Главная » Книги

Подъячев Семен Павлович - Среди рабочих, Страница 9

Подъячев Семен Павлович - Среди рабочих


1 2 3 4 5 6 7 8 9

жалейке песню, ясно выговаривая:
  
   Ка-а-ак на зорьке было, на заре,
   Да на заре было на утренней...
   Та-а-ам девушка коровушку доила.
  
   Влажный ветер набегал волной... Под горой, вдали, дымилась речка... Роса крупными алмазами блестела на траве, тихо шушукались листья; медовый запах шел от цветущей липы: над этой липой уже кружились и гудели пчелы, а с поля доносились крики перепелов и пение жаворонков.
   - Ну, братцы, идемте, - сказал трактирщик, - пора... Сейчас, гляди, и солнышко выглянет.
   Он пошел впереди... Мужики и мы, брякая брусками, гуськом потянулись следом. Итти до лужка, как оказалось, было с версту. Трактирщик повел нас, чтобы сократить путь, не по дороге, а межой, через овес...
   Зеленой чертой ложились наши следы по росистой траве. На меже росли полынь, кашка, мята, издававшая сильный запах. В овсе по сторонам кричали перепела; жаворонки то и дело взвивались кверху и быстро падали опять, точно камушки. Заяц-русак, весь мокрый от росы, выскочил из овса на межу, увидал нас и присел; послушал, шевеля ушами, и пустился бежать по меже, вскидывая задом.
   - Держи! - крикнул идущий впереди трактирщик.
   - Держи! - звонко раздался его голос в соседнем лесу. Придя на место, трактирщик остановился, достал из кармана пиджака платок, утер лицо и сказал:
   - Ну, вот, Прохор, начинайте... Вон до энтого места, до барской канавы... Ты передом-то пойдешь?
   - Да все одно, чай...
   - Нет уж, сделай милость, иди ты... Уж я тебя знаю... им противу тебя не выстоять...
   - Конфузишь, Илья Михайлыч, - отозвались мужики. - Нешто мы косить не умеем, аль не кашивали?
   - Ну, ладно... передом, так передом, - сказал мужик, которого трактирщик назвал Прохором, и стал точить косу.
   Мы все последовали его примеру. Звучное лязганье далеко понеслось по чуткому утреннему воздуху.
   - А и прокосы длинны будут! - сказал Прохор, отточив косу и сунув брусок в брусочницу. - Так до канавы, говоришь?..
   - До канавы... до самой канавы.
   - Ладно... Ну, ребята, не отставать... Прокоса по три до завтрака отмахнем... Господи, благослови!
   Он поплевал на ладони, отставил немного вперед левую ногу, взмахнул косой и пошел. Худой мужик, тощий и длинный, подождал немного, дал ему отойти и тоже пошел.
   Пройдя шагов двадцать, идущий впереди мужик остановился, нагнулся, поднял горсть травы, обтер косу, поточил ее и, подождав, когда мы сделаем то же, опять пошел. Казалось, он не косил, а играл. Коса у него не резала, а, как говорят мужики, "мылила". Тщедушный, длинный мужик, идущий за ним, торопливо махал со всего плеча, "тяпал", стараясь не отставать.
   Дойдя до канавы, мужик повернулся, поточил и начал делать свальник. Густой, высокий вал ложился позади его.
   - Ну и трава! - громко сказал он подошедшему хозяину.
   - А что... хороша? - радостно спросил тот.
   - Малина!.. Не сено будет, а свинина! В каждом возу пуд меду. Вишь, не прорежешь... кашка... пырей... Зародит же господь!
   - Ха-ха-ха! - радостно засмеялся трактирщик. - И то хороша!
   - А, чай, дарма досталось... за много ль взял?
   Трактирщик не ответил на вопрос и сказал:
   - Ну, ладно... косите, а я пойду... Закусить там принесу... водочки... Косите!
   - Ступай! - откликнулись мужики. - Ступай, не сумлевайся... не подгадим...
   Трактирщик ушел... Мы докончили по прокосу и, видя, что трактирщик скрылся из глаз, сели курить...
  

LIX

  
   - Кури, ребята, отдыхай! - сказал старший мужик, Прохор...- Ну его к лешему... Задаром норовит... Успеем... Выпьем, вот, то ли разговор другой...
   - Принесет, небось, бутылку, - сказал другой, - наперстком обносить будет... Дьявол, выжига!.. Коли б не должен, ни в жисть не пошел бы.
   - А вы, ребята, что ж у него нанялись, что ли? - спросил Прохор, обращаясь к нам.
   - Нанялись,- ответил дядя Юфим.
   - Как цена-то?
   - Полтина.
   Мужик усмехнулся и сказал:
   - Глядите в оба... Выжига! Норовит на грош пятаков сцопать.
   - Ну?..
   - Летось меня так нажог... Заложил я у него шерсть за три с четвертью, пришел выкупать... Насчитал на меня проценту... четыре с гаком содрал... во как! А допреж-то делал до винополии этой самой... Бывалочка (кабак он держал), принесешь курицу, - стоит, скажем, гривенник, "на, говорит, возьми три монеты"... Всем брал, разбойник... Он деньги-то, ишь, в Москве нажил: обобрал кого-то... бают, придушил...
   - А то что ж, и верно! - сказал тощий мужик. - От святой жизни, думаешь, разбогатеешь? Как же? Пустишь душу в ад, будешь богат... Он, вон, жену свою родную... Стойте, ребята! - перебил он сам себя. - Идет?..
   - Идет и есть... Коси, ребята!..
   Мужики вскочили и дружно принялись за работу, делая вид, что не замечают идущего полем под гору трактирщика.
   Он подошел, неся в правой руке узелок, а под левой - четвертную, положил все это на землю, утер лицо платком и, немного подождав, вероятно, думая про себя: "ишь, мошенники, навалились... диви, я не знаю!" - крикнул:
   - Ребятушки, подходи!
   Но "ребятушки" как будто не слыхали его крика: никто не оглянулся.
   Трактирщик подождал и опять крикнул:
   - Прохор, подходите! Говорю: бросайте!
   - Погоди, - ответил Прохор, - прокос пройдем!.. Успеем... время терпит... Стараемся для твоего здоровья!..
   Пройдя прокос, он обтер косу, закинул ее за плечо и, не торопясь, пошел к трактирщику.
   Остальные мужики сделали то же.
   Все мы окружили его, и каждый из нас старался не глядеть на четвертную. Все мы занялись совсем ненужным теперь делом: кто разглядывал косу с таким видом, как будто ее, надоевшую до смерти, видит в первый раз, кто полоскал брусочницу, кто вертел курить...
   - Ну, братцы, с начатием... Приступайте!.. Прохор... Аксен... как вас там... подходите!..
   Прохор наполнил водкой чашку и, прежде чем выпить, сказал:
   - Дай бог тебе управиться за погоду... Да и трава же - не прорежешь! Индо всю поясницу разломило... истинный господь!
   Он выпил, утерся рукавом, передал чашку трактирщику, потянулся за куском селедки, осторожно взял его двумя пальцами и спросил:
   - Почем селедки-то продаешь?
   - Подходи! Подходи! - крикнул трактирщик.
   "Обнеся" всех, он вдруг, сделав серьезное лицо, энергично заткнул пробкой четвертную, молча показывая этим, что, дескать, довольно.
   - Ну, братцы, - сказал он, - выпили, закусили, начинать пора, а то жарко будет...
   - Действительно, пора, - отозвались мужики, не трогаясь, однако, с места, - да и трава - погибель! Зародил же царь небесный!.. Как махнул - так копна! Много ты сена уберешь.
   Трактирщик только вздохнул на это, обвел нас всех глазами, взял посудину и сказал:
   - Вот что, братцы, поднесу я вам еще по махонькой, а уж вы, того... поналяжьте... Ужо, по окончании, угощенье само собой будет... До пьяна напою!
   - Да мы, нешь, из корысти,- загалдели мужики.- Нешь вина не видывали, что ли... Да мы его и пить-то путем не умеем!
   Трактирщик, молча, хмурясь, с недовольным лицом и, вероятно, думая про себя: "Знаю я вас... за водку отца родного продадите", стал обносить по другой, но только не по полной.
   Эта другая быстро "забрала" мужиков. Они стали поговаривать по-другому. Лица покраснели, глаза стали свинцовые...
   - Ну, братцы, давай!.. Начинай! - орали они, не трогаясь с места. - Прохор, заходи!.. Смахнем ноне тебе... Убирай, не зевай! Захар, неча лясь-то точить... дело делать надыть... Заходи... Господи, благослови!..
   - Начинайте, братцы! - сердито крикнул трактирщик.- Ужо наговоритесь... будет время.
   - Мы со всем усердием... как себе, так и тебе! - орали мужики и, наконец, кое-как успокоившись, стали косить.
   Трактирщик пробыл около нас с час времени, в продолжение которого мы усердно работали; но только он ушел домой, мужики бросили косить и сели.
   Солнце стояло уже высоко и делалось жарко. В селе отзвонили к обедне.
   - Бросать надо, - сказал тощий мужик, - коего чорта, в самом деле... Посидим вот, курнем, да и айда!..
   - Погоди, вот ударят к достойной, тогда и пойдем, - сказал другой.
   - Еще по прокосику сделать бы не грех, - вступился в разговор дядя Юфим.
   - А ты, старый шут, не суйся вперед отца в петлю! - осадил его тощий мужик.
   - Стар селезень, да уха сладка, - ответил ему дядя Юфим. - Ваше дело одно, наше другое!..
   - Ну, и дери вас чорт, ломайте...
   Ударили к "достойной", и мы, бросив косить, вместе с мужиками отправились в село. Солнце стояло высоко, и было жарко... Роса давным-давно сошла, и в траве громко кричали кузнечики-сверчки.
   Перед окнами трактира стоял приготовленный для нас стол. На столе лежал уже нарезанный кусками черный хлеб и стояло деревянное ведерко с квасом.
   Повесив косы на сучья рябины, мы сели на землю в тень и стали курить.
   Вскоре вышла из трактира работница и поставила на стол закуску: "холодное", соленые огурцы, селедки, кислую серую капусту. За ней показался хозяин с четвертной подмышкой и с чайным стаканом в руке.
   - Садитесь, православные... милости просим! - сказал он и, обернувшись к работнице, добавил: - Марья, убери-ка косы-то ихние... спрячь покеда от греха.
   - Боишься? - с улыбкой произнес тощий мужик.
   - Мы учены, - ответил трактирщик, - летось перерезались... Садитесь, - опять произнес он, - милости просим!
   Мы уселись за стол. Трактирщик стал "обносить" большим чайным стаканом. Делал он так для того, чтобы сразу ошеломить "православных" и благодаря этому выпоить меньше водки и израсходовать закуски... И расчет его оказался замечательно верным. После первого же выпитого стакана мужики "обалдели" и совсем почти не закусывали... Трактирщик, не теряя времени, сейчас же начал "обносить" по другому разу из другой четверти, принесенной работницей... Мужики выпили с жадностью, и, когда, немного погодя, совершенно опьянели, началась обычная безобразная гульба, окончившаяся в конце концов дракой.
  

LX

  
   Хозяин, действительно, как говорили мужики, оказался "выжигой". Мы прожили у него всего лишь четыре дня и ушли, пожелав ему... всего нехорошего...
   Кормил он нас отвратительно, будил на работу часа в два ночи, когда еще было темно, и морил на работе до самого позднего вечера. Ужинали с огнем, спали в хлеву... Кроме того, раз ночью он поехал с нами в барский лес и заставил украсть тридцать штук слег...
   При расчете недодал по пятачку, ссылаясь на то, что Тереха-Воха нечаянно оборвал у него косу о пенек.
   - Подавись ты нашими деньгами! - сказал ему на прощанье Малинкин. - Прохвост! Своего брата грабишь... Отольются тебе наши деньги...
   - Идите... Идите!.. - кричал трактирщик. - А то урядника позову. Злая рота!..
   Мы ушли... Купив затем в уездном земстве собственные косы, мы подрядились косить у богатого, торговавшего красным товаром, купца в "лугах".
   Там, в "лугах", мы и жили в шалаше. Хозяин-купец остался нами доволен, при расчете дал "на чай" и, весело улыбаясь, сказал:
   - Приходите, ребята, на то лето, ждать буду... На совесть работали!..
   После Ильина дня, когда сжали рожь, мы продали наши косы, вооружились цепами или, как выражался Тереха-Воха, "тяпками" и "ударились" по молотьбе... На этом деле мы зарабатывали гораздо больше... За нами ухаживали, кормили хорошо...
   После ржи мы молотили овес до самой поздней осени, переходя из деревни в деревню...
   Это время я всегда вспоминаю с любовью.
   Осень стояла прекрасная... Днем солнце, точно в мае. На небе не было ни облачка... Лист с принявших осенний убор деревьев неслышно падал. Клен, липы, березы стояли золотые, рябины и осины - красные... Паутина белыми длинными нитями носилась по воздуху, цепляясь за растущую по межам дикую рябину и за кусты. Озими ярко зеленели, как бархат... Словом, была та "короткая, но длинная пора", когда
  
   Весь день стоит как бы хрустальный,
   И лучезарны вечера.
  
   Природа точно улыбалась на прощанье, все глядело как-то необыкновенно бодро, празднично, весело...
   Вставали мы на работу рано и шли на гумно с фонарем. По утрам было свежо, но тихо и как-то таинственно прекрасно... Кругом ни звука, точно все давным-давно умерло... Темносинее, далекое и глубокое небо горело звездами, и там, казалось, было еще тише, еще таинственнее, чем на земле.
   Придя на место, мы вешали фонарь так, чтобы он освещал гумно, и, разложив снопы, принимались за работу.
   "Буц, буц, буц! - раздавались глухие удары. - Буц, буц, буц!.."
  
   Приударьте-ка, ребята,
   По буланым лошадям!
  
   - весело каждый раз затягивал слегка дрожащим голосом наш добрый милый "старшой", дядя Юфим.
  
   Чтобы шибче шли!..
  
   - подхватывали мы, и "Буц, буц, буц! Буц, буц, буц!.." - раздавалось сильнее.
   Вскоре, однако, нам пришлось расстаться...
   Проходя как-то раз уездным городом, я получил печальное известие из дому, из-за которого мне необходимо было вернуться. Я сообщил о своем решении товарищам.
   - Как же так, - сказал дядя Юфим, глядя на меня удивленными глазами, - а мы-то?.. Не уходи, Павлыч!..
   - Не могу... Нельзя...
   - Ах, ты... Жили, жили вместе... ан вон оно дело-то...
   На прощанье мы зашли, конечно, в трактир... Дело уже было к вечеру. В трактире "на черной половине" было полутемно, гадко, печально. Растрепанный половой подал нам бутылку водки с обрезками противной колбасы на закуску, "две пары" чаю, баранок, и отошел прочь...
   Мы все четверо сидели грустные и молча по очереди тянули из граненого стаканчика водку.
   Когда, наконец, покончили с водкой и попили чаю, я сказал:
   - Ну... прощайте!..
   - Прощай, Павлыч... - ответил дядя Юфим, моргая глазами. - Прощай, родной... Дай тебе господи... Живи по-божьи.
   Он хотел еще что-то сказать, но только махнул рукой и, обняв меня, поцеловал. Я почувствовал, что и у меня к горлу подступают слезы.
   Тереха-Воха молча глядел на меня во все глаза, и в этих прекрасных глазах стоял туман.
   - Я тебя провожу чуток! - наконец, вымолвил он, - за город.
   Я еще раз поцеловался с дядей Юфимом, с Малинкиным и вместе с Терешкой вышел из трактира.
   Мы оставили город и вышли в поле. Вдали виднелось село на горе. Солнце низко стояло на горизонте и слепило нам глаза. Мы остановились.
   - Прощай!..
   - Прощай, Павлыч!
   Мы три раза крепко поцеловались.
   - Дай тебе бог... Неужели не увидимся николи?..
   - Бог знает... Прощай!..
   С грустью в сердце я пошел прочь и, отойдя шагов пятьдесят, оглянулся.
   Тереха стоял и смотрел мне вслед, заслонясь рукой от солнца. Я махнул ему еще раз фуражкой и торопливо пошел по убегающей вдаль дороге, навстречу заходящему яркому солнцу.
  

ПРИМЕЧАНИЯ

  
   "Среди рабочих". Повесть написана зимой 1903/04 года. Впервые напечатана в "Русском богатстве" в 1904 году (NoNo 5, 6, 9, 10 и 11). Писатель любил эту повесть. "Писалась эта вещь, - рассказывает он, - зимой по ночам или, вернее сказать, ранними утрами...
   С удовлетворением вспоминаю, как теленок... во время моего писания просыпался позади меня в своем огороженном досками углу, вставал на ноги, протягивал морду и, поймав губами подол моей рубахи, принимался дергать ее и чмокать.
   Сидишь, бывало, один, а жена с ребятишками спят вповалку на полу, - ступить негде. За оконцем слышно, как шумит ветер, как трескаются от мороза бревна, как мяукает по ту сторону двери кошка, просясь в избу... Пишешь, бывало, с увлеченьем, с какой-то особенной дрожью в теле, не замечая, как бежит время.
   Редактор "Русского богатства" Короленко, вообще скуповатый на похвалы, в письме ко мне по поводу "Среди рабочих" хвалил эту вещь. Написана она мною с особенной любовью и увлечением. Я считаю эту вещь одной из своих любимых повестей, которая и теперь заставляет дрожать мое сердце и напоминает мне то далекое время, когда я жил вместе со своими героями рабочими в имении князя Оболенского..." (С. Подъячев. Моя жизнь, кн. 2, стр. 49-60).
  

Категория: Книги | Добавил: Armush (21.11.2012)
Просмотров: 403 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:
Форма входа