| Главная » Книги |
Боткин Василий Петрович - Письма об Испании, Страница 13
Боткин Василий Петрович - Письма об Испанииnbsp; Tengo que seguir las huellas
de mi senor Don Enrique
que a la Puebla de Fadrique
se marcho, a mirar las bellas
maravillas de la Sagra Sierra.
(Должен я следовать за стопами моего сеньора дона Энрике {Немец назывался Генрихом.}, который поехал посмотреть на прекрасные чудеса Сиерры-Сагры).
Диего
Y pudiste sin espanto
dejar tu querida esposa,
igual a la Aurora hermosa?
No te conmovio su llanto?
O no es bella la sefiora tuya?
(И ты мог без страху оставить твою милую супругу, подобную прекрасному утру? Тебя не тронул ее плач? Или не хороша твоя сеньора?)
Слуга
Si, es mas encantadora
que la rosa en primavera,
mas ahora yo quisiera
su sonrisa seductora
que al vino tinto de Caravaca.
(Она очаровательнее, чем роза весной, - и теперь мне больше хочется ее соблазнительной улыбки, чем красного вина из Караваки).
Потом слуга спросил у Диего, женат ли он. Диего отвечал, что нет, и рассказал, все стихами же и под мелодию фанданго, что у него есть любезная и что она хотя бедна, но очень хороша.
Диего
Tengo perlas у diamantes,
tengo oro у tengo plata,
marfil y tela dorada,
de todo tengo en abundante,
si tu me quieres, nina de mi alma.
(Есть у меня жемчуг и брильянты, есть серебро, слоновая кость и золотые ткани - все есть у меня в изобилье, если ты меня любишь, дитя души моей).
Ay! tu granadina boca
es mas bella у es mas sana
que el frescor de la manana,
que en mayo los lirios toca!
Aromas son los aires que tu inspires.
(Ax, твой гранатовый ротик прекраснее и слаще, чем свежесть утра, которая ложится в мае на лилии. Ароматен воздух, которым ты дышишь).
Como el rayo del cielo
derriba orgullosas palmas,
asi queman todas las almas
tus miradas de fuego.
Benditos sean tus hermosos ojos!
(Как луч молнии с неба раздробляет гордые пальмы, так сжигают все души твои огненные взгляды. Да будут благословенны прекрасные глаза твои!)
La nieve de la Sierra,
compite ella por ventura,
con frescor у con blancura,
con los pechos, que encierra
la sencilla alcandorita tuya?
(Снег Сиерры сравняется ли, например, с свежестью и белизною грудей твоих, которые охватывает твоя простая сорочка?)
Говорят, что в Испании народ беден, невежествен, полон суеверия и предрассудков, что просвещение в нее не проникло. Так по крайней мере думает вся Европа. Но поставьте этого невежественного испанского мужика рядом с французским, немецким, даже с английским мужиком и вы удивитесь его натуральному достоинству, его деликатным манерам и его языку, правильному, чистому. Низшее сословие здесь несравненно образованнее низших сословий в Европе; только под этим словом не должно понимать книжное образование, а образование, составившееся из нравов, обычаев, преданий, - так сказать, историческое образование, которое в испанском народе несравненно сильнее, глубже, нежели во всех других народах Европы. Это образование всей натуры человека, а не одной только головы. Уже довольно указать на то, что ни один народ не имеет такой богатой, поэтической литературы, как испанцы; народная поэзия их живет не в книгах, а в непрерывном изустном рассказе. Отсюда его способность к импровизации, которую можно объяснить только именно богатством народной поэзии, заучая которую народ непосредственно научается владеть своим языком. Решительно во многом испанцы составляют исключение (в самом лучшем смысле этого слова) из прочих народов Европы, и к ним всего меньше прилагаются те общие теории и определения, которыми книжные умы так любят играть в политику и историю.
Я забыл сказать, что на другой же день после своего приезда в Гранаду я оставил гостиницу и нанял себе квартиру в доме, стоящем близ оврага между Альамброй и Хенералифе. Комната моя очень проста: выбеленные стены при малейшем прикосновении к ним марают; кое-как сколоченная из досок кровать, два деревянных стула; на каменном полу мягкий плетенный из соломы ковер; дощатый столик - но на нем каждое утро является в стакане букет свежих цветов благодаря любезности двух хозяйских дочерей, которые смотрят за моей комнатой и держат ее в удивительной чистоте. Вид с моего балкона на всю отлогость Сиерры-Невады и на равнину. Часто, при закате солнца, облокотись на перилы, засматриваюсь я на расстилающуюся передо мной обаятельную картину, облитую горячим, южным освещением. Как раскаленное добела железо, горит снеговая вершина Сиерры-Невады на голубом небе; розовый, волнующийся пар прозрачной пеленой лежит внизу над городом и зеленою гущею равнины; далее в светло-голубом тумане горные цепи. Угловатая вершина Сиерры-Эльвиры, за которую опускается солнце, словно облитая пылающим золотом, бросает вокруг себя лиловые тени... Все - небо и земля - горит и тает в невыразимой лучезарности... От меня в пяти минутах мавританский дворец и Хенералифе с своим густым, заброшенным садом, куда, раз заплатив сторожу, я получил вход во всякое время. Там я всякий день ем виноград. Какое наслаждение есть прямо с дерева эти грозды, еще покрытые матовою, инистою свежестью утра! Я с жадностью насматриваюсь на эту долину, на эти чудными цветами переливающиеся горы, на Альамбру, вдыхаю в себя прохладу ее садов и фонтанов и думаю, как бы сделать, чтобы все это навсегда живо запечатлелось в моей душе, чтоб мне всегда можно было помнить об этом рае, который, бог знает, приведется ли мне еще увидеть... Бывают целые дни, когда я со всею искренностию сочувствую скорби этого мавра, изгоняемого из Гранады, и по целым часам повторяю его жалобу:
"Фонтаны Хенералифе, наполняющие его рощи и сады, если смешаются с вашими слезами слезы, мной проливаемые, примите их с любовью, потому что они самая чистая дань любви: вот та дорогая влага, которою увеселяется душа моя.
"Свежие ветры, прохлаждающие то, что раскаляет небо, когда долетите вы до Гранады, да сохранит и поддержит вас Алла! - чтобы вы передали Гранаде вздохи, которые даю я вам, и чтоб они говорили ей, как страдают отсутствующие". {*}
{* Fuentes de Generalife,
Que regais su prado у huerta,
Las lagrimas que derramo
Si entre vosotros se mezclan,
Recibidlas con amor,
(Pues son de amor cara prenda!
Mirad que es licor precioso
Adonde el alma se alegra.
Aires frescos que alentais
Lo que el cielo cine у cerca,
Quando llegais a Granada,
Ala os guarde у mantenga!
Para que aquestos suspiros
Que os doy le deis en mi ausencia,
Y como presentes digan
Lo que los ausentes penan.
(Romances de Celin Audalla <Романсы Селина Авдальи (исп.)>).}
Дни мои проходят здесь каким-то безотчетным, невыразимо приятным сном. Встаю я в 6 или 7 часов и тотчас же иду в сад Альамбры, оттуда в Хенералифе: его большой, заброшенный, предоставленный одной природе сад имеет для меня особенную прелесть. Весь он, можно сказать, обвит виноградом. Высокие кипарисы окружены им сверху донизу, как гирляндами; золотистые грозды на темной, матовой зелени кипарисов, когда в них ударяет солнце, кажутся совершенно прозрачными. Вот синий, вот душистый moscatel, вот круглый, золотистый и сладкий, а вот продолговатый и слегка кислый, который я всегда предпочитаю. Гранаты от спелости лопаются на деревьях, выставляя свои пурпуровые зернышки; на рыхлых от зрелости фигах - светлые капли сгустившегося прозрачного сока. Утра здесь от близости Сиерры-Невады исполнены самой отрадной свежести, так что грозды покрыты холодным инеем. Освежившись виноградом, я возвращаюсь домой к завтраку, который обыкновенно состоит из двух яиц всмятку. Шоколад мне до смерти надоел. Потом немного читаю или пишу, перед обедом - здесь обед ранний - через сад Альамбры иду в мавританский дворец; там у меня два приятеля: швейцарец, живописец, срисовывающий залы Альамбры,43 другой - француз, очень любезный человек; он снимает их, для желающих, дагерротипом. Провожу с час на своем любимом "бельведере султанши" - и домой обедать. После обеда часто отправляюсь верхом вниз на равнину, даю лошади волю бродить по излучистым тропинкам садов, всюду прорезанных искусственными водопроводами, и когда Сиерра-Невада начинает розоветь, сворачиваю в город и, оставя лошадь в своей прежней гостинице, иду в кофейную есть мороженое, отсюда на alameda, которая теперь, при лунном освещении, исполнена фантастического очарования... Знаете ли, я боюсь, что мое восхищение Гранадою покажется вам преувеличенным... нет, уверяю вас, все описания мои, весь мой восторг не передаст вам и тени того очарования, каким исполнены эти места и эта природа... Часов в десять отправляюсь темными аллеями Альамбры домой, иногда захожу к хозяевам, куда всегда приходят провести вечер несколько гостей; между разговорами снимается со стены гитара, и вечер обыкновенно оканчивается андалузскими песнями.
Возле самой моей квартиры огромный; разрушающийся монастырь de los Martires; {Мучеников (исп.).} его прежнее назначение можно узнать только по железному кресту, по массивной башне и по обломанному мраморному колоссальному распятию, которое еще стоит перед забитыми наглухо монастырскими воротами. Вокруг - груды камня, пьедесталы и обломки колонн. Старый мавританский фундамент монастыря явно свидетельствует, что монахи, тотчас после завоевания Гранады, овладели находившимся тут мавританским зданием и переделали его в монастырь. При продаже монастырских имений густой, прекрасный монастырский сад куплен моим хозяином, который живет получаемым с него доходом. Перед входом в монастырь, в недальнем друг от друга расстоянии, стоят два высоких каменных креста; у середнего по вечерам собираются танцевать молодые люди и девушки, и ко мне в комнату доносятся брянчанье гитары и стук кастаньет... Нет, недаром плакали мавры, когда изгоняли их из Гранады, недаром одна из окружных гор, с которой, рыдая, Боабдиль в последний раз взглянул на Гранаду, называется до сих пор "вздохом мавра" - el suspiro del Moro. И долго у изгнанных мавров сохранялась поговорка, когда кто задумывался - о нем обыкновенно говорили: "Он думает о Гранаде"... Гранада!! Если б это слово могло передать вам хоть тень ее красоты, если б я мог перенести вас в мою маленькую комнату в то время, когда закатывается солнце и косвенные лучи его разливают по долине радужные, переливающиеся тоны, - небо и земля сливаются и рдеют, как раскаленная лава, облака пылают кровавым пламенем; Сиерра-Невада с своими скалами черного мрамора, с своим снегом и зеленою отлогостью, вся облитая заходящим солнцем, кажется массой, сложенной из драгоценных цветных камней... минута чудес! Темная, влажная зелень деревьев проникнута золотистыми отливами; нет захолустья, нет уголка тени, куда не проникала бы яркость этого солнца. Вечерний пар, расстилающийся по долине, похож на пыль, состоящую из аметистов и рубинов, - и все прозрачно, все горит и сверкает; колокольни деревень, рассеянных по равнине, светятся как пурпуровые бенгальские огни... Но жаркие тоны начинают бледнеть, обозначаются очертания горных цепей, на их синеющих отлогостях уже чуть-чуть отсвечивается лиловое мерцание; над долиной густо поднимается голубой, влажный туман, по которому белой матовой полосой отсвечивается луна, выходящая из-за Сиерры-Невады. Солнце давно скрылось за горами, Гранада, равнина лежат в сером сумраке, а снеговой полог Сиерры горит еще лиловым сиянием, и чем выше, тем ярче и багровее; вот, на самой вершине, сверкнуло оно последним, алым лучом... да нет! этой красоты нельзя передать, и все, что я здесь пишу, есть не более как пустые фразы; да и возможно ли отчетливо описывать то, чем душа бывает счастлива! описывать можно только тогда, когда счастие сделается воспоминанием. Минута блаженства есть минута немая. Представьте же себе, что эта минута длится для меня здесь вот уже. три недели. В голове у меня нет ни мыслей, ни планов, ни желаний; словом, я не чувствую своей головы; я ни о чем, таки совершенно ни о чем не думаю; но если б вы знали, какую полноту чувствую я в груди, как мне хорошо дышать... мне кажется, я растение, которое из душной, темной комнаты вынесли на солнце: я тихо, медленно вдыхаю в себя воздух, часа по два сижу где-нибудь над ручьем и слушаю, как он журчит, или засматриваюсь, как струйка фонтана падает в чашу... Ну что если б вся жизнь прошла в таком счастьи!
ПРИМЕЧАНИЯ При жизни В. П. Боткина отдельным изданием вышло только одно его сочинение - "Письма об Испании" (СПб., 1857), остальные труды печатались в журналах и газетах.
Посмертно в качестве приложения к журналу "Пантеон литературы" были изданы "Сочинения Василия Петровича Боткина" в трех томах (СПб., 1890, 1891, 1893), где перепечатана из журналов основная часть его литературного наследия, но перепечатана некритически, да еще с большим количеством опечаток и пропусков; комментарии отсутствовали.
В дальнейшем, если не считать публикаций многих писем и двух статей: написанной вместе с А. А. Фетом рецензии на роман "Что делать?" (Литературное наследство, т. 25-26, М., 1936) и очерка "Публичные чтения Диккенса в Париже" из "Московских ведомостей" (1863, No 25), частично перепечатанного Л. Ланским в газете "Неделя" (1960, No 16), - сочинения Боткина на русском языке не издавались.
Настоящий том "Литературных памятников", таким образом, является первым научным изданием как "Писем об Испании", печатающихся по отдельному изданию 1857 г., так и других путевых очерков Боткина, публикуемых по журнальным текстам (рукописи не сохранились).
Тексты подготовлены к изданию Б. Ф. Егоровым, свод разночтений - А. Звигильским. А. Звигильский также выверил написание в тексте испанских слов и выражений.
Орфография и пунктуация текстов несколько приближены к современным. Так, не сохраняется архаическое написание слова, если оно не сказывается существенно на произношении (вейер - веер, чорный - черный, разнощик - разносчик, танцовать - танцевать и пр.). При наличии у автора двух форм написания, архаической и современной, как правило, принимается современная, особенно в географических названиях (Пиринеи - Пиренеи, Кадикс - Кадис) и заголовках (русской - русский). Ломаные (угловые) скобки означают редакторскую конъектуру.
Редакционные переводы иностранных слов и выражений даются в тексте под строкой, с указанием в скобках языка, с которого осуществляется перевод. Все остальные подстрочные примечания принадлежат В. П. Боткину.
Вводная часть примечаний, преамбула к "Письмам об Испании", примечания к "Дополнениям", а также большинство пояснений фактического характера к лицам и терминам написаны Б. Ф. Егоровым, остальные примечания представляют собой сокращенный вариант комментариев А. Звигильского (перевод А. и Т. Звигильских) из французского издания "Писем об Испании": Botkine Vassili. Lettres sur l'Espagne. Texte trad. du russe, pref., annote et ill. par Alexandre Zviguilsky. Paris, 1969, p. 281-316.
Примечания 8-11 к статье "Русский в Париже" заимствованы из комментариев А. Звигильского к его французскому переводу отрывка о визите Боткина к В. Гюго: Zviguilsky А. V. P. Botkine chez Victor Hugo. - Revue de litterature comparee, 1965, t. 154, avr. - juin, p. 287-290.
Даты писем и событий в России приводятся по старому стилю, даты за рубежом - по новому.
ПИСЬМА ОБ ИСПАНИИ Впервые публиковались в журнале "Современник"; шесть писем под общей рубрикой "Письма об Испании": I - 1847, No 3, отд. II, с. 32-62; II - 1847, No 10, отд. II, с. 148-190; III - 1847, No 12, отд. И, с. 81-112; IV - 1848, No 11, отд. II, с. 27-48; V - 1849, No 1, отд. II, с. 37-66; VI -1849, No 11, отд. II, с. 1-30; последнее письмо - без общей рубрики и нумерации, под заглавием "Гранада и Альамбра" - 1851, No 1, отд. II, с. 73-120.
Отдельной книгой "Письма об Испании" вышли в свет в начале января 1857 г.
Ниже приводится свод разночтений журнального текста и текста издания 1857 г.
По инициативе Н. А. Некрасова, что видно из его писем к В. П. Боткину от 16 сентября 1855 г. и 16 июня 1856 г. (см.: Некрасов Н. А. Полн. собр. соч. Т. 10, М., 1952, с. 248, 279), Боткин подготовил цикл писем для отдельного издания, сделав незначительные изменения в журнальном тексте (см. нише, разночтения). Книга была подготовлена автором в июле 1856 г. на даче под Москвой (Кунцево). Боткин писал Некрасову 24 июля: "Посылаю тебе выправленный мною экземпляр "Писем об Испании", вместе с предисловием. Все, что в тексте зачеркнуто карандашом, - следует исключить. Я думаю, каждое письмо нужно отделить и на заголовке его выставить город, о котором идет речь. Испанских слов я не выправлял, потому что они напечатаны почти все с ошибками, я поправлю их, когда ты вышлешь мне корректуру, которую, пожалуйста, присылай по мере печатания. Хорошо бы все это поскорее кончить. Только, пожалуйста, не делай слишком малого формата - и уж, будь друг, пришли мне образчик формата, какой ты придумаешь. Не знаю, что ты скажешь о предисловии" (Голос минувшего, 1916, No 10, с. 95). Возможно, что отсутствие серьезных переделок, декларированное в предисловии к книге, имело целью более быстрое прохождение книги через цензуру (ср. в письме Некрасова к Боткину от 22 августа - 3 сентября 1856 г.: "Предисловие написано очень ловко". - Некрасов Н. А. Полн. собр. соч., т. 10, с. 290). И действительно, Некрасов получил рукопись Боткина перед самым своим отъездом за границу, как видно из того же письма (уехал Некрасов из Петербурга 11 августа 1856 г.); видимо, рукопись долго пролежала в конторе "Современника", куда ее послал Боткин (см. его письмо к Некрасову от 2 августа. - Голос минувшего, 1916, No 10, с. 96), а 14 августа цензор В. Н. Бекетов, сделав незначительные изъятия, уже разрешил издавать книгу. Печаталась она в Петербурге, в типографии Эдуарда Праца, в отсутствие Некрасова, под наблюдением Д. Я. Колбасина.
Однако, судя по письму В. П. Боткина к Д. Я. Колбасину от 27 сентября 1856 г., переговоры с цензором и некоторые исправления продолжались и после подписания книги к печати: "Не знаю, как благодарить Вас, любезный Дмитрий Яковлевич, за Ваши ходатайства у Бекетова. Из посланного моего письма к Вам Вы уже видели, что я собственно дорожу только восстановлением помарки, сделанной на 190 стр., начинающейся словами: "а христианский священник" - и проч. Из письма Вашего теперь вижу, что Бекетов согласился и восстановил - за это низко кланяюсь Вам. Что же касается до помарки на стр. 39 - строка 4 снизу, - то эта помарка пусть остается помаркой - мне фраза эта кажется слишком фразистой и я при корректуре сам ее выкину" (Научная библиотека МГУ, архив Д. Я. Колбасина, л. 63-63 об.; в дальнейшем: архив Колбасина).
Из этого письма следует, что, во-первых, Бекетов исключил некоторые места в книге; во-вторых, Колбасин, по просьбе Боткина, уговорил цензора некоторые места восстановить; в-третьих, с некоторыми исправлениями согласился Боткин; в-четвертых, Боткин представил в цензуру (и, очевидно, в типографию) не рукопись в точном смысле этого слова, а печатные оттиски статей из "Современника": слова о христианском священнике на с. 190 - это заключительные строки письма II (так как текст отдельного издания совпадает здесь с текстом "Современника", значит, Бекетов согласился на полное восстановление первоначально изъятого), а "помарка на стр. 39" относится к журнальному тексту письма I, и Боткин ее принял (см. разночтения).
|
Жанры
|
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
