотливую Неву, на противоположном берегу ее, находилось огромное Самсониевское кладбище. Туда свозили тех, кому не суждено было вырваться из крепких оков тайной канцелярии.

   Уже с первых лет царствования Анны Иоанновны началась обильная жатва на страшной кровавой ниве.

   Мягкая и податливая на милость императрица отличалась подозрительностью и чрезвычайной доверчивостью к своему любимцу Бирону. А у Бирона было много врагов, которых ему необходимо было уничтожить. К тому же он довел до болезненности боязнь государыни потерять трон. Он всюду отыскивал измены, даже там, где их и в помине не было. Стоило произнести кому-либо на улице в простой болтовне имя Анны Иоанновны не с тем особенным уважением, которого требовали агенты тайной канцелярии, и ни в чем невинного по произнесении страшного "слово и дело" тотчас же тащили в тайную канцелярию. Там, под допросом на розыске, под страшными пытками люди невольно наговаривали на себя и на других в надежде избавиться от лютых мук и страданий. Оговоренных приводили, допрашивали и нередко тащили на дыбу по указу генерал-прокурора Андрея Ивановича Ушакова, начальника этой страшной канцелярии. И несчастные или погибали под пыткой, или отпускались из застенка истерзанными навеки калеками, непригодными к жизни. Но чаще всего из тайной канцелярии свозили безжизненные трупы замученных жертв на Самсониевское кладбище...

   В темном, узком помещении тайной канцелярии, похожем на погреб, с единственным крошечным крылечком, приходящимся в уровень с землею, за крепкою решеткой сидел узник.

   Это был Долинский. Его притащили из дома прямо сюда, в это ужасное помещение. Он сидит в нем уже давно.

   Убийственно долгим кажется ему время. Маленькое окошечко едва-едва пропускает свет над его головою; около окошечка растут кусты, и от этого еще темнее в тюрьме несчастного.

   Солнце всходило и скрывалось, и снова всходило, а он все сидит и сидит на одном месте. Кувшин с водою, и ломоть черного хлеба, поставленные подле него его тюремщиком, остались нетронутыми. Ему не до еды! Одна и та же мысль жжет его мозг: успели ли скрыться Наташа с сыном? А если успели, то как доберутся они до Покровского, как пройдут 600 верст, разделяющие Петербург с Москвою, подле которой находится вотчина цесаревны?.. Юрий Никитич с ужасом вспоминал о том, что его Наташа в волнении забыла взять денег, необходимых в дороге... Как они доберутся? Она такая слабенькая, худенькая! Она и раньше не отличалась здоровьем, а слухи о всяких розысках, да пытках, да гибели людей в недрах тайной канцелярии и совсем подточили ее слабое здоровье. Наташа с детства боготворит Россию; она помнит ее лучшие времена, и теперешнее тяжелое положение камнем лежит на ее впечатлительной душе... А тут еще взяли ее дорогого мужа. Страх за него, за сына доконает бедняжку... Долинский вздрогнул всем телом...

   В ту же минуту за дверью зашумели. Кто-то вложил ключ в замочную скважину:.. Дверь скрипнула и распахнулась. Свет ворвался на миг в темную каморку. Долинский зажмурился Даже, так резок был переход к свету от темноты.

   Двое служителей подошли к нему, грубо схвати